В свободные от вахты часы в маленькой, тесной каюте, где отчетливо слышался певучий звон волн, подолгу читали они описания морских путешествий, мечтали о странствиях по неизведанным океанам, строили планы дальних походов...
      Но обоих друзей еще ожидало боевое крещение в морских сражениях со шведами, суровые испытания в штормах.
      Назначенный на боевой корабль прямо со школьной скамьи, мичман Лисянский не раз отличался и выдержкой и отвагой. Сам командир корабля Гревенс крепко пожал руку молодому моряку и, ласково улыбаясь, сказал:
      - Будет у тебя еще, Лисянский, время и вокруг света плавание совершить... Ведь это твоя мечта, не так ли?
      - Так точно! - ответил Лисянский. - Надеюсь, Карл Ильич, это время придет...
      В 1798 году лейтенант Лисянский, как исполнительный и знающий свое дело моряк, был зачислен в группу офицеров, отправляющуюся в Англию для прохождения дальнейшей морской службы. (Морская практика русских офицеров в английском флоте была заведена еще во времена Петра Первого). В письмах к брату Лисянский писал о своих английских впечатлениях:
      "Коротко сказать - всякий шаг наш здесь стоит не менее шиллинга. Съехавши в Гулль, взяли с нас по гинее за несколько рубах и мундир, которые были в чемодане у каждого из нас, взяли за то, что мы - русские, за то, для чего едем в Лондон, и, по крайней мере, по гинее за то, отчего мы не говорим по-английски. На дороге же в Лондон всяк, кому токмо было время, драл с нас бессовестно..."
      Из Лондона на английском фрегате "Луазо" Лисянский вскоре отбыл в Америку. В далекой Вест-Индии он увидел, как жестоко обращаются колонизаторы с порабощенным туземным населением.
      "Я бы никогда не поверил, - писал он брату, - что англичане могут так жестоко обходиться с людьми, ежели бы не был сам тому свидетелем на острове Антиго*, где нередко случалось видеть несчастных арапов, употребляемых вместо лошадей".
      ______________ * Антигуа.
      После дальнего перехода фрегат прибыл в Галифакс. А через несколько дней в порт вошел и второй английский фрегат - "Тетис", на котором служил Иван Крузенштерн. Крепко, по-русски обнялись два друга на набережной. Взволнованный встречей, Крузенштерн сказал:
      - Ну вот и свершилось то, о чем мы мечтали... Сколько, брат, пройдено морей!
      Лисянский кивнул на английский флаг, развевавшийся над кормой фрегата.
      - Я хотел бы под нашим, под русским флагом идти.
      - И это еще будет! - уверенно ответил Крузенштерн. - Погоди, Москва-то не сразу строилась...
      Бермудские острова и Нью-Йорк, Филадельфию и Нью-Порт, Джорджтаун и Бостон и многие другие города Америки успел посетить за время плавания молодой офицер, везде осматривая верфи и лучшие корабли, музеи, исторические места, кварталы богачей и поселки рабочего люда.
      В Нью-Йорке свирепствовала чума, и, пораженный размерами эпидемии, Лисянский записывает свое сочувствие этому "великому множеству новоприезжих людей нижнего класса, которые, не имея состояния жить порядочно, были вынуждены жаться вместе и, стесняясь в небольших хижинах, заразили атмосферу". Горькая судьба бесправных черных рабов навсегда омрачает его впечатления о "свободной республике".
      Возвратясь в Англию, он и Крузенштерн просят русского посла Воронцова разрешить им совершить еще одно плавание - к Южно-Африканским берегам.
      Молодым морякам повезло: трое из них - Лисянский, Крузенштерн и Баскаков - были назначены на корабль "Резонабл", уходивший к мысу Доброй Надежды.
      И вот уже высятся над белой грядой прибоя опаленные скалы Африки, а дальше лежит огромная неизученная страна...
      В Южной Африке, у мыса Доброй Надежды, Лисянский задерживается на несколько недель: собирает ботаническую коллекцию, раковины, коллекцию насекомых, знакомится с бытом населения... И снова его поражает и отталкивает дикое изуверство рабовладельцев. Об этих кровавых "цивилизаторах" он записывает гневные строки:
      "...Здешние обитатели нередко собираются и, узнавши жилища бедных дикарей, оные окружают их ночью; когда от испуга ружейных выстрелов сии несчастные бросаются из шалашей своих, то тогда, убивая взрослых, берут в плен молодых, которые остаются навек их невольниками. После сего рассказчик мой велел ввести в горницу большого мальчика и сказал, что при взятии его убито было до шестидесяти его соотчичей. Какое варварство..."
      После семи лет непрерывных странствий Лисянский возвратился на родину закаленным, много видевшим моряком. Встретившись со старым другом, Иван Крузенштерн сказал:
      - Готовься, брат Юрий... Теперь уже под русским флагом нам предстоит далекий путь!
      Для Лисянского это было большой радостью.
      ...Северные земли Америки - Аляска и Алеутские острова - были открыты и исследованы отважными русскими мореходами. Еще в конце восемнадцатого века русские люди прочно поселились на этих землях, принадлежавших им по праву первооткрывателей. Самая южная русская колония - Росс была основана в Калифорнии, поблизости от бухты Сан-Франциско.
      Снабжение русских владений в Америке велось через Сибирь и стоило огромных средств. Драгоценный мех котика, голубого, песца, чернобурой лисицы давал огромные прибыли, но из-за дальности пути немало стоил и промышленникам. В Петербурге давно уже обсуждались проекты посылки в те дальние воды русских кораблей.
      В 1803 году два шлюпа - "Надежда" и "Нева" - были, наконец, снаряжены. Капитанами были назначены Крузенштерн и Лисянский. Опытные офицеры, они набрали команды исключительно из русских моряков.
      - Мне советовали принять несколько и иностранных матросов, - говорил Крузенштерн, довольный своим экипажем, - но я, зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился.
      Утром 7 августа 1803 года оба корабля покинули рейд. Им предстояло следовать вместе через всю Атлантику, обогнуть мыс Горн и расстаться в Тихом океане. Отсюда "Надежда", которой командовал Иван Крузенштерн, должна была идти в Японию, доставить туда русского посла, а затем взять грузы на Камчатке и отправиться на юг, в Кантон.
      Путь Лисянского лежал в далекие северные широты, к островам Алеутской гряды, к русским поселениям на Аляске.
      Хмуро, недружелюбно встретило путешественников суровое Северное море. Резкий ветер крепчал с каждой минутой, и вскоре грянул жестокий шторм.
      Лисянский не зря так тщательно подбирал свою команду. В прежние плавания он не раз наблюдал за работой английских моряков, однако такого бесстрашия, четкости, быстроты, как показали теперь, в минуты опасности, его матросы, капитану и самому видывать еще не приходилось.
      Встретившись через несколько дней в английском порту Фальмуте с Крузенштерном, он сказал:
      - Матросы у меня - орлы! С такими и на край света идти не страшно.
      - Я тоже не нарадуюсь команде, - заметил Крузенштерн. - Подобные бури случаются редко. В ту ночь погибло несколько английских кораблей. А мы выстояли. Значит, дорога обещает быть счастливой.
      - Она должна быть не только счастливой, но и плодотворной для науки, сказал Лисянский. - Помнишь, в прошлых наших походах мы не раз удивлялись иностранным капитанам, их безразличию к жизни океана, к изучению этой многообразной жизни. Что интересует, например, английских моряков? Только открытие новых богатых земель и, конечно, коммерция...
      - О да! - подхватил Крузенштерн. - Я не забыл наших бесед... Выйдем из Фальмута и сразу же начнем систематические работы по изучению океана. К завершению плавания мы накопим огромный материал о направлении и особенностях различных морских течений, о температуре морской воды на разных глубинах, о барометрическом давлении, о климате, приливах и отливах в разных районах океана... Это будет началом целой науки, которая должна быть создана, так как она необходима.
      Лисянский улыбнулся:
      - Красивое слово - океанография! Быть может, новая наука так и будет названа? Мы потрудимся ради нее на славу!..
      Через несколько дней на одном из причалов Фальмута два молодых капитана, захваченные грандиозными планами первых исследований в океане, вышли в путь. А еще через полмесяца в порту Санта-Крус на острове Тенериф экипажи пополнили запас провизии и пресной воды и направились к экватору.
      Внезапные шквалы нещадно швыряли малые корабли, рвали паруса, рушили на палубу кипящие гребни волн. Но оба судна попрежнему уверенно шли на юг. 26 ноября над "Невой" и "Надеждой" торжественно зареяли флаги; грянули орудия, и капитаны обменялись приветствиями: впервые русские корабли пересекли экватор.
      Стоянка на острове Екатерины и в португальском колониальном городе Ностра-Сенеро-дель-Дестеро, где страшные невольничьи рынки под сенью прекрасных тропических пальм являли весь позор и ужас принесенной европейскими завоевателями "культуры" - и снова дорога, снова океан...
      Грозный мыс Горн, прославленный яростью штормов, медленно проплыл за бортом: черный, безжизненный, словно выжженный огнем... Впрочем Лисянскому и его команде этот мыс не казался таким уж грозным. В записи капитана "Невы" угадывается усмешка: "Хотя многие, многие мореходцы опасаются обходить мыс Горн, но, по моим замечаниям, он почти не отличается от всех других мысов, лежащих в больших широтах".
      Лисянского беспокоило другое: в туман и шторм давно уже потерялась из виду "Надежда". Где Крузенштерн? Не потерпел ли он аварии?
      После долгой разлуки друзья неожиданно встретились у острова Нука-Хива, у его гостеприимных чернокожих обитателей. Но встретились ненадолго. Крузенштерн спешил на Камчатку и к японским берегам, "Неву" давно уже ждали в Русской Америке. У Сандвичевых (Гавайских) островов капитаны снова пожали друг другу руки, и "Надежда" первая подняла паруса. Вскоре, держа курс на север, вышла из бухты и "Нева".
      Приход первого корабля из далекой столицы был огромным праздником для русского населения Аляски. Но радость этой долгожданной встречи омрачалась печальной вестью о гибели русской колонии на острове Ситка. Лисянский узнал, что полудикое воинственное индейское племя колошей напало на горстку русских людей и после долгой осады ворвалось в колонию... Только трое русских случайно спаслись. Кто подстрекал колошей к этому неожиданному нападению, догадаться было не трудно: в многочисленной толпе, окружившей поселок, были и "культурные" американцы - они-то и усердствовали больше других в резне, не щадя ни женщин, ни детей...
      С приходом корабля на побережье сразу наступило затишье: наверное, грозный вид корабельных пушек поостудил рвение американских "вояк".
      Находясь у берегов Аляски, Лисянский вспомнил пылкие юношеские свои мечты: пройти в неизведанные широты. Теперь ему представлялась такая возможность. И Юрий Федорович твердо решает, не возвращаясь к Сандвичевым островам, по пути в Кантон исследовать еще никем не посещенные районы океана.
      Однако это отклонение от курса и потеря времени могли вызвать недовольство начальства. Стремясь заранее оправдать свое решение. Лисянский заносит в журнал краткую запись:
      "Желание мое пройти в широте 361/2 до 180° соответствует данному от графа Румянцева требованию, в котором сказано, будто бы в древние времена открыт был около 340 немецких миль от Японии и под З71/4° большой и богатый остров, населенный белыми и довольно просвещенными людьми, и что он должен находиться между 160 и 180° зап. долготы".
      Капитан, конечно, понимал, что слух о неизвестном острове с белым населением скорее всего являлся одной из тех морских легенд, которых в его время рассказывалось так много. Но эта легенда могла пригодиться ему.
      В конце сентября "Нева" покинула суровые, скалистые берега Ситки. Уже к концу месяца она достигла тех мест, где графу Румянцеву чудились неизвестные земли, однако на спокойной поверхности океана темнели только тени облаков. Как эти быстролётные тени, растаяла и легенда о таинственной земле... Теперь оставалось взять курс на Кантон, где Лисянский условился встретиться с Крузенштерном. Но обширный район к югу от этих широт еще не нанесен на карту. И капитан решает следовать дальше на юг.
      Туманы и ветры уже давно сменились полным затишьем и зноем; деревянные палубы и надстройки, особенно стеньги и реи корабля, потрескались от жары и стали малонадежны. Несколько человек в экипаже судна тяжело заболело. Заболел и сам капитан. Он приказал врачу никому не говорить об этом. Стоя на мостике, Юрий Федорович следил за полетом огромных белых чаек... Если появились чайки, значит, где-то близко должна быть земля...
      Вечером, когда ветер стал свежее, корабль вдруг резко подпрыгнул и остановился, накренившись на борт.
      Лисянский выбежал на мостик. Вокруг ревели белые буруны.
      - Аврал! - скомандовал капитан. - Все наверх!..
      С палубы штурман крикнул:
      - Коралловая банка! Она почти выступает на поверхность.
      "Нева" прочно засела на острой коралловой гряде. Лисянский знал: усилится ветер или налетит шквал - и деревянному судну не спастись. Он приказал штурману обмерить глубину вокруг корабля. Тем временем матросы бросились убирать паруса.
      Штурман вскоре доложил, что глубины вокруг корабля совсем незначительны: "Нева" оказалась посреди коралловой мели.
      - Нужно облегчить корабль, - сказал капитан. - Сбросить за борт все тяжести, лежащие на средине палубы.
      Самоотверженно работали матросы, штурман и сам капитан. За борт полетели запасные реи и доски. Но судно не двинулось с места; попрежнему чуть уловимо оно покачивалось на гряде.
      - Выбросить за борт пушки! - громко скомандовал Лисянский.
      Это решение было крайностью: корабль оставался безоружным. Однако ветер с минуты на минуту свежел, волны все звонче били в борта.
      Одну за другой матросы снимали пушки со станков, волокли их к борту и сбрасывали в воду. Никто из них не прощался с этим неоценимым в опасном пути вооружением корабля. К пушкам были привязаны поплавки: в затишье Лисянский надеялся поднять орудия с гребня мели.
      Перед рассветом матросы погрузили на шлюпку якорь, укрепленный на толстом, прочном тросе, и завезли его вперед, по курсу корабля. Облегченная "Нева" теперь медленно сошла с мели.
      И едва только стихли радостные крики, как дозорный матрос взволнованно доложил:
      - На западе, в миле отсюда, вижу землю!..
      Капитан взбежал на мостик. В западном направлении от курса корабля он увидел отчетливо обрисованный светом восхода низменный остров. Лисянский развернул карту. В этом районе океана не значилось ни мелей, ни островов... Открытие!.. Заветная мечта юности. Он со своей славной командой открыл неведомую землю!
      Но неизвестный остров, казалось, ревниво охранял свою тайну. Внезапный яростный порыв ветра подхватил корабль и снова швырнул его на рифы. Измученные, с окровавленными руками матросы снова бросились на реи переставлять паруса.
      Капитан приказал выбросить за борт якорные канаты, балласт и запасные якоря. До самого вечера кипела жаркая работа, и лишь в сумерки "Неву" удалось вторично снять с мели и перевести на глубокое, безопасное место.
      А утром, когда наступило желанное затишье, матросы бросились спасать пушки, вылавливать стеньги, доски, вытаскивать канаты и якоря. Они спасли все вооружение судна и весь его инвентарь...
      Напряжение последних суток особенно отразилось на здоровье капитана: Юрий Федорович едва передвигал ноги, держась за поручни мостика.
      В эти минуты сурового испытания Лисянский записал: "...нет труда, которого бы преодолеть, нет опасности, которой бы перенести я не согласился, лишь только бы сделать путешествие наше полезнейшим и новыми открытиями доставить честь и славу Российскому флоту..."
      Утром шлюпка отправилась к острову.
      Огромные тюлени, лежавшие на берегу, при виде людей только любопытно подняли головы, но не двинулись с места. Шумные стаи птиц кружили над моряками; никогда не видевшие человека, птицы садились на плечи, на головы матросам, спокойно выглядывали из гнезд, путались под ногами.
      На высшей точке острова капитан "Невы" и его спутники подняли на шесте русский флаг и зарыли в землю бутылку с извещением об открытии ими этой малой земли.
      Лисянский исходил остров вдоль и поперек, подробно описал его. Островок оказался небольшим, с отлогими берегами, сложенными из кораллового песка. Ни леса, ни воды на нем не оказалось. Образовался он посредине коралловой мели, и только небольшие возвышенности его покрывала густая, высохшая, лежачая трава.
      Низкий и потому неприметный в туман и в ночные часы, этот отрезок суши, окруженный грозными рифами, представлял большую опасность для мореходов. Но отныне на картах мира будет отмечено открытие русских моряков.
      Удивило Лисянского местоположение открытого островка. Юрий Федорович знал, что дно Тихого океана представляет собой огромное ровное "поле". Здесь находятся и наибольшие на Земле глубины, превышающие 10 километров. Эти глубины простираются у берегов Японии, у Филиппин и Курильских островов. Но и на широте, где моряки "Невы" совершили свое замечательное открытие, глубины тоже были огромны. Только благодаря кораллам возник этот остров.
      - Вот замечательное место для изучения деятельности кораллов и образования новых островов, - сказал капитан. - Этот островок, будто корабль на вечном якоре, корабль, которому не страшны любые непогоды... Кто знает, быть может когда-нибудь здесь будет построена научная станция для исследования океана?
      Покидая остров, Лисянский взял на память несколько цветных причудливых кораллов и окаменелых губок.
      Снова поднявшись на мостик, капитан приказал созвать всю команду. Матросы тотчас выстроились на палубе. Заметно взволнованный Лисянский сказал:
      - Мы приумножили, друзья, славу нашего русского флота. Мы открыли неизвестный остров, который я предлагаю назвать именем нашего корабля "Нева".
      Он удивился: матросы промолчали.
      Штурман Повалишин сделал шаг вперед.
      - Команда предлагает, Юрий Федорович, в знак уважения к вашим заслугам, в знак благодарности и любви к вам, нашему начальнику и другу, назвать этот остров вашим именем...
      Глубоко тронутый оказанной ему честью, Лисянский было попытался отказаться, но его уже окружила команда, штурманы и матросы радостно повторяли:
      - Остров Лисянского!.. Так этому и быть...
      - Благодарю, верные мои друзья и прекрасные моряки, - сказал Юрий Федорович. - Вы наградили меня высшей наградой, о которой я мог мечтать. Пусть же эта земля навечно сохранит память о славе русского флота!
      Корабль уходил на юг, и матросы долго еще смотрели на остров, отныне носящий имя их капитана.
      А капитан думал о другом. В записи, оставленной Лисянским, проявилось все благородство русского моряка:
      "По сем можно судить, сколь место сие гибельно, и что корабль "Нева" за претерпенное им несчастное у сего острова приключение вознаградится только тою честью, что он открытием весьма опасного местоположения спасет, быть может, от гибели многих будущих мореплавателей".
      О неизвестных мирных мореходах, о их безопасности думал отважный русский капитан. И не знал он, какие непрошеные "хозяева" появятся на этом острове, появятся не для того, чтобы исследовать океан, а для того, чтобы угрожать отсюда бомбой и торпедой любому кораблю и утверждать над океаном свою пиратскую власть.
      РУССКОЕ СЕРДЦЕ
      Лорд Маркер, командир английского фрегата "Фосгарт", в то утро не скрывал своих чувств. Обычно холодный, необщительный, равнодушный ко всем и всему на свете, он словно переродился в течение ночи. Он пожимал офицерам руки и даже снизошел до того, что улыбнулся раненому матросу.
      Раненых на фрегате было очень много; четвертая часть состава экипажа погибла. Но в ночном абордажном бою греческий пиратский корабль был захвачен и теперь покорно следовал на буксире "Фосгарта", и лорд Маркер знал, что обязательно будет отмечен высокой наградой.
      Лорда Маркера особенно удивил своей отчаянной отвагой молодой русский моряк Василий Головнин, присланный недавно на фрегат для прохождения военно-морской подготовки. Едва корабли сблизились и тяжелые острые крючья, выброшенные с фрегата, зацепились за борт вражеского судна, Головнин первый бросился на палубу пирата.
      Почти невероятным кажется то, что русский офицер остался невредим. Многие из англичан, что дрались рядом с ним, не возвратились. А этот смелый человек не получил даже царапины, хотя его китель был рассечен и проколот во многих местах.
      После боя, уже на заре, моряки "Фосгарта" выстроились на палубе своего фрегата. Лорд Маркер хотел проверить боевой дух экипажа. Медленно прошел он вдоль поредевшего строя, пристально всматриваясь в хмурые, утомленные, равнодушные лица. Нет, капитан не испытал удовлетворения. Он понимал, как много пережили эти люди за истекшую ночь. Тем не менее он хотел бы видеть их радостными. Каковы бы ни были потери, он не мог допустить уныния на своем корабле... И снова, как в первые минуты боя, командира поразил облик русского офицера. Было что-то лихое и беспечное в сдержанной улыбке моряка, в радостном взгляде его, в том, как, оглянувшись на плененное пиратское судно, он небрежно передернул плечами... Возможно, в ту минуту ревнивое чувство шевельнулось в груди англичанина: почему же все остальные на этой палубе были сумрачны и печальны?
      Впрочем, лорд Маркер тотчас же подумал, что это состояние молодого офицера легко объяснимо: люди, впервые побывавшие в серьезном деле, сумевшие отличиться и, по счастливой случайности, уцелеть, сначала обычно не умеют скрывать душевных переживаний. Головнин, очевидно, был из таких новичков. Однако пример его и храбрость следовало поощрить перед строем.
      - Я отмечаю ваше отличное поведение в бою, - молвил лорд Маркер с улыбкой, подавая Головкину руку. - Вы вели себя в высшей степени похвально. Если это первый экзамен, я готов поставить вам сразу десять пятерок...
      - Благодарю, сэр, - негромко ответил Головнин. - Только это не первый экзамен.
      Командир фрегата подумал, что он должен был подробно поинтересоваться прежними аттестациями присланного к нему офицера, но, занятый разными неотложными делами и срочным выходом в море, он только запомнил фамилию русского.
      - Я знаю, - нашелся Маркер, попрежнему приятно улыбаясь, - в морских баталиях вы не новичок! Но абордажный бой, да еще ночью - это все же в первый раз?..
      - Так точно, сэр! - весело воскликнул Головнин, поняв англичанина. Благодарю за экзамен, сэр!..
      Затем в командирском салоне офицеры стоя пили за здравие лорда Маркера, с именем которого в истории британского флота будет связан этот победоносный эпизод.
      - Некоторых, кажется, смутили наши потери? - неожиданно спросил командир.
      - Когда речь идет о славе, - воскликнул один из офицеров, - стоит ли считаться с какими-то тремя-четырьмя десятками матросских жизней?..
      Эти слова были встречены возгласами одобрения. Но Головнин заметил негромко:
      - Да, с этим следует считаться...
      Лорд Маркер услышал его слова. На дряблом лице отразилось удивление:
      - Вы говорите: следует считаться? Но вы - офицер и не щадили собственной жизни ради этой победы. Чему же вы больше радуетесь - победе или тому, что сохранили жизнь?
      В наступившей тишине Головнин произнес отчетливо и спокойно:
      - Победе и жизни.
      - Объяснитесь. Разве для отважного русского офицера победа не дороже жизни?
      - Конечно, дороже, - сказал Головнин. - Я радуюсь этой победе потому, что мы - ваши союзники в борьбе против Наполеона. И одновременно я счастлив, что остался невредимым. Моя жизнь еще будет нужна отечеству.
      - Мне очень приятно, - проговорил лорд Маркер, поднимая в честь Головкина бокал, - что на моем корабле служит такой отличный моряк и друг Англии. Англия никогда не забывает своих друзей. Где бы вы ни были и что бы ни случилось впереди, - Англия будет помнить вашу службу...
      Когда через несколько месяцев Головнин прощался с моряками "Фосгарта", от имени командира ему вручили пакет. На берегу он прочитал отзыв о себе. Отмечая заслуги Головнина, лорд Маркер особенно подробно останавливался на ночной абордажной схватке, указывая, что русский офицер был в голове сражавшихся, дрался с необыкновенною отвагою и был счастлив, что остался невредимым.
      Значит, запомнился англичанину ответ Головнина. А русскому моряку запомнилась фраза, произнесенная командиром фрегата: "Англия никогда не забывает своих друзей"...
      В 1806 году, когда Василий Головнин дальним путем - через Швецию и Финляндию - прибыл из Англии в Петербург, город русских моряков Кронштадт - торжественно отмечал знаменательное событие: корабли русского флота "Надежда" и "Нева" возвратились из первого кругосветного плавания.
      Завершение этого славного похода было подлинным торжеством. Доброе начало положено!.. Отныне русские моряки пройдут в самые далекие страны.
      Еще будучи воспитанником Морского корпуса, Василий Головнин мечтал о таких походах. Эта мечта не исчезла и теперь, не потерялась среди многих житейских забот.
      Не каждый из давних петербургских знакомых Головнина смог бы догадаться, что в этом испытанном, внешне суровом и строгом офицере попрежнему жила юношеская страсть к беспокойным морским дорогам, к штормовым просторам морей и океанов, еще таивших множество загадок.
      Он считал, что русские моряки должны разгадать эти загадки, пройти нехоженными широтами, нанести на карту еще не открытые земли.
      В Англии Головнин не просто отбывал срок, положенный для усовершенствования в военно-морском деле. Пристально присматривался он ко всему, что могло оказаться ценным для родного флота, - к работе верфей, к мастерству корабельщиков, к военно-морской сигнализации, к особенностям маневров, к распорядку на кораблях... Много здесь было такого, что следовало отбросить как хлам, как дикий пережиток. Не случайно сказал он в присутствии лорда Маркера, что с жизнями матросов следует считаться. Свирепая дисциплина в британском флоте и бессмысленно-жестокая муштра всегда вызывали у Головнина отвращение.
      Но было и такое, что могло стать полезным для молодого русского флота. Головнин написал сравнительный обзор состояния английского и русского флотов, составил свод морских сигналов и переслал все это в Адмиралтейств-коллегию, адмиралу Павлу Васильевичу Чичагову.
      Адмирал спросил:
      - Кто этот Головнин? Не тот ли маленький кадет, что служил на корабле "Не тронь меня?" Мой отец вручал ему медаль "За храбрость" после победы над шведами на Балтике... Вижу, старик безошибочно различил моряка. Теперь-то уж маленький кадет стал настоящим морским офицером. - Он кивнул адъютанту: вызвать Головнина ко мне. Возможно, это и есть капитан "Дианы".
      На следующий день адмирал выслушал рапорт Головнина и сказал:
      - Рад видеть балтийского орленка таким возмужалым орлом!..
      Адмирал отодвинул бумаги и раскрыл синюю тетрадь - свод морских сигналов, собранный Головниным.
      - Похвально то, флота лейтенант, что, находясь вдалеке от родины, вы думали о ее флоте, заботились о нем... Эту систему сигналов мы введем и у нас, на Балтике.
      Чичагов подробно расспрашивал об английском флоте, о схватках при блокаде Тулона и Кадикса, о жаркой битве в Испании, в заливе Сервера...
      Затем адмирал неожиданно спросил:
      - Вам, конечно, уже известно о возвращении из кругосветного плавания Юрия Лисянского и Ивана Крузенштерна? Об этом вояже говорит не только весь Кронштадт, но и весь Петербург.
      - О, я в восторге от этого славного путешествия!
      - Но первая ласточка должна повести за собой всю семью... Вы видели, сколько на Неве кораблей? Эти флаги вскоре увидят не только в европейских странах... Российско-американская компания просит по возможности без промедлений направить еще одно судно по уже известному маршруту к берегам Аляски. Мы решили послать военный корабль. Выбор пал на шлюп "Диану". Он, правда, нуждается в некоторой перестройке, но столь опытный командир, как вы, обеспечит все необходимые исправления...
      Взволнованный Головнин встал.
      - Я - командир "Дианы"?..
      Чичагов молча пожал ему руку.
      - Цель экспедиции - снабжение наших владений в Русской Америке. "Диана" вместо балласта возьмет морские снаряды, необходимые в Охотске и на Камчатке. Но главная цель... - адмирал помедлил, пристально глядя на Головнина, - опись малоизвестных земель в восточном крае Азии и вблизи наших владений в Русской Америке. Быть может, вам посчастливится открыть на Восточном океане еще неизвестные земли, - желаю успеха от всей души!
      Обычная сдержанность на какие-то минуты изменила Головнкину. Он вышел из адмиральского кабинета будто в полусне.
      Вот она, сбывшаяся мечта! Вслед за прославленными моряками - Лисянским и Крузенштерном - он поведет корабль в дальний кругосветный рейс.
      Головнин поспешил на набережную Невы. Скорей бы увидеть "Диану"!
      Он узнал этот шлюп, не спрашивая ни у кого, и прыгнул в ближайшую лодку.
      ...Командующий английской военной эскадрой, стоявшей в заливе возле мыса Доброй Надежды, командор Роулей нередко сетовал в кругу приближенных офицеров на свою злосчастную судьбу. В то время, когда у берегов Испании, Франции, Италии, Англии разыгрывались морские сражения, ночные схватки, совершались налеты, преследования и захваты трофейных кораблей, - словом, когда другие офицеры английского флота делали настоящую карьеру, - он, Роулей, был вынужден отсиживаться здесь, на мысе Доброй Надежды, неподалеку от Капштадта, в этом глухом уголке планеты, куда даже известия о военных действиях доходили с двухмесячным опозданием...
      Хотя бы какое-нибудь незначительное событие скрасило эту тоскливую жизнь... Вдруг появился бы французский корабль... Роулей, конечно, захватил бы вражеское судно. Это было бы для него призом, о его подвиге заговорили бы в Лондоне, слух о нем дошел бы до королевского дворца...
      Но корабля не было.