Из сумрака, который внезапно начал быстро редеть, выплыли костлявые кисти рук, что есть силы вцепившиеся в колоду таро. Я удивилась: происходило что-то странное, незапланированное установленным раз и навсегда порядком церемонии. Острые костяшки пальцев побелели. Казалось, тонкая кожа не выдержит и, сочась кровью, треснет. Длинные голубые ногти хищно впились в темно-синий картон, оставляя на нем глубокие вмятины-лунки. Неожиданно хватка ослабла, пальцы разжались, выпуская карты, которые полетели вниз. Обессиленные руки метнулись за ними. Если не ошибаюсь, финита.
      Мне показалось или действительно раздался стон?
      - Николаша, включи свет, - задыхаясь, вымолвила Натка. Напротив меня вспыхнула жуткая морда, изрыгая огонь распахнутым ртом и раскосыми глазами. Я в ужасе отшатнулась, инстинктивно прикрывая лицо вытянутой рукой.
      А, нервишки пошаливают? Это светильник. То же мне, бестолочь, нашла чего пугаться!
      Я перевела взгляд на Натку и ахнула. Вместо подвижного лица - белая безжизненная маска почище той, что на стене, странноватый блуждающий взгляд, обильная испарина на лбу. Мама мия, что с ней, никак заболела?
      - Не время, - выдавила она, - Не время.
      "Хиромантия да и только";, - ошарашенно подумала я.
      Николаша большой птицей застыл у стены, выгнув шею и склонив голову к плечу.
      - Я не понимаю этих ваших фокусов, - горестно посетовала я, - Будь хорошей девочкой, объясни по-человечески, что происходит.
      - Карты не открываются... - с одышкой проговорила Натка.
      - Не может быть. А что такое, слиплись?
      - Сама ты слиплась... Тяжелые... Не могу удержать...
      - Что сие означает - крошка Лахезис выпустила ниточку моей судьбы или какой-то клептоман слямзил небесные скрижали?
      - Можно сказать и так... - устало подтвердила подруга. Стрела иронии пролетела сквозь нее, как сквозь газовое скопление, со стуком вонзилась в стену и загудела, вибрируя оперением. Хорошая была стрела, - пожалела я.
      - Меня не подпускают... к твоему будущему... - она с такой неохотой выдавливала из себя слова, как будто разменяла последнюю сотню, ей богу, Кто-то более сильный, чем я... закрыл астральную дверь...
      - Ты не преувеличиваешь? Может, это "Джек Дэниэлс" виноват?
      - Посмотри на Хунь-Ю...
      Магический кристалл, который лежал на своей подставке, стал мутно-грязно-розовым с бурыми прожилками.
      - Прозрачным он мне больше нравился, - сообщила я, критически осмотрев Хунь-Ю.
      - Это предостережение, - проговорила подруга, тревожно блеснув глазами-оливинами, - Уезжай из города. Прошу, уезжай немедленно!
      Я послала ей успокоительный воздушный поцелуй и сказала:
      - Я бы с удовольствием, но не могу: ни мама, ни следователь, которому я дала подписку о невыезде, меня не поймут. Особенно мама, ты же знаешь ее...
      ***
      Пока я сидела в компании, спокойствие давалось легко, но стоило остаться одной...
      Раздосадованная, обескураженная, выбитая из колеи, я выскочила на Плошку, плюхнулась в "ниву";, прожаренную со всех боков солнцем, и, распугав глупых кур, стартовала.
      Ездить по Озерску - сплошное удовольствие: ни тебе пробок, ни светофоров, ни бестолковых пешеходов, которые устраивают на проезжей части броуновское движение. Но куры!.. Так и норовят шмыгнуть под колеса. Наказание, а не птицы. Особенно после пятидесяти граммов виски.
      Ловко увиливая от несметных куриных полчищ, я без кровопролитных происшествий добралась до банка "Озерский капитал";, где по совету Фабы на несколько дней арендовала сейфовую ячейку.
      Избавившись таким образом от барсетки, я было села в машину и поехала домой, но вдруг почувствовала неясное шевеление и щекотание в спинном мозге, приблизительно между шестым и седьмым позвонками.
      Оно... Как - уже? Но я не успела приготовиться!
      Сделав вид, что вытряхиваю песок из сандалии, я незаметно огляделась по сторонам, надеясь обнаружить соглядатая. По затененной стороне улицы медленно двигалась пожилая женщина. Не подходит. За ней, опустив морду, трусила рыжая собака. Не годится. В саду напротив банка ребятня азартно атаковала нижние ветви яблони, отягощенные крупными плодами. Тоже мимо. А больше никого.
      Тогда что со мной - маниакальный синдром? Привет, дорогая шизофрения? Так скоро?
      На ватных ногах я добралась до своей "нивы";, оставленной на углу. Щекочущий взгляд следовал за мной неотступно. Чувствуя это, я жутко нервничала: раньше никто никогда за мной не следил.
      Оказывается, это жутко неприятно. И боязно... Ключ зажигания плясал в руке и не желал вставляться в замок.
      Не, так дело не пойдет. Чтобы не дергаться, надо вооружиться. Хорошо бы раздобыть установку "Град";. Только где ее взять... Ладно, не до жиру, умерила я свои амбиции, - сойдут миномет и противотанковая граната. Только и они на дороге не валяются.
      Что может успокоить женщину и одновременно поддержать в ней боевой дух? Правильно.
      Взвизгнув тормозами, я остановилась у вывески магазина.
      - У вас есть металлические спицы? - спросила я в галантерейном отделе.
      Выбрала тонкие, но негнущиеся, с набалдашниками на концах. Для отвода глаз купила моток шерсти и застежку "молния";. Небрежно побросала покупки в сумку.
      Забежала в аптеку, где купила три упаковки простого пластыря. Потом заскочила в кафе "Минутка";.
      Уединившись в туалете, я достала из сумки спицы и пластырь и разложила их на краю раковины. Одну спицу зажала в правом кулаке. Ее острый конец недобро блеснул в свете тусклой лампы. Я неуверенно замахнулась, нанося слабый удар в шею предполагаемого противника, потом пырнула снизу вверх. Ага.
      Именно так. В шею ненадежно: я слишком маленького роста, и, если противник окажется значительно выше меня, могу не допрыгнуть. Не таскать же повсюду за собой табуретку! А до живота как-нибудь дотянусь и без табуретки.
      Я повторила движения, оттачивая их и постепенно делая резкими и сильными. Иес! Так, и мину посвирепее. Я оскалила зубы и выпучила глаза. Так хорошо. Если не поцарапаю, то напугаю. Как пить дать, напугаю. Мое основное оружие - внезапность и непредсказуемость. А спица - для уверенности.
      Закатала до плеча широкий рукав бледно-лиловой блузки и примерилась идеально. Ощущение, что спицы клепали по моей мерке. Согнула левую руку в локте, положила на нее спицу так, чтобы набалдашником она упиралась в сустав, а острым концом - в ремешок часов, и намертво прихватила пластырем в двух местах.
      Получилось лучше, чем я ожидала. Правда, сначала пришлось повозиться: от возбуждения руки дрожали, спица соскальзывала на пол, а пластырь склеивался. Но я приноровилась. Опустив рукав блузки, я осторожно пошевелила рукой - незаметно и держится. Главное - не забываться и не размахивать руками. Не делать резких движений. Неплохое жизненное кредо, между прочим. Вот выйду на пенсию и вышью его гладью на всех наволочках.
      Выбросив мусор в корзину, я спрятала вторую спицу на дно сумки, огляделась - ничего не забыла? - дернула за шнурок и под бравурный аккомпанемент сливного бачка вышла из туалета.
      Какое счастье, что все получилось.
      Барменша, от нечего делать протиравшая идеально чистую стойку, посмотрела на меня с сочувственной улыбкой. Я глянула в зеркальную витрину и увидела, что щеки мои раскраснелись, губы сложились в довольной улыбке, а глаза - о, голубые! - засветились поистине неземным блаженством.
      Мне было безразлично, о чем подумала улыбчивая барменша. О чем бы ни подумала - дело житейское.
      Приветливо улыбнувшись в ответ, я заказала кофе и минеральную воду со льдом.
      В пустом зале ненавязчиво играла музыка. В минералке плескались кубики льда, спица успокоительно холодила руку. Я сбросила сандалеты и поставила разгоряченные, измученные беготней ступни на прохладный кафельный пол. Блаженство. Неземная услада. Настроение резко пошло вверх. Еще порция сливочного мороженого с карамелью - и я справлюсь с любыми превратностями судьбы.
      ***
      - Нюся, я достала деньги, - отслюнявив несколько бумажек, я передала их домработнице, - Живем! Где Грета? - и, не дожидаясь ответа, выскочила из кухни.
      - Грета, ау, где ты? - крикнула на весь дом.
      - Я здесь, - донеслось из соседней комнаты. Интересно, что она там забыла. Я вбежала в комнату с криком "радуйся, я охмурила Гейтса!"; и обмерла.
      Предупреждать надо.
      На потертом диване, томно прикрыв глаза, распластался Андрей. Рядом с ним сидела Грета, наполовину одетая в шелковое декольте, наполовину им раздетая, и читала вслух, кажется, Мопассана.
      Словом, полный интим в ажуре. Или ажур в интиме. Кому как нравится.
      - Ой, извините, - я попятилась назад. Карие глаза распахнулись и пригвоздили меня к месту:
      - Кого это ты охмурила? И где тебя черти носили?
      Грета встала и молча удалилась из комнаты.
      О-ей, что будет! Бедная девочка...
      А он что, дурак?.. Гарема ему захотелось? Я те покажу гарем глазами евнуха!
      - Пока ты там охмуряла Гейтса, здесь тебя домогался некий молодой, он подчеркнул это слово колким взглядом, насмешливой интонацией и нехорошей ухмылкой, - Ну очень молодой человек. Он передал, что зайдет завтра после обеда.
      О-о-о!!!
      Ексель, про свидание с женихом-то я и забыла! Убей, не могу вспомнить как бишь его там. Ой... - я оторопела, - кажется, мы не знакомились. Точно не знакомились! То есть об именах речь у нас пока не заходила. Про замужество - да, заходила, а про то, как зовут, - нет. Вот молодежь пошла! Ни культуры отношений, ни элементарной, как говаривал мой первый муж, эстетики семейной жизни, ни уважения к седым традициям. Один ветер в голове и неясное томление в членах.
      - Может, объяснишь, что за Гейтс такой, - деланно равнодушным тоном спросил Андрей, - Что за пацан, называющий себя твоим женихом?
      Вот еще.
      - Потом! - я выскочила из комнаты, запрыгала по лестнице козочкой-резвушкой предбальзаковского возраста и без стука влетела в Гретину спальню:
      - Ты здесь?
      Она была здесь. Сестрица, красавица... Я знаю, что поднимет ей настроение.
      - Грета, пляши, я достала деньги. Покупай трико с утяжками, - я схватила ее за руки и принялась кружить по комнате, напевая собачий вальс. Главное в пении не слух и не голос, - я правильно говорю? - а эмоциональный порыв.
      - Ника, сумасшедшая, отстань! - она тихо засмеялась. Значит, оттаяла.
      - Чтоб завтра же повела маму в тренажерный зал, - приказала я, выпуская кузину из объятий.
      Нечего тете сидеть дома. Не курочка ряба, золотого яичка не высидит. К тому же практика показала, что наше фамильное гнездо - не самое безопасное место во вселенной. Павлик-то сидел, но это его не спасло.
      - Только не оставляй ее одну, договорились? Ты в сауну - и она в сауну, ты в бассейн - и она в бассейн.
      Понятно?
      - Угу, я в туалет - и она в туалет. В одну кабинку, - съязвила свежеразмороженная Грета, - А ты с нами пойдешь?
      - Хоть на край света.
      - А в сауну?
      - Нет, это слишком далеко. На завтра у меня другие планы. Но сдается, что вы чудненько справитесь и без меня... Скажи, - я решилась и заглянула в невыносимо прекрасные глаза, - Тебе угрожали? Скажи честно, не бойся, тебя шантажировали?
      - Что? - удивление кузины было вполне натуральным, - Кто угрожал? Зачем угрожал? Ника, о чем ты?
      - И правда... о чем? - я сделала вид, что обескуражена. Впрочем, чего скрывать, я и впрямь была обескуражена, - Кажется, я перегрелась на солнце. Пойду, пожалуй, прилягу. Что-то мне нехорошо, - я схватилась за лоб, - Вот и голова закружилась.
      Актриса из меня никудышная - всегда переигрываю. Пора линять отсюда, пока она не опомнилась.
      - Ника... - остановила меня кузина, - Дай почитать, что написал Макс. Мама сказала, но я не верю...
      Я вспомнила, что открытка осталась у следователя.
      Осторожно! Грету, как тетушку, голыми баснями не накормишь, но полуправду она, пожалуй, скушает.
      Я бы открылась, рассказала все-все, только боюсь, что у мистера Грязные-Руки есть помощник среди домашних. Пусть невольный, пусть втянутый шантажом, но все же помощник. Иначе как бы он узнал о привычках Павлика?
      - Представляешь, я куда-то сунула Максову открытку и нигде не могу ее найти, - для убедительности я похлопала себя по бокам и щелкнула замком сумочки, болтающейся на плече, - Сама хотела перечитать, и нету, - я суетливо всплеснула руками. Осторожно: спица! - Ума не приложу, - зачастила я, - Куда она делась.
      Наверное, осталась в машине, - я вывернулась из-под пронзительного взгляда, удалилась на безопасное расстояние, к окну, и встала против света, чтобы скрыть бегающий взгляд и предательский румянец, - Да, в следующий раз обязательно посмотрю в машине. Может, завалилась под сиденье... Но я прекрасно помню, о чем он написал, и могу пересказать... Получается, - я вымучила улыбку, - Что зря мы волновались, все оказалось проще пареной репы: Макс хочет пожить самостоятельно, поэтому ушел из дома. И еще он сожалеет, что не увидится со мной до отъезда. Все.
      - Ника... Ты что-то скрываешь? - кузина мяла в руках поясок платья и медленно, но верно приближалась ко мне.
      Осторожно.
      - Да нет же! - я сделала вид, что рассердилась, - Спроси у своей мамы, она тоже читала, - я отступила вправо, восстанавливая безопасную дистанцию, - Я не виновата, что твой брат написал только то, что написал, и ни словом больше.
      Она наступала на меня мелкими шажками, а я отступала. Так мы и кружили по комнате.
      - Но почему он не позвонил, не объяснил?
      - Учти, я знаю не больше твоего. Может, Макс не хотел, чтобы мы принялись его отговаривать. Ведь принялись бы? Еще как! Он написал, что позвонит, когда полностью устроится на новом месте.
      - А подписка?
      - Ну, знаешь, я надеюсь, что он не уезжал из Озерска, снял где-нибудь комнату или подался в общежитие... Мне кажется, единственное, что мы можем сделать сейчас для Макса, - это смириться и ждать новостей.
      Я поняла, что маневр удался: Грета расслабилась и оставила поясок в покое. И меня тоже. Пронесло.
      Солнце клонилось к закату, посылая на землю последние горячие лучи. Безумно долгий день подходил к концу. Я стояла на крыльце, обдумывая житье-бытье и строя самые невероятные предположения. Почему со мной до сих пор ничего не случилось? Может, я не вхожу в узкий круг счастливчиков? И почему удивилась Грета? Где я просчиталась?
      За моей спиной открылась дверь и - тишина: ни шагов, ни оклика. Я вздрогнула всем телом. Правая рука лихорадочно потянулась к спице. Спокойно, старушка, не паникуй. Если действовать, то наверняка. Не хватает покалечить невинного.
      Собравшись с духом, я резко оглянулась и увидела элегантного до невозможности мужчину с рукой на перевязи, лбом, изуродованным большой пластырной нашлепкой, желтыми от йода губами и одним глазом.
      Второй заплыл и налился багрянцем.
      Фу-у-у... - облегченно выдохнула я. Страх отступил, но осталась противная слабость в коленках. А что это с ним?
      - Андрей? - ахнула я, - Тебе что, по дороге в больницу добавили?
      - Что? - не в меру рассеянно откликнулся он. "Позер";, - подумала я беззлобно.
      - Ах э-это... - Андрей слегка пошевелил рукой, повисшей плетью на черной повязке, - Ты заметила только что? Ну даешь... - он недовольно покачал головой, - Значит так, у меня вывих предплечья, шов на лбу и целых семь гематом, - перечислил он с плохо скрываемой гордостью. А я подумала: "Хлебом его не корми - дай поиграться в войнушку. Ничего не поделаешь: мужчина без драки томится";.
      - И все по твоей милости, - позабыв о свежем шве, он картинно выгнул правую бровь, чтобы, видимо, сразить меня наповал, но сморщился от боли. "Ага, позер, получил?!";
      - ...А вы, сударыня, даже не замечаете. Как это понимать?
      - Да вы легко отделались, сударь. Но, увольте, не по моей милости, - в тон ему ответила я.
      - Н-да? - с сарказмом спросил он.
      - Да! - решительно отмела я сомнения.
      - Я считаю, нам нужно поговорить начистоту.
      - О ваших ранах, мой смелый рыцарь? Это всегда пожалуйста. Однако хочу заметить: синяки и легкие ссадины скоро пройдут, а безобразные шрамы только украшают мужчин. Но, - я отбросила шутовской тон, - Тебе следует немедленно отправиться в постель. Мало ли что. И как только врач отпустил тебя, не понимаю.
      Просила, как человека, - присмотрите. Так нет...
      - В постель, говоришь? - его черные брови вопросительно взметнулись, корежа пластырь, и на лице появилось выражение... как бы сказать... выражение полной боевой, а заодно и трудовой готовности. И ведь не больно ему!
      Навязался, ексель, на мою голову.
      Сверху палило заходящее солнце, снизу припекал нагретый за день камень, а с боку прижигал взглядом побитый, но не изменивший своим принципам (или отсутствию таковых) красавец. Была бы снегурочкой растаяла. Чес-слово! Но после второго развода растаять сложновато - нечем. Если только трогательной горсткой пепла. Не дождется. Остатки моей трогательности останутся при мне. Как память о несбывшихся надеждах.
      Насколько я поняла, уходить он не собирался. Пришлось пригласить обратно в дом - не держать же пострадавшего на солнцепеке. Я крикнула Нюсе:
      - Тащи квас герою!
      - Как вы себя чувствуете? Вам лучше? - с сочувствием поинтересовалась Нюся, ставя перед соседом большую кружку охлажденного кваса.
      - Терпимо, - ответил Андрей, всем своим видом показывая, что на самом деле ему пришлось гораздо хуже, чем Наполеону при Ватерлоо. "Артист"; подумала я. Он отхлебнул кваса и произнес, - Спасибо, Нюся, за вашу доброту и ласку.
      - Если хотите, - предложила польщенная домработница, - Я принесу вам чего-нибудь легкого. Жареной печеночки, например, или оладушек с вишнями. В больнице-то, небось, изголодались.
      Ну да, изголодался до дистрофии. И суток, между прочим, не прошло. Надо намекнуть Нюсе, чтобы не больно его опекала, пока он ходит в соседях. Вот женится на Гретке - тогда пожалуйста.
      - И компрессик не мешает поставить.
      - Спасибо, Нюся, вы - гастрономический гений, оазис заботы и внимания посреди, - он стрельнул взглядом, - Зыбучих песков Сахары.
      Булыжник приземлился в мой огород. Ладно, проехали, что взять с побитого, кроме анализов. Но зачем мне анализы? Я и без них вижу его насквозь.
      Нюся хихикнула в ладошку и вышла.
      - Доктор сказал, мне повезло. Если бы не ваша помощь...
      - Сожалею. Дикость какая-то! Напасть на человека в саду, избить... Тебе не приходило в голову, кто бы это мог быть?
      - Приходило. Мне ясно сказали - не трогай... м-м-м... барышень Приваловых, значит...
      - Поклонник Греты? - предположила я. Пусть знает, что не один он такой. Подчас одна капля ревности способна сотворить чудо и подтолкнуть упирающегося жениха в сторону ближайшего ЗАГСа. Главное - знать меру и не накапать больше.
      - Плутовка! Мне сказали во множественном числе, значит поклонни-ки... Греты... и? Разве милый носик, - он легко задел указательным пальцем кончик моего носа, - Не в пушку? Учитывая близкое присутствие юного жениха и наличие на горизонте некого Гейтса, я бы рискнул предположить...
      Я схватилась за нос. Ексель-моксель! Молокосос! Гейтс отпадает по понятным причинам, а молокосос... Пока я обдумывала, способен ли мой безымянный жених на членовредительство, Андрей исподволь наблюдал за мной. И что-то во мне ему решительно не понравилось. Как я его понимаю: ну чему там нравиться? Нечему абсолютно. Самая обычная внешность, среднестатистическая. Такую увидишь в толпе - не запомнишь.
      - Я не Привалова. Я - Шахова, - запоздало, но с достоинством парировала я.
      - Это не аргумент. Вряд ли они имели в виду Елизавету Карловну. Не хочу сказать ничего плохого, но принять ее за девку - пардон, это цитата даже в безлунную ночь со спины, - он описал здоровой рукой тетины габариты, - Невозможно.
      Вот нахал! А меня, значит, можно?
      - Ты не расслышал, что тебе сказали, или перепутал.
      - Я все расслышал правильно, - с нажимом произнес Андрей.
      Какого лысого он меня отчитывает? Даже если его избил молокосос, в чем лично я сомневаюсь - когда бы мальчик успел вникнуть в нюансы внутрисоседских отношений? Ладно, допустим, мальчик оказался на редкость сообразительным, но при чем тут я? Нашел крайнюю. Но я тоже хороша. Хватит оправдываться, не школьница.
      - Допустим, ты расслышал правильно. Допустим, на тебя напали наши с Гретой поклонники. Но я предложила вызвать милицию, я не просто предложила, я настаивала, а ты отказался. Ответь, почему?
      Он устало прикрыл глаза и заиграл желваками. Обиделся. Интересно было бы знать: на что.
      - У меня болит голова. Пойду домой, - он сделал слабую попытку встать с кресла, явно рассчитанную на то, что его остановят. И я, забыв, с кем имею дело, клюнула:
      - Нет! - жестом преградила ему путь, - Во-первых, Нюся специально для тебя жарит непредусмотренную в меню печенку, так что имей совесть. Во-вторых, ты не ответил на мой вопрос. Я все еще жду.
      - Неужели не понятно? Я подумал, что вам и так, без меня, несладко, и не захотел осложнять ситуацию.
      - Из благородных побуждений, значит? - я недобро усмехнулась. Вот на что он обиделся - на то, что никто не заметил и не оценил его благородства и жертвенности.
      - Ты не веришь мне? - вкрадчивым тоном, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался он.
      Хороший вопрос - простой и понятный. Но к нему прилагается паршивый ответ: конечно, не верю. В последнее время я никому не верю, и он не исключение. Больше того, я сама не исключение. Вот это действительно обидно.
      Меня выручила Нюся, которая вовремя внесла поднос с лапшой, овощным салатом, жареной печенкой, оладьями и компотом. Увидев еду, Андрей позабыл, о чем спрашивал. Я вышла, чтобы своим присутствием не портить ему аппетит и не напоминать о хороших вопросах, а когда вернулась, чтобы забрать тарелки, его уже и след простыл. На диване лежала записка: "Ушел зализывать раны. Душевные";.
      Однако я собиралась отдать долг за поминки. Чужие деньги жгли руки, и мне хотелось избавиться от них поскорее. А раз хотелось - вынь да положь. Такая у меня особенность характера. Я быстро приняла холодный душ, поцеловала Сем Семыча. Он, паршивец, даже не проснулся. Надела простенький сарафанчик из голубого ситца, причесалась и вышла.
      Идти через темный сад не рискнула: вдруг там прячутся вчерашние хулиганы? Пошла по улице вдоль длинного забора. Открыла свежеокрашенную калитку и ступила во двор.
      Недавно отремонтированный дом сиял большими чистыми окнами, пах свежей стружкой и краской.
      Рядом с домом лежали кучи жирной земли и бордюрный камень. Между кучами торчали колышки, указывая расположение будущих клумб и небольших грядок.
      Я обошла завалы и поднялась на крыльцо. Не найдя звонка, постучалась.
      - Войдите, - раздалось изнутри.
      Я вошла.
      - Идите прямо, потом налево, - направил меня голос.
      Я пошла прямо, мимо стеллажей с книгами, а потом повернула налево и уткнулась в дверь.
      - Андрей, ты здесь? Я на минутку. Можно?
      - Проходи. Я не успел распаковать вещи, так что не обращай внимание на беспорядок.
      Беспорядок? Вселенский хаос - ничто по сравнению с тем, что предстало моему взору, избалованному Нюсиной аккуратностью и дядиным педантизмом. В центре огромной комнаты со стенами, облицованными светлыми деревянными панелями, возвышался Монблан из распечатанных коробок, чемоданов, разнокалиберных сумок, свернутых в рулоны ковров, посуды и чехлов с одеждой. На бежевом кресле, еще обтянутом целлофаном, в близком соседстве с теркой для овощей лежали носки, надеюсь, что чистые. На полу безобразно раскорячилась люстра-модерн. Кровать заменял новый полосатый тюфяк, на котором приютился бледный, осунувшийся Андрей.
      - Что, болит? - я подошла к нему и участливо склонилась над больным, за что тотчас поплатилась.
      - Положи руку на лоб... Да не на свой, тетеря... Вот так, хорошо... Нет-нет, не убирай, мне опять плохо.
      Я так скажу: в первую очередь нашу сестру губит жалость. Простое, кажется, чувство, а сколько от него хлопот. Чуть зазевалась, подруга, и участь твоя решена. В его пользу. Навеки и обжалованию не подлежит...
      Как там? Она его за муки полюбила, а он - что сделал он? - грубо воспользовался ее минутной слабостью, сел на хрупкую шею и ножки свесил. Да еще и пришпоривает. А попробуй согнать с насиженного места - такой вой поднимет, что черти содрогнутся. Припомнит все тяжкие, начиная с первородного греха и заканчивая невымытой с вечера посудой. Это он сейчас, пока холостой, нетребователен и безропотно уживается с Монбланом, а потом что ты! - сживет со света за лишнюю песчинку на грядке.
      Кстати о первородном грехе. Бедная Ева. Вот кому действительно досталось по полной программе...
      Мужчины так ловко свалили на нее ответственность за изгнание, что от несправедливости сводит скулы. А несчастная, пребывая в ветхозаветном покое, не имеет ни малейшей возможности достойно ответить зарвавшимся клеветникам. Можно подумать, она изнасиловала этого Адама. Можно подумать, он сам не хотел. Блин, что за мужик?.. Если бы я была медиумом, как Ванда, то вызвала бы дух Евы и расспросила его - или ее? - как все было на самом деле. Уверена, что услышала бы много нового, проливающего свет на бедного-несчастного-наивного-совращенного-обманутого-изгнанного по вине несносной женщины (если есть желание, можно продолжить) Адама, начиная с которого малодушие, безответственность и беспринципность стали возводиться мужчинами в сугубо мужское достоинство. Вот. Красиво сказано, черт возьми!
      - Андрей, я пришла отдать долг, но если ты плохо себя чувствуешь, я могу зайти завтра.
      Он снял мою руку со своего лба и легко потянул на себя. Потеряв равновесие от неожиданности, я неловко шлепнулась на край тюфяка. Сумка соскользнула на пол и раскрылась. Я хотела поднять ее, но Андрей прижал мою ладонь ко рту и стал ласково пощипывать ее губами и щекотать языком. Ексель...
      - Андрей, давай поговорим, - я попыталась выдернуть руку, но он не дал. Сильный, однако.
      - Давай.
      - Как ты собираешься говорить, если во рту у тебя посторонний предмет?
      - Ничего, я буду слушать. Мне нравится твой голос, говори.
      - Я по поводу денег, тех, что ты потратил на дядины поминки. Почему ты ничего не сказал?
      - Тебя больше ничто не интересует? Я, к примеру. Иди сюда, - он потянул меня к себе.
      Бабник. Как Петренко... Бедная Грета.
      - Я по поводу денег, - упрямо гнула я свое.
      Хорошо, что у него действует только одна рука. Со второй я бы не справилась. Ну почему хулиганы не вывихнули ему обе конечности, что им стоило наподдать разок и с другой стороны!..
      - Ника, у тебя мозги набекрень, точно говорю! Я безумно хочу тебя, а ты о каких-то деньгах, - он сердито засопел.
      - Знаешь что, - разозлилась я, - С мозгами у нас семейное. Не нравится - не кушай. Только скажи, сколько мы тебе должны?
      - Не вы, а ты.
      - Сколько?
      - Ночь любви.
      Калека, а туда же.
      - Я серьезно спрашиваю.
      - А я серьезно отвечаю. Ты должна мне звездное небо... Поцелуй красавицы... Тихий стон, срывающийся с ее губ, - горячо шептал он в ухо.
      - Андрей! - возмутилась я.
      - Хорошо, я согласен на один поцелуй, но страстный.
      Достал!
      - Ты не в себе. Лучше я завтра приду.
      - Если ты уйдешь сейчас, то сделаешь мне больно.
      Ага, в ход пошел легкий шантаж.
      Железная хватка ослабла.
      - Решай сама.
      И отвечай потом перед Гретой тоже сама. И расхлебывай сама, раз сама решила. Знаем мы эти фокусы с бумерангом. Кушайте сами.
      - Поговорим завтра, идет?
      Пока я решительно поднималась с тюфяка и подбирала с пола сумку, он демонстративно отвернулся к стене. Я наугад вытащила деньги, положила купюры на стул и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Дело сделано.
      Не успела я разуться, как раздался телефонный звонок.
      - Ника? Ты?.. - на другом конце провода билась в истерике Натка. Я слышала, как она судорожно всхлипывает.
      - Да, я. Что слу?..
      - Ну ты и выдра!!! Я тут с ума схожу, хотела бежать к вашему вертепу, думала, что тебя похитили или убили...
      - Говори толком: что случилось?
      - Ах ты не знаешь! - Натка перестала всхлипывать и, издав боевой клич, перешла в стремительную атаку, - Не знаешь, да? - я отстранила трубку от уха, испугавшись за сохранность перепонок, - А кто должен был звонить в десять тридцать шесть? Дед Пихто?
      Я вспомнила о нашем уговоре и устыдилась.
      - Прости, родная, забыла. Ну не плачь, пожалуйста! Ты разрываешь мое раскаивающееся сердце на клочки. Ну что мне сделать, скажи, чтобы ты успокоилась и простила, а? Радость моя, хочешь, я сяду в крапиву? А в муравейник? А хочешь, сочиню для тебя стишок? Слушай... Жила-была в Озерске Натка - ума и обаяния палатка... Ну как, нравится?
      - Че это я палатка? Не солидно, - отбрила меня подруга, но я почувствовала по ее голосу, что прощена.
      - Палата не рифмуется с Наткой, - растолковала я, - Могу по-другому. Жила-была в Озерске Натка, она была на сушки падка. Так лучше?
      - Слушай сюда, поэтесса, если еще раз забудешь позвонить, я сама тебя укокошу, чтоб впредь не мучиться. Понятно? Отбой.
      Спицу на ночь я положила под подушку.
      ***
      Утро началось обычно - с ожидания обильного завтрака. Тетя с Гретой выпили по стакану морковного сока, при этом тетушка занудно ворчала, а потом они умчались на тренажеры. Темп задавала Грета, подгоняя свою полусонную мамулю мягкими шлепками пониже спины. Я цедила тыквенный сок, рассеянно слушая Нюсину болтовню, и смотрела в окно, за которым беспечно шуршала листва и пели беззаботные птахи. Как я им завидовала, потому что моя голова была занята Андреем.
      Не нравится мне этот тип. Не нравится - и точка. Такие красавчики, как он, и в обычных-то обстоятельствах выглядят подозрительно, а уж в подозрительных обстоятельствах - и вовсе скверно. Не могу понять их отношения с Гретой. Девчонка влюблена, несомненно. Иногда задумается о своем, уставится в одну точку и... С нее мед течет - так, бедняжка, смотрит. А он ведет двойную игру, причем открыто, не стесняясь. И Грета молчит. Такая красавица, а терпит. На ее месте...