1. Экстерьер.

Площадь в Мюнхене

Мариенплац в Мюнхене выглядит средневековой декорацией: каменные кружева причудливой готики, темные от времени фигуры рыцарей в доспехах и монахов в сутанах в нишах старинных зданий. Часы на башне собирают тысячные толпы туристов. Под бой курантов каждый час там кричит каменный петух, клавесины играют менуэт, и фарфоровые кавалеры, в камзолах и треуголках, и их дамы, в кринолинах, возникают из стены, медленно поворачиваясь в танце, проплывают перед задранными к небу лицами восхищенных туристов и местных зевак.

Площадь полна праздной, беспечной публики. И в контраст ей продвигаются в толпе угрюмо-сосредоточенные люди в оранжевых жилетах. Эти восточного типа люди — турки — мусорщики, дешевая рабочая сила, приехавшие сюда из нищей страны, чтоб выполнять черную работу, до какой не опустятся избалованные экономическим процветанием немцы.

Турки не обращают внимания на башню с часами, не внемлют сладкой музыке. Они работают. Они толкают впереди себя тележки с корзинами и подбирают мусор из-под ног туристов: бумажные стаканы, обрывки газет, кожуру бананов.

Затихает менуэт, танцующие кавалеры и дамы исчезают в каменных нишах до следующего боя часов. И на смену старинной музыке площадь заполняет перекличка тирольских песен, английских баллад, негритянских блюзов в исполнении уличных певцов, услаждающих туристов во всех концах площади.

Турки здесь как на чужом пиру. Веселящаяся публика обтекает их, не замечая. Они не только мусорщики. На обочине дороги они копают траншею, меняют подземные трубы. Пот течет по их лицам из-под пластмассовых шлемов. Но глаза вспыхивают, когда над головами возникают длинные ноги немки-блондинки, в шортах или мини-юбке, — неутоленная мужская страсть на их усатых темных лицах.

Кемаль, крупный, массивный турок в оранжевом жилете и желтом шлеме, в отличие от своих земляков, никакого внимания на женщин не обращает. Другие мысли одолевают его. Он не сводит глаз с лотерейного киоска, за которым, на стенде, вращается новенький «Фольксваген». За окошком — пожилая немка торгует лотерейными билетами. Как шелуха семечек, клочья билетов густо усеяли мостовую вокруг киоска, не принеся счастья их владельцам.

Ножницы режут билет за билетом, и те падают наземь. С каждым новым упавшим клочком лицо Кемаля мрачнеет все больше и больше.

Женщина. Все, мой милый. На сей раз тебе не повезло.

Кемаль. Еще два билета! Нет… пять!

Женщина. Не завидую твоей жене. Она, бедняжка, небось, ждет не дождется этих денег, а ты все пустил по ветру.

Кемаль. Сегодня потеряю — завтра выиграю. Автомобиль — за одну марку!

Женщина. Мечтаешь на своем автомобиле домой, в Турцию, прокатиться?

Кемаль. Автомобиль мне ни к чему. Если выиграю — деньгами возьму. Куплю дом в Турции. И буду жить в нем… с моими детьми. И с женой.

Он достает из кармана и протягивает женщине помятую фотографию усталой женщины, окруженной пятью дочерьми.

Женщина. Бедняга! Жить в разлуке! Как же ты без жены обходишься? Мужчина — в соку.

Кемаль. Обхожусь. Я и без автомобиля обхожусь. Говорят, можно даже без еды обойтись… двадцать суток.

Женщина. Послушай моего совета: не играй больше. Сохрани хоть что-нибудь для своей семьи.

Кемаль. Еще только пять билетов. И — все! Клянусь!

Женщина со вздохом берет у него деньги. Он пробегает пальцами поверх коробки с билетами, долго шевелит ими, словно заклиная судьбу, и выдергивает один за другим пять штук. Продавщица вскрывает их ножницами. Глаза Кемаля загораются надеждой.

2. Интерьер.

Пивной бар.

(Вечер)

Это самый большой в Мюнхене пивной бар — на две тысячи человек. Оркестр, в тирольских костюмах, играет марши. За круглыми столами краснолицые завсегдатаи заведения пьют пиво из литровых кружек, ритмично стуча ими в такт музыке.

Кемаль с приятелем расположились за столиком в углу. Немцы обходят их и садятся там, где, хоть и тесно, но разместились свои.

Пожилая официантка, тоже в тирольском костюме, с недостающими зубами во рту, ловко несет по полдюжины керамических кружек с пенящимся пивом в каждой руке, нанизав их ручки себе на пальцы. С грохотом ставит кружки на стол. И лишь посмеивается, когда какой-нибудь подвыпивший посетитель-немец одобрительно хлопает ее по широкому заду. Зато когда официантка проходила мимо двух друзей — турок и Кемаль протянул руку к ее бедру, она взвизгнула, как оскорбленная невинность.

Официантка. Ты что себе позволяешь, вонючий турок? Один звонок в полицию — и ты вылетишь из Германии в свою нищую Турцию!

Кемаль. Да кому ты нужна, старая лошадь? Мне от молоденьких отбоя нет.

Официантка. С тобой пойдет немецкая женщина? Ой, мне дурно, держите меня! Да лучше повеситься!

Приятель Кемаля(примирительно). Иди, иди, юная красотка. Тебя ждут за другими столиками.

Он перевел взгляд с кипящей негодованием официантки на красочный плакат на стене. С плаката улыбались залу миниатюрные девочки восточного типа, с узким разрезом глаз и выступающими скулами. Надписи на плакате заманчиво взывали: «Таиланд — рай для мужчин», «Посетите Таиланд».

Приятель Кемаля(сокрушенно вздохнув). Я могу притерпеться ко всему. Но обходиться без женщин — к этому никак не привыкну.

3. Экстерьер.

Улица в Мюнхене.

(Вечер)

Вечерняя улица в Мюнхене. За зеркальными стеклами витрин роскошные блондинки — манекены улы баются застывшими улыбками прохожим. Одни — в бикини, почти нагишом, другие кутаются в шикарные шубы, не забывая при этом выставить из мехов аппетитную коленочку.

Между витринами стоит живая блондинка, ни в чем не уступающая куклам-манекенам. Стоит возникнуть поблизости мужчине, она моментально отлипает от стены и обращается к нему.

Блондинка. Хотите провести время? Пойдем-те.

Не получив ответа, она отступает к стене с угасающей улыбкой на ярко накрашенных губах. Но как только появляется новый мужчина, ее лицо снова оживает, и она устремляется к своей добыче.

Блондинка. Хотите провести время? Пойдемте.

Перед нею — Кемаль с приятелем.

Приятель Кемаля. Мы бы с радостью провели с тобой время, да не наскребем столько денег.

Послушай, фрейлейн. Попробуй со мной, не пожалеешь. И даже сама заплатишь мне.

Проститутка с презрительной миной отступила к стене, а приятели, смеясь, пошли дальше мимо ярких витрин. В одной из них, как на параде, — ряд задранных женских ног, затянутых в ажурные черные чулки. Приятель Кемаля плотоядно облизал губы.

Приятель Кемаля. Я бы съел эти ножки.

Кемаль. И за это придется заплатить.

Приятель Кемаля(обняв земляка). Ладно, друг, пойдем туда, где нам это по карману. Одна марка — и полное удовольствие. Мои дети простят мне такую трату. Получат на марку меньше.

Кемаль. Ты управляешься за одну марку, а я и за две не успеваю.

Приятель Кемаля. Ты — без темперамента. И воображения маловато. Так ты свою семью пустишь по миру.

4. Интерьер.

Пип-шоу.

(Вечер)

Мужская рука нервно опускает одномарочную монету в щель. И сразу перед взором Кемаля отъезжает занавеска, открывая за стеклом возбуждающую изголодавших по женской ласке мужчин картину.

В ярком свете на бархатном круглом возвышении медленно проплывает, кружась, лежащая на спине нагая женщина, с зазывно разведенными коленями.

Со всех сторон в эту круглую комнату выходят стеклянные окошки будок, в каждой из которых доводит себя до оргазма этим зрелищем взмокший от возбуждения турок. В одной руке он держит наготове следующую монету, другой рукой он интенсивно мастурбирует, стремясь достичь желаемого результата до того, как занавеска захлопнет перед ним окошко и вожделенно плывущая перед его воспламененным взором женщина с раскинутыми ногами не исчезнет из виду. И тогда придется шарить по карманам в поисках еще одной монеты.

Кемаль и его приятель, смущенные и подавленные, проталкиваются к выходу сквозь рвущуюся в пип-шоу толпу турок.

5. Экстерьер.

Улица и двор.

(Вечер)

Красно-желтый мюнхенский трамвай огибает монумент Баварскому королю Максимилиану и останавливается за углом узкой улицы. Пневматические двери со стуком раздвигаются, и толпа пассажиров, в основном, турецких рабочих с их традиционными черными усами, вываливается наружу.

Кемаль со своим приятелем — в этой толпе. Минуя каменную арку, турки входят во двор двухэтажного дома с высокой черепичной крышей со множеством крохотных окошек. Наружная железная лестница ведет прямо на чердак. По ней тянутся уставшие за рабочий день турки. Кемаль замыкает эту цепочку. Сверху он видит въезжающий в арку «Мерседес» хозяина дома. Довольно молодой, упитанный немец Петер вылез из машины и помахал оставшемуся последним у входа на чердак Кемалю.

Петер. Эй! Скажи своим соседям: плату за жилье в этом месяце внесете на неделю раньше. Я уезжаю в отпуск.

Кемаль. Желаю вам хорошо провести время. Но почему мы за это должны платить авансом?

Петер. Поездка в Таиланд стоит немалых денег. И они мне нужны немедленно.

Кемаль. Ну, это уж ваша проблема. Никто вас не вынуждает мчаться в Таиланд. Сидите дома, и вы сэкономите большую сумму.

Петер. Вот что, я в твоих советах не нуждаюсь. Если завтра не получу с вас денег — считайте, что на следующий год я не продлю с вами контракт.

Кемаль. Кто же тогда пойдет жить на этот чердак? Вы?

Петер. Зачем? Кругом полно любителей жить на чердаках — ваши же братья, турки. Квартира этажом ниже им не по карману. Так что передай своим землякам мое распоряжение.

6. Интерьер.

Чердак в доме Петера.

(Вечер)

На чердаке, как в казарме, стоят рядами железные койки. На веревках сушится белье. На большой плите исходят паром чайники.

Турки заняты каждый своим делом. Одни, раздевшись по пояс, умываются, другие — пишут письма, третьи — латают одежду. Заунывная восточная песня, исполняемая женским голосом, течет из магнитофона.

Кемаль, голый по пояс, ходит от койки к койке с шапкой в руке, и каждый турок бросает в шапку деньги.

Первый турок (негромко посыпает проклятие в адрес хозяина). Чтоб он потерял все до последнего пфенинга в этом Таиланде!

Второй турок. Хорошо, если бы какая-нибудь из этих сиамских кошечек откусила ему под корень!

Третий турок. Чтоб его поразила импотенция там, в Таиланде, и все его денежки пропадут зря!

Четвертый турок. Недешевое удовольствие… «рай для мужчин»… даже хозяину приходится денег занимать.

Пятый турок. Скажу я вам, братцы, нам даже и мечтать не приходится о чем-нибудь таком.

Кемаль. Почему? Чем мы хуже этих немцев? Или у нас короче?

Пятый турок. Наши карманы короче… И с дыркой. Вот что.

Кемаль. Это несправедливо. Куда смотрит Аллах?

Старый турок. Не поминай Аллаха всуе. Он к этому разврату не имеет никакого отношения.

Этот сосед Кемаля заметно старше всех остальных здесь, на чердаке. Сидя на своей койке, он раскладывает купленные по дешевке вещички, в основном — это женская одежда.

Кемаль. Ради чего надрывать жилы? Выколачивать копейки? И тратить все на это барахло?

Старый турок. А что еще мне осталось в этой жизни, как не забота о моей семье? Ты бы тоже мог своим купить… вместо того, чтобы тратить деньги на всякие глупости. Я знаю одно место… там сейчас распродажа за полцены.

Приятель Кемаля(старому турку). Да ты на бабу жалеешь истратить марку — другую. Бывал когда-нибудь на пил-шоу? Даже не знаешь, что это такое. Все экономишь. Предпочитаешь на халяву себя ублажать ночью под одеялом… своею собственной рукой…

Хохот прокатился под сводами чердака. Старик, обиженный, сгреб с койки купленное по дешевке барахло, сунул его в чемодан, который задвинул под койку.

Старый турок. Над чем вы ржете, жеребцы? Мои дочери дома, в Турции, одеты как куклы. А будь у них отец такой, как вы, им бы было впору идти на панель.

Кемаль схватил его за плечи и тряхнул.

Кемаль. Кто пойдет на панель? Чьи дочери? А ну, повтори!

Они сцепились не на шутку. Полетели опрокинутые стулья. С электроплиты, пуская клубы пара, рухнули на пол чайники, кастрюли.

Драчунов растащили.

Кемаль (никак не успокоясь). Я убью его! Сломаю шею любому, кто худым словом коснется моих дочерей.

Приятель Кемаля. Да заткнись! Кто хотел обидеть твоих дочерей? У каждого остались дома дети… Думаешь, нам легче?.. Жить без семьи, вдали от дома… на этой чужбине… Да мы готовы душу заложить, чтоб вытащить наших дочерей из нищеты, чтоб защитить их. А есть места — видал рекламу? — где отцы отдают своих дочерей любому туристу за гроши. Здесь, в Европе, любой, кто наскребет копейку, летит в Таиланд, и любая девчонка — к его услугам. «Сиамские кошечки»… Даже несмышленых малолеток тамошние родители продают для утех туристам.

Кемаль. Ты хочешь сказать, что есть еще на земле люди, которым хуже, чем нам, туркам?

Приятель Кемаля. А ты думал? В Африке дохнут с голоду как мухи.

Старый турок. Действительно, мы еще не последние в этом мире. Немцы дают нам работу…

Кемаль. Которой брезгуют сами.

Старый турок. А кто тебя заставляет? Не нравится — не берись.

Кемаль. А кто прокормит мою семью дома?

Старый турок. Вот и работай, пока не дали коленом под зад… береги, что заработал, и отсылай своим. Будешь жить с умом — поднакопишь денег и дома лавку откроешь… И жить будешь в семье… и руки без мозолей.

Второй турок(сидящий у косого окна, пробитого в крыше). Эй, ты, бережливый! Глянь в окошко… специально для тебя… бесплатный стриптиз.

Обитатели чердака прильнули к открытым окнам.

В доме напротив, чуть ниже их чердака, через распахнутое окно отчетливо видна мясистая немка, переодевающаяся перед зеркалом. Ничуть не смущаясь разглядывающих ее турок, она сбросила бюстгальтер, обнажив две огромные, как дыни, груди.

Турки в окнах чердака заскулили от вожделения. А она — хоть бы что, даже не прикрылась руками.

Старый турок. Отойдите от окна! Что вылупились, как кобели на сучку? Она же издевается над нами! Не видите, что ли?

Кемаль. Она не для нас выставилась в окно нагишом. Хозяина нашего дома соблазняет. Я уж который раз вижу это представление.

Третий турок. Напрасно старается. Наш хозяин свои денежки в товар получше вложит. Махнет в Таиланд… к «сиамским кошечкам»…

7. Экстерьер.

Улица и площадь.

(День)

Развороченная мостовая. Кучи тесаного камня. В глубокой траншее работают турки. На поверхности возникают их усатые головы в пластмассовых шлемах, над которыми взлетают и пропадают в яме кирки и лопаты.

Красный кран на колесах разгружает с прицепа связки труб, укладывая их на желтый песок, выброшенный из траншеи. В кабине крана — Петер, домохозяин Кемаля. На Петере — джинсовая спецовка-комбинезон и такой же, как и у турок, пластмассовый шлем на голове.

Кемаль и старый турок двумя тачками отвозят вынутый из траншеи песок. На них оранжевые жилеты безопасности, чтоб уберечь от снующих по площади автомобилей. Турки отъехали к тротуару, оставили свои тачки, а сами юркнули в двери магазина. Вскоре они появились в дверях с пестро упакованными пакетами под мышкой.

Старый турок. Ты — умница. Послушался меня и своей семье доставишь радость. И все за гроши. Распродажа. За полцены — любой товар.

Кемаль. За полцены, за полцены. А в кармане ни гроша не осталось. Даже на трамвайный билет.

Старый турок. Аллах милостив. Он твои расходы компенсирует. Подкинет дополнительную работенку. Не пропадешь, парень. И семью ублажишь.

Кемаль (смягчаясь, с удовлетворенной ухмылкой). Их-то обрадую. Это факт. Полагаю, я никого не забыл. Взял каждому чего-нибудь.

Кемаль швырнул пакеты в тачку, но под укоризненным взглядом старого турка схватил их и, стряхнув песок, прижал плечами к своим бокам, а ладонями стал толкать тачку. Он проходит мимо автокрана. Петер ловко управляет рычагами, на крюке плывет связка труб. Вдруг она замирает над головой Кемаля. Турок от неожиданности втянул голову в плечи, гневно сверкнул глазами на своего домовладельца.

Кемаль. Эй, полегче на поворотах. А то потеряешь жильца и арендную плату за последний месяц.

Петер выпрыгнул из кабины в кучу песка.

Петер. Ну, пока ты жив, давай рассчитаемся. Собрал все деньги?

Кемаль. До копейки.

Петер. Деньги с собой? Надеюсь, не истратил?

Кемаль аккуратно сложил пакеты в тачку, достал из кармана бумажный сверток и протянул его Петеру.

Кемаль. Посчитай. При мне.

Петер. А ты думал, не пересчитаю? Деньги счет любят.

Он принялся пересчитывать деньги, но его внимание вскоре было отвлечено женщиной, пересекавшей площадь. Чтоб преодолеть кучи песка вдоль траншеи, ей пришлось высоко задрать юбку, и взорам Петера и Кемаля открылись чудесных линий стройные ноги, способные свести с ума понимающих в этом деле мужчин. Кемаль даже рот разинул от восторга.

Петер, уже забравшийся в кабину, ревниво пронес связку труб над самой головой Кемаля, слегка задев пластмассовый шлем, который соскочил и пал к ногам турка.

Петер. Эй, зазевался на бабьи ножки? Останешься без головы.

Кемаль, по натуре — человек горячий, взвился от обиды. Он бросился к крану, схватил домовладельца за ногу и выволок его из кабины. Тот зарылся головой в песок, вскочил на ноги и закатил турку кулаком по носу. Из ноздрей Кемаля хлынула кровь.

Мужчины сцепились, катаясь клубком по земле и нанося друг другу ожесточенные удары.

Послышались полицейские свистки. Напуганные назревающим, скандалом турецкие рабочие растащили тяжело дышащих драчунов.

Петер (сплевывая кровь). Грязная турецкая собака!

Кемаль (тоже сплевывая кровь). Грязная немецкая свинья!

8. Интерьер.

Тюрьма.

(День)

Тюремный охранник, звеня связкой ключей, отпирает обитую железом дверь. Кемаль сидит в глубине камеры, давно небритый и осунувшийся.

Охранник. Выметайся! Твоим каникулам конец.

В сопровождении охранника Кемаль проходит длинным коридором со множеством железных решеток по сторонам. За ними — носатые, небритые, в полосатых одеждах арестанты.

Кемаль. Аллах! Сплошь — одни турки! Словно я вернулся в мое дорогое отечество.

Охранник. Ты скоро там будешь. Можешь заказывать билет до дома.

Кемаль уронил зажатые подмышкой пакеты, и по полу разлетелись женские вещи: свитера, блузки, головные платки. Он опустился на колени и стал собирать свои покупки.

Охранник. Украл?

Турок покосился на него снизу и грустно покачал головой.

Кемаль. Нехорошо говоришь. Рабочему человеку… Это все — подарки для моей семьи. Понял? И купил я это за те гроши, что вы платите иностранному работнику.

Он нежно прижимает к сердцу каждую поднятую с полу вещь, и взгляд его теплеет.

Кемаль. Даже в тюрьме я был в окружении своей семьи., С моей дочерью Зейнаб, с моей дочерью Гюзель, с моей младшенькой… Зухрой… С моей дорогой женой…

9. Экстерьер.

Мариенплац.

(День)

Гордость Мюнхена — красавица площадь Мариенплац в снегу. Темные каменные карнизы средневекового замка городской ратуши покрыты снежной оторочкой. Часы на башне показывают ровно двенадцать. Полдень.

Ударили колокола. Каменный петух над часами закричал на всю площадь, как живой. Из ниши в стене под звуки менуэта выплыли в танце дамы с кавалерами ушедшей эпохи.

Кемаль проталкивает свою тачку сквозь толпу, которая, как обычно, к полудню заполняет Мариенплац, чтобы полюбоваться карнавальной яркостью аттракциона на башне городской ратуши. Турок сосредоточенно подбирает с каменной мостовой бумажные стаканы, обрывки газет и прочий мусор, и ему недосуг, подобно туристам, восторгаться окружающей его красотой.

Оказавшись рядом с лотерейным киоском, выставившим высоко над головами публики призовой автомобиль, он увидел рекламный плакат: «Таиланд — рай для мужчин!» — с узкоглазыми личиками восточных красоток, улыбающимися ему маняще и многообещающе.

Кемаль пришел в замешательство, стал поспешно шарить по карманам. Пусто! Только в тачке лежат несколько пакетов. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он сгреб пакеты и, волнуясь, выложил их на прилавок лотерейного киоска, нервно разорвал обертку.

Перед глазами немолодой киоскерши замелькали комплекты женского белья, платки…

Кемаль. Милая фрау! Возьмите! Я купил их на распродаже. За полцены. За тридцать марок — все. А вам отдаю за одну марку! Дайте один билет! Только один! И можете забирать все это!

Фрау скептически пощупала белье, вздохнула, словно оказывает ему большое одолжение, и небрежно смахнула все покупки Кемаля под прилавок.

Фрау. Тяни билет!

Кемаль. Два!

Фрау. Только один!

Кемаль в возбуждении пробегает пальцами по лотерейным билетам и, глубоко вздохнув словно перед прыжком в воду, вытянул маленький конвертик. Взял лежащие на прилавке ножницы, непослушными руками вспорол его и извлек розовую полоску бумаги. Глянул. Ошалело огляделся по сторонам и, еще не веря своим глазам, протянул бумажку киоскерше.

Фрау(уставившись на турка). Он выиграл! Этот чертов турок! За несколько дешевых шмоток! Вот это выигрыш! Знаешь, сколько он стоит? Две тысячи марок!

Кемаль застыл с закрытыми глазами, молитвенно прижав руки к оранжевой груди рабочего жилета, и в волнении шепчет.

Кемаль. Я выиграл… Наконец-то… Аллах услышал мои молитвы… Две тысячи марок… Мои дети будут жить в новом доме… Моя жена будет ходить в шелках…

Фрау. Или вы можете съездить в Таиланд. К «сиамским кошечкам».

Кемаль (в упоении). К «сиамским кошечкам»… Как богатый немец. И мне, бедному турку, откроются все радости рая… Нет! Я возьму наличными. Счастье улыбнулось моей семье. Я отдам все до копейки моей дорогой жене, моим любимым дочерям.

Последние звуки менуэта с башни городской ратуши растаяли над Мариенплац. Дамы с кавалерами уплыли в глубину ниши под старинными часами. И тогда над толпой туристов, над всей карнавальной Мариенплац разнесся вопль обалдевшего турка.

Кемаль. Я выиграл!

10. Интерьер.

На борту пассажирского авиалайнера.

(День)

С темно-синей фирменной сумкой через плечо Кемаль застенчиво пробирается по проходу между кресел, ведомый роскошной блондинкой — стюардессой. Пассажиры, уже занявшие свои места, — исключительно мужчины. Женщины нет ни одной, если не считать стюардесс. У всех пассажиров такие же темно-синие фирменные сумки, как и у нашего героя, и это как бы роднит, объединяет тех, кто уже устроился и пристегнул ремни в ожидании взлета, со сдержанным любопытством листают одинаковые красочные буклеты с кукольными личиками «сиамских кошечек» и многообещающим лозунгом: «Таиланд — рай для мужчин!».

Стюардесса подвела Кемаля к свободному месту. Он тяжело опустился в кресло, нашел пристежные ремни, стянул их на животе, взял, как и все, из кармана на спинке переднего кресла пестрый буклет, чтоб так же, как и остальные пассажиры, полистать его, как вдруг, к немалому своему удивлению, заметил на соседнем месте своего домохозяина Петера. Тот, в свою очередь, тоже обнаружил, что вместе с ним в Таиланд летит не кто иной, как презренный турок, жалкий иностранный рабочий, которого за драку с ним, немцем, он недавно упрятал в тюрьму.

Кемаль (с вызовом). Вот, летим вместе в рай. Ты — за деньги… правда, наши, а я — бесплатно. Выиграл в лотерею.

Петер. Стюардесса!

Стюардесса, только что отошедшая от них, поспешила назад и с казенно-услужливой улыбкой склонилась к Петеру.

Петер. Будьте любезны, нельзя ли поменяться местами с кем-нибудь из пассажиров… кто согласится лететь рядом… с турком?

Стюардесса перевела понимающий взгляд с Петера на Кемаля.

Стюардесса. Попробую. Хотя не уверена в успехе.

Она отлучилась на миг и скоро привела краснощекого упитанного старика в зеленой баварской шляпе с пером.

Баварец(с удовольствием разглядывая аппетитные формы стюардессы). Поменяться местами? Да как же можно отказать вам? Пожалуйста, дорогая. Для меня любая ваша просьба — закон. Язык не повернется отказать вам.

Стюардесса. Вот и прелестно.

Она помогла Петеру снять с верхней полки его фирменную сумку и поставила туда точно такую же сумку баварца.

Он, отдуваясь, уселся в освободившееся кресло и пристегнул ремни. Затем взгляд его скользнул по соседу слева. Это был смуглый и усатый Кемаль, со злорадной усмешкой ожидавший дальнейшего развития событий. Ждать долго не пришлось. На толстых щеках баварца проступили красные пятна. Он побагровел так, что можно было подумать, его вот-вот хватит удар.

Баварец. Стюардесса! Фрейлейн!

Стюардесса поспешила на крик.

Баварец. Я передумал. Хочу вернуться на прежнее место.

Стюардесса. Но только что вы согласились пересесть сюда.

Баварец. А сейчас я хочу назад. На свое законное место… Какое указано в моем билете. Я же на отдыхе. Не так ли? И этот отдых вступил в силу с того момента, как я сел в самолет. Не правда ли? Я должен наслаждаться положительными эмоциями? А тут… сплошное расстройство.

Стюардесса метнулась к Петеру.

Стюардесса. Ничего не могу поделать… Вам придется вернуться на прежнее место.

Петер. А я разве не на отдыхе? Мне совсем ни к чему негативные эмоции.

Стюардесса (в отчаянии). Пожалуйста, войдите в мое положение. Самолет заполнен до отказа. Проданы все места. Куда я вас посажу?

Голос. Позвольте мне… Я сяду туда… Если никто не возражает.

Петер, баварец, стюардесса и Кемаль обернулись на голос. Пожилой еврей, невысокий, лысоватый, в старомодном пенсне, встал со своего места, чтоб достать сверху дорожную сумку, и беспомощно улыбнулся стюардессе.

Еврей. Я извиняюсь… не поможете ли вы мне снять оттуда сумку?.. Я здесь не самого высокого роста…

Длинноногая стюардесса легко достала его кладь.

Еврей. Спасибо, милая.

Стюардесса. Это уж вам спасибо. Выручили. Вы — настоящий джентльмен.

Еврей. Как мало нужно, чтоб прослыть джентльменом… А услышать это из ваших прелестных уст — вдвойне приятно.

С очаровательной белозубой улыбкой она склонилась над ним, помогая застегнуть ремни.

Стюардесса. Вы — немец?

Еврей. Ваша интуиция вас не подвела, милая. Я не совсем немец. Я — немецкий еврей.

Услышав это, Кемаль вскинул на него глаза безо всякой улыбки. А еврей, все еще возясь с ремнями и удобнее устраиваясь на новом месте, по близорукости не уловил изменившегося выражения лица у своего соседа.

Еврей. Вот и разрешили проблему. Вам, дорогой, не кажется, что мир немножко свихнулся? Какая разница, с кем рядом сидеть? Лишь бы не храпел. Нам ведь предстоит долгий путь между небом и землей. Одиннадцать часов лету, если я не ошибаюсь. Разрешите представиться. Меня зовут…

Кемаль (резко). Меня не интересует ваше имя. Я — правоверный мусульманин. И с евреем мне не о чем разговаривать.

Еврей печально покачал головой.

Еврей. Вы не правы. Позвольте вам заметить, всегда найдется о чем потолковать в таком долгом путешествии. Хотя бы о том, кому по праву принадлежит Палестина… Евреям или вашим братьям по вере — арабам.

Кемаль. Это не нам решать. Все в руках Аллаха. И могу поклясться: его решение будет отнюдь не в вашу пользу.

Над головами пассажиров прошелестел ласковый женский голос по радио.

Голос. Начинаем полет по маршруту Франкфурт-на-Майне — Бангкок. Дамы и господа, экипаж самолета желает вам приятного путешествия. Вернее, только господа. Во всем списке пассажиров — ни одной дамы. Счастливого полета, господа.

11. Экстерьер.

Улица в Бангкоке.

(Вечер)

Бесконечная улица под перемигивающимися цветными фонариками. Сотни уличных кафе на тротуарах под открытым небом. В каждом из них — десятки юных, совсем детских головок с узким разрезом глаз, короткими носиками и пухлыми губками. Они напоминают стайки диковинных птичек, облепивших телеграфные провода. Они, зазывно улыбаясь, смотрят на толпы европейских туристов, фланирующих по тротуарам вдоль столиков кафе.

Кое-кто из туристов уже успел прихватить таиландскую крошку, и они вышагивают нелепыми парами: огромные, кажущиеся гигантами, мужчины и малюсенькие девушки, прижавшиеся к ним, обхватив крошечной ручонкой не талию своего напарника, до которой им не дотянуться, а бедро.

В этом водовороте обалдело глядящих по сторонам массивных мужчин легко обнаружить немцев, прибывших рейсом, которым летел и Кемаль, по темно-синим фирменным сумкам германской авиакомпании, висящим у каждого из них через плечо.

Как большие корабли за маленьким лоцманским катером, немцы старательно следуют за своим таиландским гидом.

Гид. Внимание, господа! У вас нет никакой необходимости спешить, не бросайтесь на первую попавшуюся девочку. Все еще впереди у каждого из вас. Таиланд так богат этим добром, я имею в виду наших красоток, как Ближний Восток нефтью, и спрос на них растет с каждым годом. Это — наше национальное богатство. И наша страна представляет вам, туристам, на выбор самый большой ассортимент, начиная с восьмилетних девочек. В нашем климате они очень рано созревают и, как диковинный деликатес, готовы к употреблению. Поэтому не спешите. Сначала оглядитесь. Пусть каждый отберет то, что ему больше всего по душе, о чем он, как о запретном плоде, мечтал у себя в Европе. Сладкая жизнь только начинается, господа.

12. Интерьер.

Большой амфитеатр под крышей, усеянной фонариками.

(Ночь)

Знойная восточная мелодия. Барабаны заунывно бьют в танцевальном ритме. Босоногие девочки с разрисованными личиками, в древних национальных костюмах и с прическами, как фарфоровые фигурки из буддийских храмов, исполняют старинный ритуальный танец. Гибкие, нежные движения крошечных тел, кукольные личики. Каждый шаг, каждый поворот полны чувственной грации.

Гром аплодисментов, рев возбужденных мужских голосов. Вместе со своими соседями по самолету Кемаль сидит в центре перед сценой и, как и они, захлебывается от восторга. Он кричит, отбивает ритм ладонями до онемения, подпрыгивает на своем месте.

Из-за кулис вынырнул таиландец в европейском костюме — конферансье и, подняв руку, пытается успокоить перевозбудившуюся публику, состоящую из одних мужчин.

Конферансье. Господа! Успокойтесь! И приготовьтесь лицезреть нашу самую пикантную сенсацию, которую вы, я не сомневаюсь, долго не сможете забыть. Даже когда вы покинете теплый, гостеприимный Таиланд и вернетесь в вашу холодную, пронизанную ветрами Европу.

Каждый из вас, я уверен, знает, что такое сиамские кошечки. Это порода кошек, очень дорогая и распространившаяся по всему миру, обитая в самых состоятельных домах. Я даже не удивлюсь, услышав, что кое у кого из вас остались дома эти грациозные прелестные существа.

Аудитория ответила одобрительным гулом. Конферансье удовлетворенно улыбается и кивает гостям.

Конферансье. Сиам — так прежде назывался Таиланд. Мы дали миру сиамских кошечек. Но если вы думаете, что это главный предмет нашей гордости, то вы глубоко заблуждаетесь. Наше подлинное национальное сокровище, к которому обращены восхищенные взоры всего мира — Европы и Америки, Австралии и Японии, — это наши женщины, чье небесное очарование не сравнимо ни с чем на земле. Они грациознее сиамских кошечек и прелестны, как восточные богини.

Вот эти «сиамские» красотки, господа, эти таиландские девушки распахивают свои объятия вам, господа, в бесподобном танце сиамских кошечек!

Как очарованное дитя, Кемаль пожирает глазами сцену. Двумя рядами ниже его сидит Петер с раскрытым от изумления ртом под пшеничными усами.

На сцене — сиамские кошечки. Стоя на задних лапах, обтянутых переливающимися дымчатыми шкурами, пошевеливая хвостами и торчащими ушками, согласно двигаются в дремотно-ленивом танце под сладкую мяукающую музыку.

Танец представляет собой соперничество котов за любовь самочки и завершается победой самого элегантного самца. Сцена пустеет, и на ней остается лишь эта пара. Самец вьется вокруг самочки, торжествуя победу, а она коварно уклоняется от его посягательств, пока ему, наконец, не удается заключить ее в свои объятия. И тут происходит нечто никем не ожидаемое. С самки сползает и ложится на пол дымчатая шкура кошки, и перед зрителями открывается абсолютно нагая таиландская девочка, крошечная и грациозная, смущенно-беззащитная перед стонущим от восторга залом.

Исчезает, растаяв, самец. Вместо него из-за кулис к голой девочке, ослепленной лучами прожекторов, выбегает конферансье и, взяв ее за ручку, подводит к самой рампе, поближе к жадным взорам бушующей публики.

Конферансье. Позвольте представить вам, господа, восходящую звезду Востока — нашу очаровательную госпожу Сомкит!

Невидимый оркестр томно взвыл.

Конферансье закурил сигару, снял с головы черный концертный цилиндр и поставил его на пол у самой рампы. Потом вынул изо рта дымящую сигару и элегантно, как бы играючи, положил ее на край цилиндра. Затем, пританцовывая, отодвинулся в сторону, откуда широким жестом пригласил нагую девочку по имени Сомкит подойти к шляпе с горящей сигарой.

Мелкими шажками Сомкит подошла к черному цилиндру, застыла над ним, раздвинув крохотные ножки, и, изогнувшись назад «мостиком», коснулась руками пола, представив собой арку, опорой которой служили ее миниатюрные пятки и ладошки. Шляпа оказалась в самом центре под изогнутым дугой телом. Но сигара, пускающая колечки дыма, исчезла с верха черного цилиндра. Она непонятным образом очутилась между худыми бедрышками девочки, в самой глубине промежности, и оттуда продолжала пускать дымные колечки, как бывает, когда курильщик ритмично затягивается.

Девочка, оставаясь стоять на «мостике», уставила в зал торчащую из промежности сигару, в ритм музыке попыхивая ею.

Когда зал вздрогнул от грома оваций, Сомкит разогнулась над цилиндром, слегка присела и, не помогая себе руками, аккуратно положила сигару на круглый верх шляпы так, что покрытый пеплом ее кончик не касался материи, продолжая дымить. Пританцовывая, девушка отошла от черного цилиндра.

Так же, пританцовывая, к цилиндру приблизился конферансье, снял с его верха сигару, зажал ее зубами и с наслаждением затянулся, окутав дымом черный цилиндр, уже красовавшийся на его маленькой, словно отлакированной голове.

И снова зал зашелся от восторга.

Обнаженная Сомкит застыла рядом с ведущим с неподвижной улыбкой на одеревеневших губах.

Конферансье. А сейчас, господа,-пик, вершина нашего представления и вашего, ни с чем не сравнимого, удовольствия. Приготовьтесь к чуду!

При этих словах Сомкит несколькими грациозными движениями переместилась к краю рампы, снова сделала «мостик», изогнувшись аркой, упираясь в пол пятками и ладошками. Колени ее разошлись в стороны, открыв жадным мужским взорам промежность.

Конферансье, по-прежнему слегка пританцовывая и заглядывая девочке между ног, словно фокусник, извлек из-за фалды фрака большой желтый банан, изящными движениями пальцев очистил его от кожуры и коснулся его кончиком тела Сомкит под лобковыми кудряшками.

Конферансье. А теперь тот, кому из вас повезет стать моим ассистентом, получит право своей собственной рукой продвинуть этот банан в сладчайшее место на теле Сомкит. Да, да, господа! Именно туда! И пусть вас не охватывает страх, что наша прелестная кошечка пострадает от этого. Отнюдь! Ее емкость, при всей миниатюрности Сомкит, весьма вместительна. Сейчас вы в этом убедитесь! Проведем аукцион за право стать моим ассистентом. Господа, кто согласен уплатить двадцать немецких марок?

В разных концах амфитеатра взлетели вверх несколько рук.

Конферансье. Цена возрастает вдвое! Кто готов решиться на сорок марок? Вы?

Он указал на Петера поднявшего руку. Петер вскочил и кивнул.

Конферансье. Сорок марок! Раз! Сорок марок! Два!

Из глубины амфитеатра вырвался чей-то крик.

Крик. Сто марок!

Конферансье. Сто марок! Раз! Сто марок! Два!

Крик. Сто пятьдесят марок!

Конферансье. Сто пятьдесят марок! Раз! Сто пятьдесят марок! Два!

Сомкит продолжает стоять в «мостике». Голова ее запрокинута к полу и повернута лицом к публике так, что она может видеть все ряды амфитеатра, кипящие пришедшими в раж туристами. Видит она из кверху ногами.

Тучный, весь в поту, турист, вытирая платком мокрое лицо, пробирается к сцене, отдает деньги конферансье и принимает из его рук банан. Он склоняется над бедрышками Сомкит и подрагивающей от возбуждения рукой, медленно, продлевая удовольствие, проталкивает банан ей в промежность. Когда банан полностью исчез в девичьем теле, он, облизнув губы, прихлопнул ладонью между ее бедер.

Амфитеатр взревел, как конюшня, полная жеребцов.

Тучный счастливчик, потирая от удовольствия руки, направился со сцены на свое место.

Уступая ему дорогу, туристы не без зависти поглядывают на него.

Конферансье. Итак, вы видели, куда рукой вашего коллеги загнан банан. И он покоится там, внутри нежнейшего тела нашей Самкит, дожидаясь апогея, кульминации нашего аттракциона. Сейчас Сомкит движением мускулов выстрелит в зал банан, как пушечное ядро.

Кому повезет поймать его в воздухе — тот получит право бесплатно вернуть банан в то самое место, откуда он вылетит. Еще раз повторяю: бесплатно! Так что приготовьтесь, соберите всю вашу ловкость. Я начинаю отсчет! Три! Два! Один! Огонь!

Банан вылетел из промежности девушки и дугой взвился над головами туристов, повскакавших с мест.

Кемаль. Я! Я поймал!

Он, захлебнувшись от радости, вскочил на ноги и демонстрирует всем вокруг банан, зажатый в кулаке. Петер, сидевший двумя рядами ниже его, протянул к нему обе руки.

Петер. Слушай! Отдай мне — и я тут же уплачу тебе сто марок! Дай мне этот банан!

Кемаль. Сто марок! Ты думаешь, что можешь купить мою мужскую честь за сто марок?! Таких денег нет, чтоб купить меня!

И гордый собой, с чувством превосходства глядя на окружающих, Кемаль двинулся по проходу между рядами, неся в высоко поднятой руке, как факел, полураздавленный банан. Достигнув сцены, он неуклюже отодвинул в сторону маленького конферансье и подошел к Сомкит, терпеливо ожидавшей, выгнувшись аркой, уперевшись пятками и ладошками в пол. Встав рядом с ней, Кемаль отвесил глубокий поклон амфитеатру, затем, помахав рукой, показал, что банан все еще у него, потом склонился над животом девушки, левой, свободной рукой полез ей в промежность и деловито, пальцами расширив вход, правой рукой наотмашь загнал банан внутрь.

Он спрыгнул со сцены под аплодисменты туристов, и конферансье снова начал отсчет.

Конферансье. Три! Два! Один! Огонь!

На сей раз банан шмякнулся прямо в лицо Петеру и разлетелся мокрыми брызгами вокруг.

Петер (в большом возбуждении). Я поймал!

Конферансье. Ничего вы не поймали. Я обращаюсь к залу: правильно я сказал?

Публика(дружно поддержала его).

—Правильно! — Правильно!

Конферансье. Итак, мы сейчас вложим Сомкит свежий банан и начнем все сначала.

13. Интерьер.

Комната в отеле.

(Утро)

Солнечный зайчик пробился сквозь узкую щель на оконной занавеске и прилег на лицо Кемаля. Он спит на широкой кровати, стоящей рядом с другой такой же, но не разобранной на ночь. Кемаль улыбается во сне, удовлетворенно причмокивая губами. Ему явно снится что-то очень приятное. Возможно, вчерашний вечер и удача с поимкой банана.

Таиландский служащий отеля, в униформе, стараясь не производить шума, выносит из комнаты большой чемодан и синюю фирменную сумку авиакомпании, которая доставила туристов из Германии в Бангкок.

Кемаль проснулся.

Кемаль. Где мой сосед по комнате? Уехал, что ли?

Служащий. Он перебрался в другую комнату. И попросил меня перенести его багаж.

Кемаль. Ну что ж… Буду жить один.

Служащий. Сомневаюсь. Эта комната — на двоих. Вам кого-нибудь подселят.

Кемаль. А что, если тот кто-то тоже не захочет делить комнату со мной? Что тогда?

Служащий. У нас останавливаются гости из самых разных стран. Администрация подберет вам соседа.

Он мягко прикрыл за собой дверь.

Кемаль легко вскочил с постели, обернулся простыней и, сдвинув занавеску, выглянул в окно.

Внизу, во дворе отеля, среди высоких пальм, сухо шелестящих широкими листьями, в тени которых пышно цветут многокрасочными цветами кусты бугенвиллий, расположился овальный бассейн, до краев наполненный прозрачной голубоватой водой. В нем, как рыбки в аквариуме, лениво плещутся стайки крошечных девочек в ярких бикини и иногда, как бы невзначай, бросают взоры на окна отеля. Несколько европейских туристов шумно плавают среди девочек, как бегемоты в окружении рыбной мелочи.

14. Экстерьер.

Купальный бассейн.

(День)

На аккуратном обрубке древесного ствола, в окружении бугенвиллий притаился «Дом доброго Духа» — вырезанная из дерева миниатюрная модель буддийского храма. Из его резных окошек струятся дымки благовоний, смешиваясь с ароматом цветов. Такой крошечный макет храма можно найти в каждом таиландском доме. По поверью, они предохраняют домочадцев от дурных духов.

И во дворе этого отеля-небоскреба, рядом с плавательным бассейном, «Дом доброго Духа» выполняет функцию защитника, и не только таиландских девочек, плещущихся в бассейне, но и массивных европейцев, еще не загорелых, непривычно белотелых в этой многоцветной красочной обстановке.

Кемаль появился у бассейна, сразу выделившись своим видом среди остальных туристов — он был в трусах. Немцы же — абсолютно нагие, нисколько не стесняясь окружающих их девчонок, трясут мокрыми телами, хохоча и громко, как хозяева, перекликаясь. Только несколько довольно пожилых туристов подремывают в тени пальм в шезлонгах, прикрыв колени купальными простынями.

Девочки, в бикини, по трое, по пятеро дружно облепляют каждого прилегшего на траву туриста, как муравьи, ползают по их обширным телесам, массируя мягкими прикосновениями крошечных пальчиков, локотков и коленок. Туристы, изнемогая от наслаждения, раскинули руки и ноги, отдавшись во власть этим маленьким неутомимым волшебницам.

А тем туристам, что укрылись в шезлонгах под пальмами, такие же, почти нагие, девочки доставляют радость по-другому. Стоя на коленях по бокам шезлонга, они, щебеча, кормят своих клиентов, сокрушая щипцами красные панцири больших крабов, и, обмакнув их мясо в фарфоровые чашечки с пахучими диковинными специями, своими пальчиками просовывают деликатес в жующие рты пожилых европейцев.

Голые мужчины с усевшимися к ним на колени голенькими девочками играют в карты, свесив ноги в прохладу бассейна. Они иронично поглядывают на Кемаля, облаченного в трусы, и обмениваются саркастическими замечаниями. Петер не удержался громко съязвить.

Петер. Да вы знаете, почему он прикрывается? Нечего показать!

Кемаль. Вы крупно ошибаетесь, милейший. Если сброшу трусы — вы не будете знать, что делать. Сравнение окажется не в вашу пользу. На все сто процентов. А я добрый, не хочу вам доставить мужские страдания. Одному бог дал, другого — обделил.

Петер. Вы слышали? Он бросает нам вызов! А ну-ка, девочки, сорвите с него трусы, посмотрим, что этот турок прячет от нас!

Две девчушки выбрались из воды, зайдя в тыл Кемалю, и под хохот немцев рванули с него трусы. Он еле успел подхватить их на коленях, но, запутавшись в них, оступился и рухнул в бассейн, подняв фонтан брызг.

Одна из девчонок двинулась за ним, плывшим на спине. И, догнав, с хохотом вскарабкалась ему на живот, усевшись верхом, как на коня. Кемаль не стал злиться и тоже расхохотался.

Кемаль. Эй, как тебя зовут?

Девчонка(все еще хихикая). Кампонг.

Кемаль. Кампонг… Хорошее имя. Послушай, милая, сколько тебе лет?

Кампонг. Одиннадцать.

Кемаль. Да ты что? Ты же еще совсем ребенок.

Кампонг. Нет, не ребенок. У нас здесь девочки созревают очень рано. Я уже могу родить ребенка.

Кемаль. Как же ты можешь родить, если у тебя и грудей-то нет?

Кампонг. А для чего мне груди? Я не собираюсь кормить ребенка. А для того, чтобы спать с мужчиной, они ни к чему. Смотри, вот она моложе меня, а как работает!

Кемаль глянул туда, куда она показывала пальцем.

На траве, возле самого края бассейна, укрывшись от солнца, под усеянными цветами ветвями бугенвиллий, раскинулся белым телом, лежа на спине, широко расставив ноги, голый мужчина. На нем, поднимаясь и опускаясь ритмично, как при верховой езде, ерзает на его члене совсем крошечная, как дитя, девочка. Подобравшая под себя ножки и пластично шевелящая раскинутыми в стороны ручками, она напоминала одну из статуэток многорукого танцующего бога Шивы, которыми был усеян двор отеля. Безглазые каменные Шивы, казалось, оценивающе следили за девчушкой, имитировавшей их танец на белом теле заморского туриста.

Кемаль, скосив взгляд, обнаружил еще одну пару под пальмой, занимавшейся тем же делом и в той же позе.

Кампонг. Хочешь, я тебе сделаю то же самое?.. И не хуже их… Я ведь старше.

Кемаль. Ну-ка, еще раз… Сколько тебе лет?

Кампонг. Я же сказала… Одиннадцать исполнилось.

Кемаль. Врешь ты все.

Он поднялся, упершись ногами в плитки дна бассейна так, что над водой высилась лишь его усатая голова. Кампонг, как обезьянка, ловко вскарабкалась ему на плечи, сцепив ладошки на его лбу.

Кампонг(назидательно, заглядывая ему в глаза). Запомни, белый человек, таиландские женщины никогда не лгут. Мы рано созреваем, но зато и рано старимся.

Кемаль. Ладно, ладно… Не обижайся… А где твои родители?

Кампонг. Далеко. В горах.

Кемаль. Они знают, чем ты тут занимаешься?

Кампонг. Думаю, да. Хотя они ни разу меня не навестили. Да они и не знают, где я обитаю.

Кемаль. Не верю. Как это может быть?

Кампонг. Все нормально. Они продали меня. Привезли в Бангкок — самый большой город у нас — и продали за семьдесят долларов… и мою младшую сестру… моложе меня…

Кемаль. Кому вас продали?

Кампонг. Отелю. Нам здесь хорошо. Всегда сыты. Красивая одежда. А в горах мы голодали. А здесь еще и деньги копим. Выйдем замуж — будет приданое.

Кемаль. Все! Хватит! Молчи. Мне расхотелось купаться. Прощай.

Кампонг. И я с вами. Если вам не нравится здесь, то пойдем в вашу комнату.

Кемаль. А это совсем не обязательно. Одиннадцать лет… Расскажешь — не поверят. Убирайся!

Кампонг. Не сердитесь. Вы останетесь довольны.

Кемаль. Ладно, ладно. Давай спрыгни с меня. И оставь меня в покое… Одиннадцать лет… Что же это делается на белом свете?

Кампонг. Неужели вам не нравится у нас, в Таиланде? Это же рай для мужчин! Вернетесь в Европу и долго будете вспоминать нас, «сиамских кошечек». Скучать будете… и захочется снова вернуться сюда. Вот увидите!

Кампонг встала на его плечах во весь свой маленький рост, как дочка, а вернее даже внучка, и ласточкой прыгнула в бассейн, сразу затерявшись среди других крошечных купальщиц.

Две маленькие обезьянки на вершине пальмы переглянулись, словно дивясь тому, что творят их сородичи — люди, и обе уставились вниз, на воду бассейна, кишевшую, как рыбками в аквариуме, прелестными девочками в разноцветных бикини, чей смех и визги слышны были очень далеко.

15. Интерьер.

Комната отеля.

(Утро)

Стук в дверь. Кемаль вскочил, прикрыл простыней свое голое тело и пошел открывать. На пороге стоял тот же самый отельный служащий, с большим чемоданом и туристской сумкой, другого цвета, нежели у тех, кто прибыл одним рейсом с Кемалем. Позади него, сверкая очками и улыбаясь, стоял японец.

Служащий. Я привел вашего нового соседа.

Японец. Здравствуйте. Я немножко говорю по-немецки.

Кемаль. Проходите. Приятно познакомиться. Вы откуда?

Японец. Час тому назад я прилетел из Токио.

Кемаль. Токио… Токио… Где это?

Японец. Вы действительно не знаете? Весь мир знает, где находится Токио. Даже папуасы на Новой Гвинее. Японские автомобили завоевали мир. Мы даже обогнали вашу Германию.

Кемаль. Если хотите знать правду, меня это нисколько не огорчает.

Японец. Как так? Вы не испытываете патриотических чувств к вашей стране? Насколько я знаю, немцы известны в мире своей любовью к отечеству.

Кемаль. Считайте, что я — исключение.

Японец. Не могу поверить. Вы просто очень скромны. И ваша скромность только подчеркивает национальное величие немецкого характера. Что, впрочем, в не меньшей степени характерно и для нас, японцев. Мы — два великих народа, и мир с восторгом взирает на нас, дивясь и завидуя нашим успехам.

Японец, сверкая стеклами очков, протянул Кемалю руку для пожатия, и, когда турок протянул ему свою, простыня соскользнула с его бедер, упала на пол, полностью обнажив его большое, тучное тело.

Японец зашелся от восторга.

Японец. О, мой бог! Какое богатство! Какой подарок женщинам! Я завидую вам белой завистью. Ну, знаете, не ожидал… С вашего позволения… Я бы сказал вот что… С таким инструментом вы можете запросто завоевать мир. Вернее, половину мира. Его лучшую часть. Вам даже не нужно производить столько автомобилей, сколько мы производим. Только демонстрировать это… и вы повергнете мир к своим ногам.

И наконец, это убеждает меня в том, что ваш гениальный земляк Ницше был прав, абсолютно прав… Вы, немцы, — сверхчеловеки.

Кемаль. Вы меня растрогали, уважаемый. Но если сказать вам всю правду, я не хотел бы, чтобы мои… достоинства были приписаны немцам. Они незаслуженно возомнят о себе бог знает что… Я — не немец. Я — турок. Турецкий рабочий в Германии. Знаете такой народ?

Японец. Турок? Турция? Ваша столица — Багдад?

Кемаль. Наша столица — Анкара. Нетрудно запомнить. И, пожалуйста, не удивляйтесь, когда кто-нибудь не знает вашего Токио.

Раздался робкий стук в дверь.

Японец. Это, видимо, к вам.

Кемаль. Я никого не жду. Но открыть все равно надо.

Кемаль, задрапировавшись в простыню, открыл дверь. Перед ним стояла Кампонг с другой девочкой. Обе босиком и в ярких купальных бикини, плотно облегавших их худенькие детские тела. Их волосы были еще мокрыми после купания, но в них были заплетены многокрасочные цветы бугенвиллии.

Кампонг. Здравствуйте. Это — моя сестра.

Японец. О, какие чудесные крошки! Сиамские кошечки! Какой сюрприз! Какое гостеприимство! Нет на свете лучшего уголка, чем Таиланд!

Кемаль в гневе захлопнул дверь перед девочками.

Кемаль (японцу). Вы знаете, сколько им лет? Уверен, ваша внучка старше.

Японец. Я вижу, вы — пуританин. В таком случае, могу я полюбопытствовать: что привело вас в Таиланд? Сюда приезжают чаще всего для того, чтобы хорошо провести время… с такими вот… сиамскими кошечками. И право же, это не самое худшее времяпрепровождение в наш индустриальный век.

16. Экстерьер.

Улицы Бангкока.

(День)

Перед фронтоном отельного небоскреба толпятся туристы, слушая пояснения гида.

Гид. Таиланд — быстро развивающаяся страна, и каждый ее день отмечен новым шагом на пути прогресса. Например, в одной лишь нашей древней столице

— Бангкоке число автомобилей давно перевалило за миллион. Но при этом, как элемент нашего экзотического прошлого, мы сохранили… конечно же, в первую очередь, для туристов, и наши, уходящие в века, виды транспорта. Вы можете сесть вот в такой экипаж на двух колесах, но движимый не мотором и не лошадью, а человеком, только его силой. Это может создать вам иллюзию возвращения в далекую древность.

Одним за другим рикши подкатывают свои легкие коляски к тротуару и, усадив туриста на мягкое сиденье, уносятся в бурлящий поток улицы.

Петер сел к рикше, Кемаль, смущенно оглядываясь, — к другому. Грузный турок, опустившись на сиденье, придавил его так низко к оси коляски, что немолодой возница еле стронул ее с места. Догнав рикшу с Петером, в плетеном тропическом шлеме, они понеслись рядом, прижатые бесконечными потоками автомобилей к самой кромке тротуара.

Увидев, что Кемаль оказался рядом, Петер гневно прикрикнул на своего рикшу, и тот, прибавив ходу, оставил вторую коляску позади. Это раззадорило Кемаля, и он тоже велел своему рикше не отставать. Тот прибавил скорость.

Оба рикши несутся рядом, колесо — к колесу. Сами они напрягаются изо всех сил, тяжело дыша и истекая потом.

Обгоняют бесчисленные мотоциклы, пешеходов, чьи лица размытыми очертаниями проносятся на предельной скорости. Коляски вынеслись на берег Меконга — полноводной могучей реки, со множеством пароходиков, преодолевающих бурное течение, с конусными башнями буддийских храмов на другом берегу.

Повозка Петера оторвалась от Кемалевой. Рикша последнего, нездорового вида старик, рухнул, в оглоблях, на асфальт и растянулся на нем, с трудом хватая пересохшим ртом густой и влажный, сильно загазованный воздух.

Кемаль выскочил из коляски и, опустившись на колени, склонился над ним. Толпа зевак окружила их. Люди что-то лопочут, кричат. Турок беспомощно озирается вокруг, не зная, что предпринять. И тут он увидел того еврея-туриста, с которым рядышком летел сюда из Франкфурта. Тот быстро протолкался сквозь толпу и, тоже опустившись на колени, взял руку рикши и стал прощупывать пульс.

Кемаль. Вы — доктор?

Еврей. Пожалуйста, не отвлекайте меня. У него очень слабый пульс. Да, я доктор. Чему вы удивляетесь? Каждый третий еврей-врач. А каждый второй — фармацевт. Так вот, мой дорогой, помогите мне поднять его и уложить в коляску. У него очень плохое сердце.

Вдвоем они перенесли неподвижное тело рикши и осторожно уложили его на мягкое сиденье коляски.

Кемаль. Чем еще я могу помочь, доктор?

Еврей. Пожалуй, вот чем. Тут недалеко есть аптека. Я выпишу рецепт, а вы уж сбегайте — принесите лекарство. Да, подождите… Так как у несчастного, я уверен, нет при себе денег, я вам вместе с рецептом дам несколько монет. Полагаю, этого хватит. Но, но, не беспокойтесь. Все мы — люди. И у нас только по одному сердцу. И очень мало запасных частей к нему. Этого человека надо доставить домой. Ему, нужен покой и уход.

Кемаль. Как разыскать его дом?

Кемаль обежал глазами толпу и, к счастью, обнаружил в ней Сомкит, фокусницу, которой он бесстыже загнал в промежность очищенный банан. Турок смутился и покраснел.

Кемаль. Я узнал вас.

Сомкит. Я не удивляюсь. Многие в этом городе узнают меня. И особенно туристы. Я могу вам помочь? Я спрошу у него адрес.

Кемаль. Садитесь в коляску. Мы доставим его домой.

Сомкит села в коляску рядом с больным рикшей и заговорила с ним на их родном языке. Кемаль впрягся в оглобли и потянул коляску.

Удивительное зрелище предстало взорам прохожих: пара таиландцев сидит в коляске рикши, а запряжен в нее — огромный европеец, с большими черными усами, и мчится во весь дух по запруженным улицам Бангкока.

17. Экстерьер.

Улицы Бангкока.

(Вечер)

Вечер опустился на Бангкок. Как обычно в тропиках, быстро, без перехода стемнело. Город погрузился в густой, тяжелый мрак. И как по команде, тысячи, десятки тысяч огней вспыхнули вдоль улиц, яркими гирляндами протянувшись в бесконечность.

Многокрасочные линии неона, как радуги, озарили витрины роскошных магазинов, заиграли у гостеприимно распахнутых входов в рестораны; засветились фары автомобилей: красные — в одном направлении и белые — в обратном, потекли нескончаемым потоком светлячков над жирным асфальтом. Пучки света озарили макушки пальм в черном небе и длинные, словно лакированные, листья банановых деревьев.

Сомкит и Кемаль бродят в толпе, заполнившей тротуар, крепко держа друг друга за руки, словно боясь потеряться, быть разлученными в этом чудовищном людском муравейнике. Вспышки неоновых огней играют на их лицах, окрашивая их то в зеленый, то в оранжевый, то в золотой цвета и превращая людские потоки в карнавальную процессию с ее удивительным разнообразием костюмов, платьев, головных уборов, от индийских тюрбанов и женских сари до тропических одежд типа сафари, в которые облачились тут, в Бангкоке, тяжеловесные европейцы, прогуливаясь в обнимку со своими узкоглазыми восточными красотками.

Они минуют шумный немецкий Бирхаус — огромную пивную под открытым небом, вернее, под кронами высоких деревьев. Пивные бочки, дубовые столы с литровыми фаянсовыми кружками. Все так же, как в Мюнхене. И эта гигантская пивная так и называется — «Мюнхен», готическими буквами оповещающая об этом Бангкок.

И уж совсем как в Германии, все столы оккупированы немцами-туристами, в зеленых тирольских шляпах, с игривым пером на тулье. И чтоб ни у кого не возникло сомнения в их баварском происхождении, почти все немцы натянули на свои раздобревшие тела белые рубашки, пересеченные шлейками коротких кожаных штанов из зеленой замши. Оркестр, в такой же униформе, играет марши и тирольские польки, а посетители, натягивая шлейки на мускулистых плечах, раскачиваются в ритм этой музыке с высоко поднятыми в руках массивными кружками, покрытыми пенными шапками пива. Их таиландские подружки, стиснутые широкими боками мужчин, выглядят маленькими детишками, которых родители забыли вовремя уложить спать.

Внимание Кемаля и Сомкит привлекла забавная картинка. Перепивший немец, с переполненным пивом пузом, зажатым в кожаные короткие штанишки, явно ищет глазами туалет, неуверенно покачиваясь на толстых волосатых ногах. Выручает его странный официант — специально обученный большой шимпанзе, в красной каскетке набекрень и укрытый красной раздувающейся пелериной от шеи до колен.

Шимпанзе, обнаружив пребывающего на грани детского греха клиента, подает ему серую лапу и ведет, раскачиваясь с ним в такт и для устойчивости опираясь о землю свободной лапой. Так они и бредут, держась за руки и в одном ритме покачиваясь. Пока не дошли до туалета. Человек ввалился в помещение, а обезьяна осталась дожидаться его снаружи.

Стоило немцу вывалиться оттуда, неловко застегивая короткие замшевые штаны, как шимпанзе возник перед ним и протянул ему из-под красной пелерины лапу, собранную в горсть — без всяких слов понятный жест, требующий вознаграждения за труд. Получив деньги, животное беспечно удалилось в предвкушении очередного клиента, налитого до ушей пивом, а брошенный им огромный немец, одетый как мальчик, недоуменно озирается, пытаясь сообразить, где же его стол и вся компания, гремящая тяжелыми кружками.

Кемаль и Сомкит развеселились.

Сомкит. Хотите посидеть?

Кемаль. Нет.

Сомкит. Понимаю. Вам и так надоели ваши приятели?

Кемаль. Какие у меня тут приятели, моя девочка? Я им — чужой, а они мне — и подавно. Я в их стране — иностранный рабочий. Тебе это о чем-нибудь говорит? Мой народ, Сомкит, как и твой, продает своих детей на сторону от бедности, нищеты. Одна лишь разница: турки избавляются от своих сыновей, отправляя их в чужие края на фабрики и заводы. А Таиланд торгует своими дочерьми прямо здесь, дома.

Сомкит, Я впервые встречаю бедного европейца.

Кемаль. Я даже и не европеец. Я — турок. Я делаю самую черную работу в Германии. Работу, которой немец не станет марать свои руки. А сюда я попал совершенно случайно… По воле Аллаха… Где бы я смог наскрести денег, чтоб отправиться в такой дальний вояж? Чтоб быть откровенным с тобой, признаюсь: у меня даже нет денег, чтоб пригласить тебя в ресторан поужинать.

Петер. Тогда отдай свою даму тому, у кого на это хватает денег.

Петер возник перед ними с пенной шапкой пива в кружке. Узнав Сомкит, он расплылся в интимной улыбке.

Петер. Фрейлейн, если я не ошибаюсь, это вы… которая стреляла бананами из известного места, пардон… и попала мне, шалунья, прямо в лицо… хе-хе… Сочту за честь пригласить вас со мной отужинать.

Сомкит. Но вы видите… я же не одна.

Петер. Ну, что ж… Мы можем накормить и его… заодно.

Сомкит. Я не уверена, что мой кавалер пылает желанием составить вам компанию.

Петер. А мы можем спросить его прямо сейчас… если вы настаиваете… Каков будет ваш ответ, господин турок?

Кемаль взял из его руки кружку с пивом, осторожно поставил ее на ближайший столик и со всего размаху влепил немцу затрещину, чуть не сбив его с ног.

Петер. Полиция!

Из-за его спины на крик вынырнул шимпанзе в красной пелерине.

Петер. Здесь в полиции служат обезьяны?

Кемаль. Слушай, ты! Мы сейчас не в Германии, где ты — немец, а я — никто, грязный турок. Понял? Тут полиция нас обоих считает европейцами.

Петер все же попытался ударить его в ответ, но между ними встала Сомкит, раскинув руки.

Сомкит. Эй! Слушай, Европа! Давайте обойдемся без полиции. Каждый пойдет своей дорогой. Я, например, с ним.

Она прижалась к Кемалю и повела его, взяв за руку.

Сомкит. Если я вам не надоела, мы можем поужинать у меня.

Вокруг них кипит полуночный Бангкок. В небе выплясывают пестрые рекламные щиты, написанные на разных языках — по-немецки, по-английски, по-французски, по-японски. Зазывалы, в униформе, стоя у входа в злачные места, хватают прохожих за руки, умоляют заглянуть, суля невиданные утехи. Таиландские девочки, раздетые почти донага, улыбаются туристам из окон. Они прелестны. И улыбки их не вульгарны, а невинны, как у детей.

Сомкит и Кемаль свернули в переулок и сразу окунулись в густую тьму. Без ярких витрин и буйства неона.

Здесь тянулись пустыри с кучами песка и штабелями цемента в бумажных мешках, силуэты бетономешалок, с разинутыми и умолкшими на ночь ртами.

Они подошли к высоченной конструкции возводимого здания, еще пустой, без стен, лишь с бетонными перекрытиями этажей, напоминавших ребра скелета — скелета небоскреба. Каждая комната дома открыта внешнему миру и отделена от соседней только тонкими перегородками будущих стен. Все это напоминало пчелиные соты огромного улья, устремленного к самым звездам в темном небе.

Но соты лишь поначалу казались необитаемыми. Приглядевшись, можно было различить слабые огоньки в каждой из комнат и передвигающиеся тени их обитателей. Здесь теплилась жизнь. Тихая жизнь, почти незаметная со стороны, для постороннего глаза. Словно боящаяся привлечь к себе внимание.

В каждой открытой, без наружных стен, ячейке шла своя жизнь. Кипело в кастрюлях на электроплитках варево. Кто-то стирал в пластмассовых тазиках, кто-то подводил уже засыпающих в этот поздний час детей к самому краю жилища, и дети с разных этажей мочились наружу, направляя тоненькие струйки, как легкий дождь, вниз, прямо на улицу, на бушующие огни города.

Грузовым лифтом, перепачканным строительным мусором, Кемаль и Сомкит поднялись куда-то к звездам и через отсутствующую стену вылезли на бетонное перекрытие этажа.

Сомкит. Вот мы и дома. В этой, еще не построенной комнате, я и живу. Бесплатно. Получается экономия. А когда строительство будет закончено — придется убираться. Здесь поселят туристов. С большими кошельками. А я поищу другую стройку. В Бангкоке, слава богу, с этим нет проблем.

Кемаль. Кто все эти люди, что живут здесь?

Сомкит. Это те, кто строит отель. Рабочие. Днем здесь кипит работа, а ночью они тут спят… Со своими семьями. С рассветом их родственники исчезают, забрав свои пожитки, только мужчины остаются, чтоб продолжить работу.

Кемаль. Куда же уходят их семьи на день?

Сомкит. Кого это интересует? Они все бездомные. Перебрались в столицу из провинции, с гор. Половина жителей Бангкока не имеют крыши над головой.

Кемаль. А ты-то как сюда попала?

Сомкит. Хоть я и устроилась на хорошую работу, но денег, чтобы купить квартиру, не накопила. Пока… у меня бесплатная крыша. Брат мой здесь работает. Я ночую с его семьей.

Кемаль. Постой. Скажем, через месяц — другой отель достроят. Что тогда?

Сомкит. Этот достроят-начнут другой. И брат, надеюсь, без работы не останется. И снова будет ночлег. Ты почему так загрустил? Все это не так уж плохо. Ночью дует прохладный ветерок — отлично можно выспаться. А вид какой отсюда! Весь Бангкок под ногами. Построят здесь красавец-отель, и вы, европейцы, будете много платить, чтоб полюбоваться отсюда городом, как мы сейчас. Пошли. Я познакомлю тебя с братом. К сожалению, он ни на каком языке, кроме нашего, не разговаривает, но кто сказал, что гостеприимство нуждается в словах?

18. Интерьер.

Недостроенный небоскреб.

(Ночь)

Ступени из еще не обработанного бетона мелькают одна за другой по мере того, как две пары ног преодолевают их: мужские — большие и женские — совсем крохотные.

Сомкит и Кемаль поднимаются по пролетам лестницы, еще без перил, и перед ними на каждом этаже в клетках комнат без наружных стен и дверей открывается незатейливая, протекающая у всех на виду жизнь обитателей недостроенного небоскреба.

Голый мужчина — отец семейства — с намыленной головой стоит на шершавом бетонном полу, а женщина, в каком-то тряпье, поливает его, как из душа, из кувшина.

Большая семья тесно сбилась на соломенных циновках. Глаза всех устремлены на светящийся экран маленького телевизора. Никакой мебели, ничего… Бетон, соломенные циновки… и телевизор.

Другая семья уселась кружком прямо на бетонном полу. Тусклая лампочка свисает на электрическом шнуре с потолка. Пар поднимается над кастрюльками. Мать разливает какое-то варево детям в тарелки.

Еще один этаж преодолевают Кемаль и Сомкит.

Здесь темно. Только слабый язычок пламени на свече озаряет крохотный «Дом доброго Духа» и лица молящихся вокруг него.

19. Экстерьер.

Улицы Бангкока.

(Раннее утро)

Краешек солнца блеснул первым лучом из-за горизонта, когда Сомкит и Кемаль покинули место своего ночлега. По всем этажам недостроенного небоскреба, как муравьи, спешат вниз семьи рабочих, унося на плечах весь свой нехитрый скарб. И без всякого перерыва, как только женщины и дети покинули здание, в открытых, без наружных стен, комнатах начинают греметь пневматические молотки, вздымая тучи цементной пыли, окутывая серым облаком весь скелет будущего отеля.

20. Экстерьер.

Улицы Бангкока.

(Раннее утро)

В саду пивной «Мюнхен» гаснут огни фонарей, гирляндами провисших над неубранными, грязными столиками. Официанты в белых курточках собирают пивные кружки, снимают мокрые скатерти. Последние посетители в тирольских костюмах, покачиваясь и цепляясь друг за друга, покидают это ночное заведение, горланя немецкие песни.

Только один немец никак не уйдет. Он уснул прямо за столом, уставленном кружками и грязными тарелками, уронив с головы зеленую тирольскую шляпу с пером. Его растолкал официант.

Официант. Вы не дойдете домой.

Петер. Отведи меня. Заплачу.

Официант. Мне нельзя отлучаться до конца смены. Но если заплатите нашему шимпанзе, он доставит вас домой. Только назовите отель. Обезьяна понимает по-немецки.

Держась за руки и покачиваясь, Петер с шимпанзе, в красной каскетке и пелерине, бредут по пустой сонной улице. У телеграфного столба немец остановился и, вырвав свою руку из лапы обезьяны, сосредоточился на расстегивании своих коротких штанов. Потом стал мочиться.

Шимпанзе неодобрительно покачал головой и смущенно оглянулся по сторонам. К ним уже спешил полицейский, гневно выкрикивая что-то на таиландском языке. Петер удивленно уставился на полицейского, затем перевел мутный взор на обезьяну.

Петер. Что он говорит? Ты понимаешь его?

Озадаченный шимпанзе лишь пожал плечами.

21. Экстерьер.

Улицы в Бангкоке.

(Утро)

По сонной улице цепочкой движутся бритоголовые монахи, укутанные в оранжевые одеяния, неся в руках черные горшочки с крышками. У каждого домика, скрытого за кустами бугенвиллий, они останавливаются, и хозяйки выносят им подаяние: целлофановые мешочки с вареным рисом, жареную рыбу, что-то еще. Монахи благодарно кланяются и складывают продукты в горшочки. Затем, опять цепочкой, направляются к следующему дому.

Сомкит. Вот так каждое утро совершают монахи свой обход, собирая пропитание для своих собратьев в монастыре. И не бывает случая, чтоб им отказали. Самая бедная хозяйка сочтет позором не вынести им чего-нибудь, специально для них приготовленное.

Сомкит и Кемаль завтракают в уличном ресторане, расположившемся на тротуаре. Весь ресторанчик — это тележка уличного торговца, два крохотных детских столика и такие же миниатюрные складные табуреточки. На тележке, от которой через улицу тянется к розетке в стене электрический шнур со штепселем, исходят паром котлы со снедью.

Монахи по очереди подходят к тележке, и хозяин каждого подряд наделяет едой из котлов, ссыпая ее им в горшочки.

На столике, за которым завтракают Сомкит и Кемаль, полно маленьких фарфоровых пиалочек с различной снедью. Турок с аппетитом опорожняет одну за другой.

Сомкит (смеясь). Да ты объешь хозяина! Наши столько не едят.

Кемаль. А мне все это — на один зуб. Живи я здесь — разорился бы. Кстати, я без денег. Все — в отеле.

Сомкит. О, не пугай хозяина. С ним случится удар. Наши считают европейцев богатыми. И вдруг ты — без гроша! Ладно, я возьму расхода! на себя. Пусть считает, что я тебя, богача, сопровождаю от имени властей.

Кемаль (тоже смеясь). В таком случае, я тебя приглашаю за мой счет… сегодня у нас по программе экскурсия на лодках по каналам — посмотреть вашу сельскую жизнь. Ты будешь моей девушкой.

22. Экстерьер.

Река и каналы.

(День)

Узкие длинные лодки с подвесным мотором на корме пересекают широкую реку, борясь с сильным течением. На корме, у руля, под конусной соломенной шляпкой, застыл, как изваяние, лодочник. Мимо них течение проносит плавучие островки яркой и густой зелени, сбившейся в огромные кучи.

Туристы сидят на скамьях парами: европейские мужчины в обнимку с таиландскими девочками. На самом носу лодки — Кемаль и Сомкит, прижавшись друг к другу, любуются живописными видами, уплывающими назад, за корму.

Петер тоже на экскурсии, у него на коленях — «сиамская кошечка», но он не сводит глаз с Сомкит, запавшей, видать по всему, ему в душу.

Здесь, как и в самолете, есть стюардессы в элегантных униформах. Они обносят пассажиров фруктами: красными кусками арбузов, желтыми порциями очищенных от кожуры ананасов, розовыми дольками папайи.

Река живет своей напряженной жизнью, далекой от туристской ленивой неги. Старый пароход, пыхтя и отдуваясь, таскает от берега к берегу толпы людей. Баржи, груженные рисовой соломой, напоминают огромные стога, смытые с берега рекой. Лодки, переполненные сбившимися в кучу овцами и козами, оглашают воздух неумолкаемым блеянием. Куры кудахчут в решетчатых клетках.

Когда течение выносит туристскую лодку ближе к берегу, там, среди густых зеленых зарослей, вдруг возникает слоновья голова с задранным хоботом и раздается его трубный низкий рев. Иногда попадаются и рабочие слоны. Подгоняемые сидящими у них за ушами смуглыми погонщиками, они переносят, обхватив хоботом, связки бревен драгоценного красного дерева.

Купола буддийских храмов отливают золотом среди зелени.

Туристы въехали в узкий канал, протянувшийся прямой линией, зажатый с обеих сторон плотной стеной тропического леса.

На канале, прямо на воде, раскинулся базар. На лодках. Крестьяне и крестьянки, в конусных, плетенных из соломы шляпах, передвигаются с места на место на осевших под грузом овощей и фруктов лодках, предлагая покупателям свой товар. Там же варится в котлах рис, жарится на сковородках мяса и рыба. Кричат продавцы. От борта к борту передается товар, принимаются деньги.

23. Экстерьер.

Деревенская улица.

(День)

Маленькая обезьянка, обхватив лапками гладкий ствол пальмы, ловко взбирается до самой макушки дерева, где, под веером широких листьев, висят гроздья крупных зрелых кокосов. Схватив один из плодов, размером с ее голову, она начинает вертеть его, пока ветка, на которой он растет, не ломается, и кокос, как ядро, летит вниз, в толпу туристов, которые с хохотом разбегаются в стороны, избегая ушибов.

Владелец обезьяны, старик-крестьянин, разрубает тяжелым ножом один орех за другим, в каждую половинку засовывает соломинку и протягивает плоды туристам. Одни пьют кокосовое молоко через соломинку, другие — прямо из скорлупы, держа ее как чашку. Именно так и делает Кемаль, перепачкав себе усы. Сомкит же тянет молоко через соломинку. Им весело, они непринужденно смеются.

Таиландский мальчик выпустил из плетеной клетки большую кобру. Она свернулась в траве кольцами, подняв плоскую голову, похожую на древесный лист.

В другой клетке мечется небольшой пушистый зверек с хищной мордочкой.

Гид. Сейчас вы увидите битву между опаснейшей из змей — коброй и мангустой. Этот маленький зверек — единственный из животных, способный сразиться и победить могущественную королеву джунглей.

Другой полуодетый мальчик жестами расставляет туристов в круг, позванивая монетами в коробке, давая таким образом понять, что за это зрелище придется раскошелиться.

Мангуста выбежала из открытой мальчиком клетки, сделала несколько прыжков и замерла перед коброй, стоя на задних лапках, словно загипнотизированная ею.

Кобра зашипела, взвилась листообразной плоской головой над зверьком, выжидая удобный момент для атаки. Но мангуста ее опередила. Она совершила молниеносный прыжок и впилась острыми зубками в свернутое кольцами тело змеи. А кобра обмоталась спиралью вокруг пушистого зверька и ищет незащищенное место, чтобы вонзить в него свое ядовитое жало. И тут мангуста каким-то неуловимым движением маленькой головки впилась в змеиную шею. Кобре наступил конец.

Кемаль, как дитя, сгорая от любопытства, протолкался в первый ряд зрителей, чтобы получше все разглядеть, а к Сомкит, не проявлявшей интереса к надоевшему ей аттракциону, рассчитанному на туристов, подкатил Петер, давно выжидавший удобного момента, когда девушка останется одна.

Петер. Наконец-то ваш повелитель испарился. И я хочу воспользоваться случаем и похитить вас у него.

Сомкит. И это называется у вас дружбой? Уводить у друга его подружку?

Петер. Наши отношения никак не назовешь дружбой. Нас связывает лишь арендная плата, которую он мне платит за чердак в моем доме, где он и еще не— сколько таких же бедных турок обитают.

Сомкит. Что это означает? Что вы богаты?

Петер. Не так уж и богат… Но, во всяком случае, мои средства позволяют мне потратиться на дорогой подарок для такой прелестной особы, как вы.

Вот так болтая, они не заметили, как углубились в банановую рощу, потеряв из виду свою группу. И тогда из-за кустов выскочило несколько таиландцев, одетых по-крестьянски. Они сбили Петера с ног, молниеносно связав ему руки за спиной. Тоже самое сделали и с Сом-кит.

Туристы, после боя кобры с мангустой, вернулись к лодке. Гид пересчитывает их.

Гид. У нас не хватает одного туриста. Нужно его подождать.

Кемаль. И моей девушки не видно. Я пойду поищу ее.

Гид. Смотрите и вы не заблудитесь.

Кемаль бегом мчится по банановой роще.

Кемаль (кричит, приложив ладони рупором ко рту). Сомкит! Сомкит! Где ты? Мы уезжаем!

А гид, сверясь со списком, выкрикивает из лодки.

Гид. Господин Петер Вейс! Поспешите! Мы не можем долго ждать! У нас впереди большая программа.

Туристы в лодке пока еще не встревожены и добродушно посмеиваются.

Голоса.

— А зачем этому Петеру Вейсу откликаться? Он слишком занят барышней.

— Наш гид только портит ему удовольствие.

— Им там хорошо, дадим им время побаловаться.

Кемаль задохнулся от быстрого бега. Остановился, озирается по сторонам. Из банановых зарослей не доносится ни звука человеческого голоса. Лишь птичий гомон вокруг.

На лодке туристы уже не смеются, а опасливо переглядываются.

Гид. Что же нам делать? Пойти всем искать?

Мимо них прошмыгнула на большой скорости остроносая лодка с мотором на корме. За рулем — молодой крестьянин в конусной шляпе. Еще несколько таиландцев — на скамьях. И не видят туристы, что ногами крестьяне придавили ко дну лодки связанных Петера и Сомкит, а также Кемаля.

Лодка с пленниками ушла вверх по каналу, исчезнув, как в тоннеле, в тропических зарослях, сомкнувших вершины деревьев над водой.

Потом судно, не снижая скорости, миновало деревню, расположившуюся на берегу, а точнее, можно было бы даже сказать, в воде. Хижины стоят на сваях, а с землей их связывают мостики. Перед каждым домом торчат из воды деревянные шесты, вроде колодезных журавлей, а на их концах висят сети, которые крестьяне то опускают в реку, то извлекают их назад, поднимая в воздух, но уже с трепещущей в ячейках серебристой рыбой.

Здесь вся жизнь — на воде. Наполовину ушли в реку черные буйволы, оставив снаружи лишь криворогие головы. На их спинах играют голые детишки, с плеском прыгая в воду и снова взбираясь на меланхоличных, подремывающих животных.

Девушки, стоя по грудь в воде у свай, чистят свои белые зубы пастой, выдавливая ее на щетки, привезенные из города, а рты полощут водой из канала и туда же сплевывают ее.

От пронесшейся лодки поднялась волна, разбилась о сваи, накрыв девушек с головой.

А лодка уже снова в джунглях, мчится по каналу, не снижая скорости.

Большие заголовки в таиландских газетах:

ДВОЕ ГЕРМАНСКИХ ТУРИСТОВ ВЗЯТЫ ЗАЛОЖНИКАМИ В ДЖУНГЛЯХ ОБЪЯВЛЕН ТРЕБУЕМЫЙ ВЫКУП ЗА КАЖДОГО — 1 000 000 НЕМЕЦКИХ МАРОК ВЛАСТИ ПРИНИМАЮТ ВСЕ МЕРЫ ДЛЯОСВОБОЖДЕНИЯ ЗАЛОЖНИКОВ И ВЫРАЖАЮТ НАДЕЖДУ, ЧТО ЭТОТ ПЕЧАЛЬНЫЙ ИНЦИДЕНТ НЕ СКАЖЕТСЯ НА ТУРИСТИЧЕСКОМ БИЗНЕСЕ В ТАИЛАНДЕ

24. Интерьер.

Деревенская хижина из бамбука.

(День)

Полицейский вертолет кружит над джунглями. Таиландские пилоты внимательно обследуют все, что проплывает под ними.

Стрекот вертолета то усиливается, приближаясь, то затихает, удаляясь от одиноко стоящей хижины, скрытой густыми кронами деревьев.

Сомкит сидит за дощатым столом вместе с теми крестьянами, что захватили их.

Старший. Придется писать еще одно письмо. Дадим еще пару дней, чтобы они подумали. Пиши большими буквами, красиво.

Сомкит. Как я буду это делать? Вы чуть не сломали мне руки, стянув веревками. Не могу даже пальцами двигать.

Старший. Наши ребята перестарались. Ты уж их прости… темные… неграмотные люди. Но не печалься. Ты получишь компенсацию… Когда получим выкуп.

Сомкит. Что я получу?

Старший. Во сколько ты ценишь свои услуги?

Сомкит. Сто тысяч!

Старший. Слишком много… за красивый почерк.

Сомкит. Германский консул не смог разобрать ваши каракули.

Старший. Ладно. Садись и пиши. Потом договоримся. Мы тебя не обидим.

25. Интерьер.

Темная яма в земле.

(День)

Глубокая яма в земле. Сверху она накрыта свежеотесанными жердями крест-накрест и этим напоминает, если смотреть изнутри, тюремные решетки. Слабый свет проникает в щели между перекладинами. Кемаль и Петер, небритые и грязные, сидят на земле в противоположных углах ямы.

Кемаль. Это из-за тебя… я попал сюда. Зачем я пошел искать тебя? Нужен ты мне! Кто ты мне? Мой брат? Приятель?

Петер. Отстань. И так тошно. Вернемся в Мюнхен — можешь жить у меня бесплатно…

Кемаль. Большое спасибо. Ты становишься щедрым. Тем более что выбраться отсюда у нас мало шансов. Будем лежать в одной могиле. Хотя нет, ты ведь не согласишься лежать рядом со мной. Потребуешь отдельной ямки.

Петер. Нас спасут. Не надо терять надежды.

Кемаль. А мне терять нечего. Я ее давно потерял… надежду… в твоей Германии.

Петер. Никто тебя туда насильно не тащил. Вы рветесь к нам… потому что мы даем вам работу.

Кемаль. Захочешь жрать — к черту пойдешь. А вы пользуетесь… дешевой рабочей силой.

Петер. Я, что ли, эксплуатирую тебя? Я — такой же рабочий. Одна лишь разница… Я имею профессию в руках. Потому и платят больше. Думаешь, мой босс не богатеет на мне?

Кемаль. Допустим, он зарабатывает на тебе… А ты добираешь, чего недодали, на мне. Ты из меня выжимаешь последний грош за ночлег на чердаке. Каждый давит того, кто под ним.

Петер. Ну, так уж повелось в этом мире.

Кемаль. Ну, так знай: такой мир — дерьмо!

Петер. Хочешь его переделать? Чтоб самому забраться на шею нижестоящему?!

Кемаль. Врешь!

Петер. Забыл, как ты у меня на глазах загнал несчастного рикшу до инфаркта?

Кемаль. Неправда. Я не знал, что он больной. А ты… ты не погонял своего рикшу?

Петер. Но мой ведь не рухнул. Да чего мы спорим? Оба — хороши. Не сегодня-завтра нас зарежут. А в могиле все равны.

Жерди над их головами задвигались, и в образовавшееся отверстие просунулась косоглазая голова.

Крестьянин. Эй! Еще не сожрали один другого? Что, нет аппетита? Не бойтесь… Мы вас кормить будем… Вы нам нужны живыми. За ваши трупы никто гроша не даст.

Петер. Есть новости? Крестьянин. Пока нет. Все торгуются. Петер. Значит, не все еще потеряно.

Кемаль. Чему ты радуешься? Кто даст миллион марок за такой мешок с дерьмом, как ты?

Петер. В одном я не сомневаюсь: никто не станет выкупать тебя. А меня?.. Подумают.

Кемаль (крестьянину). Ты слышал, что он говорит? За меня платить не будут. И не ждите. Потому что я — турок. Понял? Третий сорт! А он — первый! Мы, турки, такие же бедные, как и вы. Ну, может быть, вы даже беднее нас.

Крестьянин. Я ничего не понимаю в политике. Нам нужны деньги. Заплатят — будете жить. Если нет — зароем живьем. А пока… Вот вам еда! Не надо умирать раньше времени.

Он сбросил в яму банан и кокосовый орех. Кемаль схватил банан. Петеру достался кокос. Под рукой нет ничего, чем можно было бы расколоть орех, чтобы добраться до живительного сока. Немец вертел его в ладонях, сдавливал, даже пытался вонзить зубы в жесткую скорлупу. Все — тщетно.

Кемаль, сдерживая дрожь в руках, полоску за полоской, снимает с банана кожуру. Он откусил верхушку плода, медленно жует, стараясь продлить удовольствие, и даже закрыл глаза — то ли для того, чтобы не видеть угрюмого голодного взгляда Петера, то ли от наслаждения едой.

Взгляд немца прикован к банану в руках у турка. Бесполезный кокос валяется у его ног.

Кемаль снова стал подносить надкушенный банан ко рту. Но не донес, замерев. И с мукой преодолев искушение, протянул Петеру остаток банана и отвел взгляд от него.

Кемаль. Ладно… откуси кусочек… маленький.

Петер сгреб банан обеими руками, широко распахнул рот, но спохватился, силой воли заставил себя ограничиться маленьким кусочком. Конвульсивно сглотнув, он вернул плод Кемалю. Тот осторожно откусил и отдал остаток Петеру. После того как немец съел свою часть банана, в кончиках его пальцев остался крохотный смятый кусочек. Он мучительно борется с искушением слизнуть его. Турок не стал дожидаться результата этой борьбы — взял жалкие остатки банана и проглотил.

Какое-то время оба продолжали жевать, продлевая наслаждение от еды, потом облизали пальцы, и на лицах обоих мужчин появилась улыбка.

Кемаль. Ну, а теперь займемся твоим орехом.

Петер. Бесполезно. Голыми руками скорлупу не пробить. В этой чертовой яме нет ни единого камушка.

Кемаль взял кокос, повертел его в ладонях и, напрягши всю силу своих рук, сдавил. Кокос остался целехонек.

Петер. Был бы у нас кусочек железа… или стекла.

Кемаль. Дай твой ремень.

Петер неуверенно расстегнул ремень и протянул его турку.

Кемаль. Пряжка большая… может сработать.

Он приподнял на пряжке язычок, приложил его острием к кокосу и с силой прижал большим пальцем. Кокос не поддался.

Петер (нетерпеливо). Дай мне! Я знаю как!

Он положил орех на землю, приложил к скорлупе стальной язычок пряжки и навалился на него всей тяжестью своего тела так, что лицо его налилось кровью. Потом оторвал ремень от кокоса. Глянул: на скорлупе осталась маленькая вмятина.

Петер. Ура! Еще разок — другой, и мы пробьемся к молоку.

Кемаль взял у него ремень и орех и повторил нажим. Струйка кокосового молока проступила из-под его пальцев.

26. Интерьер.

Консульство.

(День)

Большой кабинет в консульстве Федеративной Республики Германии в Таиланде. За широкими окнами — качающиеся на ветру пальмы и кусты, усеянные розами. На простенке между окнами — зимние пейзажи в горах.

Немецкий консул обращается к своим служащим и офицерам таиландской полиции.

Консул. Господа! Я пригласил вас, чтобы обсудить последние новости о наших, пока, к сожалению, безуспешных, попытках освободить захваченного в качестве заложника гражданина Федеративной Республики Германии Петера Вейса.

Таиландский офицер. Я извиняюсь, но, если я не ошибаюсь, из немецкой туристской группы захвачены два заложника. Кроме господина Вейса, у похитителей находится еще один турист — гражданин Турции.

Консул. А уж это, как вы понимаете, забота консульства Турции.

Таиландский офицер. Турецкий консул на наш запрос ответил категорическим отказом вступать в какие-либо переговоры о выкупе с находящимися вне закона преступными элементами. Это было бы нарушением правил, на которых зиждется политика Турции. Кроме того, консул настаивает на ответственности германских властей за судьбу всех туристов, привезенных немецкой туристической компанией в Таиланд, вне зависимости от их гражданства.

Консул. Странная логика. С момента прибытия туристов в Таиланд вся ответственность за их комфорт и сохранность переходит к местным властям.

Таиландский офицер. Наше правительство, так же как и правительство Турции, придерживается правила: никогда не вступать в переговоры с криминальным миром. В районе, где произошел инцидент с туристами, специальная группа нашей военной полиции проводит поиск на земле и с воздуха.

Консул. За это мы выражаем вам нашу признательность. Но факт остается фактом: жизни германского гражданина угрожает смертельная опасность, и мое правительство, которому тоже не доставляет удовольствие идея вступать в контакт с шантажистами, тем не менее из гуманных соображений согласилось с условиями выкупа, чтобы сохранить своего соотечественника. Мы готовы заплатить сумму выкупа — миллион немецких марок. Половина расходов ляжет на плечи правительства, другую половину внесет немецкое туристическое агентство, организовавшее эту поездку.

Эта новость вызвала оживление. Сотрудники консульства заулыбались, заговорили между собой.

Таиландский офицер. Следовательно,один заложник будет выкуплен. А второй — обречен на смерть?

Консул. Повторяю. Второй заложник не является гражданином моей страны. Он лишь пребывает в Германии в качестве иностранного рабочего, но паспорт у него турецкий. На территории нашей страны мое правительство несет за него ответственность. Но с того момента, как он покидает ее пределы, мы не имеем ничего общего с ним.

Таиландский офицер. Но ведь его, как и немецких граждан, отправила сюда германская туристическая компания, и с вашей же территории. Агентство сочло своим долгом разделить с германским правительством сумму выкупа за господина Вейса. Почему же оно отказывается платить за другого члена немецкой туристской группы?

Консул. Я не совсем понимаю. Каким образом он попал в эту группу туристов?

Светловолосая сотрудница консульства поднялась со своего места.

Блондинка. Мы запросили Франкфурт и Мюнхен и получили ответ. Турецкий гражданин, работающий в Германии, выиграл по лотерейному билету поездку в Таиланд. Как приз.

Сотрудники консульства снова оживились, стали перешептываться.

Консул. В таком случае, компания, проводившая лотерею, должна нести ответственность за судьбу человека, выигравшего приз.

Блондинка. Дальнейшее расследование, проведенное нами, показало, что эта компания объявила о своем банкротстве и больше не существует.

Консул с сожалением развел руки, констатируя этот печальный факт, и встал, давая понять, что встреча закончена.

27. Экстерьер.

Яма в земле.

(День)

Солнечный свет проникает в щели между жердями и ложится пятнами на голову и плечи Петера. Он руками роет земляную стену ямы, где-то в метре от поверхности, стоя на плечах у Кемаля. Его пальцы ковыряют землю, и она ссыпается на голову турку.

Петер. Шаги! Кто-то идет!

Он спрыгивает с плеч Кемаля, и мужчины быстро рассаживаются по углам на дне ямы. Наверху кто-то сдвинул несколько жердей и просунул туда голову.

Крестьянин. Я принес вам новости.

Петер (вскочив). Они согласились заплатить?

Крестьянин. Они согласились.

Кемаль тоже вскочил на ноги.

Крестьянин(Кемалю). Они согласились заплатить только за одного, За него.

Кемаль. А за меня?

Крестьянин. За тебя нет.

Петер. А что будет с ним? Вы не освободите нас обоих?

Крестьянин. Нет. Только того, за кого заплатят. Завтра, возможно, тебя отпустят. Как только получим выкуп.

Петер. Завтра?

Крестьянин. Я сказал: возможно, Если получим деньги.

Петер. И он останется один в этой яме?

Крестьянин. В этой? Навряд ли. Ему понадобится что-нибудь поменьше этой… для могилы.

Петер (внезапно решившись). Слушай меня! Передай тем… кто платит деньги. Я, Петер Вейс, один отсюда не уйду. Или вместе с ним, или делайте со мной то же, что и с ним.

Крестьянин. А зачем нам ваше согласие? Если за него не заплатят — не получат его. А тебя мы свяжем и передадим им.

Петер (в истерике). Не имеете права! Я не уйду один! Я не оставлю его!

Сомкит, в сопровождении вооруженного крестьянина, у которого на ремне висит кривой нож, вышла из крытой пальмовыми листьями хижины.

У девушки в руках — блокнот и перо.

Вооруженный крестьянин. Пусть сами пишут в консульство, если хотят уцелеть.

Сомкит. А если это не поможет?

Вооруженный крестьянин(похлопав по ножу). Тогда я им головы отрежу. ……

Сомкит. Обоим?

Вооруженный крестьянин. И тебе тоже.

Они продираются сквозь густые заросли к яме, накрытой жердями. Таиландец и Сомкит отодвинули решетку в сторону — в темную яму хлынул солнечный свет.

Крестьянин лег плашмя, свесив голову. Вдруг девушка схватила его за ноги и толкнула в яму. Он полетел вниз. Кемаль и Петер еле успели отскочить в сторону. Таиландец растянулся на дне.

Сомкит. Вздуйте его покрепче, чтоб он и звука не издал. На ремне у него — нож. Отберите — пригодится. Я вам сейчас лестницу спущу.

Крестьянин, со связанными руками и забитым кляпом ртом, дергается на дне ямы, беспомощно мыча. Над ним, угрожая кривым ножом, навис Петер.

По шаткой лесенке, сделанной из связанных палок бамбука, Кемаль вылезает наружу. Когда его голова появилась над краем ямы, Сомкит обняла его за шею и звучно поцеловала в черные усы.

Петер прицепил нож к своему ремню и пнул пленника на прощание в живот. Тот перестал дергаться и затих. Немец осторожно ступил на хрупкие перекладины лесенки.

Беглецы вприпрыжку пробираются через джунгли, стараясь ступать след в след. Впереди — Сомкит, за ней — Кемаль, а вслед ему — Петер. Троица выбралась на берег канала, на другом берегу которого качала зелеными вершинами пальмовая роща.

Девушка ступила в воду и тотчас погрузилась по шею. За ней с плеском нырнул немец. Турок замялся на берегу.

Кемаль. Я не умею плавать.

Сомкит. Все равно прыгай! По нашему следу идет погоня.

Кемаль. Я утону.

Петер. Лезь в воду! Кому говорят!

Сомкит. Ты не утонешь. Мы не дадим тебе утонуть.

Три головы торчат из воды, медленно пересекая канал: Кемаль — в середине, Сомкит и Петер — по бокам, поддерживая его руками.

29. Экстерьер.

Пальмовая роща.

(День)

Промокшие до нитки, они бегут изо всех сил по пальмовой роще, мелькая между высокими стволами, стараясь уйти подальше от возможных преследователей.

Сомкит. Скорее! Не отставать!

Петер. Не могу! У меня сейчас сердце выскочит из груди.

Сомкит. Пусть выскочит! А ты не обращай внимания! Знай — беги!

Петер начал отставать, и бежавший третьим Кемаль, поравнявшись с ним, положил его руку себе на плечо и волоком потащил немца за собой.

Но вскоре и он стал выбиваться из сил. Только Сомкит двигалась легко, будто усталость ее не брала.

Сомкит. Таким шагом далеко не уйдем. Ложись. Отдыхай.

Мужчины рухнули наземь и лежат неподвижно, раскинув руки и ноги, Сомкит села у них в головах и подобрав колени и упершись в них подбородком.

Кемаль и Петер открывают глаза, смотрят на гладкие стволы пальм, уходящих ввысь к шелестящим огромным листьям на вершинах, под которыми раскачиваются огромные тяжелые гроздья кокосовых орехов.

Петер (мечтательно) Полжизни отдал бы за один орех.

Кемаль. Да и я бы не отказался. Но око видит, да зуб неймет. Слишком высоко.

Петер. Если я не проглочу чего-нибудь — и шага больше не смогу ступить.

Кемаль. И я. Если не пожую чего-нибудь.

Петер (глянув на Сомкит). Ей хорошо, им это все привычно.

Сомкит. Что привычно? Голодать?

Петер. Я не это имел в виду, Привычно жить здесь как в первобытные времена, лазить по деревьям.

Сомкит. Как обезьяны?

Кемаль. Нам только недостает поссориться.

Петер. Придумай что-нибудь, миленькая.

Сомкит. Вот это другой разговор.

Она запрокинула голову, прицениваясь к кокосовым орехам, гроздьями повисшим высоко под зонтом пальмовых листьев.

Сомкит (Петеру). Дай нож!

Действительно как обезьянка, она ловко и быстро стала карабкаться по гладкому стволу, обхватив его руками и ногами и зажав в зубах кривое лезвие ножа.

Кокосы полетели на землю. Петер и Кемаль подобрали, что нашли, и, пока Сомкит слезала с дерева, сложили всю добычу у подножия пальмы и уселись рядом, предвкушая пир. Девушка присоединилась к ним.

Таиландка срезает макушки орехов и, как хозяйка, протягивает плоды своим подопечным. Мужчины, как шаловливые дети, ликуя от радости насыщения, не могут оторвать восхищенных глаз от своей крохотной красавицы-спасительницы. Сомкит пьет густое молоко кокоса маленькими аккуратными глоточками, Кемаль же с Петером — захлебываясь и чавкая, от все еще не утоленного голода. У обоих лица перемазаны. Сомкит ножом раскалывает пустые, без жидкости, орехи и выскабливает изнутри скорлупы белые, хрустящие на зубах полоски мякоти. Мужчины по очереди зубами снимают с лезвия вкусные угощенья. Все довольны и веселы, а Сомкит — больше всех.

Напевая и пританцовывая, она возглавляет маленький отряд, пробирающийся через джунгли. Их окружают разноголосые крики невидимых зверей, пение птиц.

В зарослях, которые они раздвигают, чтоб проложить себе дорогу, попадаются кусты, увешанные незнакомыми плодами. Петер осторожно впился зубами в один из них и зажмурил глаза от удовольствия, слизывая сок с губ.

Сомкит (тоном гида). Это — папайя, вкусными плодами которой Таиланд торгует во всем мире.

Кемаль протянул Сомкит другой фрукт.

Кемаль. Что это? Есть можно?

Сомкит. Не только можно, но и нужно. Это — манго. Разве вы не слыхали про него? Уверена, у вас в Германии его продают.

Петер. В Мюнхене я часто пил консервированный сок манго.

Сомкит. И уверена, никогда не ел его свежим, сорванным прямо с дерева. А сейчас появилась возможность попробовать манго в естественном виде. И это не самое худшее, что вам открыла моя страна.

Кемаль. Здесь уж точно не умрешь с голоду. Человек может прожить, не утруждая себя поисками пропитания. Все само идет в руки. Бери с дерева любой диковинный плод — и наслаждайся до полной сытости.

Сомкит. Человеку, чтобы быть счастливым, нужно еще очень многое.

Петер. Что же еще ему нужно? Ничего больше. Нескончаемые фрукты, теплый климат и… и красотку, как ты. Вот это и есть рай для мужчин. К черту Европу! Я остаюсь здесь навсегда? Буду жить в джунглях! Я и Сомкит!

Кемаль. А что мне остается?

Петер. Ты? Ты останешься с нами. Сомкит любит нас обоих. Правда, Сомкит?

Сомкит. Пока вы не враждуете. У меня нет возражений.

Петер. Ура! Отныне мы — люди джунглей! К черту Германию! К черту Турцию! К черту весь мир!

Кемаль. Но, но. Полегче на поворотах. У меня в Турции — жена и дети. И я их не оставлю.

Петер. Привезем сюда! Не проблема! Я хочу жить Адамом в раю! А ты, Сомкит — Евой!

Кемаль. А я — иностранным рабочим. Не привык жить не работая.

Петер. К черту одежду! Да здравствует естество!

Он в упоении срывает с себя рубашку, затем штаны, хотел было снять и трусы, но сдержался, перехватив укоризненный взгляд Кемаля.

Петер. Послушай, друг. Не гляди на меня так. Позволь хоть раз ощутить себя свободным, без всяких запретов и ограничений.

Он кинулся к кусту, сорвал охапку широких листьев и с помощью вынутого из брюк ремня закрепил их на своей талии в виде некоего подобия юбочки. Сомкит захлопала в ладоши, покатываясь со смеху.

Кемаль. Ну, если ему можно, почему же нельзя мне?

Он тоже нарвал с куста листьев, но раздеваться на виду у всех не стал. Ушел за деревья.

Только Сомкит не разделась. Для нее это — профессия. А в жизни она застенчива.

Из-за деревьев появился голый Кемаль, прикрытый лишь такой же, как у Петера, юбочкой из листьев, держа правую руку за спиной.

Кемаль. Угадай, что я нашел?

Петер. Алмаз! Нет? Сапфир? Меня здесь ничто уж не удивит. Все возможно в раю.

Кемаль. А нашел я вот что!

Из-за спины он извлек желтую связку зрелых бананов. .

Петер (разочарованно). Всего лишь бананы? Ах, да! Бананы!

Мужчины одновременно выразительно глянули на Сомкит, затем на бананы и снова на Сомкит. Она догадалась, о чем они думают, и, преодолев смущение, стала раздеваться.

Петер (поспешно очищая банан). Представление только для избранной публики. Никого посторонних!

Раздевшись донага, Сомкит легко опрокинулась назад, изогнувшись мостиком и широко раздвинув колени. Петер, вне себя от радости, осторожно вдвинул очищенный банан ей в промежность.

Кемаль (командует). Три! Два! Один! Огонь!

Сомкит выстрелила бананом, и он, описав дугу, шмякнулся Петеру в лицо.

Кемаль. Моя очередь! Моя!

Петер, с перемазанным лицом, начал отсчет.

Петер. Три! Два! Один! Огонь!

Из промежности Сомкит вылетел второй банан. Мужчины с воплями бросились его ловить. Они так шумели, что не сразу услышали звук вертолета, кружащегося над джунглями.

Сомкит (все еще держа «мостик»). Здесь появились посторонние. Тише! Прислушайтесь.

Кемаль и Петер утихомирились и задрали головы к небу.

Сомкит (уже встав с мостика и тоже вглядевшись в небо). Вертолет! Нас ищут!

Петер. Армейский вертолет!

Сомкит. Военной полиции!

Кемаль. Теперь мы точно спасемся!

Как по команде, все трое подобрали свою одежонку и, размахивая ею над головами, закричали. Вертолет низко пронесся над ними, разбросав их ветром от винта, и пошел на посадку.

30. Экстерьер.

Улицы Бангкока.

(День)

Элегантный туристский автобус распахнул двери у портала отеля, и мальчики в униформах грузят в него чемоданы и сумки. Немецкие туристы скопились у автобуса. Идет посадка.

Девочки, ставшие подружками многих из них, чуть ли не со слезами машут им на прощание.

Кемаль и Петер, с синими фирменными сумками на плечах, неразлучной парой прогуливаются у автобуса. Турок увидел Кампонг и ее сестру у дверей отеля. Они были одеты в яркие блузки и джинсы. Кемаль помахал им рукой. Они приблизились, грустно улыбаясь, а он сгреб их обеих, поднял высоко на руках и целует по очереди.

Петер. Уступи их мне! Я тоже хочу с ними попрощаться.

Кемаль, не опуская девушек на землю, передал их Петеру из рук в руки.

Петер (целуя девочек). Что бы подарить им на прощание?

Кемаль. Если бы у меня были деньги, я бы подарил им одно; свободу.

Петер. Что ты имеешь в виду?

Кемаль. А имею я в виду вот что. Эти две прелестные сестрички-рабыни. Администрация отеля купила их. У родителей. По семьдесят долларов за штуку. Теперь они — собственность отеля. Как этот автобус. Как эти пальмы. Как эти фонари.

Петер. Семьдесят долларов — каждая? В двадцатом столетии? Слушай! У меня идея! Наш долг: выкупить их из неволи! Мы дадим им свободу.

Кемаль. Иду в долю с тобой! Вернемся в Германию — верну долг.

Петер. Почему ты будешь платить? У тебя с деньгами и так не густо. И что ты понимаешь под «своей долей»? Человеку, быть может, выпал редкий шанс сделать доброе дело. Не мешай ему. Скажи мне, кому платить?

Петер и Кемаль, взяв девочек за руки, поспешили назад в отель.

31. Интерьер.

В автобусе.

(День)

Туристский автобус с трудом продирается по запруженным автомобилями, шумным улицам Бангкока» Загорелые туристы, в сувенирных тропических шлемах, глядят в широкие окна, прощаясь с экзотическим городом. Таиландские подружки провожают их до аэропорта. У Кемаля и Петера на коленях — Кампонг и ее сестричка.

Петер. Отныне, девочки, вы абсолютно свободны… делать свою жизнь, как захотите»., никому не подчиняясь.

Кемаль. Вы начинаете новую жизнь! Вольные как… птицы. Вольные вернуть себе детство.

Кампонг и ее сестра застенчиво улыбаются, обнимая своих благодетелей за шеи.

32. Интерьер.

Зал аэропорта.

(День)

Зал аэропорта напоминает какой-то международный фестиваль. Состязание самых экзотических одежд, типов людей. Смесь языков и наречий. Туристы толпятся у сувенирных киосков, покупая для подарков тропические шлемы, таиландские рубашки с вышитыми на спинах изображениями свернувшихся кольцами кобр.

В этом красочном водовороте мелькают миниатюрные фигурки таиландских девочек — временных подружек иностранных туристов, отбывающих к себе на родину после шумно и беззаботно проведенных отпусков.

Огромный, как буйвол, турист, в немецких кожаных штанишках со шлейками в тирольской зеленой шляпе с пером, всхлипывает, не стесняясь, прижимая к груди и целуя кукольную девчушку — свою таиландскую подружку, к которой он привязался, и теперь страдает, расставаясь.

Промелькнуло знакомое личико. Это Сомкит. Она ищет кого-то в толпе и радостно вспыхнула, обнаружив Кемаля и Петера. Кампонг и ее сестричка сидят у них на плечах.

Петер (Сомкит). Мы выкупили у отеля этих девчонок!

Кемаль. Теперь они свободны!

Сомкит. Увозите их с собой?

Петер. А кто нам позволит это сделать? А если вывезем тайком, в Германии нас за это в тюрьму упрячут. Они же несовершеннолетние.

Кемаль. Останутся здесь, Но свободными людьми.

Сомкит. Ну, а что они будут есть… на свободе? Где они будут спать? Кто позаботится о них? Вы подумали об этом?

Кемаль. Нет. Мы не подумали.

Петер. Действительно. Где они будут жить?

Сомкит. Дайте их мне!

Она помогла Кампонг и ее сестре слезть с плеч мужчин.

Сомкит. Ладно. Вы не удосужились подумать о том, куда они денутся, оставшись безработными и бездомными, уйдя из отеля. Так что придется мне что-нибудь придумать для них. Но все равно спасибо за ваш душевный порыв.

Кемаль. Вы не оставите их? Верно?

Петер. Я могу оставить вам денег…

Он полез в сумку, но Сомкит его остановила.

Сомкит. Сохраните свои деньги на обратную дорогу. Они вам понадобятся в Европе. Мы от рождения привыкли довольствоваться малым. Таиланд, возможно, и не такая богатая страна, как Германия. Но никому здесь не дадут умереть с голоду. Так что девочки не пропадут… на свободе, которую вы им купили. Счастливого пути! Возвращайтесь в Таиланд!

Кампонг и ее сестра (хором).

— Счастливого пути!

— Возвращайтесь в Таиланд!

33. Интерьер.

На борту самолета.

(День)

Пассажиры располагаются в самолете. Одни укладывают пакеты с сувенирами и дорожные сумки в багажные отделения над креслами, другие разыскивают свои места, третьи, усевшись, затягивают ремни.

Петер. Стюардесса!

Стюардесса. Что-нибудь случилось?

Это та же блондинка, с которой они летели из Франкфурта.

Петер. Могу я поменяться местами? Я хотел бы сидеть рядом с моим другом.

Стюардесса. Где сидит ваш друг?

Петер показал на Кемаля, сидевшего несколькими рядами позади. Рядом с Кемалем недовольно морщится баварец, в зеленой шляпе с пером.

Баварец. И я не прочь поменяться местами.

Еврей, сидевший по другую сторону от баварца, приподнялся.

Еврей. Я согласен пойти вперед. Вы займете мое место, и те двое (он показал на Петера и Кемаля) полетят рядышком.

Баварец(переведя удивленный взгляд с Кемаля на еврея). Согласен! Если вы действительно хотите сидеть вместе, я пересяду. Но при одном условии: вы поможете мне перенести багаж.

Петер, Кемаль и еврей(в один голос). Конечно!

Авиалайнер на буксире выводят на взлетную полосу.

Голос стюардессы(по внутреннему радио). Прошу внимания, господа! Мы начинаем рейс по линии Бангкок (Таиланд) — Франкфурт-на-Майне (Германия). Время полета приблизительно одиннадцать часов. Я попрошу всех пристегнуть ремни, пожалуйста!

Кемаль, Петер и еврей пристегиваются ремнями, касаясь плечами и локтями друг друга, и при этом словно заговорщики перемигиваются.

Еврей (откинувшись в кресле). Одиннадцать часов полета, господа, Я должен признаться, молодые люди, что предвкушаю услышать потрясающие истории о вашем пребывании в этой изумительной стране, которыми, надеюсь, вы поделитесь со мной, стариком, чья участь — наблюдать этот рай для мужчин лишь со стороны. И? пожалуйста, рассказывайте не спеша, не упуская никаких деталей и подробностей. У нас впереди — долгий путь в небесах, и я буду вашим благодарным слушателем. 34, Экстерьер. Вид на Бангкок с воздуха.

День. Самолет совершает прощальный круг над Бангкоком. Внизу остаются, сверкая золотыми куполами, буддийские храмы, пестрые линии улиц, зеленые парки. Дальше начинаются джунгли, перерезанные нитками каналов; рисовые поля; кокосовые рощи. Самолет уходит в облака.

КОНЕЦ