Одна за другой оказались битыми карты беглецов: попытка захватить чертежи, сокровища, наконец самого Рао-Сагиба. И только одна карта выиграла. Рамиресу удалось заблаговременно вывести «Ломоносова» из гавани на внутренний рейд.
      Бешено мчавшийся моторный бот доставил заговорщиков на борт теплохода. Рамирес, пользуясь указаниями Бока, провел судно через путаный, зигзагообразный выход в рифах в открытый океан. Тотчас мощные двигатели заработали с предельной нагрузкой. С этого момента Рамирес выжимал из них максимальную скорость.
      К заговорщикам примкнула только незначительная часть команды, ослепленная посулами сказочных богатств. Штурманский помощник и механики работали под дулами револьверов.
      Захват «Ломоносова» не обошелся без жертв. Первый штурман Матхур, человек, глубоко преданный Рао-Сагибу, забаррикадировался в своей каюте и отстреливался через дверь. Последнюю пулю он пустил в себя.
      Портер и матросы ворвались в каюту, ступая по трупам.
      Новые хозяева теплохода начали с того, что спустили флаг Острова Больших Молний и подняли другой — со звездами и полосками.
      Наутро Портер, принявший на себя обязанности, так сказать, военного диктатора судна, собрал компаньонов.
      Бок не присутствовал, он лежал в каюте. Раздробленная выстрелом кисть страшно опухла, темные пятна покрывали руку почти до плеча. Это была газовая гангрена. Судовой врач остался на суше, а сделать ампутацию никто, понятно, не брал на себя смелости. Всякая надежда на спасение отпадала.
      Прежде всего компаньоны решили взять курс на Панаму.
      Затем заговорил капитан Рамирес.
      — К сожалению, господа, мы не успели захватить ничего из кладовой индуса…
      — А я кое-что успел, — с самодовольной улыбкой прервал его Хаутон. И, вынув руку из кармана, он показал соратникам небольшую, литого золота статуэтку усопшего с закрытыми глазами и сложенными на груди руками. Такие изображения клались в незапамятные времена в гробницы знатных и богатых людей.
      Выходка профессора покоробила даже бесцеремонного Рамиреса. К тому же он был суеверен.
      — Бросьте эту штуку сейчас же за борт! — закричал капитан. — Разве вы не знаете, что изображение покойника приносит судну несчастье?
      — Ну-ну! — пробормотал Хаутон обиженно, как ребенок, у которого собираются отнять занятную игрушку. — Как можно — за борт! Это вещица чрезвычайно редкая, такой даже в Британском музее нет.
      — Да ладно! — махнул рукой Портер. — Оставьте его, Рамирес, есть дела более важные. Продолжайте, капитан, мы вас слушаем.
      — Так вот, господа, — продолжал Рамирес, — несколько интересных сообщений. На борту теплохода мы нашли не только спасение, В штурманской рубке я обнаружил карту с точным обозначением координат Острова Больших Молний.
      — Браво, капитан! — воскликнули собеседники.
      — Сокровищ индуса нам взять не удалось, но все же мы не прогадали. Вам известно, что «Ломоносов» готовился к выходу в очередной рейс. Но знаете ли вы, из чего состоит его груз?
      — Ну?! — собеседники, казалось, были готовы влезть Рамиресу в рот.
      — Этот груз — ящики с… золотыми брусками!
      На этот раз раздалось такое дружное «гип-гип-ура» что задрожали занавесочки на иллюминаторах.
      — И, наконец, господа, — тон и выражение лица Рамиреса особенно подчеркивали значимость того, что он собирался выложить, — мы заполучили в свои руки нечто такое, что не уступит по ценности золотым брускам… — Рамирес хлопнул ладонью по столу. — Вы видели аппарат, установленный на верхнем ходовом мостике?
      — Да!
      — Я расспросил Бока. Рао-Сагиб, оказывается, нашел способ не только улавливать молнии, но и бросать их. Прошу вас…
      Хаутон и Портер вслед за капитаном поднялись на мостик.
      Рамирес сдернул брезент, и глазам его спутников представился загадочный прибор: большой шар из голубоватой пластмассы, укрепленный на карданном подвесе. Это позволяло придать прибору любой угол и положение.
      Сквозь прозрачный кожух ясно были видны два металлические шара поменьше, находящиеся внутри, и покрывавшая их блестящая сетка замысловатого рисунка. Короткий и широкий ствол отходил от боковой поверхности, из него выглядывал стержень, заостренный, как жало. Сложное прицельное приспособление над стволом было снабжено перископической системой зеркал.
      Кронштейны из белого, металла, на которых покоился кардан с шаром, были привинчены к палубе. Тяжелые бронированные провода уходили на корму, извиваясь, как змеи, сползали вниз, к машинному отделению.
      Портер и Хаутон долго рассматривали аппарат, многозначительно хмыкая. Затем Портер приказал вызвать Бока.
      Бок был очень плох, и его принесли на руках и усалили в плетеное кресло. Портер, всячески подбадривая предателя, стал выпытывать все, что тому было известно о принципе действия аппарата.
      — Вы слыхали, конечно, о так называемой шаровой молнии? — спросил Бок. — Предполагают, что это клубок сильно наэлектризованной смеси газов — азота, кислорода и водорода. Охлаждаясь, масса шаровой молнии становится неустойчивой и взрывается с ужасающей силой. Это мало изученное явление. Вполне возможно, что здесь при взрыве происходит освобождение внутриатомной энергии.
      В лабораториях уже научились создавать искусственную молнию. «Генератор молний», подобный тому, который Портер видел в лаборатории «А», сам по себе не составляет секрета. С помощью его можно производить разряды мощностью в 30–40 миллионов киловатт. А это равно мощности всех электростанций Америки вместе взятых.
      Разряд длится миллионные доли секунды, но молния успевает превратить в пар толстые медные провода высокого напряжения и разбивает вдребезги железобетонную стену.
      Однако одно дело получить молнию, а другое — метнуть ее в определенном направлении…
      Бок откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
      — Ну-ну, — торопил его Портер — Говорите об аппарате!
      — Аппарат создал Зобиара, — слабым голосом продолжал Бок. — Мы имеем дело с грозным оружием. Генератор вырабатывает «грозовую материю», ту гремучую смесь, о которой я уже сказал, и отдельные порции ее в виде шаровой молнии выбрасываются по намеченной мишени.
      — Вам известно, как обращаться с аппаратом? — спросил Хаутон.
      — В общих чертах — да, — кивнул Бок. — Мне однажды довелось наблюдать, как Зобиара приводит его в действие. Управление несложно: видите этот щиток с цветными рычажками — белым включается энергия. Вот этим винтом передвигается прицел. Когда цель пришла в глазок видоискателя, ствол автоматически занимает нужную позицию. Зеленым рычажком вводится устройство, которое ионизирует воздух между мишенью и аппаратом Красный рычажок — выстрел. Вот все, что я знаю.
      — А голубой рычажок?
      — Больше я ничего не знаю, — повторил Бок.
      Его унесли в каюту. Часы предателя были сочтены. На заре следующего дня тело Бока с привязанным к ногам грузом без всяких обрядов и церемоний было спущено за борт.
      А вскоре после полудня беглецы заметили приближающийся к судну большой вертолет. Рамирес, Хаутон и Портер обменялись быстрыми взглядами. Мысль у всех была одна: «погоня!»
      — Красная звезда на корпусе! — вырвалось у Рамиреса.
      — Они вызвали на помощь советский вертолет — задыхаясь, выдавил Хаутон.
      Взгляды снова скрестились. Компаньоны, казалось, научились понимать друг друга без слов. Спасение было в одном.
      — Аппарат! Скорее!
      В горячке, рожденной угрозой погони, компаньоны не додумали простой вещи: возможность появления специально вызванного советского вертолета исключалась.
      Портер стрелой несся на верхний ходовой мостик, за ним спешил Хаутон. По дороге профессор споткнулся и упал, Рамирес перескочил через него и, догнав Портера, одним рывком освободил аппарат от чехла. Приникнув к видоискателю, Портер нервно крутил винт прицела.
      — Ну же, ну! — торопил разведчика Рамирес. — Они уже делают заход…
      Вертолет, действительно, сделал над теплоходом первый круг.
      Портер дернул красный рычажок. С металлического острия соскользнул голубой шар и помчался к вертолету. Компаньоны видели его путь, видели, как он взорвался, не долетев до воздушного корабля, и хотя все это заняло всего какую-то долю мгновения, им показалось, что прошло, по крайней мере, полминуты.
      Рамирес трясся от нетерпения и охотничьего азарта:
      — Скорее!
      Но Портер уже посылал вторую молнию. И снова на теплоходе увидели взрыв, еще мощнее первого, увидели, как швырнуло вертолет, как замедлилось на нем вращение несущего винта и как он стал снижаться.
      — Мимо! — зарычал Рамирес. — Вы не можете! Дайте я…
      У аппарата завязалась короткая борьба. Портеру удалось отбросить Рамиреса — «Прочь!», и он в третий раз рванул красную рукоятку.
      В третий раз на конце острия возник голубой шар. Но он почему-то не отделился и не умчался в сторону вертолета. Размером с футбольный мяч, он остался на конце металлического стержня и продолжал расти с тихим шмелиным гудением, принимая все более устрашающие размеры. Он казался живым, внутри трепетала и струилась ослепительным ужасом грозовая материя.
      Рамирес и Хаутон отпрянули.
      Портер, закрываясь левой рукой от нестерпимого сияния, правой в полной растерянности хватался то за одну, то за другую рукоять.
      — Назад! — отчаянно закричал Рамирес.
      Но было уже поздно. Портер, не сознавая как следует, что делает, потянул на себя голубой рычажок.
      Грянул взрыв такой потрясающей силы, как если бы теплоход был сверху донизу начинен динамитом. Колоссальный столб синего пламени метнулся в небо.
      Воздушные робинзоны
      Вертолет быстро снижался, почти падал. Разрывы шаровых молний, очевидно, даже на расстоянии причинили серьезные повреждения несущему винту. Нарушилась нормальная работа турбореактивных двигателей — на «Мире» они были вынесены наружу и располагались на концах лопастей винтов. Героическим усилием, мобилизовав всю свою выдержку и мастерство, Робушу удалось остановить машину, когда до поверхности океана оставалась какая-нибудь сотня метров.
      В этот момент и раздался третий, последний взрыв. Робуш видел катастрофу: от теплохода не осталось ни клочка, будто его и не было. Взрывной волной вертолет подбросило вверх, в переднем винте что-то резко щелкнуло.
      Разин прошел в кабину пилота. Робуш сидел в застекленном фонаре весь красный, потный от перенесенного напряжения.
      — Как дела, Василий Трофимович?
      — Неважно, товарищ Разин. При последнем взрыве, вероятно, обломком повредило автомат перекоса лопастей переднего винта. Никак не могу перевести машину на вертикальный подъем.
      Переговорив с командиром корабля, академик вернулся в салон.
      — Скрывать нечего, товарищи. Положение тяжелое, Передний винт поврежден, двигатели капризничают. Робуш говорит, что мы лишены возможности набрать высоту и можем двигаться только по горизонтали.
      Курочкин предложил связаться с «Изумрудом».
      — Э! — махнул рукой Разин. — На него надеяться, не приходится, «Изумруд» сейчас уже далеко. Вызывать его сюда — значит ставить под угрозу перехода опасной зоны, лететь туда самим — тоже. Но на всякий случай можно связаться.
      Однако попытка переговорить с «Изумрудом» осталась безуспешной. Антенна на вертолете была сорвана.
      В салон пригласили Робуша.
      — Докладывайте, — предложил Разин.
      — Товарищ начальник экспедиции, — четко сказал Робуш, — винты еле тянут. Повреждения не так уж велики, и я уверен, что их можно устранить своими силами. Но для этого необходимо хотя бы на два часа сесть на твердую землю.
      — Ближе Маркизских островов ничего нет. Это 600 километров. Дотянем?
      Робуш развел руками.
      — Экипаж сделает все возможное. На крайний случай у нас имеются резиновые надувные плоты…
      — Насчет плотов — прошу выбросить из головы! — сурово оборвал его Разин. — Вертолет не может быть брошен ни при каких обстоятельствах. Мы все отвечаем перед Родиной за машину, за выполнение задания. Берите курс на Маркизские острова и, если на пути попадется клочок земли величиной хотя бы в ладонь — садитесь на него.
      — Есть! — отчеканил Робуш, вытянулся по-военному, щелкнул каблуками и вернулся в кабину.
      Разин обвел взглядом сотрудников.
      — Прошу всех вернуться к исполнению своих обязанностей. Чрезвычайное положение на борту вертолета объявлять не буду. «Мир» — лучшая в мире машина этого типа, и в надежность ее я верю, как в самого себя.
      Разин разгладил свои казацкие усы и вдруг улыбнулся — широко, бодро:
      — Экспедиция продолжает работу, товарищи воздушные робинзоны!
      Эта улыбка и неожиданная шутка, как луч среди бури, развеяли атмосферу тревоги, которая, казалось, готова была установиться в салоне. Люди задвигались, оживленно заговорили.
      Академик сумел загрузить делом всех, и члены экспедиции, уйдя с головой в работу, уже не думали об опасности.
      Наташа продолжала прокладывать на карте вероятный путь облака. Курочкин с морским биноклем в руках переходил от одного иллюминатора к другому.
      «Мир» медленно, на небольшой высоте летел на юго-восток.
      — Пустыня и пустыня, — сетовал у себя в кабине Робуш. — Водяная Сахара, так сказать…
      — Земля, товарищ Робуш! — крикнул в трубку Курочкин.
      Робуш схватил карту.
      — Какая земля?! Да тут кругом миль на триста…
      Однако Курочкин был прав. Чем дальше, тем яснее рисовались вдали очертания горы с плоско срезанной вершиной.
      — Ну и глаз у Курочкина! — восхищенно воскликнул Робуш.
      Зеленая полоса течения огибала не показанный на карте остров. Густая зелень одевала его до самой вершины горы, внизу были видны ослепительно белые отмели. Эта незнаемая земля была опоясана двумя кольцами — зеленой, лагунной водой внутреннего рейда и белой пеной прибоя, разбивавшего о барьерный риф. Над рифом стояло облачко водяной пыли, переливавшейся на солнце всеми цветами радуги.
      И вот остров уже под вертолетом. Вовремя! — двигатели могли вот-вот отказать. Острые глаза Курочкина различали что-то вроде гавани. «Мир» медленно летел над кратером потухшего вулкана. А это что? В глубине кратера тускло поблескивало огромное сферическое тело из матово-серого металла. Можно было разглядеть ровные линии пересекающих его заклепок.
      — Иван Иннокентьевич! Остров лежит на наиболее вероятной трассе движения облака, — предупредила Разина Наташа.
      — Ничего. Будем садиться, — ответил академик. — Если он обитаем, тем лучше. Робуш, идем на приземление!
      Вертолет мягко сел на небольшую лужайку. Первой легко выскочила Наташа и побежала к зданию, видневшемуся вдали.
      — Ну и коза! — усмехался Разин, выбираясь из машины.
      Едва Наташа пробежала несколько метров, как из зарослей выскочил человек и преградил ей дорогу. Вид у незнакомца был самый неприглядный: бородка, обрамляющая его полное рыхлое лицо, свалялась, как войлок, глаза были воспалены, галстук болтался на боку, а пиджак и брюки измяты и местами изорваны. Он упал перед Наташей на колени и, заикаясь, залопотал что-то жалобное, умоляющее. Девушка от неожиданности и испуга шарахнулась в сторону.
      — Эге, да у вас даже тут имеются поклонники! — заметил подоспевший Разин.
      — Что он говорит? — спросила Наташа.
      — Он называет вас «прекрасная мисс» и просит пощадить его! Наталья Петровна, голубушка, разве можно так, с ходу, пронзать сердца!
      — Вы все шутите, Иван Иннокентьевич! А тут, может быть, что-нибудь серьезное случилось. Спросите, пожалуйста, чего он хочет?
      Академик не успел задать вопрос. Прибывших окружали смуглые, бородатые люди в широких рубахах и шароварах, вооруженные винтовками. У некоторых за поясами торчали кривые ножи. Лица были суровые, угрожающие.
      — Кто вы? — спросил по-английски один из вооруженных людей, очевидно, начальник стражи.
      — Ученые. Русские, советские люди, — ответил академик. — И прибыли к вам с самыми добрыми намерениями.
      Лицо индуса (во всяком случае, Разин счел его таковым) прояснилось. Сверкнула ослепительная белозубая улыбка.
      — О, рус, совьет! — старательно, мягко выговорил он, складывая ладони под подбородком. (Разин знал, что в Индии это заменяет рукопожатие). Потом индус сделал знак, предлагая следовать за ним. Стража окружила прибывших и странного всклокоченного человека, которого Наташа сочла за сумасшедшего, и все направились к зданию.

      Тело Рао-Сагиба лежало на тахте, прикрытое до пояса покрывалом. Около него находились Зобиара, осунувшийся до неузнаваемости, и Крюков. В изголовье, сложив на груди руки, стоял маленький человек в большом тюрбане, в очках, с крючковатым носом на темнокожем лице. Это был друг и любимец островитян, врач Майдео.
      Уже сорок часов организм Рао-Сагиба боролся со смертью. Перевес был за последней. Нож скользнул по бедренной кости, и рана сама по себе не представляла особой опасности. Тревогу вызывало другое: синюшность лица и конечностей, резкие перебои дыхания свидетельствовали о том, что нож был отравлен каким-то сильным, но медленно действующим ядом.
      Европейская медицина оказывалась здесь бессильной. Сердце индуса давно бы перестало биться, если б не Майдео. Он знал средства, применяемые в таких случаях народными врачевателями Востока.
      Вдруг губы Рао-Сагиба зашевелились. Зобиара опустился на колени и, припав ухом почти к самому лицу умирающего, услышал слабый, как вздох, шепот:
 
Отдохни ты на горе, когда устанешь,
На вершине влагой изойдешь и легче станешь.
На горе Кайласа плоть внутри застынет,
Громом на горы сойдет, коль ливень хлынет.
 
      Одна за другой текли из цепенеющих уст строфы поэмы древнего индусского поэта Калидасы «Облачный вестник». Это было поэтическое описание образования и движения грозового облака. Порой оно перебивалось строками из другого, неизвестного Зобиаре, поэта:
 
Руку к тучам подними, грозной силой напоенным,
Тайну молнии вручи всем народам угнетенным…
 
      «Бредит!» — горестно подумал Зобиара. Крюков глядел на инженера: крупные слезы катились по загорелому, энергичному лицу. Зобиара, несгибаемый, бесстрашный Зобиара, плакал…
      — Это агония? — спросил он Майдео.
      — Еще нет. Но Рао угасает…
      — Майдео, Майдео! Неужели все ваше искусство не в силах спасти учителя?
      — Мое искусство способно только ненадолго отсрочить конец. Может быть, еще на два, на три часа…
      — Майдео! Ведь вы посвящены в тайны древней индийской медицины…
      Майдео явно колебался. Потом сказал:
      — Есть одно последнее средство.
      — Какое? Говорите!
      — Когда я жил на острове Борнео, мне приходилось наблюдать, как там лечат укушенных змеями. В качестве противоядия применялся… яд. Вы знаете, конечно, что официальная медицина пользуется сильнейшими ядами в малых дозах как лекарственными средствами, но довольно робко. У народной медицины методика иная. Я думаю, что одно народное, веками проверенное средство, в сочетании с новейшей медицинской техникой, поможет нам спасти Рао. Но это дело рискованное.
      — В чем же заключается ваш способ?
      Майдео хотел объяснить, но в это время на лестнице послышался шум, дверь в комнату распахнулась и на пороге появились три человека: плотный седоусый мужчина в светлом чесучовом костюме, красивая темноглазая девушка и взъерошенный, оборванный помощник Хаутона За их спинами теснились и любопытно заглядывали в комнату вооруженные люди.
      — Бейтс! — ахнул Зобиара, глядя на беглеца, как на выходца с того света Он был уверен, что Бейтс удрал с острова вместе с компаньонами. Не меньшее изумление отразилось на лице девушки, глаза ее округлились, она оцепенела, прижав руки к груди.
      Брови инженера нахмурились. Он стремительно сделал шаг вперед и гневно сказал, обращаясь к Разину и Пчелинцевой:
      — Что такое? Кто разрешил?! Кто вы такие?
      Прежде чем Разин успел открыть рот, Пчелинцева и Крюков кинулись друг другу навстречу.
      — Дима!
      — Наташа!
      Девушка крепко охватила руками шею моряка, смеясь, гладила его лицо.
      — Кто вы? — повторил Зобиара. — Что это за спектакль?
      — Я и эта девушка — советские научные работники, — отвечал академик. — Она метеоролог Пчелинцева, моя фамилия — Разин.
      — Разин?! — воскликнул Зобиара. Это имя было отлично известно инженеру, да и Рао-Сагиб часто упоминал его с глубоким уважением. — Разин из атомного института? Не может быть! Как вы очутились на острове?
      — Это долгая история, — сказал академик. — Нас привели сюда чрезвычайные обстоятельства, я вам все объясню. Прежде всего о главном: необходимо немедленно эвакуировать остров. У вас есть транспортные средства?
      Зобиара покачал головой.
      — Нет. У нас был теплоход — его угнали. У нас есть два вертолета — они выведены из строя. Если вы действительно академик Разин, я без объяснений готов поверить вам. Ваше появление здесь большая честь для островитян. Но мы не можем бросить этого человека, — сказал инженер, указывая на Рао-Сагиба. — Он находится между жизнью и смертью.
      — Кто он?
      — Ученый, столь же замечательный, как академик Разин.
      — Что с ним?
      — Он ранен отравленным кинжалом.
      — Его можно спасти?
      — Наш врач говорит, что для этого необходим рискованный эксперимент…
      Разговор велся на английском языке. Крюков вполголоса переводил его Наташе.
      — За чем же дело стало? — спросил Разин.
      — Другому человеку — молодому, сильному, здоровому, нужно впрыснуть такой же яд, в дозе, близкой к смертельной, и в смеси с некоторыми другими веществами, — сказал Майдео. — Когда организм переборет яд, кровь этого человека переливают больному.
      — А где вы возьмете яд? — осведомился Зобиара.
      — Из ножа. Я знаю, какой был у Бока в его коллекции оружия. У многих из наших даяков есть точно такие же. Да вот, пожалуйста!
      Майдео подозвал одного из стражей и взял у него из-за пояса кинжал.
      — Видите эти коричневые оспинки на клинке? Это и есть яд. Я выскоблю его из впадин и сделаю раствор.
      — Донор может умереть? — спросил Разин.
      — Смертельный исход почти исключен. Но донор может ослепнуть, оглохнуть, лишиться языка. В этом и заключается риск. Спасая одного человека, можно погубить другого.
      — Я готов, Майдео! — сказал Зобиара.
      Врач сделал отрицательный жест.
      — Вы не годитесь. У вас время от времени возвращаются приступы тропической лихорадки. Тут нужен идеально здоровый человек. И с подходящей группой крови.
      Крюков рванулся к врачу. Наташа схватила его за руку.
      — Это большой ученый? — шепнула она.
      — Да! Говорят, что это индийский академик Разин.
      Крюков посмотрел в глаза Наташи, взглядом спросил: «Сказать, что я готов? Да?»
      «Да», — так же, без слов, ответила она.
      Крюков обратился к Майдео:
      — Может быть, я подойду? Мне 22 года, я никогда в жизни ничем не болел.
      — Вы слышали, чем рискуете?
      — У нас есть поговорка: «Смелого и смерть боится».
      — Хорошо. Я слышал, что русские — люди с большим сердцем. Теперь я наглядно убеждаюсь в этом.
      Майдео достал из коробки с медицинскими принадлежностями иглу и стеклышко, затем уколол Крюкову палец и приготовил мазок.
      — Через десять минут я вернусь, — сказал он и вышел.
      Зобиара выпроводил стражей, и они увели трепещущего Бейтса.
      — Теперь объясните, ради бога, товарищ Разин, как вы попали к нам? Что означает ваше предупреждение?
      Академик вкратце посвятил Зобиара в существо событий, вплоть до встречи с теплоходом.
      — Они обстреляли нас из какого-то странного орудия. Не могу представить, зачем это им понадобилось. А потом внезапно сами взлетели на воздух…
      — Постойте! — воскликнул Зобиара, осененный догадкой. — Вы не заметили, как называется теплоход?
      — «Ломоносов» — транскрипция латинская.
      — Все понятно! («Значит возмездие настигло-таки их!» — подумал Зобиара). Это был именно тот теплоход, который угнали с острова самым разбойничьим образом. Жаль «Ломоносова» — отличное было судно. А ваш вертолет сильно поврежден?
      — Экипаж, кажется, справится с ремонтом собственными силами.
      — Чем вызвана необходимость срочно эвакуировать остров?
      — Облако снова снижается к поверхности океана. Если не будет циклона (а по нашим прогнозам его не предвидится), через несколько часов облако достигнет острова и покроет его смертоносной пеленой…
      — Откуда оно возникло?
      — Это результат взрыва водородной бомбы, произведенного в южной части Тихого океана. Американцы любят давать своим операциям условные названия. Эта именовалась «Испытания „Миллер“»… Всем известно, что и у нас, в Советском Союзе, производятся испытания атомного и водородного оружия. Но это делается на большой высоте. Тем самым вредные последствия эксперимента сводятся до минимума. А тут? Вся обстановка, в которой организовывались «Испытания „Миллер“», граничит с преступлением против человечества. Они проведены без предупреждения, без объявления границ опасной зоны, «сверхсекретным» порядком. Но при нынешнем состоянии науки такие вещи не скроешь!
      Бомба, как я предполагаю, была взорвана в лагуне какого-нибудь небольшого кораллового островка, под поверхностью воды на очень небольшой глубине. Известковые образования коралловых построек были обращены в прах и поднялись вверх вместе с гигантским столбом пара. Взрыв сопровождался чрезвычайно сильной радиацией…
      — И под ее воздействием образовалась огромная масса различных радиоактивных элементов, — подсказал Зобиара.
      — Совершенно верно. Исследовав пробу, мы выяснили также, что в радиоактивную пыль превратилась и оболочка бомбы, сделанная из металлического кобальта. А кобальт может сохранять радиоактивность годами! Образовалось облако, подобное тому, от которого пострадали японские рыбаки, но с гораздо более высоким уровнем радиоактивности. Такие облака очень устойчивы, они могут месяцами носиться в атмосфере и вновь опуститься на землю в любом месте. Уровень радиоактивности может и не быть смертельным, все равно вред будет неисчислим — не только для тех, кто подвергся облучению, но и для многих поколений их потомков…
      — Чудовищно опасная игра больших недорослей, — сказал Зобиара.
      — Я бы сказал — больших негодяев, — заметил Разин. — Как же иначе назовешь тех, кто подогревает «холодную» войну и мечтает о «горячей»? Да, второе последствие взрыва: образовалась и прокатилась через океан гигантская волна. Она была не так велика, как знаменитая волна после извержения вулкана Кракатау, но все же наделала немало бед, смыв начисто население десятка атоллов.
      — Так это не была «тсунами»? — воскликнул внимательно слушавший Крюков.
      — Какая «тсунами»?
      — Та, что выбросила меня со шхуной на рифы.
      — Ах, вот что, — догадался Разин. — Вы в это время были в море? Вспышку видели?
      — Как же! Это было ярче солнца.
      — Так вот, дорогой мой морячок, это все дело рук человеческих. Могу сообщить вам, кстати, третий результат таких испытаний: обширные морские пространства становятся после них надолго недоступными для навигации и рыбной ловли.
      — Но ведь это посягательство на свободу морей! — горячо воскликнул Крюков. — Неужели они там не понимают, что может жестоко пострадать само население Штатов?
      Разин только рукой махнул:
      — Отлично понимают! Да только рыкающие «генералы-тарзаны», как их там называют, нисколько с этим не считаются.
      …Вошел Майдео, за ним ассистент, нагруженный медицинской аппаратурой.
      — Пока все идет отлично, — заявил врач. — Теперь, господа, извините меня. Я попрошу вас на время покинуть комнату. Молодой человек остается.
      — Какое же решение вы принимаете относительно эвакуации? — спросил Разин Зобиару, едва они вышли,
      — Мы не можем бросить Рао-Сагиба и остров на произвол судьбы, — ответил инженер. — Транспорта у нас нет.
      — А много у вас людей?
      — Больше ста человек.
      — Гм… гм… Это значит пять рейсов на нашем вертолете до «Изумруда» и обратно. А судно от нас далеко…
      — Надо искать выход.
      — М-да! — Разин задумчиво потирал лоб. — Я вижу только один выход.
      — Какой?
      — Мы научились создавать искусственную радиоактивность и использовать ее в мирных, полезных целях. Но мы должны научиться уничтожать ее, когда она начинает угрожать человеку. Если мы не можем уйти от облака, нужно его ликвидировать! Есть у меня одна идея…

      В то время как за закрытой дверью Майдео с помощью ассистента и Поварчука готовился к рискованной операции, в другой комнате шло совещание. В нем участвовали Разин и Гао Шэн, а из островитян Зобиара, Декобра и Гловачек.