Когда друзья встретились вечером, чтобы поделиться друг с другом результатами своих розысков, у каждого была тайна, которую один старался скрыть от другого.
      Фрике промолчал о встрече с Этиоле.
      Николь скрыл от него интересный эпизод, случившийся в доме по улице Сурдьер.
      Ни тот, ни другой и не предполагал, что случайные обстоятельства эти могли содействовать достижению их общей цели.
      Фрике весь вечер был задумчив, а Николь – очень озабочен. И что могло произойти у этого Баратена? Может быть, мы узнаем это позже. В настоящий же момент воздадим должное уважение скрытности Николя. Не без некоторого страха ожидал он следующего дня.
      От двух до трех он должен был принять четырех посетителей: студента Гедена, обойщика Ревершена, капитана Мартена и банкира Нурредена.
      – Какими же сказками отделаемся мы от этих господ? – спросил Фрике.
      – А, право, я еще и сам не знаю, – вздохнул Николь.
      – Во всяком случае, важное преимущество на нашей стороне, – продолжал Фрике.
      – Какое? – оживился его приятель.
      – Да то, что мы-то, по крайней мере, знаем, чего добиваемся, а им и это не известно.
      – Верно… Ну, ладно, утро вечера мудренее. Пора спать.
      Рано поднялся Николь на следующее утро, ему надо было все устроить и приготовить. Требовалось преобразить комнату в деловой кабинет… И вот на столах, и под столами, и на стульях, и на диванах появились кипы якобы деловых бумаг.
      В какой-нибудь час цель была достигнута, и жилище Николя совершенно преобразилось. На самом видном месте возвышалось старинное бюро со всеми необходимыми принадлежностями, а рядом с ним был поставлен письменный стол, долженствовавший служить секретарю Николя.
      Фрике облекся в старое пальто своего приятеля и с самым сосредоточенным видом уткнул нос в кипы наваленных на столе бумаг.
      Николь поспешил воспользоваться своими знаниями и опытностью актера и искусно загримировался ловкой, привычной рукой. Он взбил себе хохол а-ля Луи-Филипп и налепил баки, придававшие его физиономии серьезный, весьма внушительный вид. В каждой морщине лба, в каждой складке платья виден был строгий законник. Легкий слой пудры придавал шевелюре стряпчего серебристый оттенок только что проявляющейся седины, большие очки и высокий белый галстук довершали искусно придуманный туалет.
      – Надо нам с тобой условиться, милый Фрике, – сказал Николь своему воображаемому клерку. – Если в одном из четырех посетителей ты узнаешь кого-нибудь из участников дуэли в Медонском лесу, то сейчас же углубись в письмо.
      – Прекрасно… Если личности эти окажутся совершенно незнакомыми, я имею право вмешаться в вашу деловую беседу, мосье Николь?
      – Можешь.
      – Знаете, мне пришла в голову отличнейшая штука! – радостно вскричал Фрике, разрывая кипы бумаг и журналов.
      – Что ты хочешь сделать?
      – Глядите!
      Фрике схватил спичку и принялся поджигать бумаги.
      – Безумец! Ты сожжешь весь дом! – перепугался Николь.
      – Не беспокойтесь!
      – Какие же ты сжег бумаги?
      – Да просто никуда не годный хлам.
      – А наш драгоценный обрывок конверта?
      – Он у меня в кармане. Насчет этого обрывка можете быть совершенно спокойны.
      – Да объяснишь ли ты мне, наконец, к чему ты бумаги сжег! – нетерпеливо топнул ногою Николь.
      Фрике уже было разинул рот, чтобы дать требуемое объяснение, как у входной двери звякнул звонок.
      – Ах, черт возьми! – засуетился он и кинулся отворять дверь.
      – Господин Николь? – резко спросил вошедший.
      – К вашим услугам, – ответил Николь.
      – Я капитан Мартен.
      – А-а! Хорошо-с… Сейчас…
      – Вы известили меня письмом о каком-то важном деле. Николь и Фрике тревожно переглянулись, но так как гамен не принимался за письмо, Николь смекнул, что капитан не участвовал в дуэли.
      – Вы господин Мартен? Капитан зуавов?
      – Капитан гвардейских егерей, – поправил тот.
      – Да-да… – с озабоченным видом проговорил Николь, пересматривая бумаги. – Где же переписка по тяжбе Мартена? – нетерпеливо прикрикнул он на клерка.
      – Какая тяжба? У меня нет никакой тяжбы! – сердито возразил капитан.
      – Прошу извинить! Но по делу…
      – У меня нет никаких дел! Что за глупая мистификация!
      – Мне крайне прискорбно… Но я уверен, что секретарь мой задевал куда-нибудь эти важные бумаги и теперь…
      – Я их не брал! – качал головой Фрике, готовый прыснуть от смеха.
      – И к тому же, говоря откровенно, я не уверен, сударь, вас ли именно касается это дело… Мы разыскиваем некоего Мартена…
      – Но Мартенов в Париже целые сотни, черт возьми! – горячился капитан.
      – В том-то и дело! – вздохнул Николь.
      – Но в полку гвардейских егерей нет другого капитана Мартена, – продолжал тот.
      – Гвардейских егерей… – глубокомысленно протянул ходатай по делам. – А тот Мартен, которого мы ищем, служит в гражданском ведомстве.
      – Милостивый государь, как должен я понимать эту глупейшую шутку?
      – Могу вас уверить, что тут нет никакой шутки, – обиделся почтенный стряпчий.
      – Как смели вы беспокоить гвардейского офицера по каким-то пустым, ни на чем не основанным догадкам?
      – Тут вышло маленькое недоразумение.
      – Недоразумение! Ошибка! Что за чертовская контора! – пожал плечами капитан и вышел из комнаты, со всей силы хлопнув дверью.
      Фрике дал волю душившему его смеху. Николь поднялся с места и начал беспокойно шагать по комнате.
      – Что за непростительный промах! – проговорил он.
      – Да ведь сразу-то не сообразишь, что именно следует сказать! – хохотал Фрике.
      – Этот проклятый офицеришка просто не давал мне дух перевести, – отдувался стряпчий.
      – Фамилий-то подходящих немало по Парижу, так что нечего удивляться первой неудаче, мосье Николь, – утешал Фрике.
      – Ты вместо того, чтобы помочь, только хохочешь, – укоризненно поглядел на него приятель.
      – Но ведь стоит только взглянуть на вас! – покатился опять со смеху Фрике.
      Новый звонок, новый посетитель… В комнату вошел обойщик Ревершен.
      – Вы вызывали меня, господин Николь? – подошел он к бюро.
      – А-а! Мосье Ревершен… – начал фразу Николь, собираясь с мыслями.
      – Да, Ревершен.
      – О! Вы, конечно, уже догадались, по какому делу я пригласил вас сюда?
      – Далек, признаюсь, далек от всяких догадок на этот счет.
      – Ну, как не догадались? Должников-то, я думаю, у вас немало!
      – Как не быть! – вздохнул обойщик.
      – Есть, вероятно, и такие, на которых вы уже давно махнули рукой, – продолжал Николь. – Ну-с, так я должен вам сообщить, что мне поручено свести с вами счеты по одной довольно крупной расписке, которая была вам выдана уже много лет тому назад мосье… мосье… погодите, я сейчас скажу вам фамилию этого человека.
      – Но что же затрудняет вас? – спросил Ревершен. Николь не мог ему ответить, что его затрудняет самое имя, что его-то именно он и не знает.
      – На случай я захватил с собой кое-какие счета, – продолжал обойщик. – Так как я на них уже не рассчитывал, то могу получить по двадцати за сто.
      – Но по двадцати же будет для вас обидно, – заметил Николь.
      – Буду и тем доволен.
      – Получением этих денег вы, конечно, обязаны единственно мне. Благодаря моему содействию, вам придется получить хоть что-нибудь. Итак, согласны вы, сударь, удовольствоваться двумя третями следуемой вам суммы, предоставив остальную треть в мою пользу?
      Фрике недоумевал, но тем не менее с восторгом следил за каждым словом Николя.
      Отставной комедиант попал в свою сферу и был, действительно, неподражаем.
      Ревершен подумал и отвечал:
      – Хорошо! Я дам вам тридцать три процента. Сейчас я вам вручу все эти полуистлевшие расписки и обязательства.
      Николь был в восторге.
      – Что за милый, догадливый субъект! – подумал он.
      – А-а! Так вот что ему нужно, – догадался, наконец, Фрике. – Ему нужны имена клиентов этого Ревершена! Надо, однако, помочь Николю.
      Прельщенный заманчивой перспективой выгодной получки коммерсант, действительно, предупреждал желания Николя.
      – Теперь поговорим обстоятельно… – продолжал делец. – Секретарь мой даст вам сейчас подробные сведения…
      Но Фрике уже подносил платок к глазам и потихоньку всхлипывал.
      – Что с тобой? – повернулся к нему с озабоченным видом патрон.
      – Не лишите меня последнего куска хлеба! Не прогоните меня, мосье Николь!.. – бормотал гамен, заливаясь притворными слезами.
      – Но что такое? В чем дело? – удивлялся стряпчий.
      – Да… бумаги этого мосье…
      – Ну?
      – Вам же известно, какое несчастье настигло нас сегодня утром, мосье Николь…
      – Да, да! Огонь… Угрожавший пожаром, – вспомнил Николь.
      – Бумаги эти сгорели…
      – А банковые билеты?
      – Их постигла та же участь.
      – Ах ты, презренный негодяй! – привскочил на своем стуле бывший актер.
      Дело принимало такой оборот, что ходатай по судебным делам, казалось, готов был уже отколотить своего коллегу, но сердобольный Ревершен явился посредником.
      Сцена эта была разыграна так искусно, что и более опытный и проницательный человек мог попасть в ловушку, а простачок Ревершен попался, конечно, с руками и ногами.
      Расходившийся не на шутку патрон уступил наконец настоятельным просьбам пострадавшего клиента и несколько успокоился.
      – Но вы, надеюсь, сохранили, по крайней мере, запомнили имя должника? – строго кинул он пристыженному клерку.
      – К сожалению – нет! – вздохнул Фрике. – Когда я входил в кабинет, все бумаги были уже в огне, и мне не удалось спасти ни одного листочка. Я успел вытащить только клочок конверта с адресом господина Ревершена. Вот он, мосье Николь: «Улица Пепиньер, мосье Ревершен». – Лица обоих дельцов сияли каким-то победным блеском, но, углубленный в рассматривание поданного ему клочка бумаги, обойщик ничего не заметил.
      – Мне крайне прискорбно, что вам приходится терпеть убытки из-за небрежности и нерадения к делу моих служащих, – принялся извиняться Николь. – Но если вам угодно, сударь, мы можем сейчас же сделать приблизительный расчет.
      – Нет! Нет! – замахал руками сговорчивый клиент. – Это еще успеется, надо же вам собрать необходимые справки, привести все в порядок – тогда и сочтемся. А почерк этот мне знаком, очень знаком, – прибавил он, внимательно разглядывая обожженный обрывок конверта. – Надо сравнить дома…
      – Секретарь мой может пойти с вами, сударь. Сравнив почерк, вам, может быть, и удастся найти хоть одного кредитора.
      Полчаса спустя Фрике, утешенный и успокоенный Ревершеном, возвратился к Николю со следующим драгоценным свидетельством, написанным рукою самого обойщика:
      «Сравнив почерк обрывка конверта с почерком неуплаченной расписки некоего Викарио Пильвейра, улица Тревиз, нахожу между ними большое сходство».
      – А ведь мы, кажется, напали, наконец, на след, дружок Фрике! – торжественно воскликнул Николь. – Однако нельзя терять ни минуты. Пока ты был у этого обойщика, сюда приходил конторщик Нурредена. Я сказал ему, что ты отправился к его патрону, и что вы, вероятно, разошлись в дороге.
      – Что же надо мне сказать тем, с улицы Гранж-Бательер?
      – Скажи им, что мы просим сведений насчет состоятельности и благонадежности некоего Викарио Пильвейра, вексель которого предлагается нам в уплату.
      Вот ответ, данный кассиром банкирской конторы Солимана Нурредена в виде справки: «Подпись Викарио Пильвейра не имеет никакого значения. Это третий поручитель по векселям Карлеваля, выданным на имя Буа-Репона. Наша контора имеет этих векселей на двенадцать тысяч франков, и все они не оплачены. Карлеваль объявлен на бирже не состоятельным. Местожительство Викарио неизвестно».
      – Ну, что ты скажешь насчет всего этого, дружок Фрике? – победоносным тоном спросил Николь.
      – Конечно, сведения эти могут пригодиться, но все же этого еще слишком мало, мосье Николь.
      – Фрике! Мы с тобой разыграли сцену с обойщиком не хуже актеров «Комеди Франсез».
      – Чудак этот Ревершен. Да! А что же наш студент, мосье Николь?
      – Альфонс Геден?.. Пока еще не приходил.
      – У этого голыша, конечно, куча кредиторов, его и не заманишь к поверенному по судебным тяжебным делам!
      – Постой, постой!.. Он, кажется, публикуется в какой-то газете!
      – Да, он пишет в «Нувель де Пари».
      – А ведь мы можем извлечь из этого немалую пользу, дружок Фрике.
      – Какую?
      – А вот поживешь – узнаешь. Теперь нам необходимо прежде всего разыскать этого Викарио Пильвейра… Собирайся-ка опять на охоту!
      – Ну, теперь, по крайней мере, знаю, где не надо искать этого гуся, – сказал гамен.
      – Где же это? – полюбопытствовал Николь.
      – Понятно, между порядочными и честными людьми ему не место.
      С большим аппетитом пообедали в этот день наши приятели.

      Поль Медерик просматривал за завтраком утренние газеты. Перелистывая «Фигаро», он остановился на следующих строках, помещенных в отделе разных известий.
      «Париж – город удивительный. В нем ежедневно совершаются драмы, перед которыми бледнеют произведения современных романистов. Недаром сказал Бальзак: „Каждая улица Парижа имеет свой роман“. Но теперь романы с улиц перемещаются в лес. Весь город говорит о смерти заезжего американца, который прямо с пароходной пристани отправился в Медонский лес и там застрелился. Все свое состояние он оставил молодому студенту, который не знал даже, что самоубийца его родственник. Узнал же он это от одного стряпчего, которому покойный поручил исполнить свою последнюю волю».
      – Это еще что такое? – сказал себе Медерик. – Человек, умерший в Медонском лесу… Мне сдается, что это противник Марсьяка.
      Он отправился к Викарио, который жил в гостинице по улице Лафайетт, а придя, положил перед ним газету. Испанец пожал плечами и улыбнулся.
      – Напрасная тревога, – сказал он Медерику. – Известие это принадлежит, конечно, к разряду тех, которые вы называете…
      – Вы думаете, что это ловко пущенная утка?
      – Конечно.
      – Однако, любезнейший Викарио, нам с вами хорошо известно, что в информации есть значительная доля правды.
      – Появление этих строк в столбцах «Фигаро» служит тому доказательством. Только, переходя из уст в уста, истина была искажена и изукрашена небывалыми подробностями. Да и к тому же вам давно известно, что противник Марсьяка оправился от полученной раны и уехал из Парижа. Я вам говорил об этом, по крайней мере, десять раз, а вы все рисуете какие-то беды и опасности.
      – Вам сообщил все эти подробности Марсьяк, не так ли?
      – Да, он писал мне из Лондона.
      – Из Лондона?
      – Да. Вот подлинные слова его последнего письма: «Извещаю вас, друг мой, что человек этот не умер. Спасенный от смерти моими стараниями, он выехал из Парижа через три дня после дуэли. Но, несмотря на это, я, опасаясь полиции, решил прокатиться в Лондон, взглянуть, так ли густы туманы его, как прежде. Я увожу с собой Сусанну. Примите уверение и проч.». Удивляюсь только, для чего заставляете вы меня повторять вам одно и то же двадцать раз! – пожал он плечами.
      – Да-а, любезный Викарио, скажу вам только одно: больше никогда в жизни не вмешивайте меня в свои ссоры и не зовите секундантом, – ответил Медерик.
      – Не сердитесь на нас и не мучьте себя понапрасну, – засмеялся испанец.
      Но Медерик не успокоился, он отправился в редакцию «Фигаро», где его приняли как старого приятеля, так как прежде он был ее сотрудником.
      – Я пришел просить у вас маленькой услуги… – начал он. – Меня очень интересует известие о самоубийстве в Медонском лесу, и я желал бы узнать, из какого источника почерпнули вы его? Можете вы сообщить мне это?
      – С удовольствием. Если факт этот вымышленный, редакция, конечно, не скроет этого от вас; если же он действительно верен, вам придется справиться о нем в полицейской префектуре. Все известия подобного рода доставляются нам полицией.
      Медерик зашел и в префектуру. Там ему сообщили, «что в Медонском лесу, в течение уже трех месяцев, не было ни убийства, ни самоубийства и что известие, помещенное в „Фигаро“, не имеет никакого серьезного основания».
      – Из этого следует только то, что и самому префекту доставлены неверные сведения. Я сам знаю больше него.
      Но вечером Медерик получил записку от одного из редакторов «Фигаро», в которой тот сообщал ему, что известие о самоубийстве в Медонском лесу заимствовано из газеты «Нувель де Пари».
      – Из той газеты, с которой я сотрудничаю… – удивлялся журналист. – Ну, уж это слишком невероятно.
      В редакции «Нувель де Пари» Медерик узнал, что известие это доставлено одним из новых сотрудников издания Альфонсом Геденом.
      – Тем самым, который напечатал недавно «Оду» в честь весны?
      – Тем самым.
      – Что это за личность?
      – Это еще очень молодой человек, приятной наружности, развитой, начитанный.
      – А известен вам его адрес?
      К величайшей досаде Медерика оказалось, что адрес Гедена никому не известен.
      – Но он должен зайти к нам сегодня вечером. Два дня тому назад он был здесь, такой довольный, веселый.
      Половина дня для Медерика была уже потеряна, а ключ к разгадке все еще не найден.
      – Посмотрим, что принесет вечер! – сказал себе журналист.
      Настал этот, столь нетерпеливо ожидаемый Медериком, вечер. Геден, действительно, пришел в редакцию. Знакомство завязалось очень скоро, так как журналисты знакомятся без лишних церемоний. Да и тому же юноша был, что называется, в ударе, готов был пуститься в откровенность с каждым встречным.
      – Пожалуйста, расскажите мне все это подробнее, – попросил Медерик. – Это роман, настоящий роман… Любопытно послушать, как свалилась вам с неба такая благодать.
      – Да все это случилось очень просто, – сказал Геден. – Несколько дней тому назад получил я письмо, которым меня пригласили в контору, точнее, в какой-то справочный кабинет по важному делу, лично меня касающемуся. Ладно! «Не надуете, подлецы! – подумал я. – Это ловкие проделки одного из моих кредиторов!» А надо вам сказать, что у меня их немало, – улыбнулся рассказчик. – Я был настолько уверен в предположении этом, что, конечно, не побеспокоил себя неприятной прогулкой и ответил на приглашение коротко и ясно: «Напрасный труд. Денег у меня нет». Но этим дело не кончилось. На следующее утро получаю новое послание от упомянутого юриста. Да вот, не желаете ли прочесть сами это интересное письмецо?
      Медерик прочел:
      «Милостивый Государь,
      Крайне сожалею о том, что вы не сочли нужным воспользоваться нашим приглашением. Дело идет не об уплате денег, а, напротив, о получении. Отказываюсь дать вам необходимые разъяснения письменно, могу передать их только словесно».
      – Что сделали бы вы на моем месте? – спросил юноша.
      – Конечно, пошел бы сейчас же к этому добродетельному человеку.
      – Так и я сделал.
      – Какие же дал он вам разъяснения?
      – Мне было сообщено, что какой-то заезжий американец, богач, застрелился в Медонском лесу в день своего приезда в Париж и перед смертью завещал мне все свое огромное состояние. Последнюю волю свою чудак этот выразил в письме; но письмо это, по какой-то непонятной и уже совершенно не известной мне причине, сгорело, сохранился только отрывок конверта, адресованного, действительно, на мое имя.
      – Все это очень странно, – сказал Медерик.
      – Да, сам содержатель конторы говорил мне то же самое. «Об этом событии, можете быть уверены, прокричат все газеты», – сказал он. Не желая уступить удовольствие это другому репортеру, я поспешил пропечатать весь этот курьез в нашей газете.
      – И вы полагаете, что этого клочка бумаги достаточно для того, чтобы вас признали наследником умершего американца?
      – Мосье Николь, по крайней мере, говорил мне, что обрывок этот обозначает полный успех дела. Он даже выдал мне авансом сто франков. Всякий, конечно, согласится с тем, что ловкий, опытный сутяга не станет попусту сорить деньгами. Он уверен в том, что получит их обратно.
      – Вы говорите мосье Николь? Это его имя?
      – Да, это юрист, живущий по улице Вавен, 110.
      – Странно!
      – Что же тут странного?
      – Вчера вечером один мой знакомый, офицер, рассказывал со смехом в ресторане, что был приглашен на днях в это самое бюро, но зачем и для чего – это осталось покрыто мраком неизвестности.
      – Неужели?
      – Могу вас уверить, что это правда. Юрист этот разыскивает какого-то… Мартена.
      – Мартена?.. Но моя фамилия Геден… Мартена этого он, вероятно, разыскивает по какому-нибудь другому делу. Впрочем, на обрывке конверта, который он мне показывал, стоит только окончание фамилии, а ведь обе они имеют одно и то же окончание. Действительно, странно… Что бы это могло значить?
      – А только то, что дело тут нечисто.
      – Подшутил он, что ли, надо мной? Да, нет, не может быть! Говорю же вам, что он дал уже мне и деньги… Вот чертовщина. Решительно не могу ничего понять!
      – Бросьте! – сказал Медерик. – Вы не в убытке. Стоит ли ломать голову понапрасну?
      И разговор перешел на другую тему.
      Но все эти сведения не могли, конечно, удовлетворить Медерика. На следующее же утро отправился он в контору Николя, улица Вавен, 110. Он застал там самого хозяина.
      – Милостивый государь, – начал Медерик, – совершенно случайно я узнал, что вы разыскиваете некоего Мартена, чиновника, служащего в комиссии похоронных процессий.
      – Вы уверены?
      – Я повторяю только то, что вы сами сказали одному моему хорошему знакомому, офицеру Мартену, которого вы вызывали к себе по ошибке. Чиновник Мартен – это я, но я пришел сюда, чтобы узнать, какое вы имеете до меня дело.
      Застигнутый врасплох, Николь совершенно не знал, что ответить.
      – Мартен… постойте…
      – Проглядите хорошенько бумаги, поищите… – сказал журналист. – Дело идет, может быть, о каком-нибудь наследстве… Может быть, у меня окажется какой-нибудь родственник, застрелившийся в Медонском лесу.
      Николь привстал со стула и пристально поглядел на Медерика. Не страх, не удивление работали в эту минуту в душе Николя, его просто заинтересовал этот с неба свалившийся клиент, этот новый Мартен.
      – Вот так сцена! – сказал он себе. – И что за любопытный субъект.
      Но, сейчас же овладев собою, Николь проговорил совершенно хладнокровно:
      – К сожалению, никак не могу припомнить дела, по которому вы были вызваны в мое бюро; но если вам угодно подождать немного… Секретарь мой должен сейчас вернуться, он, конечно, найдет это дело в своих бумагах.
      – По всему видно, что толку будет мало, – пробормотал себе под нос недовольный Медерик.
      – Кто бы это мог быть? – спрашивал себя между тем Николь.
      Появление Фрике разрешило загадку.
      – Господин Николь, – начал гамен, входя в комнату и не замечая Медерика, – в воскресенье на бегах…
      Но Николь жестом указал ему на нового посетителя. Взглянув на Медерика, Фрике даже припрыгнул и, нисколько не скрывая своего восторга, радостно вскричал:
      – Наконец-то хоть один явился! Это добрый…
      – Журналист? – спросил Николь.
      – Он! Он самый.
      Удивляться на этот раз была очередь Медерика.
      – Вы меня знаете? – спросил он.
      – Я не знаю вас, – ответил Николь, – но был уверен, что вы придете. Я предвидел это. Ваше посещение вызвано заметкой Гедена. Фрике знает вас, сударь, спросите у него, прав ли я.
      Медерик терялся в догадках, он ничего не мог понять. Было только ясно: история американца – искусная ловушка, и люди эти знали, что слова «Медонский лес… умерший» должны беспокоить его, Медерика. Следовательно, людям этим что-нибудь известно.
      – Я не знаю, кто и что вы такое, – ответил он. – Тут есть какая-то непонятная для меня тайна; а скрыть стараются всегда что-нибудь недоброе. Потому я сочту за лучшее оставить без внимания все ваши хитросплетения и ловкие подходы. Вы говорите, что этот молодой человек меня знает; очень может быть, что это и правда, но я не имею с ним ничего общего.
      – Ах, сударь! – с горечью вскричал Фрике. – А я считал вас таким добрым, великодушным… Я воображал, что вы не откажете нам в помощи, в содействии… Хорошо! Я скажу вам всю правду. Знайте же, что неделю тому назад я был в лесу во время известной вам дуэли. Я все знаю, я все видел. Приемный отец мой приютил раненого у себя и обвиняет меня в убийстве. Можете понять, что мне очень желательно доказать свою невинность.
      – А я? Я ищу сюжет для драмы… – сказал себе Николь.
      Искренность, звучавшая в словах юноши, поколебала недоверчивость журналиста.
      – Вы все еще сомневаетесь, не верите… – продолжал Фрике. – Поедемте со мной в Кламар, и вы убедитесь, что я не лгу, что говорю истинную правду. Вам там покажут раненого.
      Медерик уступил. По дороге Фрике рассказал ему все, что они сделали с Николем. Им оставалось только узнать имя противника раненого незнакомца; но Медерик не счел нужным назвать это имя. Чувство самосохранения подсказывало ему быть осторожным и не вмешиваться в это дело. В Кламар он ехал единственно из желания узнать поскорее судьбу человека, раненного Марсьяком, чтобы раз и навсегда покончить с этим беспокоившим его вопросом.
      Приезжают они к Лефевру. Старик сидит у окна. Сияющий, радостный Фрике еще издали кричит своему благодетелю:
      – Вы требовали доказательства, мосье Лефевр, оно у меня в руках!
      – Убирайся к черту со всеми твоими доказательствами! – с досадой махнул рукой Лефевр.
      – Но, сударь… Где же ваш раненый? – осторожно осведомляется Медерик.
      – Раненый! Он умер и уже схоронен.
      – А имя его? – умоляюще спросил Фрике. – Знаете вы его имя?
      – Разве мертвые говорят свое имя? – ответил Лефевр и решительно откланялся непрошеным гостям.
      Те, обменявшись растерянными взглядами, отправились обратно в Париж.
      – Умер!.. – повторил про себя Медерик. – А Викарио, не далее как вчера, уверял меня, что он поправился и уехал отсюда…
      – Что же теперь делать? – размышлял Фрике.
      – Умер! – повторял Медерик. – А префект ничего не знает – хороша полиция!