С зоны он выходил через КПП.
      Это только в американских фильмах, когда зэк покидает зону, перед ним открываются центральные ворота, а добродушный сержант, пожимая бывшему сидельцу руку, говорит что-то вроде: "Ну, Джэк, удачи!" или "Эх, Боб, нам будет тебя не хватать!".
      Все было совсем не так. До КПП его довел молоденький лейтенантик, по всему – тихарь, которого он видел в первый раз в жизни, а уже на самом пункте его поджидал майор – поп, заместитель начальника их ИТУ по воспитательной работе.
      – Готов? – бросил ему майор.
      – Готов, товарищ начальник.
      – Чего рожа такая бледная? – недовольно сморщился офицер.
      – Так комар долбит… – ответил он, глядя куда-то в сторону.
      Больше на эту тему вопросов ему майор не задавал. Он молча обшманал его на предмет каких-либо незаконных товаров, которые он мог вынести на волю, но ничего не нашел.
      – Что ж ты к братве и без подарков? – усмехнулся поп.
      Он промолчал.
      Наконец с формальностями было закончено. Он расписался в паре бланков, и без лишних церемоний был вытолкан на улицу.
      Зона его находилась в месте довольно известном и далеко не глухом, Первое, что он увидел – автобусную остановку, на которой толпилось несколько человек. К ним он и решил податься.
      Подойдя ближе, он смог рассмотреть людей. Их было всего трое: стриж, еле державшийся на ногах, да овца с ребенком.
      – Слышь, отец, – обратился он к пьяному старику. – До города на чем смогу доехать?
      Старик молча ткнул пальцем в расписание автобусов. Он посмотрел и понял, что вопрос его был не совсем уместен – судя по расписанию по данному маршруту ходил всего лишь один номер.
      – Понял… – ответил он.
      Краем глаза он заметил, что за время его общения со стариком, женщина отошла метров на десять от остановки, крепко прижав ребенка к себе. По всему было видно, что она его боится.
      Надо было просить, чтобы здесь подсадили, – подумал он про себя.
      Накануне своего выхода, он обговаривал все детали встречи с Сосо и они сошлись на том, что лучше будет не светиться перед воротами замка: до города добраться на рейсовом автобусе, а там уже пересесть в правильный транспорт.
      – Панэмаешь, – поучал его Сосо. – Оны увидят, что ты в машину красывую сэл, так на каждам посту тормазыть станут.
      Мудрый бывалый Сосо.
      Подъехал автобус. Он поднялся по ступенькам и вошел в салон. Мест свободных было полно ион решил устроиться в самом конце, там, где три места соединены в одно.
      Не успел автобус тронуться с места, как к нему подошла внушительных объемов контролерша.
      – Оплачиваем, – гнусавым голосом потребовала она.
      – Так нечем, красавица, – денег у него и правда не было. Откуда?
      – С зоны что ли? – она скосила на него глаза.
      – Точно, – подтвердил он.
      – Ладно, раз так…
      Она развернулась и ушла на свое место.
      Сосо с корешами ждали его на городском автовокзале. Не успел он сойти с автобуса, как к нему подбежал какой-то урлак, и почтенно поздоровавшись, проводил до машины.
      В машине они обнялись с Сосо и поехали прочь из этого богом забытого городишки по направлению к Питеру. За те несколько часов, что они добирались до северной столицы, говорили о многом, но не о делах.
      В Питере их уже ждали. Излюбленный ресторан Сосо недалеко от Дворцовой ничуть не изменился за те пять лет, что он провел на зоне.
      Эх, Сосо – куражный кудлач!
      Стол ломился и он не знал с чего начать.
      – Кущай, кущай, – подбадривал его Сосо. – Тэбэ паправляца нада!
      Сосо поднял в воздухе бокал с красным грузинским вином, символически ткнул им в сторону собеседника, словно чокаясь с другим невидимым бокалом, и выпил залпом.
 

 
      Утро начинается с…
      Честно сказать, вставать по утрам для меня – сущая пытка.
      Есть те, кто это делает это легко и непринужденно, начиная каждый день преисполненным бодрости и свежести. Но я, к своему сожалению, к данной категории граждан никакого отношения не имею. Утро для меня – не радостная встреча нового дня, а душераздирающее горькое прощание с ушедшей ночью. Привыкнуть к утрам я не могу, как себя не заставляю и какие меры не предпринимаю. Ни укладывание себя в постель на час пораньше, ни пробуждение на час попозже – ничего не может изменить сложившегося положения вещей. Спать хочется так, что я готов отдать многое и даже больше, только бы продлить свой сон.
      Будят меня, как правило, четыре будильника, заведенные с разницей в минуту.
      Первым обычно вступает мобильный телефон, воспроизводящий столь мерзкую мелодию, что ненависть моя к ней уже не знает границ. Можно, конечно, ее сменить, но проблема заключается в том, что свои мелодии на будильник я ставить не могу, так как модель телефона такой роскоши не предусматривает, а те, что есть в наборе, увы, либо еще более мерзкие, либо слишком тихие.
      Вслед за мобильным телефоном, ровно через минуту, начинает нещадно пиликать будильник, купленный в палатке в переходе. Будильник маленький, но пищит весьма и весьма прилично. При этом звук сигнала не столько громкий, сколько, опять же, противный. Судя по эффекту, идет он напрямую в мозг, воздействуя на него своей особой тональностью. Ощущение от этого не самое приятное – словно комар жужжит над ухом. Итак, на второй минуте в мой сон вмешиваются звуки ненавистной мелодии и разъедающий мозг писк.
      Третьим свою партию по традиции исполняет трубка домашнего телефона, на которой, хотя бы, можно выбрать классическую мелодию, звучащую, правда, каким-то убогим восьмибитным звуком, напоминающим, правда, о детстве и игровой приставке "Денди".
      Впрочем, классическая мелодия или нет – никакой разницы на третьей минуте моего унылого возвращения в реальность это уже не имеет, ибо сливаясь с двумя предыдущими участниками утреннего концерта, она явно уступает им в силе и напоре, а потому звучит где-то на заднем плане, словно одинокая флейта, играющая свой этюд в грохочущем симфоническом оркестре.
      Какофония длящаяся всю третью минуту действует, надо сказать, весьма будоражище.
      Волей-неволей, но приходится возвращаться в мир реальный. Хотя сил на то, чтобы просто протянуть руку и выключить все вышеперечисленные устройства, конечно, еще нет. Орут себе – и пусть орут.
      Голова зарывается все глубже под подушку, одеяло плотнее прилегает к телу, глаза смыкаются еще крепче – организм до последнего борется в этой неравной схватке, в которой ему все же придется в итоге уступить.
      А уступать приходится на четвертой минуте.
      Именно в тот тревожный момент, когда секундная стрелка в четвертый раз пересекает на циферблате будильника черточку, обозначающую цифру "двенадцать", в моей комнате раздается легкий щелчок, каждый раз не предвещающий ничего хорошего…
      Щелчок означает, что активизировался будильник на музыкальном центре.
      В тот ранний час, на который обычно приходится мое просыпание, даже та щадящая громкость, выставленная на центре, кажется невыносимой – кажется, что играет он если и не на полную мощность, то на половину уж точно.
      И вот, когда первые гитарные рифа разрывают в клочья воздух, накрывая собой и поглощая милую моему сердцу какофонию двух телефонов и будильника, только тогда я вскакиваю, чтобы броситься к громыхающей черной махине и выключить ее.
      Однако и это еще не есть признак того, что я восстал из спящих. Нет! Это лишь первый (вернее четвертый) предвестник предстоящего моего возрождения для новой жизни. Так как выключив звук, я, замерзнув до ужаса за те несколько секунд, что провел без одеяла, снова укладываюсь в постель. Уже оттуда, чуть согревшись и находясь на грани очередного провала в мир чудных сновидений, я шарю рукой по стоящей рядом с диваном тумбочке и на ощупь выключаю раздражители первых трех минут.
      Все. Тишина…
      И именно в этот момент борьба достигает своего накала. Здесь я оказываюсь один на один со сном. Все его противники (а, значит, и мои союзники?) повержены и молчат.
      Опять же скажу честно. Иногда я проигрываю.
      Так случилось и в то пасмурное осеннее утро…
      Выключив музыкальный центр, я чуть ли не рыбкой кинулся обратно в теплую постель.
      Укрывшись одеялом, я лишь успел подумать, что во время моего рывка к центру, краем глазу мне удалось зацепить почти целиком задернутое шторами окно. В первый момент мое сознание никак не отреагировало на увиденное, но теперь, когда тепло буквально поглощало все мое существо, я отчетливо вспомнил, что за окном было нечто-то серого цвета. И это нечто серое явно контрастировало со вчерашним голубым, которое я видел вчера утром.
      – Очей очарованье… – продекларировал я сам себе, уже не совсем соображая, что говорю.
      В следующий раз я открыл глаза ровно через два часа.
      Паника поселилась в моей душе в первую же секунду пробуждения, как оно обычно и бывает в подобных случаях.
      "Проспал", – пронеслось в голове.
      Зазвонил телефон.
      – Алло? – голос предательски хрипел.
      – Проспал?
      – Проспал, – отступать было некуда.
      Звонила Ульяна Игоревна – методист нашей кафедры.
      – Советую поторопиться, – назидательно посоветовала она и, не дав мне ответить, повесила трубку.
      – Без сопливых разберемся, – проворчал я в коротко гудящую трубку, отчетливо понимая, что Ульяна Игоревна почти вдвое старше меня.
      Тем не менее, поторапливаться действительно было надо. Сегодня на кафедре предстояло обсуждение моей работы, а потому портить отношения с руководством с самого утра было, мягко говоря, недальновидно.
      Не успел я еще спустить ноги с дивана, как сердце мое чуть не остановилось: из коридора я услышал отчетливое шуршание, а потом будто и чей-то плач. Внутри у меня все похолодело.
      И тут я вспомнил.
      Собака.
      Собака была вовсе не моя, а моего друга Бориски. Бориска работал на Севере.
      Вернее, работал он в Москве, в какой-то компании, занимавшейся разработкой недр.
      Но график у него был не как у всех нормальных людей. Нормальные люди работают пять дней в неделю, а два отдыхают. Иногда нормальные люди работают в режиме два дня через два или сутки-трое. Бориска же работал по графику месяц-месяц.
      Означало это то, что месяц он пребывал в Москве, отдыхая, а месяц – в тундре, опуская странные приборы в пробуренные скважины и измеряя в них различные показатели.
      Бориска был инженером.
      Вчера вечером мой друг Бориска отъехал в очередную месячную командировку, а на меня оставил свою собаку.
      Откровенно говоря, собаку он мог оставить и на свою маму, но та наотрез отказалась, высказавшись в том духе, что, кто собаку завел – тот за ней пусть и ухаживает, а раз не может ухаживать, то не надо было и заводить.
      От присмотра за собакой я отбрыкивался как мог. Но все мои доводы отметались Бориской, что называется, "с порога".
      – Борь, у меня и собаки-то никогда не было, – настаивал я.
      – Подумаешь, у меня он тоже только две недели. И ничего – справлялся, – парировал Бориска.
      – Боюсь я их, – резко менял я тональность разговора, пытаясь давить на жалость.
      – Не ври, – предупреждал друг в ответ.
      – Борис, – вновь наступал я, – аллергия у меня на шерсть. Чешусь сразу весь…
      – Мелочи, – подбадривал Бориска, доставая из кармана пачки антиаллергических средств.
      Одним словом, припирал меня Боря к стенке по полной программе. В конце разговора, который, к слову, велся на моей кухне, я решил выложить последний аргумент. Я понимал, что он подлый и низкий, но ничего с собой поделать не мог:
      – Борь, он мне квартиру попортит.
      Бориска посмотрел на меня так, как могла бы посмотреть мать на свое чадо, отрекающееся от нее.
      – Придется выгонять его на улицу.
      – Ну что ты! – переполошился я, глядя на умильно посапывающего пса, свернувшегося у Борискиных ног, обутых в женские тапочки. – Как на улицу?
      – Ну а как… – уныло протянул он, отсутствующе глядя в стенку.
      – Черт с тобой! – обозлился я. – Оставляй. Но если он мне чего-то тут испортит, будешь из своих нефтедолларов оплачивать.
      – Я верил, Вадик, – Бориска поднялся с бокалом в руках. – Я знал…
      Выпил он залпом, а за ним и я.
      Потом залпом пили еще несколько раз, а мой новый сожитель в это время уже нахально расхаживал по кухне, обнюхивая все, что можно было обнюхать.
      Расходились за полночь. Я уже собирался закрыть за Бориской дверь, чуть не расцеловав его от нахлынувших дружеских чувств, как он, удивленно посмотрев на мою домашнюю футболку, шорты и шлепанцы, поинтересовался:
      – А ты что ж, прямо так пойдешь?
      – Куда? – остолбенел я.
      – Как куда? – Борис кивнул куда-то вглубь квартиры. – С ним гулять.
      Пришлось одеваться и выходить на улицу. На улице было хорошо – немного прохладно, но не слишком. К тому же согревало выпитое вино.
      – Многовато выпил, – посетовал я.
      – Почему?
      – Обсуждаться завтра.
      – Обсудишься, – Бориска схватил упавшую на асфальт ветку и кинул ее.
      Собака рванула с поводка, а я чуть не полетел на землю.
      – Ты чего творишь! – Накинулся я на Бориску.
      – Он маленький – ему играть надо. Ты с ним бегай, палочку кидай.
      "Зря поддался, – подумал я. – Ой, зря…".
      Распрощавшись с Бориской, я еще с полчаса побродил по двору, таскаемый псиной, к которой мне теперь надо было привыкать.
      Вернувшись домой я, по совету все того же Бориски, затащил собаку в ванну, где принялся протирать ей лапы. Протирать пришлось собственным полотенцем, потому что ничего другого под рукой не было. Кое-как справившись, я выпустил пса из ванной, а сам зачем-то повесив полотенце обратно на крючок, смочил лицо водой и не вытираясь (памятуя о полотенце), прошел в комнату, предварительно выперев оттуда псину, поставил все свои четыре будильника и завалился спать.
      Сидя на диване, я судорожно соображал, что делать?
      Первым делом я решил сбегать в ванну, а потом на минуту вывести пса на прогулку.
      Сюрприз ждал меня прямо за дверью: не дождавшись своей законной прогулки, собака сходила по маленькому прямо посреди коридора. Плюнув на лужу, я бросился в ванну, включил душ и уже через пять минут отдернул прозрачную клеенку и ступил на холодную плитку.
      Взяв полотенце, я стал с бешенной скоростью вытирать голову. Когда с волосами было закончено, я вытер лицо и только тогда почувствовал запах псины, исходящий от полотенца.
      Проклиная все на свете, я передвинул кран из раковины в ванну, я подставил голову под поток воды и вымыл ее еще раз.
      Закончив, в чем мать родила я побежал в комнату, в последний момент вспомнив о луже в коридоре и счастливо ее перепрыгнув, откопал в шкафу свежее полотенце и наспех вытерся. Теперь можно было выйти с собакой.
      В носках, я выскочил в коридор и тут же наступил в лужу мочи, в которой одиноко отражалась лампочка. На сей раз о луже я забыл.
      Теперь я уже ругался матом. Сполоснув ногу и надев новые носки, как можно аккуратнее я обошел собачьи выделения и надел ботинки.
      Пес уже крутился у двери.
      – Давай, выходи!- приказал я ему, предчувствуя, что в коридоре он сделал далеко не все свои дела.
      Выскочив на улицу, я тут же понял, что совершил еще одну непростительную ошибку – не взял зонт. Возвращаться времени не было, а потому я принял единственное, как мне казалось на тот момент, решение: отпустил собаку с поводка, а сам остался под козырьком подъезда.
      Какое-то время все происходящее не вызывало у меня опасений: пес крутился возле подъезда, погадив на газончике неподалеку, а я с наслаждением закурил первую утреннюю сигарету.
      В корне ситуация поменялась, когда я затянувшись в последний раз, прицелился и собирался уже запустить бычок в урну, стоявшую неподалеку. Именно в этот момент я заметил, что пес мой прекратил носиться как угорелый, замер и уставился куда-то за угол дома. Нехорошее предчувствие посетило меня в ту секунду, и оно не обмануло. Мой подопечный отряхнулся, разбрызгивая вокруг себя капли воды и рванул с места с сумасшедшей скоростью.
      Мне ничего не оставалось делать, как выйти из своего укрытия и бежать искать собаку.
      Но далеко бежать мне не пришлось. Не успел я завернуть за угол, как налетел на нечто скалоподобное, что на поверку оказалось человеком. Подняв глаза, я содрогнулся от неожиданности – лицо, смотревшее на меня сверху вниз было, мягко говоря, неприятным, а если уж быть до конца честным – то просто страшным.
      Отпечаток умственной недоразвитости явно читался на этом лице, не оставляя сомнений, что его обладатель мыслительной деятельности отводить самую незначительную часть своей жизни.
      Краем глаза я заметил, что за его спиной мнется еще один товарищ- ростом, правда, пониже, но лицом – словно брат первому человеку-горе.
      – Извините, – промямлил я и попытался обойти это быкообразное существо.
      Но обойти его мне не удалось. Здоровый мужик схватил меня за руку и явно дал понять, что на этом месте мой прогулочный маршрут заканчивается…
 

 
      Мальчик Как уже было сказано, собака появилась у Бориски буквально за две недели до его отъезда в тундру или же, ровно через две недели после его возвращения оттуда.
      Собака, естественно, свалилась на моего товарища не с неба, а явилась из вполне конкретного места под названием квартира. Квартира же эта принадлежала милой девушке Марине…
      Прилетел Бориска ночью. В самолете он большую часть времени проспал, а когда открыл глаза и посмотрел на часы, оказалось, что еще совсем немного – и они приземляться в Москве.
      Выйдя из здания аэровокзала Бориска поймал такси и поехал к себе домой, где его ждала мама. Маму свою Борис любил очень сильно и продолжал жить с ней вместе, хотя в прошлом году ему перевалило за тридцать, да и свободная квартира простаивала без дела. Но переезжать он не хотел ни в какую.
      – Зачем? – удивлялся Бориска. – Что я там один делать буду?
      Ключевым словом здесь всегда, сколько я Бориску помнил, было слово "один".
      Действительно, дожив до тридцати лет, Бориска оставался девственно чист. Как так получилось знал только сам обладатель девственности и я – на правах лучшего друга.
      И вот, не успело пойманное Бориской такси отъехать и на пару километров от аэропорта, как водитель завел задушевный разговор на тему того, что неплохо было бы посадить на трассе кого-нибудь еще, а то, мол, невыгодно получается по деньгам. Бориска к подобным разговорам привык, а потому особо не сопротивлялся – пусть сажает, главное, чтобы его первым домой отвезли.
      Пассажир нашелся практически сразу. Визжа тормозами, "девятка" затормозила на обочине, и в окно передней двери заглянуло смазливое девичье лицо. Девушка подозрительно покосилась на Бориску, но тот в ответ лишь мило улыбнулся, а потом и вовсе отвернулся.
      – Куда, красавица? – с заметным восточным акцентом поинтересовался водитель.
      Девушка назвала адрес, чем вызывала целую бурю восторга у бомбилы. Оказалось, что девушке надо не то что в один с Бориской район, а практически в соседний дом.
      – Садись! – радостно пригласил таксист девушку в салон своего авто.
      Села. Поехали.
      Первое время молчали и напряженно слушали хиты Димы Билана, которые, как понял Бориска, были милы сердцу водителя. Молчание прервала новая пассажирка.
      Повернувшись к Бориске, который сидел на заднем сидении, она поинтересовалась:
      – Из аэропорта?
      – Ну да, – Бориска был односложен в тот миг.
      – Откуда прилетели? – не отступала, тем не менее, девушка.
      – Из тундры, – отозвался Бориска.
      Сказав это, он посмотрел девушке прямо в глаза и заметил, что после слово "тундра" они как-то сразу потускнели.
      – В командировку, что ли, в Москву? – скучающим тоном спросила она.
      – Из командировки, вообще-то… – обидевшись на то, что его приняли за жителя тундры, ответил Борис.
      Девушка снова оживилась.
      – Здорово, наверное!
      – Чего здорово? – не понял Бориска.
      – Ну, в тундру слетать! – она закатила глаза и писклявым голоском затянула:
      – Увезу тебя я в тундру, увезу к седыыым снегам!
      Бориска хмыкнул.
      – Ну, расскажите, как там, в тундре? – Девушка почти перевесилась через спинку и теперь ее лицо было совсем рядом с Борискиным.
      – Нормально в тундре, – Бориска упорно смотрел в окно, хотя на саму девушку посмотреть ему хотелось ужасно. – Спокойно все. Олени еще есть.
      – Да вы что! Олени?! – девушка восторженно всплеснула руками, которые оторвала от сиденья, тут же потеряв равновесие. Спиной она повалилась на переднюю панель, прямо на бардачок.
      – Ой!
      Бардачок от удара ее, в общем-то хрупкого тела, открылся и на пол из него повалилась всякая всячина.
      – Ты что творишь! – тут же накинулся на нее таксист. – Давай собирай все!
      Девушка принялась подбирать с пола выпавшие вещи, но тут под ее ногами раздался подозрительный хруст.
      – Вах! Что творишь, а? Очки раздавила!
      И это было чистой правдой. В следующую секунду девушка разогнулась, держа в руках изогнутые очки, без одного стекла.
      – Что делать будем? – поинтересовался водитель. – А?
      – Ой, я даже не знаю…
      – Зато я знаю! – парировал он. – Бабки гони.
      – Сколько?
      – Две тысячи.
      Даже в темноте Бориска, который наблюдал с интересом весь этот диалог, заметил, что глаза девушки округлились.
      – Скооолько?
      – Я ж тебе сказал – две тысячи! Очки – фирма! Армани!
      Она покрутила сломанные очки в руках, в поисках доказательства их элитарности, но, вероятно ничего не найдя, решила сражаться до конца.
      – Какие к черту Армани! На рынке такие по сто рублей!
      Таксист остановил машину.
      – Выходи.
      – Чего?
      – Выходи давай. Не хочешь за очки платить, дальше не повезу.
      Он перегнулся через нее и открыл дверцу автомобиля.
      – Давай. Выметывайся.
      Машина остановилась в какой-то промзоне, где и фонарей-то не было, не то что людей.
      – Да куда ж я пойду? – девушка опасливо поглядела в заводскую темноту. – Как я отсюда домой-то доеду?
      – Слушай, милая. Я последний раз говорю – вали отсюда. Или по-другому говорить будем. Тебе, небось, не привыкать.
      Тут Бориска не выдержал. До какого-то момента ему было безразлично все происходящее. Но дело принимало явно серьезный поворот – девушка, хоть и абсолютно незнакомая, могла остаться на улице посреди ночи. Что с ней там могло произойти, одному богу известно, а вдруг убьют? Изнасилуют? И на ком вина будет лежать? Нет, ну понятно дело на водителе, в первую очередь – он же ее выпер из машины. Но ведь и он, Бориска, промолчал, а, значит, пособничал.
      Примерно так рассуждал Бориска в ту тревожную минуту, а потому решил не допустить самого худшего сценария, при котором покой его совести уже никогда не обрести.
      – Я заплачу.
      Оба, и водитель, и девушка, оглянулись на него.
      Бориска достал требующуюся сумму и протянул таксисту.
      – Поехали.
      Дверца захлопнулась, и машина тронулась с места.
      Наконец, за окном замелькал знакомый ландшафт. Решив успокоить свою совесть до конца, Бориска попросил водителя первой завести домой девушку. Тот лишь пожал плечами – мол, как скажешь.
      Она жила действительно буквально в десяти минутах от его дома. Когда "девятка" остановилась у подъезда, Бориска вылез из машины и, заплатив, сказал, что до своего дома прогуляется пешком.
      – Спасибо, – поблагодарила его девушка, как только такси отъехало от подъезда.
      – Не за что, – Бориске стало неловко.
      – Меня, кстати, Марина зовут, – она протянул ему руку.
      – Боря, – представился Бориска.
      – Очень приятно, Боря, – Марина жеманно захихикала. – У меня еще не было знакомых с таким именем.
      Бориска стоял, переминаясь с ноги на ногу. Вся эта ситуация, с одной стороны, ему нравилась, но с другой… С девушками он общаться решительно не умел, и о чем говорить дальше просто не знал.
      – Ладно, пойду я… – неуклюже сообщил Бориска своей новой знакомой.
      – Боря, – вдруг как-то серьезно сказала она. – А у вас есть собака?
      – Нет, – Борис помотал головой.
      – А хотите?
      – Не знаю даже…
      – Тогда у меня к вам предложение, – Марина сделала небольшую паузу. – Я вас жду через пол часа у своего подъезда. Мне нужно выгулять собаку, а вы могли бы составить мне компанию. Что скажите?
      – Я даже не знаю.. – снова замялся Бориска.
      – А чего тут знать-то? Вы в каком доме живете?
      Бориска озвучил номер дома.
      – Вот и прекрасно! Сходите, занесете вещи, примете душ – и сюда. Пол часа хватит за глаза!
      Бориска неуверенно посмотрел на нее, но сил отказаться в себе не нашел. Впрочем, как и сил принять это предложение. Но сказать нет было все же сложнее, а потому он согласился, в надежде, что все как-нибудь само утрясется и идти никуда не придется.
      Но идти пришлось. Придя домой, Бориска первым делом обматерил себя, что не взял у этой Марины номер телефона – то есть сообщить ей о том, что он передумал, например, ввиду усталости, он никак не мог. Можно было, конечно, просто не явится, но тут он подумал, что если так сделает, то столкнувшись с Мариной случайно где-нибудь в магазине или на автобусной остановке, от стыда деваться будет некуда.
      – Ты куда, Боренька? – мама Бори, Валентина Аркадьевна, удивленно посмотрела на завязывающего шнурки сына.
      – Прогуляться, – не поднимая глаз ответил Бориска. – Что-то не очень хорошо после перелета себя чувствую.
      – Ну смотри аккуратнее. Ночь ведь, – в голосе Валентины Аркадьевны сквозила тревога.
      – Да я быстро, – отмахнулся Бориска от мама как от назойливой мухи и был таков.
      Когда он подошел к подъезду, Марина уже ждала его. Возле нее кружилась лохматая собака, пароду которой Бориска определить с ходу не смог.
      – Это какая же парода? – спросил он, поравнявшись с девушкой.
      – А никакая, – засмеялась Марина. – Двортерьер, но королевских кровей.
      – Это как же? – удивился Бориска.
      – А вот так, – Марина лихо свистуна и собака тут же оказалась у ее ног. – Маруся у нас дворняга в первом поколении.
      Бориска внимательно всмотрелся в собачью морду и только теперь заметил, что она действительно смахивает сразу на несколько разных парод, но, в тоже время, практически не похожа ни на одну из них.
      – Надо же… – подивился он.
      – Да, и такое бывает! – Марина весело рассмеялась. – У Маруси, кстати, месяц назад родились щенки. Хотите одного?
      – Нет, – наотрез отказался Бориска.
      – Это почему же? – надула губки Марина. – Мне кажется, вам бы один из них точно понравился.
      – С чего это вы взяли? – Бориска все смотрел на собаку, и она ему определенно нравилась.
      – А потому что он на вас похож…
      – Кто? – не понял Бориска.
      – Щенок, – Марина снова засмеялась.
      Бориска не знал что и ответить. Но и время на ответ у него не было. Откуда-то из темноты выбежали еще две собаки, похожие на Марусю, но куда меньше ее по размеру.
      – А вот и они! – Марина села на корточки и обняла двух подбежавших к ней щенков.
      Те, в свою очередь, радостно виляли хвостами, и терлись о хозяйку, а, заодно, и друг о друга.
      – Смотрите, Боря,- Марина взяла мордочку одного из щенков в руки и повернула ее к Бориске. – Ну вылитый вы!
      Бориска с недоверием всматривался в щенячьи глаза. Честно говоря, особого сходства с собой он не видел, но если было присмотреться…
      – Похож? – спросила Марина.
      – Есть что-то… – выдавил из себя Бориска.
      – Я же говорила! – торжествующе воскликнула девушка. – Ваша копия. Берите!
      – Да куда ж я…
      – Берите! Бесплатно отдаю!
      Последние слова были произнесены Мариной таким тоном, словно она собиралась бесплатно отдать не лохматую дворнягу, а ухоженного породистого победителя престижных собачьих турниров.
      Не дав Бориске опомниться, Марина продолжила:
      – Боря, я вам как собачница со стажем говорю – берите. Не пожалеете. И дом охранять будет, и вас радовать.
      – Да мне…
      – А зовут знаете как? – Марина задорно подмигнула Бориске, словно намекая на некий сюрприз. – Мальчик!
      – Мальчик? – переспросил Бориска.
      – Мальчик, – подтвердила Марина.
      Бориске стало непосебе. Мало того, что девушка уверяла, у собаки с ним было явное внешнее сходство, так еще и имя было более чем говорящее – Мальчик.
      Одним словом, домой Бориска вернулся с Мальчиком. А так же с номером телефона Марины и с договоренностью, что завтра они обязательно встретятся и Марина во всех подробностях опишет ему, как надо обращаться с собаками…
 

 
      Экспозиция Я как-то начал с бух ты барах ты. Будильник, собака, Бориска. А о себе толком ничего. А надо бы.
      Меня зовут Вадим. Фамилия – Рогов. Вот так все просто – Вадим Рогов.
      Мне почти тридцать.
      Всю свою почти тридцатилетнюю жизнь я провел в Москве. Здесь родился и вырос.
      Здесь учился и постигал азы этой собачьей (опять эти собаки) жизни.
      Но обо всем по порядку.
      По рассказам моего отца, на белый свет я появился погожим майским днем. Дело было между первым и девятым числом, а это значило, что без затруднений не обойдется.
      На дворе стоял тысяча девятьсот семьдесят девятый год.
      Когда у матери начались схватки, все, кто был рядом, одновременно бросились к телефону. А рядом в тот исторический для моей личности момент был мой отец, его отец и отец моей матери. Три отца.
      Первым телефонную трубку схватил все же именно мой будущий отец. Он набрал нужный номер и сообщил, что жена его на сносях и воды уже отошли, а, значит, дитя вот-вот вырвется на волю.
      Пьяный голос на другом конце провода сообщил, что врачей в больнице по причине праздников нет.
      – Да вы что! – взорвался мой будущий отец, чье отцовство в ту минуту, вообще-то, оказалось под угрозой.
      – Ничего, – индифферентно отозвался голос.
      – Да я вас! – отец швырнул трубку на рычаг.
      А он их действительно мог.
      Дело в том, что отец мой в то время был уже капитаном КГБ. Работал он в том самом Пятом Управлении, которое занималось диссидентами и прочей шушерой. Связи у бати были будь здоров, а потому, бросив трубку, он тут же поднял ее снова и набрал еще один номер.
      – Иосиф Абрамович? – выкрикнул отец, едва в трубке раздался щелчок, говорящий о том, что вызываемый абонент подошел к телефону.
      – Он самый, – раздалось в трубке.
      – Жена рожает! – закричал отец. – Жду вас!
      – Еду!
      Иосиф Абрамович Штейн был врачом высшей категории. Служил он в обычной городской поликлинике, но это ровным счетом ничего не значило. Дело в том, что в далеком тридцать седьмом молодой тогда еще доктор Штейн лечил самых высокопоставленных членов сталинского ЦК. Но попал под горячую руку и оказался в числе вредителей.
      Как следствие – пятьдесят восьмая статья и десять лет лагерей. А по истечении их, в сорок седьмом, – еще десять.
      В качестве профилактики.
      Вышел Иосиф Абрамович на волю досрочно – в пятьдесят четвертом. Поселился за сто первым километром, в небольшой селе под Серпуховом. Там устроился в местную больницу рядовым врачом. И проработал в ней двадцать лет.
      А в середине семидесятых наконец смог сельский врач получить доступ к столице.
      Друзья, благо, остались еще с довоенных времен. Они и помогли. Путем сложных комбинаций и неистовых махинаций доктор Штейн сумел переселиться из своего деревенского дома в малогабаритную квартирку в Черемушках, а затем устроиться и в районную поликлинику.
      Здесь бы ему и притаиться, притихнуть.
      Но нет.
      Иосиф Абрамович с головой ушел в диссидентство. К тому времени многие его знакомые, в том числе и по лагерной жизни, стали людьми в определенных кругах известными и уважаемые. Некоторые из них, кстати, уже и вовсе обитали в иных временных поясах, но не в восточном направлении, а в западном.
      Штейн взялся за перо.
      Первым его трудом стала повесть "По лагерям". Она моментально разошлась в самиздате, причем тиражом весьма и весьма приличным. Потом последов роман "Обреченные" и цикл рассказов "101 километр".
      Слава была оглушительной.
      Именно тогда на скромного врача районной поликлиники и обратило свое внимание ведомство, чье название в аббревиатуре было известно, пожалуй, даже папуасам Новой Гвинеи.
      Разрабатывать новоявленного литератора и было поручено моему отцу.
      Штейн оказался на крючке у органов, благо, отец мой был профессионалом, а не безразличным исполнителем, мечтающим о законных ста граммах перед сном. На удивление многих, как в КГБ, так и в кругах прожженных борцов с режимом, Штейн пошел на сотрудничество и даже оказался полезен в ходе расследования нескольких выступлений протестующей "общественности".
      К отцу моему он вообще проникся непонятным для его положения и статуса уважением.
      Чем он было продиктовано оставалось загадкой – то ли страхом и элементарным инстинктом самосохранения, то ли чем-то иным. Отец на этот вопрос так и не нашел ответа. Но факт оставался фактом – в критический момент отец позвонил именно Иосифу Абрамовичу.
      И тот приехал.
      Роды были тяжелыми. Лез я не как положено, головой вперед. Первой появилась на свет моя филейная часть, а уж потом и все остальное.
      Но главное родился.
      А дальше было беззаботное детство. Никаких особых трудностей я не испытывал, благо работа отца позволяла семье пользоваться всеми привилегиями, которые полагались сотрудникам. Я ходил в ведомственные ясли. Потом в ведомственный детский сад. Летом выезжал в так называемый детский сад "на даче" – там мне не очень нравилось, но все же это было лучше, чем сидеть в городе с родителями. К тому же ездил я туда со своей же детсадовской группой, а потому никакого дискомфорта психологического характера из-за перемещения в незнакомую обстановку не испытывал.
      После детского сада я, как все нормальные дети поступил в первый класс обычной районной средней общеобразовательной школы, в которой и проучился все десять лет.
      В школе учился я весьма средне, что, впрочем, меня не особенно волновало. Тройки так тройки. О будущем я думал без должного прилежания, а потому, когда последние тосты в честь окончания школы были произнесены, и началась пора вступительных экзаменов, я решительно не знал куда мне поступать и что делать дальше.
      Родители к данной ситуации отнеслись весьма философски. Причем в прямом смысле этого слова.
      Дело в том, что к тому времени, а это был девяносто шестой год, отец мой, как, впрочем, и многие его коллеги из органов давным-давно уволился и занимался, что называется, чем бог на душу положит. С работой у него особо не клеилось, да оно и не удивительно – прошлое в Пятом управлении так или иначе давало о себе знать.
      Многие на отца смотрели косо и даже осуждающе.
      Но в тоже время, в отличие от многих офицеров, которые ушли из органов с волчьим билетом, мой отец умудрился сохранить неплохие отношения с некоторыми из своих бывших подопечных. И как когда-то Штейн помог появиться мне на свет, так и теперь другой бывший диссидент, а в тысяча девятьсот девяносто шестом году – видный профессор, помог мне с поступлением в ВУЗ.
      Иван Иванович Окуницын прожил долгую и тревожную жизнь. К моменту моего поступления в институт, ему было уже хорошо за семьдесят, но выглядел он бодрячком, а отнюдь не дряхлым, потрепанным жизнью стариком, каким я его себе представлял. А представления мои строились на рассказах отца.
      Отец столкнулся с Окуницыным в самом конце семидесятых. Тогда по Москве самиздатом разошлась толстенная книга Ивана Ивановича "Право на жизнь", в которой он рассказывал о своих лагерных мытарствах и прочих лишениях, связанных непосредственно с его активной политической позицией, которая откровенно расходилась с линией партии.
      Отцу поручили взять Окуницына "в оборот" и "вести" его. По долгу службы отец был вынужден прочесть труд Ивана Ивановича, и как он признавался мне уже много позднее, труд этот произвел на него большое впечатление. Согласен он был, конечно, далеко не со всем, но некоторые моменты были оценены им по достоинству.
      Знакомство отца с Окуницыным произошло в его рабочем кабинете в одной из закрытых частей КГБ, кои в большом количестве были разбросаны по всем районам столицы. Окуницын был вызван на профилактическую беседу, целью которой было…
      Да не было никакой толком цели – и отец хорошо это понимал. Ему было совершенно ясно, что никаких результатов подобные беседы иметь не будут, так как публику вроде этого самого Окуницына, разговорами взять было просто невозможно.
      Но приказ начальства был недвусмысленным – вызвать и предупредить. Что отец и сделал.
      Беседа их длилась почти три часа. За это время Окуницын пересказал основное содержание своей книги, поделился взглядами на будущее Советского союза и высказал мнение, что тоталитарный режим должен быть повержен.
      Отец старательно фиксировал каждое слово мыслителя. Как фиксировали их и многочисленные микрофоны, установленные в помещении. И здесь отец совершил поступок, которым гордился потом всю жизнь. Он взял чистый листок бумаги и мелким почерком написал на нем, что единственным вариантом для Ивана Ивановича является в сложившихся условиях выезд на Запад. В противном случае ему грозит психушка, с последующим проживанием в одном из районных центров где-нибудь за Уралом. Дабы избежать самого неприятного развития событий, он, капитан Рогов, постарается донести до начальства мысль о том, что Окуницына надо высылать.
      Само собой, отец прекрасно понимал, что его слова мало что значили. Вопросы о высылке диссидентов решались на самом высоком партийном уровне, на уровне членов ЦК, а отнюдь не на уровне младшего офицерского состава органов государственной безопасности. Но в то же время он знал от начальства, что вопрос о высылке Окуницына стоит на повестке дня и зависеть все будет исключительно от дальнейших действий самого диссидента.
      Именно это капитан Рогов и написал на листке, который пододвинул Ивану Ивановичу.
      Все то время, что он писал, отец не замолкал не на минуту. Беспристрастным голосом он продолжал задавать свои вопросы, а Окуницын отвечал на них, думая, что отец пишет протокол.
      Когда автор "Права на жизнь" прочитал написанное беседующим с ним капитаном, он удивленно поднял глаза, взял ручку и продолжая бубнить что-то про права человека, подписал под словами отца: "Что я должен сделать?" Отец ждал этого вопроса. И он знал, что Окуницыну надо сделать. Он прекрасно знал, что до тех пор, пока имя диссидента не прогремит сотней залпов на Западе, никто никуда его не выпустит. А потому он немедля дописал: Форсируйте издание книги там.
      После этого он взял листок, сложил его и засунул во внутренний карман пиджака.
      Почему отец поступил именно так? Я часто задавал ему этот вопрос. Он всегда задумывался, как-то по-особенному улыбался, а потом отшучивался, что, мол, он уже тогда знал, что меня дурака надо будет в институт пристраивать. Прямого ответа он мне так никогда и не дал…
      А Окуницын сделал все так, как посоветовал ему отец. Уже через месяц его книга появилась в так называемом тамиздате, а через два он оказался во Франции, а потом и в США.
      В Россию Окуницын вернулся пророком в девяносто первом. Сначала его чуть ли не на руках носили, но потом слава его пошла на убыль, как, впрочем, и слава остальных борцов с "тоталитарной системой". Ивану Ивановичу присвоили звание профессора, а книгу его засчитали за докторскую диссертацию. После чего ему на откуп была дана кафедра философии в одном из престижных московских институтов, где он и стал заведующим.
      Отец прочитал о назначении Окуницына завкафедрой в газетах и тут же решил, что эта и есть та единственная уникальная возможность пристроить меня в институт. В тот же день он поехал по нужному адресу, прихвати с собой бутылку коньяка.
      Окуницын встретил его как родного сына. Обнял, расцеловал и даже прослезился.
      Потом они долго сидели, вспоминали прошлое и запивали свои воспоминания дорогим армянским напитком. Отец как человек военный, долго не юлил и изложил Окуницыну суть своей просьбы. Тот же в свою очередь ответил, что ради отца он сделает все что угодно, а уж пристроить сына такого человека в институт – вообще плевое дело.
      Так я оказался студентом философского факультета.
      Учиться в институте мне нравилось куда больше чем в школе. Довольно скоро я понял, что даже получаю определенное удовольствие от изучения философии, а к пятому курсу окончательно пришел к выводу, что это и есть мое призвание.
      Закончив институт, я само собой, поступил в аспирантуру. Научным руководителем моим стал Окуницын, который предложил писать мне работу по философским аспектам тоталитарного сознания. Я был не против.
      Диссертацию я защитил блестяще и был оставлен преподавать на кафедре историю философии, а так же специально под меня созданный спецкурс все по тому же тоталитаризму.
      В то утро, когда я проспал, меня вернул к реальности телефонный звонок с кафедры.
      Звонила, как я уже говорил, Ульяна Игоревна – наш методист. Звонила она мне дабы узнать где я, так как первая пара уже во всю шла, а сразу после нее должно было состояться обсуждение моей первой книги, написанной совместно с Окуницыным, посвященной философам-либералам, жившим во времена фашизма.
      Несколько слов об Ульяне Игоревне. Не очень удобно рассказывать такое, но если уж говорить, то говорить все до конца.
      Ульяне Игоревне немного за пятьдесят. Но выглядит она так, будто ей не больше тридцати пяти. Я именно столько ей и дал, когда впервые увидел ее на нашей кафедре. Женщина она интересная и, как сказали бы некоторые из моих знакомых, – эффектная. Среднего роста, с фигурой двадцатилетней девочки и густыми шелковыми волосами она выглядит действительно удивительно. В чем секрет ее вечной молодости не знает никто, но факт остается фактом – время для нее будто остановилось.
      К нам на работу она пришла пару лет назад, и я сразу же заметил, что смотрит на меня она как-то странно. А потом об этом же мне сказала и моя девушка Маша…
      Кстати, о Маше… Или нет, сначала лучше закончить с Ульяной Игоревной.
      Так вот, на работу на нашу кафедру Ульяна Игоревна пришла около двух лет назад и сразу же стала проявлять повышенный интерес к моей персоне. В первые дни я даже был не против – красивая женщина оказывает знаки внимания- кому же не понравится такое. Но когда я узнал истинный возраст новой методистки, мне стало немного не по себе. Теоретически, она годилась мне в матери. Но, честно говоря, даже узнав, что Ульяне Игоревне уже пятьдесят два, я отнюдь не испытывал к ней сыновьи чувства. Напротив, это лишь подогрело мой интерес к ней.
      За первые несколько месяцев нашей совместной с ней работы кроме легкого флирта постороннему глазу заметить было решительно нечего. Собственно, кроме этого самого флирта, ничего больше и не было. Так, мимолетные взгляды, шуточки и не более того.
      Случило же все под Новый год.
      В тот год, как обычно, двадцать девятого декабря на кафедре силами сотрудников и аспирантов были накрыты столы, за которыми ближе к вечеру и разместились вышеозначенные персонажи. Веселье шло полным ходом. Выпивали, говорили тосты.
      Потом начались танцы.
      Танцевальную часть вечера я традиционно проводил за столом, отвергая любые попытки втянуть меня в кружок танцующих. Но в тот вечер танцевать мне пришлось.
      Правда один раз. Но зато с Ульяной Игоревной.
      Медленная музыка заиграла как-то совсем неожиданно. Еще секунду назад пожилая профессура во главе с неутомимым Окуницыным лихо отплясывала под Ирину Аллегрову и вдруг все оказались на своих местах, схватившись за бокалы.
      Уже не совсем трезвый Иван Иванович поднялся со стула и с каким-то блатным оттенком, оставшимся, видимо, еще с лагерных времен, и вот теперь прорезавшимся во хмелю, заявил:
      – Белый танец!
      Молоденькие аспирантки тут же расхватали своих научных руководителей, а передо мной нарисовалась фигура Ульяны Игоревны.
      – Потанцуем?
      Деваться было некуда.
      Танцевала методистка превосходно. Тело ее так плавно изгибалось в такт музыке, что казалось, будто оно невесомое и парит над полом.
      Незаметно, Ульяна Игоревна положила голову мне на плечо. Нос мой уткнулся в ее шелковые пряди, от которых исходил какой-то невероятный запах не то духов, не то шампуня, не то и того и другого вместе взятого.
      Про себя я отметил, что был бы не против уже удалиться с Ульяной Игоревной в отдельные апартаменты. Она словно прочитала мои мысли:
      – Пойдем?
      – Куда? – испугался я, несмотря на свои более чем смелые мысли.
      – Ко мне в кабинет…
      И мы пошли к ней в кабинет.
      С этого вечера мы стали любовниками. Мне такое и в страшном сне не могло присниться, но, тем не менее, это было правдой – я спал с женщиной вдвое старше меня.
      В постели Ульяна Игоревна была голодна и изобретательна. Явно сказывался многолетний опыт. Фактически, в моменты наших постельных утех я оказывался безвольной игрушкой, с которой она делал все что ей вздумается. А вздумывалось ей многое…
      А потом появилась Маша…
 

 
      Злые мужчины Итак, мужчин было двое. Они дождались, пока я пристегну поводок к ошейнику, который вертелся на скользкой от воды холке Мальчика, и лишь затем начали разговор.
      – Бабки собрал? – спросил первый, тот, что был пониже.
      – Не понял… – я растерянно смотрел то на одного, то на второго.
      – Чего ты не понял, урод? – вступил второй, подойдя ко мне почти вплотную. – Чего ты не понял, а?
      Я действительно ничего не понимал. Какие бабки? Именно это я спросил:
      – Какие бабки?
      – Ты смотри,- второй повернулся к первому. – Нет, Славка, ты смотри! Во падаль!
      Славка и так смотрел на меня не отрываясь и, как мне показалось, даже не моргая.
      Но тут он прищурился, словно ему захотелось узреть в моем облике нечто такое, что до этого было недоступно для восприятия.
      – Сука, – только и сказал Славка.
      Тем временем первый, чье имя я пока не знал, притянул меня своей здоровой рукой к себе, схватив за лацканы плаща.
      – Поосторожнее! – я попытался убрать его руку.
      – Чего!? – заорал безымянный. – Я тебя здесь прямо замочу сейчас!
      События явно приобретали неприятный для меня оборот. За что же меня мочить-то?
      И тут меня осенило! Перепутали! Они меня с кем-то перепутали!
      – Ребят, – голос у меня слегка дрогнул. – Вам вообще кто нужен-то?
      – Не, Славка, ты видел? – первый повернулся к Cлавке, который состроил недоуменное лицо, выражающее полное непонимание причин моего сопротивления. – Ты совсем оборзел что ли?
      – Да нет… – промямлил я и зачем-то добавил: – Не совсем.
      Голос подал Славка:
      – Вован, – я, наконец, узнал имя первого. – Вован, да ёб..и ему как следует.
      Тут я уже не сдержался:
      – Да что же это такое? – вопросил я, глядя в дождливое небо, мимо моих насильников. – Что вам надо-то?
      – Бабки, педрила, нам нужны. – ответил Вован.
      – Да какие бабки-то? Ребят? – я уже не знал что мне и делать. – Нет у меня никаких бабок.
      Вован присвистнул и обернулся к Славику.
      – Ты слышал, братуха? Нет у него никаких бабок…
      – Вот так вот, – отозвался Славик.
      В следующую секунду сокрушительный удар в живот сложил меня напополам. Ноги подкосились и я оказался на коленях, прямо на мокром асфальте. Но это было только начало. Я попытался подняться, но тут последовал следующий удар, по сравнению с которым первый показался мне просто безобидным щелчком. Славик взял небольшую разбежку и слегка подпрыгнув ударил мне ботинком прямо по лицу, отчего я повалился назад.
      Теперь я лежал на спине, чувствуя как по подбородку сочится кровь.
      – Да за что же… – простонал я.
      Повернув голову в сторону, я увидел Мальчика, который наблюдал за всем происходящим с почтенного расстояния. Голову свою он склонил на бок, будто обдумывая что-то, глядя на меня своими блестящими глазами.
      Тут рядом с моим лицом образовались две пары грязных ботинок. То подошли Славик с Вованом. Они нагнулись надо мной, что мне даже понравилось, так как дождь перестал лить мне на лицо.
      – Значит так, – начал Вован, который вообще был более разговорчивым в этой странной паре. – Завтра – последний срок. Ты понял?
      Я, естественно, ничего не понял, но виду не подал – как-то хотелось избежать очередных побоев. Славик, не дав мне и слово вставить, тоже решил внести свою лепту:
      – А бабе своей передай, что папа ей очень недоволен. Так что если денег завтра не будет…
      Про "бабу" они сказали впервые. Памятуя о том, чем закончились мои расспросы о деньгах, я решил не обострять и про "бабу" не уточнять. Вместо этого я окончательно утвердился в мысли, что обсуждение книги сегодня явно не состоится, зато состоится мой визит в ближайшее отделение милиции. Но мысль эту я лелеял недолго. Ваван, закуривший сигарету, нагнулся ко мне и процедил сквозь сдавившие фильтр зубы:
      – А еще раз стукните в ментуру, сука, то и до завтра не доживешь. Уяснил?
      Я сглотнул слюну, перемешанную с кровью, и ответил, что уяснил.
      – Вот и молодец, – похвалил меня Вован.
      После этого оба они развернулись и неспешно направились в сторону припаркованной неподалеку машины, которая на поверку оказалась бронированным Мерседесом G класса.
      Да, простые ребята на таких тачках не ездят… – подумалось мне.
      Кое-как поднявшись, я поковылял в сторону подъезда. Мальчик засеменил за мной, поджав хвост, будто чувствуя в случившемся свою вину.
      Придя домой я первым делом набрал номер кафедры. Трубку сняла Ульяна Игоревна.
      – Слушай, у тебя проблем никаких там не было в последнее время? – спросил я, понимая, что звучит это крайне странно.
      – Были, Вадик, – неожиданно ответила она.
      – Да?
      – Да, – и в этом "да" было что-то металлическое. – Ты моя самая большая проблема.
      То, что я с тобой связалась, с придурком.
      В голове у меня шевельнулась шальная мысль – а что если это Ульяна мне так мстить решила? И ведь было за что!
      – Так это ты все подстроила? – со злостью спросил я.
      – Ничего я тебе не подстраивала, – отрезала она.
      – Ты мужиков наняла? – решил я действовать на прямую.
      – Ты книжек своих философских что ли перечитал? Не удивительно – твои философы через одного гомики или еще какие там извращенцы.
      – Ты мне на вопрос не ответила, – продолжал наставить я, игнорируя ее комментарии.
      – Да пошел ты! – прошипела она в трубку. – Пошел ты со своими вопросами.
      Было ясно, что больше от нее добиться было ничего невозможно. Я сообщил, что сегодня на кафедре не появлюсь, сославшись на болезнь, и бросил трубку.
      Посидев немного и подумав, я пришел к выводу, что, в принципе, Ульяна Игоревна вполне способна на подобные выверты. А что? Подослал мужиков, чтобы они меня припугнули и жизни поучили. Очень даже может быть…
      Но надо было проработать все варианты. А потому я взял трубку и набрал номер следующей своей женщины – Маши.
      Маша, видимо, еще спала, так как слушать длинные сигналы мне пришлось довольно долго.
      – Ты чего так рано? – недовольно спросила она, не удосужившись даже поприветствовать мою скромную персону.
      – Извини, – отдал я дань вежливости. – Маша, у тебя все в порядке?
      – Что ты имеешь ввиду? – не поняла она.
      – Ну, так, вообще, – я помахал свободной рукой в воздухе, будто она могла увидеть мои вспомогательные жесты.
      – В порядке.. – чуть помедлив, ответила она.
      – И с папой все в порядке? – решил уточнить я, памятуя о напутствии Славики и Вована.
      – Вчера вечером все было в порядке. – лениво ответила Маша. – А сейчас он спит.
      Значит тоже все в порядке. Если не в порядке, он обычно среди ночи срывается…ну сам понимаешь – такая работа.
      Я по быстрому закруглил разговор и повесил трубку.
      Машка отметалась. Действительно, если бы у нее были какие-то проблемы, ее папаша-фсбэшник сейчас бы не спал, а поднял на уши пол Москвы. Нет, дело было явно не в Маше.
      И тут, глянув на измазанного по самые уши и мокрого Мальчика, уже забравшегося на мой диван, все еще застеленный постельным бельем, я подумал: если не отметать версию о том, что меня все же с кем-то перепутали, то перепутали исходя из каких-то признаков. Еще вчера никто не подходил ко мне на улице и не требовал денег, а сегодня… Что изменилось во мне? Вот именно – у меня появилась собака! А, значит, той самой загадочной "бабой" вполне могла быть и Марина…
 

 
      Детство наше прошло…
      Прежде, чем продолжить свой рассказ, я хотел бы сказать буквально несколько слов о нашем общем с Бориской детстве, дабы осветить некоторые черты его многогранной личности. Как известно, все закладывается в человека именно в детские годы – и плохое, и хорошее. Да и все-таки, с ним вместе мы были с самого первого класса школы, а это кое-что да значит… Вообще, школьная дружба, как показывает практика – вещь не больно-то прочная. Те несколько лет, которые люди вынуждены изо дня в день проводить в замкнутом пространстве школьных кабинетов и коридоров, безусловно, сближают индивидуумов, так или иначе заставляя их сбиваться в кучки, ну, или хоты бы по двое. Но потом звенит последний звонок и в девяносто девяти процентах из ста школьная дружба испаряется, будто ее никогда и не было. Первые год-два по инерции люди продолжают общаться, но чем дальше раздельная жизнь засасывает каждого из школьных друзей, тем явственнее образуется между ними пропасть. Общие интересы, которых в большинстве случаев и не было, становятся не такими уж и общими. Взгляды на жизнь, которые наконец-то формируются, не такими уж и одинаковыми. И вот, спустя несколько лет бывшим неразлучным друзьям-товарищам только и остается, что встретиться случайно у подъезда, перекинуться парой ничего не значащих фраз и разбежаться в разные стороны, недоумевая, как это можно было дружить с этим типом целых десять лет.
      Мы с Бориской познакомились первого сентября. По крайней мере так все время уверяет его мама, да и моя тоже. Мы этого не помним. Но, факт остается фактом.
      На торжественной линейке мы оказались рядом, плечом к плечу, что и было запечатлено Борискиным дедом на черно-белую фотопленку.
      Потом мы учились в первом классе. Как это было мы тоже не помним. Но если у Бориски остались в голове хоть какие-то обрывки воспоминаний, то у меня вообще ничего.
      – Ну ты хоть помнишь, как сменку потерял, а потом все домой идти боялся? – спросил меня однажды Бориска.
      – Нет, Борь, не помню, – ответил я после минуты мучительного напряжения мозговой деятельности, с целью активизации именно тех разделов головного мозга, которые отвечают за воспоминания.
      – Ну как же так, – огорчился он. – Это ведь было первое проявление нашей с тобой дружбы.
      – Да? – мне стало интересно.
      – А-то! – воскликнул Борис, – я ж тогда свою сменку специально выкинул, чтобы нам обоим досталось, а не тебе одному.
      Помню, услышав эту историю, я так растрогался, что потом еще долго вспоминал ее, пересказывая в разных кампаниях. И вот однажды, дело было на очередном Борискином дне рождения, я, провозглашая тост за дружбу, решил ввинтить в него эту самую историю со сменкой. Глядя блестящими от нахлынувших чувств глазами на Бориску, я изложил все как было, но не успел я закончить последнюю фразу, как дед именинника прервал меня вопросом:
      – Значит выкинул?
      – Выкинул, – распираемый от радости, что у меня такой друг, подтвердил я.
      Краем глаза я заметил, что сам Бориска отчего-то весь раскраснелся и будто даже взмок.
      Дед, тем временем, хитро улыбаясь, предложил все же выпить за дружбу, а потом, когда бокалы были осушены, поведал о том, что историю эту очень хорошо помнит, но теперь она предстала перед ним несколько в ином свете. Все также улыбаясь, он поглядел на внука, который к тому времени сменил бордовый окрас на чуть ли не белый, побледнев как то уж совсем серьезно.
      – Боря, – обратился он к виновнику торжества. – А я ведь знаю, почему ты на самом деле выкинул сменку-то…
      – Дааа? – совершенно нелепо изумился Бориска, заерзав на стуле.
      – Да, – дед отправил в рот маринованный огурчик и захрустел им в повисшей над праздничным столом тишине. Прожевав, он продолжил:
      – Сменку ты Бориска выкинул, положим, по своим причинам. Ведь верно?
      Боря судорожно сглотнул.
      А потом дед поведал, что накануне пропажи сменки Бориска закатил дома форменный скандал, причиной которого было не желание его ходить по школе в сандалиях, которые он носил еще в старшей группе детского сада. Бориска непременно требовал, чтобы ему купили кроссовочки на липучках, которые были тогда у многих ребят.
      Кроссовочки ему пообещали, но, видимо, не слишком убедительно. А тут подвернулся как раз случай с моей потерей, которым Бориска не преминул воспользоваться.
      Смеялись все тогда очень долго. Бориска, для которого разоблачение не обернулось провалом, а, скорее наоборот, выставило в еще более умильном свете перед собравшимися за столом, хохотал громче всех и все посматривал на меня. Но я смеялся вместе со всеми. И как сейчас помню – ни капельки не обиделся. Ну и правда, разве можно обижаться на ребенка, которым тогда был Боря?
      Воспоминания от обучения во втором и третьем классе были уже ярче. Тогда мы по-настоящему сдружились, проводя почти все время вместе. Гоняли на велосипедах по району, шлялись по улицам после уроков.
      Именно в тот период произошло еще две истории из нашего общего с Бориской детства, вспоминаем которые мы часто и с удовольствием.
      Первая из них произошла летом, сразу после окончания первого класса. В то лето у нас появилось новое развлечение, отдававшее садизмом, но завораживающее нас. Мы с Бориской таскали из дома спичечные коробки и первым делом расправлялись с вложенными в них спичками. У меня эта процедура получалась не слишком хорошо, но вот Бориска был мастером. Он слегка приоткрывал наполненный спичками коробок, просовывал в образовавшуюся щель две спички так, чтобы головки этих спичек торчали наружу. Потом он чиркал о еще одной, специально припасенной для этого спичкой, и поджигал кончики двух торчащих из коробки спичек. Те вспыхивали, огонь медленно полз по ним, приближаясь к все ближе и ближе к коробку. В эти секунды нашу волю окончательно парализовывало. Мы стояли, боясь шелохнуться, и смотрели как языки огня лижут край коробка, а затем… Затем все лежавшие в коробке спички вспыхивали с разницей в доли секунды и пламя рвалось наружу, от чего коробок подпрыгивал на месте, словно на нем сработали реактивные двигатели.
      После того, как действие заканчивалось, мы сразу же тушили коробок, так как он был нам нужнее для дальнейших развлечений.
      А заключались они в следующем.
      Дело в том, что однажды, исследуя наш двор, мы наткнулись на здоровых черных жуков, которые, как мы определили, были жуками-короедами. Особенно много их было под камнями, которые в избытки лежали на земле. Откуда взялись в нашем дворе и прилегающих к нему окрестностях эти камни мы взять в толк не могли, да и не очень-то на эту тему рефлексировали. Главное, что подняв хотя бы один такой камень можно было обнаружить сразу двух, а то и трех короедов. А они-то нам были и нужны.
      Пойманных жуков мы сажали в тот самый спичечный коробок, который до этого испускал языки пламени, после чего направлялись к проезжей части, которая находилась прямо за нашим домом. Оказавшись возле дороги, мы кидали коробок с жуками на ее середину, а сами замирали на тротуаре, не сводя глаз с шевелящегося спичечного коробка. Мы ждали, когда откроется светофор.
      Далеко не всегда первая или вторая машина давила коробок с жуками своими шинами.
      Иногда шоу продолжалось по несколько минут, и предела нашему восторгу не было. А уж когда пролетающий мимо автомобиль давил коробок…
      Вскоре, это наше, казалось бы, невинное развлечение, вдруг приобрело несколько иной характер. Однажды, поднимая камень в поисках жуков, Бориска вскрикнул, сплеснул руками и позвал меня.
      – Смотри! – он указал пальцем на на то место, где еще недавно лежал камень.
      – Вот так да! – только и ответил я.
      На земле лежал измятый рубль. Бориска ловко схватил купюру и тут же заявил, что идет в расположенный неподалеку киоск, дабы купить столь желанные тогда для нас кофейную, мятную и апельсиновую жвачку в пластинках советского производства.
      Через несколько дней история повторилась. Но теперь Бориска нашел под камнем уже не рубль, а целых пять. Зависти моей не было предела. Я переворачивал все камни вокруг, но кроме жуков ничего под ними обнаружить не удавалось.
      А еще через неделю, когда Борискины находки стали уже чем-то самим собой разумеющимся, проходя мимо окон его квартиры (а жил он на первом этаже), я услышал душераздирающие крики, которые свидетельствовали о том, что Бориску лупцуют ремнем.
      Вечером Борискина мама позвонила моей. Позвонила, как я понял потом, чтобы не только рассказать обо все случившимся, но и поинтересоваться, не находил ли я денег под камнями. Мама сказала, что денег я не находил, а я покивал в ответ, в подтверждение ее слов. Положив трубку мама мне поведала, что Бориска таскал деньги из карманов родителей, а потом незаметно от меня подкладывал их под камень, который в следующую секунду переворачивал.
      – Ну надо же… – изумился я.
      На том история и закончилась. Урок я из нее все же вынес – доверят людям, включая Бориску, надо поменьше.
      В следующие раз ремень коснулся Борискиной задницы через год.
      Дело было так.
      Мы только перешли в третий класс, на груди у нас блестели октябрятские звездочки и пионерские галстуки были совсем даже не за горами. Все было просто великолепно, кроме двух вещей: осень выдалась дождливая и в классе появился новенький. Если с осенью примириться кое-как было можно, то вот новеньким со зловещей фамилией Борзов – куда сложнее. Борзов был второгодником и отъявленным хулиганом, что, придавало его образу оттенок романтизма, но в то же время несло в себе очевидную угрозу. На себе я ее ощутил в первые же дни. Зажав меня по пути в столовую, Борзов приблизил к моему лицу свой рот и страшным (ну, мне так казалось) голосом заявил:
      – На завтрак булки. Свою отдашь мне.
      Булку пришлось отдать. Борзов на моих глазах сожрал ее, запил моим же чаем и вальяжно удалился. Бориска, добрая душа, поделился со мной своей булочкой – отдал всю! Потом, правда, выяснилось, что и у Бориски булок было две. Кто-то из класса заболел, а потому Бориска, быстро сориентировавшись, схватил лишнюю булку и припрятал ее в карман. Ее-то он и уступил мне великодушно.
      Странное я стал замечать где-то спустя месяц. В разговорах со мной Бориска не стеснялся в выражениях, говоря о своей ненависти к Борзову. Но как-то я заметил их о чем-то болтающих на перемене, потом еще раз… А спустя еще немного времени Борзов подвалил к нам перед последним уроком и с милой улыбкой спросил:
      – На компьютере поиграть хотите?
      Я аж вздрогнул. На компьютере? Еще бы!
      Но вслед за восторгом пришла подозрительность: на каких таких компьютерах да и вообще – с чего бы это? Бориска озвучил мои опасения:
      – Что за компьютеры еще?
      – Я знаю одну школу, – сообщил Борзов. – Так в ней новые компьютеры поставили.
      Мне друг рассказал, он там учится. Поехали?
      – А зачем нам с тобой ехать? – набравшись смелости спросил я.
      – Так одному скучно…
      Борзов сделал печальное лицо, от чего мне показалось, что говорит он чистую правду.
      – Ну поехали, – вдруг согласился Бориска.
      Я покосился на своего друга, но тот лишь задорно подмигнул мне:
      – А чего такого, Вадь? Поехали!
      И мы поехали.
      Ехали долго. На двух или трех автобусах. Дождь лил как из ведра. Мой пехор промок насквозь, а в кожаных сапожках на молнии вода хлюпала так, будто ее туда специально залили.
      В заключение всего я упал в глубокую лужу, полную грязи. Лужа простиралась на всю дорогу и обойти ее не представлялось никакой возможности – с одной стороны был дом, а с другой месиво газона, за которым была проезжая часть. Раскрытый дырявый зонт со сломанной спицей одиноко лежал на самом краю лужи.
      – Переплывем, заявил Бориска.
      – Да ты чего?… – я сделал шаг назад. – Давай лучше по газону.
      – С ума сошел? – Бориска покрутил пальцем у виска. – По колено ж в грязи будем!
      Давай, вставая на зонт и хватайся за палку, а я тебя сзади обхвачу. Отталкивайся, отталкивайся!
      Я оттолкнулся. Зонт проскреб по асфальту, резко затормозив, а мы полетели прямо в грязную лужу. Я естественно полетел первым, а Бориска приземлился уже на меня.
      Итог падения был очевиден. Из лужи я поднялся грязным настолько, насколько вообще можно быть грязным, извалявшись в жидкой мешанине. Бориска же лишь отряхнул с себя несколько капель…
      Когда мы подошли к заветной школе, желание играть во что-либо исчезло у меня напрочь. Бориска же с Борзовым напротив были в приподнятом настроении – смеялись, шутили и выглядели как закадычные друзья. Мне оставалось лишь удивляться.
      Но еще больше я удивился, когда оказалось, что школа закрыта. Подергав за ручку входной двери мы немного потоптались на пороге, а потом пошли прочь. Но ушли мы недалеко: буквально у соседнего дома Борзов внезапно остановился, а вместе с ним остановился и Бориска.
      – Вы чего? – оторопел я. – Борь, пойдем!
      – А мы пришли! – просиял Борзов и пошел к подъезду. – Борь, не отставай!
      И Бориска, пожав плечами и слегка улыбнувшись, покорно пошел вслед за Борзовым.
      Не разговаривали мы после этого около месяца. Оказывается, с Борзовым они сговорились, чтобы подшутить надо мной. Как я добрался домой – уже и не помню.
      Но отчетливо помню то, что весь тот месяц, что мы с Бориской были в соре, сидел он с трудом.
      После этого случая, мы, пожалуй, по крупному больше никогда и не сорились. К мелким Борискиным пакостям я попривык и даже научился их предугадывать.
      В последующие годы жили мы душа в душу. И не было друзей вернее.
      В старших классах с Бориской нам особо делить и вовсе было нечего. Девочками он особо не интересовался, зато живо участвовал во всех моих историях с женским полом. В отличие от моего друга у меня к этому самому полу стабильный интерес появился классе в восьмом. Именно тогда и приключилась первая из многочисленных моих любовей, но это уже совсем другая история…
 

 
      Разыскивается девушка – Давай Мальчик, собираемся, – я заглянул в комнату, в которой мирно сопел пес.
      Услышав мои позывные, он вскочил сразу на все четыре лапы и, тряхнув головой, будто сбрасывая остатки сна, ринулся в прихожую.
      Дождь на улице прекратился, что не могло не радовать. Но, тем не менее, зонт я собой прихватил – на всякий случай.
      Выйдя из подъезда, я осмотрелся по сторонам, в попытке сообразить, в каком направлении лучше двигаться. Марина могла жить где угодно – вокруг стояли кварталы новостроек, в которых жили тысячи людей, у многих из которых имелись собаки. Фактически, мне предстояло искать иголку в стоге сена.
      Первым делом я решил наведаться на пруд, который находился буквально в пяти минутах ходьбы от моего дома. Вообще-то прудов было два, но один из них был настолько маленький, что в расчет его особо никто не брал. И потому, местные обитатели так всегда и говорили: на пруд. Пруд был выбран мной не случайно.
      Сколько я жил в своем районе, столько я, каждый раз проходя мимо пруда, видел там стаи собачников. По всему периметру водоема была довольно внушительная "зеленная" территория, на которой четвероногие питомцы могли носиться, без риска быть сбитыми машиной. Дойдя до пруда, я отпустил Мальчика с поводка, о чем тут же пожалел. Целая свора собак кинулась к нему навстречу, в предвкушении нового знакомства, а мне оставалось лишь стоять и безучастно наблюдать за происходящим.
      Спустя минуту, я понял, что вся эта кутерьма вокруг Мальчика мне даже на руку, так как многочисленные хозяева тут же бросились к собачьей кутерьме, в попытках оттащить своих чад от незнакомого пса. К тому же в поле моего зрения оказалось сразу не меньше пятнадцати собак. Я стал судорожно всматриваться в толпу, а заодно и в друзей наших меньших.
      Никого, даже отдаленно похожего на моего Мальчика я найти не смог. Среди собак, естественно.
      Подождав, пока суматоха утихнет, я отловил своего пса, и, посадив его на поводок, решил сделать пару другую кругов вокруг пруда. Но эта прогулка ровным счетом ничего не дала – подходящих под описание Марины девушек мне вычислить не удалось, как ровно и собак, похожих на Мальчика.
      Пруд пришлось покинуть.
      Честно говоря, на него я и возлагал свои надежды, так как перспективы таскаться по окрестным дворам мне абсолютно не хотелось. Но другого выхода теперь не было.
      Мысленно разбив окружающий мой дом район на квадраты, я принялся методично обходить их один за один. Занятие это было весьма нудное и неспокойное – Мальчик постоянно рвался с поводка, но отпускать его в чужих дворах я не решался. Одно дело на пруде, где все прекрасно обозревалось, да к тому же была куча других собак, от которых Мальчик вряд ли бы наше в себе силы оторваться Чужие же дворы – потемки.
      Мальчик то рвался вперед, то наоборот резко останавливался, чтобы понюхать очередной заинтересовавший его предмет. Поэтому мне приходилось, то стоять по нескольку минут на одном месте, то, наоборот, бежать как угорелому.
      Первый час моих хождений ни к чему не привел. Но отчаиваться, а уж тем более отступать от задуманного я не собирался. После угроз, которые мне пришлось выслушать в свой адрес, другого пути у меня просто не было. Найти эту загадочную Марину теперь было просто необходимо.
      И тут в голову мне пришла прекрасная идея – я ведь и сам могу приманить Марину к себе. И сделать это весьма просто.
      Я тут же отпустил Мальчика с поводка. В этом был мой план. Вернее, не только в этом. А еще и в том, чтобы ходить и постоянно звать Мальчика. Марина вполне могла услышать знакомую собачью кличку и обратить на меня внимание.
      И это сработало!
      Но, правда, не сразу. Примерно с пол часа я ходил и звал Мальчика, который, похоже, понял, что подходить ко мне совершенно не обязательно, а потому, к моему удовольствию, наоборот метался где-то вдалеке от меня.
      – Ребенка потеряли? – вдруг услышал я у себя за спиной.
      Я обернулся и увидел старушку, в глазах которой застыла такая тревога и скорбь, что мне стало непосебе.
      – Почему ребенка? – не сразу сообразил я.
      – Ну мальчика же все зовете… – старушка чуть не прослезилась.
      – Ааа… – до меня наконец дошел смысл ее вопроса. – Да нет, что вы! Это я собаку зову.
      – Собаку? – удивилась пожилая женщина.
      – Ну да, собаку, – подтвердил я.
      Глаза старушки тут же высохли, а выражение лица из скорбного превратилось в злобное.
      – Совсем вы со своими собаками с ума посходили!
      Вступать в дискуссии никакого желания у меня не было, а потому я решил быстренько закруглить зарождающуюся перепалку и продолжить свое шествие.
      – Извините, но я спешу.
      – Спешит он! – прошамкала старушка. – Бога бы побоялись!
      – Чего? – насторожился я.
      – Того, – хамски ответила она. – Собаку мальчиком назвать! Это животное!
      Махнув на старушку рукой, я пошел дальше, раздувая про себя над ее словами.
      Упреки про клички некоторых собак я слышал и раньше. В основном они касались собак с человеческими именами. В институте нам это объясняли, когда мы штудировали христианскую философию: животным в христианской традиции давать человеческие имена нельзя, да и вообще греховно. И чего это эта Марина так своего щенка назвала?…
      Миновав пару дворов и отойдя подальше от места дислокации старушки, я вновь принялся выкрикивать слово "Мальчик".
      И, о, чудо!
      В ответ моему "Мальчик" словно эхо, где в другом конце двора раздалось чье то чужое, но тоже "Мальчик".
      На это чужое "Мальчик" пес отреагировал моментально. Сломя голову он побежал на голос и тут я увидел обладательницу этого самого голоса. Недалеко от детской площадки стояла девушка, которая по всем описаниям вполне подходила под разыскиваемую мною особу.
      Внезапно, она повернула голову в мою сторону и помахала рукой.
      – Боря!
      Вот те раз. Почему она Бориску-то зовет… – удивился я Тем временем Марина двинулась в моем направлении.
      Я уже мог различить ее лицо, на котором застыла счастливая улыбка. Но внезапно эта улыбка слетела с ее губ. Она поняла, что перед ней не Борис.
      – Извините, – она смутилась. – Я вас перепутала…
      Она посмотрела на Мальчика, который крутился у ее ног.
      – Я думала, что это Мальчик – мой бывший щенок…
      – Он и есть, – ответил я.
      Вот как?- Марина удивленно вскинула брови.
      Она действительно была красивой. Точно такой, как ее и описывал Бориска. Даже еще красивее. Темные волосы спадали на плечи, струясь по ключицам. Аккуратный овал лица с карими, практически черными глазами. Точеная фигурка. Во всем ее облике было что-то неуловимо восточное или мне просто так показалось…
      – Меня зовут Вадим, – представился я.
      – Очень приятно. Марина, – растерянность все еще читалась на лице. – А где Борис?
      Я ожидал любого вопроса, но не этого.
      – Борис? – переспросил я.
      – Да, Борис. Почему с мальчиком гуляете вы?
      – А вы разве не знаете?
      – Нет.
      – Борис сегодня рано утром улетел на месяц в командировку.
      В глазах у нее застыл вопрос. Она явно что-то хаотически пыталась сообразить, поймать какую-то мысль, но это ей никак не удавалось. Мальчик продолжал тереться о ее стройные ноги, скрытые дорогими джинсами.
      – Ладно, – она резко вскинула голову. – Извините, мне пора…
      – Эээ нет, – я схватил ее за руку, но она тут же выдернула ее, кинув на меня испуганный взгляд.
      – Вы что?
      – Подождите, – я подбирал слова. – Мне нужно с вами поговорить. Ведь я именно вас и искал.
      – Зачем? – она скрестила руки на груди, давая понять, что готова слушать.
      – Понимаете, Марина, на меня сегодня напали. Требовали деньги. Я, откровенно говоря, не совсем понимаю о чем идет речь. Я думал, что вы мне поможете как-то в этом разобраться…
      – Я? С чего вы взяли?
      – Я подумал…
      – Борис вам все рассказал, – внезапно прервала меня она.
      – Нет, – настала моя очередь удивиться. – Рассказал что?
      – Значит, вы не в курсе… Что за люди на вас сегодня напали?
      – Славик с Вованом, – ответил я, будто Славик и Вован были моими лучшими друзьями.
      – Что сказали? – голос ее звучал резко.
      – Сказали, что, если завтра деньги не отдам, то все… И просили передать, чтобы бабе какой-то привет передал,- пожал я плечами.
      – Считайте, что передали.
      Я послушно кивнул.
      – Так значит, вы говорите, что Борис уехал?
      – Уехал, – эхом отозвался я.
      – Этого следовало ожидать, – она тяжело вздохнула. – Я с самого начала на него не надеялась, но не думала, что он так поступит. Не только со мной, но и с вами…
      – Вы это о чем?
      Страх медленно, но верно начинал оккупировать мое сознание.
      – Они вас за него приняли. Небось, по собаке определили.
      Значит моя догадка оказалась верной. Нужен этим костоправам был совсем не я, а Бориска. Но чем он-то мог провиниться?
      – А Борю-то за что?… – спросил я предательски сиплым голосом.
      – За что? – она посмотрела на меня так, будто я спросил какую-то несусветную глупость. – Ах, он же вам ничего не сказал.. Вот сволочь. Вы его друг?
      – Да, – ответил я. – Еще со школы.
      – Вы бы получше себе друзей выбирали, Вадим.
      – Спасибо за совет.
      Возникла неловкая пауза. Но мне было совершенно очевидно, что Марина должна как-то объясниться и рассеять, в конце концов, туман, который сгустился вокруг моей скромной персоны.
      – Пойдемте ко мне? – я заметил, что голос ее стал мягче.
      – Пойдемте.
      Предложение это было как нельзя кстати, так как продрог я к тому времени уже основательно, да и с небо начинало накрапывать. Мы вошли в подъезд стандартного блочного дома, который был точь-в-точь как тот, в котором жил и поднялись на одиннадцатый этаж. Марина довольно долго капалась в сумочке в поисках ключей, которые в итоге, выудила из кармана куртки.
      – Всегда забываю, куда засовываю, – откомментировала она.
      – Бывает… – ответил я, чтобы хоть что-нибудь ответить.
      Марина жила в однокомнатной квартире, впрочем, весьма хорошо обставленной.
      Мебель была совсем даже не дешевой. Повсюду была напичкана техника.
      Пока я снимал плащ с ботинками и мыл руки, Марина поставила чайник и крикнула мне из кухни:
      – Вадим, вы есть хотите?
      Есть я хотел, но ради приличия отказался. Тем не менее Марина наделал бутербродов. Уселись на кухне. И Марина начала рассказывать…
 

 
      История Марины, рассказанная ей самой Школу Маринка Вьюгина заканчивала в небольшом городке в Тверской области. В городке этом она родилась и жила вместе с отцом, матерью и старшим братом Пашей.
      Училась Марина хорошо, и все шло к тому, что в одиннадцатом классе ей торжественно вручат золотую медаль.
      Не вручили.
      Виной тому была любовная история, будоражившая маленький городок еще ни один месяц после своего окончания.
      А случилась любовь как раз между одиннадцатиклассницей Мариной и человеком по имени Валя и по прозвищу Скок, что на блатном жаргоне значило "мелкая кража".
      Валя Скок был известен всему городу как отпетый хулиган и был старше Маринки на шесть лет. О существовании Скока в природе Маринка, конечно, знала, но в подробности не вдавалась ввиду того, что девушкой она была приличной и всякие подозрительные типы ее не интересовали. К тому же, о деятельности Скока она знала из местного фольклора, так как промышлял он кражами в подростковом возрасте, потом служил в армии, а когда вернулся, то надолго в родном городе не задержался, а уехал гастролировать по городам и весям любимого края и прилегающих к нему областей.
      И вот, в ту злополучную весну, когда Маринка готовилась к выпускным экзаменам, Скок объявился в городе.
      Слухи о его возможном возвращении появились еще за несколько недель до материализации самого виновника переполоха в родных пенатах. Кто-то говорил, что видел Вальку в соседнем городе и он, будто бы, стоял с какими-то подозрительными мужиками у пивного ларька и обсуждал очередное преступление. Другие утверждали, что Валька и вовсе уже давно в городе, но инкогнито. Третьи отмахивались от этих версий и уверяли, что ни в их городе, ни в соседних городах Скока нет, а находится он сейчас в Москве, где действительно что-то затевает.
      Ближе всего к истине были третьи, но ошибались они в местоопределении нынешней дислокации Вальки Скока. Был он не в Москве, а в Питере.
      Сразу после армии Валька вернувшись в городок своего детства и юности, осмотрелся и понял, что здесь ему делать больше нечего. Работы не было никакой, впрочем работать он и не собирался, а руководствовался иной логикой: раз нет работы, то и денег у людей нет, а, значит, и воровать не у кого.
      И Валька подался в Москву.
      В столице он никого не знал, но это его не страшило. Амбиций у Скока было столько, что хватило бы на десятерых.
      Сняв комнатку в Нахабино, Скок перешел к первичной разведке – он ездил на московские вокзалы, присматривался, принюхивался. Пару раз вытаскивал кошельки у незадачливых граждан, которые мешкались у касс. Но это все было мелочью. Так подволачивал. А Вальке хотелось уже чего-то большего, нежели просто тырить бумажники у лохов. И он решился. Решился на первое серьезное дело.
      Как обычно, свою роль сыграл случай. Крутясь у билетных касс Скок случайно услышал телефонный разговор между хорошо одетым господином и его невидимым собеседником. Господин нервно сжимал трубку мобильного телефона в изнеженной руке и старался говорить как можно тише, то и дело прикрывая рот ладонью. До Скока долетали лишь отдельные фразы.
      – Да, да, я вас понял… Нет, я думаю, так будет лучше… Я беру на завтра…Все будет в сохранности… Не волнуйтесь…
      Услыхав подобные пассажи, Скок смекнул, что из этого разговора вполне можно сделать далеко идущие выводы. И он их сделал. Хотя ничего конкретного хорошо одетый господин не сказал, но одно было ясно совершенно четко – завтра он что-то повезет и это что-то имеет ценность.
      Действовать надо было стремительно. Исхитрившись, Скок пристроился прямо за господином, и, тем самым, заполучил возможность узнать на какой поезд и на какое время гражданин берет билет.
      Остаток дня Валька провел, что называется, на нервах. Все ходил по вокзалу кругами, а где-то около девяти выудил, на нервной почве, из кармана зазевавшейся тетки, туго набитый кошелек.
      Ночь почти не спал. Все думал.
      На следующий день Скок приехал на вокзал за два часа до отъезда хорошо одетого господина. На голове у него была нелепая панама, а глаза закрывали темные очки.
      Он встал у электронного табло и стал терпеливо дожидаться, когда на нем высветиться путь, с которого должен будет отправиться нужный ему поезд. Как только с номером пути все стало ясно и поезд медленно въехал в положенную ему колею, Скок проследовал к вагону, в который вот-вот должен был зайти его клиент.
      К радости злоумышленника, господин не опоздал, а пришел наоборот чуть пораньше.
      Он предъявил билет и зашел в вагон.
      До отправки поезда оставалось не больше двух минут. Скок знал, что делать. Он подбежал к проводнице, которая уже готовилась закрывать дверь, и слезливо прокричал:
      – Тетенька! Пожалуйста! Мне только до следующей станции. Сто рублей?
      – Давай быстрее, – недовольно проворчала проводница, выдергивая из руки Скока сторублевую купюру.
      Он оказался в заветном вагоне. Номер купе господина он знал, благо успел рассмотреть его билет еще вчера, у кассы. Особых проблем возникнуть было не должно: господин ехал один в СВ, а это значило, что надо было просто дождаться, пока он выйдет, например, в туалет.
      Скок затаился в тамбуре, приникнув лицом к грязному стеклу. И вот, наконец, дверь купе господина отворилась и он двинулся прямо в строну Скока. Тот от неожиданности еле успел одернуть морду от стекла, но в последний момент заметил, что в руках господин несет небольшой чемоданчик.
      – Плохо, – отметил про себя Скок.
      Это значило только то, что ту самую загадочную ценность господин повсюду носит с собой и не расстается с ней даже в туалете. Но Валька был не из тех, кто привык отступать.
      С собой, так с собой. Тем хуже для него.
      Скок дождался, пока объект скроется в туалете, а затем выскользнул из своего убежища и мелкими перебежками добрался до купе господина. Умелым движением он вскрыл замок и оказался внутри. Теперь он дожидался, когда господин вернется.
      Долго ждать не пришлось. Ручку на двери опустилась вниз, и хорошо одетый господин предстал перед ним во всей красе.
      – Ты кто такой? – спросил он, уставившись на Скока.
      – Закрой клюв, – вместо ответа прошипел Валька. – Давай сюда чемодан.
      В руке у Скока сверкнул ножик.
      Но вместо того, чтобы испугаться и отдать свои пожитки, как на то рассчитывал Валька, господин абсолютно спокойно достал из-за пазухи пистолет системы Макарова и направил его на Скока.
      – Чего й то?… – оторопел Скок.
      – Сажало убери, макля, – потребовал вошедший.
      Скок послушно убрал нож, все еще не понимая, что же это такое происходит.
      – Обхезался, – усмехнулся господин. – Хотел угол отвернуть и так быстро обхезался.
      Он засмеялся.
      Скок тоже нервно захихикал.
      Господин, тем временем, уселся на край диванчика и уставился на Скока.
      – Я бы тебя, падло, сейчас с майдана спустил, да не могу – чистым доехать надо, – он кивнул на чемодан.
      Скок понимающе закивал.
      В голове у него все путалось. На легкий шмон господин оказался вовсе не господином, а каким-то урлаком, ботающим по фене. А это могло означать только одно – он, Скок, попал в большие неприятности. Долго подтверждения этой догадки ждать не пришлось. Урлак-господин ткнул его кулаком в бок и сказал:
      – Слушай сюда, ласкун крученый. Поедешь со мной до Питера. Попробуешь соскочить – засобачу в момент. Вообще, конверт тебе уже обеспечен, но я тебе не прокурор.
      Короче, ты рога свои сунул явно не в то стойло – так что извиняй.
      Скок сглотнул слюну, которая обильно скопилась у него в ротовой полости, и замкнулся.
      До Питера ехали молча. Урлак-господин пару раз говорил с кем-то по мобильному, но про Вальку не упоминал, что того лишь еще больше настораживало.
      На вокзале их встретил какой-то шкет в кепке, надвинутой так, что лицо его разглядеть было практически невозможно. Но приехал этот шкет, как выяснилось буквально через пару мнут, на такой тачке, что Скоку и не снилась.
      – Этого куда? – поинтересовался шкет у урлака-господина.
      – С нами до конца пойдет. Пусть Папа с ним разбирается.
      Скоку совсем поплохело. Отчего-то ему казалось, что этот самый папа и разбираться с ним не станет – просто достанет пистолет и пристрелит на месте.
      Мысленно Валька за время пути несколько раз попрощался со своей неказистой жизнью и даже тихонько всплакнул, пока никто не обращал на него внимания.
      Наконец приехали. Это был и ни Питер вовсе, а какой-то пригород с коттеджной застройкой. Машина резко затормозила у одного из особняков, и Скоку было приказано выгружаться. Огромные ворота медленно разъехались, и джип, в котором оставался один только шкет, въехал во владения неизвестного пока Скоку хозяина.
      Урлак-господин подтолкнул Вальку в спину:
      – Пошел!
      В дом его никто, естественно не пустил. Как только ворота закрылись, двое здоровых пацанов зажали его с двух сторон и замерли на месте.
      – Пока тут ждать будешь. А там как Папа решит.
      – Хорошо, – отозвался Скок, помирая со страха.
      Папа вышел где-то через пятнадцать минут.
      Тот, кого урлак-господин называл Папой оказался приземистым субъектом с ярко выраженной кавказской внешностью. Одет он был в дорогущий костюм, и, если бы Скок на тот момент разбирался в самых шикарных марках, то он непременно бы оценил весь размах личности Папы. Ибо костюм тот был от Brioni и стоил не меньше двадцати тысяч долларов.
      Запах, который исходил от папы, показался Скоку вообще каким-то божественным благовонием. Сам он такого никогда не нюхал ибо до этого момента он просто нигде и не мог обонять арабский элитарный парфюм Dehan Al Oudh Manasek Perfume Oil по цене от тысячи долларов за миллилитр.
      Папины ботинки ослепляли. Скок смотрел на них и все никак не мог понять, из чьей же кожи они сделаны? Да и как он мог догадаться! Бедный деревенский Скок! Ну откуда ему было знать, что на Папиных ногах в тот исторический миг были полуботиночки от J. M. Weston, той самой марки, что является эксклюзивным производителем обуви для французской конной жандармерии и республиканской гвардии.
      Одним словом, Папа был шикарен.
      Остолбеневший от невиданного зрелища Скок застыл на месте как вкопанный и лишь изредка моргал глазами, которые зафиксировал на папином челе.
      – Ты кто? – кратко поинтересовался Папаю – Скок, – представился Скок.
      – Звать как?
      – Валентином.
      – Вот что Валья-Валэнтына, – с жестоким кавказским акцентом произнес Папа. – Ты очэн плоха поступил. На Пэтрушу с ножом пошел!
      Папа кивнул в сторону господина-урлака.
      – Да я ж, я ж… – начал заикаясь оправдываться Скок и тут же получил удар от одного из Амбалов, что стояли по бокам.
      – Ты папу нэ пэрэбивай… – философски подытожил Папа.
      – Есть, – ответил Скок отчего-то на армейский манер.
      – Сматры-ка, – рассмеялся Папа, – Ест говорит!
      Он подошел к Скоку еще на несколько шагов поближе и спросил:
      – Военный?
      – Из армии только…
      – Это харашо, что из армии, – протянул Папа и начал прохаживаться взад-вперед, источая свой божественный аромат. – Если из армии, значэт умират нэ страшно будэт…
      – Да я ж… – опять открыл было рот Валька, но спохватившись, что Папу перебивать никак нельзя, тут же умолк.
      Папа, похоже, Скокову понятливость оценил.
      – Вижу, Валья, умэрат ты савсэм нэ хочэш. Жить хочэш… – он хитровато улыбнулся.
      – Хочу, – яростно закивал головой Скок.
      – Это правэльно, Валья, это правэльно, – Папа перестал ходить. – Сдэлаещь для мэня одно дэло – будэш жить.
      Само собой Скок на все был согласен. Да и дело-то было плевое. Папа попросил подвалить к какому-то уркагану и выбить из него бабки. А если будет сопротивляться- то замочить.
      Валя же и бабки выбил и замочил.
      Так он попал в папину команду. На самом деле Папу звали Иосифом или просто Сосо.
      Был он авторитетом и держал в Питере половину рынка алкоголя. Хотел и вторую держать, но не мог. Когда Валька у него как-то поинтересовался, отчего же вторую-то половину, мол, к рукам-то не прибрать, Сосо ему ответил:
      – Втарую половину, Валья, другие дэржат и с ними сорытся никак нэльзя. Власт ест власт…
      Через год работы у Папы Скок поднялся по иерархической лестнице настолько, что стал личным телохранителем Сосо и его порученцам по особо важным делам. Папа по достоинству оценил беспредельность Скока в решении вопросов, которые касались непосредственно интересов хозяина.
      И вот, через два годы работы у Сосо, Скок решил наведаться в свой родной городок.
      Приехать, так сказать, туда на белом коне, победителем.
      И приехал.
      Когда кавалькада бронированных автомобилей въезжала в маленький провинциальный городишко, местные старожилы перекрестились, ибо показалось им, что на дворе снова сорок первый год, а город занимают немецкие танки.
      Медленно вереница черных джипов проехала по главной улице, чтобы все успели оценить метаморфозы, произошедшие со Скоком. Сам он сидел на переднем сиденье самого первого джипа и взирал на суету вокруг с видом отрешенным и невозмутимым.
      Подъехав к дому, в котором он когда-то проживал, Скок вылез из машины, поприветствовал сидящих у подъезда старушек и всунул каждой из них в морщинистую руку по стодолларовой бумажке. Бабки доллары видели в первый раз в жизни, а потому широту Скокова жеста не поняли.
      – Как был скотом, так и остался, – сказала одна из них, когда Валька скрылся в подъезде. – Нет бы денег дал, а то сует фантики какие-то. Сволочь.
      После этих слов бабки все разом демонстративно разорвали свои стодолларовые бумажки и выкинули в близстоящую урну, чем вызвали недоумение у охранников, оставшихся возле подъезда охранять автомобили.
      Скок тем временем поднялся на четвертый этаж, позвонил в родимую квартиру и упал в объятия матери с отцом, которые Скока любили, кто бы там про него что не говорил.
      Ну а вечером Скок вышел, а вернее выехал, на променад.
      Именно во время этой прогулки он и заметил Маринку, которая в тот еще не самый поздний час решила пройтись на свежем воздухе и повторить про себя некоторые правила русского языка – экзамены-то в школе были уже не за горами!
      Конечно, у Скока к его двадцати двум годам было уже столько женщин, сколько у иных не будет, проживи они хоть двадцать две жизни подряд. Но вот любви не было.
      К женщинам он относился исключительно как средству для снятия полового напряжения и не более того. Да и окружали его все больше по жизни дешевые, а потом и не самые дешевые, но все же шлюхи.
      И тут он увидел Маринку.
      Надо сказать, что тот злополучный вечер Маринка выглядела действительно достойно.
      Просто и скромно одетая, она шла с распущенными волосами, которые колыхал легкий весенний ветерок. Платьице на ней было не то чтобы слишком короткое, но и не то, чтобы уж и слишком длинное. Лицо было практически не тронуто косметикой.
      В первый момент Скоку показалось, что он увидел ангела. На фоне всех тех шмар, что крутились вокруг него все эти годы, Маринка действительно могла сойти за существо происхождения неземного и, возможно, даже божественного. Скок не мог оторвать от нее глаз. А Маринка, казалось, и не замечает, что за ней медленно, с той же скоростью, что и она, движется громадный черный джип.
      Брутальность Скока куда-то улетучилась. Он ехал и никак не мог решить, с чего ему начать. Но, собравшись с силами, он все начал:
      – Ты..это..как там..
      Маринка удивленно повернула голову на нечленораздельное мычание.
      – Вы это мне?
      – Типа да! – обрадовался Скок, что его заход сработал.
      – Вы что-то хотели? – Маринка рассматривала парня за рулем джипа и прекрасно понимала, кто это…
 

 
      Маша – Так зачем же вы с ним познакомились, если знали что это за человек? – я удивленно смотрел на Марину.
      Но ответить она не успела, так как у меня зазвонил мобильный телефон. Звонила Маша, которая потеряла меня, и о которой я совершенно позабыл, не сообщив даже, что не появлюсь сегодня на кафедре.
      Ну, раз позвонила, то самое время сказать несколько слов и о ней, о Маше…
      С Машей я познакомился год назад. Случилось это на юбилее отца, который отмечался в небольшом кафе недалеко от нашего дома. Помимо всякой разной родни отец пригласил и своих старых друзей, бывших, по большей части, сотрудниками все того же Пятого управления, в котором служил и он сам. Многие из них пришли с женами.
      Когда я впервые увидел Машу, я подумал, что она тоже жена. Рядом с ней все время находился презентабельного вида мужчина лет пятидесяти, который вполне сходил за ее мужа. Про себя я еще тогда отметил, что жену себе он нашел ничего себе – красавицу, да еще лет на тридцать младше его самого.
      Несмотря на то, что в моем сознании Маша фигурировала как чужая жена, оторваться от нее я не мог, как себя не заставлял. Да и посадили их за столом прямо напротив меня. Так что я мог не только рассматривать эту красивую девушку, но и беседовать с ней. Чем я и занимался.
      Сначала мы перекидывались ничего не значащими фразами, а потом, слово за слово, выяснили, кто где учился и разговор перешел в чисто профессиональную плоскость.
      Оказалось, что Маша была выпускницей философского факультета МГУ, а нынче трудилась в одной небезызвестной пиар-конторе, занимавшейся раскруткой региональных политических деятелей.
      Мужчина рядом с Машей никак на наши разговоры не реагировал, все больше болтал с моим отцом и с другими бывшими коллегами, многих из которых не видел уже несколько лет. Иногда он поглядывал на меня и как-то странно улыбался. В эти моменты я прятал глаза, и чувствовал, что начинаю краснеть.
      Между собой они почти не общались. Лишь изредка она спрашивала его, не подложить ли ему в тарелку салата или еще немного горячего. При этом обращалась она к нему ровным счетом никак.
      Где-то ближе к середине вечера, Машин спутник встал и начал со всеми прощаться, ссылаясь на то, что просто вынужден покинуть столь прекрасную компанию ввиду неотложных дел. Я уже собирался расстроиться по поводу того, что остаток празднества мне придется сидеть и слушать бесконечные воспоминания коллег отца о днях их службы, как произошло то, чего я никак не ожидал.
      – Вадим, – обратился он ко мне, – я буду крайне признателен, если по завершению сего мероприятия вы проводите мою дочь домой. Договорились?
      Сначала я не понял, о ком он. Родительская принадлежность всех присутствующих на юбилее несовершеннолетних детей мне, казалось, была вполне ясна. И тут до меня дошло. Это же он о Маше!
      – Ну конечно! – ответил я после несколько затянувшейся паузы, во время которой заговорческая улыбка не сходила с его губ. – Конечно провожу! С удовольствием!
      Машу я проводил, а уже на следующий день мы встретились снова. Через неделю стало очевидно, что мы, вроде как, встречаемся.
      Встречи наши с Машей происходили с завидной регулярностью, в основном у меня.
      Жил я, благо, один, так как родители уже как несколько лет проживали в просторной трехкомнатной квартире, которая осталась в наследство от маминой тетки. Обычно мы где-нибудь гуляли или ходили в кино, а потом заезжали ко мне и занимались тем, чем обычно занимаются любящие друг друга молодые люди, оказавшись вдвоем в замкнутом пространстве с наличием раскладного дивана.
      В постели Маша была нежна и внимательна, но чуть ли ни каждый раз, когда мы начинали заниматься любовью, у меня перед глазами появлялось разгоряченное тело Ульяны Игоревны. Я всячески отгонял от себя эти видения и внутренне обещал себе, что завтра же с методисткой порву. Но на следующий день, приходя на кафедру и встречаясь с ней взглядом я понимал, что прежде чем мы уйдем с работы, какое-то время обязательно будет проведено в ее маленьком кабинете.
      Так продолжалось примерно полгода.
      А потом умер муж Ульяны Игоревны.
      Первые две недели после этого события она ходила сама не своя, принимая соболезнования от все, кто встречал ее на своем пути в институтских коридорах. А потом ее прорвало.
      Я как обычно собирался домой, после прочитанных лекций. Завибрировал мобильный телефон. Вообще-то я ждал сообщения от Маши, с которой мы в тот вечер договорились сходить в какое-то модное кафе, в котором побывали уже все ее подружки. Но сообщение было от Ульяны Игоревны. Суть его сводила к тому, что я немедленно должен приехать к ней домой, либо она за себя не отвечает.
      Ульяна Игоревна действительно была дома, так как простудилась и теперь бюллетенила. Решив, что смс-сообщением тут не отделаешься, я набрал номер своей великовозрастной любовницы и стал ждать, пока нас соединят.
      Трубку она взяла после первого же гудка.
      – Приезжай, слышишь! Немедленно приезжай! – тут же истерично закричала она.
      – Да что случило-то?
      – Я тебе сказала – приезжай! Или пожалеешь! Или.. или… – она не закончила, так как зашлась рыданиями.
      – Хорошо, через час буду, – пообещал я и нажал клавишу отбоя.
      После я этого я сразу же перезвонил Маше и честно признался, что вынужден поехать домой к нашей методистке Ульяне Игоревне. Но соврав, само собой, о причине этого вынужденного визита:
      – Маш, она заболела, попросила кого-нибудь приехать помочь ей с продуктами…
      – А ей что помочь некому? – недовольно спросила Маша.
      – Некому, – со скорбью в голосе ответил я. – Я ж тебе говорил, что у нее муж недавно умер. А больше никого у нее нет…
      – Ну ладно.. – Маша была явно рассержена. – Позвони как освободишься.
      Я пообещал, что обязательно позвоню, и поспешил к Ульяне Игоревне, до которой, к слову, надо было еще доехать. Жила она в районе Митино, а это предвещало нелегкий путь. И я не ошибся. Автобус я ждал минут тридцать, а потом еще около часа тащился по пробкам. За это время обе моих женщины успели позвонить мне по несколько раз, в попытке выяснить где я нахожу. Обеим, впрочем, я отвечал одно и тоже.
      Час в автобусе показался мне вечностью. В портфеле у меня лежал журнал "Вопросы философии" с последней статьей Окуницына, но достать его не представлялось никакой возможности – я был зажат со всех сторон. Не зная чем себя занять, я углубился в свои размышления. Думал я об Ульяне Игоревне, с которой мне предстояло разговаривать. Думал я о Маше, которая будто что-то подозревала.
      Думал я об Окуницеве… Обо всех понемножку.
      Наконец автобус дополз до нужной мне остановки. Протиснувшись сквозь толпу, я вынырнул на улицу, тут же попав обеими ногами в глубокую лужу не то грязи, не то цемента.
      И не Былов этом ничего удивительного – вокруг шла стройка. Мне казалось, что в Митино уже все давным-давно было построено, но я жестоко ошибался. Новые дома возводились буквально со всех сторон. Вынув из кармана бумажку с адресом Ульяны Игоревны, который я перед выходом узнал у секретаря на кафедре, я озадаченно покрутил головой, пытаясь определить нужное мне направление. Но однообразность пейзажа и обилие строительной техники делали это практически невозможным.
      Пришлось обращаться к народу.
      И народ помог. Тут же бойко стал указывать как пройти, где лучше обогнуть стройку, мимо какого магазина проскочить… Был бы я террористом, то за пять минут смог бы выяснить все об инфраструктуре района и путях отступа из него, после свершения злодейского акта. Никак, никак люди не перестоятся – все выкладывают первому встречному. А надо ли перестраиваться-то?…
      С этими мыслями я дошел до подъезда Ульяны Игоревны и позвонил в домофон.
      – Это ты? – услышал я знакомый голос.
      – Я, – подтвердил я, не зная, правда, кого сама Ульяна Игоревна имеет ввиду.
      Но ввиду она имела именно меня.
      Я не успел закрыть за собой входную дверь, как пожалел, что поддался на этот дешевый женский трюк – выдавить из себя слезу, надавить на жалость. Ульяна Игоревна устроила концерт. Даже не концерт, а некое шоу, с падениями на пол, разрыванием на себе шелкового халатика, морем слез, океаном проклятий и целой вселенной мольбы. Суть этого шоу сводилась к тому, что теперь она осталась совсем одна и, если мне взбредет в голову ее бросить, то она расскажет всем, чем мы с ней занимались и кто я вообще такой.
      – А кто я такой? – недоуменно поинтересовался я, после того, как она озвучила эту свою идею.
      – Сволочь ты! – закричала Ульяна Игоревна. – Попользовался, значит, и все? И девке твоей я все расскажу.!
      – Ты думай, что говоришь! – пригрозил я.
      – А я думаю, Вадечка, думаю! – она театрально рухнула на диван и зашлась в рыданиях. – Я думаю! Я уже твоей Маше позвонила! Понял?
      – Чего? – на всякий случай переспросил я. – Что ты сделала?
      – Маше твоей все рассказала! Вот что!
      Я тут же набрал машин номер.
      – Больше мне не звони, – услышал я в трубке.
      Больше Маша ничего не сказала и отключилась.
      Прямо скажем, Ульяна Игоревна сама подписала себе приговор, рассказав все Маше.
      Теперь терять мне было нечего. Сплетен на кафедре я не боялся, а Маша больше не желал меня знать.
      Я молча встал, одел свой плащ и измазанные не пойми чем ботинки, прихватил портфель и под сопровождение громогласных рыданий несчастной одинокой стареющей женщины вышел прочь.
      С этого дня мы с Ульяной Игоревной больше не предавались плотским утехам, а отношения наши перешли в сугубо рабочую стезю. На кафедре она, конечно, никому ничего не рассказала, так что ту мне не пришлось испытать и толики неудобства, а вот с Машкой…
      К Маше я поехал в тот же вечер. Дверь мне открыл ее отец, сообщивший, что Маша видеть меня не желает. Но сам он был настроен куда более благодушно. Прикрыв за собой входную дверь, он вытащил пачку сигарет, закурил и принялся расспрашивать у меня, что же все-таки произошло.
      Я рассказал. Не совсем так, как все было на самом деле, но в принципе честно.
      Сокрыв истинный возраст методистки, я поведал, что, действительно, имел с ней связь, но было это до Маши. А она все представила вон в каком свете!
      – Ладно, попробую поговорить с ней, – пообещал мне Машин отец. – Но сейчас ты не лезь – без толку.
      С Машей мы в итоге помирились. Удалось мне ее уболтать и внушить мысль, что никого кроме нее у меня нет и быть не может. В сущности, это и было правдой.
      Ульяна Игоревна после этого случая как-то сразу постарела, что заметили все вокруг. Само собой, списывалось это на смерть ее мужа. И лишь я один знал, в чем причина ее увядания – я был для нее последней зацепкой за давно ушедшею молодость. Исчез, и годы тут же взяли свое.
      Извинившись перед Машей, что не сообщил ей о своем месте нахождения, я наспех с ней распрощался и вновь приготовился слушать Марину. Но прежде, я все же решил допытаться у нее, зачем же она вступила в разговор со Скоком.
      – Ты вы мне так и не ответили… – напомнил я ей, убирая мобильный телефон в карман.
      – Не ответила?
      – Ну да, про причины вашего общения с этим уголовником.
      – Да маленькая была, глупая… – Марина отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. – Вы лучше дальше слушайте.
 

 
      Продолжение истории Марины, рассказанной ей самой.
      – Прокатимся? – осмелев предложил Скок.
      – Это еще зачем?
      – Ну так… – снова смутился незадачливый ухажер.
      – Мне домой надо, твердо ответила Маринка и ускорила шаг.
      Но Скок был не из тех, кто привык так просто сдаваться. Он поддал газа и снова поравнялся с объектом своей внезапно вспыхнувшей страсти.
      – Не, ну погоди!
      – Нечего тут годить – отстаньте от меня!
      До Маринкиного дома оставалось буквально несколько метров, которые она преодолела почти бегом. Скок и глазом не успел моргнуть, как девушка забежала в подъезд и была такова.
      Ночью Скок не спал, все ворочался и вспоминал… Около трех вскочил – собрался ехать к ее дому… Но потом передумал, опять лег.
      Короче, проворочался он до утра, а как только взошло солнце, прыгнул в машину и поехал к Марининому дому – караулить.
      Долго караулить ему не пришлось. Около восьми Марина с портфельчиком вышла из своего подъезда и, улыбнувшись весеннему солнцу, направила свои стопы в сторону учебного заведения.
      Но Скок был наготове. Он высочил из машины, схватил девушку за руку и потащил в сторону джипа.
      – Отпусти! – Марина попыталась вырваться.
      – Вот еще!
      Скок вцепился в ее руку мертвой хваткой. Добыча была так близка, что он не собирался с ней расставаться не при каких обстоятельствах. А обстоятельства эти возникли достаточно скоро. Услышав Маринин крик, на улицу вышел ее старший брат Паша.
      Паша был хорош собой, спортивен и смел.
      Из подъезда он выскочил лихо, готовый убить любого, кто причинил вред его любимой сестричке. Любого, но не Скока. Напрягшиеся руки Павла в момент обмякли, как только он увидел, кто посягнул на Маринку.
      – Привет, Валь! – заулыбался он.
      – Здорово!- Скок узнал Павла, который был не намного младше его самого.
      Повисла небольшая пауза, после которой Скок ткнул пальцем в Маринку, а вернее в ее грудь:
      – Смотри, Паха, какая витрина! А!? И в твоем подъезде живет! А ты, гребень, вафли только ловишь хавальником! Да я и сам весь в дыму, в натуре – вальтанулся.
      Павел весь вспыхнул, но ответил:
      – Валь, так это сестра моя…
      Скок аж поперхнулся. Он -то помнил Пашкину сестру – бегала какая-то пацанка чумазая малолетняя по двору – шухер наводила. А тут выходит – она?
      – Ты чего задвигаешь, жмурик? – решил уточнить Скок на всякий случай, дабы избежать подвоха. А вдруг просто баба его, а он тут разводит его на заек.
      – Да правда, – Павел виновато улыбнулся.
      – Не гонит? – уточнил Скок у Маринки.
      – Нет, – противным голоском ответила она.
      Скок уставился на Павла.
      – А ты чего на улицу-то выскочил, Паха?
      – Воздухом подышать… – неуверенно начал Павлик.
      – Во зенки мажет! – рассмеялся Скок. – Ну чё? Зачалил я тебя?
      Павел неуверенно издал какой-то звук, близкий к смеху, но тут же снова стал серьезным. Он-то знал, что со Скоком надо всегда быть на чеку.
      В общем, разошлись друзьями – Павлик потопал домой, а Скок с Маринкой на джипе – к школе.
      Появление отличницы Маринки в компании отпетого уголовника вызвало целый шквал слухов и домыслов, которые сама виновница возникшего ажиотажа лишь подогревала.
      Маринка влюбилась и ничего не могла с собой поделать.
      И все знала, и все понимала – но вот справится с чувствами, захватившими ее, была не в силах.
      Одним словом, завалив все экзамены и не получив никакой медали она, плюнула на всех и вся и укатила со Скоком в Питер, где и зажила новой незнакомой ей жизнью.
      А потом Скока взяли. Срок впаяли – мама не горюй! Пять лет.
      А она осталась вроде как у разбитого корыта. Но только не тут-то было – Сосо, грязная свинья, тут же попытался взять ее в оборот. Она ему сразу приглянулась, как только Скок ее притащил из своего Мухосранска.
      В общем, пришлось ей лечь под Сосо или Папу, как они еще его называли.
      С ним она прожила почти все пять лет, а потом все – сбежала. Сбежала, потому что знала, что подходит к концу срок Скока, а это значит, что подходит к концу и ее срок пребывания на этом свете. Тут ведь законы какие – стала подстилкой- так и обращаться будут соответственно. Скок бы ей никогда не простил, что он под Сосо легла. А Сосо на нее плевать было по большому счету. Вот и получалось, что порешили бы ее по любому, и заступиться было бы некому.
      Но бежать Маринка решила не налегке, а прихвати с собой кое-какие важные бумаги, а именно дубликаты документов, касающихся винного бизнеса Сосо, который, к слову, был основным источником его доходов.
      Сосо гнал с Кавказа левое вино.
      Короче, Маринка смотала удочки, прихватив с собой целую сумку бумаг. Брала она все без разбора, опустошая ящики письменного стола Сосо, пока тот отсутствовал.
      Потом села в машину, сказав охране, что доедет лишь до ближайшего магазина. И только её и видели.
      Рванула она в Москву, где сняла квартиру, попытавшись отсидеться. Но они её вычислили. Они ее нашли. А к тому же и Скок, по ее расчетам, уже был на свободе…
      Нашли и начали требовать деньги.
      – Сколько, кстати? – поинтересовался я, хотя мне было совершенно безразлично – я знал, что сумма эта будет, в любом случае, заоблачная.
      – Пятьсот тысяч сам понимаешь чего, – ответила Марина.
      – Маловато, – с усмешкой ответил я.
      – Так оказалось, что бумаги-то не особо важные я прихватила, – объяснила Марина.
      – И деньги эти скорее так, за моральный ущерб и упокой души…
      Она горько усмехнулась и продолжила.
      В самый разгар событий она и познакомилась с Бориской. Сначала она ему ничего не рассказывала, а потом он как-то услышал телефонный разговор, и пришлось все выложить. Бориска побледнел, но деваться было уже некуда. Звонившие сказали, что хахаль ее теперь тоже в деле, раз спит с ней, так что теперь это и его проблема.
      Бориска до последнего дня обещал все решить, а накануне срока выплаты денег сделал то, что сделал – отдал Вадиму собаку, прыгнул самолет и скрылся в своей тундре.
      Закончив, Марина внимательно посмотрела на меня, словно искала подтверждения рассказанного. Но что я мог подтвердить? Конечно, ничего. Для меня вся эта чернуха была кадрами плохого фильма про российскую глубинку, которые теперь так любят снимать наши доблестные режиссеры.
      – Мрак, – только и сказал я.
      – Мрак, – согласилась Марина.
      – Послушайте, – в голове у меня зародился один не праздный вопрос. – А в милицию вы почему не обращались?
      – Как же не обращались! Обращались. Сама ходила- заявление писала. А сразу после этого меня тут же и встретили. Сказали, чтобы возвращалась и забирала или не только меня с Борисом грохнут, но и всех родственников вплоть до пятиюрдных братьев и сестер. Прямо при мне позвонили своим и сказали, что если через десять минут они не отзвоняться и окажутся в милиции, то…
      – Я понял, можно не продолжать…
      Марина замолчала, а потом, после недолгой паузы продолжила:
      – Но надо что-то делать. Теперь, когда он вышел из тюрьмы, он меня точно не отпустит. А откупиться не получится – сам понимаешь. Где взять такие деньги?
      Марина расплакалась, и мне пришлось потратить какое-то время на то, чтобы утешить ее и вернуть в состояние психологического равновесия.
      – Денег таких мы действительно не соберем – это факт, – я поправил ей волосы, которые спутались и теперь лезли Марине в глаза. – Но, думаю, выход есть. Вам надо скрыться. А я постараюсь разрешить проблему.
      – Да? – Марина заметно оживилась. – Но куда же мне ехать?
      – Куда угодно – главное подальше от Москвы и Питера.
      Сказав это, я почему-то подумал про тундру и Бориску, который так подло подставил меня под удар, скрывшись от нависших над ним проблем.
      Решено было, что до утра Марина останется в своей квартире, а с рассветом отправится в аэропорт и возьмет два билета до Владивостока.
      – Чем дальше, тем лучше, – пояснил я.
      Я же тем временем попробую что-нибудь придумать.
      Придумывать мне правда было нечего. Единственное, что приходило в голову – позвонить Машкиному отцу.
      Но сделать этого я не успел. Прямо у Марининого подъезда меня взяли. Мальчик рванулся с поводка и побежал куда глаза глядят… Больше я его не видел.
      Брали меня все те же Вован со Славиком. Разговоров никаких они не вили, а просто огрели по спине так, что я рухнул на бетонные ступени у подъезда, а потом погрузили мое беспомощное тело в джип, который тут же тронулся с места неизвестном мне направлении.
 

 
      На всякого мудреца довольно простоты…
      Ехали мы долго. За время пути я несколько раз успел заснуть и просыпаясь каждый раз пытался определить, где мы находимся. Но за окном была беспросветная осенняя ночь, да к тому же дождь заливал стекла с внешней стороны, что окончательно лишало меня возможности увидеть хотя бы знаки или указатели вдоль дороги, которые могли бы помочь мне сориентироваться.
      Приехали уже под утро.
      Джип остановился около особняка. Вован со Славиком вышли наружу, поприветствовали охрану и, дождавшись, когда ворота откроются, махнули водителю, давая понять, что тот может заезжать внутрь.
      Сомнения мои рассеялись окончательно – меня привезли в дом Сосо.
      – Выходи, – приказал мне Славик.
      Я вылез из машины, почувствовав невероятное облегчение – за время пути из джипа мне выходить не разрешали ни разу.
      – Иди отлей, – на сей раз обратился ко мне Вован.
      Я последовал за одним их охранников, который препроводил меня в туалет, который оказался самой обычной био-кабинкой.
      Потом меня еще какое-то время держали на улице, после чего затолкали в дом и велели подниматься на второй этаж.
      Одолев все еще несгибаемыми ногами довольно крутую лестницу, я очутился на втором этаже, который оказался одним большим залом.
      Было даже удивительно, что внутри не такого уж и большого с виду особняка могло находится столь внушительное по квадратным метрам помещение.
      Посреди зала стоял небольшой столик, на котором дымились две чашки с кофе. А прямо за столиком стояло пустое кресло.
      Двери за мной закрылись и я остался в полном одиночестве. Но буквально на несколько секунд. Внезапно, в другом конце зала открылись другие двери, которые я и не видел, принимая их за сплошную стену. И через них в зал вошел невысокий пожилой человек, вслед за которым появился еще один, но куда моложе. Мне сразу стало ясно, что один из них Сосо. Второго мне с первого взгляда идентифицировать не удалось.
      Сосо неспеша подошел к креслу и уселся в него, утонув практически полностью.
      Скок остался стоять рядом. Да и садиться ему было просто некуда.
      – Падайды, – поманил меня пальцем Сосо Я сделал несколько шагов вперед, оказавшись почти у самого столика.
      – Кофэ пэй, хароший! – Сосо кивнул на дымящуюся чашку. – Валья, и ты бэри.
      – Спасибо, – поблагодарил я его, но кофе не взял.
      Вместо этого я вытаращился на человека, которого Сосо назвал "Валей" Сосо же, тем временем, внимательно изучал меня, осматривая буквально с ног до головы. Иногда он будто слегка хмурился, или мне это только казалось. А иногда будто бы и улыбался даже…
      Скок стоял не двигаясь словно памятник. Он оказался не совсем таким, как я его себе представлял. В моем воображении он был здоровым быковатым малым со взглядом серийного убийцы. Но на деле Скок оказался весьма щуплым субъектом среднего роста, с ярко выраженным интеллигентским происхождением. Он был одет в прекрасный дорогой костюм, на кончике носа его сидели очки, а голоса была отнюдь не побрита на лысо, а наоборот, венчалась аккуратной прической.
      – Ну что? – вдруг заговорил памятник. -Деньги при вас?
      – Нет, – коротко ответил я, удивившись вежливости уголовника Скока.
      – А где она? – поступил еще один вопрос от памятника.
      – Не знаю.
      – Не знаете? – Скок упорно продолжал называть меня на "вы" – Падажды… – голос Сосо звучал совсем тихо. – Пуст обяснит…
      А что я мог объяснить? Что Марина просто исчезла? Это и так было известно. Но судить ее я не мог- она испугалась и этим все было сказано.
      – Да нечего мне объяснять… – признался я. – Кроме того, что вы меня явно держите за другого человека. Я знать не знал ни кто такая Марина, ни кто вы такие, пока ко мне не подошли ваши ребята и не стали требовать денег.
      – Да неужели!? – Скок повысил голос. – Вот так все и было?
      – Вот так все и было, – ответил я ему его же словами.
      Сосо поднялся из кресла и закурил трубку. Ну Сталин прямо!
      – Ты с собакой гулял? -спросил он.
      – Я, – честно ответил я.
      – Ты у нэё собаку взал?
      – Нет…
      – А кто? – Сосо посмотрел мне прямо в глаза.
      – Бориска… то есть Борис – мой товарищ.
      У Сосо зазвонил мобильный телефон. Он взял трубку, молча выслушал, а потом, повернувшись к Скоку, тихо сказал:
      – Парэн ничего нэ знает…
      – Как так не знает! – удивился Скок.
      – Успакойса, Валья, – Сосо положил руку на плечо Скока и примиряющее погладил его. – Нэ волнуйса.
      После этого они на несколько минут покинули зал.
      Я стоял и ровным счетом ничего не понимал. Ясно было только одно – моя казнь, возможно, откладывается.
      Сосо со Скоком вернулись.
      – Расскажи пра собаку, – вновь обратился ко мне Сосо.
      – Что именно-то?- решил уточнить я.
      – Откуда она у тэбя?
      И я рассказал все от начала и до конца. Рассказал про ночной визит Бориски накануне его отъезда, про его мольбы взять у него на время Мальчика, про разговор со Славиком и Вованом, про поиски Марины и про все, то случилось дальше.
      Сосо внимательно слушал, да и Скок притих, пытаясь вникнуть в мой рассказ.
      – Хароший ты парэн, Вадим, – улыбнулся Сосо, после того, как я закончил. – Ты кэм работаешь?
      – Преподавателем, – ответил я. – Философию преподаю.
      Сосо рассмеялся. Да так искренне, что я и сам невольно заулыбался, глядя на этого хохочущего человека.
      – Значэт философ? – отсмеявшись, еще раз спросил Сосо.
      – Философ, – подтвердил я.
      – Оно и выдно! – Сосо достал из кармана платочек и вытер глаза, на которых из-за смеха выступили слезы. – Всё философствуэшь, а в людьях нэ рарбэраешса совсэм!
      Я удивленно смотрел на него, ожидая разъяснений. И они последовали.
      – Ты знаэшь кто я? – Сосо стал снова серьезным.
      – Вы?…
      Тут я растерялся. Ну что было отвечать? Да, я знаю – вы бандит. Или да, знаю – вы авторитет уголовный. Одним словом замялся я.
      – А я тэбэ скажу. – Сосо повернулся к Скоку: – Валья, докумэнты давай!
      Скок достал документы.
      – Сматры!
      На кофейном столике передо мной оказалась целая стопка каких-то бумаг, фотоальбомов и даже книг, причем в золотом переплете. С книг я, видимо поддавшись инстинкту ученого, и начал.
      Сначала я не поверил свои глазам. Название первой же взятой мной книги гласило, что в ней написано про заслуженного артиста одной из бывших республик Союза Иосифа Помишвили! На обложке же была и фотография самого Иосифа.
      Я схватил со стола фотоальбом – весь он был посвящен Сосо. Помишвили был артистом! На разных страницах он представал все в новых обликах, а под фотографиями были подписи, поясняющие в каком году была запечатлена та или иная сцена и к какому периоду творчество Сосо она относится.
      Затем я перешел к бумагам. Это были какие-то документы, касающиеся поставок вин, их производства и так далее.
      Я удивленно поднял глаза на Сосо и Скока.
      Памишвили улыбался, а Скок тут же нагнулся к столу, чтобы убрать разложенные материалы. А потом мы прошли в соседнюю комнату, где устроившись на мягком диване я выслушал историю, в которую никогда бы в жизни не поверил, если бы сам не оказался ее участником.
      Рассказывал ее Скок, а вернее Скоков Валентин Дмитриевич – помощник и зять заслуженного артиста Иосифа Памишвили.
      С Мариной они были вместе уже шесть лет. Познакомились на выставке ее отца, стали встречаться и вскоре узаконили свои отношения.
      Когда началась болезнь, никто точно не знал. Поначалу и проявлялась она незаметно – так, чудила Маринка понемногу, но все, вроде как, за шалости это принимали.
      А потом она пропала.
      Нашли ее случайно – благо документы она взяла собой. Привезли в этот дом под Питером. Что да как – ничего не помнит.
      Отправили на обследование. И диагноз как приговор – диссоциативное расстройство идентичности. То же, что и раздвоение личности при шизофрении, только в еще более тяжелой форме.
      Стали лечить. Но разве такое лечится? Нет, конечно.
      В последний раз пропала Марина около месяца назад. Искали ее всеми доступными методами, кроме одного – обращения в милицию. Причиной тому было исчезновение из дома важных документов, касающихся винного бизнеса Сосо, которым он занимался последние десять лет. А бизнес этот был весьма серьезным. Сосо был не только поставщиком, но и производителем эксклюзивных вин, цена за бутылку которых доходила до нескольких десятков тысяч долларов.
      – Так много? – не выдержав, перебил я.
      – Да, – подтвердил Скоков. – Иосиф Шавлович выкупил на родине несколько заводов, которые производили вина еще до революции. Ну, вы понимаете… Кстати, эти заводы являлись поставщиками Кремля в советские годы. Это чтобы вам было понятнее, какого качества вино на них производилось и производится.
      Так вот, пропали документы, касавшиеся технологии производства целого ряда вин.
      Стоимость их была просто астрономической. И многие отдали бы за них свои состояния, так как заполучив их, можно было сколотить сотни таких состояний.
      Если бы дело было передано в милицию, оно тут же получило бы огласку, а этого Сосо, по понятным причинам, совсем не хотел.
      Поэтому искали Марину силами собственной службы безопасности.
      Нашли ее случайно – знакомые увидели в супермаркете в одном из спальных районов и, еще не зная, что она сбежала, позвонили Сосо, просто сообщить, что видели его прелестную дочку.
      У магазина тут же было выставлено наблюдение и через пару дней стало ясно, что Марина живет в съемной квартире в окружении каких-то собак.
      Собаки, как потом выяснилось, принадлежали хозяевам квартиры, и их содержание было непременным условием съема жилья.
      Вероятно, Марина искала сообщника – одной было трудно провернуть такое дело. И тут ей подвернулся Бориска…
      – Выходит…- я очумело посмотрел на Скокова.
      – Именно так, Вадим, – он сокрушенно покачал головой. – Все, что она рассказывала вам – это плод ее больной фантазии и не более того.
      – Так что же вы ее сразу не схватили и не вернули домой, когда нашли? – удивился я.
      – Почему? – Скоков будто впал в задумчивость. – Хотели проучить немного вас, вернее, не вас, а Бориску вашего, за то что он так легко готов чужой долголетний труд продать. Вот и подыграли Марине – подослали парней покрепче к Борису, то есть, как выяснилось потом – к вам. Ну, а дальше вы все знаете.
      Я понимающе закивал.
      – Вот вам и друг, – похлопал меня по плечу Сосо. – И я тебэ болшэ скажу, Вадик.
      Падставыл тэбя твой друг два раза.
      – Не понял… – я удивленно посмотрел сначала на Памишвили, а потом на Скокова.
      – Да, и еще, а откуда вам известно как все было на самом деле?
      – Валья, обясны…
      И Валя объяснил.
      Оказывается, пока меня везли в джипе из Москвы люди Сосо взяли Марину.
      Перехватили ее в аэропорту, прямо перед самой посадкой. Лететь Марина собиралась…в Норильск, где предполагала встретиться с Бориской…
      – Это как же? – у меня в голове эта информация категорически отказывалась укладываться.
      – А вот так, – Скоков развел руками. – Не струсил ваш Бориска, когда подсунув собаку, улетел в свою тундру. Это была всего лишь часть их плана – Боря ваш знал обо всем и изначально фигурировал у нас как Вадим.
      – Чего? – каждая новая порция сведений была для меня хлеще предыдущей.
      – А того, что когда Маринку мы обнаружили, она нам своего ухажера Вадимом представила. Не лично, а в приватной с ней беседе. Путаница-то вышла из-за того, что времени у нас было слишком мало – всего два дня. Мы просто не знали, как Бориска ваш выглядит. Вот ребята и опознали вас по собаке.
      – Вот так вот, – больше в тот момент я сказать был не способен.
      – Одним словом, Вадим, ваш, так сказать друг, с самого начала использовал вас.
      Схема была простой и элегантной. Он с бумагами улетает в Норильск. В последний момент к нему вылетает Марина, а вас тут мочат, принимая за него. И вроде все шито-крыто – вроде как разборкам конец. Ну, по крайней мере, он на это надеялся.
      Дальше они быстро реализовывают украденное, получают гору денег и все – поминай как знали.
      – Вы что с ним намерены делать? – вдруг спросил я.
      – С кем, с Борисом вашим?
      – Ну да.
      – А ничего. Пусть сидит в своей тундре в неведении. Марина к нему не прилетела.
      На звонки не отвечает. Вот и пусть думает, что хочет. Полагаю, в Москву он теперь вернется нескоро, если вообще когда-нибудь наберется смелости вернуться…
 

 
      Сосо выпил залпом вино и поставил бокал на стол.
      – Твае здаровье, дарагой!
      Он поднял тяжелый взгляд на этого невысокого кавказца, задержал его на секунду, а потом опустил глаза и закурил.
      – Вы ее нашли?
      – Нашли, канэчно… – Сосо принялся забивать табак в трубку.
      – Где она?
      – В Москвэ… но наши люди ужэ с нэй работают…
      – Пусть везут эту курву сюда. Я-то пока в Москву не собираюсь – ни к чему светиться.
      – Это правэльно… – трубка, наконец, задымилась, и на лице Сосо появилась блаженная улыбка.
      Официант подошел к их столику, убрал лишние приборы и грязные тарелки и поинтересовался, желают ли гости чего-нибудь еще.
      – Кофэку нам дай, – распорядился Сосо.
      – Конечно, – официант, поклонившись, удалился.
      – Стоп. Снято! – раздался голос.
      Толстенький мужичок лет пятидесяти, переваливаясь с ноги на ногу, подошел к столику и весело обратился к сидящим:
      – Отлично! Просто отлично! А вы Сосо Шавлович – ну просто гениально!
      – Ну скажэшь тожэ, Сэва… – рассмеялся Памишвили, выпуская облако ароматного дыма.
      Съемочный день шел к концу…
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

29.11.2008