- Что-то не похоже на речь Иеремии!
      - А тотчас за получением письма узнаю, Мик, о его смерти. Ты сам читал в газетах, будто бы труп Морлендера, найденный ночью в Петрограде, был со всеми предосторожностями препровожден к нам представителями нейтрального государства, аккредитованного в России, и что будто бы у нас в руках имеются доказательства насильственной смерти Морлендера от руки большевиков.
      - Но ведь русские напечатали опровержение!
      - А мы его не перепечатали. Но слушай дальше. Нынче, по окончании смены, вызывают меня в кабинет самого Кресслинга. И там мне говорят, что я буду назначен на Секретном главным инженером и с первого дня должен буду форсировать некую работу, известную у нас под шифром "АО".
      - Взрывные часы на дистанцию в полкилометра?
      - Вот именно!
      - Мы на деревообделочном готовим для них эбеновый футляр.
      - Как же мне быть, Мик? Ведь с той минуты, как меня назначат, а это не позже как через три дня, я не посмею шагу ступить без проверки и обыска, не смогу выехать за назначенную линию... Сноситься с тобой и с нашими ребятами нечего и думать, разве что - отказаться от этой работы. А, сам понимаешь, успех наш зависит от того, чтобы мне забрать дело в свои руки и ни в коем случае не отказываться!
      - Да, - медленно ответил Мик, отодвигая пустую миску, - положение сложное. Даже и сейчас, до того как ты приступишь к работе, он следит за тобой в сотню глаз. Нам нельзя, никак нельзя наводить подозрение на наш союз. И самое главное - ведь мы еще не собрали всех нитей, не знаем всего, что замышляется. А и ждать нам тоже особенно...
      Бьюти выскочила из-под стола и кинулась, грозно залаяв, к двери.
      "Тук-тук-тук!" - раздалось не очень громко, но очень настойчиво. "Тук-тук-тук-тук!"
      13. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДРУКА
      Как только кончились занятия в конторе Крафта, мистер Друк широко зевнул, изобразил на лице блаженное утомление, поглядел в зеркальце, пригладил волосы и, добродушно простившись со своими коллегами, отправился, помахивая тросточкой, восвояси.
      Мистер Друк был парень хоть куда. Он отлично знал, что люди не имеют глаз на спине. Но, с другой стороны, ему было известно, что часовые и ювелирные магазины имеют двойные зеркала, заменяющие вам любой глаз, куда бы его ни приставили. В то же время мистер Друк собирался, видимо, завести себе новые запонки, так как восхищению его перед витринами ювелира Леонса положительно не было пределов. Широко раскрыв рот и пожирая глазами пару алмазных запонок, мистер Друк стоял до тех пор, пока не разглядел человека, неотступно за ним следовавшего. Тогда он вошел в магазин, купил запонки, разговорился с ювелиром о том о сем, вышел с черного хода на другую улицу и на трамвае добрался к себе на Бруклин-стрит. Дело в том, что мистер Друк начитался Габорио и Конан-Дойля. Мистеру Друку давно уже хотелось быть замешанным в какое-нибудь чудовищное преступление в качестве сыщика. И вот надежды его как будто начинали сбываться.
      Придя домой и наскоро пообедав, он заперся у себя, поднял коврик возле постели, а потом паркетную плиту, вынул оттуда конверт, на котором бисерным почерком мистера Друка было написано: "Тайна Иеремии Морлендера", вытащил из него несколько листов, приписал к ним еще страничку, а потом спрятал все это на старое место. Сделав это, Друк придвинул к себе еще один лист и написал генеральному прокурору штата Иллинойс следующее забавное письмо:
      "Господин прокурор!
      Опасаясь за свою жизнь, прошу вас быть начеку. Я держу в руках нити загадочного происшествия. Если меня убьют или я исчезну, прошу вас немедленно вынуть конверт из тайника в моей комнате на Бруклин-стрит, 8, двенадцатый паркетный кусок от левого окна, прочитать его и начать судебное расследование. Пишу именно вам, а не кому другому, так как вы отличаетесь любовью к уголовным тайнам.
      Стряпчий Роберт Друк".
      Написав и запечатав письмо, он взглянул на часы и подошел к окну. Был теплый день; миссис Друк держала окна в его комнате открытыми. Отсюда был виден кусок улицы, и мистер Друк разглядел черный автомобиль, остановившийся у подъезда. Сердце его приятно сжалось, когда взору его представились четверо смуглых молодчиков, один за другим выскочивших из автомобиля.
      - Начинается! - шепнул он про себя с восторгом. - Четверо против одного!
      Он положил запечатанный конверт, адресованный генеральному прокурору Иллинойса, на подоконник, прикрыл его шторой, а сам лег на кушетку, притворяясь спящим. "Интересно знать, - думал он, - с чего они начнут? Уж не предложат ли мне миллион долларов за участие в деле?"
      Но встреча с коллегами оказалась гораздо прозаичнее, "ем мечты мистера Друка. Они вошли к нему в комнату, плотно заперли двери, и один из них шепотом сказал Друку:
      - Слушайте-ка: синьор Грегорио не намерен лишать вас доброго имени, он хочет кончить дело тихо. Вы обокрали кассу Крафта. Сейчас же верните деньги, или мы обратимся к полиции.
      Друк вскочил с кушетки, разинув рот. Круглое лицо его приняло глупое, оскорбленное выражение, уши покраснели, как у мальчишки, и на этот раз мистер Друк ни чуточки не притворялся.
      - Как вы смеете? - заорал он свирепо. - Вы сошли с ума!
      - Не кричите, Друк, чтоб не взвинчивать нервы у вашей матушки. Докажите, если это не вы. Ключ от кассы был у вас. Она отперта и очищена до последнего цента.
      - Да ведь я ушел! - изумленно воскликнул Друк.
      - Извольте-ка пойти и посмотреть, кто это мог сделать без вас.
      Друк лихорадочно схватил шапку и побежал вниз, даже не простившись со своей матерью. Он был вне себя. Он забыл Конан-Дойля и генерального прокурора. Он дрожал от оскорбления, как только могут дрожать честные молодые люди двадцати двух лет с таким круглым лицом и голубыми глазами, как у мистера Друка.
      Смуглолицые сели в автомобиль, и Друк вместе с ними. Шофер тронул рычаг, автомобиль помчался стрелой. Клерки рассказывали друг другу о различных случаях покраж, произведенных секретарями. Они возмущались и негодовали. Они намекали на излишек доверия, оказанный кое-кому. Друк краснел и пыхтел, он готов был оттузить всех четырех. Как вдруг, выглянув в окно, он увидел странную вещь: это совсем не было дорогой в контору Крафта! Они мчались по пустынному береговому шоссе, они выезжали из Нью-Йорка, они летели неизвестно куда, только не к Крафту...
      - Эй! - воскликнул он, и в ту же минуту оглушительный удар свалил его с ног.
      Через секунду Друк сидел смирно с кляпом во рту и крепко связанными руками. А еще через полчаса автомобиль подъехал к глухому черному забору на пустынной дороге. За этим глухим забором расстилался парк, где бродили невидимые с улицы тихие люди в белых халатах. Несколько рослых мужчин в белых фартуках и с красным крестом на рукаве вытащили барахтавшегося мистера Друка из автомобиля, подняли его, как котенка, и внесли в огромное мрачное здание с многочисленными коридорами и нумерованными дверями.
      - Опасно буйный, - сказал кто-то металлическим голосом. - Посадить его в номер сто тридцать два.
      И мистер Друк был посажен в номер сто тридцать два, где он должен был исчезнуть, по всей вероятности, навсегда.
      Клерки простились с санитарами, ворота снова захлопнулись, автомобиль покатил назад.
      Я мог бы уже закончить эту неприятную главу, если б в дело не вмешалась самая обыкновенная ворона.
      Эта ворона жила в сквере католической церкви на Бруклин-стрит. По обычаю своих предков, она должна была свить себе гнездо. Это серьезное дело обставлено в Нью-Йорке большими трудностями, ибо ворон в городе во много раз больше, чем деревьев, и они уже давно поднимали между собой вопрос о недостатках строительных площадей.
      Итак, наша ворона задумчиво летала по крышам, выглядывая себе прутики, дощечки, веточки и тому подобные вещи, как вдруг глаза ее усмотрели красивый белый конверт на одном из подоконников. Она каркнула, огляделась во все стороны, быстро схватила конверт и унесла его на самое высокое дерево в сквере, где он и превратился в прочное донышко очень комфортабельного гнезда. Генеральный прокурор штата Иллинойс не получил, таким образом, возможности проникнуть в новую уголовную тайну, но зато этой же возможности лишились и многие другие люди, вплоть до полиции, ровно ничего не нашедшей в комнате "беглого Друка".
      14. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЛОРИ ГОЛЫШОМ
      - Да, - сказал себе Лори, - ее зовут мисс Ортон. Ортон... Будто знакомое имя... Эдакая красота! Но, скажи на милость, что я буду здесь делать голышом, покуда ребята не пришлют мне какую-нибудь штанину! И Ортон, Ортон - где я слышал это имя?
      Он вышел из-под брезента, меланхолически принялся разгуливать в одной рубахе по барке, как первый человек отдаленнейших веков нашей планеты, но вдруг нога его споткнулась о что-то, и он упал.
      - Кажись, это горб. Так и есть, они забыли скинуть его с барки.
      Он мечтательно поднял фальшивый горб мисс Ортон и даже понюхал его, отдавшись приятному воспоминанию, как вдруг глаза его упали на торчавший нож.
      В ту же минуту Лори вытащил его из горба и стал изучать со всех сторон. Как ни был он молод, а знал две вещи: во-первых, что перед ним "вещественное доказательство", во-вторых, что всякую тайну можно раскрыть, если уцепиться за одно из ее звеньев.
      Нож был не американский. Он не был и английским. Странное клеймо изумило его: что-то вроде крючкоподобного креста. Нож был остер, как бритва, а по краю он казался окрашенным. Лори поднял его на свет, осмотрел внимательно, а потом, повинуясь тайному голосу, всунул назад в тот же кусок горба и все это вместе связал в узел, оторвав край своей рубахи.
      Потом он опять принялся за прогулку, чтобы согреться. Приближались сумерки, становилось холодно. Барка была скучнейшим местом. Кроме соломенной настилки, под брезентом ничего не было, а вокруг этого убежища ровными стенами возвышались дрова.
      Лори здорово озяб. Он уже начал приходить в отчаяние, думая, что его забыли, и со злости принялся перекладывать поленья, чтобы устроить себе более теплое убежище на ночь. Разобрав два ряда поленьев, он принялся за третий, как вдруг перед ним открылось совершенно пустое темное пространство. Невольно вскрикнув, Лори оглянулся вокруг. Все было пустынно по-прежнему. Тогда он храбро вошел в проход. Некоторое время было темно и сыро, но шагов через десять он нащупал дверку, открыл ее и ахнул. Перед ним была маленькая круглая комната с куполом наверху, освещенная закатом. Вдоль стен шли диваны, посредине же комнаты стоял дамский туалетный стол, уставленный множеством баночек для грима; вокруг валялись в беспорядке всевозможные одежды, начиная с рабочей блузы и кончая великолепным фраком; одежды были мужские, на средний рост.
      - Вот так случай прикрыть наготу! - усмехнулся Лори, но прежде чем приступить к делу, вернулся назад, на барку, и огляделся.
      Глаза у Лори были зоркие. В закатном свете он различил далеко на берегу одинокую темную фигуру. Тотчас же быстрее белки он сложил дрова по-прежнему, уничтожил все следы своего присутствия на барке, схватил в зубы узел с ножом и кинулся в воду. Обогнув барку, он залег в самой ее тени, внимательно вглядываясь в подходившего человека. Он мог быть своим, с одеждой для Лори, но мог быть и хозяином барки, а Лори отлично понимал теперь, что встретиться с ним было бы далеко не пустым делом.
      Неизвестный медленно приближался. Он остановился на самом берегу и долго оглядывал Гудзон. Потом прошел раза два по набережной, посматривая туда и сюда, и наконец крадучись спустился к мосткам. Это был чужой. Лори не мог понять, почему он почувствовал внезапный мальчишеский ужас, и, не раздумывая долго, нырнул под воду.
      Плыть под водой было для Лори пустым делом. Но тут ему еще приходилось локтем прижимать к себе узел, что затрудняло плаванье вдвое. Тем не менее, сжимая свои легкие, не дыша, не всплывая, Лори двигался вперед по темно-зеленой морской дорожке, пока не истощил весь запас набранного воздуха. Тогда он всплыл наверх и отдышался.
      Барка была далеко, и на ней никого не было видно. Перед Лори темнели гранитные массивы, он оказался неподалеку от места своей работы.
      Спустя несколько минут он добрался до железных колец, подпрыгнул, как рыба, уцепился за них и нырнул в туннель. Здесь он был спасен окончательно. Оставалось спасти и того, кому было поручено нести на барку одежду.
      Со всех ног, крепко держа свой узел, Лори бросился бежать по туннелю. Здесь было сыро, мокро, почти темно. Невидимые скважины едва пропускали свет. Шагов через тысячу Лори добрался до лесенки, откуда неслись шум и вой - там проходил метрополитен. Теперь предстояло показаться перед людьми голышом.
      Как быть? Лори сел и стал раздумывать. Ага! Умные люди не растеряются ни от чего. Он стащил рубашку, всунул ноги в рукава и крепко завязал ее у пояса. Штаны были готовы. Потом он поднялся по лесенке, собрал рукой деготь, стекавший на ступени, и вымазал себя им с ног до головы. Теперь он был исправным черным человеком с узелком в руках. Ему ничего не стоило добраться до станции подземной железной дороги, найти стену с заветным значком "ММ", раздвинуть ее и опять через железную стену попасть в никому не известное купе, не подлежащее проездной оплате, между уборной и топкой, построенное ребятами с Чикагского вагоностроительного. На Бруклин-стрит он слез, прошел опять через стену, минуя турникеты, и на улице остановился в задумчивости.
      Что теперь делать? Надо дать знать Виллингсу в Миддльтоун насчет барки. Но, должно быть, они уже послали кого-нибудь. Лори надеялся, что не дурака. Увидит чужого на барке, повернется и уйдет. А вдруг?.. При воспоминании о фигуре человека, крадучись взбиравшегося на мостик, его снова пробрала дрожь.
      Подняв машинально глаза, он увидел, что стоит перед большим старым домом номер 8. Тотчас же он вспомнил поручение мисс Ортон и, подойдя к массивным дверям, стал читать металлические дощечки, во множестве покрывавшие двери. Тут были самые мудреные имена. Тут жили исключительно стряпчие. Это был муравейник стряпчих. Лори с великим трудом отыскал скромную надпись: "РОБЕРТ ДРУК, СТРЯПЧИЙ" и через секунду уже взбирался по длинной, казенного вида лестнице, пахнувшей сыром, кошками и мусорною корзиной.
      Чистенькая старушка с выпуклыми глазами, в настоящую минуту сильно заплаканными, отворила ему дверь. Тотчас же, не говоря ни слова, она взяла со стола добрую краюху хлеба и сунула ее Лори, приняв его за нищего.
      - Я с удовольствием съем это, мэм, за ваше здоровье, - сказал Лори, но только мне нужен не хлеб, а сам мистер Друк.
      - Боба нет, - дрожащим голосом сказала миссис Друк, и слезы посыпались у нее по щекам.
      - Как нет? Когда же он будет?
      - Ничего не знаю, - продолжала плакать старушка. - Скушайте хлебец, и, если хотите, я вам дам пудинга, но только вы не увидите моего голубчика, нет, не увидите его!..
      - Да что же с ним случилось? Не бойтесь, мэм, выкладывайте начистоту. Я друг-приятель вашего Боба, хоть и должен по некоторым причинам ходить в таком виде.
      - О боже мой, мистер... не знаю, как звать, дело-то очень непонятное. Ровнешенько, как всегда, в четыре часа приходит Боб со службы, такой ласковый да веселый. "Я, говорит, мама, жду одну дамочку, так если придет, ведите ее прямо ко мне", - покушал и прилег у себя. Я на кухне мою посуду, вдруг входят четверо таких странных людей с пуговицами и спрашивают Боба. Я говорю: "Вы от дамочки?" А они поддакнули. Провела я их к Бобу, а через минуту вышли они все вместе, и Боб с ними, и бегом, бегом вниз по лестнице. Боб даже и не простился со мной... Гляжу в окно - вижу, катит от нас черный автомобиль, и нет его. Жду час, жду два - нет Боба. А вот недавно, ох... голубчик мой!.. приходит полиция, запечатали Бобину комнату, у меня все перерыли - говорят, будто мой Боб обокрал нотариуса Крафта и бежал с деньгами. Да только быть этого не может, быть не может!
      Старушка опять разрыдалась.
      Лори постоял в полном недоумении, потом вежливо поклонился и вышел. Он не знал ни Друка, ни нотариуса Крафта. Он подумал не без горечи: "Неужто и мисс Ортон замешалась в эдакое дело!" И не успел подумать, как хлопнул себя по голове. Ортон, Ортон... Так звали скромную машинистку у них на Секретном, пока он еще не ушел с завода и не вступил в союз Месс-Менд! Только ведь она была возрастом постарше. Лори видел ее раза два мельком. Неужели же это та самая?
      15. ИСПОВЕДЬ МИСС ОРТОН
      Между тем Нэд и Виллингс не без явного удовольствия вели молчаливого красавца-мальчика по разным глухим закоулкам, добираясь до станции окружной дороги. Везти ее в тайном купе между топкой и уборной они не решились - это значило бы выдать секреты союза незнакомому человеку. Поэтому, пошарив в карманах и за пазухой, они собрали все, что имели на себе, и скрепя сердце запаслись билетами.
      Но не успела спасенная девушка услышать название "Миддльтоун", как задрожала и остановилась. Исчезнувшая было бледность снова разлилась по ее лицу, в глазах сверкнул ужас.
      - Боже мой, вы предали меня! - воскликнула она, отбегая от них в первый попавшийся переулок. - Низко, бессовестно предали меня!
      Степенный Виллингс оскорбленно остановился. Нэд, поглядев на него, сделал то же самое. И, может быть, именно это подействовало на несчастную сильнее всего, что могли бы оба они сделать или сказать. Она остановилась тоже.
      - Вы даете мне уйти... - Голос ее задрожал. - Боже мой, но куда я пойду сейчас? Не лучше ли было лежать на дне Гудзона?
      - Мисс, это вы напрасно. И не к чему оскорблять честных рабочих людей. В Миддльтоуне мы все живем и работаем. В Миддльтоуне живет и работает Микаэль Тингсмастер. Туда мы хотели отвезти и вас. Не хотите - не надо, а только оскорблять нас не к чему!
      Понурив голову, девушка тихо приблизилась к ним:
      - Простите меня. Ведите и везите, куда собирались. Только надо переждать день и сделать это в сумерках. Иначе... иначе меня там могут узнать.
      Виллингс и Нэд сокрушенно переглянулись. Нэд, вынув из кармана билеты, вернулся к кассе и перепродал их, потом они трое, дожидаясь темноты, ходили и ходили по каким-то глухим переулкам, пока наконец не стемнело настолько, что девушка согласилась ехать в Миддльтоун.
      И вот они трое в Миддльтоуне. Кружным путем, вдоль заборов рабочего городка, пробираются они к хибарке Мика Тингсмастера. Молчанье удручает обоих, особенно разговорчивого Нэда. Весь этот долгий путь он тщетно мучил себя в поисках какой-нибудь порядочной темы для разговора, но, кроме анекдота о том, как жена Тома облила своего мужа помоями, ровнешенько ничего не мог припомнить. Рассказать же его он не решился, сообразив, что мисс в достаточной степени надоело ее собственное пребывание в мокром месте.
      "Тук-тук-тук!" - постучал Виллингс.
      "Тук-тук-тук-тук!" - настойчиво добавил от себя Нэд.
      Дверь хибарки открылась, и белокурый гигант с трубочкой во рту появился на пороге. Бьюти перестала лаять. Она обнюхала Виллингса, потом остальных и тотчас же протянула каждому из прибывших пушистую лапу.
      В комнате Мика было тепло и уютно. Виллингс усадил дрожавшего от холода подростка в кресло возле камина и коротко рассказал Тингсмастеру о том, что произошло. Во время его рассказа Мик несколько раз внимательно посматривал на своего странного гостя, а когда Виллингс наконец замолчал, он встал с места, вынул изо рта трубочку, подошел к мисс Ортон и протянул ей свою широкую руку. Мик Тингсмастер мало кому протягивал руку. Мисс Ортон вложила в нее свои ледяные пальчики.
      - Пойдите пошлите кого-нибудь на выручку Лори, - сказал Мик Виллингсу и Нэду.
      Пока все это происходило, техник Сорроу, забравшийся в самый дальний угол, тоже с большим любопытством вглядывался в ту, что была одета мальчиком, но отзывалась на имя "мисс" Ортон.
      Виллингс и Нэд ушли. Тингсмастер придвинул свой стул к креслу, подбавил угля в камин и произнес своим мягким голосом:
      - Мир невелик, дорогая мисс. Он даже очень маленький. Я узнал вас сразу, потому что частенько видел, как вы шли с музыкальной папкой по нашим улицам в свою школу. Ведь вы - дочка машинистки миссис Ортон, работающей в конторе у Морлендера?
      Девушка повернулась лицом к спинке кресла, уткнулась в нее и отчаянно зарыдала.
      Техник Сорроу на цыпочках подошел к Мику из своего угла и шепотом произнес:
      - Работала, Мик, работала. Неужто не знаешь? Несколько дней, как ее нет в живых.
      Резким движением мисс Ортон снова повернулась к ним. Слезы ее высохли. Странно было видеть холодное выражение ненависти, исказившее это очень юное, прекрасное лицо.
      - Кто вы? Какие вы люди? - тоже шепотом спросила она.
      - Мисс, вы у честных людей. Я вас ни о чем не спрашиваю, но если вам нужна помощь, выложите всю правду.
      - Я скажу всю правду, и вы будете первыми, кто ее услышит от меня. Но знайте, за вашу доброту вы жестоко поплатитесь. Я несчастное существо, у меня есть страшные враги, и самый лютый враг - это я сама.
      - Полно, дитя, - мягко проговорил Тингсмастер. - Валяйте-ка все, как оно есть, начистоту.
      Мисс Ортон несколько мгновений глядела на огонь. Глаза ее приняли горькое и дикое выражение. Потом она медленно заговорила, все не сводя глаз с огня:
      - Меня зовут Вивиан Ортон. Я дочь капитана Ортона. Он умер десять лет назад, оставив меня и мою мать без всяких средств. Я училась и была еще подростком. Моя мать, чтобы дать мне окончить школу, поступила машинисткой в контору Морлендера... Мать моя была в то время в полном расцвете своей красоты. Я кончила школу и тогда узнала, что мать полюбила Морлендера.
      - Старика или молодого? - прервал Тингсмастер.
      - Иеремию Морлендера. Вы его знаете. Он казался честным человеком. Мы жили очень скромно, в маленьком домике, с одной прислугой. Мать была очень счастлива, она ждала ребенка. Они должны были пожениться месяц назад, и, помню, он страшно стеснялся сказать об этом своему сыну... Но мы обе так верили! Мама готовилась к свадьбе. Я помогала ей. Неожиданно Морлендера командировали в Россию. Перед отъездом он забежал к нам сказать об этом и обещал тотчас, как приедет, быть у нас. Около месяца не было вестей. Потом пришли от него письмо и посылка...
      Тут мисс Ортон снова остановилась, чтоб судорожно проглотить поднявшееся из горла рыданье.
      - Не могу вам сказать, как мы обрадовались. Письмо было из России, с незнакомой маркой. А в посылке - необычные конфеты и печенье.
      - О чем он писал? - спросил Сорроу.
      - О том, что скоро вернется и тотчас же будет свадьба... Мы с мамой устроили праздник. Она убрала стол, украсила его цветами, уставила присланными сладостями и села в кресло. Я подсела к ней, но у меня почему-то было тяжело на душе, и я ни до чего не могла дотронуться.
      Мама взяла из вазы красивую конфетку и вздохнула:
      "Как мне больно, Вивиан, что, кроме нашей Кэт, мы никого не можем позвать к себе и угостить!"
      Она положила конфетку в рот и вдруг рванулась с места. Я успела разглядеть страшную судорогу, пробежавшую у нее по лицу. Она даже не вскрикнула. Я бросилась к ней. Она умерла. Я кинулась в кухню - Кэт исчезла. Тогда я схватила другую конфету и, едва сознавая, что делаю, сунула ее в карман, а потом опустилась возле мамы, сотрясаемая страшнейшим ознобом. Это не была скорбь, это не был ужас - в ту минуту я чувствовала только одно: ненависть! Ненависть переполняла меня и вызывала сердцебиение. Я едва не лишалась сознания, я клялась себе каждой каплей крови убить Морлендера, отомстить ему за маму и за нерожденное дитя. В комнату без стука и без спроса вошел незнакомый человек в очках. Он объявил, что он полицейский врач и что за ним прибегала наша Кэт. Я поняла, что окружена врагами и должна молчать, чтобы спасти себе жизнь. Он спросил, отчего умерла мама. Я ответила, что, наверно, от сердца. Он спросил, болела ли она раньше сердцем. Я ответила, что болела. Он немедленно написал на бумажке свидетельство о смерти, и маму похоронили на другой день. Когда я была на похоронах, кто-то унес у нас все, что прислал Морлендер. Кэт не вернулась. Через несколько дней мне удалось найти врача, который произвел анализ спрятанной мною конфеты. Он сказал, что она наполнена страшнейшим ядом, убивающим тотчас же, как только он попадает на язык. Он дал мне по моей просьбе письменный анализ этой конфеты. Спустя некоторое время я заметила, что за мной следят. Тогда я притворилась совершенно безвредной, я вела себя тихо, наивно, непритязательно. Меня оставили в покое. Чтоб замести следы, я перебралась в Нью-Йорк...
      Здесь мисс Ортон запнулась. Тингсмастер положил ей руку на голову и успокоительно сказал:
      - Говорите, дитя мое.
      - Смыслом всей моей жизни стало одно - отомстить, жизнью всего моего сердца стало одно - ненависть. Я стала давать уроки музыки, обезобразив себя до неузнаваемости. Но отомстить в моем положении полунищей учительницы музыки было невозможно. В доме, где я давала уроки, часто бывал богатый банкир Вестингауз. Мне показалось, он подходящий человек. И я... я позволила ему ухаживать за собой...
      Мисс Ортон опустила голову. По широкому лицу Тингсмастера прошли грусть и сострадание.
      Девушка продолжала:
      - Мне нужно было знать всех, а самой оставаться ни для кого неведомой, и я сочинила игру с маской. Я - та знаменитая Маска, которая интригует весь Нью-Йорк. И вот, очутившись уже у цели, я вдруг узнаю, что Морлендер уже убит. Он ушел от моей мести. Я Спешу к его нотариусу Крафту, знавшему мою покойную мать, но тот погиб, а вместо него в конторе... вместо него в конторе... Странно, - прервала она себя, хватаясь за лоб рукой, - у меня чудесная память, я всегда все помню, а вот сейчас не могу припомнить, кто был в конторе вместо Крафта. Я даже не помню, о чем я с ним говорила. Но помню завещание Морлендера: оказывается, он был женат - был женат на секретарше Кресслинга, Элизабет Вессон. Женился на ней перед самым отъездом, в тот день, когда заезжал к моей матери... Все свое состояние он завещал ей, хотя говорил моей матери перед отъездом, что обеспечил ее. И свое изобретение, свои чертежи завещал для борьбы против русских коммунистов.
      - Мисс Ортон! - вскричал Тингсмастер. - То, что вы говорите, важное дело. Вы не путаете, не ошиблись?
      - Нет, не ошиблась. Это я прочитала своими глазами. Но перед моим уходом из конторы молодой человек, по имени Друк, дал адрес, чтоб я зашла к нему в четыре часа. Мне показалось, он знает какую-то тайну, но только чего-то или кого-то боится... Друк, Бруклин-стрит, 8. Я вышла к Гудзону, чтобы убить время до четырех, и больше ничего не помню... - Страшная бледность покрыла ее щеки. Она опустила голову на грудь и шепнула: - Мне очень плохо... Мне странно, что я стала как будто забывчива.
      Тингсмастер внимательно посмотрел на нее и принес ей воды с виски. Когда она выпила и пришла в себя, он спросил ее:
      - Дорогая мисс, скажите мне, чего бы вам теперь хотелось?
      - Отомстить Морлендеру, - медленно ответила девушка. - Ему нельзя, он умер, - значит, отомстить Артуру Морлендеру, его сыну.
      Наступило молчание. Тингсмастер помешал уголь в камине, прошелся несколько раз по комнате, потом остановился и взглянул на бледную девушку:
      - Слушайте меня, мисс Ортон. Вы попали к людям, цель жизни которых борьба не только с Морлендерами, но и с теми, кто вертит этими Морлендерами, как марионетками. Но, дорогая моя мисс, мы боремся не оттого, что ненавидим отдельных людей, и мы не хотим личной расправы. Мы боремся потому, что тысячи наших братьев и мы сами погибаем, не видя настоящей жизни. Мы боремся потому, что дети бедняков задыхаются в подвалах, лишенных солнца и воздуха, потому, что наших юношей посылают убивать таких же несчастных, как они сами, во время войны, загоняют в рудники и на фабрики во время мира. Мы боремся не для того, чтоб отомстить. Мы хотим установить справедливость на земле и светлую жизнь для каждого человека, от первого до последнего. Понимаете вы меня?
      - Тингсмастер! - воскликнула девушка, вскочив с места. - Я хотела бы чувствовать то, что вы говорите. Но сейчас я не могу, не могу этого! Передо мною стоит образ моей бедной матери, так низко, так подло убитой. Для меня уже нет жизни, покуда я не утолю страшной ненависти, пронизывающей меня, как смертельная болезнь. И если вы не дадите мне отомстить, все равно - я буду действовать одна, я вернусь в Нью-Йорк и буду продолжать свою страшную комедию...
      Она кинулась к двери, забыв, что на ней рабочий костюм Лори Лена. Мик взял ее за плечо и усадил снова в кресло.
      - Вы останетесь у нас, пока не поправитесь, - сказал он просто. Виллингс, Нэд!
      В комнату вбежали оба приятели - так быстро, что не было необходимости спрашивать их, далеко ли они находились и дошло ли до их ушей говорившееся в комнате. Мик Тингсмастер только что собрался дать им порученье, как дверь снова распахнулась настежь, и на этот раз вбежал в комнату весь вымазанный дегтем Лори. Не отдышавшись, еще на бегу, он воскликнул:
      - Тингсмастер! Вот нож, которым ее пырнули. Я был у аптекаря, он говорит, что лезвие смазано страшным африканским ядом. А вы, мисс Ортон, лучше бы не хлопотали о Друке. Он удрал. Говорят, он обокрал Крафта и удрал с его деньгами!
      - Тише ты. Лори, - остановил его Тингсмастер. - Положи нож на стол и не пугай бедную мисс. Я прошу кого-нибудь из вас, ребята, посоветоваться с моей стряпухой и раздобыть мисс Ортон женское платье.
      - Кстати, Мик, - продолжал Лори выкладывать свои новости, - дровяная барка на Гудзоне оказалась с потайной комнатой. А ее хозяин... ее хозяин... Черт побери, я не помню, что такое с ним было... Надеюсь, ребята не столкнулись с ним, когда носили туда одежду?
      - Что ты. Лори! - ответил Виллингс. - Отто-булочник ездил туда к тебе и, сколько ни рыскал, не нашел и следа барки. Она сгинула, точно во сне нам приснилась.
      - Сгинула! - повторил Лори, и по спине его пробежал прежний холодок непонятного ужаса.
      16. ЛЕПСИУС ВИДИТ РУКУ
      - Тоби! - крикнул доктор Лепсиус, входя к себе в комнату после бесчисленных и утомительных визитов. - Куда он делся, сонная рыба, пингвин, гангренозная опухоль! Тоби! Тоби!