1. Интерьер.

Сельский дом.

(Вечер)

Перед телевизором сидит пожилая женщина в крестьянском платочке — хозяйка дома, тетя Маша. Ее окружили соседки, зашедшие к подруге посмотреть фильм.

На экране — бал в царском дворце.

Гремит оркестр. Огни свечей играют, переливаясь и сверкая в хрустальных кристаллах тяжелых люстр. По паркету огромного зала, мимо мраморных колонн, проносятся в лихой мазурке усачи в гусарских ментиках, в тугих лосинах на ляжках, дамы с пышными прическами, в бриллиантах и бархате, с обнаженными плечами в глубоких декольте.

Красотки в парах с усачами мелькают одна за другой.

Первая соседка (вскрикивает, словно окликая красотку с экрана). Лидка!

Тетя Маша (мотает головой). Нет, не Лидка.

А пары на экране, одна за другой, все кружатся и кружатся, и когда совсем близко покажется хорошенькое женское личико, бабы, в который уже раз, начинают гадать.

Вторая соседка. Лидка!

Третья соседка. Наша Лидка!

Тетя Маша (авторитетно вынося свое суждение). Нет, не Лидка. Наша Лидка получше будет.

Женщины щелкают подсолнечные семечки и застывают с шелухой на губах с появлением каждого нового женского лица. Они впиваются взглядами в телевизор, как малые дети, нетерпеливо ожидающие сюрприза. И ожидание их вознаграждается.

На короткий миг на экране появилось прелестное девичье личико, сверкнуло в улыбке жемчужными зубами. Надо лбом у красавицы заиграла всеми цветами радуги роскошная диадема из бриллиантов.

Женщины (в несколько голосов).

— Лидка!

— Наша Лидка!

Тетя Маша(сгребла ладонью с губ семенную шелуху и авторитетно подтвердила). Она! Красавица наша.

А Лида, в диадеме, игриво тряхнув локонами, уже унеслась вглубь дворцового зала, и, как бы прощаясь с ней, гудок поезда, далекий и унылый, перекрыл гром духового оркестра.

2. Экстерьер.

Станционная платформа и проселочная дорога.

(Вечер)

На станции стоит пригородный поезд и из его переполненных вагонов, как паста из тюбиков, выдавливается в распахнувшиеся двери спрессованная толпа пассажиров.

Недавно прошел дождь — платформа и деревянная лестница мокрые, с деревьев на головы падают капли, на земле — большие лужи, порой во всю ширину улицы, и в них раздольно наслаждаются утки.

Лида вырвалась из душного вагона. Это действительно она только что мелькнула на экране с бриллиантовой диадемой на голове и в шикарном платье санкт-петербургской придворной дамы. То же лицо. Но уже без жемчужной улыбки. Сомкнутые губы устало опущены по краям. Нет пышной прически — то был парик. У нее короткая стрижка и мокрые волосы слиплись на висках. По одежде ее не отличить от других женщин, возвращающихся вместе с ней пригородным поездом из Москвы, где они работают, за сотни километров от их местожительства. Уже вечер. В сумерках неясно виднеются по обе стороны дороги деревянные, сложенные из бревен, избы с двускатными крышами, дощатые палисадники. Во дворах, как в деревне, женщины доят пришедших с пастбища коров. Допотопные колодцы устремили к небу свои «журавли», на нижних концах которых висят на железных дужках деревянные бадьи. Но близость Москвы все же дает себя знать. На каждой крыше щетинится телевизионная антенна. Проселочную дорогу перебегают провода линии высоковольтной электропередачи, уносясь на ажурных металлических ногах к горизонту.

Дорога, в ямах и колдобинах, размыта дождем и мутно синеет непроходимыми лужами. Женщины с поезда, не сговариваясь, разуваются, стаскивают из-под юбок колготки и босиком, с туфлями в руках, шлепают по воде. Лида тоже разувается, стаскивает колготки и смело ступает в лужу.

Женщины, идущие впереди нее, запевают, как это водится в деревне. Сначала одна женщина тоненьким голоском выводит:

За рекой, за лесом Солнышко садится.

Что-то мне, подружки, Дома не сидится.

Потом голоса сливаются слаженным хором:

С деревьев облетает Черемухи цвет. В жизни раз бывает Восемнадцать лет.

3. Интерьер.

Сельский дом.

(Вечер)

Песня уже слышится за окнами, а женщины все никак не могут оторваться от телевизора. На экране — ипподром. Скачки. На трибунах — сливки петербургского высшего общества. Взбитые локоны, лайковые перчатки, лорнеты, кокетливые солнечные зонтики.

Первая соседка (вздыхает, жуя семечки;. Где наша Лидка? Мелькнула — и больше нет.

Вторая соседка (урезонивает первую). Терпение надо иметь. Картина длинная — дождемся.

Тетя Маша (прислушавшись к песне за окном). Вот она, Лидка! Слышите, выводит? Я ее голос из тыщи узнаю.

Первая соседка. Любишь ты ее… больше дочери родной.

Тетя Маша. Бог милостив. Прибрал мою (вздыхает)… зато наградил такой квартиранткой. Чего ж ее не любить? Всем вышла. И собой красавица, и нрав кроткий, ласковый. Да еще актриса. В кино показывают.

Женщины судачат перед телевизором и не видят, что Лида уже на пороге. Босая. С туфлями в руках. Они смотрят, не отрываясь, фильм, а Лида за их спинами бесшумно переодевается, усаживается на табурет позади них и начинает иголкой поднимать петли на порвавшемся чулке.

Тетя Маша (просияла, увидев ее). Ах, Лидочка! А мы тут любуемся не налюбуемся тобой. Все ждем: вдруг еще покажешься. Уж такая ты… ну, лучше всех.

Лидия (печально улыбается). Можете выключить. Полминуты на экране — вот и вся роль.

Третья соседка (всплеснув руками). Но хороша! Прямо царевна!

Лидия (качает головой, расправляя на пальцах чулок). Царевна… без порток. Не заштопаю — завтра ехать в театр — голым задом светить!

Первая соседка. А алмазы на тебе настоящие?

Лидия (кивает). Специального человека поставили, за камерой следил, чтоб не украли.

Вторая соседка. Ой, Лидка, а не сладко, небось, в чужом, не в своем покрасоваться, а дома в обносках ходить?

Тетя Маша. Заладили, бабы. Чего к девке пристали? Вот получит главную роль, огребет тыщи — в своих бриллиантах закрасуется.

Первая соседка. Ну, тогда к ней не подступиться будет. Не узнает, коль встретишь.

Вторая соседка. Это если повезет. А вообще-то Лидке замуж пора. За самостоятельного человека, с положением. Своим домом жить. А не по чужим углам. Да в самой Москве. А не у нас, за тридевять земель.

Тетя Маша. А что? Подцепит Лидку генерал — и поминай как звали. Только в телевизоре и увидишь.

Лида поднимается с деревянного табурета, закалывает иголку с ниткой в отворот жакета, складывает на табурет шитье и сама устало потягивается.

Это — деревенский дом, сложенный из бревен. С маленькими окошечками. Комната всего одна, и половину ее занимает беленная известью русская печь. Хозяйка, по всему видать, спит на печи, а Лида — за ситцевой занавеской. Там приютилась узкая, аккуратно застланная железная койка и тумбочка, на которой — веером портреты девушки, кинопробы. Шкафа нет, и одежда висит на веревке, протянутой от ширмы к стене. Вся веревка — в «плечиках».

Тетя Маша — немолодая рыхлая женщина — зевает и крестит рот, косясь на тусклую икону в углу, за лампадой.

Тетя Маша. Ну, бабоньки, пора и честь знать. Выключаю телевизор. Идите с богом по домам. А то Лиде завтра чуть свет вставать.

Первая соседка.Господи, господи, каждый день в такую рань да в такую даль ехать. Умоталась, небось, Лида?

Тетя Маша. Она — молодая, чего ей? А Лида? Спишь, красавица? Ну, иди ложись. Ложись. А я моих подружек выпровожу.

4. Интерьер.

Вагон пригородного поезда.

(Утро)

Лида с трудом втискивается в переполненный вагон. Двери за спиной девушки захлопываются, прижав ее к чьим-то спинам. Поезд трогается. За стеклом, набирая скорость, убегает назад унылый подмосковный пейзаж, серые деревянные избы, пустые поля, редкие рощицы, еще влажные от росы луга, с застывшими на них коровами, меланхолично провожающими глазами поезд, уносящийся к Москве.

На очередной остановке новая толпа пассажиров штурмует вагон. Лиду совсем придавили. Впереди нее — какой-то лохматый, непроспавшийся тип, а сзади уперлась ей в спину большим бидоном крестьянка, везущая на рынок молоко. Лида морщится от боли в спине. А тип курит и пускает дым ей в лицо.

Тип. Чего носом крутишь? Вагон — для курящих.

Лидия. Но не обязательно дым в лицо пускать.

Тип. А ты повернись ко мне задом. Хочешь помогу?

Лидия. Уберите руки. Я закричу.

Тип. Кричи на здоровье. Для легких полезно.

Крестьянка с бидоном. Эй, парень, чего к девке пристал? А ну, уймись! Видишь, до слез довел.

Тип. А ваше, мамаша, какое собачье дело? Может, у нас любовь?

И пустил струю дыма крестьянке в лицо. Она зашлась кашлем.

5. Экстерьер.

Перрон московского вокзала.

(Утро)

Из поезда валит густая толпа. Поток людей несет Лиду ко входу в метро с большой буквой «М» на самом верху. Внезапно девушка останавливается и, толкаемая обтекающей ее толпой, затравленно озирается по сторонам.

Лидия. Украли! Сумку украли! Там — документы!

Голоса из толпы.

— Ищи ветра в поле.

— Не надо зевать.

— Что, вчера на свет народилась?

— Вот ворье! Нет на них управы!

Лидия(сдерживая слезы). Все документы! Боже!

Только этого недоставало! Что же мне делать?

Крестьянка с бидоном. И деньги были?

Лидия. Последние. До получки еще неделя.

Крестьянка с бидоном. Совсем худо. И так тощая. Что ж от тебя останется?

Поток пассажиров выносит их на эскалатор, уползающий под землю. Параллельно ему ползет вверх другой, на котором людей поменьше. По нему поднимается тот тип, что дымил в вагоне Липе в лицо. Он увидел ее и швырнул ей сумку.

Тип. Держи! На хрена она мне сдалась? Три рубля и мелочь. Стоило руки марать.

Его унесло вверх, а Лида, продолжая ехать вниз, поспешно роется в сумке.

Крестьянка с бидоном. Взял деньги? Последние три рубля?

Лидия. Взял. Да черт с ними! Главное — документы целы. Ох, как я напугалась. Сердце го груди вырывается.

Крестьянка с бидоном. На три рубля— всю неделю! Да это же ноги протянешь! Кем же ты, милая, работаешь?

Лидия. Я — актриса.

Крестьянка с бидоном. Вот оно что. Понятно. Чего ж они такую красивую вздумали голодом морить?

Лидия (улыбаясь) Ничего, мать. Искусство требует жертв. И потом… не нужно диеты… чтоб фигуру сохранить.

Крестьянка с бидоном (вздыхая). Тебе видней. А я, дура, грешным делом полагала, уж если актриса — непременно в золоте купается да серебром утирается.

6. Интерьер.

Кулисы театра.

(Утро)

За кулисами театра киноактера, по тесным проходам, по узким лестницам снуют взад и вперед полуодетые артисты, рабочие переносят куски фанерных декораций.

Перед стендом с объявлениями сбились кучкой молоденькие актрисы в одинаковых, пышных, до полу костюмах боярышень, с кокошниками на головах и светлыми тугими косами до пояса.

Объявление на стенде гласит:

«Киностудия „Мосфильм“ приступает к съемках совместного англо-советского фильма „Сильней всего“. Пробы актеров — ежедневно с 10 до 12 часов в комнатах 112-114».

Первая актриса. Половина съемок — в Англии! Вот кому-то повезет!

Вторая актриса. Хоть бы самую маленькую ролишку заполучить!

Третья актриса. Ты бывала за границей?

Первая актриса. Так нас и пошлют. Для это-го есть свои люди. Проверенные.

Третья актриса. В постели у начальства.

Вторая актриса. Да покажите мне эту постель! И я глазом не моргну — прыгну туда.

Четвертая актриса. Ой, девочки! Когда же нам судьба улыбнется? Господи! Поехать в Англию, жизнь посмотреть, приодеться по-людски. Там, говорят, за копейки можно вырядиться королевой.

Первая актриса. Вот уж дура я! Учила в школе английский, а ни черта в голове не осталось.

Вторая актриса. Без языка даже на порог не суйся. Вот кому хорошо. (Кивает на спускающегося по железной лестнице холеного подтянутого мужчину лет пятидесяти, одетого с изысканной небрежностью богатого человека.) Чешет по-английски как по-русски.

Первая актриса. Наш?

Вторая актриса. А то чей же? Анатолий Безруков. Неужели не слыхала? Писатель. Ни одной хорошенькой юбки не пропустит.

Третья актриса. Сценарий этот он писал. Говорят, прямо по-английски, а уж потом на русский перевел.

Четвертая актриса. Встреть я его на улице — приняла бы за иностранца. Женат?

Вторая актриса. Какую это роль играет?

Четвертая актриса. Спать, девки, надо, значит, с ним. Уж он-то свою пристроит в картинку. Чтоб за границу со своим самоваром…

Первая актриса. Кого — свою?

Четвертая актриса. Ну, Нинку Сергееву.

Вторая актриса. Да он уж давно с Люськой.

Третья актриса. Старо. Я его с Ленкой видала.

Первая актриса. Вот, стерва, вовремя легла.

Вторая актриса.Надо не только уметь ноги раздвигать, но и знать когда.

Голос. Второе, пожалуй, важнее.

Это сказала молодящаяся старушка, из бывших красавиц, а теперь уже усохшая и дряблая, и даже страшноватая от того, что пытается скрыть свою ветхость под толстым слоем румян и белил. Она и одета не по годам вызывающе ярко. В густо намазанных губах вечно дымит сигарета в длинном мундштуке. Вялые мочки ушей оттянуты массивными серьгами. На фальшивых ресницах трепыхаются черные комочки краски. Нина Ивановна Стрельникова, по кличке Мумия. Бывшая актриса, которую держат в театре из жалости кем-то вроде посыльной, мальчиком на побегушках.

Мумия. Доверьтесь моему опыту. Все в прошлом — как во сне. Ах, сколько наша сестра теряет из-за поспешности. Из-за своей уступчивости. Умение рассчитать, девочки, порой важнее, чем умение строить глазки. Одна лишняя извилина в голове ценнее вздернутого носика и пухлых губок.

Актрисы рассмеялись. Доброжелательно. И снисходительно. Мумию в театре любят и жалеют, как реликвию.

Лидия (подбегая). Нина Ивановна, голубушка, выручите, трешку — до получки. Украли в электричке.

Мумия. Растяпа. Будешь зевать — не только сумочку, жизнь уведут. Не успеешь оглянуться — а где она, молодость? Куда подевалась? И ответит тебе зеркало, как мне отвечает: «Мумия ты и больше никто».

Порывшись в карманах широкой юбки, она извлекла кошелек с мелочью и отсчитала Лиде три рубля.

Лида обняла ее и чмокнула в морщинистый лоб.

Лидия. Мумия — ты наша заступница. Палочка-выручалочка. Живи до ста лет!

Мумия. Да куда уж денусь? Мне никак нельзя помирать, пока с вас со всех долги не получу.

Голос (кто-то сверху кричит и хлопает в ладоши). Девочки! На сцену!

Девушки опрометью бегут одна за другой, придерживая руками края длинных, до пят, юбок. На спинах подпрыгивают толстые светлые косы.

7. Интерьер.

Сцена и зал театра.

(Утро)

На пустой сцене — лишь задники, изображающие старинный русский собор с золотыми куполами, да в углу резное, с позолотой, массивное кресло, с обеих сторон которого стоят статисты в парчовых костюмах, высоких меховых шапках, в сафьяновых сапожках с загнутыми носами и с поблескивающими бутафорскими секирами в руках. В кресло, кряхтя, усаживается старик-актер, без грима и в своем, современном, пиджаке.

Из темной ямы зала доносится недовольный голос ассистента режиссера.

Ассистент. Василий Иванович, сколько раз вам напоминать: репетиция — в костюмах и в гриме. Для вас исключение, что ли?

Старик-актер (пожилой человек, с испитым лицом, играющий, по всей видимости, царя). Ради одной реплики актер с моим стажем не гримируется на репетициях.

Ассистент. Тем более — с похмелья.

Старик-актер . А это уж вас не касается. Я сегодня не опоздал? Чего же еще? И роль знаю. (Громко.) Скучно мне!

Ассистент. Поговорим потом. Начинаем! Приготовить фонограмму!

Старик-актер (подпер лоб рукой и не произнес, а проревел свою реплику густым басом). Скучно мне!

На просцениум вышел царский слуга, в парчовом кафтане и сафьяновых сапожках, склонился перед царем в низком поклоне и трижды хлопнул в ладоши. В динамиках под сценой зашипело, и затем зазвучала старинная плясовая мелодия.

Из-за кулис лебедями выпорхнули юные боярышни, те, что толпились у стенда, и гибкой чередой, величаво извиваясь станом и плавно поводя руками, поплыли перед грозными очами царя. Именно поплыли, потому что ног их не видно под длинными, до полу, юбками.

За складками занавеса, словно кот, затаившийся в засаде — писатель Анатолий Безруков. Он пытливо, оценивающе рассматривает каждую актрису. Они же уплывают со сцены и проходят, как на параде, перед ним. Вот проплыла и последняя, и ее Безруков окликнул.

Безруков. Лидия!

Лидия. Вы — меня?

Безруков. Да. Есть разговор.

Лидия. Отстаньте. Неужели не надоело? С утра пораньше…

Безруков. Лидочка, вы меня не поняли. Речь идет об этом, совместном с Англией, фильме, в котором есть очень выигрышная роль. Я вас жду внизу, в бильярдной.

8. Интерьер.

Бильярдная комната.

(Утро)

В большой комнате, с низко опущенными двумя лампами в конусных колпаках, — два бильярдных стола. Один — пустует, за вторым — идет игра. По стенам — сплошные красочные афиши концертов и фильмов. На одной из них — смазливое нагловатое лицо дамского угодника с гитарой в руках, исполнителя цыганских романсов Николая Смирнова. Он-то и играет в бильярд с писателем Анатолием Безруковым. Но выражение лица у него, в отличие от портрета на афише, лакейски — угодливое. Он явно с умыслом проигрывает в бильярд своему сопернику, перед которым у него есть несомненное основание робеть. Безруков играет небрежно, но вполне умело.

Безруков. Что можешь мне сказать о вашей Лиде?

Смирнов. Какую Лиду имеете в виду? Из нашего театра?

Безруков. Ее самую. Ты с ней спал?

Смирнов. А что? Положили глаз?

Безруков. Дурак! Она меня интересует по совсем иному поводу. И пожалуйста, не задавай вопросов. Только отвечай.

Смирнов. Виноват! Слушаюсь. Разрешите доложить?

Безруков. Отставить. Бог тебя, Коля, щедро наградил жеребячьей внешностью, но совсем запамятовал выделить хоть капельку мозгов. Сколько раз тебе надо напоминать? Ни при каких обстоятельствах, ни в какой обстановке, чтоб даже намека не было на наши отношения. Ты — не мой подчиненный, я — не твой шеф. Я — писатель Безруков, автор многих советских фильмов, полюбившихся зрителям, а ты, дурень, никудышный актер, бабник, исполнитель цыганских романсов, кто угодно, но только не тот, кто ты есть для нас на самом деле. Понял? Даже во сне не мысли по-иному.

Смирнов. Но… мы тут вдвоем…

Безруков. Запомни, Смирнов, там, где двое, незримо может возникнуть и третий. А теперь вернемся к нашим баранам. Спал с ней?

Смирнов. Мне легче вспомнить, с кем я не спал.

Безруков. Речь о Лиде.

Смирнов. У меня правило, товарищ… о, извините… Анатолий, где работаешь — там не пачкаешь. Хватает поклонниц на стороне. Советский Союз велик: 270 миллионов. Половина — женский пол… но стремиться к этому, конечно, надо.

Безруков. С кем она… спит… или спала?

Смирнов. Представления не имею. Скрытная особа. Не треплется, как другие. Спит, конечно. Что она, святая?

Безруков. Пожалуйста, без комментариев. Отвечай только на вопросы. У меня времени в обрез, жду ее с минуты на минуту.

9. Экстерьер.

Кафе на улице Москвы.

(День)

Кафе-мороженое под открытым небом втиснулось десятком столиков под зонтами между глухих стен двух домов. Безруков и Лидия сидят перед креманками с разноцветными шариками мороженого и лениво ковыряют в нем ложечками — оба поглощены разговором.

Безруков. До сих пор вам, Лидочка, приходилось довольствоваться микроскопическими ролями, типа «кушать подано». Вы явно засиделись в этом амплуа. Давно созрели для чего-нибудь покрупнее.

Лидия. Простите меня, но я не верю вам. Что б вы вот так, бескорыстно, вознамерились оказать свое покровительство актрисе? Без имени и положения? При вашей репутации ловеласа? Ни за что не поверю.

Безруков. Уверяю вас, Лидочка, и вы в этом скоро убедитесь, у меня нет абсолютно никаких, так называемых, гнусных намерений, никаких посягательств на вашу женскую честь. Но, конечно же, не собираюсь утверждать, что я уж совсем бескорыстен. Вы меня заинтересовали, но совершенно по иной, нежели вы думаете, причине. Есть возможность помочь вам сделать головокружительную карьеру.

Лидия (насмешливо). Уж не о главной ли роли в вашем… англо-советском фильме вы говорите?

Безруков. Почему бы нет? Внешностью не вышли? Таланта недостает? Почему вы сомневаетесь в своих силах? Откуда такой комплекс неполноценности?

Лидия. Потолкались бы с мое столько лет на выходных ролях… С одной убогой репликой… А то и без единого слова… И не такое бы запели.

Безруков. У вас есть немаловажное преимущество — знание английского. Чуть поработать над произношением — на это у вас способностей и упорства хватит? И еще — чистая биография. Отличное происхождение: пролетарское. Никто в семье не репрессирован. Отец и мать — оба коммунисты. Кстати, где они?

Лидия. Полагаю, вы и это знаете, раз проявили такую осведомленность о моем прошлом. Родители мои живут на юге, в провинции. Биография непорочная. Это верно. Но разве это принимается во внимание художественным советом, когда решают, кому отдать роль?

Безруков. В совместном с Англией фильме — непременно.

Лидия. Хватит ли сил у вас, писателя, далеко не великого, оказать давление на них, навязать свою волю?

Безруков. Без всякой ложной скромности заявляю: хватит. И если мы с вами, Лида, найдем общий язык, то еще кое-что будет вам наградой. Право жительства в столице, коего вы не имеете и поэтому ездите ночевать к черту на рога, за сто километров от Москвы. И, возможно, самый ценный для вас приз — собственную квартиру в центре Москвы.

Лидия. Не хочу слышать. Вот это вы уж совсем заврались. Кто же вы такой, товарищ волшебник?

Безруков. Придется открыться. Писатель я действительно далеко не великий и на лавры на Парнасе не посягаю. Это моя вторая профессия, Лидочка, а вернее, хобби. А основное мое занятие…

Он достал из нагрудного кармана книжечку личного удостоверения с тисненным золотом гербом СССР на твердой красной обложке и развернул, не выпуская из рук, перед Лидиными глазами. В удостоверении был портрет Безрукова в официальном мундире и черным по белому — звание. Майор государственной безопасности.

Лидия не смогла и слова вымолвить от удивления. Безруков удовлетворенно усмехнулся, захлопнул удостоверение и спрятал его во внутренний карман пиджака.

Безруков. К чему слова? Надеюсь, сейчас вам и так все стало ясным. Мы многое можем. Даже больше, чем вы предполагаете. А уж что касается утверждения актрисы на роль — никакой художественный совет не посмеет нам возразить.

Лидия. Я не могу придти в себя. Знаете что? Вы не только писатель. Вы — великий актер. Так играть свою роль! Станиславский бы вам поставил пятерку.

Безруков. Какую роль?

Лидия. Легкомысленного шалопая… Пожирателя женских сердец… Соблазнителя. Я, ей богу, думала, ничто, кроме женских юбок, всерьез не занимает ваше внимание.

Безруков. И не ошиблись, милая. Женщины, действительно, моя слабость, и тут мне не приходится играть. Важно одно: не путать два ремесла. Меня хватает и на то, и на другое.

Лидия. Господи, господи… Изумили. Даже сердце колотится.

Безруков. Для того чтобы ваше изумление не распространялось дальше этого стола, я попрошу вас об одной формальности: расписаться на этой бумажке.

Это подписка о неразглашении нашего разговора, включая и то, о чем мы будем говорить в дальнейшем.

Надеюсь, вам ясно, что означает такая расписка? Любое нарушение обязательства — ни под каким видом не разглашать содержания нашей беседы — будет иметь для вас самые печальные последствия: заключение сроком до пяти лет. И вместо уютной собственной квартирки в центре Москвы вы рискуете очутиться в тюремной камере за тысячи километров на восток от столицы. А что, милая, находится на таком жутком расстоянии от Москвы? Географию, небось, не забыли?

Лидия(после паузы, шепотом). Знаю. Сибирь.

10. Экстерьер.

Московский аэропорт.

(День)

Голос диктора (по радио, повторяет на нескольких языках). Совершил посадку самолет британской авиакомпании, прибывший рейсом из Лондона.

К зданию московского аэропорта «Шереметьево» подруливает британский пассажирский самолет. К нему устремляется автолестница, распахиваются двери, и, вслед за двумя стюардессами, появляются первые пассажиры.

На платформе для встречающих взвиваются вверх десятки букетов цветов. Красивые, как на подбор, девушки, выстроившись в два ряда, излучают навстречу гостям ослепительные улыбки. Это — юные актрисы советского кино. За ними — упитанные официальные лица начальства, в одинаковых шляпах и плащах, и сотрудники британского посольства в Москве.

Над головами встречающих полощется на ветру большой красный транспарант: «Привет британским кинематографистам! Да здравствует англо-советская дружба!»

Среди встречающих — Лидия и Анатолий Безруков. Он держит ее под руку и тихо нашептывает над самым ухом.

Безруков. Лидочка, теперь смотрите внимательно, куда я вам покажу. Вон эти двое. Рыжая англичанка. А он — ее муж. Роджер Дэвис. Атташе по культуре британского посольства.

Лидия осторожно скосила глаза туда, куда смотрел Безруков. Британский атташе был вполне элегантный господин лет сорока, сухопарый, высокий, с короткими усиками над пухлыми губами. Жена подстать мужу — высокая и по спортивному стройная, с эффектной густой гривой медно-рыжых волос, ниспадавших на плечи.

Безруков. Вот они-то, а вернее, он и будет объектом вашей работы. Вы постарайтесь завязать с ними дружбу. А его очаровать. Думаю, это вам не составит труда. Он же, по нашим сведениям, весьма охоч до слабого пола. По крайней мере такая тенденция за ним наблюдается. Короче, он должен очутиться в вашей постели и посветить голым задом объективам наших кинокамер. Все ясно?

Лидия. Боюсь, трудно составить конкуренцию его жене. Уж больно хороша. От таких мужики не бегают.

Безруков. Лидочка, вы — дитя. Бегают. Еще как бегают. Самые вкусные пирожные приедаются и тянет на простой обычный хлеб. К тому же Джейн, так зовут жену, имеет пагубное пристрастие к алкоголю. Пьет бабонька похлеще любого мужика.

Приехавшие смешались со встречающими. Приветственные возгласы, улыбки, смех.

Безруков. Он должен стать нашим. Работать на нас. Такая задача поручена нам с вами. Это-человек с большой перспективой. За ним стоит тесть, отец Джейн, очень влиятельное лицо в лондонских политических кругах. Работа в Москве для Роджера Дэвиса лишь одна из ступеней на пути к самым верхам. Здесь он долго не задержится. И я не удивлюсь, если в ближайшем будущем у него в руках будет портфель министра иностранных дел Великобритании.

11. Интерьер.

Зал заседаний киностудии.

(День)

На киностудии «Мосфильм» идет заседание совместной англо-советской группы по производству фильма. С двух сторон стола, друг против друга, сидят делегации, советская и английская. На столе, среди бутылок с минеральной водой, —два флажка, советский и британский. Английскую делегацию возглавляет атташе посольства по культуре Роджер Дэвис, советскую — представитель Министерства культуры СССР. На самом крайнем фланге советской делегации — автор сценария фильма Анатолий Безруков. Представитель Министерства культуры СССР объясняется с помощью переводчика.

Представитель министерства. Спорить нам ни к чему. Мне нравится сценарий. Собственно, о чем речь? Советская девушка знакомится в Москве с английским туристом. Возникает любовь. Так? Это у нас не вызывает возражении. Хотя, положа руку на сердце, скажу: своей бы дочери я посоветовал влюбиться в нашего, русского, парня. Чего за морем предмет любви искать? И дома не хуже найдется. Но пусть будет так. Мы живем в мире детанта, разрядки международной напряженности. Лучше влюбляться, чем воевать. Так, кажется, у вас, на Западе, говорят? Они женятся. С разрешения советских властей. И уезжают в Англию. И тут-то она, наша девушка, чувствует, что не может жить без Родины, и они с мужем приезжают жить в Москву. Ну, конечно, и песни хороши, и танцы. Но это уже — гарнир.

Британский продюсер. Меня не совсем Коммерчески абсолютно не звучит.

Дэвис. Вполне пристойное, по-моему, название. «Сильней всего». О чем это? О любви. U том, что любовь сильней всего на свете.

Представитель министерства. Нет, позвольте. Нас это название тоже не устраивает. Но мы его трактуем по-другому. Сильней всего… любовь к Родине.

Дэвис (смеется). Ради бога. Трактуйте, как угодно. Пусть каждый в этом названии видит то, что ему заблагорассудится. Итак, «Сильнее всего». Утверждаем название фильма?

Представитель министерства. Советская сторона принимает единогласно.

Британский продюсер. Мы резервируем за собой право вносить поправки в сценарий в ходе работы над фильмом.

Представитель министерства. Смотря какие.

Режиссер. Господа, все, все. Закругляемся. Споры еще будут. Не без этого. Это же такой бизнес, где никогда ничего не предугадаешь, где сам черт ногу сломит. Успех не запланируешь. Тут уж все мы в руках у фортуны. Знаете, как один уважаемый человек отозвался о кино? Кино, сказал он, это — пожар в публичном доме во время наводнения.

Представитель министерства. Не имею чести знать имени уважаемого человека, сказавшего подобные слова. Но я приведу слова другого уважаемого человека и назову его имя. Ленин. Основатель нашего государства. Он сказал: «Кино — самое сильное оружие в руках советской власти». Все поняли? И этой установке мы следуем неукоснительно. А теперь — милости просим в просмотровый зал. Вашему вниманию будут предложены первые пробы актеров на роли.

На экране — британский актер, пробующийся на главную роль — молодой смазливый блондин, прижав телефонную трубку к уху, со сдержанной страстью произносит текст.

Актер. Дорогая Наташа, я считаю каждый день. Не дождусь того часа, когда снова прилечу в Москву и увижу тебя. Я влюблен. Со мной творится бог знает что. Я потерял покой. Я почти не сплю.

Кусок обрывается темной засвеченной пленкой, но вот экран снова проясняется, и возникает, с телефонной трубкой, прижатой к уху, Лида, в гриме и подходящем случаю скромном платьице.

Лидия (старательно и тоже со сдержанной страстью проговаривает свой текст). Дорогой Дональд! Я тебя плохо слышу. Ты меня слышишь? Вот теперь лучше. Что ты сказал? Повтори.

И долго слушает, озаряясь счастливой улыбкой.

12. Интерьер.

Квартирка Мумии.

(Ночь)

Большие настенные часы хрипло и громко отбивают время, и бронзовый диск маятника тускло высвечивает в полумраке.

Комната тесная, загроможденная излишними вещами. Старомодными и ветхими, как и их хозяйка — бывшая актриса Нина Ивановна Стрельникова, прозванная в театре Мумией. На окнах — тяжелые пыльные шторы с бахромой. На рояле среди статуэток-безделушек — медный позеленевший канделябр. Во множестве висят большие фотографии в рамках, прижимая к стенам отставшие темные обои. На фотографиях — Мумия в молодости. В ролях. В экстравагантных театральных костюмах.

За спиной Мумии в клетке дремлет зеленый попугай. На коленях — лениво нежится черный кот, трется мордой о шелковые складки пестрого, в цветах и птицах, халата, в который кутается хозяйка. Ее голова увенчана таким же, разноцветным, тюрбаном, заколотым крупной брошью.

Мумия. Душечка, я рада твоему посещению. Анатолий Васильевич мне звонил и просил взять тебя под свое покровительство. Я ведь тоже была «ласточкой». Возможно, одной из первых. Задолго до твоего рождения. Так сказать, пионер. А сейчас, на покое, когда меня очень просят, делюсь своим опытом с новичками. Вроде тебя. Только ступающими на этот заманчивый, увлекательный, но очень опасный путь.

У нее в гостях Лидия. И по тому, как она слушает Мумию, видно, сколь поражена она услышанным.

Мумия. Кстати, я тебя и рекомендовала Анатолию Васильевичу. Товарищу Безрукову. Я — его глаза и уши в театре. И не только в театре. Я на тебя уже давно положила глаз. Знаешь английский. Привлекательна. И не без дарования. А теперь представился удобный случай пустить в дело.

Лидия (роясь в сумочке). Я принесла вам долг. Три рубля.

Мумия. Мне приятно, что ты — аккуратная. А то ведь наши девочки часто забывают с долгами рассчитаться — вернуть должки старой Мумии. И если б я жила лишь на те гроши, что мне платят в театре, давно бы уж ноги протянула. Но, слава богу, у меня хорошая пенсия. Комитет Государственной безопасности не скупится, чтобы скрасить старость своим заслуженным ветеранам. Да, чтоб не забыть. А то у меня склероз: иду в магазин за сахаром, а приношу соль. Запомни важнейший урок, который я извлекла из своей практики. Да к сожалению, постфактум. Ты уж, если хватит ума, постарайся воспользоваться моим советом. Боже тебя упаси повторить мою ошибку. Трагическую ошибку. Я, ступив на эту… стезю, стала жадно вкушать все блага жизни, свалившиеся на меня. Дорогие наряды, кутежи в ресторанах, делила ложе с каждым, кто мог покрыть мои расходы… И упустила главное… ради чего и стоит жить… Свой талант… актерскую карьеру. Потеряла голос, я ведь пела… по мемуарам моих современников, божественно. Сильва! Марица! Баядера! Веселая вдова! (Запевает безголосо.) Частица черта в нас… (Заходится прокуренным кашлем.) Сделай карьеру. Возьми реванш за меня. Ах, какие перед тобой возможности! Какая перспектива! С места в карьер — главная роль, да еще в таком фильме… совместном с заграницей! Головокружительно!

Лидия. Рано… преждевременно ликовать. Я суеверная. Меня еще должны утвердить на эту роль.

Мумия. А это — не твоя забота. Помни: тебя допустили к сладкому пирогу, куда тянутся так много алчных ртов. Толкаться локтями, оттирать конкурентов тебе не придется. Это сделаем мы. А ты, не будь дурой, не глотай, не жуя… не подавись с голодухи. Действуй с умом. Строй карьеру, делай себе имя. Стань великой актрисой. Чтоб не только я… но и Анатолий Васильевич были бы счастливы сохранить твое расположение и уж никак не отважились напомнить тебе, что начинала ты свой блистательный путь со скромной «ласточки».

Лидия. Мне страшно, Нина Ивановна.

Мумия. Бояться абсолютно нечего. Тебя страхуем мы. Лучшей страховой компании нет в мире. Это и наши противники признают. Ты — в надежных руках. Теперь только сама не плошай.

Все в мире — фетиш, мыльный пузырь. Кроме вершин творчества, сияющего Олимпа, куда открывается доступ лишь избранным, достойным королевских почестей. Стань царицей экрана! Не потеряй головы.

Будь равнодушна к богатству, к лести, к пустым похвалам. Не дай своей головушке закружиться от сладкого внимания мужчин и… У меня их было… сотнями могу насчитать. А что помню? Даже лица стерлись из памяти. Подай мне с тумбочки альбом.

На тумбочке из темного дерева стоял допотопный граммофон, развернув, как зев огромного цветка, серебристый раструб рупора. Внизу лежали горкой пыльные бархатные альбомы.

Мумия, надев очки, листает альбом. Лидия перегнулась через стол, чтобы видеть. На пожелтевших фотографиях — юная Мумия, то в роли амазонки на коне, то на поляне в купальном костюме тех времен, то за ресторанным столиком. И на каждом снимке ее окружают мужчины-полуголые, в военных мундирах, в вечерних смокингах, верхом на лошадях, в открытых автомобилях.