Ночь любви

      "Интересно,- подумал я,- как это он умудряется разговаривать без малейшего акцента?" Потянул его за рукав: - Ну, пойдемте. Может, удастся последний трамвай перехватить.
      Конечно, у меня было огромное искушение взять пришельца за пуговицу и выкачать из него как можно больше информации, но удержался - мало ли что может случиться, пока мы будем тут беседовать.
      Мы стояли у края тротуара, когда мимо нас с ревом и грохотом пронеслись мотоциклисты. Молодые ребята и девчонки в кожаных и шипастых куртках, в шлемах, залепленных обалденными наклейками. Девушка, сидевшая за спиной переднего рокера, помахала мне рукой в черной перчатке. Я помахал ей в ответ. Помахал рукой, казалось, и еще один из мотоциклистов. Я проводил их взглядом и обернулся к своему пришельцу. Тот навзничь лежал на асфальте, а возле его украшенной огромной шишкой головы валялась треснувшая пивная бутылка.
      Поневоле вспомнилось, что отцы города обещали нам к празднику увеличить выпуск пива.
      Я рухнул на колени перед пришельцем. Тот дышал, но было ясно: в сознание он придет не скоро.
      Только этого мне еще не хватало!
      К остановке подошел пустой, последний уже, наверное, в ту ночь трамвай. Взвалив на плечо обвисшего сарафанга, я втащил его на переднюю площадку. Пристроил его на ближайшем сидении, а сам прислонился к столбику. Ехать было совсем недалеко.
      За спиной раздались шаги, чья-то рука властно легла на плечо:
      - Гражданин, ваши документы!
      Батюшки - милиционер! Молодой сержант с усталым лицом и при полном параде.
      - Ваши документики!..
      Вот нет же у него такого права - требовать у первого встречного документы, а потом - "пройдемте, гражданин!" Но спорить с этими "друзьями" противопоказано.
      Порылся я в кармане и подал ему свое журналистское удостоверение. Ой, видел бы кто, как он обрадовался!
      - Все,- сказал он,- попался! Думаете, если вы в газете работаете, то и надираться можете до полного бесчувствия? Не-ет, шутишь! Вы - с запахом в общественном месте.
      С содроганием вспомнил я ту, злополучную рюмку коньяка, которую выпил с ночной гостьей.
      - Да что вы, товарищ сержант!..
      - Не спорьте! - с него слетела вся усталость.- Вы с запахом, а ваш коллега лыка не вяжет. Как миленькие, в вытрезвитель загремите, и штраф будет, и на работу вам сообщим, гражданин газетчик. Пусть общественность к вам меры принимает! - Он придвинулся ко мне поближе, спрятал удостоверение в нагрудный кармашек и быстро сказал свистящим шепотом: - Дали вам свободу, шелкоперы! Теперь из-за вас что человека, что муху газетой можно прихлопнуть. И никто вам не указ - глассссность...
      Я лихорадочно начал вспоминать, что было за последнее время в городской прессе про милицию. В это время трамвай остановился, и я малодушно подумал, не выскочить ли на остановке. Но милиционер молодой и шустрый - враз догонит. Да и удостоверение мое у него в кармане. Да еще и сарафанг мой квелый на сидении своем зашевелился. Не бросать же его на милость вытрезвителя!
      А сержант уже поднял к устам рацию:
      - Третий, третий, я седьмой! Дайте машину к универсаму на трамвайную остановку. Третий...- и осекся.
      Я проследил за его взглядом. В последний миг в заднюю дверь вагона просочилась пассажирка. Это была ламия. Такого "ню" я не видел даже во французских фильмах - разве что на частных "видиках". Ламия как ни в чем не бывало (простите за неуклюжий каламбур) заструилась к нам, покачиваясь в тронувшемся вагоне.
      Сержант, обалдело распахнув глаза, шагнул ей навстречу.
      - Седьмой, седьмой, я третий, тебя слышу...- раздалось из рации.Машина будет. Алкашню ущучил?
      - Баба...- с надрывом в голосе протянул сержант.- Голая! Бля буду голая! Э-э-э-э, гражданка...
      Ламия приблизилась к нему вплотную и, обхватив паренька за плечи, впилась поцелуем ему в губы.
      - Мммммм...- еле слышно промычал милиционер, весь как-то вдруг вытянулся и застыл дровяным идолом, привалившись к поручню. Я взглянул на ламию и уловил момент, когда белые изогнутые иглы ее ядовитых клыков исчезли под чувственными губами.
      - Миилый,- промурлыкала она, глядя мне в глаза,- иди сюда, приласкаю] - и поплыла, качая бедрами, в мою сторону.
      Я отодвинулся от нее в самый конец вагона, только она все равно уже рядом и щекочет розовым ноготком мне бороду.
      - Это не больно. Как пчелка ужалит...
      Я готов был закричать.
      В это время трамвай остановился, и в вагон с хохотом ввалились двое милиционеров и дружинники. Они без лишних слов подхватили ламию под локотки и буквально на руках вынесли ее из вагона, туда, где их ждал серый фургон "спецмедслужбы". Старлей, мой ровесник, скользнув по моему лицу равнодушным взглядом, кивнул прислоненному к поручню сержанту:
      - Что, Саня, сомлел от такой красотки? Выходи, а то с трамваем уедешь. Вот отбудем с девкой без тебя...- он кивнул в ту сторону, где его коллеги впихивали в фургон царапающуюся ламию.
      Саня пошел за ним, деревянно ступая.
      Следующая остановка была наша. Я поспешил по улице, поддерживая уже немножко окяемавшегося пришельца. В голове билась мысль: "Удостоверение осталось у сержанта. Правде не поверят. Скажу - потерял документ. А может и не придут за мной. С ламией они быстро разберутся. Или она с ними... Господи, как гадко все, как гадко..."
      А пришелец тем временем уже довольно сносно шевелил ногами.
      Уже заворачивая за угол своего дома, во двор, я усомнился, стоит ли вот так, сходу, соваться в осиное гнездо, еще утром бывшее моим подъездом. Неплохо было бы внутренне подготовиться, поразмыслить о том, что делать. Как нельзя лучше подходило для этого ночное кооперативное кафе "Цитрон", открытое пару месяцев назад в помещении бывшего пивбара-стекляшки, который завсегдатаи величали по-дружески "чипок".
      В "Цитрон" я, бывало, тоже заглядывал, но унаследованная от пивнушки антисанитария, с которой можно было мириться, пока в сих чертогах была возможность хлебнуть пивка, теперь угнетала, а цены на безалкогольную продукцию - и того более. Но в данной ситуации "Цитрон" нам подходил, и мы повернули туда.
      Из досчатых стен забегаловки, казалось, не выветрился еще пивной дух. Столы были все такими же липкими, хотя между ними и бродила грандиозных размеров тетка с тряпкой и ведром в руках. Больше в зале никого не было.
      Я взглянул, куда бы нам сесть. На один из столов тетка при виде нас поставила свое ведро, на другом разлеглась спящая кошка, а по пятнам разлитого варенья ползали мухи. Три столика были свободны. Придерживая спутника, я прошел к дальнему от стойки.
      - Чего брать будете? - с вызовом в голосе спросила тетка.
      - Два чая,- ответил я.-Но с сахаром!
      Тетка пробурчала что-то под нос и ушла за стойку, так и не расставшись с тряпкой. Через минуту она вернулась с подносом, на котором стояли два стакана.
      - Тридцать три копейки! - почти прорычала она.
      Удивившись, почему вдруг получилось нечетное число, я сыпанул на стол мелочь. Тетка собрала копейки, пересчитала, шевеля губами, и отошла. У соседнего столика она склонилась над кошкой и, пробормотав: "Ить тебя так, сдохла все-таки!" - смахнула ее в подставленное ведро.
      Мы приступили к чаепитию.
      Чай оказался вкусным. Я отхлебнул и подтолкнул пришельца локтем: Попробуйте, неплохой чай!
      Он посмотрел на меня мутными глазами, машинально как-то ухватил стакан семипалой рукой и глотнул. Его тут же вытошнило. Тетка, обернувшись, презрительно хмыкнула.
      "Итак, впереди - самый ответственный этап моего путешествия: темный подъезд и квартира. Там может случиться все, что угодно. В деталях продумаем дальнейшую тактику...".
      Пришелец перестал корчиться в конвульсиях и, подцепив из граненого стакана на столе салфетку, вытер ею губы. Похоже, что ему полегчало.
      - Живем! - подмигнул я ему.
      В это мгновение уши мои уловили еле слышную прекрасную музыку. Словно порыв ветра распахнул дверь кафе. Мы оба обернулись в темноту, а потом на пороге из лунных лучей начала ткаться фигура. Минута, и в дверном проеме уже стоял некто в белой струящейся тоге, с узкими крыльями за спиной. Лицо незнакомца было почти человечьим, если бы над его удлиненным безбровым овалом, прямо на лбу не начиналась гладкая шевелюра из нежных перьев. "Тихий Ангел",- вспомнил я слова Викентия Петровича. А фигура, грациозно опираясь на тонкий извилистый двуручный меч, уже сделала движение по направлению к нам. И тогда я заметил его огромные, розовые, как у летучей мыши, прозрачные yши, через которые сочился мерцающий блеск луны. Ни страха, ни удивления я почему-то не почувствовал, только краем глаза заметил, как скорчился и пополз под стол мой многострадальный пришелец.
      - Ну уж нет,- решительно сказала тетка-кооператорша,- хватит мне и того, что на стол наблевал! Закрыто заведение! Завтра приходите! - и захлопнула дверь перед носом Тихого Ангела. С минуту мы прождали повторного вторжения, но все было тихо.
      - Вот что, ребята,- шепнула тетка, подходя к нашему столику,- допили свой чай, так идите. Через заднюю дверь идите. Не понравился мне шаромыга этот, что в дверь ломился. Как бы он с вами не сотворил чего...- и она посмотрела на нас умно и проницательно, чего я от нее никак не ожидал.
      Сказав женщине "спасибо", мы выскочили в заднюю дверь и продолжили свое путешествие. Как ни странно, Тихий Ангел в той же позе стоял у "парадного подъезда" кафе. Просто стоял - и все, а вокруг него кружились херувимчики, состоящие из одной только головы с крылышками.
      - Убивашки,- с дрожью в голосе прошептал мой пришелец.- Еще бы чуть, и мне - конец.
      Он вполне чисто говорил по-русски.
      Ни Ангел, ни херувимчики не обратили на нас внимания. А меня почему -то вдруг вновь поразили его уши.
      Так бы стоял и смотрел на них всю ночь. Завораживающие уши у Тихого Ангела!
      Мы обошли эти уши стороной и продолжили свой маршрут. Пока можно было расслабиться - следующий напряженный момент ожидался только в подъезде.
      - Слушайте,- спросил я Пришельца,- почему они все так на вас ополчились? И те, с зелеными глазами, и Тихий Ангел, и ламия ко мне вяжется..
      - И ламия...- повторил пришелец дрогнувшим голосом.- Я видел ее в...
      - В трамвае,- подсказал я.
      - Я видел ее в трамвае, но мне показалось, что это все еще бред. Значит, правда, что и Бродячие Девственницы тоже включились в игру. Да, молодой человек, нам с вами не позавидуешь!
      Против ожидания, в подъезде обошлось без приключений. С неимоверной осторожностью, единожды только дав в темноте кому-то по шее, поднялись мы на пятый этаж.
      - Ну вот и все,- сказал я, открывая ключом дверь и пропуская гостя в прихожую.- Теперь вы в безопасности. Товарищ Алябьев будет доволен.
      - Алябьев?! - в голосе пришельца послышался нескрываемый ужас.- Так вы человек Алябьева?! О, Боже!
      Только мы уже были внутри. Нечего и говорить, что в дом свой я вошел в расстроенных чувствах. Последнее восклицание сарафанга, хоть и показалось мне не мотивированным, поселило в душе смятение. Вдоль хребта скользнула вниз капля холодного пота, а рука сама потянулась к усыпляющему пистолету. Невольно подтолкнув плечом запаниковавшего инопланетянина, я вошел в комнату. Она была ярко освещена. Даже как-то неестественно ярко для трех шестидесятиваттных лампочек, горевших в старенькой люстре. И сразу же увидел я Викентия Петровича. Он стоял, вытянувшись, как солдат на плацу, в дальнем углу за телевизором. У меня мелькнула мысль, что пыли там со времен последней уборки накопилось пуда четыре. Да и что бы ему там делать, потомку композитора?! А он стоял там, бешено вращал глазами и кривлялся, словно хотел что-то мне сказать, да не мог.
      - Эй, что вы там...
      В это мгновение откуда-то сбоку по моей правой руке ударил тонкий световой жгут, в пепел искрошивший зажатый в ней пистолет. Рука сразу же словно свинцом налилась. А второй такой же жгут, ударив под коленки, бросил меня на пол. Но прежде меня на полу оказались обрывки обеих штанин.
      Ко мне подошли двое, мужчина и женщина. Он подошел первым, и я подумал, что неплохо было бы сейчас лягнуть этого наглого типа в голень, чтобы знал: с советскими журналистами такие штучки не проходят. Вот только лягнуть было нечем - ноги мои остались при теле так, только для формальности.
      - Будьте благоразумны, Михаил Фомич! - сказал он абсолютно спокойно.Мы не хотим причинить вам ни малейшего вреда. -И нейтрализовал я вас временно, пока не объясню вам сути происходящего. Мы с Людой боялись, что вы разнервничаетесь и натворите здесь дел. Мы очень благодарны вам за то, что вы живым и здоровым доставили сюда товарища Мехвандрата,- и он кивнул в сторону сарафанга, возле которого суетилась светловолосая девушка.- Ну, обещаете быть паинькой?
      Я молча кивнул.
      Незнакомец наклонился, и из машинки в его кулаке вырвался новый жгут. На сей раз он казался материализованным сгустком темноты, холодной и колючей. Ноги отпустило.
      Первым делом я все-таки лягнул обидчика в голень, и пока тот прыгал вокруг меня на одной ноге, я видел в глазах стоявшего в углу Алябьева сатанинскую радость и надежду. Потом, когда незваный - впрочем, все они у меня сегодня такие! - гость чуть успокоился и, все еще держа ногу на весу, нацелил на меня свое негуманное оружие, я учтиво перед ним извинился, сославшись на непроизвольное сокращение мышц. Не люблю ни у кого оставаться в долгу.
      Кажется, он поверил. Он позволил мне подняться и сесть в кресло. Когда я, устраивая поудобнее на подлокотнике так и не освобожденную от паралича правую руку, бросил взгляд вниз, то увидел, что икры мои стремительно покрываются густыми, медного цвета и на диво курчавыми волосами.
      Перехватив мой взгляд, незнакомец невозмутимо произнес:
      - Естественная реакция на действие направленного стимулирующего поля. Вы погодите - то ли еще будет!..
      Да, еще немного - и я стану походить на фавна.
      Мучитель мой тем временем, подвинув поближе второе кресло и два стула, предложил кресло инопланетянину.
      Но тот учтиво усадил в него молчаливую даму.
      Я получил шанс получше их разглядеть.
      1. ОН - высокий, широкоплечий, белобрысый, кучерявый, с недвусмысленной рязанской физиономией. Держится просто и свободно, без развязности, если, конечно, не считать развязностью нападение на меня в собственном доме. Впрочем, может быть, у них там так принято?
      2. ОНА - ну, просто прелесть!
      3. ТОВАРИЩ МЕХВАНДРАТ -к этому, пожалуй, добавить нечего. Впрочем... Мех-вандрат... "Мих Квадрат" - назвала меня тогда ламия. Уж не спутала ли она меня с этим кузнечиком? Тайна, покрытая мраком!
      Я размышлял, а мой визави тем временем прервал наше затянувшееся молчание.
      - Можете называть меня Вова,- сказал он.
      - Во-ва,- повторил я, внутренне стервенея.
      - Ты, старик, стал участником события мирового масштаба. Дело в том, что мы: я и Людмила Васильевна - уроженцы светлого будущего. Твоего будущего, Миша!
      - Ну да,- кивнул я,- тоже, небось, на Тверском бульваре проживаете? Как этот...- я показал взглядом на Алябьева.
      Вова нахмурился: - С этим господином, мы ничего общего иметь не можем. Я уже понял, что полковник ввел тебя в заблуждение. Постарайся понять, старик, что в природе существует множество равноправных параллельных миров - словно дольки в необъятном апельсине.
      - Спасибо, в эту проблему меня уже посвятили!
      - Ну, думаю, теоретический аспект вопроса полковник тебе изложил без искажений,- задумчиво протянул мой собеседник.- Но главное-то... главное намеренно исказил! Я просто уверен, что он назвался человеком этого мира, в то время как само его присутствие здесь является незаконным, а намерения преступными.
      - А ваши?! - спросил я нагло, не веря уже никому - Я... я докажу! Вова вскочил и протянул мне руку.- Дай мне индикатор!
      Я неохотно подчинился.
      - Вот смотри! - он простер пятерню над головой сарафанга.- Видишь, светится! А если проделать то же самое с полковником?
      Он стремительно прошел через комнату и надел пер стень на безвольную руку Алябьева.
      - Можно вас попросить, товарищ Мехвандрат?..
      Дождавшись, пока тот подойдет, Вова проделал то же с ладонью Викентия Петровича и воскликнул с вооду шевлением: - Вот видишь-никакого эффекта! Что и требовалось доказать!
      - Видишь ли, старик, параллельные миры Земли уже полстолетия знают о существовании друг друга,- объяснил Вова.- Я имею, разумеется, в виду самые развитые из цивилизаций. И, к сожалению, любопытство принимает порой самые уродливые формы. Вот вам ярчайший пример шпионажа: полковник Секретного департамента его императорского величества государя Павла III Викентий Петрович Алябьев. Кавалер орденов Анны и Владимира с мечами - и все за гнусную шпионскую деятельность в чужом пространстве и времени! А ты, Никитин, ему помогал, кстати сказать...
      Тут, наверное, мне следовало бы пригорюниться и виновато пустить слезу. Но я поступил проще: скрыв смятение чувств, попросился на кухню поставить чайник.
      Вова это мне разрешил, взглянув на меня при этом с легким недоумением.
      - Руку освободите, одной левой неудобно!
      И он подчинился.
      Через пять минут я вернулся в комнату с чашками на подносе. Одну поставил на крышку телевизора, перед яйцом коварного шпиона, а чтобы он мог без труда из нее напиться, вставил в рот полковника пластиковую соломинку. Остальные чашки я расставил на столе.
      Потом принес на тарелочках ломти хлеба, плавленые сырки и колбасу.
      - Колбаса очень заинтересовала молчаливую Людмилу.
      Наколов кружок на вилку, она разглядывала его, медленно поворачивая. Потом зачем-то посмотрела через зсолбасу на свет лампы.
      - Кооперативная,- сказал я.
      Девушка вздрогнула и положила колбасу обратно на тарелку. Странная какая-то леди!
      - Вова задушевно улыбнулся:
      - Людочке, конечно, все здесь в новинку. Это ее первый темпоральный переход. Как историку, ей интересно ознакомиться с реалиями вашего быта. Все-таки почти легендарные времена - перестройка...
      Девушка очень мило мне улыбнулась.
      - Но вернемся к делу. Для контакта цивилизация сарафангов выбрала именно нас, мир, в котором строится коммунизм. И, конечно, кое-кому из соседей это не понравилось. Ведь экономическое сотрудничество с сарафангами упрочило бы наше влияние в Союзе Миров.
      Восемь параллельных цивилизаций выступили с протестом, потребовав сотрудничества с сарафангами на паритетных началах. Но мы не могли этого допустить- протестовали самые агрессивные наши соседи. Да и сарафанги хотели только нас. Подумай сам, Михаил, ну как мы могли уступить такое сокровище Вселенскому Ордену Иезуитов или Тысячелетнему Рейху? Да тому же императору Павлу Алексеевичу?! Только мы могли оказать сарафангам действенную помощь в конфликте с Тихими Ангелами, выступив посредниками между этими великими народами. Не говоря уже о подлинно взаимовыгодной торговле. Ты согласен со мной, старик?
      Мне оставалось только кивнуть.
      Алябьев в эту минуту опрокинул с телевизора свою пустую уже чашку. Пока я подметал осколки, он почти беззвучным шепотом проговорил:
      - Не верьте, не верьте ему! Загубили свою экономику, заколебали весь Союз Миров своим альтруизмом и ищут решение проблем в афере с пришельцами. Чего вы ждете, вы же знаете приемы! Гарантирую вам имперское гражданство и миллион золотом. Вы же умный человек!..
      На душе у меня стало совсем паскудно. Ну и ночка!
      - Сколько он предлагает? - поинтересовался от стола Вова.
      - Миллион! - буркнул я.
      - Ха, мог бы и пощедрее!..
      С грохотом распахнулось окно. Там, в темноте, неловко балансируя на цветочном ящике, стоял Тихий Ангел. Он был гораздо вышел оконного проема и я ясно видел только его нижнюю половину: подол белоснежной хламиды, концы крыльев да птичьи ноги, которые я совсем уж никак не ожидал увидеть. Под прекрасную завораживающую музыку он нагнулся и в окне показалось его лицо. Я машинально ткнул в это лицо веником и Тихий Ангел с громким гортанным криком провалился во тьму.
      А в комнату устремился рой убивашек.
      Я как следует не успел разглядеть этих зловещих тварей, но почти машинально заработал веником. После хорошего удара от убивашки оставалось только мокрое место. Через минуту в комнате стало ужасно слякотно.
      Алябьев корчился в невидимых путах и дико выл, Вова без устали хлопал своим силовым жгутом, калеча при этом мебель, а Людочка мужественно отгоняла убивашек от закаменевшего в кресле Мехвандрата лакированным лодносом. Последнюю убивашку я размазал веником по лбу полковника Секретного департамента, и он мне благодарно улыбнулся сквозь слой отвратительной белесой слизи.
      Потом я тщательно собрал с загаженного ковра убивашек, парализованных силовым жгутом, и унес их на совке в унитаз. По дороге разглядел: теннисный мячик с крылышками, мушиными фасеточными глазами и мощными ядовитыми жвалами. Слава богу, что эти твари так и не успели никого цапнуть!
      Спустив воду в унитазе, я вернулся.
      Вова с Людочкой уже проводили в комнате дезинфекцию, посыпая ковер из пробирок каким-то желтоватым порошком. Слизь исчезала, ковер чернел и расползался.
      Впрочем, он все равно был исполосован следами ударов силового жгута. Я мысленно простился с ковром.
      Когда они закончили, я предложил: - Пойдем на кухню, там чище!
      Вова молча кивнул, вежливо отобрал у меня веник и, продезинфицировав, выбросил его в окно. Алябьева мы с Вовой вытащили из-за телевизора и, словно негнущийся манекен, унесли прополоскать под душ. Под воздействием слизи раздавленной убивашки у него уже вылезли брови, усы и передняя часть прически. Полковник приобрел дурацкий вид, и я попросил Вову пройтись по его лицу стимулирующим полем. Вова согласился, и скоро лицо потомка композитора стало напоминать морду давно не стриженной болонки.
      - Может, освободить его? - спросил я, потея.-А то больно тяжелый шпион!
      Но Вова отказался: - Если бы ты знал, на что способен этот субъект, ты бы за него не просил. Удивительно беспринципный тип, хоть и дворянской крови.
      Странно, но я никак не мог почувствовать сродства душ с этим открытым и, по всей видимости, хорошим парнем. Ну, прямо., как с "афганцем" Николаем. Что же я, дефектный какой, что ли?.. Невольно подумалось о том, что если бы я не увлекся так фантастикой, то, наверное, давно бы уже спятил. А мое удивительное сегодняшнее спокойствие в самых убийственных ситуациях объяснялось скорее всего защитной реакцией организма.
      Боже, как мне хотелось, чтобы все это быстрее кончи.лось! Мы вернулись на кухню, еле-еле разместившись там вчетвером. Я предложил гостям еще по чашечке.
      - Послушайте, а для чего вы мне все это рассказываете? Не проще ли было меня скрутить и тоже за телевизор засунуть?
      Вова улыбнулся:
      - Стари-ик... Мы же с тобой люди одной великой страны и я вполне мог бы быть твоим внуком, если бы ты, по нашим сведениям, не умер бездетным. Так что же мне от тебя таиться?
      - Ив котором это году я умер?
      - Прости, старик, запамятовал! - Вова заразительно захохотал, и мне вдруг захотелось порвать ему веселую его пасть. Но я сдержался.
      - Ну, если нет секретов, то обрисуйте мне поподробнее мир, который мы для вас построили. Ведь нет же у вас секретов!
      - Лучше не проси, Миша,- вдруг сказала Людочка,- вот это как раз запрещенные сведения. Без визы главлита они разглашению не подлежат. Но вы правы в одном: мы живем именно в том мире, который вы для нас построили! Оглянись вокруг и попробуй представить, что это за мир и почему для нас так важно сотрудничество с народом сарафангов. Мы сможем .оказать им военную помощь, а они нам - экономическую. Сам понимаешь...
      Меня аж передернуло:
      - И вы... вы будете за них воевать?
      - Ну, так уж сразу и воевать? - Вова повернулся к Мехвандрату.- Мы поможем нашим друзьям мирным путем урегулировать конфликт с противником. Посреднический кооператив "Земля", если перевести на понятия твоего времени.
      - А не кажется вам, дорогие потомки, что вы кладете палец между молотом и наковальней? Не проще ли мирно сотрудничать с параллельными мирами собственной планеты, не ввязываясь в чужие драки?! Вот мы только-только развязались с афганской проблемой - почувствовали на своей шкуре, чего это нам стоило. И вы туда же! Пусть хоть трижды дружественным будет мир сарафангов, но я прокляну его, если за какие-то экономические блага там будет литься кровь наших ребят!
      - А вот это крайне не дипломатический ход! - быстро сказал Вова.Слава Богу, что далеко не все мыслят, как ты, старик! Друзьям нужно помогать, и мы будем им помогать, несмотря на происки врагов и заблуждающихся. Вот так-то, товарищ Никитин!
      Я смотрел на него и как никогда ясно понимал ту простую истину, что семена завтрашнего мира прорастают в наземе сегодняшнего дня. Я легко мог представить в эту минуту вместо лица потомка Вовы любое другое лицо из сотни лиц, виденных мною по телевизору. Даже лицо полковника Алябьева хорошо вставало на это место. Как все-таки, оказывается, недалеко отстоит от нас 2071 год!
      И, между делом, я понял, для чего Вова передо мной разоткровенничался: лишний повод произвести впечатление своей убежденностью на инопланетного дипломата.
      А так - наплевать ему на мое мнение и убеждения.
      Дерьмо он, этот Вова!
      А Вова уже поглядывал на машинку, заменявшую ему часы.
      - Близится оптимальный момент для перехода,- сказал он сарафангу.Приготовьтесь, товарищи!
      "Ну вот, как припекло, так сразу и в кусты!" - подумал я. А Вова вышел из кухни и, удобно примостив на широком плече полковника Секретного департамента, прислонился к косяку. Люда и Мехвандрат встали рядышком: она - с виноватой улыбкой, он - с непроницаемым лицом. Значит, не понравилось кузнечику, что я им наговорил! Я сбегал к холодильнику и подарил Людочке кус кооперативной колбасы.
      - Это лично вам, для коллекции!
      Она молча кивнула и вдруг поцеловала меня в щеку: - Прощай!
      - Можешь написать про это фантастический рассказ! - с ехидцей в голосе произнес Вова.- В знак протеста. Кстати, будь спок, репрессий против тебя не будет! Я поставлю перед Комитетом вопрос об объявлении трех ближайших десятилетий зоной, запретной для хронопутешествий. Можешь доживать спокойно - мою просьбу удовлетворят.
      - Слушай, старик,- сказал я,- ты в каком звании?
      - Звания отменены,- улыбнулся Вова.- Но, пожалуй, полковник. Ну, прощай, старик, извини, если что...
      Потом на месте настенного зеркала открылся проход в иной мир. Они вошли в него, небрежно помахав мне напоследок. Проход затянулся. Я стоял посреди разгромленной квартиры на остатках ковра. На душе было муторно.
      За окном уже занимался рассвет. Прошла ночь.
      - Ночь любви...- сказал я вслух, с отвращением.- Ночь любви! Ну как теперь жить на свете?!
      Снаружи кто-то поскребся во входную дверь.
      Я открыл. Там стояла ламия. Я заставил себя не захлопнуть дверь перед ее носом. Смотрел через щель на нее, голую, жалкую, покрытую посиневшей гусиной кожей, совсем некрасивую, на синяки на предплечьях и бедрах, на заплывший левый глаз.
      - Холодно?
      Она молча кивнула. Я подумал: "Не замерзать же ей на улице, этой девчонке!" и откинул цепочку.
      - Как хоть звать-то тебя?
      - Ланка,- ответила она, поеживаясь.
      - Ну, проходи, Ланка!..
      Мы прожили с ламией двадцать четыре года. И жена из нее получилась не хуже любой другой.