Он снова тяжело вдохнул и выдохнул с задержкой.
      — Кстати, ты заметил? — Цумэ посмотрел выжидательно.
      — Что?
      — Пока ты был там — у тебя одышки не было. Ни разу, когда ты в шкуре Нури Балсара беседовал с начальством, персоналом или гостями.
      — Само собой. Потому что у Нури этого нет.
      — Извини меня, друг, но ты далеко не гений вживания-по-Станиславскому. Просто в состоянии напряжения у тебя это проходит.
      — Тем лучше. Чем тебя это беспокоит?
      — Тем, что ты расходуешь слишком много, — Игорь не сказал «слишком много себя».
      — Не больше, чем вы.
      — Нет. Мы летим на основном баке, ты — на запасных.
      — И что мне прикажешь делать? — раздраженно сказал Эней.
      — Как только осядем — заняться собой. Тебе помощь специалиста нужна.
      Андрей ничем внешне не выразил меры своего отвращения к этой идее, но Игорь был эмпатом.
      — Ты погубишь дело из-за идиотских своих предрассудков. Ладно. В конце концов, ты командир, тебе и решать, на что разменивать себя и нас. Я своё сказал.
      Прокукарекал — а там хоть и не рассветай. Как Эней только что. Вряд ли в штабе рассветет, но, может, хоть темнеть перестанет?
      — Енот… — это уже в ларингофон. — Слей-ка сам знаешь кому ваши с императрицей наработки. Он решил быть совестью нации — он это и получит.
      Игорь забрал зажигалку, использовал по назначению, сунул в карман. Эней поморщился от запаха табака, но не сказал ничего: все-таки открытая машина.
      По сторонам дороги, петлявшей среди гор, лоскутками лежали маленькие поля, бритые под «ноль». Солома, укатанная в цилиндрические скирды комбайн-автоматами, дожидалась сборщиков, чтобы отправиться на фабрики и стать строительным материалом. Только пирамидки и ряды этих соломенных рулонов, да ещё прозрачные паутинки на ветру, были приметой наступившей осени — небо оставалось по-летнему синим, солнце — по-летнему ярким, а в Эмдене стояла на приколе «Чёрная стрела», ожидающая перегона в Гданьск, настоящей регистрации и продажи.
 

* * *

 
      …Высокий, широкоплечий молодой человек в тёмно-синем плаще с черной отстрочкой шагал по Чайковского «вниз» — то есть, в сторону Невы. Если в каком-то городе была река или море, направление туда всегда ощущалось как «вниз», а направление оттуда — «вверх», пусть даже местность оставалась плоской как тарелка.
      Едва прибыли в Питер — как погода тут же дала понять, что такое осень. Эх, была давным-давно очень хорошая песня… Молодой человек попытался насвистеть мелодию — и по причине отсутствия музыкального слуха потерпел поражение.
      Дойдя до восьмого дома — старинного, двухэтажного — он открыл дверь и вошел. Как это часто бывает в Питере, дом оказался «перевёртышем»: снаружи — 19 век, внутри — 22. Фотоэлементы сами собой включили ленточку эскалатора, молодой человек въехал на второй этаж, где по одну сторону от лестницы был, как гласила табличка, офис электронной газеты «Перчёные новости», а по другую — офис медицинской фирмы «Теона». Туда молодой человек и направился. Глядя на его энергичную походку и спокойное лицо, никто бы не сказал, что ему требуется профессиональная помощь психотерапевта — но именно к психотерапевту он записался заранее по комму и именно к нему теперь пришел.
      Очереди не было — во-первых, психотерапевт Евгений Самойлович Давидюк хорошо умел распределять свое время, а во-вторых, прием у специалиста из «Теоны» был мероприятием недешевым. Молодой человек сбросил плащ в раздевалке, взял талон и дружелюбно кивнул девушке за стойкой регистратуры.
      Дверь тоже распахнулась перед ним сама — после чего раздался писк пульта, блокирующего механизм до следующего перерыва между клиентами. Сеансу психотерапии никто мешать не должен.
      — Здравствуйте, — сказал молодой человек, увидев доктора — усатого мужчину лет сорока, платинового блондина. Точнее, поправил себя молодой человек, альбиноса.
      — Я по рекомендации Романа Викторовича, — сказал он. — Я… его бывший помощник.
      — Ага, — врач сложил руками «домик» так резко, что кончики пальцев стукнулись друг о друга с легким, немного деревянным звуком. — Значит, в некотором роде, мы коллеги. Константин Павлович Неверов.
      — Мне нужна исповедь, — объяснил Костя.
      — Так что ж вы на приём записались? — изумился Давидюк. — Это же деньги! И немаленькие!
      — Так… дело в том, что… по второй профессиональной части вы мне тоже нужны, — Костя вдруг замялся.
      — Ну, раз вы оплатили мою работу, — сказал Евгений Самойлович, — то займемся сначала вторым вопросом.
      Костя кивнул, сжал руки.
      — У меня есть друг, — начал он. Поймал внимательный взгляд врача, кашлянул. — Нет, это я правду говорю. Не о себе. Действительно есть друг. Заодно и начальник, заодно и духовный сын… Вот так вот все закрутилось. С ним несчастье вышло. Жена погибла. Чуть больше месяца назад. С парнем чем дальше, тем хуже.
      Врач умостил локти на столе, сцепил пальцы и оперся об них подбородком. Внимательный взгляд не отрывался от Кости. Если бы жена погибла при… ожидаемых обстоятельствах, лечение пострадавшего оплатило бы государство, да и, скорее всего, домашний врач сам нашел бы специалиста нужного профиля. Значит, дело в чём-то другом.
      — Он спит все время. Даже когда занят — все равно спит. Как будто за стеклянной стенкой. Живой делается, только когда… ну… когда надо быстро действовать, когда форс-мажор… Дня два живой. А потом опять…
      — Ну, сам-то он в силах ко мне прийти?
      — В том-то и дело, что нет. Он сейчас через пуп делает даже то, что нам по жизни надо. Мы тут кое-какое имущество продаём, кое-какое покупаем, фирму регистрируем… Он ездит, подписи ставит — и… все, на этом запал заканчивается. Если хотите, я его приволоку. Он сопротивляться не будет. Только, наверное, лучше было бы, если бы вы сами приехали. Потому что я как заговорю про врача — он… сворачивается весь. Закукливается.
      — Сколько ему лет?
      Костя вздохнул.
      — Двадцать один.
      — Давно женился?
      — В июне.
      Врач надул щеки и выдохнул. Потом сказал:
      — Бедняга. Скажите, а что вы пытались сделать как друг и как духовник?
      Костя пожал плечами.
      — Он знает, что есть вечная жизнь. Ему же плохо от того, что её здесь нет, и вообще… на него навалилось слишком много. А что я могу… исповедовать и водки налить.
      Теперь настала очередь врача тяжело вздыхать.
      — Завтра возьмете вашего друга за шкирку и приведете ко мне. Водка, Константин, таких стрессов не снимает. И из депрессии не выводит. В какое время вам будет удобно?
      — Да в любое, — Костя махнул рукой. — Но честное слово, я любые деньги готов заплатить, чтобы вы сами приехали и чтобы он какое-то время не знал, что вы врач. Вы же всё-таки ещё и священник.
      — Любых денег мне не надо, рассчитаетесь по обычному тарифу. На ближайшие два часа у меня никого нет. Ваш друг дома?
      — Сейчас, — Костя вынул из кармана комм, набрал номер. — Кэп, это я. Ты где? В конторе? Слушай, подрули в «Эль Перро», мы там будем кофе пить. С коллегой. Ты нужен, — и, захлопнув крышку комма: — Он придет.
      …Кафе «Эль Перро» было удобно тем, что в нем столы отделялись друг от друга перегородками-звукопоглотителями. Самое место для бизнес-ланчей менеджеров и дельцов средней руки.
      Давидюк узнал парня сразу же, как только тот вошел. Привычным, профессиональным взглядом. Слова «посттравматический депрессивный синдром» были у него на лбу написаны курсивом. Характерная заторможенность в движениях, усталость, видная в линии плеч, осанке, выражении рта. И то, что он до сих пор не добрался до врача — не гордыня и не предрассудок типа «нормальному человеку психиатр не нужен», а просто нехватка сил. Невозможность совершать какие-то лишние движения. Знакомо. Более чем знакомо.
      — Привет, — «клиент» подошел к столику. — Здравствуйте, — это было уже сказано Давидюку.
      И голос тусклый, проблемы с тонусом.
      — Здравствуйте, — Давидюк протянул ему руку. Тот пожал — хватка была железная, ладонь жесткая. — Давидюк, Евгений Самойлович.
      Костя поманил официантку, заказал кофе. В Питере он внезапно пристрастился пить кофе — давило свинцовое небо, клонило в сон от вечной сырости. А за Энеем давно заметил любовь к капуччино — со взбитой пенкой сливок, с корицей, и обязательно чтобы сладкий. Такой и заказал.
      — Это Евгений Самойлович Давидюк, — Костя взял быка за рога. — Когда меня в городе не будет… и мало ли что… исповедоваться будешь у него.
      — Очень приятно, — качнул ресницами «кэп». — Андрей Новицкий.
      Давидюк протянул ему визитку.
      — Я ещё и врач, — сказал он.
      — А, — таким же тусклым голосом откликнулся Андрей. — Спасибо. Костя перестарался. Я просто устал. Мне нужно отдохнуть — и все.
      — Несомненно, — согласился Давидюк. — Вам нужно отдохнуть. Вам все говорят: нужно отдохнуть. И вы изо всех сил стараетесь отдыхать. Вы же ответственный человек. Собираете себя в кулак. Мобилизуете себя. Приказываете себе: отдыхай! Короче, пытаетесь отдыхать изо всех сил. Вдумайтесь в само строение этого слова: пытаете-сь. Пытаете себя этим трижды взятым отдыхом. Потому что стоит вам уединиться для отдыха — как в голову лезет то, о чём не просите. И тогда вы стараетесь устать ещё сильнее, загонять себя до того, чтобы сон вырубал сразу же. И просыпаетесь, не отдохнув…
      Официантка принесла кофе. В чашке над горкой пены вился пар, пахло корицей. Без всякого интереса Андрей взял чашку, глотнул горячего кофе. Поставил чашку на блюдце — она предательски звякнула. Давидюк посмотрел на Костю — тот сдвинул брови.
      — Проблемы с тонкой моторикой? Трудно вдеть нитку в иглу, перезарядить комм, промахиваетесь мимо кнопок при наборе?
      Андрей кивнул.
      — Учащённое сердцебиение, когда резко встаёте или просто просыпаетесь?
      Андрей кивнул.
      — Боли в сердце?
      Андрей мотнул головой.
      — Трудности с дыханием? Его неожиданно перехватывает и так же неожиданно отпускает?
      Кивнул.
      — Плохие сны?
      Андрей сделал странное движение ртом.
      — Вообще никаких снов?
      Помотал головой.
      — Сны есть, но вы их не помните, только ощущение наутро — скверное?
      Кивнул.
      — Давно это?
      — Чуть больше месяца. Костя же вам рассказал, верно?
      Это хорошо, — осознаёт своё состояние, критика в порядке.
      — Что-нибудь до этого было? Сопоставимое по силе шока?
      — Почему вы спрашиваете?
      — Потому что вы человек сильной психической конституции. От одного удара вы не плывете, нужна серия.
      Андрей поднял глаза — очень светлые на загорелом лице — и ответил:
      — Да. Было. Я не хочу об этом говорить. Сейчас. И вообще.
      — Почему?
      — Не вижу смысла. Вы не можете сделать так, чтобы того, что было, — опять не было. И наоборот.
      Давидюк полез в карман, вынул блок рецептурных бланков и ручку.
      — Не могу, — согласился он, заполняя графы. — Но я могу поспособствовать вашему физическому восстановлению. Сейчас вы очень напряжены и устали, это делу во вред. Вот я вам выписал один мягкий антидепрессант. Не бойтесь, зависимости не возникнет и ходить, улыбаясь всем встречным, вы тоже не будете. Немножко поддёрнем тонус, уберем нежелательную соматику. Через три недели, когда закончите курс — побеседуем снова. Если что-то пойдет не так — возникнет аллергия, какие-то неадекватные реакции — сразу же ко мне.
      Он раскрыл планшетку, проставил на матрице бланка магнитную печать: лекарство было не из тех, что продаются как витамины.
      — Спасибо, — сказал Андрей, протягивая руку к рецепту — но Костя первый выдёрнул его у врача и спрятал в карман.
      — Я сам в аптеку зайду, — сказал он. — Кстати, как в конторе дела?
      Андрей пожал плечами.
      — Работяги работают. Мебель доставят послезавтра. Я могу идти?
      Костя повторил его жест.
      — Ты начальство. Ты решаешь, когда приходить, когда уходить.
      Андрей криво усмехнулся, склонился к решеточке интеркома:
      — Один капуччино, — и поднес к считывателю свою карточку. Считыватель пискнул и мигнул, подтверждая перевод денег.
      — Хорошо, что ты напомнил мне, что я начальство, — он протянул к Косте руку. — Дай рецепт. Не нужно вытирать мне нос.
      — Аптека через дом отсюда, — сказал Давидюк.
      Андрей поблагодарил и ушёл. Костя, насупившись, смотрел в стол.
      — Он прав, — Давидюк расплатился за свой заказ. — Не нужно так явно его беречь.
      Они вышли на улицу. Давидюк сразу же свернул за угол, хотя могли пройти и по набережной. Не хотел, видимо, попадаться на глаза Энею.
      — Вы, — спросил он, — в подземной железной дороге? Кто-то вроде аварийщиков?
      — Почему вы так решили?
      — Ну, это элементарно, Уотсон, — они уже покинули кафе, уже шли вдоль Мойки. — Начнём с того, что вы не хотели мне что-либо говорить, иначе как в ходе исповеди. Значит, дело серьёзней, чем врачебная тайна, которую я по требованию соответствующего учреждения раскрыть все-таки обязан. Затем я увидел Андрея. У него и у вас морской загар. Два месяца назад вы были в море, и то, что продаёте сейчас, — скорее всего, небольшое судно. Я попал?
      Костя промолчал, но походка его изменилась — замедлилась, стала более тяжеловесной.
      — Сначала я предположил несчастный случай на море, но, увидев Андрея и пожав ему руку, решил — нет. Это рука бойца-рукопашника, костяшки сбиты очень характерно. И уровень самоконтроля… Андрей, скорее всего, холерик — но очень крепко держащий себя в руках. В обычной жизни человеку совершенно незачем так обуздывать свой темперамент.
      — Почему вы вдруг решили, что он холерик? — Костя ляпнул это просто чтобы выбить Давидюка из колеи, но тот выбивался не так просто.
      — Рыбак рыбака видит издалека. Флегматик не пошёл бы на контакт, сангвиник поднялся бы сам, а меланхолик бы уже слёг. И Андрей не из-за фронтира. А будь он армейцем — им бы занимался специалист из ССО и не позволил бы ему довести себя до такого состояния. Учитывая вашу осторожность и недоговорки — вывод напросился сам собой.
      — Вообще-то мы — охранная контора, — Костя за время своего священства хорошо овладел методом исландской правдивости. — Не рядовая. Специализируемся по высоким господам. Вы кое-что угадали, но… — он развел руками.
      — Хорошо, пусть будет так — ведь исповедь еще не началась. Но как вы собираетесь рассказывать мне о том, что вас действительно гнетет, умалчивая о главном?
      — Я не умалчиваю. Не беспокойтесь. Я не… — Костя осекся. Да, уж действительно гнетёт. Интересно, он это любому собеседнику мог бы ляпнуть — или только психологу? Или только коллеге?
      — То есть, я… — он вздохнул. Владыка Роман может ошибаться, как все люди. Он мог ошибиться и в этом человеке. Но ему нужна исповедь, а Андрею — профессиональная помощь. — Давайте дойдем до вашего кабинета — и поговорим. Как хотите, так и поговорим.
 

* * *

 
      Стены обклеены текущим законодательством. Холодильник расписан определением шантажа. Завтра Костя его смоет и каллиграфически, буковка в буковку, выпишет определение мошенничества. Открывать холодильник не хочется. Но там пиво…
      — Был такой рассказ, — говорит Игорь. — О человеке, который читал правительственные газеты и от этого стал революционером. Почему подполье не кишит частными детективами?
      Антон улыбается. Эней — нет. Он теперь редко улыбается.
      — А они, наверное, зубрят, — говорит Антон. — Выучил-оттарабанил-забыл. Холмс вот не помнил, что земля круглая.
      — Ему можно было. Картина «Холмс, зачитывающий права собаке Баскервилей». Холст, масло, туман…
      — Чем острить, — сказал Андрей, — лучше погоняйте Костю по разнице между непредумышленным убийством, случайным убийством и преступной небрежностью.
      — Добавь, повлекшей за собой смертельный исход. Антон, кто обещал справочник по «жучкам» скачать? И где?
      — Господи, — рявкнул через полчаса Кен, глядя на список «жучков», — я тебе не судья, но зачем ты их таких понаделал… изобретательных. Крепится куда?!
      — Это не то, что ты подумал, — сказал Игорь. — Э… нет, я не прав, это то, что ты подумал, — поправился он и быстро убрался из пределов досягаемости.
      Эней одевался.
      — А ты куда?
      — А я пойду показывать нашему финну яхту.
      Финна отыскал Антон по наводке Алекто. Высланными через Сеть снимками яхты и копиями технических документов финн остался вполне доволен и высказал желание приехать в Питер лично, чтобы самому перегнать яхту в свой родной город Раумо. А поскольку яхта была зарегистрирована на Андрея Новицкого — одну из личин Энея, созданную Ростбифом ещё пять лет назад и ничем противозаконным не запятнанною — то Эней же и поехал её продавать.
      — Ни пуха, — сказал Игорь, открывая нужный документ. — Ты как, Костя? Готов морально?
      — Готов, — вздохнул Костя.
      Из всей команды он был единственным абсолютным и полным легалом — поэтому регистрировать фирму и лицензировать охранную и детективную деятельность решили на его имя. Зарегистрироваться было несложно, а вот для получения лицензии требовалось сдать достаточно зубодробительный экзамен по общеевропейскому и федеральному российскому праву, пройти медкомиссию и получить разрешение на ношение, хранение и применение оружия — а впрочем, у Кости оно имелось как у младшего командира резерва, и он его, странное дело, даже не потерял.
      Единственное, насчёт чего Костя был спокоен — это медкомиссия.
      Он зубрил не один. Зубрили все — даже Игорь, которому лицензия не светила, потому что проходить медкомиссию ему было нельзя. Во-первых, Эней сказал: бумажки может у тебя не быть, но дело знать нужно. Во-вторых, гуртом легче и батька бить, не то что экзамены сдавать.
      Но Косте это дело давалось труднее всех. У него с детства было плохо с запоминанием больших фрагментов текста. «Но ведь чин архиерейской службы ты выучил», — пожал плечами Эней, когда Кен поделился с ним своей бедой. «Ну так я же его год учил! — заспорил Костя. — У меня он есть, этот год?» — «У тебя есть столько, сколько тебе нужно, — успокоил его Андрей. — От несдачи экзамена ещё никто не умер. Не выйдет с первого раза — попробуешь во второй. И в третий». Убедил.
      Эней надел куртку, кивком попрощался и закрыл за собой дверь. Квартира располагалась прямо над конторой, это было очень удобно. В соседнем доме, примыкающем стена к стене, на втором этаже нашли квартиру для Антошки. По чердаку можно было свободно сообщаться из подъезда в подъезд, не показываясь на улице. Как Кай и Герда.
      Офис ремонтировали. Не то чтобы он находился в плохом состоянии — но требовались некоторые модификации, как-то: запасной выход, тренировочный зал и терминалы во всех комнатах и в кухне, по примеру Алекто. Игорь предложил устроить терминал и в сортире, но Эней решил, что это уже перебор. Он с удовольствием прошелся по новенькому покрытию — положили только сегодня — вышел на улицу и запер за собой дверь — не только на сенсорный, но и на механический замок. Оседлал «Полонию» — неоспоримое преимущество мотоцикла перед автомобилем заключалось ещё и в возможности парковаться где угодно — надел шлем и покатил в порт.
      День, для разнообразия, стоял ясный. Нетипично для Питера в начале октября. Отражая небо, синела река, шпиль Петропавловского Собора вонзался одновременно в высь и в глубину, воздух был свеж и холоден, и в целом жизнь, как казалось, налаживалась. Во всяком случае, Эней больше не вставал утром с постели, преодолевая «а зачем?», и гораздо реже, чем раньше, случались приступы одышки. Лекарство доктора Давидюка помогало — и, кстати, пластыри-депо уже подходили к концу. Намечался сеанс психотерапии, и думать об этом было не веселее, чем о посещении зубного. Мысль о том, что кто-то, пусть даже очень хороший человек, будет копаться в самом дорогом и сокровенном, поднимала дыбом все волосы вдоль хребта. Но волынить с этим никак нельзя — сейчас он, именно он был в команде слабым звеном. Эней остановил мотоцикл на набережной, снял шлем, подышал — и поехал дальше.
      В доке никого похожего на финна он не заметил — только прогуливалась по пирсу женщина лет тридцати, в кожаной куртке-«доломанке» и длинной джинсовой юбке. Эней решил ещё раз напоследок побывать на яхте — посмотреть, не осталось ли там чьих-нибудь личных вещей. Вспрыгнул на борт, спустился в салон, оттуда заглянул в трюм. Нет, ничего.
      Прямо над трюмом была их с Мэй каюта. Эней раздвинул дверь-штору и зачем-то заглянул внутрь.
      Без матраса — пропитанную кровью постель Игорь утопил в море — каюта выглядела особенно пустой и голой. Всё сбрызнуто стекломоем, протёрто до стерильности…
      Эней задёрнул дверь. Зря он вообще её открывал.
      Первым, что он увидел, поднявшись на палубу, была женщина в джинсовой юбке. Она стояла, чуть запрокинув голову и щурясь, придерживая одной рукой рюкзачок, а другой — взлохмаченные ветром светлые волосы. Она походила на Дебору, погибшую, когда они делали Литтенхайма: высокие скулы, чуть раскосые глаза. Эней почувствовал себя неуютно.
      — Are you Andrew Novitsky?
      Чёрт, подумал Андрей. Так Инкери Карппинен — женское имя?
      — Yes, ma'am , — он протянул ей руку.
      Как я к ней обращался… А никак. Я к ней через Dr. и You обращался. Чтоб его, бесполый этот английский…
      — Я этому обстоятельству обязана своей карьерой, — рассказывала она через час, в баре под ближайшей нотариальной конторой, где была оформлена сделка. — Да. У меня на первом году магистерской расщелкалась задачка. Задачка жестокая, и сделала я её красиво, а главное — скорость. У нас в музее старый компьютер есть, ещё доповоротный. Так вот он её за три часа посчитал.
      Эней не понял, но кивнул.
      — И очень хотелось доложить. И тут в Амстердаме конференция, как раз по теме. Но имена… не то что мне, моему руководителю до них, как до орбиты Харона. Но задачка и впрямь была… Дали мне десять минут на сообщение, щедро дали, у них уже и секция сформирована была. И я бросаю все и еду в Амстердам.
      Дальше я уже потом узнала от них. Секретарша конференции вечером пришла в оргкомитет и говорит:
      — Слушайте, этот финн, студент, он, кажется не финн.
      — А кто, лапландец?
      — Он финка.
      — Какая финка, тут же сказано «И. Карппинен» — ясно же, что мужчина. Да и задачка…
      — Да, но в последнем письме Карппинен интересуется, как одеться на выступление.
      Это был неубиенный аргумент. Чтобы мужчина-прикладник спрашивал, в чем ему выступать…
      — Ох, — сказал председатель комитета. — И куда мы её поселили?
      — Именно, — ответила секретарша.
      А я приезжаю, вселяюсь в общежитие, раскладываю вещи — и, конечно, иду принимать душ. Душевая на коридор одна. Писсуары я заметила сразу, но это же Голландия, все же знают, что такое Голландия. И я иду мыться. Выхожу, а там уже кто-то руки моет. Мужчина. А мое полотенце рядом с ним висит. Не в кабинке же вешать — промокнет. Ну, раз здесь все такие, что уж мне стесняться? Подхожу, беру полотенце. «Здравствуйте, — говорю, — я Инкери Карппинен, Хельсинкский университет». И руку ему протягиваю. Он взял, пожал, постоял столбом, кивнул и вышел. Заторможенный какой-то. Швед, наверное. В общем, на мое сообщение человек 80 набежало. А задачка была и впрямь хорошая. Так что меня и как математика оценили.
      Эней улыбнулся — скорей вежливо, чем весело.
      — Что-то вы какой-то скованный, — сказала Инкери.
      — Не обращайте внимания. Понимаете, мы с приятелями купили эту яхту на продажу, а потом привыкли, наверное… — и это тоже была правда. — Жаль расставаться.
      — Ну что ж, — Инкери щелкнула пальцами, подзывая бармена. — Такую потерю кофе не загладит. Два «выстрела» водки.
      «Выстрелом» в Европе называют дозу в двадцать грамм. В России — пятьдесят. Будучи финкой, Инкери это прекрасно знала.
      — Простите… но я не пью.
      — Пьёте. Все пьют. Не все об этом знают.
      Эней почувствовал ее руку на своем колене, встретил испытующий взгляд и понял, что лучше будет выпить. Да и… какого черта, в самом деле. «Выстрел» — не доза. В первый же день своего приобщения к спиртному он выпил существенно больше. И начал с самогона, а не с качественной водки. Потому что пить учил его Стах, кто ж ещё…
      — Для непьющего вы очень лихо это делаете.
      Эней выдохнул пары спирта.
      — У меня был хороший учитель.
      Он вдруг вспомнил, что забыл о чём-то важном, но, как ни силился — не мог вспомнить, о чём именно…
      …Когда стемнело, Игорь, Антон и Костя, оторвавшись от гранита науки, переглянулись. Игорь демонстративно посмотрел на часы. Деньги за «Чёрную Стрелу» поступили на счет фирмы «Лунный свет» три с половиной часа назад. Ну, допустим, час плюс минус лапоть ушел на увязывание всяких там формальностей — вроде уплаты налогов с продажи. Хотя на памяти Игоря это никогда не отнимало больше получаса. Но мало ли что. Час — на неформальности, вроде рюмки чая с новым владельцем яхты. Но, черт подери, три с половиной часа!
      Комм не отзывался. Резервный номер не отзывался. Планшетка молчала, как партизан и даже не локализовывалась.
      — Детективы, блин, — проворчал Костя. — Тоха, найди в переписке адрес этого финна. Напиши ему письмо с уведомлением на комм.
      — Dear Dr… что у него имя, а что фамилия?
      — Кончай валять дурака, Карппинен фамилия.
      — Сould you possibly…
      Ответ пришел через пять минут. «Oh, it's all my fault. We'll be over as soon as. Reg, IK» .
      — И?
      — Йот, ка, эл, эм, эн, — огрызнулся Игорь. — Ждём.
      Ещё через двадцать минут почта звякнула «We're almost there. Could you come out, please, for I am of insufficient capacity at the moment? Reg, IK» .
      — Английский второй, если не третий, — со вздохом сказал Антон, — меня тоже, когда нервничаю, на высокий стиль сносит. Пошли?
      Ловушкой это быть не могло никак, но Игорь все же остался на лестнице — как самый мобильный. А впрочем, он догадывался, в чем тут дело. Вот только не мог понять — как?
      Прошло несколько минут — у двери офиса затормозила машина. Хлопнули двери автомобиля. Потом открылась дверь офиса и вошел Антон, всем своим видом демонстрируя крайнее изумление. За Антоном шла вполне твердой походкой белокурая женщина. То, что она слегка навеселе, выдавал взгляд, а не моторика. За женщиной вошел Эней. Своими ногами. С совершенно кристальными глазами. Глядящими прямо вперед, ни на полградуса не сдвигающимися в сторону.
      Замыкал шествие Костя.
      — Er… Miss Karppinen? — Игорь приподнял брови.
      — Mistress, — поправила финка. Потом странно посмотрела на Энея, столбом застывшего посреди недоремонтированного офиса, и добавила:
      — Хотя вообще-то я разведена.
      — Сколько он выпил?
      — Вот это и удивительно. Мы пили наравне. По четыре «выстрела».
      Эней кивнул, подтверждая её правоту. Это движение было явно лишним: оно нарушило хрупкое равновесие и Эней начал падать вперед. Будь в нем больше роста и веса, зрелище было бы даже величественным.
      — На дворе трава, — сказал Антон. — На траве… дрова.
      А Костя ничего не сказал, просто подхватил начальство сантиметрах в семи от пола.
      — Я его унесу и положу там…
      — Угу, — кивнул Игорь и опять переключился на английский. — Большое спасибо, что вы его довезли.
      — Это была как раз не сложно — после того как он… частично пришел в себя. Понимаете, в какой-то момент он просто замолчал — и дальше вот так вот сидел молча, как замороженный. Я испугалась. Это длилось минут десять — потом он очнулся, расплатился и пошел к выходу. Очень, э-э-э, решительно. Мы покинули порт. Шли довольно долго — как я понимаю, в правильном направлении… И тут он снова застыл. Это было ужасно.
      Она вздохнула.
      — По правде говоря, я рассчитывала уложить его не под стол. Но, боюсь, теперь у него на меня образуется рефлекс.
      Игорь поглядел на нее сочувственно.
      — Нет, сударыня. Не на вас. Костя, — он перешел на русский. — Дай-ка мне его на секунду.
      Он уже знал, в чем дело, но хотел проверить свою догадку.
      Эней висел на плече Кена весьма неудобно, но Игорь всё-таки расстегнул и завернул его рукав. Так и есть — на сгибе локтя голубела наклейка.
      — Но это же… — сказала за его спиной финка, явно разбирающаяся в лекарствах, — антидепрессант. С ним же нельзя водку пить. И ничего нельзя.
      — Вот именно, — сказал Игорь. — Костя, его надо не в спальню. Его надо сразу в ванную. Антон, наболтай солёной воды. Как можно более солёной. Я провожу даму. Время темное.
      — Ничего страшного. Я немного пройдусь и закажу такси. У меня иммунитет.
      Иммунитет иммунитетом, но в её эмоциональном фоне доминировало разочарование. Как же, все так хорошо начиналось: покупка яхты, красивый русский мальчик, дружеская выпивка… и вдруг — такой обвал.
      — Давайте я вас всё-таки провожу, — сказал Игорь и как-то незаметно взял финку под руку.
      — Зачем? — с живым интересом спросила она.
      — Ну… — оба уже покинули офис. Укоризненного взгляда Кости Игорь старательно не заметил. — Надо же вас как-то отблагодарить. За то, что вы не воспользовались беспомощным состоянием моего друга.
      — И как именно отблагодарить?
      — Ну… дать вам воспользоваться моим состоянием, например.
      — Вы не выглядите беспомощным.
      — Это только с виду. На самом деле я ощущаю влечение к вам — и ничем, совершенно ничем не могу себе помочь…
      — Как именно не можете? — поинтересовалась финка.
      — Да никак. Совсем никак. Я даже напиться в бубен, как наш друг, не могу — физиология.
      — А других физиологических отличий у вас нет?
      Они прошли уже квартал, финка (имя у нее как-то уж совсем не походило на человеческое) двигалась вполне целеустремленно, и Игорю было интересно, а куда это они идут.
      — Нет. Существенных.
      — Ну, тогда мне остается только проявить милосердие.
      Как выяснилось, идут они на стоянку такси, а там уж едут на Морскую, в гостиницу, где поселилась Инкери. На первом этаже был бар, но они не стали злоупотреблять: по коктейлю с джином и соком питахайи. Коктейль был розовым, и запах его — тоже… каким-то розовым. Игорь поцеловал финку, пока запах не выветрился. Она была из тех женщин, которым идет лёгкое опьянение. И вообще ей все шло. Самое славное дело, когда близость не вызывает неловкости. Как зайти на танцплощадку в чужом городе и после двух трех туров болтать с партнером о всяких пустяках.