– Я был подростком, лет пятнадцати.

– Тогда ты должен знать мормера из Мара. Он дрался и погиб в этой битве.

– Нет, ваше величество. Я не знал его. Я был среди людей ярла Сигурда.

Макбетад смотрел на меня, пытаясь понять, правду ли я говорю. В задумчивости он продолжал постукивать лезвием кинжала по покрытой зарубинами столешнице.

– Я удивлен, – сказал он. – Харальд Норвежский посылает своим представителем человека, служившего Сигурду. Всю жизнь оркнейский ярл был смертельным врагом моего отца. Они бились, по меньшей мере, в трех битвах, и, благодаря этому своему волшебному стягу, Сигурд всегда брал верх. А потом люди с Оркнеев украли наши земли.

Начало моей первой встречи с Макбетадом складывается весьма неудачно, подумал я. Видно, никудышный из меня посол.

– Стяг не помог Сигурду при Клонтарфе, – заметил я, пытаясь смягчить обстановку. – Он погиб, препоясавшись им.

– И откуда тебе это известно? – На этот раз вопрос прозвучал резче.

– Он перенял стяг у меня, когда победа отвернулась от нас и некому больше было держать знамя. Он обвязался им, сказав, что нищий должен нести свою мошну. Потом ринулся к гущу боя. На верную смерть. Как он пал, я не видел.

И вновь Макбетад недоверчиво уставился на меня.

– Ты хочешь сказать, что был знаменосцем Сигурда и при этом уцелел?

– Да, ваше величество.

– И ты не знал предсказания, что всякий, кто развернет стяг с вороном в бою, одержит победу, но тот, у кого оно в руках, умрет в момент победы?

– Я слышал это предсказание, ваше величество. Но при Клонтарфе случилось так, что предсказание не исполнилось. Моя судьба была иной. Норны решили, что я должен выжить, а ярл потерпит поражение.

Когда я упомянул норн, Макбетад замер. Кончик кинжала замедлил ритм и остановился. Настало молчание.

– Ты веришь в норн? – тихо спросил он.

– Верю, ваше величество. Я держусь исконной веры. Норны решают нашу судьбу, когда мы рождаемся.

– А в другие времена? Решают ли они нашу судьбу в последующие годы?

– Этого я не знаю. Но то, что норны определят нам, в конце концов сбудется. Мы можем оттянуть осуществление их решения, но не можем избежать его.

Макбетад осторожно положил кинжал на стол.

– Я хотел отослать тебя прочь, не выслушав того послания, которое ты привез от Харальда Норвежского. Но, быть может, твое появление здесь тоже было предначертано судьбами. Я желаю, чтобы сегодня вечером ты встретился со мною и с моей женою наедине. Как знать, не поможешь ли ты нам. Тебе, вероятно, уже известно, что моя жена больна.

– Я не лекарь, ваше величество, – предупредил я.

– Здесь нужен не лекарь, – молвил король. – Здесь нужен кто-то, кто сможет объяснить то, что кажется противным всем основам. Я ведь благочестивый христианин. Но я видел норн.

На этот раз замолчал я.

Королевский управляющий выделил мне место для сна – небольшую нишу, немногим больше стенного шкафа, рядом с королевскими покоями, а кормиться поставил вместе с дружиной крепости. Слушая их разговоры, я выяснил, что все они состоят в личной свите Макбетада и держатся весьма высокого мнения о военном искусстве своего предводителя. Единственный раз в суждениях промелькнуло некоторое сомнение, когда разговор коснулся королевы. Один старый воин посетовал: мол, Макбетад настолько занят болезнью королевы, что не уделяет достаточного внимания подготовке отражения ожидаемого набега. Ярл Нортумбрии Сивард дал прибежище двум сыновьям предыдущего шотландского короля, того, кого убил Макбетад, и воспользовался их притязаниями на трон, чтобы оправдать свое нападение.

Тем же вечером за мной явился управляющий и повел меня в личные покои короля. Я оказался в комнатке, где стоял только стол и несколько простых тесовых стульев. Свет давала единственная свеча на столе, поставленная достаточно далеко от женщины в длинном темном плаще, сидящей в дальнем конце комнаты. Она сидела в тени, сложив руки на коленях и возбужденно ломая пальцы. Кроме нее в комнате был только Макбетад, и вид у него был встревоженный.

– Не посетуй за темноту, – начал он после того, как управляющий удалился, закрыв за собой дверь. – Яркий свет причиняет королеве боль.

Я посмотрел на женщину. Плащ у нее был с наголовником, и она опустила его так низко, что лица почти не было видно. Но тут свеча коротко вспыхнула, и я заметил напряженное, усталое лицо, выглядывающие из-под капюшона глаза в темных кругах, бледную кожу и высокие скулы. Даже в тот короткий миг щека, повернутая ко мне, быстро и отчетливо дернулась. Одновременно я ощутил укол боли, какой бывает, когда случайно ударишься локтем о камень, такой, от которого рука немеет. Но удар я ощутил не в руке, а в голове. Я понял, что сижу вблизи человека, обладающего сверхъестественной силой.

Ощущение было знакомое. Я испытывал его всякий раз, когда встречался с мужчинами и женщинами, сведущими в сейде, искусстве волшебства. Обычно ощущение это было сильнее, ибо и я наделен был даром, который норвежцы именуют ofreskir – ясновидение. Но сейчас все было по-другому. Сила, исходящая от женщины в плаще, была, без сомнения, силой вельвы, ведовским даром, но сила эта была искажена и переменчива. Она доходила до меня волнами – так далекий горизонт мерцает молниями в летний вечер, не резкими и страшными сполохами, когда Тор швыряет свой молот Мьелльнир, но непрестанным неровным блеском, каковой хуторяне, живущие в глуши, считают отражением в небе косяков рыбы, всплывших на поверхность моря.

Снова заметил я руки женщины. Она ломала пальцы и терла руки одна о другую, словно мыла в воде, а не в воздухе.

– Здешний народ знает трех вейрд, – вдруг торопливо заговорил Макбетад. В голосе его звучала боль. – Как христианин, я полагал, что это просто языческое суеверие. Покуда не встретил их трех, одетых в лохмотья. Это было в Морее, когда я был еще мормером, а не королем.

Король заговорил о норнах сразу, без предисловий. Очевидно, этот вопрос мучил его.

– Они, как три старые карги, стояли бок о бок у дороги. Я бы проехал мимо, не окликни они меня. Может быть, не остановись я и не выслушай их, с моей женой все было бы в порядке.

– Вы видели норн в Морее? – спросил я, ощущая какую-то неловкость. – Во время битвы при Клонтарфе их видели поблизости, в Кайтнессе. Они ткали саван из человеческих кишок. Они праздновали кровавую битву. Что они вам сказали?

– Речи их были темны и неразборчивы – беззубые старухи пришептывали и шамкали. Но одна из них вымолвила прорицание. Сказала, что я стану королем скоттов, и предупредила об измене среди моих приближенных. В то время я думал, что все это чушь и весьма заурядная – такое может придумать любой дурак.

– Если это и вправду были норны, значит, с вами разговаривала Верданди. Она определяет то, что будет. Две ее сестры, Ур и Скульд, заняты тем, что наступило, и тем, чем все завершится.

– Я – христианин, я знать об этом ничего не знаю. Я бы не обратил внимания на их слова, когда бы не Груох.

Я снова посмотрел на женщину в капюшоне. Теперь она раскачивалась взад и вперед на своем стуле, по-прежнему безостановочно ломая руки. Она наверняка слышала все, о чем мы говорили, но не произнесла ни единого слова с тех пор, как я вошел в комнату.

– Груох такая же добрая христианка, как и я, – продолжал Макбетад, несколько осторожней. – Точнее сказать, она больше христианка, чем я. Она милосердна и добра. Нельзя пожелать лучшей супруги.

С некоторым запозданием я понял, что Макбетад любит свою королеву. Это открытие стало для меня неожиданностью и объяснило его тревогу, а последовавший за этим рассказ обнаружил, как любовь к жене заманила в ловушку их обоих.

– Я рассказал Груох о прорицании вейрды, и она тоже отмахнулась от него как от языческого пустословья. Но все же заметила, что я имею больше прав на шотландский трон, чем тот слабый человек, в то время сидевший на нем – я имею в виду моего родича Дункана. И даже не обмолвилась о том, что сама она столь же высокого рождения. Может быть, этой мысли у нее вовсе и не было, но мне показалось, что была. Ее слова подтолкнули меня к решению свергнуть короля. Не ради меня самого, хотя всем известно, что чем сильнее король, тем счастливее его королевство. Такова «правда королей». Ради своей жены я решил, что когда-нибудь воссяду на священный камень и объявлю себя королем скоттов. Тогда Груох станет королевой. Это ее неотъемлемое право, и это будет моим даром ей.

– И получилось так, как предсказали норны?

– Я бросил вызов королю Дункану и победил его в открытом бою. Не я один хотел, чтобы его не стало. Меня поддерживали больше половины остальных мормеров и танов.

– Я слышал разговоры, будто король погиб, будучи вашим гостем.

Макбетад скривился.

– Это все досужие россказни, черные домыслы, распускаемые теми, кому хотелось бы видеть на троне одного из сыновей Дункана. Нет сомнений, их руками водили бы нортумбрийцы. Дункан пал не жертвой заговора. Он погиб, ибо был слабым и беспечным военачальником. Он повел своих людей в Морей, чтобы уничтожить меня, но его лазутчики опростоволосились – не обнаружили нашей засады. После битвы я казнил лазутчиков за то, что они худо выполнили свой долг. Коль кто-то и был виновен в смерти Дункана, так это они.

– И ваша жена заболела после этого?

Макбетад покачал головой.

– Нет. Она внучка короля и знает цену, какую приходится платить за власть, за то, чтобы захватить или удержать ее. Болезнь проявилась спустя три года. Она развивается медленно и неотвратимо, но я надеюсь, что ты сумеешь объяснить ее, ибо, боюсь, это как-то связано с исконной верой.

Он повернулся к жене. Она подняла голову. Они смотрели друг на друга так, что стало ясно – Груох любит мужа не меньше, чем он любит ее.

– Я был слишком занят своими королевскими обязанностями, чтобы заметить, что происходит, – медленно пояснил Макбетад. – После того как я занял престол, она стала спрашивать, отчего появились вейрды, и коль скоро они не более чем языческое суеверие, как случилось, что их предсказание исполнилось. Сомнения мучили ее. Наши христианские священники сказали, что это работа дьявола. Они убедили ее, что она, сама того не зная, стала посредником Темного. Она решила, что нечиста. Вот почему она, как ты наверняка заметил, то и дело моет руки.

– И какое лечение предложили священники? – спросил я и, не удержавшись, добавил: – Они ведь уверены, что у них есть рецепты на все случаи жизни.

Макбетад встал и подошел к жене. Он наклонился, нежно поцеловал ее, а затем откинул наголовник, чтобы достать амулет, висящий у нее на шее на кожаном шнурке. И тогда я увидел, что королева Груох была некогда поразительно хороша собой. В волосах, нечесаных и всклокоченных, но все еще густых и роскошных, мелькали рыжевато-золотистые отблески, хотя большая часть выцвела до блеклой бронзы. От левого виска назад через всю голову тянулась странная белая прядь, придавая ее облику что-то дикое и тревожное.

Макбетад положил амулет на стол передо мной. Это была тонкая медная трубочка. Я вынул из нее плотно свернутый клочок пергамента и разгладил его на столе, чтобы прочесть начертанное на нем. Слова были написаны руническими, греческими и латинскими знаками. «"In nomine domini summi sit benedictum". Твоя рука досаждает, твоя рука тревожит тебя, Вероника поможет тебе», – прочел я.

– Священник, изготовивший этот амулет, велел моей жене носить его на левой груди, – объяснил Макбетад, – а чтобы он подействовал, она должна хранить молчание. Но, как видишь, амулет не помогает. Впрочем, и вреда от него меньше, чем от других предложенных средств. Ибо иные священники утверждали, что недуг моей жены можно одолеть, коль я буду ежедневно хлестать ее кнутом, сделанным из кожи морской свиньи, таким способом изгоняя демонов, коими она одержима. – И он скривился от отвращения.

Я вспомнил, как дернулась щека королевы, и как молодой басилевс Михаил в Миклагарде дрожал неудержимой дрожью за мгновения до того, как рассудок его помрачался. В Миклагарде невежественные священники тоже поставили диагноз – вмешательство дьявола. Однако врачи смотрели на это иначе. Давным-давно, будучи в Ирландии, я видел, как друид применяет травы и снадобья для исцеления от конвульсий.

– Ваша королева не одержима никакими дьяволами, никакими черными эльфами, – успокоил я короля. – То, что написано на пергаменте, хуже, чем глупость. Коль скоро вы хотите облегчить страдания королевы, выбросьте этот амулет, пусть она говорит, когда хочет, а если случится приступ, дайте ей выпить теплого уксуса, вымочив в нем белену или цикуту, либо легкую настойку растения, называемого «сонной одурью».

Макбетад побледнел.

– Но ведь это излюбленные растения ведьм и колдунов – и вейрд, – сказал он укоризненно. – Ты ведешь ее к этому темному миру, а не от него.

Я пожал плечами.

– Я приверженец исконной веры, – напомнил я, – и не вижу ничего дурного в том, чтобы пользоваться этими растениями, коль скоро они помогают. – Говоря это, я задавался вопросом – знает ли Груох, что она обладает ведовской силой? А ежели знает, то заглушила ли она ее, отринула ли, будучи христианкой? Коль скоро так, то ей приходится претерпевать невыносимое напряжение.

– И это лекарство исцелит мою жену и облегчит ее страдания? – спросил король.

– Этого я сказать не могу, – предупредил я. – Я полагаю, дух ее в смятении. Разрывается между Белым Христом и исконной верой.

– Белый Христос ей не помог, – сказал Макбетад. – Четыре года назад, когда меня по-настоящему встревожило здоровье королевы, я совершил с ней паломничество в Рим. Отыскивал всех святых людей, молился, делал щедрые приношения, но безрезультатно. Может быть, теперь мне следует обратиться к помощи исконной веры. Если это вылечит мою жену, я откажусь от христианской веры, зная, что от этого мне не будет никакого вреда.

Его слова послужили сигналом тревоги. Я понял, что здесь что-то не так.

– Что вы хотите сказать – «от этого вам не будет никакого вреда»?

– Последним прорицанием вейрд было, что я не погибну от руки смертного человека, и что моему трону ничто не грозит.

– А они дали какое-нибудь поручительство или доказательство?

– Они сказали, что я не проиграю сражения до тех пор, пока Бирнамский лес не подойдет к этой крепости. Но это невозможно. До Бирнама полдня пути.

Но я-то знал, что такое вполне возможно. Едва Макбетад сообщил мне об этом прорицании, я сразу понял, что его королевство обречено. Может статься, хуторяне там, в Вестерготланде, оказались правы, и я на самом деле стал чем-то вроде мудреца, но я не сомневался, что это предсказание об идущем лесе – верный знак предстоящего поражения. Странствуя по Дании несколько лет тому назад, я оказался в местечке, нареченном местными жителями Родником Кровавой Бойни. Заинтересованный, я осведомился о причине такого названия. Мне рассказали, что на этом месте некий датский король проиграл последнюю битву врагу, когда войско последнего двинулось в наступление, неся в руках ветки и кусты, чтобы скрыть свою численность. Место же, где они нарубили веток, до сих пор называется Смертоносным болотом.

Стараясь не показывать страха, я смотрел, сидя в полумраке, на короля скоттов. Прорицание норн для Макбетада было предчувствием беды, а не уверенностью в ней. Ибо Один дал мне заглянуть в будущее Макбетада, но не дал того же королю. Я никак не мог изменить судьбу Макбетада. Это была его orlog, участь. Я не знал, что сказать. И отпраздновал труса.

– Будьте осторожны, – предостерег я Макбетада, вставая из-за стола. – Даже одно дерево способно погубить короля. Магнус Норвежский, разделявший престол с моим государем Харальдом, погиб от ветки, выбившей его из седла. Он тоже был христианином.

После чего, обремененный дурными предчувствиями, я сказал, что устал, испросил у Макбетада разрешения вернуться в свою комнату и вышел.

На следующее утро я не озаботился просить о повторной встрече с королем, ибо знал уже, что любой договор, заключенный между Макбетадом и королем Харальдом, окажется бесполезным. Я испросил дозволения вернуться в Норвегию, дабы получить указания от моего государя, и уже на берегу, в ожидании корабля, на котором смог бы добраться обратно в Нидарос, я услышал весть: Сивард и нортумбрийцы совершили внезапный набег и захватили крепость Макбетада на холме. Я не сомневался, что наступающая рать несла в руках ветки из Бирнамского леса. Сам Макбетад спасся во время битвы, и ему было суждено прожить еще два года, прежде чем его выследили и убили в горной долине Маунта. Как он погиб, будучи уверен, что ни один человек, рожденный женщиной, не может его убить, этого я так и не узнал. Равно как не узнал, что сталось с королевой Груох, вернулась ли она к исконной вере или, мучимая своими сомнениями, и дальше разрывалась между двумя верами.

– Еще ты мог бы напомнить Магбьодру, что даже божественный Бальдр, коего боги считали неуязвимым, погиб от ветки омелы, – хитро усмехнулся Харальд, когда я доложил о провале своего посольства.

Так мог сказать только человек, хорошо знакомый с историей богов. Бальдр был самым красивым из них. Когда он родился, его мать обратилась ко всему, что могло причинить ему вред, с просьбой никогда не вредить ему. Она получила таковое обещание от огня, от воды, от хворей, от всех животных тварей, в том числе и от змей. Она обратилась даже к деревьям, ко всем, кроме омелы, сочтя ее слишком юной и тонкой, чтобы быть опасной. Уверенные в неуязвимости Бальдра, другие боги забавлялись на пирах, бросая в него камни, меча копья и пуская стрелы. И все, что они бросали, всегда либо не долетало, либо отклонялось в сторону, покуда обманщик Локи не вырезал стрелу из омелы и не отдал ее брату Бальдра – слепому Хеду. Не раздумывая, незрячий Хед пустил стрелу и убил брата.

– Один Мудрый сказал, что лучше людям не знать своей судьбы, – отозвался я и привел строфу из «Речей Высокого»:

Харальд проворчал что-то одобрительно, а потом отпустил меня.

– Ступай к своей семье в Вестерготланд, Торгильс, и живи с ней счастливо до конца дней своих. Ты как человек конунга более чем исполнил свой долг по отношению ко мне, и я освобождаю тебя от обязательств. Я пошлю за тобой только в том случае, если мне больше не к кому будет обратиться.