– В одну из зим, я помню, у нас нечего было есть, за исключением зайцев и опоссумов, которых я ловил. Мы были такими тощими, что наши кости, казалось, гремели, как трещотка. – У него вырвался сдержанный смех от выражения ужаса на лице Тео. – Есть вещи пострашнее, чем пустые желудки, моя дорогая. Хотя, что ты можешь знать об этом!
      Он замолк, пораженный своими словами. Какая глубокая пропасть была между ними! Она ничего не знала о нужде, никогда не испытывала ни голода, ни жажды, ни острой безысходности. Невозможно представить ее поднимающей мушкет против грабителей или преодолевающей горную метель, как это делала неоднократно его мать.
      – Ну и что случилось потом? Ваши трудности не уменьшились? – выпытывала она.
      – Через некоторое время. Когда мне было десять, мать вышла замуж за Джона Маркса, прекрасного человека. Мне он был довольно симпатичен, и наше положение стало намного лучше, однако бывали случаи… – Он снова умолк, хмурясь, затем добавил: – Я часто сбегал в лес. Я всегда находил там покой.
      Позднее он рассказал ей, как его упрямая мать-шотландка посылала его ежедневно за десять миль пешком учиться у старого проповедника, ставшего отшельником.
      – Мне не нравятся книги, но я ничего не имею против умения писать и хорошо говорить. К тому же я оказался способным и через несколько месяцев выучил все, чему мог научить старик, и больше не ходил к нему. Мать скоро узнала об этом, но не могла ничего сделать ни битьем, ни руганью и оставила меня в покое.
      – Мне кажется, Мерни, никто не может тебя заставить делать что-нибудь, – мягко сказала Тео.
      Он пожал плечами:
      – Может, и нет, я всегда шел своим путем.
      Он рассказал ей об одном близком друге, Билле Кларке, парне, который был на четыре года старше его. На некоторое время они были разлучены. Билли пошел в солдаты, но как только позволил возраст, Мерни последовал за ним. Они участвовали вместе в Висковом бунте в 94-м году. После этого несколько лет Мерни выполнял обязанности полкового казначея. Жизнь была к нему благосклонна. Она позволила ему путешествовать, подвергаться опасностям, постоянно иметь возможность испытать свою смекалку, тренированность.
      Транспортировка золота была нелегкой задачей. Он регулярно совершал поездки на лошадях с полными сумками золотых слитков от Филадельфии в форты Питтсбурга, Уиллинга, Цинциннати и даже недостроенный новый блокгауз в Детройте. Часто у него не было сопровождающих и возникало много стычек с мародерами – как белыми, так и индейцами. Однако его репутация сохранилась незапятнанной. Не только потому, что он доставлял в сохранности правительственное золото, но и потому, что он никогда не ошибался в счете или дележе. Его балансы кассовой книги сходились до копейки.
      Джефферсон знал его с малых лет, так как Монтичелло находился недалеко от дома Льюисов. Когда Мерни произвели в капитаны, Джефферсон завел с ним тесные отношения и два года назад пригласил на должность секретаря президента.
      – Мне не очень по душе, – сказал Мерни с кривой усмешкой, – гнуть спину за столом, успокаивать обидчивых министров, подносить чай дамам. Но мне доставляет огромное удовольствие быть рядом с Джефферсоном в любом качестве. Он великий человек и сам по себе неплохой.
      – Отец так не считает. Он считает его болваном и крайне нерешительным, – сказала она не подумав, повторив слова, слышанные много раз от Аарона.
      Лицо Мерни потемнело.
      – Полковник Бэрр… – начал он грубо, но взял себя в руки. – Мы, возможно, не видим множества веских обстоятельств.
      Льюис полностью разделял подозрительность Джефферсона к этому маленькому человеку, которому ничего не нужно, только бы ввязаться в интригу против президента. И даже сейчас, он поддерживал побежденных федералистов одной рукой и рекламировал позицию республиканцев другой. Этот Бэрр был смутьяном, Джефферсон убедился в этом.
      – Почему ты говоришь о моем отце в таком тоне? – сказала печально Тео. – Ты наслушался сплетен и злых языков его противников. Ты наверняка не поверишь смехотворным обвинениям Александра Гамильтона и его приспешника Читхема. В его оскорбительных статьях нет ни слова правды.
      Льюис молчал. Несомненно, ни один человек не мог быть таким скопищем пороков, каким представил Аарона Читхем в газете «Америкэн Ситизен». Но хотя Льюис и Джефферсон в чем-то и не согласны с Гамильтоном, они полностью поддерживают его оценку характера Бэрра. Обсуждать эту тему с Тео было бесполезно. Это могло бы только причинить боль им обоим.
      – Мерни, – настаивала она, – если бы ты понимал отца, ты восхищался бы им. Он так великолепен, так образован и смел. Он источник добродетели и бескорыстия. Он великий человек. Я знаю, он такой. Пройдут годы, и всякий убедится в этом. – Ее голос дрогнул. – Ты согласен со мной или нет?
      Льюис не мог ей лгать, поэтому он поцеловал мягкие губы, которые просили его, ласково шепча:
      – Он заслужил мою внутреннюю признательность тем, что произвел тебя, моя Тео.
      Они больше не говорили об Аароне и даже прекратили обсуждать будущее. Он попытался рассказать ей об экспедиции на запад, но ей не хотелось слышать об этом.
      – Почему ты должен ехать, Мерни? Кому нужны эти земли за Миссисипи? Мне кажется, риск так бесполезен и так глуп. Если Джефферсону хочется сделать это, пусть поищет кого-нибудь другого для поездки.
      – Экспедиция стала моей мечтой с четырнадцати лет, Тео. И мне кажется, по крайней мере только два человека подходят для такого предприятия: это Вильям Кларк и я.
      – Какая от этого будет польза? – повторила она безнадежно. – Ты сам говоришь, что ни один белый человек не бывал в тех местах; зачем тогда белым людям вообще ходить туда?
      Он вспыхнул, но, взяв себя в руки, ответил примирительно:
      – Мы должны получить право на эти земли для нашей страны. Они станут частью Соединенных Штатов. Мы должны утвердиться от одного океана до другого, могучая нация, объединенная одним языком. Это ничего не значит для тебя?
      – Я знаю только, что ты хочешь уехать. Не говори об этом сейчас, пожалуйста.
      Тео раскрыла ему свои объятия, и он бережно прижал ее к себе, позволив ей втянуть себя в глупую болтовню, которой наслаждаются влюбленные.
      Тем не менее он знал, что их идиллия была частью прекрасного безумия, которое не могло продолжаться. Каждый день, покидая ее, он возвращался к своим планам: заказывал продовольствие, тщательно инструктировал людей в Сент-Луисе. Из этого города окончательно скомплектованная экспедиция стартует на Миссури. И он проводил все вечера за изучением астрономии и географии.
      Однако с каждым днем ему становилось все труднее расставаться с ней. Джефферсон не спрашивал о его опозданиях, но в его усталых глазах читался вопрос, и Мерни сам проклинал свою слабость.
      После обеда четвертого дня Аарон вернулся, и с первым появлением его подтянутой, энергичной фигуры мечтам Теодосии был нанесен удар.
      – Как мило с твоей стороны сократить нашу разлуку, госпожа Присей, – сказал он, тепло обнимая ее. – Я не надеялся, что ты меня здесь встретишь, зная твою привязанность к Нью-Йорку и любовь к комфорту. Боюсь, Вашингтон пока мало что может предложить из этого.
      – Конечно, я еще не привыкла, – коротко сказала она. – Но мы не чувствовали каких-либо неудобств.
      Он обхватил ее рукой за талию.
      – А как поживает самый важный член нашей семьи?
      Она засмеялась и повела его наверх посмотреть дремлющего ребенка, который открыл свои темные глаза, как только увидел деда, издав радостный звук.
      – Я считаю, что он действительно помнит тебя, – воскликнула смеясь Тео.
      – Я всегда говорил, что он необыкновенно смышленый малыш. Смотри… – Он вытащил маленькую серебряную погремушку из кармана, позвякивая ей. – Смотри, что дед купил тебе в Филадельфии!
      Ребенок подался вперед, его пухлые пальчики сжались вокруг игрушки.
      – Деди, – пролепетал он радостно, наградив Аарона ангельской улыбкой.
      – Он понимает тебя, мне кажется, – сказала Тео. – Он зовет себя Деди, но и твою фотографию тоже называет Деди – ту, которую я всегда ношу с собой.
      – Вот как, – сказал польщенный Аарон. – Тогда мы поделимся даже нашими кличками. Мы оба Деди. – Он потрепал кудри ребенка. – Точно такие же рыжие волосы, как и у тебя, Тео, в его возрасте. Маленький Деди очень похож на тебя, только более привлекательный, конечно.
      Брови отца изогнулись вверх, в характерной для него комичной манере, когда он передразнивал. Она рассмеялась над ним, думая, как молодо он выглядит в свои сорок семь лет. Хотя спереди он уже начал лысеть, волосы были еще густые и без седины. Он никогда не худел и не поправлялся ни на фунт. «Да, отец выглядел молодо и бодро, в чем-то моложе, чем Мерни», – думала она с тревогой.
      Но сейчас она не могла думать о Мерни.
      Сидя с отцом за обеденным столом, Тео незаметно перешла к их старому обычаю, смешав напитки так, как он любил, с волнением ожидая похвалы за выбор вин, отзываясь на его нежное добродушное подшучивание горячим весельем.
      Глубоко внутри ее любовь к Мерни мучительно волновала, но сейчас она не смела даже подумать об этом.
      То, что она была с ним этим утром, в его объятиях, казалось невероятным, в то время как Аарон сидел здесь, болтая о Джозефе или рассказывая остроумные истории о леди Селесте.
      – Эта леди завлекает меня, – сказал Аарон, довольно посмеиваясь. – Затем, когда я галантно приближаюсь, она убегает, щеки краснеют, веки дрожат от волнения, будто ей пятнадцать лет. Она приказывает мне уйти, затем призывает вернуться такими туманными маленькими записками, которые я не могу понять. Каково твое мнение об этом, моя любимая?
      Тео отпила вино и притворилась, что раздумывает.
      – Вот, пожалуйста, мое мнение. Она собиралась с самого начала сказать это ужасное слово «да», но поскольку она не смогла его сказать сразу же, она вынуждена была сказать тебе, что это ты отговорил ее от замужества, что означает: «Пожалуйста, сэр, уговорите меня обратно». Но ты принял ее безоговорочный отказ и ушел. Она зовет тебя обратно. Что еще она может сделать?
      Аарон засмеялся:
      – Несомненно, ты права, моя дорогая. Возможно также, что она чувствует, что ее приданое в пять тысяч фунтов привлекает меня больше, чем ее прелести. Я должен найти более подходящий способ раздобыть немного денег.
      Тео нахмурилась:
      – Неужели так плохи дела? Ты действительно серьезно рассматриваешь женитьбу? Я думала, все это шутка.
      – Это совсем не шутка, я снова сильно прижат. Если исключить богатую жену, то, боюсь, мне придется продать Ричмонд-Хилл.
      – Продать Ричмонд-Хилл! – закричала она, ошеломленная. – О, нет! Наверняка дела не могут быть до такой степени плохи. Это как часть нас самих. Я не могу представить себе, что у тебя его не будет, что мы не сможем туда ездить. Это дом. Ни одно место на земле никогда не будет для меня таким.
      – Я знаю, моя дорогая. Эта мысль также приносит мне боль. Но мы должны смотреть в лицо жестокому, неприятному факту. Я очень стеснен в финансах.
      Она никогда не подвергала сомнению это хорошо знакомое затруднительное положение. Всю ее жизнь времена процветания сменялись периодами экономии и ожидания, но они никогда прежде не угрожали ей лично или Ричмонд-Хиллу.
      – Но ты наверняка сможешь найти какой-нибудь другой выход, – сказала она жалобно, затем просияла. – Есть же Джозеф. Он поможет, я уверена.
      Аарон скривил рот. Тео не имела представления, как много Джозеф помогал раньше. Но в последнее время с молодым плантатором стало чрезвычайно трудно общаться: он выказывал прискорбную тенденцию держаться за свои деньги. Короче, он уже обращался к Джозефу.
      Аарон отодвинулся от стола и изящно вытер рот платком из льняного батиста.
      – Давай поговорим на более приятную тему. Я выйду из положения. Я всегда выходил. Чем ты занималась все эти дни, пока ждала меня?
      Неужели она действительно думала, что может рассказать ему о Мерни? «Папа, я снова встретила Льюиса. Я люблю его. Что мне делать?»
      Она немного отвернулась, прикрывая щеку красивым веером.
      – Я никого не видала, и никуда не ходила. Здесь было очень спокойно.
      Аарон пожал плечами:
      – Да, действительно спокойно. Однако я в немилости у здешнего общества. Наш дорогой президент неодобрительно относится ко мне, кабинет и жены сенаторов следуют его примеру. Только миссис Мэдисон по-прежнему добра.
      – Миссис Мэдисон всегда добра, – сказала Тео. – Папа, почему ты непопулярен здесь? Я не могу этого понять.
      – Я тоже, моя дорогая, не считая того, что, подстрекаемые великолепным Гамильтоном, которому в настоящее время нечем занять себя, они делают мне честь, считая меня самым опасным человеком. Этаким Люцифером коррупции.
      – Как люди могут верить этому? Нет ни одного политика, о котором не печатали бы унизительные статьи. Это что, обычная практика, да?
      Аарон спокойно улыбнулся ей:
      – Всегда найдутся люди, которые верят тому, что напечатано, и, кроме того, они нападают не на мою общественную жизнь. Меня упрекают в половой распущенности. Говорят, что я общаюсь с неграми, потому что я действительно разрешил Пегги и Алексису устроить вечер в Ричмонд-Хилле для их родственников. Говорят, у меня есть тайная коллекция неприличных картин, с помощью которых я развращаю молодых людей, которые приходят ко мне. Это, моя дорогая, как ты понимаешь, наша бедная картинная галерея. Говорят, что бордели Нью-Йорка заполнены жертвами, которых я совратил, не говоря о том, что я оскорбляю добродетель светских дам. – Он презрительно высморкался. – Боюсь, что они чрезвычайно льстят моим половым возможностям.
      – Но это чудовищно! – закричала она. – Отрицай все это! Пиши опровержения.
      Он покачал головой.
      – Нет, я ненавижу извинения и объяснения. Они не дают ничего хорошего. Даже наоборот, укрепляют ложь еще больше. Может быть, придет время, когда я выступлю, будь в этом уверена, но пока я не собираюсь нырять в море дерьма, – категорично закончил он и добавил с горьким юмором: – По крайней мере, никто не оскорбится на мою манеру исполнять свои обязанности. Я приводящий в смущение вице-президент.
      Тео улыбнулась отцу, но сердце ее заболело. Он был такой храбрый и был лишен жалости к себе. Он был рожден управлять людьми – король, а не дублер.
      Она подошла к нему и поцеловала.
      – Это не всегда будет так, папа. Я думаю, я знаю, твоя звезда обязательно поднимется. Когда-нибудь ты будешь величайшим, самым великим в мире.
      Аарон улыбнулся.
      – Ты верный маленький сторонник, моя дорогая. Может, ты и права. – Он помолчал немного и продолжил с неожиданной силой:
      – Ты единственная, на кого я могу положиться, у кого от меня нет секретов. Что я буду делать без тебя? – Он взял ее руку в свою и слегка поцеловал маленькие белые пальцы. Некоторое время они помолчали, она прижалась к его креслу с высокой спинкой, два лица, которые так похожи друг на друга, наполненные одинаковым выражением родственной нежности.
      Затем Аарон отодвинулся и отпустил ее руку.
      – Я еще не сказал тебе о наслаждении, которое ожидает тебя завтра после обеда, – сказал он легко. – Я приглашен на обед у Джефферсона. Ты, конечно, поедешь со мной.
      Тео опустилась в кресло, ее сердце застучало. Она увидит там Мерни! Легкомысленный порыв радости затих. Но как же они встретятся? Как же вести себя во время официального обеда, не показывая своих чувств? Как скрыть эти чувства от всевидящих глаз Аарона?
      – Не поздновато ли в этом сезоне для официального обеда? – произнесла она запинаясь. – В городе, должно быть, осталось немного народа.
      – Галлатины и Мэдисоны еще здесь, в любом случае, и иностранные министры. Мы все в необыкновенной суматохе по поводу переговоров мистера Джефферсона с Бонапартом. Ты, наверное, не слышала? – Он продолжал, прежде чем она ответила. – Джефферсон обменял около пятнадцати миллионов наших с трудом заработанных долларов на пространство страны, такой далекой и огромной, что никто ее еще не видел. Не сомневаюсь, что Бонапарт был безумно рад избавиться от этой обузы и теперь посмеивается в рукав, вспоминая бедных доверчивых дураков. Кроме того, испанцы взбешены. Это начало неприятностей. Как мог Джефферсон принять такое решение, несмотря на все советы?
      – А разве это не прибавит престижа нашей нации? Мы будем больше, чем целая Европа.
      – Тьфу, – сказал Аарон нетерпеливо. – У нас и так уже достаточно земли. Подумай, что медведи, волки и дикари на этой территории могут принести пользу нам? Если действительно эта неизведанная страна поддерживает какую-нибудь жизнь вообще. Поскольку ни один белый никогда не проходил ее насквозь. Нет, эта покупка была вопиющей глупостью.
      «Однако один белый человек собирается исследовать эти новые земли», – подумала Тео. В первый раз она почувствовала прилив гордости за стремления Мерни, который быстро сменился ужасным страхом. Ее отец тоже считал покупку глупостью, и это подкрепило ее собственное суждение. Экспедиция была обречена на провал. Что ждет Мерни? «Как я могу остановить его? – думала она в отчаянии. – Я буду умолять и приведу аргументы, использую все влияние нашей любви». Но она хорошо знала, как беспомощна она была.
      Аарон, рассеянно уставившись на пол, продолжал говорить больше самому себе:
      – Пройдет много времени, и это огромное пространство земли разделится на свои логические части. Еще нет, и в будущем не будет правительства, которое сможет справиться с таким географическим различием. Территории за пределами Аллеганских гор отпадут. Эти горы образуют барьер более значительный, чем условные границы в Европе.
      – Ты так думаешь? – спросила Тео вежливо. У нее был единственный интерес за пределами Аллеганских гор, и он не имел ничего общего с политикой.
      – Да, я так думаю, – ответил Аарон задумчиво. Его собственное пророчество приоткрыло вдруг ему возможные перспективы. Недовольство востока, негодование испанцев – не могут ли они быть использованы с выгодой честолюбивым и дальновидным лидером? Но как? На это в данный момент не было ответа. Идея в конце концов была только глупой фантазией.
      Его курс на ближайшее будущее был достаточно ясен. Он будет оставаться вице-президентом и будет баллотироваться на должность губернатора штата Нью-Йорк. В случае его победы – а он чувствовал, что это будет так, – он найдет эту ключевую позицию, значительно лучший политический плацдарм, чем любой, который он до сих пор пробовал.
      Он стряхнул несколько крошек табака с шелковых черных бриджей и поднялся с быстрой гибкостью.
      – Я собираюсь лечь, моя дорогая; эта дорога из Филадельфии может замучить кого угодно. Ты тоже иди и ложись. Я желаю, чтобы ты была свежа и сияла на завтрашнем обеде у президента. – Он галантно попрощался с ней, но вернулся, будто мысль пришла ему в голову. – Кстати, ты помнишь переросшего капитана, с которым ты кокетничала в садах Воксхолла.
      Она резко задержала дыхание, взглянула на него и опустила глаза.
      Аарон оценил ее смущение с весельем.
      – Я понимаю, что это жестоко насмехаться над степенной миссис Элстон, вспоминая неблаговидные поступки ее юношеских дней. Но ты его снова встретишь завтра. Он секретарь президента.
      Она облизала губы и с трудом улыбнулась:
      – О, правда? На этот раз я попытаюсь соблюдать все внешние приличия.
      Аарон засмеялся.
      – Я надеюсь на это. Приятных сновидений, дорогая. – Он зевнул и пошел в свою комнату, больше не думая об этом.
      Если бы он когда-нибудь позволял себе размышлять о прошлом, то понял бы, как был обманут в сентябрьскую ночь в Нью-Йорке. Но он никогда не оглядывался назад и не тащил за собой волочащиеся концы использованных эмоций. Возможно, в этом был секрет его молодости.

XVI