Слежка – это всегда хорошо. Если кто-то проявляет к тебе интерес, значит, игра стоит свеч. И здесь главное – вовремя перехватить инициативу.
      Я медленно шел по улице, позволяя до поры до времени не терять себя из виду.
      Парень плелся за мной, словно ленивая собака за идущим по делам хозяином. Его шаркающая походка и сутуловатая спина говорили о том, что мой преследователь – скорее мелкая шпана, нежели боец бригады.
      Я дошел до ближайшего пункта фирмы «Кодак», – сейчас они разрастались как грибы по всему городу, и купил самую дешевую мыльницу. Я вставил в аппарат пленку и покинул магазин, держа камеру в ладони.
      В это время мой филер скучал у покосившегося стенда с газетами. Изучив наклеенное на одну сторону издание городской администрации, он уже собирался познакомиться с изданием администрации областной, но я не дал ему реализовать этой возможности.
      Выйдя на улицу, я побрел вдоль торговых рядов, незаметно настраивая фотоаппарат. Парень шел за мной следом и даже не успел отшатнуться, когда я резко обернулся и дважды сфотографировал его.
      Он раскрыл рот от изумления, но тут же пришел в себя и, резко повернувшись, не нашел ничего лучше, как броситься наутек. Пока я засовывал «кодак» в карман, парень вскочил на подножку пригородного автобуса, уже фырчащего мотором. Я рванулся к остановке, но водитель уже выруливал на автостраду и набирал скорость.
      Передо мной стояла дилемма – ловить машину и превращаться из мышки в кошку или продолжать спокойно заниматься своими делами.
      Я выбрал второе.
      Тем паче, что впереди уже маячили пожелтевшие тополя сквера, окрещенного тарасовцами «Собакой». Расположенный неподалеку от цирка и шумного тесного базара аппендикс, засаженный деревцами, всегда был приютом для пьяниц, дешевых проституток и торговцев наркотой.
      Люди, приехавшие из районов, оккупировали скамейки, рассовывая по своим объемистым сумкам закупленные оптом продукты. Аборигены же располагались кто на корточках, кто прямо на газоне. Початые чекушки, красные носы и бессвязная речь чередовались с боевой раскраской «дневных красавиц». Со стороны цирка тусовались южные гости, принимающие деньги от малолетних продавцов анаши.
      Рядом с ними располагался милицейский патруль. Люди в форме спокойно наблюдали за происходящим, не вмешиваясь в естественный ход событий.
      Среди милиционеров я заметил своего соседа по подворотне Аслана Макарова и решил, что это очень кстати, – чем копать ночную трассу Приятеля, проще навести справки о Егорычеве у Аслана.
      Макаров сдержанно поздоровался со мной. Очевидно, во время работы им не предписывалось проявлять положительные эмоции.
      – Пасем потихоньку, – кивнул он на наркодельцов. – Машина вертится, мы наблюдаем.
      Я вежливо поддакнул. Когда моя сигарета была наполовину выкурена и наш неспешный разговор перешел на бесчинства гаишников и новые тарифы штрафов, я вдруг «вспомнил» про Егорычева.
      – Как же, как же, – тотчас отозвался Аслан. – Знакомая персона. Только я его уже неделю тут не вижу. А что у тебя за дела с этим типом?
      – Дела, как известно, у прокурора, а у меня работа, – ухмыльнулся я – Мало ли с кем приходится нашему брату сталкиваться.
      – Сталкиваться? – удивленно переспросил Макаров. – Нет, к Егорычеву это не подходит. Он вроде шестерки у здешних деятелей, да и то сильно сказано. Тридцать лет мужику, а до сих пор не устроен – ни одна преступная группировка его к себе не берет. Вот он и бегает по мелким поручениям, да бутылки по пути собирает. Так что столкнуться с ним можно лишь в битве за «пушнину».
      Слушая Макарова, я окончательно убедился в том, что Приятель ночью бродил по милицейским сетям. Очевидно, объективка на Егорычева была занесена в их базу данных, откуда Приятель и скачал информацию.
      Кафе «Пьеро», расположенное в пяти минутах ходьбы от цирка, встретило меня прохладой полуподвала и табличкой «Санитарный час».
      Отодвинув висюльку из магнитной ленты я проник в просторное помещение, где был встречен печальным рыком щуплой уборщицы.
      – Куды ты пресся! Четырех глаз тебе мало, что ли? Пятый купи!
      Я поправил сползшие очки и поманил к себе работницу со шваброй.
      – Закрыто, понял? – машинально продолжала она орать, но, поскольку я не трогался с места, решила подойти и выяснить, что это за странный тип, который не понимает русского языка.
      – Егорычев Ромка давно у вас появлялся? – тихо спросил я, с бесстрастным видом вынимая из кармана пятитысячную бумажку.
      – Который посуду сюда приносит? – наморщила лоб уборщица. – Почитай, как с неделю уже носа не кажет. Может, клад нашел?
      – А что? Очень может быть, – сказал я совершенно серьезно.
      Следующим пунктом моей трассы был банк «Аркадия». Располагалось сие заведение аккурат на месте моего любимого магазина «Lewi's», где я обычно закупал пару-тройку джинсов на месяц вперед. Я успел полюбить веселую джинсовую лавочку и теперь, не скрою, был настроен против «Аркадии» резко отрицательно.
      Куда девался магазин – осталось покрыто тайной. Можно было, конечно, привыкнуть за столько-то лет «эпохи реформ», что содержимое помещений может меняться с головокружительной быстротой. Позавчера тут была пирожковая, вчера джинсовый магазин, сегодня банк, а завтра будет салон бесконтактного удовлетворения.
      Кажется, это и считается рыночной экономикой – когда сфера обслуживания гибко реагирует на потребности населения. Сегодня, значит, банк важнее.
      Мое недовольство удвоилось, когда на самом пороге «Аркадии» передо мной появилась квадратная туша охранника, который посоветовал мне придти завтра, так как сегодня банк клиентов не обслуживает.
      Нет, так нет. Не хотите пускать меня с парадного крыльца – так мы заглянем с черного хода, мы не гордые. С очень черного хода. Тем более, что для этого мне даже не придется выходить их дома.
      Но этот виртуальный визит я решил перенести на вечер, а пока отправился к «хранителям», как я обозвал про себя родственников Иды Яковлевны.
      Мой «жигуль» помидорного цвета притормозил у ветхой избушки с покосившейся крышей, хлопающей под ветром отодранной жестью. Дачный поселок заканчивался через два дома и впереди чернел вечереющий лес. Пронзительные вопли ворон и резкие порывы осеннего ветра создавали особый, как бы шотландский колорит. С поправкой на российские дороги и особенности местной сельской архитектуры.
      Ботинки зачавкали по жирной грязи, смешанной с прелой травой. Я равнодушно посмотрел на покрывшиеся серой жижей ботинки. Итальянская кожа начинала трескаться и грозила вскоре расползтись. Надо было, кончено, их почистить еще неделю назад, теперь-то что горевать... Но ботинки меня не так волновали, как джинсы.
      Мои черные траузеры стали протираться по обшлагам, а это уже серьезно. Давно пора прикупить еще парочку-троечку обновок, ведь джины горят на мне, словно они – одноразовые, ей-богу.
      Калитка, даже не запертая, а просто прислоненная к плетню, рухнула к моим ногам, только я до нее вздумал дотронуться.
      – Кто? Куда? – высунулась из-за двери взлохмаченная женская голова.
      Вслед за ней тот же вопрос, но на своем собачьем языке задала облезлая шавочка. Выбежав на крыльцо и осторожно тявкнув на меня, она тут же проворно юркнула в дом. Псина с выпученными глазенками и лапами, похожими на надломленные спички, тряслась всем тельцем, будто только что выкупалась в ледяной проруби либо просмотрела документальный фильм про живодерню.
      – Мамыкины здесь живут? – прокричал я, сложив ладони рупором.
      Женщина, не отвечая на вопрос, молча смотрела мне в глаза.
      Я недоуменно пожал плечами и добрел до крыльца, едва не споткнувшись о дырявое ведро, стоявшее аккурат посреди тропинки.
      – Я от Иды Яковлевны, – сказал я как можно дружелюбнее. – Очень хотелось бы увидеть Анну Павловну либо Леонида Ильича.
      – Из собеса? – переспросила женщина, силясь понять мои слова.
      Я решил, что хозяйка дома малость глуховата и, наклонившись к ней поближе, еще раз прокричал свою фразу над самым ее ухом.
      – Не из собеса, – обреченно констатировала женщина. – А я думала, что из собеса.
      – Нет, – покачал я головой. – Не-ет. Я – не из собеса. Я – от Иды, Иды Я-ков-лев-ны. Ваша родственница просила меня...
      – А я-то думала, что из собеса, – упорно продолжала гнуть свое женщина и с укоризной посмотрела на меня. – А вы не...
      – Хозяин дома? – заорал я во всю мощь. – Леонид! Ильич! Мамыкин!
      – В собес ушел, – строго ответила мне женщина. – Еще вчерась. Очередь, наверное.
      – А-а, – протянул я. – Вы, стало быть, – Анна Павловна?
      Женщина призадумалась.
      – И Ромочка тоже пропал, – добавила она. – уж заждались.
      – Какой еще Ромочка? – насторожился я. Кажется, рыбка сама плыла мне в руки.
      Мне приходилось говорить, перекрывая порывы ветра, очень громко и очень четко, как будто я отдавал команды по звуковому анализатору. Только в отличие от компьютера, программа Анны Павловны явно сбоила и требовала оперативного вмешательства.
      – Уж месяц не появляется, – шамкая губами, жаловалась Мамыкина.
      – Муж ваш, что ли?
      – И муж, и Ромочка – все ушли, – подняла на меня глаза Анна Павловна.
      Выцветшие от старости белки ее неподвижных глаз были похожи на недожаренную яичницу, в которой подпрыгивают два желтка, политых еще на скороводке болгарскми коричневым кетчупом.
      – Ромочка – это кто? – допытывался я. – Сын ваш, что ли?
      – Вроде, теперича племянник, – облизнув губы, ответила Мамыкина. – Иды племянник, не мой. У нее жил, к нам приходил. Дрова рубил, воду носил. Как родной. А теперь вот пропал.
      – Вы говорите – племянник Иды Яковлевны? – удивился я и тотчас же припомнил мужскую одежду на вешалке в доме Французовой.
      Но почему же тогда Катерина ничего не сказала мне про Рому?
      Человек отсутствует целый месяц, а мне об этом ни полслова?
      «Нет, мы живет вдвоем с бабкой», – сказала она мне. А я... Черт возьми, я же спросил: «кроме вас сейчас кто-то живет в этой квартире?» И Катя мне честно ответила: нет. Вот стерва! Так из-за одного словечка «сейчас» мне умудрились запудрить мозги.
      Из-за ног Анны Павловны вновь выглянула шавка. Задрав облезлую морду к появившейся луне, она жалобно завыла, а потом бешено заколотила хвостом, будто вбивая гвоздь в дверной косяк.
      Послышались шаги. К порогу приближался пожилой человек в высоких сапогах.
      Не обращая на меня никакого внимания, он обратился к Мамыкиной.
      – Собес закрыт на ремонт. Пришлось заночевать. Ужинать давай.
      Стуча сапогами, мужчина прошел в дом, ненадолго задержавшись в сенях. Он опорожнил содержимое карманов своего пиджака, вывалив на донце круглой бочки несколько смятых бумажек.
      – Это муж ваш? – спросил я, глядя вслед нелюбопытному старичку.
      – Законный супруг Леонид Ильич, – уважительно произнесла Мамыкина.
      – Что ж ты гостя на пороге держишь? – раздался глухой голос из сеней. – Пригласи да налей нам как положено по граммулечке.
      Анна Павловна незамедлительно исполнила приказание супруга. Через пять минут мы все втроем уже сидели в тесной кухне и Мамыкина разливала нам с Леонидом Ильичем самогон. На закусь к этой отраве были предназначены лишь соленые помидорчики и немного хлеба.
      – От Иды, говоришь? – задумчиво произнес Леонид Ильич, пристально поглыдвая на голубоватую жидкость в граненом стакане. – Верно, держала она у нас свои вещички, пока по заточениям скиталась. Да, как видно, у нас они целее были, чем у нее. Прибежала вчерась поутру вся не в себе, кричала на нас. Да невовремя ее бес принес – я в собес собрался, а она тут как тут. Вопит, причитает... А при чем тут мы? Седьмая вода на киселе.
      – У вас часто бывал ее племянник? – спросил я, поднимая стакан.
      – Ромка-то Егорычев? Захаживал, – согласился Мамыкин и, поднеся к губам рюмку, молниеносно опрокинул ее содержимое в свое чрево.
      – Как вы сказали его фамилия? – встрепенулся я, словно ужаленный.
      Но Мамыкин мне не ответил. Хозяин застыл, словно каменное изваяние, тупо глядя перед собой и не реагируя на мои слова.
      – Эй, – потряс я его за рукав, – Леонид Ильич? Вы как? Вы меня слышите?
      С таким же успехом я мог бы обращаться к какому-нибуль рекламному щиту. Мамыкин выглядел ужасно. Старик побледнел за какую-то секунду и потерял дар речи всего от ста грамм самогонки.
      – Посидит еще немного и спать ляжет, – пояснила мне Анна Павловна, осторожно прикасаясь к моему плечу. – Он все время такой, как поженились тридцать лет назад и по сей день.
      Я с грустью посмотрел на бессмысленное лицо Леонида Ильича Мамыкина. Нет, господа, это не Шотландия. Это гораздо круче.
      Анна Павловна даже не вышла меня провожать, хлопоча возле мужа. Краем глаза я взглянул на скомканные бумажки, валявшиеся в сенях. Одна из них оказалась квитанцией из вытрезвителя. Теперь мне стало понятным, где заночевал Леонид Ильич.
      Бредя к машине, я предавался печальным размышлениям. Какой уж тут Интернет! Если все проблемы упираются в собес и самогон, тут не до сетей.
      Хотя, впрочем, в России, все же не так уж плохо. Ведь все познается в сравнении, а бесстрастная госпожа стастистика утверждает, что половина населения земного шара ни разу в жизни не видела телефона.
      Кстати о телефоне. Хоть мои расходы на путешествия Приятеля по сетям зашкаливают за шестизначную сумму (а что вы хотите, если мне приходится жужжать модемом через сотку с фиксированным номером), я уже понимал, что мне придется сегодня вечером напрячь г-на Пентиума на предмет дальнейших изысканий.
      Мне ничего не оставалось делать, как вернуться домой и снова сесть за машину. Ту машину, которая хоть и с шиной, но без колес, и которая, кстати, для меня тоже не роскошь, а средство передвижения. На этот раз Приятель задал мне новую траекторию:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.