– Летом тебя не будет там, ты будешь здесь со мной.
      Она благодарно улыбнулась ему.
      Экипаж въехал в пределы города, грохоча по булыжной мостовой, они пересекли Бродвей и подъехали к Корт-Хаус, уже именовавшемуся некоторыми амбициозными горожанами Сити Холлом.
      Театр выходил фасадом на небольшую пустошь, поросшую травой, перед входом беспорядочными рядами стояли частные экипажи; суетная толпа слуг и зевак глазела на знатных особ; там были нищие, продавцы апельсинового сока, торговавшие с лотков, и большая толкающаяся очередь за дешевыми билетами.
      Компания Бэрров двинулась прямиком наверх, к закрытым занавесями ложам. В них стояли жесткие деревянные скамьи, отнюдь не отличавшиеся опрятностью, даже по сравнению со скамьями в партере внизу.
      Тео наклонилась над деревянным барьером и рассматривала сцену. Ее закрывал большущий плюшевый занавес малинового цвета. Было еще рано, но музыканты уже подходили. Взобравшись на свой стул, каждый из них зажигал свечу возле подставки для нот, что добавляло еще больше дыма, так что воздух к концу представления становился таким же густым, как туман в заливе Лоуэр Бэй. Дым свечей смешивался с приторным дымом сигар, поднимавшимся из партера. Несмотря на запрет администрации, публика продолжала курить в зале.
      С потолка свисала большая люстра, освещавшая его позолоченный цветочный орнамент и служившая искушением для молодых хулиганов с галерки, которые приходили с обильным запасом гнилых овощей, чтобы забрасывать актеров, если они разочаруют зрителей.
      Благородная публика занимала три ряда лож, защищенных от бросков дурно пахнущими предметами. В каждой ложе горела свеча под стеклянным абажуром. Эти свечи не гасились во время действия, так что те, кто больше интересовался залом, чем актерами, легко мог наблюдать за ним.
      – А вот и Гамильтоны, – воскликнула Тео, помахав им рукой, – сразу за Шуйлерами.
      Трое мужчин в ложе Бэрра поднялись и церемонно поклонились. Было заметно, что Александр Гамильтон с минуту поколебался и явно слишком коротко ответил на поклон, после чего без улыбки уселся на место.
      В последнее время проницательность Джозефа обострилась. Он удивленно обернулся к Аарону:
      – Кажется, генерал Гамильтон не очень-то радушен. Как вы думаете?
      Аарон передернул плечами.
      – Ему не нравится моя политика, хотя можно было бы ожидать и большей учтивости в общественном месте. И все же, в конце концов, несмотря на его претензии и брак со знатной дамой, он не представляет собой ничего, кроме ублюдочного отпрыска шотландского лоточника. На это следует делать скидку.
      Джозеф, казалось, был поражен этим прямым изложением факта, известного каждому, но никогда не упоминавшегося, и Тео нервно воскликнула:
      – Тише, папа! Ты говоришь слишком громко.
      Аарон засмеялся:
      – Ты права, моя дорогая. Принимаю укор. Никогда нельзя обижаться на чепуху. Музыканты, наконец, сыграли что-то похожее на мелодию. Уверен, это означает, что действие скоро начнется.
      В этот момент распахнулась дверь в соседнюю ложу, и в нее с шумом вошла группа офицеров. Обмениваясь шутками и по-доброму чертыхаясь, они стали пробираться к передней скамье.
      Их было шестеро или семеро. Тео небрежно наблюдала за ними в надежде, что они вовремя утихомирятся и можно будет услышать первые реплики артистов, ибо уже возвестили о подъеме занавеса.
      Первое представление называлось «Дочь эллина» с Шарлоттой Мельмот в главной роли. Она была весьма популярна у публики партера, часто прерывавшей ее монологи непристойными комплиментами и ликующими возгласами до самого апогея спектакля, когда дочь эллина сбивает с ног тирана, вот-вот собиравшегося убить ее отца, после чего весь зал отдавал дань актерской игре молча, и лишь из верхних лож доносились всхлипывания женщин.
      Тео раньше уже видела эту трогательную трагедию, причем в лучшем исполнении. По правде говоря, она была согласна с сухой репликой Аарона: «Поразительно глупая и старомодная пьеса». Но каждый раз, когда она смотрела эту вещь, втайне от всех она ставила себя на место дочери эллина. Тео испытывала ужас, когда несчастная героиня боролась за спасение жизни своего отца, она чувствовала, как воззвание миссис Мельмот о мести заставляло трепетать ее собственную душу.
      Занавес упал на воссоединившихся отца и дочь. «Я бы сделала то же самое», – думала Тео и бессознательно поглядывала на ложу Гамильтонов. Ее подспудное недоверие к Александру неожиданно сфокусировалось в ненависть. Он был опасным врагом ее отца. Она чувствовала это и видела, что Аарон еще полностью не осознавал этого.
      С долю минуты она ощущала в себе способность вонзить блистающий кинжал, как это сделала дочь эллина. Из этого состояния ее вывел веселый голос Аарона, раздавшийся позади нее. Он обсуждал пьесу:
      – Ах, мой дорогой граф, видите ли, жизнь ни на йоту не похожа на это. Во всяком случае, жизнь в современном обществе. Эта история абсурдна.
      Тео вновь посмотрела на ложу Гамильтонов, и к ней вернулось чувство юмора. Александр, спокойно попивавший сок, постукивал костяшками пальцев в такт музыке, в то время как его жена и дочь наклонились к нему и о чем-то шептались.
      «Нет, в нынешней жизни нет никакой драмы, – думала Тео. – Мы слишком цивилизованны. Теперь больше не происходит ничего увлекательного».
      Она слегка откинулась назад, чтобы ответить Джозефу, интересовавшемуся испанскими танцорами, которые должны были заполнить паузу в антракте. Потом она немного развернулась, чтобы было удобнее беседовать с ним, как вдруг ее внимание привлекли офицеры в соседней ложе. Или, точнее, один офицер, сидевший несколько обособленно от других и пристально смотревший на Тео.
      Встретившись с ним взглядом, она испытала ощущение взрыва в груди, как будто раздался выстрел небольшого мушкета. Она с шумом вдохнула воздух, так как офицер очень сдержанно поклонился ей, хотя она была уверена, что никогда раньше не встречала этого человека.
      Офицер вежливо потупил взор. Вздрогнув, она опомнилась и что-то пролепетала Джозефу, но не услышала его ответа.
      Радость, смешанная со страхом, переполняла ее. «Что со мной? – рассеянно думала она. – Это просто попытка флирта, он обычный волокита». – Но она знала, что это не так.
      Она достала веер, чтобы спрятать за ним лицо, что-то отвечала Джозефу, смеялась всему, что бы он ни говорил. Он был очарован, полагая, что сделался удивительно остроумным. Ни разу он не видел, чтобы она так себя вела.
      Офицер поднялся и заговорил с приятелями. На нем был голубой мундир с красными нашивками и золотой эполет на правом плече. Это означало, что он был в чине капитана. Он был худ и очень высок, в его облике было что-то суровое, аскетическое. Посадка его головы и плеч совершенно не вязались с затянутым высоко на шее черным шелковым шарфом и неестественностью густо напудренных волос, что полагалось офицерам.
      У него был суровый профиль, его губы, довольно полные, были крепко сжаты в полоску, как у индейца. От носа к выступающему подбородку протянулись борозды морщин. Хотя он казался молодым, в нем было что-то тяжеловесное, и он напоминал Тео генерала Вашингтона, который в молодости, должно быть, выглядел точно так же.
      Она вздрогнула, когда три удара со сцены возвестили выход испанских танцоров. Занавес поднялся. Капитан сел на место и посмотрел ей прямо в лицо. Она увидела в его напряженном взгляде то же вопрошающее, смятение, которое чувствовала в себе самой. Ее щеки и шея покраснели, но она не могла отвести взгляда.
      Она заметила, как напряглись его мышцы, казалось, он готов был вскочить и перепрыгнуть через барьер между ними. Бессознательно она покачала головой, и он кивнул. Его губы дрогнули в едва различимой улыбке, интимной и понимающей, как будто они знали друг друга многие годы.
      Тео потеряла интерес к окружающему. Ее дыхание стало прерывистым. Тем временем испанских танцоров забросали градом кочерыжек и гнилых яблок, прежде чем управляющий мистер Хэллем успел стащить их со сцены своей крючковатой палкой.
      – И давно бы так, тебе не кажется, мисс Присей? – шутливо спросил Аарон, склоняясь к ней.
      Она невнятно что-то пробормотала, что было не похоже на нее. Удивленный, он внимательно посмотрел на нее. Ее щеки горели, как у живой розы. Под полями ее крошечной зеленой шляпки глаза казались необыкновенно яркими. Пораженный, он понял, что она потрясающе красива, но находится в каком-то отрешенном состоянии. Аарон тут же забеспокоился о ее здоровье.
      – Ты в порядке, Тео? Тебя не знобит? Здесь душно, может, уедем?
      Она тупо вглядывалась в него, пока, наконец, его слова не дошли до нее, а затем рассмеялась весело и естественно:
      – О, нет, папа. Я чувствую себя прекрасно. Мне не хочется уезжать. Мне очень нравится представление.
      Аарон не был удовлетворен ее ответом.
      – Вряд ли ты могла наслаждаться спектаклем, если только полностью неутратила способности к восприятию. И, кроме того, ты вовсе не следила за представлением. О чем ты думала?
      Впервые в жизни она обиделась на его вторжение в ее мысли и впервые намеренно сказала ему неправду.
      – Дочь эллина напомнила мне одну из од Горация. Я пыталась вспомнить ее.
      Аарон хмыкнул:
      – Гляди, Джозеф, какой синий чулок ты берешь себе в жены!
      Джозеф усмехнулся с глупым видом. Он чувствовал себя счастливым и, что было необычно для него, возбужденным. Он рассматривал девушек в других ложах и решил, что ни одна из них не могла сравниться с Теодосией по красоте. Красивая жена, которая может цитировать Горация, будет приятным приобретением, которое можно будет продемонстрировать чарлстонскому обществу. А если на выборах все пройдет хорошо, то она, к тому же, станет дочерью президента.
      Внезапно он ощутил острое желание прижаться к ней. В этот вечер она казалась более доступной. Его рука лежала на скамье рядом с ее. Он крепко схватил ее руку, но ее пальцы не дрогнули; маленькая ладонь безжизненно лежала под его ладонью, как будто была перчаткой.
      Спустя мгновение он начал понимать, что к чему. Он взглянул на ее профиль. Она с напряженным вниманием смотрела на малиновый занавес на сцене. Вся она как бы застыла в неестественной неподвижности.
      В раздражении он убрал руку и откинулся на спинку. Ее рука осталась неподвижной на скамье.
      Теодосия заметила ласку Джозефа не более чем порханье мотыльков вокруг свечи над ее головой.
      Она была в смятении. «Кто он? Почему я чувствую себя так?» У нее было ощущение, что она распадается, как будто ее внутреннее естество спешит выскочить из своей плоти и перебраться туда, куда она больше не осмеливалась смотреть, – в ложу справа. Она чувствовала присутствие незнакомца, и это приводило ее в оцепенение. Джозеф, граф, Натали – все исчезли. Они не могут увидеть это. Но ее отец – это было ужасно…
      А на сцене снова выступала миссис Мельмот в фарсе «Окно и верховая лошадь». Зрители ревели и шлепали себя по бедрам, отпуская непристойные шуточки.
      Джозеф тоже ревел, забыв о неудачной попытке сближения. Тео слышала, как Натали издает короткие скандальные восклицания в адрес графа, сопровождаемые фразами «о-ля-ля, как это рискованно». Даже Аарон хрипло усмехнулся. Поэтому она тоже в нужных местах смеялась, хотя реплики актеров были для нее лишь ничего не значащей мешаниной слов.
      Они должны встретиться. У нее никогда не было такого страстного желания. Нет, больше, чем желание, это была боль, голод. Но как они могли встретиться? Она была замурована в крепости условностей, и даже если бы она осмелилась разбить ее, был Аарон, с которым пришлось бы считаться.
      Когда занавес упал на кланяющихся и приседающих в книксене артистов, она больше не могла сдерживаться и резко обернулась, пока гремел гром аплодисментов. Теперь он был ближе к ней, так что, протянув руку, она могла бы коснуться его. Остальные офицеры толкались в своей ложе, нащупывая и надевая свои шляпы, гогоча, вспоминая самые смешные реплики из фарса. Он стоял, в ожидании наблюдая за ней. Она знала, что он хочет переговорить с ней, и скорее почувствовала, нежели увидела, как на его губах сложился беззвучный вопрос: «Где?»
      – Тео, ты готова? – донесся голос Аарона из задних рядов ложи. Ее охватило отчаяние, а вместе с тем возник план. Она круто повернулась и весело крикнула во весь голос:
      – Да, вполне готова. Но давай не поедем домой. Поедем в «Воксхолл-Гарденс». Это будет великолепно. У них там отличная музыка, и мы можем отведать мороженое возле фонтана.
      Она сделала ударение на «Воксхолл-Гарденс», зная, что незнакомец прислушивается и должен понять.
      Аарон бросил на нее острый взгляд:
      – Какой бродяжкой ты стала, моя дорогая! Полагаю, что всем респектабельным людям пора расходиться по домам.
      – О, нет, папа, пожалуйста. Домой ехать слишком рано, и ведь Джозеф там еще ни разу не был. Ему так понравятся сады. – Она бросила такой неожиданный взгляд на молодого человека, что у того закружилась голова.
      – Давайте непременно поедем, если Тео хочет, – заикаясь, выговорил он.
      У Аарона резко, поднялись брови. Он обернулся к Натали:
      – Ты тоже настаиваешь на этой небольшой прогулке?
      У Тео перехватило дыхание, пока Натали рассматривала вопрос со всех сторон, прежде чем сказать:
      – А почему бы и нет? Это, несомненно, будет весело, и потом, полагаю, туда ездят многие порядочные люди.
      Аарон поклонился:
      – Как всегда, уступаю желаниям леди. Но сам я не смогу сопровождать вас, у меня дома есть дела. Можете взять экипаж, а я найму коляску.
      Он немного помедлил, ожидая протеста Тео и зная, что без него любое мероприятие для нее в значительной мере утрачивает свою прелесть. Однако протеста не последовало. Она быстро опустила ресницы, но не раньше, чем он заметил признак явного облегчения на ее лице. Однако он ничем не показал, как это огорчило его. Но, пока он стоял на тротуаре, с обычной учтивостью помогая девушкам сесть в экипаж, его живой ум собирал воедино все разрозненные эпизоды этого вечера в поиске ключа к поведению Тео.
      За обедом, во время поездки в город она вела себя, как обычно: льнула к нему, оборачивалась за поддержкой и пониманием, даже когда беседовала с другими, всем своим видом показывая то, к чему он уже привык, – что только он имел для нее значение. Следовательно, что-то произошло в театре. Но что? Как могло случиться, что нечто, от чего она так преобразилась, произошло в пределах их ложи и укрылось от его взора? И все же это произошло. Он заметил в ней враждебность и желание сбежать от него. Изменилось даже выражение ее глаз, в которых внезапно засквозило неземное сияние. В любой другой женщине он мог бы это понять. Только одно производило такой эффект – пробуждение страсти, любовник. Но в данном случае это было невозможно. Тео не видела других мужчин, кроме тех, что были в компании.
      Когда он добрался до Ричмонд-Хилла и закрылся в библиотеке, он обнаружил, что совершенно не может работать. Десятки писем требовали вдумчивого ответа. Шифрованная депеша от Тимоти Грина из Южной Каролины ожидала дешифровки. Это имело важное значение. Из нее он бы узнал, насколько Юг был завоеван им благодаря работе Джозефа. Столько еще оставалось сделать до отъезда Джозефа на следующей неделе домой с целью подготовить семью и плантацию к приему невесты, а также с целью расширения политической кампании.
      Род Айленд и Вермонт также требовали серьезного подхода. В них неплохо укреплялись силы сторонников Бэрра, но им требовалась направляющая рука, то есть одно из тех проникновенных и одновременно немногословных писем, которые он так хорошо умел писать. Обычно он всецело погружался в эти дела, тайно вкушая удовольствие от манипулирования группировками, восхищаясь неколебимой властью своего мозга, как будто эта власть представляла собой некую самостоятельную субстанцию.
      Но сегодня она не функционировала. Он мерил библиотеку шагами туда и обратно, сцепив пальцы за спиной; двусторонний ковер заглушал его шаги. Наконец, он остановился перед портретом Тео, испытующе вглядываясь в милое нежное лицо, обращенное к нему. Губы его сжались. Неожиданно решившись, он потянулся к колокольчику.
      Через некоторое время явился Алексис, заспанный и изумленный. Полковник Бэрр, всегда заботливо относившийся к слугам, никогда не вызывал его в столь поздний час.
      – Слушаю, хозяин?
      – Разбуди Дика и скажи ему, чтобы быстро седлал Селима, мне нужно отлучиться.

VI