Михаил Шаламов
      Серая хризантема
      Оиси проснулся от цвирканья сверчка, посмотрел на него, качающегося под потолком в бронзовой клеточке, и невольно вспомнил строки:
      Какая долгая жалоба!
      О том, как кошка поймала сверчка,
      Подруга его печалится
      [стихи японского поэта Кякаку (1661-1707)
      в переводе В.Маржовой].
      Он встал с тюфяка, быстро оделся и, раздвинув легкую седзи [раздвижная наружная стена японского дома], выглянул на улицу. Ночь, черная, как тутовая ягода, уползла за холмы. Утренняя прохлада пробирала до костей.
      Оиси любовался стареющим месяцем, когда за спиной послышались шаги. Громко шлепая широкими босыми ступнями, в комнату вошел хозяин гостиницы.
      - Господин собрался в дорогу? - спросил он с почтительным поклоном.
      - Да. Мне хотелось бы закончить свои дела до полудня. Заверните мне в дорогу чего-нибудь съестного и примите плату, почтенный!
      Звякнула монета, и хозяин рассыпался в благодарностях. Не слушая его, Оиси вышел во двор и, опершись на красный лакированный столбик, надел потертые кожаные сандалии.
      Проходя мимо сливового дерева, он провел рукой по ветке и почувствовал кожей клейкость первых листьев. "Ночью лопнули почки!" - подумал он и улыбнулся. А через пять минут уже вышел на дорогу и легким пружинящим шагом вошел в предрассветные сумерки.
      Начинался Час дракона [одна из 12 частей суток (по старинному японскому календарю), с 7 до 9 утра].
      Оиси Крисито был двадцатипятилетним самураем из клана Тесю. Вот уже почти два года не был он дома. Неумолимые каноны бусидо [кодекс чести самураев] двадцать месяцев назад бросили его на эту долгую дорогу, и с тех пор он жил только воспоминаниями о доме и желанием поскорее свершить данный себе и богам обет.
      Двадцать месяцев назад его сюзерен, князь Хосокава, был подло зарезан ночью неким самураем по имени Кэндзобуро Харикава. Преступление было тем более мерзким, что произошло безо всяких видимых причин. Восемь вассалов князя, повинуясь долгу чести, поклялись на алтаре в священной мести и пустились на розыски убийцы.
      Но Харикава скрылся, и отыскать следы его было непросто. Поэтому мстители отправились в разные стороны, разбившись на маленькие группки. Крисито поехал с младшим братом, твердо решив, что не вернется, пока собственными руками не поднимет на шест голову преступника.
      Оиси шел вперед привычно быстрым шагом. Полученные вчера известия вселяли надежду. Встреченный на дороге нищий буддийский монах поведал мстителю, что человек, похожий на Харикаву, опередил Крисито на полдня пути. Мысль о том, что обет отмщения будет вот-вот выполнен, придавала Оиси бодрости. Особенно приятно было сознавать, что через какие-нибудь полторы недели он снова сможет обнять жену.
      О-Кими! Милая О-Кими! Знала бы ты, как скучает по тебе супруг в походе за справедливостью! И месяца после свадьбы не прожили вы вместе, не успели зачать наследника рода Криситова.
      И так ясно представил Оиси ее, юную, гибкую и тонкобровую, что словно яшмовая нить лопнула в душе его и на глаза навернулись слезы.
      "Неисповедимы пути, выбранные для нас небом! - размышлял он. - Но кто бы мог подумать, что два года молодости будут потрачены на какого-то Харикаву! Что ж, долг есть долг! Вассал, не отомстивший за своего господина, недостоин чести называться самураем!"
      Месть вошла в жизнь Оиси. Он казался себе садовником, который долго и терпеливо выращивает серую хризантему. Бутон уже раскрылся, но нужно напоить хризантему кровью, чтобы она обрела цвет и запах. Иначе труд его останется незавершенным. А путь был долог и труден...
      Однажды Оиси совсем было настиг беглеца в провинции Суо. Но там свирепствовала чума, и ему не удалось уберечь от нее брата. Похоронив юного Теэмона, он продолжил погоню, но беглец уже покинул провинцию.
      За двадцать месяцев четырежды нападали на Крисито разбойники. Три раза все оканчивалось благополучно. Но в последней стычке огромный, одичавший от голода бродяга-ронин [ронин - самурай-бродяга, не имеющий сюзерена] в драном, покрытом пылью синем кимоно, разрубил Оиси предплечье. Но голод плохой учитель осторожности. Опьянев от запаха крови, разбойник сделал неверный выпад и встретил виском меч самурая.
      Самого Крисито долго лечили монахи маленького захолустного монастыря. И снова погоня...
      Из-за гор вставало солнце. Еще отчетливее стал контраст снега в полях по обе стороны дороги с черными жирными проталинами. На землю приходили рука об руку утро и весна.
      Дорога плавно погрузилась в рощу. Теперь по обочинам высился гибкий бамбук вперемежку с молодыми криптомериями. Над головой Оиси с шумом пролетела пестрая птица и скрылась в зарослях. Крисито, остановившись, проводил ее взглядом и хотел уже двинуться дальше, но ухо его уловило приглушенный человеческий крик. Кричали впереди и чуть справа от дороги. Придерживая локтем колчан со стрелами, самурай бросился на голос.
      Продравшись сквозь бамбуковую чащу, Крисито оказался на большой поляне, покрытой блеклым весенним снегом. Из-под серой ледяной крупы местами торчали метелки мокрой жухлой травы.
      На другом конце поляны двое неизвестных, затянутых с ног до головы в ярко-алую лакированную кожу, боролись с пожилым самураем в разорванном кимоно. Заломив руки, они тащили его в заросли. Старик кричал и упирался. "Зачем они его тащат? Ведь расправиться с путником удобнее на поляне..." почему-то подумал Крисито, а сам уже стягивал с плеча лук. Потом началось ужасное.
      Из зарослей навстречу разбойникам выползло огромное, величиной с пагоду, членистое тело гигантской сколопендры. Медно-красные бока ее лоснились, а огромные бессмысленные глаза тускло мерцали под лучами солнца.
      Пленник, увидев чудовище, снова вскрикнул и забился в крепких руках злых разбойников. А те продолжали тащить его навстречу ужасным серповидным челюстям.
      Медлить было нельзя. Оиси вогнал меч по гарду в сугроб и, наложив на тетиву длинную черную стрелу, прицелился в обтянутую красным спину.
      Тетива зазвенела, и стрела с глухим стуком впилась в левую лопатку разбойника. Тот выпустил жертву и ничком рухнул на истоптанный снег. Второй оглянулся, склонился над упавшим, но тот что-то прохрипел на незнакомом Оиси языке и махнул рукой в сторону зарослей. Второй разбойник медленно, словно нехотя, побрел к зарослям, все оборачиваясь. Но, увидев, что на тетиву легла еще одна стрела, ускорил шаги и растворился в кустах.
      Стрела ударила чудовище в глаз, но не воткнулась, а лишь скользнула по его гладкой поверхности и расщепила ствол чахлой криптомерии. "Раз уж даже глаза неуязвимы, - стрелять бесполезно!" - решил Крисито и, выдернув из сугроба меч, начал наступать на монстра, а тот, как ни странно, не двинулся навстречу, а, роя наст тысячами коротких ножек, начал задом втискиваться в заросли.
      Когда за чудовищем сомкнулись тростники, Оиси обернулся к пожилому самураю. Тот стоял на подгибающихся ногах и вполголоса молился. Другой, алый разбойник, со стрелой в спине, лежал в нескольких шагах поодаль.
      Крисито дождался конца молитвы и, подойдя к Самураю, спросил:
      - Как ваше имя, сэнсэй? Из какого вы рода?
      - Кэндзобуро Харикава! - хрипло ответил тот, опускаясь на снег. Оиси встал над ним и заглянул в глаза. Ему хотелось понять, почему этот человек, в почтенном уже возрасте, решился на преступление. Вот он сидит, враг... Оиси скользнул взглядом по изможденному серому лицу, покрытому редкой седой щетиной, по драной одежде, прислушался, с каким хрипом он дышит, как он кашляет, пытаясь охладить лицо мокрым колючим снегом. А в глазах только бесконечная усталость и мука. "Почему он добровольно выбрал долю бездомного изгнанника?" В молодом человеке шевельнулась жалость. Но Крисито сумел преодолеть ее.
      - Сэнсэй, когда вы отдохнете, я буду вынужден вызвать вас на поединок. Меня зовут Оиси Крисито из клана Тесю.
      Харикава молча кивнул и прилег на снег, чтобы скопить силы.
      Крисито отошел в сторону. Он знал, что не будет торопить старика. Никто не сможет упрекнуть Оиси, будто он убил обессилевшего человека. Он подошел к поверженному разбойнику, отломил у самой раны древко стрелы и перевернул его на спину. Тот тихо застонал.
      Хотя разбойник и был одет очень странно, он, несомненно, был японцем, молодым и красивым.
      Оиси сходил к своим вещам, вынул из дорожного бэнто [коробка для провизии] кувшинчик с черной китайской водкой и влил обжигающую жидкость в рот раненого. Тот мучительно заперхал и открыл глаза.
      - Открой сумку у меня на поясе и дай мне порошок... - пробормотал он костенеющим языком, - ...скорее!
      Самурай открыл маленькую, красную, как и вся остальная одежда незнакомца, сумочку; вынул оттуда прозрачный, величиной с лесной орех, шарик, внутри которого пересыпался розовый порошок. Алый сунул шарик за щеку и затих.
      "Отходит!" - подумал Крисито, помолился за душу грешника и сел точить меч для поединка.
      Когда он закончил. Алый уже не лежал, а сидел, привалившись здоровой лопаткой к трухлявому пню. Оиси удивился. Как он с такой раной мог еще ползти? А тот жестом подозвал Крисито и сказал прерывистым хриплым шепотом:
      - Не убивай старика!.. Прошу тебя... Пусть живет!
      Оиси оглянулся на все еще лежавшего в снегу Харикаву.
      - Я мог бы просто зарубить его. Он этого заслужил. Но я вызвал его на честный поединок. Если небу будет угодно, старик победит меня.
      - Но ты же видишь: он на ногах стоять не может!
      - Он отдохнет и примет бой, - спокойно ответил молодой самурай. - Я не могу отпустить его без отмщения. Он...
      - Убил твоего князя. Я знаю. За дело убил... А ты... Так ли уж ты любил своего господина?
      Крисито на мгновение задумался.
      - Да, у князя был крутой нрав! Многим от него доставалось. Любил или не любил, но я был его вассалом и долг мой...
      - Убить беззащитного? Нечего сказать, хорош долг чести! Как это у вас просто все получается!.. Убить... Пойми: Харикава - великий человек!
      - Харикава? Это князь был великий человек! - убежденно сказал Крисито.
      - Скотина был твой князь! Он силой взял в наложницы дочь Харикавы. Девочка утопилась. Старик мстил за нее.
      - А я мщу за князя!
      - Страшные времена! Пойми, имя твоего князя через десять лет будет забыто, а Кэндзобуро Харикаву будут помнить века. Его надо спасти!
      Оиси улыбнулся неумелой лжи этого человека.
      - А не ты ли хотел отдать старика чудовищу? Укус сколопендры пострашнее удара меча!
      - Нет! Я хотел его спасти! - прохрипел Алый. - Это была моя Машина (этого слова Оиси не понял). Она только похожа на сколопендру. А тебе не с чем больше сравнивать... Попробуй перешагнуть через гнусности своего времени. Пощади старика! Он нужен людям.
      - Он твой родич? - изумленно спросил Оиси.
      Алый отрицательно помотал головой.
      - Тебе объяснять бесполезно... Попробую... Слушай!.. Я, - он ткнул себя пальцем в грудь, - буду рожден через пять столетий... В двадцать третьем веке... А в конце двадцатого будут найдены незавершенные рукописи Харикавы. Старик опередил свою эпоху. Он сумел угадать истинную природу времени, создать теорию... Но в семнадцатом веке Харикаву убили. Ты убил. Он не закончит своей работы, и воспользоваться ею смогут только внуки нашедших рукопись. Если ты не поднимешь на него сегодня меча, Харикава проживет еще несколько лет, допишет книгу и уже в первом десятилетии XXI века можно будет построить машину времени...
      Оиси слушал Алого с сочувствующей улыбкой, не понимал сказанного, думал, что умирающий бредит. Но трогательная забота о старике поразила самурая.
      Алый, лихорадочно блестя глазами, продолжал:
      - Ты, наверное, не понимаешь, как можно спасти человека, которого убили пять столетий назад? Да, для моей истории Харикава уже потерян безвозвратно. Но если ты послушаешься меня, возникнет новая ветвь реальности, параллельная нашей. В ней Харикава останется жив...
      Алый застонал и на минуту забылся. Но потом снова разлепил веки.
      - Мы сами пишем историю человечества... И я верю, что настанет день, когда люди параллельных времен сольются в единый союз... И тогда во всей Вселенной не будет ничего сильнее Человека! Я верю. Нас с Иваном послали выручать Харикаву, помешать ему встретиться с тобой... И мы опоздали...
      - Ты умираешь, - прервал его Оиси. - Прекрати лишние разговоры и помолись лучше, чтобы предстать перед Творцом со спокойной совестью!
      - Думаешь, я брежу? - Алый рывком поднялся на локте и заскрежетал зубами от боли. - Думаешь, это бред? Смотри!
      Он вперил взгляд в бамбуковую чащу. Лицо его окаменело, только синяя жилка билась на потном виске.
      И Оиси увидел... Один за другим на границе зарослей надламывались и ложились на снег стволы бамбука. Скоро на этом месте образовалась глубокая просека.
      Алый снова застонал и откинулся затылком на комель пня. Лицо его было как кусок мрамора.
      - Я бы и с тобой мог так же... Не хочу! Противно это... Отпусти старика!
      Крисито нахмурился.
      - Ты демон? - спросил он с угрозой в голосе.
      - Да не демон я! - Алый страдальчески сморщился. - Человек!.. И ты человек! Неужели мы, люди, не сможем понять друг друга?.. Но на какой бы поступок ты сейчас ни решился, прежде подумай. Ты на то и человек, чтобы думать! Не забывай этого! А сейчас отойди подальше. Я вызову Ивана...
      Оиси послушно отошел. Он уже не испугался, когда из просеки на поляну полезла Машина. Волнообразно двигая кривыми ножками, она подковыляла к Алому, зависла над ним и вдруг легла на него плоским брюхом. Крисито представил себе, что стало с незнакомцем под такой тушей, и ему сделалось нехорошо. Но когда чудовище поднялось и растаяло в воздухе, на том месте, где только что сидел человек, остался лишь раздавленный трухлявый пень.
      Крисито молча смотрел на вдавленные в мерзлую землю щепки. В голове его было пусто и гулко, словно она и не голова вовсе. Потом в ней появилась первая мысль: "Ты на то и человек, чтобы думать".
      Кто-то положил руку ему на плечо. Рядом стоял Харикава.
      - Я готов! - сказал он. - Будем биться!
      Оиси скользнул взглядом по стоптанным соломенным варадзи [обувь для дальних путешествий] на ногах старого самурая, по одежде с прилипшим к ней снежным крошевом, по иззубренному в поединках с разбойниками мечу в костлявых пальцах, по усталому, решительному лицу его, и выше: по небу, где высоко над их головами рождался новый день. Потом он спросил:
      - Скажите, сэнсэй, как звали вашу дочь?