ПРЕДСТАВЬТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА,

      – недоверчиво загорелась яркая надпись на темно-синем фоне.
      Мне всегда нравилось, когда со мной вежливо разговаривают.
      Почему бы не представиться, если тебя об этом просят?
      Тем более, что в противном случае с тобой просто-напросто не будут общаться.
      Ну, я и представился.
      Я настолько часто повторял эту процедуру, что мог набрать три волшебных слова с закрытыми глазами.

      ДОБРЫЙ ВЕЧЕР.ПРИЯТЕЛЬ.

      Странное имя я выбрал, правда?
      Но так уж получилось, и теперь у меня рука не поднимается обозвать его как-то иначе.
      Собственно говоря, можно было назвать его Диком, Васей или Солженицыным, но мне почему-то запало в душу именно это слово, ставшее для Приятеля именем.
      Ведь любое имя собственное вызывает в нас определенные ассоциации с тем или иным человеком.
      А слово «приятель» – привычное, обобщенное и, вместе с тем, предельно интимное, да еще и с долей таинственности, вдобавок.
      Временами мне даже кажется, что Приятель откликается на свое имя не без явного удовольствия, урча словно собака, а вместо виляния хвостом – дрыгает диском и подмигивает лампочками. 

      ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ ОПОЗНАН. ПРИВЕТ, ХАКЕР!

      Я улыбнулся.
      Опознан – это, конечно, сильно сказано.
      В принципе, любой другой юзер, то есть пользователь, набрав на кейборде (клавиатуре) ту же комбинацию знаков, -он это воспринимет как обычную компьютерную команду, а для меня – приветствие от чистого сердца, прошу обратить внимание! – мог бы войти в контакт с моим Приятелем.
      Но я надеюсь, что этого не произойдет никогда и ни при каких обстоятельствах.
      Хакер, разумеется, это я.
      Прошу любить и жаловать, что, собственно, мой Приятель и делает.
      Впрочем, для простых смертных, не отягощенных железной оболочкой и имеющих внутри черепной коробки серое вещество, а не микропроцессор, я – Мареев Валерий.
      Кому и Валерка.
      Кому и Валерий Борисович.
      А кому и гражданин Мареев, это уж в зависимости от обстоятельств.
      Но для Приятеля я – Хакер на веки вечные.
      Мне даже кажется, что вздумай я изменить имя и ввести в программу другие данные, Приятель обидится, пошлет меня на своем каком-нибудь языке, например, Фортране, к чертовой матери и замкнется в себе навсегда, отказавшись от общения.

      ХОЧУ ПОДБРОСИТЬ ТЕБЕ ИНФОРМАЦИЮ,

      – предложил я Приятелю.
      Нет возражений?
      Разумеется, нет. Есть уточнения.

      ИНФОРМАЦИЯ. СПОСОБ ПОДАЧИ? РЕЧЬ, СКАНЕР, ВИДЕО, ДИСК?

      –высветилось на мониторе.
      Как обычно, я ткнул в клавишу Р, выбрав, соответственно, речь.
      ЗВУКОВОЙ АНАЛИЗАТОР ПОДГРУЖЕН РЕЗИДЕНТНО. ГОВОРИТЕ, -отозвался Приятель.
      До информации мой Приятель охоч как никто.
      Сколько чертовой уймы сведений он в себе держит -страшно подумать.
      Добавим еще немного.
      – Новый клиент – Лилия Воронцова, – начал я, сверяясь с данными, которые набросал в блокноте. – 32 года, блондинка, филолог, домохозяйка. Ее муж, Сергей Константинович Воронцов, ушел из дома неделю назад и до сих пор не вернулся. Клиент сильно обеспокоен и просит меня заняться поисками ее супруга. Жду ответа.
      Я, конечно, мог бы и не говорить последнюю фразу, поскольку предполагал ответную реакцию Приятеля.
      И даже предполагал, какова она окажется. 

      И ОХОТА ЖЕ ЛЮДЯМ ЗАНИМАТЬСЯ ТАКОЙ ФИГНЕЙ. ПО-МОЕМУ, ТЕБЕ
      ПОРА ПЕРЕДОХНУТЬ, ХАКЕР. СЪЕЗДИ К МОРЮ И ПОДЛЕЧИСЬ,

      – язвительно заметил Приятель.
      Я решил не вдаваться в полемику и промолчал.
      Тем паче, что ведь все реплики, которые подавала персоналка, были внесены мной в программу и теперь, в зависимости от полученной информации, Приятель считал своим долгом дать общую оценку.
      И из всех имеющихся в его диалоговой памяти вариантов он выбрал самый насмешливый.
      Дело в том, что Приятель знал, что такими делами я не занимаюсь давным-давно.
      Нет, поначалу, конечно, я не отказывался ни от какой работы – это вообще мой принцип.
      И на заре своей карьеры частного детектива я сбил добрый десяток подметок и стер столько же каблуков, словно неотступная тень ходя следом неверными женами и столь же неверными мужьями.
      Разумеется, преимущественно за новыми русскими, которые составляли мою тогдашнюю клиентуру – у нормальных людей просто нет денег на такую ерунду.
      И если уж они не махнули рукой на измену или не поговорили между собой по душам, то чаще всего они используют более дешевые средства.
      Самое результативное, на мой взгляд – бабушки у подъездов.
      Кто-то окрестил их «каменными бабушками» по аналогии с каменными бабами, – древними скульптурами, оставшимися нам с доисторической эпохи и рассеянными тут и там по всяческим полям и курганам.
      Статика и массивность этих грубых сооружений, не покидающих своего места в любую погоду, чем-то действительно схожа с последовательной позицией пожилых обитателей многоэтажек, которые всегда стоят – вернее, сидят – на своем боевом посту, как зависшая раз и навсегда программа.
      Однообразие слежки в те времена быстро стало меня утомлять, работа перестала приносить удовлетворение. Я стал чувствовать, как медленно, но верно потихоньку погружаюсь в рутину.
      Пришлось резко сменить стиль работы и теперь браться за подобные дела мне уже не позволяет имидж.
      Да и по деньгам – не интересно.
      Смешно вспомнить, как я стремался поначалу называть сумму.
      Потом быстро просек что к чему и уже не стеснялся обосновывать свои астрономические сметы.
      А в дальнейшем перестал делать и это, просто называл сумму и все.
      Сначала все ахали, но потом соглашались.
      С тех пор я слыву довольно дорогим сыщиком с блестящей репутацией: по пустякам не работаю, берусь только за очень сложные дела, моя работа стоит очень дорого, но она того стоит.
      Так что Приятель задал мне резонный вопрос.
      Но, поскольку он был оставлен без ответа, Приятель все же счел необходимым выдать мне свой прогноз по полученным сведениям.
      Мне показалось, что он потратил на это чуть больше времени, чем требовалось.
      Приятель работал как бы нехотя, демонстрируя тем самым недовольство своей эксплуатацией по таким пустяковым поводам. 

      50% – НЕПРЕДНАМЕРЕННОЕ УБИЙСТВО. ТРУП ВОРОНЦОВА РАНО ИЛИ ПОЗДНО БУДЕТ ОБНАРУЖЕН МИЛИЦИЕЙ. РАСКРЫВАЕМОСТЬ БЛИЗКА К НУЛЮ.
      25% – СУПРУЖЕСКАЯ ИЗМЕНА. ДАСТ О СЕБЕ ЗНАТЬ В САМОЕ БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ.
      25% – ВОРОНЦОВ ОКАЗАЛСЯ В СИТУАЦИИ, КОТОРАЯ ЗАСТАВИЛА ЕГО СПЕШНО ИСЧЕЗНУТЬ. ДОЛЖЕН ДАТЬ О СЕБЕ ЗНАТЬ ЧЕРЕЗ ОПРЕДЕЛЕННОЕ ВРЕМЯ ТЕМ ИЛИ ИНЫМ СПОСОБОМ.

      Ожидаемый от Приятеля ответ – расклад причин исчезновения Воронцова, выданный мне в процентном отношении – был, в общем-то, предсказуем.
      Но я мне хотелось посмотреть, насколько изменится схема, когда я сообщу дополнительную информацию.
      А информация была несколько обескураживающей.
      ...Лиля Воронцова уже пережила самые тревожные дни -обычно это первые трое суток, – и теперь ей был важен только ответ, каким бы он ни был.
      «Найдите его живого или мертвого, – говорили ее пронзительные черные глаза. – Я хочу знать, что случилось с моим мужем и я достаточно сильна, для того, чтобы вынести дурные вести».
      Эти глубокие зрачки обволакивали меня каким-то мягким туманом, словно классная заставка к новой версии навороченного графического редактора, просили и требовали, умоляли и настаивали одновременно.
      Но слова, которые произносили ее тонкие нервные губы, принадлежали, казалось, совсем другому человеку – рассудительному и безжалостному.
      – Ожидание меня тяготит, – жестко сказала Воронцова, ничуть не стесняясь, что в такой ситуации говорит прежде всего о себе. – Я уже пережила его смерть внутри себя как возможную реальность. Я уже передумала все, что только возможно и устала от фантомов своего сознания. Теперь мне нужна только правда.
      Лилия глубоко затянулась «Мальборо лайтс», потом еще и еще раз.
      С ненавистью посмотрев на сморщенный окурок, который не принес ей необходимого никотинового насыщения, Воронцова сломала очередную сигарету, машинально вынутую из полупустой пачки и решительно достала из кухонного шкапчика крепкий «Голуаз».
      – Пыталась бросить, перейдя на слабые сигареты, – пояснила она с печальной улыбкой. – В результате стала курить в два раза больше. Лучше уж так...
      Милиция, разумеется, отказалась заводить дело и объявлять розыск, пока не пройдет положенный в таких случаях срок – месяц.
      Но Лилия столько ждать не могла и не хотела, поэтому и обратилась ко мне.
      Несмотря на пессимистическое настроение, Воронцова все же склонна была полагать, что ее муж жив, но находится в опасности.
      – А что вас заставило придти к такому выводу? – спросил я. – Интуиция? Или факты?
      Оказалось – и то и другое.
      – Мой муж – неудачник, – так определила Воронцова своеобразную «профессию» своего благоверного. – Сколько я его помню, он вечно берется за дела, которые ему не по силам. Работает некоторое время как проклятый, потом все рушится и мы платим долги. После чего Сергей берется за новый проект.
      Все началось еще в перестройку.
      Воронцов ринулся в стихию свободного рынка как в омут -с головой.
      И тут же попал в водоворот, из которого до сих пор не может выбраться.
      Сначала был издательский бум.
      Воронцов быстро нашел деньги, дешевую типографию и напечатал триста тысяч экземпляров брошюры Пуришкевича «Убийство Распутина».
      Новоявленный издатель сделал ставку на интерес читателей к роковой фигуре в русской истории, авантюрном сюжете и еврейском вопросе.
      Но не учел одного обстоятельства: эту ставку сделал не только он.
      В это же время воспоминания Пуришкевича появились аж в трех изданиях, гораздо более презентабельных, нежели тетрадочка на плохой бумаге, скрепленная ненадежной скрепкой.
      Сергей Воронцов оказался неважным коммерсантом – он гнался за только лишь дешевизной и в этом преуспел, но не учел такие важные факторы как внешний вид издания и конъюнктуру.
      Вскоре его вежливо попросили вывезти со склада медленно гнившие там нераспроданные двести девяносто семь тысяч экземпляров.
      Домой Воронцов допер только двадцать пачек, остальное пустили под нож – это было дешевле, чем платить за хранение.
      И на несколько десятилетий семья Воронцовых, а также их соседи были обеспечены бумагой для разнообразных хозяйственных нужд.
      Следующим соблазном оказались выборы.
      Стать депутатом тогда было проще простого – во всяком случае, поначалу так казалось.
      Знакомые на заводе зуборезных станков предложили Вороцнову, зная его неуемную энергию и демократические симпатии, выдвинуться в местные советы.
      Первая встреча с избирателями прошла на ура, а второй не состоялось.
      Нашлась более приемлемая кандидатура в профкоме того же завода, и Воронцову вежливо отказали.
      Потом... если вкратце и по порядку, то потом были кролиководство, экстрасенсорика, компьютерная верстка, скупка ваучеров, реферирование, челночный бизнес и прозаические опыты.
      Когда любовный роман под названием «Возвращенная девственность» был отвергнут пятью издательствами, Воронцов смирился.
      Наступил период затишья после очередной неудачи, длившийся обычно месяц-другой.
      Последний день своего пребывания в Тарасове Воронцов лежал на диване, – Лилия кивнула на кушетку в углу гостиной, – и меланхолично листал телефонный справочник.
      И вот, неделю назад – исчез, не оставив даже краткой записки.
      Воронцова ткнула белый тлеющий фильтр «Голуаза» в круглое донце хрустальной пепельницы и с силой затушила сигарету.
      Я внимательно выслушал ее историю, копирнул основные моменты в свою память. Но, надо признаться, большого энтузиазма она у меня не вызвала.
      – Давайте сразу определимся, – предложил я, поправив чуть сползшие на нос очки.
      Мне, собственно говоря, следовало произнести такую фразу:
      «Мне влом заниматься такой ерундой, а тебе, голубушка, это не по карману. Скажи спасибо, что выслушал, и – желаю удачи».
      Но это, разумеется, было бы с моей стороны невежливо, и поэтому я перекодировал ее на более цивилизованный язык, оставив смысл в неприкосновенности:
      – Ваша история вызывает у меня сочувствие, но, по правде говоря, не кажется перспективной. Я ведь не фирма добрых услуг, а частный детектив. Мне приходится зарабатывать на хлеб с маслом, подчас рискуя жизнью. И мои клиенты должным образом оценивают мой труд. Вы имеете представление о существующих расценках?
      – Более-менее, – неуверенно ответила Лилия. – Но насчет денег вы можете не беспокоиться.
      Я удивленно поднял брови.
      – То есть?
      – У меня есть друг, близкий друг, который... обеспечивает существование нашей семьи, – пояснила Лилия без тени смущения. – Жить-то на что-то надо, а от моего супруга толка – что от козла молока.
      И тут же поправилась:
      – В финансовом смысле, разумеется.
      Честно говоря, я никак не мог решиться отказать Воронцовой, хотя здравый смысл подсказывал мне, что не стоит ерзать на этой работе.
      Однако я уже упустил решающий момент для того, чтобы встать и, извинившись, покинуть квартиру. Словно мне было выброшено диалоговое окно и я отказался выходить из программы. Так что Лилия восприняла мое молчание как согласие сохранить сформированный ее рассказом файл, вместо того, чтобы благоразумно выйти, не сохраняясь.
      Что здесь сыграло свою роль – ее загадочные глаза, излучающие мольбу о помощи, или противоречащая жалобному взгляду холодная рассчетливость, сквозившая в ее речи, – не могу сказать с уверенностью.
      – В этой истории есть очень странный момент, – продолжала Лилия. – Дело в том, что Сергея видели в другом городе на второй день после его исчезновения.
      Стоп-стоп! Кнопка «пауза».
      Это что же получается?
      Он жив, здоров и известно его местопребывание?
      Тогда что я тут делаю целых сорок минут?
      Мои положительные эмоции как рукой смело.
      – Но позвольте, – начал я, хмыкнув, пытаясь скрыть возмущение, – зачем же тогда...
      Воронцова остановила меня долгим, пронизывающим до глубин моего сознания взглядом. Мне на секунду показалось, что я тону в черном вечереющем небе, застланном тыжелыми грозовыми тучами.
      – Я еще не закончила, – произнесла она со значением. – Давайте вы не будете делать скоропалительных выводов и постараетесь дослушать меня до конца. Договоримся так: если моя история не придется вам по душе и вы, все-таки, откажетесь от работы, я оплачу вам визит и компенсирую потерянное время.
      Мне ничего не оставалось, как вернуться в предыдущую версию сохранения – сесть, закинув ногу на ногу в старом кресле возле занавешенного плотными шторами окна с семейством кактусов на белом подоконнике.
      – Рита Попова, моя однокурсница по психфаку, была на семинаре в Тамбове, она туда часто наезжает в командировки. И вдруг увидела там моего мужа, – рассказывала Воронцова, широко раскрыв глаза, так что ресницы доставали до бровей. – Сергей, по ее словам, выглядел как сумасшедший. Сидел возле памятника на Октябрьской площади в очень странной компании.
      – Женщины легкого поведения? – спросил я игриво. – С мужчинами это случается, не огорчайтесь так, Лиля. Вдруг все бросают, срываются с места, покуролесят недельку-другую, поменяют данные в сетапе – и возвращаются домой с повинной.
      – Я не совсем вас поняла, – Лиля удивленно заморгала, – но это совсем не то, что вы думаете. И, кстати, Сережа всегда был очень... домашним.
      – Ручным, что ли? – усмехнулся я.
      Но Воронцова отрицательно покачала головой.
      Это плавное движение было настолько завораживающим, -Лиля удачно продемонстрировала мне свой профиль и снова уставилась мне в глаза, – что я решил оставить свою иронию при себе, настолько неуместными казались шутки в присутствии такой женщины.
      – В Тамбове его видели дважды, – продолжала она. -Как я уже сказала, сначала у памятника воинам-тамбовцам возле Краеведческого музея. Сергей сидел прямо на земле, подстелив газетку, и играл в карты на доллары с каким-то безногим оборванцем и еще одной сопливой малолеткой.
      – Ничего себе компашка подобралась! – искренне удивился я.
      – Рита тоже была очень изумлена и сказала, – Воронцова лишь развела руками, – что ей было необычайно странно наблюдать эту дикую картину, и что это вызывало у нее оторопь пополам со страхом.
      – А второй раз? – начал я проявлять интерес.
      – Он попался на глаза Рите возле стадиона «Динамо», рядом с гостиницей. Сергей шел по улице, словно пьяный, размахивая руками и разговаривая сам с собой, – поведала мне Лиля. – И знаете, что он говорил?
      Мне даже не пришлось изображать любопытство, оно и так было написано на моем лице.
      Лилия собралась с силами и произнесла то, что я меньше всего ожидал услышать:
      – «Как же мне ее убить? Нож или пистолет? А может, связаться с местной братвой?» И когда Рита окликнула Сережу, он ничуть не смешался, быстро поздоровался с ней, спросил, как дела и, не дожидаясь ответа, быстро побрел дальше, куда-то к набережной. Что вы на это скажете?
      Воронцова откинулась в кресле и прикурила очередную сигарету.
      – Словом, я не знаю, что происходит. Я не знаю, откуда у него деньги, я не знаю, что это за шваль, которая играет с моим мужем в карты, я не знаю, наконец, о каком убийстве он говорил, – заключила она. – И я хочу, чтобы вы это выяснили, причем, как можно скорее.
      Последняя фраза заставила меня насторожиться.
      – Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду? – попросил я.
      Но Воронцова ушла от прямого ответа.
      – Три, максимум пять дней, – загнула она соответствующее количество пальцев на своей левой ладони, оставив сигарету торчать во рту. – Если вы выходите за пределы этого срока, я оплачиваю только накладные расходы и суточные. В случае же удачного исхода – вы получаете полный гонорар. Это мои условия.
      – Ваши или вашего спонсора? – спросил я на всякий случай.
      – Это неважно, – отмахнулась Лиля. – Итак?
      И я сказал «да».
      Сумма гонорара была определена в четыре тысячи доларов, суточные я назначил в размере ста пятидесяти баксов.
      Воронцова, ни слова не говоря, согласилась.
      – Определимся так, – предложил я. – За трое суток вы выплачиваете сейчас, в случае, если мне понадобится еще два дня, я появлюсь снова.
      – Без вопросов, – откликнулась Лиля. – Только для этого вам понадобится встретиться с моим другом. Его зовут Лев Охотников, сейчас я дам вам номер его домашнего телефона, а заодно и Риты.
      Воронцова подошла к столику, на котором стоял солидный «панасоник» с определителем номера, перелистала свою записную книжку и, взяв со стола какую-то бумажку, записала на ней черными чернилами гелевой ручки две строчки цифр.
      Я сгреб листок себе в карман, потребовал вручить мне фотографию потерявшегося супруга и немедленно приступил к работе.
      Допросу, который я учинил Лиле, мог бы позавидовать любой следователь, разве что в данном случае мы были по одну сторону баррикад, вроде играющих в сети против общего врага. Но я-то знал, что рано или поздно иногда возникает соблазн немного повоевать друг против друга...
      Через два с небольшим часа я уже владел солидной информацией о Сергее Воронцове.
      Мой блокнот был исписан почти до последней странички, и все же, меня не оставляло чувство, что я упустил какую-то важную деталь. Казалось, что где-то зияет крохотная дырочка, которая пока не имеет большого значения, но не исключено, что именно этот прогал даст решающий сбой программы в самый ответственный момент.
      Перечитав несколько раз длинные корявые строки своих записей, я решил не насиловать свои мозги и сел за работу.
      После систематизации информации – превращения множества длиных строк в несколько коротких – получился следующий портрет:
      Воронцов Сергей Константинович был типичным безобидным авантюристом.
      Его действия не имели никакого отношения к криминалу, за исключением, разве что, работы с «черным налом». Но суммы были столь безобидными, что это можно было бы не принимать во внимание. Тем паче, что ни одна его финансовая операция не закончилась успешно.
      Займись Сергей Константинович какой-нибудь работой под хорошим руководством – не исключено, что из него мог бы получиться неплохой менеджер.
      Но господин Воронцов был настроен резко отрицательно к работе на кого бы то ни было, кроме себя. А это требует высокой ответственности и умения семь раз продумать, а потом уже браться за ножницы.
      Но Воронцов руководствовался в своих действиях методом, который можно было бы назвать ленинским – ввяжемся, а там посмотрим.
      В результате, к своим неполным сорока, он еще зависал между небом и землей и будущее рисовалось семейству Воронцовых весьма неопределенным.
      Муж Лили был равнодушен к алкоголю, никогда не употреблял наркотики, не заводил романов на стороне. На связь же своей супруги с Левой смотрел сквозь пальцы.
      Короче, ничего, буквально ничего не могло заставить его ни с того ни с сего внезапно бросить жену и уехать в соседнюю область.
      И уж совсем загадочными выглядели его действия в городе Тамбове.
      Вот, собственно, и все.
      Выжав из своих записей лишнюю воду и суммировав данные, я так и не понял, что же меня беспокоило.
      И сейчас, дома, перед компьютером, я совершенно отчетливо понял, что в моей информации, которую я сообщаю Приятелю, отсутствует нечто очень существенное.
      Но что именно – это ускользало от моего сознания, словно прыткая ящерка в летний полдень от неловких рук разомлевшего ловца.
      «Неправильно осуществляешь ввод и хранение информации, Хакер, – укорил я себя. – Поучись у Приятеля».
      И правда, было чему поучиться.
      Господин Pentium-Pro, который сейчас сосредоточенно воспринимал мою речь, впитывая в себя каждое слово, словно примерный студент на лекции обожаемого профессора, был почти совершенным устройством.
      Не скрою, я уже привык себя чувствовать чем-то вроде придатка к своей персоналке.
      Но искренняя благодарность и дружеские чувства к Приятелю не давали развиться во мне комплексу неполноценности. Не такой я человек.
      Вот, к примеру, парадокс: если ты не можешь победить машину в шахматной, скажем, партии, не говоря уже про компьютерные игры, то всегда есть простой выход – разнести к чертовой матери системный блок какой-нибудь подвернувшейся под руку железякой.
      Или еще один: Приятель был изначально сконструирован, как и его многочисленные предки, – до пятого колена – по образу и подобию моему.
      А если конкретнее – по образу и подобию моего мозга.
      Только работал он, в отличие от нас, грешных, куда более эффективно, и хранил в своей башке такое количество данных, что нам и не снилось.
      Нет, разумеется, в наши – человечьи – черепные коробки можно поместить невероятное количество самой разнообразной информации, объем которой даже и подсчитать-то затруднительно.
      Но вот сделать так, чтобы в любой момент необходимые сведения могли оказаться под рукой – это уж, извините, под силу не каждому.
      А вернее – почти никому.
      Можно, конечно, винить в этом несовершенство нашего усваивающего аппарата, развивать человеческие способности и так далее.
      Но, как показывает опыт, проще обращаться к братьям нашим меньшим по разуму, – то бишь к писишкам, – чем рыться в пыльных подвалах своей памяти, мучительно разгребая завалы и пытаясь распаковать архивнутый файл, а то и беспомощно изрекая «divide overflow!», что означает «переполнение».
      Приятель никогда ничего не забывал.
      А я, скажем, уже с трудом мог припомнить, как начиналась вся эта история с работой над программой, которая стала для меня верным наставником, услужливым секретарем, а подчас и чем-то вроде моего второго я.
      В юности я, конечно, отдал дань детекивам, предпочитая, разумеется, переводные.
      Но очень быстро это увлечение переросло в своеобразную манию.
      Я изучил все, что только выходило из-под пера переводчиков и публиковалось в книгах, толстых и тонких журналах, а также в газетах.
      Но голод мой не был утолен.
      Тогда пошли в дело самопальные переводы, подчас весьма низкого качества.
      «Смотри здесь!» – кричал один из героев, и я тотчас соображал, что это буквальный перевод «Look here!». И все в таком же духе.
      Как я теперь понимаю, это была своеобразная теоретическая подготовка к моей будущей деятельности.
      И, когда началась перестройка и в один прекрасный день частный сыск был узаконен, я не колебался ни минуты.
      Тем более, что у меня появился Приятель.
      К тому времени «ящик», в котором я работал, конвертнулся в контору, куда можно придти, потрепаться с друзьями и обсудить свежую прессу – не более того.
      А работать, когда тебе не платят зарплату, я считаю ниже собственного достоинства.
      Тем более, когда не платят за работу, которая отняла у меня год жизни.
      Я имею в виду компьютерную программу, которая должна была активизировать работу следователей.
      Впрочем, тут была одна тонкость.
      Вот, уже запамятовал – целевой заказ это был или перспективный калым?
      Как бы там ни было, я взялся за это дело по просьбе Стаса Козлова, с которым мы сначала сидели за одной школьной партой, а потом вместе учились в универе.
      Позже Стас вписался в стройные ряды ГБ, а я «сыграл в ящик», как любил шутить в то время.
      Стас предложил мне работу над этой программой, ссылаясь на необходимость начальства срочно переместиться на кресло, стоящее ступенькой повыше.
      Таким образом, сам Стас благополучно усаживался в солидное кресло своего бывшего шефа, и в этом я должен был ему помочь. Такой себе естественный апгрейд (своего рода модернизация – улучшение благосостояния и карьерный рост).
      Работа увлекла меня с головой.
      Произошло это не в последнюю очередь потому, что в ней счастливым образом совместились мое пристрастие к криминальному чтиву и любовь к компьютеру.
      Речь шла о создании принципиально новой программы с постоянно пополняющимся банком данных и обладающей аналитическими способностями.
      Несомненно, система должна была быть открытой к неизбежным – технический прогресс, как-никак – добавлениям и усовершенствованиям, которые, как я понимаю, в дальнейшем были бы уже вне моей компетенции.
      Стас клялся и божился, что в случае удачи он пробьет этот заказ как официальный и называл мой процент.
      По самым скромным подсчетам, эта сумма позволила бы мне безбедно существовать несколько лет, пребывая в состоянии блаженного ничегонеделания.
      Мне приходилось добросовестно запихивать в банк данных невероятное количество фактического материала, активно подключая к этой работе бездельничающих девиц в своем отделе.
      Помнится, я разрешал им пострелять садистов в их любимых игрушках только после того, как они загонят в память машины определенное количество листов. Получалось, что и девушкам приятно, и делу польза.
      Но господин Случай вломился в мою жизнь, как это обычно и бывает с данным опасным субъектом, в самый неподходящий момент.
      В тот самый момент, когда программа была уже близка к завершению, и я лишь глюкалу полировал, т.е. исправлял ошибки, Стас погибает в авиакатастрофе.
      В результате – груда обломков, Стаса нет в живых, судьба заказа повисает в воздухе.
      «А не пойти ли тебе, Валера, в КГБ самому?»
      Эта дурацкая мысль появилась у меня всего один раз, и я немедлено ее отверг.
      Действительно, глупо было бы придти в «серый дом» и сказать, что, вот, мол, ваш сотрудник заказал мне разработать сверхсекретный программный продукт.
      Даже и не представляю себе, чем бы это могло для меня кончиться.
      Короче, недоделанная программа несколько месяцев тихо-тихо висела на моем запароленном рабочем компьютере, пока я не решил довести работу до конца.
      Не последнюю роль сыграл тот факт, что «ящик» стал медленно, но верно разваливаться.
      И уже ничто не мешало мне вплотную заниматься этой работой, которую я уже считал для себя основной.
      Кроме примеров из судебной практики всех времен и народов, досье на преступных авторитетов, вырезкок из газет, датированных числами после 8 августа 1992 года, в эту же программу мне удалось уместить всю Большую Советскую Энциклопедию.
      Спецлитературу тогда поставлял мне Стас, а детективы -это уже по моей части.
      Да, похоже, вся художественная литература в этом жанре, что прошла через мои руки, была в конспективном виде упрятана внутрь электронной памяти. Мне удалось научить машину самостоятельно подключаться к информационной сети и выуживать оттуда свежую информацию, которую та втихую систематизировала и укладывала в свои бездонные недра.
      И вот, когда я, наконец-то поставил у себя пентюх, перетащил на свой винт все разработки, связанные с программой и до той поры без дела лежащие в запертом ящике моего рабочего стола.
      А как я доводил свою машину до ума – это особый разговор.
      Зато сейчас могу похвастаться двумя винчестерами по 7 Гбайт каждый, устройством речевого ввода информации, звукоанализаторами, картотекой отпечатков пальцев и системой фоторобота.
      Так что Приятель со временем стал для меня незаменимым и о том, что для меня будет значить его потеря, я даже запрещал себе думать.
      Можно сказать, что Приятель рос вместе со мной.
      Мои финансовые возможности были напрямую связаны с его интеллекутуальным развитием, то есть всяческим усовершенствованием, но уже не самой программы, а спецаппаратуры, ее обслуживающей.
      А процесс этот, господа, бесконечен.
      На это, кстати, и уходят почти все мои гонорары.
      И если вы думаете, что моя квартира забита дорогой мебелью, потолок отделан навесными панелями, а пол покрыт паркетом из красного дерева, то вы глубоко ошибаетесь.