Ирене Дюпон сидел слева от нее, и время от времени она поворачивалась к нему с благодарностью, наслаждаясь как изяществом его блестящего французского, так и собственным знанием этого языка.
      Собравшееся за столом общество было двуязычным, и разговор, начатый Натали и графом де Жольетом в центре стола, постепенно превратился в беседу на французском. Все они оживленно болтали до тех пор, пока Тео не заметила неодобрительного взгляда своего отца. Она вздрогнула, осознав, что мистер Элстон сидел рядом с ней в глубоком молчании, потягивая красное вино в мрачном раздражении.
      – Вероятно, вы не говорите по-французски, – нерешительно сказала она.
      Элстон вытер рот.
      – Нет, мадам. Там, откуда мы, нам не нравится иностранная болтовня.
      «Боже милосердный! – думала Тео. – Какой невоспитанный человек. Представьте себе образованного мужчину, который не говорил бы немного по-французски».
      Ирене Дюпон с интересом наблюдал за этим маленьким затруднением. Потом он заговорил, снимая общее замешательство.
      – Со мной произошел смешной, как вы говорите, случай сегодня утром. Я охотился на бекаса с Тусаром у реки; мы израсходовали весь наш порох, не убили ни одной птицы. Но нам стыдно идти домой ни с чем. Софи будет смеяться над нами. – Он поклонился своей улыбающейся жене.
      – Поэтому мы нашли маленький магазин и купили еще пороху. Мы видим каких-то птиц, мы целимся, мы стреляем, – он выдержал драматическую паузу, – и оба наших ружья взрываются одновременно. Грохот! Трах! Бум! Вот так. Все на маленькие куски!
      – Ну, сэр! – воскликнула миссис Джей, наклонившись вперед. – Я не вижу в этом ничего смешного. Разве вы не поранили себе руки?
      Дюпон встряхнул обеими руками.
      – Нет, мы быстро бросили ружья. У меня есть идея. Я очень восхищаюсь вашей замечательной страной, одно лишь плохо. Вы делаете плохой порох. Поэтому я сказал себе, что кто-то должен делать хороший порох, и почему бы не мы? Папа, Виктор и я. Мы откроем где-нибудь завод, чтобы его делать.
      Он посмотрел вокруг, ожидая одобрения, и Аарон искренне сказал:
      – Блестящая идея, сэр. Давайте выпьем за Дюпонов и их пороховой завод.
      Бокалы были вежливо поднесены к губам, и общий разговор возобновился вновь.
      Обед продолжался долго. Потом принесли сладкое, фрукты и сыры, полдюжины пудингов и огромный серебряный поднос с быстро тающим ванильным мороженым.
      По другую сторону от Элстона сидела маленькая Кэти Браун, чьи соблазнительные ямочки на щеках обычно разрушали мужественные сердца. В отчаянии, Тео тайно подавала ей знаки, чтобы она помогла развлечь тяжелого молодого человека, который сидел между ними, но в ответ Кэти лишь выразительно вращала глазами и пожимала плечами. У нее не было времени на неуклюжего человека, который отвечал скучным взглядом на ее самые остроумные реплики.
      – Невозможный, – изрекла Кэти, обращаясь к Тео, которая была полностью согласна с ней. Но Аарон все же не спускал с нее глаз, следя и повелевая. И она удвоила свои усилия, решив отказаться от утонченности.
      – Мы вам не нравимся, мистер Элстон? – спросила она мелодично. – Вы ни разу не улыбнулись с тех пор, как сели за стол. Плохо приготовлена еда, или общество вам не по вкусу?
      Элстон поднял взгляд от тарелки, и она заметила удивление на его тяжелом лице.
      – Почему, еда хорошая, мадам, – сказал он медленно, – и общество довольно приятное. Я не улыбаюсь, если не вижу ничего достойного улыбки, а это случается не часто.
      Конечно, подумала Тео.
      – А в Южной Каролине… – настаивала она.
      – Когда вы в обществе молодых леди, разве вы не говорите приятных любезностей и не шутите немного? Или юные леди в вашей стране намного очаровательнее бедняжек из Нью-Йорка? – Она лукаво посмотрела на него сквозь ресницы, мало заботясь о том, посчитает ли он ее развязной.
      К ее разочарованию, он отодвинул свою тарелку и задумался над ее вопросом так серьезно, будто она задала ему теорему Эвклида.
      – Что ж, молодые леди Южной Каролины очень хороши, на самом деле очень хороши. Возможно, в них немного больше благовоспитанной бледности и нежности, чем в здешних, но здешние тоже кажутся любезными и приятными. – Его выпуклые глаза изучали ее вспыхнувшее лицо с первым замеченным ею проблеском интереса.
      – В самом деле, мисс Бэрр, – продолжал он серьезно. – Я нахожу, что ваша внешность не хуже некоторых наших царствующих красоток. Не сомневайтесь в этом.
      – О, большое спасибо вам, мистер Элстон! – Ее голос дрожал, и она не решалась взглянуть на Кэти, которая тряслась от подавляемого с трудом хихиканья.
      К счастью, пришло время убирать со стола. Слуги сменили скатерть и тарелки с фруктами и орехами, прежде чем поставить рядом с каждым джентльменом чистый бокал для вина.
      Тео встала, и вместе с ней поднялись остальные леди. С вежливым шепотом, шелестя надушенными шелками, они покинули гостиную, в то время как мужчины придвинулись ближе к хозяину и приготовились к серьезному занятию – провозглашению послеобеденных тостов.
      Алексис внес поднос с гаванскими сигарами и нюхательным табаком. Джозеф Элстон взял сигару, понюхал ее презрительно и заменил на другую из своего кармана.
      Аарон разглядывал его с интересом. Теперь он точно определил характер молодого человека. Эти состоятельные Каролинские плантаторы воспитывались как правители, имея неограниченную власть над сотнями черных душ, так же как и многих белых. Фактически, они и были повелителями, и их царственные манеры проявлялись естественно. То, что они были ограниченными и недалекими и не имели интересов вне их собственного, чутко оберегаемого общества, тоже было естественным. Но в этом особом экземпляре за бесцеремонной и раздражительной манерой поведения он уловил внутреннюю нерешительность. Мистер Элстон чувствовал себя неловко в незнакомой ему атмосфере и поэтому был настроен несколько враждебно. Умелое обращение изменит его. Кроме того, Тео уже произвела на него сильное впечатление, гораздо большее, чем она сама себе представляла. Ее живость заинтриговала Элстона, хотя он и не осознал этого. Аарон был вполне удовлетворен.
      Он поднял рюмку и улыбнулся теплой улыбкой, которая всегда была рассчитана на то, чтобы убедить любого в особом к нему расположении полковника Бэрра, вот и сейчас все отреагировали, кроме одного.
      – Джентльмены, я хочу предложить несколько тостов. Первый – за здоровье нашего прославленного президента, мистера Джона Адамса.
      Рюмки зазвенели, и они выпили. Гамильтон посмотрел на Бэрра и криво усмехнулся. Аарон продолжал.
      – За здоровье нашего следующего президента, великого и прославленного… – Он сделал паузу, и вспышка злонамеренного веселья пробежала по его лицу. Мужчины удивленно смотрели. Принимая во внимание партийную принадлежность Бэрра, имя Джефферсона было единственным, которое могло последовать.
      Аарон начал снова с неторопливым удовольствием:
      – За нашего следующего президента, великого и прославленного неизвестного. – Он открыто посмотрел на Гамильтона, который задыхался от гнева, думая, что Бэрр проделывает все это с обычным своим лицемерием.
      Замена на «неизвестного» была принята остальными гостями как деликатный комплимент по отношению к единственному кандидату федералистов, но Гамильтон очень, хорошо понимал, что подразумевал хозяин, «великий и прославленный Аарон Бэрр». Это был вызов, конечно, утонченный, как любое из действий этого интригана, но все-таки вызов.
      Аарона забавляло раздражение его оппонента. Он любил состязаться в остроумии так же сильно, как ненавидел это Гамильтон, и не осознавал его глубокой враждебности. Сам Гамильтон не мог бы объяснить той постоянной неприязни, которую он испытывал по отношению к Бэрру со времени их первого сближения, когда они были молодыми офицерами военного содружества генерала Вашингтона. Хотя его возмущало сходство их характеров и амбиций, а также контраст между его тусклым отрочеством в Западной Индиане и аристократическим происхождением Бэрра с его богатством, образованием и респектабельностью, эта нелюбовь была глубже.
      Аарон, стоя, предложил еще один тост.
      – А сейчас, джентльмены, я представляю вам одного из нашей компании… молодого человека с большим положением и древней родословной, образованного и знающего джентльмена, который, определенно, назначен самой судьбой для того, чтобы его имя было выгравировано на скрижалях истории нашей страны. Я представляю вам мистера Джозефа Элстона.
      Так, думал Гамильтон, вставая вместе со всеми, вот куда прыгнул этот кот. И для чего Бэрр льстит этому неотесанному плантатору, который, очевидно, достоин того, чтобы его имя было выгравировано на чем-то столь же долговечном, как его рисовые поля? Его размышления на этот счет остались безрезультатными.
      В промежутках между следующими тостами Аарону удалось разговорить Джозефа Элстона и очень простым способом: начав беседу о нем самом.
      Молодой плантатор расслабился, попыхивая сигарой. Полковник Бэрр считал его удивительным патриотом и, кажется, обнаружил в нем глубокое понимание нужд страны. Джозеф осмелился сделать несколько замечаний и посчитал, что он проявил редкую политическую проницательность. Пораженный этим новым открытием своих способностей, он внезапно осознал, что никто иной, а именно полковник Бэрр впервые оценил в нем его истинные достоинства. Неясный свет доброжелательности поборол его привычную агрессивность. Он выпил несколько рюмок мадеры, прежде чем Аарон, который сделал лишь несколько глотков из своей рюмки, отодвинул свое кресло.
      – Как насчет того, чтобы сыграть в мушку, вист или кости? Хотя мне кажется, что те из нас, кто помоложе, предпочли бы потанцевать. В любом случае, давайте присоединимся к милым, очаровательным созданиям, которые ожидают нас, я надеюсь, с нетерпением.
      В гостиной дамы после обеда разделились, естественно, на две группы. В одном конце, около камина замужние женщины собрались вокруг миссис Гамильтон и увлеченно обсуждали трудности родов. Даже миссис Джей наклонила свою величественную голову и высказала мнение о том, что немного настойки опия дозволяется в подобных случаях.
      – Хотя, знаете, я не одобряю неженок. Наш создатель сотворил женщину для страдания и дал нам силы, чтобы выдержать его.
      Софи Дюпон издала легкий приглушенный звук.
      – Это так тяжело? – прошептала она.
      Леди посмотрела на ее испуганное лицо, и миссис Гамильтон быстро и мягко подбодрила ее.
      – Мое милое дитя, я не поняла. Как неразумно с моей стороны так говорить. Нет, конечно, это не так тяжело.
      Софи старалась улыбнуться.
      – Но я не так уж молода для первого. Двадцать пять.
      Леди испуганно закудахтали, все они уже нянчили детей в этом возрасте. Все же миссис Гамильтон начала давать подробные советы, поскольку, благодаря своим нескольким беременностям, она считалась знатоком. Софи слушала с уважением.
      В другом конце длинной комнаты девушки щебетали, как скворцы. Они пытались сыграть на великолепном, новом пианино Тео недавно привезенную из-за границы песню. Анжелика Гамильтон и Тео пели дуэтом. Но Анжелика была не просто одаренной, а почти гениальной музыканткой, и Тео не смогла не поддержать прекрасное исполнение девушки. Поэтому они прекратили пение. Анжелика играла для себя, в то время как другие предпочли музыке более волнующие темы.
      – Ну! – закричала шаловливо Кэти, – сегодня вечером я наблюдала такие интересные сцены! Натали строила глазки графу, а наша Тео решительно набросилась на мистера все-равно-как-его-звать из Каролины. Я краснела за тебя, моя кошечка, – правда.
      – Я не набрасывалась на него! – кричала возмущенно Тео. – Я просто была вежливой.
      Натали закивала, ее простое, маленькое лицо выражало раздражение.
      – Ты не должна говорить такие глупости, Кэти. Я только мило разговаривала с графом де Жольетом, чтобы он не чувствовал себя неловко, а Тео делала то же самое с мистером Элстоном. – Она открыла свой ридикюль и, достав вышиваемый ею носовой платок, вдела в иглу длинную шелковую нитку. Руки Натали никогда не бездельничали.
      Кэти встряхнула своими желтыми кудрями.
      – О, конечно, я пошутила. Все же было крайне интересно наблюдать за Тео. – Она захихикала, опустив уголки рта и подражая напыщенной речи Элстона. – На самом деле, мисс Бэрр, я нахожу вашу внешность не хуже некоторых наших царствующих красоток. Что за комплимент! На твоем месте я бы дала ему пощечину.
      Тео засмеялась.
      – Я чуть было не сделала этого. Все же, без сомнения, очень хорошо, что мое тщеславие было остановлено.
      Вдруг успокоившись, Кэти дотронулась до руки Тео.
      – Ты не тщеславная. Ты такая красивая и совершенная, и у тебя так много всего.
      – Так много? – повторила медленно Тео, пожимая в ответ руку Кэти. Она никогда не задумывалась и не сравнивала свое материальное благополучие с положением Кэти, которая жила над магазином на Пел-стрит с капризной бабушкой и, смеясь, признавалась, что месяцами копит деньги, чтобы купить ткань для нового платья.
      Тео всегда принимала все, что ей принадлежало, как само собой разумеющееся: лошадей и слуг, изобилие на столе, это новое пианино, весь блеск роскоши, из которого состоял Ричмонд-Хилл. Точно так же сегодняшнее новое платье – оно стоило двадцать фунтов – и прекрасное ожерелье. Это были частицы той надежной, приятной жизни, частицы нежной заботы ее отца.
      Но если бы она была лишена всего материального, это не имело бы для нее большого значения, думала Тео. Она и ее отец могли бы видеть друг друга чаще, если бы обходились без этих сложных жизненных атрибутов. Она представила себя и Аарона у полуразвалившейся лесной избушки. Как она готовила бы ему пищу на загадочно потрескивающем огне; окружила бы такой заботой и уютом, который не смогли дать ему все служанки, вместе взятые. Она видела себя занятой работой, счастливой и нужной ему.
      Но вообразить Аарона в лесу? Чем он будет там заниматься? Невозможно представить, чтобы он носил простую суконную одежду, а тем более, чтобы рубил дрова или таскал воду. Так что ее мечты были очень далеки от реальности.
      В задумчивости она неосознанно улыбнулась, и Кэти залилась смехом.
      – Бьюсь об заклад, ты думаешь о Джоне Вандерлине. По крайней мере, он без ума от твоей красоты и всегда смотрит на тебя с вожделением.
      – Действительно? – удивилась она. – Что-то я не замечала.
      – Хм! – Кэти аж открыла рот от удивления. – Нетрудно поверить, что не замечала. Ты такая странная. Тихо! Сейчас сюда придут мужчины.
      Она выпрямилась в своем кресле, скрестив ноги с притворной скромностью, и, раскрыв веер из слоновой кости, стала кокетливо им обмахиваться.
      Натали поправила свою и без того аккуратную прическу и поспешно засунула вышивку в ридикюль. Нехорошо, чтобы джентльмен видел даму за домашней работой, это не совсем благопристойно и напоминает что-то ужасно буржуазное.
      Анжелика Гамильтон прервала игру на пианино, развернулась на стуле, выражая всем своим видом недовольство, что ей не удалось подольше поиграть. Остальные женщины, включая даже замужних, приняли невозмутимые позы. И только Тео, вопреки всеобщему оживлению, никак не отреагировала на приближение мужчин.
      Она смотрела на всех с отрешенностью и немного с завистью. Ведь все они, даже Натали, находились в состоянии приятного возбуждения, в предвкушении флирта сегодня вечером. И лишь для нее все выглядело мрачным. Всего четыре года назад Тео в приподнятом настроении входила в комнату и вся светилась от радости. Но сейчас ей было грустно, не хватало чего-то такого, что обычно ее радовало.
      Она вздохнула, в глубине души желая, чтобы все поскорее разошлись по домам. И тогда она смогла бы поболтать перед сном с Аароном, который снова рассмешит ее своими острыми и едкими шуточками в адрес гостей.
      Впереди мужчин шествовал квартет: два скрипача, арфист и пианист. Музыканты горячо о чем-то дискутировали, но Аарон успокоил их.
      – Сегодня вечером, – объявил он, – у нас будет только кадриль и вальсы, которые мистер Барке исполнит на фортепьяно.
      Все-таки эти французы порядочные идиоты, огорченно подумал Гамильтон. Без сомнения, менуэты и конто более подходили для такого толстяка, как полковник Бэрр. Смешон же он будет, когда начнет выплясывать кадриль. Ну, черт с этими республиканцами. Он пересек комнату и уселся рядом с женой.
      – Меня начинает мутить от этой толпы, – сказал он ей на ухо. – Долго мы еще будем здесь мучиться?
      – Тс, – прошептала Бетси Гамильтон, – потерпи, Сэнди. Пусть молодые люди повеселятся. Скоро объявят вист. Так что веди себя прилично.
      Он пожал плечами, скрестив свои длинные ноги. Конечно, она права. Хорошее воспитание требовало, чтобы человек покорно сносил скуку, оскорбления, даже чьи-то несуразные убеждения, которые вовсе не разделял, а несоблюдение этих правил было непозволительно в понимании принятого гостеприимства. Сам бы он ни за что не пришел сюда, если бы женщины не уговорили его. Все просто без ума от этой малышки Теодосии. Бедная девочка, отец вертит ею, как хочет. Он стал внимательно разглядывать Тео, все больше раздражаясь. Уж слишком балует ее Бэрр подарками, словно она принцесса или его любовница. Все это выглядит чересчур вульгарно и глупо.
      Музыканты, сфальшивив в нескольких тактах, заиграли известное переложение «Девушки с горы Ричмонд». В зале сразу послышались возгласы, сопровождаемые овациями. Песенка была сочинена в Англии и посвящена совсем другой горе Ричмонд, но Аарону понравилось, что название было как раз к месту. Взяв Теодосию под руку, он повел ее, всю раскрасневшуюся, подпевая при этом:
 
Прекрасная девушка на горе Ричмонд жила,
Прелестна, как майское утро, была,
Красотою всех прочих она превзошла,
Лишь роза без шипов с ней сравниться могла.
Так фигурка стройна, так улыбка мила,
Отняла мой покой, и лишился я сна.
Королевство б отдал, ничего б не желал;
Лишь бы только она от себя не гнала.
О, прекрасная девушка на горе Ричмонд жила.
 
      Когда песенка смолкла, Аарон нежно обнял дочь.
      – А моей малышке с горы Ричмонд нравится вечеринка?
      – Конечно, папочка, – улыбнулась Теодосия. – Все так милы, а ты особенно добр ко мне.
      Звуки музыки, нежное прикосновение любящего отца рассеяли ее апатию. А ведь сейчас объявят танцы. Она их просто обожала.
      Тео видела, как Вандерлин, Свартвоут и Элстон направились к ней из разных концов зала с явным намерением пригласить на танец. Она сразу решила, что выберет Вандерлина, вежливо отказав остальным. Этот юноша прекрасно знает все фигуры в танцах, которым он недавно обучился во Франции.
      Все трое молодых людей подошли к ней почти одновременно, а Вандерлин и Свартвоут заговорили в один голос:
      – Мисс Бэрр, не будете ли вы так любезны, – но тут же замолкли, уставившись друг на друга.
      Лишь Элстон молчал, смущенно переминаясь с ноги на ногу, покусывая губы, а его лицо при этом залилось краской. Теперь он явно держался не с таким самоуверенным безразличием, которое обычно было присуще ему. Он так дерзко рассматривал ее, что она смутилась. Должно быть, он прилично выпил, подумала Тео, но почему же он молчит?
      – Вы хотите мне что-то сказать, мистер Элстон?
      Он откашлялся.
      – Да, мне хотелось бы побеседовать с вами. Я вовсе не собирался приглашать вас на танец. Да и вообще не любитель я этих заморских танцев.
      Ей же ужасно хотелось танцевать, и поэтому она протянула руку Вандерлину, который нетерпеливо шагнул ей навстречу.
      Но тут между ними протиснулся Аарон, отгородив спиной остановившегося в замешательстве молодого художника и обращаясь к Элстону.
      – Как я понимаю вашу неприязнь к этим танцам, мистер Элстон! Но, мне кажется, Теодосия с удовольствием развлечет вас. Радость моя, – обратился он к дочери, посмотрев на нее своим сверкающим взглядом, – почему бы тебе не показать мистеру Элстону наши картины? Мне кажется, там есть несколько стоящих работ. Молодой человек не откажется также осмотреть наш сад, который, конечно, не сравнится по красоте с его собственными плантациями, но я думаю, ему там не будет скучно.
      Теодосия чуть не задохнулась от разочарования и умоляюще посмотрела на отца. Неужели он действительно хочет, чтобы она ушла, пропустив танцы, только для того, чтобы развлекать этого скучного и неотесанного плантатора?
      Поймав ее взгляд, Аарон смягчился. Не обращая внимания на остальных, он покачал головой, вымолвив:
      – Пожалуйста, сделай мне одолжение. А потанцуешь позже.
      Девушка послушно кивнула головой. Конечно, она сделает для него все, что он пожелает. Он явно задумал что-то интересное, хотя он редко посвящал ее в свои планы. Теодосия была счастлива даже от одной мысли быть полезной ему. Но если бы она могла знать, какие замыслы были у него в отношении Элстона! Ничего конкретного отец ей раньше не говорил, но внутренний голос подсказывал, что он был бы совсем не против, если бы у плантатора сложилось впечатление, что их положение блестяще. Такую роль Тео приходилось играть и раньше, но какое-то мгновенье ей понадобилось, чтобы перевоплотиться, забыв про недавнее огорчение.
      – Ну что ж, пойдемте, мистер Элстон? – в ее голосе прозвучали нотки внутренней убежденности, унаследованной от отца. Она улыбнулась, глядя на него искоса из-под длинных ресниц.
      Без того покрасневший Элстон стал еще бордовее.
      – С удовольствием, мисс, – промямлил он и поплелся за ней.
      Она повела его наверх в длинную и узкую картинную галерею, которая занимала три комнаты. Аарон очень гордился своей коллекцией. Сразу бросались в глаза несколько набросков и три законченных портрета Вандерлина, учебные работы Стюарта, а также множество полотен известных французских и итальянских мастеров. Среди последних приобретений были две Венеры и репродукция работы Тициана «Любовь небесная и любовь земная». Почему-то именно эта работа, показывающая одетую и обнаженную женщин, особенно нравилась Аарону. «Как реалистична эта картина, – любил он говорить. – Посмотри, какой желанной изображена мирская женщина, в то время как девственница, хоть и благонравна, но мертвецки бледна, ужасно бледна». Тео не раз приходилось слышать подобные комментарии. Для нее картины были прикосновением к истории. Ей нравились богатые сочные краски полотен, и она любила наблюдать, с каким неподдельным интересом люди рассматривали эту коллекцию, хотя ей самой она уже давно наскучила. Поэтому девушка очень удивилась, когда после того, как она зажгла свечи, Элстон вдруг порывисто задышал и поспешно отступил назад.
      Они стояли перед пышной фигурой светловолосой Венеры с единственным одеянием в виде жемчужного ожерелья.
      Тео уже открыла рот, чтобы выпалить свою заученную краткую речь с объяснением – «Папа потратил много сил, чтобы достать эту картину; обратите внимание на то, какие чудесные краски подобраны для изображения тела…» Но даже этого она не смогла сделать, настолько поразил ее собеседник.
      Он медленно поворачивал голову, словно бодливый бык, а глаза его при этом, не удостаивая вниманием портреты и пейзажи, останавливались лишь на обнаженных телах. Кинув на нее подозрительный взгляд, он откашлялся.
      Она заволновалась. Смущение юноши было таким сильным, что невольно передалось и ей. Бронзовый подсвечник задрожал в ее руках. Тео с беспокойством подумала, может быть, в ее внешности что-то не так, или декольте не в порядке; ей трудно было предположить, что Элстон просто совсем не похож на тех молодых людей, с которыми она привыкла общаться.
      Но все оказалось гораздо проще. В Южной Каролине не принято было, чтобы молодые леди вообще рассматривали похотливые изображения, не говоря уже о том, чтобы делать это в присутствии лиц мужского пола. Хотя он был шокирован, но в то же время по-юношески взволнован.
      Ни разу в жизни он не чувствовал сексуального влечения к девушкам своего класса. Мужчина еще не проснулся в нем. Как бы то ни было, женщины, будь они белые или черные, посланы добрым провидением для этих целей. В конце концов, все ведь женятся на девушках из подходящих семей и с соответствующим состоянием, а потом просто плодят детей, но при этом вряд ли бывают увлечены своими женами, хотя и стараются всячески оберегать их чистоту.
      Поведение Теодосии озадачило его.
      – Картины просто великолепны, – промычал он, – пойдем теперь в сады, ваш отец советовал нам посмотреть их.
      Она охотно согласилась, обрадовавшись выходу из затруднительного положения.
      Спускаясь вниз по лестнице, Элстон неловко поддержал ее под руку, почувствовав при этом удовольствие от прикосновения к женскому телу. Он хотел сжать руку девушки посильнее, но та вырвала ее из горячих мужских пальцев.
      Полная луна освещала сады, отчего они казались серебристо-черными. Среди листьев и ухоженной травы газона вспыхивали оранжевые фонарики светлячков. В воздухе стоял запах гелиотропа и самшита.
      Теодосия шла очень быстро, не давая ему времени остановить на чем-либо внимание, и лишь перечисляя наиболее интересные особенности: вот цветочный лабиринт, довольно загадочный, жаль только, растения еще недостаточно подросли; там солнечные часы, привезены из Версальского сада; еще дальше виднеется пруд, из которого доносится кваканье лягушек. Элстон с трудом, неуклюже переваливаясь, поспевал за ее легкими шажками.
      Наконец, когда они вошли в виноградник, он не выдержал.
      – Вы слишком быстро ходите. Я устал. Давайте присядем на эту скамейку.
      Она заколебалась. Сквозь ярко освещенные открытые окна гостиной слышалась музыка: то звонкие переливы скрипки, то веселые переборы пианино. Виднелись головы танцующих, плавно покачивающиеся в ритме вальса. Она даже могла рассмотреть улыбающиеся лица, услышать смех Кэти, который невозможно ни с чем спутать. Как она хотела бы сейчас оказаться там! Элстон, с которым ей и раньше было скучно, сейчас был особенно неприятен. Этот эпизод в картинной галерее, смутивший обоих, повлек за собой перемену в их отношениях. Элстон стремился приблизиться к ней, идя за ней по пятам. Но Теодосии вовсе не хотелось, чтобы ее преследовали. С другой стороны, отец наверняка будет недоволен, если они вернутся скоро, или если она откажет гостю, особенно такому, как Элстон, в какой-нибудь безобидной просьбе. На это Аарон особо обратил ее внимание, вздохнув, она с важностью села на край скамьи. Свет луны пробивался сквозь листья виноградника и, падая на нее, еще больше подчеркивал красоту, устраняя некоторую тяжеловесность ее подбородка и увеличивая глаза до невероятных размеров. Теодосия и днем была очаровательна, но сейчас от нее невозможно было оторвать глаз. Настоящая сирена. Элстон опустился рядом и уставился на нее. Его сердце готово было выскочить из груди, а губы увлажнились. Новые волнующие ощущения завладели им.
      «Он смотрит на меня, как кролик на удава, – подумала она с раздражением, – и, как обычно, проглотил язык».
      – Расскажите мне что-нибудь о вашей жизни в Южной Каролине, мистер Элстон. Наверное, вы частенько выбирались на охоту? Не сомневаюсь, вы отличный охотник и у вас прекрасные лошади.
      Он по-прежнему сидел молча, не шевелясь. Он уставился на нее, словно на экспонат музея мистера Беллера, что на Южной улице.
      Она нервно засмеялась.
      – Ну что же вы молчите, мистер Элстон? «Вроде пил немного, а выглядит странно, и дыхание стало у него каким-то прерывистым и громким», – размышляла Тео. На всякий случай она отодвинулась на край скамьи.
      – Что-то становится прохладно. Я думаю, нам лучше пойти в дом.
      Тео было поднялась, чтобы идти, но он схватил ее и с силой усадил обратно, чем поверг ее в изумление. Но не успела она дать отпор и убежать, как он грубо обхватил ее руками, приблизив к лицу девушки свои влажные губы. Вырвав одну руку, она отвесила ему звонкую оплеуху. Тогда он стиснул ее еще сильнее, прижав к спинке скамьи, пока та в конце концов не треснула.
      Вне себя от гнева, девушка принялась изо всех сил колотить его кулаками по голове.
      Неожиданно он ослабил объятия, вяло опустив руки, и она мгновенно отскочила на другой конец скамейки.
      – Как ты посмел меня оскорбить, ты, деревенщина! – зашипела она, трясясь от гнева и брезгливости. – Я расскажу отцу, как ты злоупотребляешь его гостеприимством. Он тебя научит, как надо себя вести. Хотя я сомневаюсь, что он сочтет это достойным того, чтобы вызвать тебя на дуэль.
      Закрыв лицо руками и вздрагивая плечами, Элстон зарыдал.
      Боже мой! Теперь этот насильник рыдает. Любопытство сменило ее гнев. Только что он напал на нее, пытаясь с силой поцеловать, а сейчас перед ней уже пристыженный зареванный мальчишка.
      Сквозь рыдания послышались обрывки слов.
      – Мисс Бэрр… что я натворил… потерял рассудок… простите меня… ваша неземная красота свела меня с ума.
      Она почувствовала приступ непонятно откуда взявшейся жалости. Вряд ли хоть одна женщина не дрогнет от таких слов, восхваляющих ее красоту.
      – Ради Бога, простите, мисс Бэрр. Вы не представляете, как много для меня значит ваше доброе отношение ко мне.
      Элстон поднял голову, и Тео увидела искреннее раскаяние на его лице. Она вдруг сразу почувствовала себя намного старше его, словно мать.
      – Ладно, мистер Элстон. Я принимаю ваши извинения. Будем считать, что крепкое вино и луна слишком сильно подействовали на вас.
      – Вы просто ангел, – смиренно проговорил он, – я не заслуживаю прощения.
      Он дотронулся до ее руки и неловко поцеловал. Лишь усилием воли ей удалось не отдернуть руку. После того, что произошло, ей было неприятно любое его прикосновение, но, чувствуя себя в какой-то мере виноватой, она решила, что за этими несносными манерами и неуправляемыми эмоциями скрывается беспокойное сердце маленького мальчика, неуверенного в себе.
      Теодосия побежала в свою комнату привести себя в порядок.
      Два поцелуя за один день, но какие разные, думала она. Первый приятный и ласковый, но не запоминающийся. Вряд ли она бы вспомнила о нем сегодня. В то время как второй, такой нежелательный и неожиданный, – горячий, влажный и противный, как погода ранней весной на курорте в Баллстон-Спа. Почему же в романах поцелуи вызывают душевные переживания и наслаждения, которые никогда не надоедают?