ОТ АВТОРА

Эта книга рассказывает о славных русских путешественниках и мореходах, открывателях и исследователях многих земель, морей и рек, о пытливых и храбрых русских людях, совершивших незабываемые подвиги во славу родины.

Не претендуя на сколько-нибудь полное изложение событий, связанных с великими русскими географическими открытиями, автор остановился только на эпизодах, особенно поразивших его беспримерной доблестью и отвагой, настойчивостью в достижении цели, стремлением к знаниям и высоким патриотизмом русских путешественников и мореходов прошлого.

П. Северов.

ЗА ТРЕМЯ МОРЯМИ

Могучими разливами Волги плыли от города Твери вниз по течению два малых купеческих корабля. Уже далеко позади остались Калягин, Углич и пёстрая деревянная Кострома, на жёлтой полоске заката уже обозначитесь холмы Нижнего Новгорода, увенчанные сторожевыми башнями и куполами церквей…

Здесь, на шири слившихся рек — Оки и Волги, собирались целые стаи крылатых парусников. Сюда прибывали товары с просторов Руси и многих азиатских государств. Здесь начинался торг, продолжавшийся потом на базарах, купцы узнавали цены, прикидывали выручку, яростно торговались, били друг друга по рукам, в спорах или в мирных беседах делились новостями с огромного бассейна Волги, узнавали, кто куда и по какой коммерции держит путь…

Был 1466 год. Великая волжская дорога в те времена была опасна. Чем дальше на юг, к Астрахани, к Каспию, — тем большие опасности ожидали купцов. Татарские ханы нередко нападали на «торговых гостей», грабили их, уводили в плен, убивали. В степных просторах вдоль течения великой реки они чувствовали себя хозяевами.

Вот почему купцу, отправляющемуся в далёкий путь, тогда было мало одной лишь коммерческой сноровки. Нужна была ещё и отвага, готовность идти на риск, принять бой, уменье владеть оружием.

Отвага и риск в случае удачи окупались сторицей. И на Руси находилось немало удальцов, готовых идти за тридевять земель в трудных поисках этой удачи. Она означала и деньги, и почёт. А если возвращался купец без товара, без денег — ждали его или нищета, или долговая тюрьма.

Рисковые люди наперекор всем несчастьям и бедам шли в чужие земли.

Два малых корабля, что прибыли к Нижнему из Твери, направлялись с товарами намного дальше Астрахани, в самое Ширванское ханство, на юго-западном побережье Каспийского моря, где славились изделиями и торговлей города Куба, Шемаха и Дербент.

Жемчуг и шёлк, дорогие краски, редкостные камни, перец и шафран — вот что влекло русских купцов на далёкие рынки Востока. А с собой везли они соболий, бобровый, песцовый и лисий мех, воск, полотно, мёд, лошадей — товары, очень ценившиеся в Ширване.

Шёл на одном из этих кораблей бывалый тверской купец Афанасий Никитин, человек хотя и не особого достатка, но зато с опытом странствий немалым. Рассказывали, будто ходил он в Грузию, Валахию, Подолию, Турцию, в Крым…

И ещё толковали знающие люди, будто характером своим Никитин мало был похож на других купцов, которые заботились только о барышах. Отличался он жадным интересом к разным странам, к тому, как и чем живут люди в мало известных ему краях. В дальних походах все привлекало его внимание: неведомые на Руси строения, растительность, горючие подземные ключи, ткани, песни… Все он стремился увидеть, понять запомнить…

Иные купцы удивлялись: к чему это человеку торговому, занятому своими делами? А Никитин даже вёл записи и не только цены на товары записывал, но и все прочее, что казалось ему примечательным.

Говорили, что Никитин и затеял этот поход, других купцов уговорил, обещал огромные барыши. Может и не согласились бы купцы, но кстати появилась редкостная оказия, обещавшая безопасность в пути: в Ширван выезжал посол великого князя Московского Ивана III — Василий Папин. В пути его должна была сопровождать надёжная охрана, а в Ширване воины самого Фаррух-Ясара, властителя этого ханства. В те дни в Москве ещё находился Хасан-бек, посол Фаррух-Ясара; он прибыл к Ивану III с богатыми дарами и теперь готовился к отъезду, очень довольный переговорами. Не менее доволен был Хасан-бек и ответным подарком Ивана: вёз он из Москвы своему повелителю девяносто охотничьих кречетов, ценившихся в его стране дороже золота.

Афанасий Никитин вёз меха, — груз не тяжёлый, но ценный. Рассчитывал он проскользнуть под посольской охраной в Ширван и ещё в том же году возвратиться обратно.

Вначале все сулило Никитину удачу. Папин оказался земляком — он тоже был родом из Твери — и обещал купцам своё покровительство. Тверской князь Михаил Борисович и посадник Борис Захарьич охотно выдали им проезжие грамоты. В Костроме без особых хлопот получили купцы великокняжескую грамоту на право проезда за границу. Но в Нижнем Новгороде Никитина и его спутников ожидало большое огорчение: они не застали Папина. Посол уже отправился со своей свитой вниз по Волге. Тверичам оставалось надеяться только на Хасан-бека, который все ещё находился в Москве.

Согласится ли Хасан-бек взять с собою купцов? А если не согласится? Тогда возвращаться обратно со всем товаром или плыть в неведомую страну на собственный риск и страх…

Две недели ждал Никитин ширванского посла. Когда же, наконец, Хасан-бек прибыл в Нижний Новгород, — с первой минуты встречи с ним, по первому слову его и взгляду поняли тверичи, что ждёт их посольская милость: богатством своим и силой Москва настолько покорила посла, что почёл он за радость услужить русским торговым людям.

В малом речном караване Хасан-бека, кроме его охраны, ехали бухарские купцы, возвращавшиеся из Москвы на родину. Теперь к нему примкнул и Никитин с товарищами, — люди бывалые, дружные и неплохо вооружённые.

Ясным летним утром 1466 года караван оставил Нижний Новгород и вышел в далёкий путь. Строго несли вахту дозорные на переднем, посольском корабле: малейшее движение на берегу — и все участники похода тотчас брались за оружие. Но волжская дорога на этот раз оказалась удивительно спокойной: или ушли от берега в степь кочевые племена, или, быть может, опасались они нападать на посланца ширванского ханства. Бухарские купцы усердно молились по утрам, оглашая воздух заунывными причитаниями, воздавал благодарственные молитвы небу и сам посол, не выпуская, однако, из рук оружия.

Но моления не помогли. В низовьях Волги путников ожидала засада. Не посчитались татары и с неприкосновенностью посла, — знали они, что могут взять немалую добычу.

В пятидесяти километрах выше Астрахани, в рукаве Волги — Бузань, путники встретили трех астраханских татар. Словно охраняя узкий проток, три кочевника сидели на берегу, на выжженном, рыжем обрыве, неподвижные, похожие на камни, что обнажили осыпи вдоль течения протока. Казалось, они нисколько не были удивлены появлению в диких этих местах целой флотилии, равнодушно смотрели на корабли и едва ответили на приветствие Хасан-бека. Приказав кормчему пристать к берегу, Хасан-бек пригласил кочевников на корабль. Они вошли без опасения, и когда посол сообщил им, кто он, старший молвил безучастно:

— Мы знаем и вас и ваших спутников, Хасан-бек. В степи каждая весть летит быстрее птицы. Когда вы покинули Нижний Новгород, мы уже знали, и сколько идёт кораблей, и сколько людей на них, и как они вооружены

Посол не мог скрыть изумления и растерянности.

— Я благодарен вам, что вы так интересовались мною. Чем заслужил я такую честь?

— Это известно хану Касиму, — ответил старший кочевник. — У хана Касима трехтысячное войско. В любую минуту оно может встать, как плотина, поперёк реки.

— Разве хану Касиму неизвестно, что посол владетеля Ширванского ханства — лицо неприкосновенное? — спросил Хасан-бек.

Татарин лукаво усмехнулся:

— Это закон?

— Да, это закон.

— Но хан Касим сам издаёт законы.

— Что вы хотите сказать? — прямо спросил посол. — Меня ожидает опасность?..

Татарин внимательно осмотрел свою изодранную одежду.

— Мы плохо одеты, — сказал он. — Не найдётся ли у вас хорошего кафтана?

Хасап-бек кивнул своим слугам:

— Принесите три хороших кафтана да по доброму куску полотна. Наши гости сообщают нам очень важные вести.

Гости были очень довольны щедрым подарком. Тут же они нарядились в новые кафтаны с крупными блестящими пуговицами, которые особенно пришлись им по вкусу. Разговор теперь принял более ясный характер.

Сначала гости потребовали от Хасан-бека священной клятвы, что он никогда и никому не расскажет об этой встрече. Потом они сообщили, что хан Касим уже подкарауливает у Астрахани караван посла. Теперь Хасан-бек окончательно растерялся. Он не подумал, что эти трое могли быть подосланы ханом Касимом. Но это было именно так. Словно бы между прочим татары упомянули, что они отлично знают дельту Волги и уже не раз проводили в Каспий корабли. Доверчивый посол тут же предложил им стать проводниками его кораблей. Он рассчитывал ночью незаметно пробраться к морю. Поторговавшись, татары согласились. А в самую опасную минуту, когда суда проходили у Астрахани, проводники подали своему хану сигнал.

Над рекой прозвучал заунывный крик — призыв к бою. И вот наперерез головному кораблю ринулись десятки татарских лодчонок. Засвистели стрелы. На малом купеческом судне, которое замыкало караван, уже закипела рукопашная схватка…

Ещё на подходе к татарской засаде Афанасий Никитин решил перейти на корабль посла. Он успел прихватить с собой лишь малую часть своего товара — несколько дорогих мехов. Отныне эти меха составляли все его богатство: малый корабль, на каком пыл Никитин от самой Твери, наскочил на рыбачьи сети и был захвачен татарами. Захватили кочевники и другие суда. Только кораблю посла да небольшому русскому судну с двенадцатью купцами удалось выйти в море. Как будто в довершение всего пережитого, в море, едва лишь скрылись берега, грянул жестокий шторм. От удара волны русский корабль потерял управление. Со сломанными мачтами был он выброшен через несколько дней на пустынный дагестанский берег. Здесь прибрежные жители кайтаки захватили «торговых гостей» в плен.

Большие испытания выпали и на долю посольского корабля. Долгое время гнал его бешеный ветер на юг, к далёкому Ирану, захлёстывали волны, рвались ослабевшие снасти. Были минуты, когда на судне никто уже не верил в спасение. Но неожиданно на синей эмали южного неба прояснились контуры далёких гор, и вскоре на горизонте встали крепостные стены Дербента.

Окончен трудный и долгий путь. Многих своих товарищей недосчитывались русские торговые люди. Одни погибли в схватке под Астраханью, другие были взяты в плен татарами, третьи оказались в плену у горцев. Лишь десять человек, а с ними и Афанасий Никитин, сошли на ширванский берег, но им нечем было торговать.

Властитель Ширванского ханства Фаррух-Ясар возвратил из плена двенадцать русских купцов, занесённых штормом на дагестанское побережье. И эти горемыки пришли в Дербент с пустыми руками. Горцы разграбили все уцелевшие на судне товары и раздели купцов. Теперь лишь одна надежда оставалась у потёрпевших — надежда на помощь владыки Ширвана.

Фаррух-Ясар сам пригласил потерпевших купцов во дворец, терпеливо выслушал их.

— О, я сочувствую вам, — сказал властитель. — Я так сочувствую вам, что, поверьте, мне хочется плакать. Идите же с миром и с моими добрыми пожеланиями, пусть эти пожелания охраняют вас в пути…

Один из купцов спросил, не сможет ли властитель одолжить немного денег, чтобы русские люди могли добраться до родной Москвы, до Твери.

— Мои пожелания дороже денег, — сказал Фаррух-Ясар. — Деньги — тлен, суета. Я не хочу омрачать наши добрые отношения звоном презренного металла. В дорогу я дарю вам самое дорогое: мои наилучшие пожелания!..

С тем и покинули купцы роскошный дворец властителя. Может быть, в тот же день, бродя по запутанным переулкам Дербента и обдумывая свои незавидные дела, Никитин решился на новое дальнее странствие, полное опасностей и приключений. Он отправился в Баку. Здесь Никитина поразило невиданное ранее зрелище — «огнь… неугасимы», который горел над выходами из земли газов или нефти. В Баку он заработал денег, а затем сел на корабль и переправился через Каспийское море в Персию (Иран).

Все дальше уходил Никитин от родных земель, в места, где не побывал ещё ни один европеец. Свыше тысячи семисот километров прошёл он и проехал по каменистым пустыням Персии, по бесчисленным солончакам, по склонам горных цепей, по приморским гибельным болотам, где жёлтая лихорадка пожирала целые селения. Побывал Никитин во многих больших и малых персидских городах и прибыл, наконец, на остров Ормуз, расположенный в начале Персидского залива. На этом маленьком вулканическом островке на опалённых солнцем скалах высился многолюдный, очень богатый город Ормуз, в то время большой торговый центр, в который стекались товары из Индии, Турции, Аравии, Китая и многих других азиатских стран.

Немало удивился Никитин могучему океанскому приливу, почти поглощавшему островок, и нещадному солнцу, способному сжечь на этих камнях человека, и тому, как спасались жители Ормуза от нестерпимой жары, сплошь покрывая улицы коврами…

На рынках, на пристани, на улицах Ормуза встречались бронзоволицые гости из богатой и таинственной Индии. О богатстве этой страны Никитин мог судить по тому, что любой индийский торговец и многие матросы носили золотые серьги, браслеты и кольца. А сколько индийских бумажных и шёлковых тканей было на базарах Ормуза! А какие вороха жемчуга искрились и сверкали на прилавках купцов!

Никитин давно мечтал побывать в Индии, теперь эта мечта окончательно завладела им. Он экономил свои небольшие средства. Узнав что в Индии очень высоко ценятся лошади, бывалый и смелый тверич купил в Ормузе доброго жеребца, который должён был окупить все дорожные расходы путешественника.

В знойном Ормузе Никитин прожил ровно месяц. За это время у него появилось в городе много знакомств. Особенно важны были знакомства с моряками, — ведь с этими людьми предстояло отправиться в дальний и опасный путь.

Осматривая ненадёжные деревянные корабли, Никитин немало дивился отваге моряков — этих обветренных тружеников моря. Они не скрывали, что плавание будет опасным. Многие из кораблей гибли в пути в штормовом Индийском океане.

Никитин однако, не колебался. Он решил побывать в Индии во что бы то ни стало. Тяжёлые бедствия, пережитые в Каспийском море, не были им забыты, но они не испугали его, не надломили волю.

Солнечным утром неповоротливый деревянный корабль — тава — вышел в океан. В течение шести недель, преодолевая тропические штормы, борясь с противными ветрами, обходя прибрежные мели и рифы, плыл корабль в далёкую древнюю страну. Никитину довелось побывать в крупнейшем порту Аравии — Маскате, в старинном аравийском городе Калхате, в городе Дега и других местах, пока над синим горизонтом океана не встали горы полуострова Гуджерат. Это была Индия. В одном из крупнейших портов Гуджерата — Камбаи Никитин высадился на берег Индии.

Сказочной представилась с первого взгляда путешественнику заморская страна. Сотни кораблей стояли у причалов и на рейде Камбаи. Здесь можно было встретить моряков и купцов из Персии, Турции, Сирии, Аравии, Татарии, с самых отдалённых островов Индийского океана. Непрерывно, днём и ночью, грузили они товары богатейшего Гуджерата: бумажные и шёлковые ткани, драгоценную растительную краску — индиго, смолу, из которой изготовлялись лаки и политуры, камень-сердолик, самый прекрасный в мире жемчуг, фрукты, рис, соль… Бесконечным казался этот поток разнообразных товаров. Никитин невольно задумался о богатстве властителя Гуджерата, стал расспрашивать о нем у новых своих знакомых и услышал рассказы, похожие на легенду. Со страхом и трепетом произносили купцы имя Махмуда-шаха I Байкара. Говорили, что был он самым смелым, ловким и сильным воином Индии, но в этих восторженных отзывах и похвалах нетрудно было различить опасение. За одно слово неуважения, по малейшему подозрению в неуважении шах люто пытал и казнил своих подчинённых…

Махмуд-шах I Байкара правил Гуджератом во второй половине XV и в начале XVI веков. Гуджерат был независимым мусульманским владением в Индии. Шах всячески притеснял индийское население: отбирал у него землю, душил непосильными налогами, грабил и убивал его.

Но, преследуя индийский народ, шах Байкара смертельно его боялся. Власть этого свирепого царька держалась на тысячах явных и тайных убийств, на силе кинжала и яда.

Когда, покидая Камбаи и направляясь дальше на юг, Никитин строил планы своего нового похода, не думал он, что скоро судьба сведёт его с таким же, как Махмуд, свирепым владыкой, который будет решать, жить или умереть ему, Никитину…

Корабль доставил Никитина в южную часть Индии, в город Чаул. Удивили его здесь толпы чёрных почти совершенно голых людей, заинтересовало вооружение княжеской охраны… Однако сам он ещё больше удивил и заинтересовал население Чаула. Впервые здесь видели европейца. Рослый, плечистый, голубоглазый человек с белой кожей лица и рук, с пышной вьющейся бородой привлекал внимание всех прохожих. Вокруг него то и дело собиралась толпа, то и дело слышались удивлённые возгласы и вопросы. В те дни в древней Индии, подхваченное сотнями голосов впервые прозвучало слово: «Русь».

В Чауле Никитин задержался ненадолго. Сделал записи в своём дневнике и двинулся дальше, в сторону Декана, гористой области южной Индии, стремясь пройти к городу Пали, а оттуда в старинный город Джуннар.

Труден был этот путь. Шли проливные дожди. Но добрый конь все время выручал Никитина.

В Джуннаре с Никитиным случайно встретился, проезжая по улице в своей золочёной колеснице, сам наместник Асад-хан. Увидел он тонконогого гривастого красавца-жеребца, залюбовался им. И вдруг знаком приказал Никитину приблизиться.

— Такие неверные, как ты, — сказал, — не должны владеть хорошими лошадьми. Я оказываю тебе, недостойному, очень высокую честь. Я разрешаю тебе подарить этого коня… мне!

— Я русский, — ответил Никитин. — Почему, хан, ты называешь меня неверным? Я не могу подарить этого коня, потому что в нем все моё богатство и потому, что он мой спутник и друг в дальней дороге…

Асад-хан кивнул своим слугам:

— Препроводите этого неизвестного человека во дворец.

Никитин понял: нежданно-негаданно приключилась с ним страшная беда. Наместник — полный властелин в этом краю. Спорить с ним — значит рисковать жизнью. Однако что оставалось делать беззащитному путнику на чужбине? Никитин решил не сдаваться. Он будет протестовать. Он расскажет хану о могучей Руси. Так ли должны встречать здесь, в Индии, мирных торговых гостей из этой далёкой страны?..

Слуги Асад-хана увели жеребца, колесница наместника укатила, а когда Никитин пришёл ко дворцу и спросил, как ему пройти к властителю, вооружённые до зубов охранники изумились:

— В своём ли ты уме, чужестранец?! Разве светлейший Асад-хан снизойдёт до беседы с тобой?! Ступай себе с миром и будь здоров. Асад-хан не любит подобных просьб.

Но Никитин не удалялся от дворца. Он решил выждать, когда хан выедет на утреннюю или вечернюю прогулку, и снова потребовать своего жеребца. Он будет рассказывать всем встречным о том, какое несправедливое дело совершил хан. Пускай закуют его в кандалы — русский человек нисколько не испугается хана.

На следующий день Асад-хан неожиданно сам пригласил Никитина во дворец.

— Я узнал, что ты пришёл из далёкой северной страны, — сказал Асад-хан, с любопытством разглядывая Никитина. — Это, действительно, очень далеко?

— Да, это очень далеко, — ответил тверич. — Я долго плыл по великой Волге — русской реке, потом пересёк Каспийское море, прошёл всю Персию и пересёк океан…

— Для этого нужно быть смелым человеком, — заметил хан.

— На Руси недостатка в этом нет, — молвил Никитин с улыбкой.

Асад-хан раздумывал некоторое время. Повидимому, у него созрело какое-то решение.

— Хорошо, русский человек, я возвращу тебе жеребца, хотя он мне самому очень понравился. Я дам тебе жеребца и ещё тысячу золотых в награду дам, если ты перейдёшь в нашу, магометанскую веру… Выбирай. Если не согласишься стать мусульманином, — и жеребца отберу и ещё тысячу золотых с тебя возьму. Что ты на это скажешь?

— Одно только скажу, — ответил Афанасий Никитин. — Я русским человеком родился, русским и умру. С памятью об отечестве моем умру, потому что ничего нет для меня дороже отечества, родины…

— Но ты забудешь родину, — ведь это так далеко! Ты — смелый человек, а я уважаю смелых, поэтому я сделаю так, что ты будешь богат и счастлив. О, ты не пожалеешь, если останешься у меня!

— Как?! Разве можно забыть родину?! — изумился Никитин. — Но ведь сердце-то в моей груди — русское сердце? Оно само — частица родины, и вся моя родина — в нем!..

— Я даю тебе четыре дня на размышление, — заключил Асад-хан угрожающе. — Через четыре дня ты придёшь с ответом. Ты согласишься, если тебе дорога твоя голова.

Никитин вышел из дворца, не зная, куда идти, у кого искать приюта и спасения. Бродя по знойному городу, он незаметно очутился меж торговых рядов и даже не расслышал, как кто-то назвал его по имени.

— Афанаса!.. Афанаса!..

Никитин обернулся. Сквозь толпу к нему проталкивался знакомый хорасанец — выходец из Персии — Махмет. Впервые встретились они в Персии и позже крепко сдружились в пути. Никитин не раз оказывал своему знакомому различные услуги, и это очень расположило к нему хорасанца. Махмет был знатным чиновником, но в отношениях с Никитиным отличался простодушием и добротой.

— Ну что же ты, Афанаса, не узнаешь меня, друг? — удивился Махмет молчанию Никитина. — Пойдём-ка, я все тебе расскажу.

Махмет сообщил Никитину, что прибыл он с важным поручением к Асад-хану.

— О, ты не знаешь, Афанаса, каким большим я стал чиновником! — не скрывая гордости, повторял Махмет. — Очень большим! Любое моё желание выполнит Асад-хан.

Никитин встрепенулся: счастье само шло к нему в руки. Рассказал тверич приятелю о своём горе, о том, что через четыре дня ему, беззащитному путешественнику, прошедшему через столько стран и видевшему столько народов, придётся безвинно умереть…

— Ну что ты, Афанаса, — воскликнул Махмет испуганно. — Разве я допущу такое? Разве я позволю, чтобы безвинно умер мой друг?! Отдыхай здесь спокойно, а я сейчас же пойду во дворец. Ты получишь своего жеребца и сможешь спокойно продолжать путь.

С тревогой ждал Афанасии Никитин возвращения Махмета. Час проходил за часом, однако хорасанец не появлялся. Так миновала ночь, и день, и ещё одна бесконечно длинная ночь… Ранним утром его разбудил брахман — жрец, обязанностью которого был уход за отдыхающими путниками.

— Гость с севера! — сказал он. — Ты очень счастливый человек. Посмотри, какого скакуна прислал тебе светлейший Асад-хан. И ещё он велел передать тебе, что ты свободен и можешь жить в нашем городе или отправляться на все четыре стороны.

Ни о чем не расспрашивая жреца, Никитин выбежал во двор. У ворот он увидел привязанного к столбу своего коня. Тот сразу же узнал хозяина, рванулся на привязи, тихонько, тоскливо заржал… Задыхаясь от слез, Никитин нежно и крепко обнял шёлковистую тёплую шею лошади.

— В дорогу, друг мой, в дорогу! — шептал Никитин, веря, что лошадь понимает смысл этих слов. — Пускай горит он огнём, этот «светлейший» грабитель…

Через несколько дней, как только установилась сносная погода, Никитин покинул владения джуннарского хана и направился сначала в город Кулунгир, потом в Гульбаргу, а затем повернул к Бидару. По пути он миновал несколько больших и малых городов и край, заселённый махратским племенем, о котором в других районах Индии говорили, что это самые отчаянные головорезы. Нагие, вооружённые мечами и луками, махраты не тронули, однако, безоружного путешественника. Наоборот, они любезно указывали ему дорогу, приглашали в жилища, охотно предоставляли ночлег. Теперь Никитин понял, почему в мусульманском Джуннаре о махратах ходили самые мрачные слухи. Свободолюбивый этот народ, частично подчинённый иноземным захватчикам, упорно продолжал борьбу за своё освобождение. Не было года, чтобы из горных своих селений махраты не нападали на войска мусульманских князей. Много видел на этом пути Никитин готовых к бою крепостей. Это были крепости свободолюбивых махратов.

Прошёл он и через районы, населённые телинганцами. О воинах этого отважного народа рассказывали, что шли они в самую кровавую битву с песнями, с музыкой, высылая вперёд лучших своих плясунов. Но и отчаянные телинганцы, у которых оружие носили даже дети, не тронули одинокого путника из далёкой страны, и здесь он встретил добродушных, приветливых людей, готовых поделиться последней чашкой риса.

Проехав за месяц по труднейшим дорогам около 400 километров, Афанасий Никитин прибыл в Бидар, столицу Бахманидского царства. Это было одно из самых могучих мусульманских царств в Индии. Особенно поразили здесь тверича пышные праздничные выезды молодого султана — Мухамеда II. В своём дневнике Никитин подробно описывает торжественную процессию. Султан выезжал на прогулку, весь осыпанный драгоценными камнями, сидя на золотом седле, с тремя золотыми саблями в изукрашенных ножнах. За ним на пышно украшенных лошадях следовали родственники. Триста слонов в блестящих доспехах несли башенки с воинами, вооружёнными пищалями и пушками. Триста плясунов и несколько сот танцовщиц сопровождали этот великолепный выезд. Неумолчно завывали трубы оркестра в триста человек, оглушительно звучали фанфары. Одни всадники мчались по дорогам, оберегая путь властителя, другие замыкали шествие. За султаном шёл специально обученный слон с огромной железной цепью на бивнях. Если пешеход или всадник приближался к султану, железная эта цепь взлетала над головой смельчака…

Но роскошные выезды султана, блеск его бесчисленной свиты, величие его храмов и дворцов не скрыли от наблюдательного тверича самого главного, — условий, в которых жил индийский народ. Никитин уже успел изучить индийский язык, и когда индусы узнали, что он не мусульманин, — перед ним открылись двери их жилищ. Этот русский человек изучал обычаи индусов, их веру, сказания и легенды, способы обработки пашен, богатства их земли и моря, одежду, жилища, оружие воинов, климат, дороги этой великой страны, украшения дворцов, архитектуру храмов, кустарную промышленность городов. Все представлялось ему здесь интересным и значительным, обо всем хотелось доставить на родину самые полные сведения.

Об индийских крестьянах Никитин записал: «а сельскыя люди голы велми». Султаны и князьки беспрерывно грабили этих обездоленных людей, собирая с них непосильные налоги. Страшные пытки и убийства были обычными в деятельности сборщиков налогов. Повсюду слышались стоны и плач.

Нет, не такой уж сказочной была эта страна!

Простой русский человек, единственный из европейских путешественников, не увлёкся показной пышностью султанских и княжеских дворцов. Он увидел в сказочной Индии униженный, страдающий народ и с глубоким сочувствием отнёсся к его страданиям.

В Бидаре Никитин продал своего жеребца и отправился в Шейх-аляуд-дин, где осенью устраивались празднества в честь одного из мусульманских святых. Через некоторое время он присутствует на одном из грандиознейших торжеств в святилище бога Шивы. Здесь он видит, как тысячи людей поклоняются изображению вола. Записи в его дневнике становятся все более интересными. В Бидаре Никитин узнает о городе Каликуте, куда приходят корабли из Абиссинии, из портов Красного моря, от побережья Западной Африки… Узнает он и о Цейлоне, Индокитае, Бирме Китае и с огромным интересом собирает все сведения об этих неизвестных ему странах.

Каждый день приносил пытливому путешественнику что-то новое. Но с каждым днём сильнее овладевала им тоска по родине. Казалось, через далёкие пространства, моря и реки его властно звали в дорогу родная Москва и Тверь. В дневнике своём он записал: «Да сохранит бог землю русскую. Боже, сохрани её. В сём мире нет подобной ей земли. Да устроится Русская земля…»

В то время в Персии снова назревали кровавые войны. Слухи об этом доходили и в Индию. Никитин понял, что путь на родину будет трудным. Долго обдумывал он предстоящую дорогу. В конце концов решил пробраться в приморский город Дабул, а там опять довериться океану.

Была весна 1472 года, когда, собрав свои пожитки, Никитин вошёл в порту Дабул на деревянную таву и занял место среди пассажиров. Прощай, далёкая Индия, для одних счастливая, для других трагическая, богатейшая и нищенская страна… Многое увидел здесь первый добровольный посланец России: плодородные земли и поистине чудесные леса, тёплое море, в котором родится жемчуг, и заоблачные вершины гор, многолюдные и цветистые рынки, где собраны все дары южных земель и океана, сказочные дворцы вельмож и тёмные лачуги бедноты, в которых родятся, живут и умирают миллионы тружеников… Увидел и узнал он многострадальный индийский народ и радостно удивился его талантам, запечатлённым в камне строений, в росписях и узорах, в радужном сиянии шёлковых тканей, в песнях и легендах. Человек с далёкого севера полюбил этот народ.

Но русскому сердцу милее всего родная земля.

Снова поднят над грузной тавой парус. Медленно удаляются и тонут в синеве океана индийские берега. Встречный упрямый ветер крепчает, но судно продолжает путь, продвигаясь в сторону Аравии крутыми разворотами и зигзагами.

Вскоре в океане разразился шторм. На хрупкий кораблик стремительно мчались огромные волны. Судно взлетало, казалось, под самые тучи и падало вдруг, словно в пропасть… Тава была без палубы и даже не имела перекрытий ни в носовой части, ни в кормовой. Груз лежал на дне её, прикрытый кожами, и вскоре настолько пропитался водой, что стал тяжелее вдвое. По хмурому лицу капитана, по испуганным возгласам матросов пассажирам нетрудно было догадаться, какая угроза нависла над ними.

Целый месяц бушевал этот невиданной силы шторм. Шкипер-араб давно уже не знал, в какой части океана находится его корабль, как вдруг на западе он приметил берег…

Это был берег Африки, Эфиопская земля. Оказывается, уже в течение нескольких дней судно уносилось на юг, вдоль Сомалийского полуострова.

Моряки, которым доводилось плавать из Ормуза в Индийские порты, всегда опасались быть занесёнными к Африканскому побережью. Океан здесь кишел пиратскими кораблями. Редко удавалось каким-либо мореходам уйти из этих районов невредимыми. Если бы только шкипер догадался, в какие опасные места занёс его шторм, он, пожалуй, не колеблясь отвернул бы от берега: лучше уж погибать в океане, чем у диких пиратов в плену. Однако и шкипер, и пассажиры радовались неведомой земле, далёким пальмам, словно плывущим над прибоем, зелёным водорослям, качавшимся на волнах.

Судно вошло в неглубокую бухту и причалило к берегу. Шкипер первым спрыгнул на золотистый песок. Поблизости не было видно ни единого человека, никакого признака людского жилья. В каменистом овражке заманчиво журчал и искрился прозрачный ручеёк. Это была находка, — величайшее счастье для измученных жаждой людей. Уже через несколько минут все пассажиры и команда расположились у ручья: одни с жадностью пили воду, другие умывались, третьи, зачерпнув прозрачную влагу, бережно держали её в ладонях, любуясь, как жемчугом, капельками воды… Тем временем вдоль берега, отрезая дорогу к таве, выстроилось несколько десятков чёрных воинов с луками, мечами и длинными копьями в руках.

Слишком поздно шкипер заметил засаду. Увидев африканцев, он упал на колени и стал громко молить о пощаде. А негры по-прежнему стояли неподвижно, поглядывая на рослого, пёстро раскрашенного своего вожака, опиравшегося на огромный меч. Вожак был чем-то заметно смущён и, видимо, обдумывал решение. Но вот он поднял руку и сделал несколько шагов вперёд. Шкипер подполз к нему на коленях.

— Встань, бедный человек, — проговорил предводитель на ломаном арабском языке. — Я вижу, вы без оружия, а безоружных людей мы не убиваем. Если бы вы плыли сюда для войны, для того, чтобы захватить пленных, — вы взяли бы с собой оружие.

— Мы шли из Индии в Ормуз, — сказал шкипер. — Мы заняты мирной торговлей, и на нашей таве нет ни одного кинжала, ни одного копья.

— Вы уйдёте отсюда невредимыми, — заключил предводитель. — Но если у вас найдётся соль, — поделитесь с нами…

— Мы все вам отдадим! — с радостью закричал шкипер. — Только отпустите нас…

— Нет, мы возьмём немного, — ответил вожак. — Вы дадите нам соли, рису, перцу и хлеба.

В течение пяти суток, пока продолжался шторм, путники невольно должны были находиться в гостях у одного из прибрежных племён Африки. Вожак остался вполне доволен подарками. К исходу пятых суток он ласково простился со шкипером и купцами. Заметно облегчённая тава взяла курс на север, несколько отклоняясь к востоку, и через двенадцать суток прибыла в аравийский порт Маскат. Отсюда Никитин, не задерживаясь, перебрался в Ормуз, а дальше лежала сухопутная дорога через Бендер, Лар, Шираз, Исфахан, Тебриз и многие другие города — до Трапезунда.

Никитин не задерживался в пути. В Иране со дня на день могли начаться военные действия. Поэтому Никитин спешил на север, поближе к русской земле. Большую часть пути шёл он пешком, обходя селения и города, в которых положение было особенно тревожным. По пути к портовому городу Трапезунду Никитин попал в ставку предводителя воинственных туркменских племён Узун-Хасана.

С подозрением, которое вскоре сменилось интересом, воины-кочевники слушали рассказ Никитина о его странствиях. Сам Узун-Хасан назвал его отважным человеком и пожелал тверичу счастливого пути.

Но именно в те дни, когда Никитин находился в этой степной ставке, разгорелись военные действия между Узун-Хасаном и турецким султаном Мухамедом II. Армия Узун-Хасана в те времена представляла немалую силу, и начавшиеся сражения должны были охватить очень обширные районы.

Никитин снова оказался в большой опасности. Ему предстояло перейти через линию фронта. Турки могли посчитать его агентом Узун-Хасана. В горестном раздумьи тверич записывает: «…ано пути нету некуды»… Все же ему удаётся пробраться в Трапезунд. И здесь случилось то, чего он опасался: турецкие власти заподозрили в нем шпиона, подосланного Узун-Хасаном. Арест, обыск и допросы, конечно, не дали туркам никаких улик против Никитина. Однако у путешественника были отобраны последние гроши…

Кое-как уговорился Никитин с моряками, чтобы переправили его через Чёрное море, третье море на его пути. После многих мытарств Афанасий Никитин направился в Кафу (Феодосию). Здесь, в Крыму, рассчитывал он встретить земляков. В Кафе было даже русское подворье, где останавливались русские торговые люди, прорывавшиеся со своими товарами мимо всех татарских засад.

С волнением считал Никитин часы и минуты, оставшиеся до встречи с земляками. Какой будет эта встреча? Какие редкостные товары покажет он им, соотечественникам? Ведь в дорожном мешке у Никитина ничего не осталось. Остался только дневник, правдивое сказание о древней великой стране, в которую прошёл он через все преграды, чтобы поведать о ней на Руси.

Велико было то радостное изумление, с которым встретили Никитина русские люди в Кафе! Они и сами видывали виды, не раз ходили в дальние страны, не так уж просто было чем-нибудь их удивить. Но Индия!.. О ней только пелось в былинах, только сказки рассказывали о чудесной этой стороне. И вот простой тверич сам побывал в Индии, видел её, изучил, описал… Счастливый человек! И Никитин понял, что в этом дневнике — его действительное богатство.

…В 1475 году из Литвы в Москву возвратились русские торговые люди. Кроме разных товаров, привезли они одну загадочную вещь. Это была объёмистая, истрёпанная тетрадь, исписанная различными чернилами, со множеством непонятных иноземных слов, которыми, как видно, были названы неведомые заграничные города, имена и фамилии неизвестных людей и цены на товары.

Купцы случайно подобрали эту тетрадь в дороге и, считая, что она, может быть, утеряна какой-нибудь важной особой, передали её в Москве великокняжескому дьяку Василию Мамыреву. Дьяк Мамырев первый прочитал «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. Документ представился ему настолько интересным, что Мамырев не замедлил передать его летописцу.

Замечательные путевые записи отважного русского человека, побывавшего в Индии почти на тридцать лет раньше португальца Васко да Гамы, дошли в летописи до нашего времени.

От себя летописец добавляет, что Афанасий Никитин «не дошед умер» в пути вблизи Смоленска.

Причины и обстоятельства его смерти неизвестны. Быть может, литовские князья, как раньше трапезундские турки, заподозрили в нем московского «лазутчика», возможно что-то иное помешало ему донести драгоценный свой дневник в подарок родному городу.

Но записи Никитина стали достоянием всего русского народа. Это ценный литературный памятник, который неопровержимо доказывает, что задолго до прибытия европейских завоевателей сын нашей родины Афанасий Никитин без корысти, без обмана, с честным и чистым сердцем пришёл в далёкую страну и первый пронёс по её городам и селениям гордое имя — Россия.