Традиция требует, чтобы штаб-квартира транснациональной компании, занимающейся целевыми высокими технологиями, занимала айсбергоподобную башню из стекла и бетона. Кабинеты высшего руководства, при этом, должны располагаться уже где-то в стратосфере.
      Штаб-квартира «Орики» располагалась в небольшом особнячке в квартале Марэ. Да-да, именно «на болоте». Вышло так, что и в 93-95 (тысяча семьсот, естественно), и в 71 (тысяча восемьсот), и в 10, и в 15 годах (уже двадцать первого века) и далее вверх по линии тут стреляли мало, а потому ни барону Осману, ни его преемникам работы не нашлось.
      Особнячок, построенный в XVI веке и отделенный лишь забором от дворца Сюлли — любой парижанин, услышав это, сразу поймет, что здание стоит раза в три дороже среднего небоскреба в деловой зоне — был внутри существенно более вместительным, чем снаружи, поскольку теперь уходил на восемь этажей вниз. Всего на восемь. Руководство «Орики» полагало, что переизбыток управленцев не является признаком благополучия. Потому подземные апартаменты были просторны, а число их обитателей — сравнительно невелико.
      Обычно женщина за терминалом не пользовалась ненормативной лексикой. Это было непродуктивно, нарушало рабочую атмосферу и, главное, совершенно не помогало. Но вот сейчас ей очень хотелось помянуть недобрым словом кого-то, желательно могущественного и склочного, чтобы помянутый вздребезнулся, схаменулся и отправился портить жизнь помянувшей — и тем отвлек её на какое-то время от безобразной картины на экране.
      Вероятно, раньше выражения вроде «черт меня побери совсем» имели именно такой смысл. Она нажала на кнопку селектора. Представитель коммерческого отдела возник на экране мгновенно. Если бы госпожу Эмилию Льютенс сколько-нибудь интересовало выражение его лица, то она бы поняла, что он как раз сейчас находится в присутствии того самого могущественного и крайне склочного существа, которое ей так хотелось призвать на свою голову.
      — Скажите пожалуйста, господин Готье, вы случайно не знаете, что такое продукт CZ2348/11C?
      Господин Александр Готье, вообще-то, был очень компетентным специалистом. Но обладал развитым чувством самосохранения. Он вздохнул и сказал:
      — Это линия для обработки алюминия. Специализированная, для сурового климата. Её выпускает наш канадский филиал.
      — Совершенно верно. И последний заказ был сделан Красноярском. И вот я никак не могу понять, почему в настоящий момент линия, заказанная в Канаде из Сибири, движется морем в Австралию.
      Готье был хорошим специалистом.
      — Да, мне докладывали. Дело в том, что заказчики не хотели, чтобы груз шел по российской территории. Соответственно, железная дорога исключалась, Главсевморпуть, — и даже не споткнулся, выговаривая, — тоже, а самый удобный перевалочный порт — сиднейский.
      — Скажите, а является ли условием приема на работу в транспортный отдел знание географии?
      Этот вопрос Готье счел риторическим.
      — У Североамериканского континента, видите ли, коллега, два побережья. Восточное и Западное. И до Владивостока отменно ходят рейсы и из Анкориджа, и из Сиэттла. И даже если учитывать завышенные японские тарифы от Владивостока или надбавку на доставку морем в Охотск, этот маршрут до Красноярска обойдется примерно в десять раз дешевле. Мне остается сделать два вывода. Либо транспортный отдел занимается банальным жульничеством при вашем прямом содействии и делит прибыль с представителями клиента — которые тоже не могут быть до такой степени слепы, либо эта линия не имеет никакого отношения к алюминиевым рамам — и тогда я наблюдаю возмутительное неумение прятать концы в воду. Я жду от вас подробного доклада через полтора часа.
      «Ну пусть её оценят и инициируют, — думал, исчезая с экрана господин Готье, — Такое нельзя терпеть от человека». И в который раз мысленно проклял тот час, когда руководство «Орики» создало должность менеджера по оптимизации и назначило на этот пост ненавистный гибрид левиафана с компьютером марки «Крэй» — Эмилию Льютенс. И нельзя было даже списать весь этот ум и яд на подобающие габаритам дамы психологические проблемы — потому что кто и когда видел касатку с комплексом неполноценности?
      В семь вечера, поговорив с генеральным менеджером канадского филиала (алюминиевая линия оказалась комплексом по разработке наноприсадок, проданным Сибири поперек законов об охране окружающей среды) и разобрав ещё два завала, менеджер по оптимизации решила, что её долг перед отечеством исполнен. Госпожа Льютенс поправила совершенно безупречную прическу, отправила файлы на хранение, отключила систему и сделала то, что у высоких господ получалось только в легендах — растаяла в воздухе. Некоторые кабинеты на улице Сент-Антуан были ещё более просторными и пустыми, чем казалось на первый взгляд — что очень радовало часть сотрудников, предполагавших, что живая госпожа Льютенс ещё менее приятна в общении, нежели её голографическая проекция.
      Десять минут спустя в Ниме из душа вывалилось что-то, уже относительно похожее на человека, а не на компьютерную немочь. Госпожу Льютенс, в принципе, можно было узнать — жесткие черты лица остались на месте, равно как и шапка пегих — рыжих с обильной проседью — волос (сейчас выглядящяя как промокший стог). Но вот морское млекопитающее Эмилия Льютенс более не напоминала — хотя пропорции остались вполне рубенсовскими, килограмм тридцать сгинуло безвозвратно. И дать ей на вид можно было не 50, а разве что сильно побитые молью 35, стоящие в гражданской карте. И что отсутствовало на голограмме напрочь, так это типичный фермерский загар, делающий страшного менеджера по оптимизации больше похожей на енота, сбежавшего из ближайшего Диснейлэнда. Во всяком случае, это сравнение (а как ещё опишешь ситуацию, когда само лицо загорело до цвета орехового дерева, а вокруг глаз лежат четкие белые круги) хотя бы можно было пережить.
      Чёрный португальский бобовый суп, индюшка с инжиром, гренаш «Шато Барбель», вечер, звонкие мощеные улицы, в одиннадцать на Арене опять концерт, классика, стоит пойти, жизнь не то чтобы хороша, но возможна, по-прежнему не хватает большого города, его напряжения вокруг тебя, зато здесь — холмы, виноградники, прямое — белое или желтое — солнце и огромное небо по вечерам.
      И ещё одно преимущество жизни в маленьких городах. Система раннего предупреждения. Она ещё только сворачивала в переулок, когда услышала, что у соседей справа истерически заливается их собака. «Сторожевая болонка», ненавидящая посторонних. А между тем, никаких посторонних в виду не было. Госпожа Льютенс пересекла улицу и зашла в маленькую колониальную лавку, где всегда покупала чай и газеты. И без всяких расспросов узнала, что у нее гости. Четверо. Все мужчины. По виду — иностранцы. Все очень молоды. Это, граждане, не СБ. СБ точно знало бы, когда её можно застать дома. Это не компания — по той же причине. И это не Виктор, потому что, как Виктор не маскируйся, а «очень молодым» ему уже не быть — даже в глазах семидесятилетнего продавца — а посылать Виктор к ней никого бы не стал. Шпаны в Ниме нет. И в округе нет. Да и не шла бы шпана через парадный вход. Она подумала — и оставила пакет с вечерней газетой и упаковкой ванильного чая у входа в лавочку. Хозяин промолчал.
      Либо какие-то промышленные игры, либо подполье. Тех и других в один мешок да в море, но поскольку неизвестно, кто и с чем явился по ее душу, полицию пока вызывать нельзя. Льютенс щелкнула коммом. Сейчас в городе Париже на терминале безопасности «Орики» вспыхнет сигнал «возможная тревога». По следующему сигналу её начнут слушать и поднимут команду. Есть у карьеры свои преимущества — как и у жизни в маленьких городках.
      Комм нырнул в карман пиджака, скрипнула калитка, замолчала соседская болонка. Ну-с, посмотрим, кого нам сирены принесли, подумала г-жа Льютенс, сбрасывая с себя остатки прекрасного вечера и опять становясь Суворовым из учебников и книжек.
 

* * *

 
      Здесь все из камня. Дома из известняка и сланца. Черепичные крыши. Потолки в ребрах балок. Толстые стены. Окна все же переделывают — легче поставить кондиционер и так бороться с жарой, чем жить в полумраке. В этом доме, наверное, можно было поселить роту программистов — терминалы обнаруживались в самых неожиданных местах.
      Один — на кухне рядом с плитой. Видимо, чтобы не отвлекаться от готовки. Или наоборот, от работы. Камеры слежения тоже были. И все, заразы, автономные. А вот сигнализации не было. Никакой. И входная дверь была не заперта и, судя по состоянию замка, не запиралась вовсе.
      Из магазинчика напротив вышла женщина. Эней видел Алекто один раз — четыре года назад, и узнал с первого взгляда. Она изменилась — прибавила в объемах, и прическа другая. И очки-консервы он не помнил — но все равно узнал эту решительность в жестах и походке. Вот она его вряд ли опознает, и это осложняет дело. Мысль промелькнула где-то с краю и очень вяло. Нужно было собраться и работать, а он не мог.
      Это было странное состояние — когда мир вокруг совершенно реален, но ты словно спишь с открытыми глазами. Иногда Энею казалось, что так, наверное, должна выглядеть дневная летаргия Цумэ. Все видишь, все слышишь, все понимаешь, но совершенно невозможно ничего сделать.
      Игорь посмотрел на него — по вымощенной камнем, чем же ещё, дорожке процокали каблуки — и кивнул: «Не беспокойся, я порулю. Вступишь, когда захочешь».
      «Он, конечно, порулит… Но она ж его за варка примет…» — вяло подумал Эней.
      Хлопнула входная дверь. На лестнице — каменной — лежал ковер, так что цоканье пропало, а потом стало слышно снова, по каменному же полу. Восемь секунд — от калитки до кабинета — и вот на пороге стоит женщина, чуть повыше Энея, очень всё-таки… большая, но с прямой спиной, маленьким твердым подбородком, чуть вздёрнутым вверх, резко очерченным ртом — уделяй немножко больше времени прическе и проводи немножко меньше времени на солнце, и была бы вылитая императрикс Екатерина. Ну, очки вот эти ещё стоило бы снять. Из-за них царственно-гневные черные глаза кажутся совсем уж… пушечными портами.
      — У вас есть две минуты, — сказала женщина. — На то, чтобы убраться отсюда. Если есть ко мне дело, пишите.
      — Сударыня, — сказал Цумэ. — Мы вам писали. Мы вам писали четырежды. По тому каналу, который был оставлен вам для связи. Но вы, видимо, перестали просматривать раздел объявлений…
      Он едва не пропустил момент — и ему очень повезло. Книжная полка, на которую он опирался, вдруг резко поехала вбок. Игорь не потерял равновесия, но все же откинулся назад. И шарик кийоги (оружие одного удара — а второго и не требуется) прошел мимо его лица — и едва не снес макушку вскочившему Антону.
      Снести-то не снес, но Антошка вскрикнул, схватился руками за голову, сделал два неловких шага в сторону и упал сначала на колени, а потом на бок.
      У фурии с кийогой сработал, как видно, материнский инстинкт. Уже готовая бить Игоря второй раз, она увидела раненого подростка — и остановилась высочайшая длань, а из уст фелицы вырвалось совсем человеческое: «Ой!». Тут наконец-то — аллилуйя! — включился Эней.
      — Алекто… — тихо сказал он.
      Женщина обернулась к нему. Вжикнула пружина, щёлкнул, утапливаясь в рукоятку, шарик. Кошмарный кистень обрел вид безобидного… не пойми чего. Вроде зонтика, состоящего из одной только массивной ручки.
      — Вы Андрей, — сказала, не спросила, женщина. — Вы Андрей, а Виктор и в самом деле мёртв. Так. Почему вы явились ко мне всей оравой?
      А действительно, почему? Был же какой-то резон… Андрей ворочал в голове неподъёмные мысли, пока не отыскал нужную:
      — Вы должны были увидеть нас всех сразу. Мы… команда. Мы… почти один человек.
      — Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин. Четыре разных человека. Юноша…
      Сейчас, без бороды, Кен и вправду выглядел много моложе.
      — Костя.
      — Константин, лед в холщовом мешочке в морозилке. Обезболивающее — в верхнем правом ящике кухонного стола. Вы хотите, чтобы я работала с вами, Андрей? Вы поэтому пришли вчетвером?
      — Мне сказали… то есть, написали… Дядя Миша… Виктор написал, что у вас есть идеи по реорганизации подполья. У вас и у Саши Винтера… Можно мы положим Антошку на диван?
      — Да, конечно. Извините. Располагайтесь. Я оставлю вас на минуту, мне нужно забрать газету.
      Они, возможно, будут нервничать, но хозяин магазинчика тоже, наверное, начал нервничать, а учитывая, что его внук — начальник местного розыскного отдела…
      Она забежала в магазин, прихватила пакет, извинилась за рассеянность, прикупила ещё плитку шоколада — и вернулась в дом. Во второй раз в кабинет вошла уже не Эмилия Льютенс, а Елизавета Бенуа, 33 года, псевдо Алекто.
      Мальчик на диване уже пришел в себя, сам держал на макушке пакет со льдом и при виде Елизаветы улыбнулся виновато. У Андрея в руках была планшетка, которую он молча передал Алекто.
      «Привет…» Она прочитала, перечитала, прикрыла глаза. Всё-таки. Всё-таки погиб. Следовало ожидать. Рано или поздно. Следовало. При его образе жизни, это случилось скорее поздно. Сброс.
      Крысы, рекомендации. Где? Так, понятно, кто у нас новый серийный маньяк. Партия нового типа. Что ж, давно пора. «Любимые жёны». Сброс.
      — Вы пьёте чай или кофе? — спросила Алекто. — Я рекомендую чай, потому что банка с кофе стоит уже года три.
      — Он пьёт всё, — сказал Игорь. — Мы все тут пьем всё, кроме Антохи. Ему пока нельзя водки.
      — Кухня там, — распорядилась Алекто. — Чашки всего четыре, к сожалению — гостей в большем количестве у меня раньше не было. Кто из вас будет джентльменом — решайте сами.
      — Джентльменом буду я, — сказал Антон с дивана. — Мне всё равно не хочется.
      Костя ушел на кухню.
      — Начнем с яйца. То есть со смерти кощеевой. Кто был втычкой и остались ли они там ещё?
      — Если кратко, — вздохнул Эней, — то мы не знаем, кто там не втычка. Мы отследили наш провал и провал Пеликана… Каспера — вы его знали.
      — Знала о нем.
      — И получается, что штаб проеден информаторами напрочь. И даже те, кто не связан с СБ — решение о том, чтобы сдать Виктора было принято почти единогласно.
      — Гов… Он не верил, что все, — сказала Алекто. — Он отказался мне верить. Он думал, их там пара-другая и их можно напугать и выманить на видное место. Отсюда и «Крысолов».
      — Выходит, он перестарался. То есть… мы перестарались.
      — Теперь, пожалуйста… — она посмотрела на Игоря, который все ещё изучал предательскую книжную полку. — Она может выпускать колеса и двигаться. Домашний пульт у меня в кармане. Это не ловушка для гостей, просто я ленива. А теперь, скажите, мне ведь не померещилось. Вы — сравнительно недавно инициированный старший?
      — Я, э, недавно вылеченный вампир, — Игорь развернулся к ней. Медленно, стараясь не делать резких движений, подошел, протянул руку. — Вот, можете сами убедиться. Теплокровный. Здравствуйте. Теплокровный живородящий млекопитающий. Честно говоря, не знаю, насколько живородящий. Главное, теплокровный.
      — Моторику сохранили, силу тоже, реакцию тоже, способность проецировать эмоции — нет, а видеть — видите?
      — Да, — сказал несколько оглушенный Игорь. — Только я и вампиром не очень-то умел проецировать эмоции. Не успел научиться.
      — Умел, когда подпирало, — сказал Антон. — Не прибедняйся.
      — Как я понимаю, исцеления нельзя поставить на поток — иначе бы вы начали с этого, а не с крыс. Так что за нестабильный и невоспроизводимый фактор их обеспечивает?
      — Вы будете смеяться, но это святая вода, — с серьезным видом сказал Игорь.
      Женщина моргнула. Игорь почти видел, как где-то там провернулись прозрачные шестеренки.
      — Вы хотите сказать — благодать? — спросила Алекто. — Потому что иначе Ирландия кишела бы исцелёнными.
      Бывший вампир переглянулся с заторможенным боевиком, потом с мальчиком.
      — Ну вот, не вышло сюрприза, — развел он руками. — Совершенно точно. Благодать на меня снизошла в лице вон того деятеля, который сейчас шурует на кухне. От его, можно сказать, тяжелой руки.
      — То есть это в буквальном смысле слова нечистая сила, — она прикрыла глаза. — Очень плохо.
      — Что плохо? — носитель благодати вошел в комнату с чайником в одной руке и связкой чашек — в другой. Именно связкой: все четыре чашки были за ручки нанизаны на его мощные пальцы. — Что нечистая сила? А, да, это плохо… Разбирайте чашки. То есть, это даже не плохо, а я бы даже сказал, как оно, но вы дама.
      — Я не дама. И, наверное, мы думаем о разном. Мне вообще-то всё равно, кто именно убивает людей в пищу и строит левиафанов. Но вот борьбу с ними это обстоятельство сильно затрудняет. Потому что Дух не применишь в качестве артиллерии — он веет, где хочет.
      — Это с одной стороны, — Костя снова исчез на кухне. — А с другой, — зычный голос бывшего сержанта долетал оттуда без всяких, казалось бы, усилий, — нам кое-что было твердо обещано. И кое-кто с нами до скончания века. Артиллерии нет, но генерал — Человек надежный.
      Костя не любил всякие приправы и добавки, но доносящийся из комнаты запах ванильного чая его почему-то не смутил. В деревянной хлебнице обнаружился батон. Тёплый. В холодильнике — белый мягкий полупрозрачный сыр, белый твердый сыр и ярко-рыжий сыр с острым едким запахом. И полкруга кровяной колбасы. Тоже — определил Костя деревенским опытом — свежей. Масло в масленке на столе. Хлебное дерево, масличная пальма — только делай бутерброды.
      А ещё под кухонным столом обнаружился столик поменьше. На колёсиках. В кабинет Костя вкатился, остро сожалея о том, что у него нет подобающего случаю жилета.
      Игорь посмотрел на него и сказал:
      — Не быть тебе актёром. Где «кушать подано»?
      — Отстань, — беззлобно сказал Костя. — Вы извините, я что нашёл, то и принёс.
      — Скажите, — вдруг спросил Антон, — а почему вы так спокойно это восприняли. Вы… верующая?
      Алекто прихватила кусок хлеба и принялась творить сложное сооружение из твердого сыра, зелени и колбасы. Делала она это, кажется, совершенно автоматически.
      — Нет. Я не верю в Бога. Но в него явно верят сами варки. Об этом говорит вся их церковная, вернее, антицерковная политика. И потом, по законам биологии ваш друг без симбионта существовать не может. Там должен был рухнуть обмен веществ, иммунитет, способность переваривать пищу — да просто всё. А если бы его возвратило в исходную точку, туда, где он был до инициации, он не гнул бы мои дверные ручки. Да, это я вам. Следовательно, мы имеем дело с тем, что называют чудом — вне зависимости от конкретной природы этого явления.
      За время речи бутерброд успел не только сформироваться, но и исчезнуть.
      — Здорово, — сказал Игорь. — Просто здорово. До сих пор все, кому мы пытались объяснить ситуацию, реагировали по типу «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Забавно до дрожи. Ведь до Поворота и вампиры считались фантастикой. Если уж тебе предъявили вампира… или данпила, который был исцелен чудом… то почему не поверить в чудо? Нет, вы молодец. И я прямо-таки изнываю от желания услышать ваши идеи по организации нового подполья.
      — Они, — руки смуглой рубенсовской королевы ваяли следующий бутерброд, — по большому счету, не мои. Как вы сами изволили заметить, отношение к идеям, изложенным в доповоротной фантастике — скептическое. За исключением варков — к ним как-то трудно проявлять скепсис. Идею в свое время кое-кто выслушал, покивал и благополучно закопал — по указанной причине. Видите ли, копирайт на нее принадлежит Роберту Энсону Хайлайну.
      — «Звёздная пехота»? — изумился Эней.
      — «Ты есть Бог»? — не меньше его изумился Антон. — Принцип воскрешенцев?
      — Простите, я отвратительная хозяйка. Не привыкла принимать гостей. Угощайтесь, пожалуйста. И быстро. Потому что скоро будет поздно, — судя по судьбе второго бутерброда, это была правда, — Хайнлайн не имеет никакого отношения к Церкви Воскрешения. Вернее, нет, имеет. Они его посмертно изнасиловали, кастрировали и дополнили. Он написал много разных книжек и придумал массу разных вещей — десятка два из которых мы используем в быту. Вот, например, — Алекто кивнула в сторону торчащей из-за компьютера контактной перчатки. — Его идея. Так вот, в одной из книжек ему пришлось сочинить водонепронецаемую схему для организации подполья. И он её придумал. Сейчас. — Она вытащила из кармана интеркомм, щелкнула пальцами. На экране возникла схема. — Основа — обычная система ячеек-троек. Как в покойной компартии. Но с кое-какими добавками.
      Она нажала серию кнопок и мужской голос из компьютера сказал:
      «Смотрим сюда. Каждая вершина каждого треугольника соединена с нулём, одним или двумя другими треугольниками. Предположим, там, где она соединена с одним, имеется связь. В принципе, в обе стороны, но для того, чтобы получить избыточно многосвязную систему, достаточно и односторонней. В тех углах, где нет соседних треугольников, связь осуществляется направо к следующему углу. Где соседних треугольников два, назначим тоже связь направо. Теперь посмотрим, как это реально работает. Возьмем четвертый слой, слой D. Вот этот угол, скажем, будет камрад Дэн. Нет, давайте спустимся слоем ниже, чтобы показать картину отказа более полно, во всех трех слоях. Возьмем пятый слой, слой Е, и скажем, что вот это камрад Эгберт. Вот это его ячейка: Эдуард и Элмер, — а это их шеф, назовем его Денис. А это ячейка, которая под Эгбертом: Фрэнк, Фред и Фэтсо. И Эгберт знает, что в случае чего он может дать знать Эзре из соседней ячейки в своем же слое. Он не знает Эзру в лицо, не знает его адреса, даже имени его не знает, но знает, скажем, по какому номеру звякнуть в экстренном случае. Итак, Цезарь из третьего слоя стукнул и завалил Цоя и Цинтию в своей ячейке, Бейкера из второго слоя, Дениса, Дэна и Дика, — свою подъячейку из четвертого, так что подъячейка Дениса: Эгберт, Эдуард и Элмер, — и все, кто ниже, потеряли связь с руководством, то есть со слоем А. Об этом сообщают всему четвертому слою все три Э, это избыточная связь, необходимая в любой коммуникационной сети, но мы рассмотрим только то, что происходит после вопла Эгберта по каналу на Эзру. Эзра — под Цоем и, стало быть, тоже изолирован. Не играет роли, поскольку Эзра передает свой вопл и Эгбертов по своему аварийному каналу Эдмунду. К несчастью, Эдмунд под Цинтией, так что пользуется своим аварийным каналом на Энрайта. И Энрайт получает строенный вопл. А его связь с верхними слоями находится вне погоревшей зоны, и вот эдаким макаром, через Давида, Цуругу и Бисуокса воплы доходят до Адама, на самую верхотуру. Адам отвечает вот по этой стороне пирамиды, и в слое Е, через Эстер и Эдмунда, информация доходит до Эзры, а от него — до Эгберта. Информация наверх и ответ вниз идут без задержки, и мало того: по числу воплов верхотура точно определяет размеры и место завала. Организация не только продолжает работать, но и мгновенно восстанавливается».
      Эней так ничего и не понял бы, если бы одновременно с чтением над проектором не соткалась трехмерная схема.
      — Конец цитаты, — щелкнула крышкой Алекто. Схема продолжала висеть в воздухе. — Такая организация может расти до любых пределов совершенно безнаказанно. Да, кстати, вы мне представитесь?
      — Игорь, — с готовностью отозвался данпил. — Можно Цумэ. Это Антон, он же Енот, это Костя ака Кен. А командира нашего вы, как я понял, знаете.
      — Книжечку можно взять почитать? — Антон ухватил «попку» от багета.
      — Можно, — Алекто взялась творить третий бутерброд. — И даже нужно. И незачем давиться сухой корочкой, сейчас я освобожу чашку. А его, — она махнула ресницами в сторону Энея, — я почти и не знаю. Один раз мы встретились в Риге, когда Виктор сажал меня на паром… Он выдернул меня из-под королевской охоты. Перетащил сюда и законсервировал. Теперь я понимаю, зачем. С ним был такой суровый мальчик из романов Жюля Верна. Я немножко запомнила его в лицо. И всё. Лицо, конечно, изменилось. Вы пришли ко мне за средствами. А что вы ставите себе целью?
      «Американские горки, — подумал Антон. — А придется привыкать».
      — Я хочу, чтобы их не было, — сказал так и не притронувшийся к еде Эней. — Совсем. Чтобы они или покаялись и перестали быть варками… или перестали быть. Они мне… смертельно надоели. И ещё я хочу, чтобы при этом погибло как можно меньше людей.
      — Это генеральная цель. Она и у нынешнего подполья есть.
      — Нет, — пальцы Энея побелели на сгибах. — Уже нет. Они забили на это дело. Оно стало просто лозунгом — и больше ничем.
      — Вы не правы. — Алекто протянула Антону чашку. — Они этого хотят. Они просто не верят, что это можно сделать. Вернее, что это можно сделать, не погубив все. Предают в основном от безнадежности.
      — Хорошо, в любом случае они выбывают из игры. А мы — продолжаем. Алекто… Елизавета Павловна… — Эней поставил чашку на стол и опустил голову. — Я ведь потому к вами пришел, что сам никаких долгосрочных планов строить не умею. Я — боевик. «Нехай зло не живе на свiтi» . На дальней дистанции стреляй, на ближней — руби, вот всё, что я умею.
      — Что, на ваш взгляд, у нас есть?
      — У нас есть, — сказал Антон, — вот что. Мы знаем, что такое варки. Их нельзя оставлять у власти. Хотят этого они или нет — я их человеческую составляющую имею в виду — но они ведут нас к гибели. Проблема в том, что целый ряд методов для нас закрыт: и по соображениям этическим, и по соображениям практическим — возможно, обвал системы это именно то, чего хотят наездники. Нам нужно, убрать их так, чтобы не посыпалось. А чтобы не посыпалось, нужны люди в структурах. Много. Террор не имеет смысла — разве уж кто-то совсем зарвется. Нужно проникновение. А потом — взять регион и использовать как базу.
      — Было, — сказала Алекто, объедая ломтик сыра. — Дважды. Греция и Бостонское восстание. Хотя правильней было бы «новоанглийское». Эти даже ядерное оружие захватили. Только использовать не решились.
      — Ядерное оружие, — сказал Игорь, — это крайний случай. Паника, покалеченная инфраструктура… Если бы как-то всё-таки удалось задействовать метафизику…
      — Для этого, — сморщился Костя, — сколько раз тебе твердить, нужно верующее население.
      — А для этого нужен регион, — заключил Антон.
      — Вы упускаете из виду одно обстоятельство. Вы уверовали и стали думать о варках как о бесах. Но они ещё и люди. И сильно перестроенные.
      — Создать биологическое оружие тоже пробовали, — впервые заговорил Эней, — их ничего не берёт.
      — Берёт. Их берёт серебро. Их берёт благодать. Значит, нужно поискать, есть ли точка, где эти факторы встречаются. До нас второго параметра не было ни у кого. Есть один человек, — сказала Алекто, — который нам нужен. Учёный. Достаточно непредубеждённый. Который не скажет «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Который будет готов экспериментировать с тканями данпила. Да, именно с тканями. Чудо чудом, но структурные изменения организма у вас есть, Игорь. Есть фактор, который физически позволяет им быть тем, что они собой представляют. Пусть этот фактор создан сверхъестественным способом — но он вполне материален. Люди, которые получали исцеление в Лурде, ведь не святым духом передвигались — у них восстанавливались их собственные суставы и связки. Этот процесс можно было наблюдать и фиксировать. Значит, чудо — доброе или злое — это не постоянное вмешательство в природу, а запуск каких-то уже имеющихся потенций.
      — И в теории можно, — медленно сказал Эней, — выделить какой-то фактор, присущий только организму варка — и ударить по нему.
      — В теории — да.
      — И даже… даже если они одновременно слягут с насморком — это уже огромное преимущество. — Глаза Антона горели — Особенно потому, что они не будут знать, что мы можем ещё.
      — Именно, — Алекто щелкнула пальцами. — Ну что, начнём?
      — Э-э-э… что? — не понял Эней.
      — Как что? Нашу подпольную организацию. Первичная ячейка у нас есть — мы. Заседание первого комитета Свободной Луны (четверо бойцов переглянулись) можно считать открытым. Я предлагаю создать орган управления организацией из четырёх человек. Потом мы решим, кто именно будут эти четверо, сейчас я вижу только одну кандидатуру, а пока я объясню, почему из четырёх и как оно должно работать.
      — Я понимаю, почему из четырёх, — сказал Эней. — Если мы планируем не только войну, но и мир после нее, нам нужно накрыть слишком много разных областей. И риск ареста.
      — И просто естественная смерть. — Алекто с тоской посмотрела на пустую тарелку из-под сыра, — это тоже случается.
      — Скажите… — Антон решил, что знать хочется всем, а спросить может только он. — Вы так едите, когда нервничаете?
      Императорский взгляд прожёг в нём средних размеров дыру.
      — Я, — ледяная пауза, — не нервничаю, — пауза потеплее. — Я просто ем. Всегда.
      — Э-э-э… — при таких темпах и аппетитах Алекто должна была бы напоминать не Екатерину в расцвете лет, а…