Глава двадцатая

Была пятница двадцать четвертого мая, когда Миранда сделала одно важное открытие.

Утром она проснулась с давно забытым ощущением радости и свободы, которые она объяснила чудесной весенней погодой, не желая признавать, что истинной причиной было отсутствие Николаса в Драгонвике.

Последнюю неделю к Николасу вернулось мрачное беспокойное настроение и два дня назад он неожиданно объявил, что собирается совершить короткую деловую поездку в Нью-Йорк и не пригласил ее поехать вместе с ним. Она так привыкла к его постоянному присутствию, что первые несколько часов после его отъезда не могла найти себе места, чувствуя себя потерянной и одинокой. Но вскоре это ощущение сменилось приятной легкостью и праздничным настроением. Ей понравилось одной занимать огромную кровать, есть, гулять, читать тогда, когда ей этого хотелось, или часами нежиться в большой серебряной ванне.

В это утро двадцать четвертого мая она проснулась, полная энергии и жажды жизни. Когда вошла Пегги с утренним чаем, то хозяйка, сидящая в постели, показалась ей очень юной и веселой.

— Доброе утро, Пегги! — радостно поприветствовала она горничную. — Что за чудесный день? Посмотри только, почки распускаются, солнце сияет!

— Действительно, мэм, и сами вы выглядите словно майский день.

Маленькая горничная помогла Миранде одеть розовое домашнее платье, радуясь при этом, что Слава Богу, пока все идет хорошо. Хозяин бросил свои дурные наклонности и по большей части держится столь же обходительно и достойно, как сквайер О'Брайен у нас в Ирландии. А сейчас, когда он уехал, дома дышится еще лучше.

— А как твой Ханс, Пегги? — спросила Миранда, озорно улыбаясь и желая всем в мире счастья. — Ты бы хотела быть свободной сегодня вечером, чтобы встретиться с ним?

Пегги хихикнула и подняла голову.

— Да я его и так вижу постоянно. Этот увалень все время теперь вертится на кухне и в людской. Он хочет сделаться у нас лакеем.

— Лакеем? — удивленно переспросила Миранда. — Но я думала он кузнец.

— И очень хороший, мэм. Пегги заколебалась.

— Это все из-за меня. Он хочет пойти сюда служить. Он ведь знает, что я не оставлю вас, вот он и решил… может…

— Ну конечно, — воскликнула Миранда и поставила чашку. — До чего же я глупая эгоистка. Ты действительно любишь его, Пегги? Ты уверена, что он сделает тебя счастливой?

Девушка кивнула. Ее яркие ирландские глаза смягчились.

— Ради меня он даже хочет переменить веру, мэм. И он такой добрый. Он никогда… никогда не говорил ни слова… о моей ноге.

Она повернулась и отряхнула оборки утреннего платья Миранды.

— В июне ты выйдешь за него замуж, дорогая, — быстро сказала Миранда. — Свадьба должна быть красивой. Если будет нужно мы пригласим священника из Гудзона или из Нью-Йорка. А свадебное платье… белое, конечно. Из белого индийского муслина. Где-то наверху у меня есть большой отрез.

— О миссис, дорогая! — смеясь, воскликнула Пегги. — Белое носят только благородные дамы. Оно не к лицу простой девушке, вроде меня.

— Еще как к лицу! Это самый подходящий цвет для невесты.

Она замолчала, представив девушку в зеленом шелковом платье, стук дождя в окна их маленького дома. Прошло четыре года. Четыре столетия.

Она спрыгнула с кровати, сунув узкие ступни в домашние туфли на лебяжьем пуху, которые подала ей Пегги.

— Надо скорее одеваться. Мы пойдем наверх искать муслин. Я даже знаю, как это платье следует сшить. Тугой корсаж, широкая юбка, но без кринолина. На шее кружево. В ящике с кружевами есть хорошенький воротничок.

Пегги восторженно замигала. Нельзя сделать павлина из маленькой курочки с хромой ногой, подумала она, однако ничего не сказала. Было так приятно видеть хозяйку столь радостной и оживленной, когда всякая тревога исчезла с ее лица.

После завтрака они вместе отправились на чердак. Этот верхний этаж, тянувшийся надо всем домом, и особенно его южное крыло Пегги знала как свои пять пальцев, потому что там жили слуги, и одна из комнатушек принадлежала ей самой.

Вместе они прошли через обитую зеленой байкой дверь в редко посещаемое помещение, служившее кладовой и состоящее из лабиринта необставленных клетушек и стропил крыши.

Они без труда обнаружили ящик с кружевами, но отрез индийского муслина найти не могли. Миранда купила его в первую осень своего брака, намереваясь потом сшить из него распашонки для младенца. Должно быть, отрез хранился с другими напоминаниями об этом коротком и трагичном периоде. Тогда обо всем позаботилась миссис Макнаб, а у Миранды не хватило мужества выяснить, что она сделала с вещами.

И теперь она обнаружила, что среди всех этих ящиков, сундуков и саквояжей не было ни малейшего напоминания о крошечном существе, чей приход в этот мир был осенен такой надеждой. Они не смогли найти даже колыбель.

Должно быть, так распорядился Николас, с уверенностью решила Миранда. Его боль была столь велика, что он изгнал из своего дома все напоминания о ребенке точно так же, как и из собственного сознания.

Ее глаза наполнились слезами. Как же я могла усомниться в нем, думала она, лишь потому, что он мужчина и поэтому прячет свою нежность? Охваченная неожиданной теплотой и жалостью к мужу, она села в сломанное кресло в углу чердака.

Как раз в этот момент ее глаза заметили старый матрас. Пегги была занята в одной из клетушек кладовой, распаковывая чемодан, который они нашли, а Миранда сидела среди нагромождения всевозможной мебели.

Солнечный луч проник через паутину на восточном слуховом окне и направил свой свет, в котором плавали пылинки, прямо на огромный свернутый матрас, торчком стоявший у выкрашенного шкафа. В последнем ей почудилось что-то знакомое. Миранда уже когда-то видела эти розы и гирлянды. Она с любопытством наклонилась вперед и с неожиданной неприязнью поняла, что это тот самый шкаф, что когда-то стоял в комнате Джоанны. Вся мебель, которую она обнаружила в этом углу, принадлежала бывшей жене хозяина поместья. Здесь стоял выщербленный стол, с чем-то липким, намертво пристывшим к его фанерной поверхности. А матрас был снят с кровати Ван Ринов.

Она резко встала, собираясь уйти, когда ее остановило нечто странное в этом матрасе. За долгие годы мыши и пыль добились того, что в нескольких местах ткань порвалась и оттуда проглядывал какой-то плоский темный предмет. Миранда осторожно вытащила его из матраса и туг поняла, что это переплетенная в кожу тетрадь. Открыв ее, она обнаружила несколько страниц, исписанных чернилами, настолько выцветшими, что уже было трудно разобрать слова. Из чистого любопытства она перелистала страницы, и на последней увидела запись, заинтересовавшую ее.

Дальше было пустое пространство, а затем последняя запись:

В тетради было еще много страниц, но они оказались чистыми.

Дневник выскользнул из пальцев Миранды и упал на пол. Она стояла неподвижно и растерянно глядя на него сверху вниз. Через несколько мгновений она подняла тетрадь и положила в карман своего хлопчатобумажного фартука, защищавшего платье от пыли. Затем повернулась и вышла из кладовой, не обратив внимания на удивленное восклицание Пегги.

Она вытащила дневник из кармана и, открыв его, вновь быстро пробежалась по последней странице. Смотри, сказала она себе, здесь ничего нет. Никакого смысла. Лишь то, что Джоанна тоже не всегда его понимала. Но он был добр к ней. Она сама это пишет.

Одна запись привлекла ее особое внимание. «Он сказал, что девушка уедет через несколько дней». Откуда Николас мог знать, что она скоро уедет из Драгонвика? Таких планов не обсуждалось. Это из-за смерти Джоанны…

— Нет, — громко произнесла она. — Надо успокоиться. Я должна рассуждать здраво.

Не более получаса назад в кладовке она решила избегать искажений и преувеличения.

Должно быть, по каким-то личным причинам Николас решил, что его кузина должна уехать из Драгонвика, может быть просто для того, чтобы доставить удовольствие Джоанне. К тому же она, Миранда, сама об этом просила. И мысль, которая вначале казалась непереносимой, показалась ей теперь даже приятной.

Она вновь раскрыла тетрадь и прочла ее от корки до корки. Впрочем, записей было немного и все они были довольно бессвязны, однако же почерк был аккуратным и красивым и совсем не подходил Джоанне. Читая, Миранда почувствовала, что в горле у нее стало сухо, потому что в дневнике она нашла свидетельство немого и отчаянного горя.

А вот другая запись.

Миранда подняла голову. Она помнила собственную радость от этого предложения Николаса. Неужели Джоанна была права и она действительно «прихорашивалась», наслаждаясь своим триумфом? Она так презирала ее кривые буковки и наслаждалась изысканностью собственной вышивки, что не считала даже нужным это скрывать. С какой безжалостной жестокостью она писала домой о каждом своем успехе в той скрытой борьбе, что велась между ними!

Она вновь вернулась к последней странице. «И почему он сегодня принес мне цветы, ведь он никогда этого не делал?» В этих словах не было ничего особенного, как и во всех других, но когда она читала эти строки, ей казалось, будто ее сердце погружается в холодную черную бездну.

Был лишь один человек, способный поддержать ее в этот момент и помочь ей выяснить правду. Лишь один человек был знаком со всеми обстоятельствами внезапной смерти Джоанны Ван Рин.

Внезапно Миранду охватило лихорадочное желание действовать. Она побежала в конюшню и приказала ошеломленному кучеру немедленно отвезти ее в Гудзон. Она бегом отправила грума в дом за своей накидкой и сердито подгоняла конюхов до тех пор, пока лошадь не была запряжена в открытую коляску.

До города она доехала менее чем за два часа, и Миранда все это время отрешенно смотрела на дорогу перед собой, а ее рука под накидкой крепко сжимала дневник Джоанны.

Доктор Тернер дома, но он обедает, недовольно заявила старая негритянка, с неодобрением взирая на небрежность туалета незнакомой посетительницы. Мало к доктору заявлялось всякой белой рвани, так еще и эта — глаза дикие, взгляд блуждает словно у ненормальной.

— Позови его, пожалуйста, — попросила Миранда. — Я должна его немедленно видеть. Скажи ему, что это миссис Ван Рин.

Это было совсем другое дело. Старуха словно извиняясь кивнула седой головой, указывая на стул.

Джефф вышел из маленькой столовой, что-то жуя, с салфеткой в руке.

— Моя дорогая девочка. Я рад вас видеть, и надеюсь, ничего страшного не произошло.

— Не знаю. Я должна поговорить с вами наедине. Понимающе кивнув, он провел ее в операционную, после чего закрыл за собой дверь.

Она бросила свою накидку на стул, открыла дневник на последней странице и передала Джеффу.

— Николас в Нью-Йорке, а это я нашла сегодня на чердаке. Он был спрятан в старом матрасе, том самом, который принадлежал Джоанне. Это ее дневник. Я хочу знать, что вы об этом думаете.

Джефф вгляделся в ее взволнованное лицо и опустил глаза на дневник, который она держала в руках. От охватившего его нехорошего предчувствия по его спине пробежал озноб.

Он прочел последнюю страницу и тихо опустился на стул у письменного стола в углу.

— Бог мой, — очень медленно проговорил он наконец. — Олеандр!

Он вновь перечитал запись.

— Что вы хотите этим сказать? — резко спросила Миранда.

Джефф встал и подошел к новому книжному шкафу. Теперь в нем стояло более сотни книг, которых пять лет назад у него не было. Он обратился к разделу растительности в «Токсикологии» Лапта.

Повернувшись спиной к Миранде, он подошел с книгой к окну.

«Олеандр. Семейство кутровых. Глюкозид, действием сходный с наперстянкой, но сильно токсичный. Известно, что три или четыре листа олеандра убивают корову. Цветы и кора ядовиты в равной степени».

А в конце параграфа были помещены симптомы отравления. На его лбу выступил пот, когда он увидел четкую клиническую картину болезни Джоанны, неопровержимо доказывающую правоту его предположения.

«Рвота и колики, головокружение. Замедленное и неритмичное сердцебиение. Расширение зрачков. Остановка дыхания. Смерть. Моча при этом обычно нормального цвета и вида. Возможно затруднение в диагнозе, ошибочно принимаемом за острый гастрит».

Джефф захлопнул «Токсикологию» и поставил ее на место.

— Что это, Джефф? — прошептала Миранда. — Что вы прочитали?

С того момента, как она передала ему дневник, она даже не пошевелилась.

Он вновь уселся за письменный стол, инстинктивно стараясь найти успокоение за собственным столом, за которым он решил множество проблем. Но ничего подобного с ним никогда не случалось.

Миранда наклонилась вперед, положив руки на стол. Ее глаза, ставшие темными как брошь из оникса на груди, не мигая смотрели на Джеффа.

— Скажите, что вы обо всем этом думаете, Джефф.

Ему не хотелось отвечать ей. Его первоначальным желанием было быстро успокоить ее и отослать домой, пока он сам не сориентируется в происходящем и не решит, что делать. Он изменил решение, когда поднял голову и увидел ее глаза.

— Я думаю, — медленно заговорил он, стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, — что каким-то образом с помощью олеандра, который он принес ей в комнату, Николас отравил Джоанну.

Она приглушенно вскрикнула. Джефф бросился к ней. Миранда затрясла головой, отталкивая от себя его руку. Она отошла от него и села на маленький виндзорский стул, предназначенный для пациентов.

Джефф вытащил из шкафа пузырек с нашатырным спиртом и добавил несколько капель в стакан с водой.

— Выпейте, — приказал он. — Я должен был сказать вам, Миранда. Если бы я мог скрыть от вас эти… эти ужасные вещи, я бы сделал это. У меня нет доказательств. Но я уверен. И ради собственной безопасности вы должны поверить мне.

Он начал мерить шагами ковровую дорожку.

Ради ее собственной безопасности — это была основная причина, которую он выдвинул в связи с фактом убийства. Если Николас один раз перешагнул грань, отделяющую обычного человека от преступника, не было ничего, что могло бы помешать ему повторить это вновь.

Джефф обернулся и, опустившись перед ней на колени, взял ее похолодевшую руку.

— Миранда, вы не должны возвращаться к Николасу. Я знаю, что для вас это страшное потрясение, и что все это кажется вам невозможным. Я бы и сам в это не поверил, если бы у меня не было подозрений еще тогда, в момент… в момент ее смерти. Я был глупцом, преступным глупцом, что не провел более тщательных исследований. Но у меня не было ничего, кроме предчувствия, и я не смог найти никаких следов яда, но в то же время я не знал и половины из того, что знаю теперь.

Он вновь заговорил обычным спокойным голосом, стараясь воспроизвести обстоятельства преступления.

— Должно быть, он спланировал все задолго до убийства. Полагаю, он дождался, когда Джоанна чем-нибудь заболеет, чтобы ему можно было пригласить врача. Очень остроумно.

Джефф остановился, чтобы справиться с волной горького стыда. Николас очень ловко использовал его. Каким изощренным негодяем надо было быть, чтобы выбрать молодого, еще не совсем опытного врача, человека, известного в качестве твоего политического соперника, так что в округе не могло возникнуть даже тени подозрения!

— Это очень похоже на него, — презрительно продолжал он, — использовать цветы в качестве орудия убийства. Это соответствовало утонченности его натуры. Конечно, это случилось, когда он был с ней наедине тем вечером. А торт, как я и полагал, содержал яд. Но вот как он это сделал?

Джефф размышлял целую минуту.

— Должно быть, с помощью серебряной мельницы для орехов. Он размельчил листья.

Он вспомнил странное в тот момент замечание Николаса: «Чревоугодие погубило ее». Это бесспорно отвечало его извращенному чувству юмора, когда он издевательски заявил, что нездоровая страсть Джоанны к еде привела ее к смерти. Теперь Джефф явственно вспомнил маленькие зеленые частички в куске торта, который он изучал. Он тогда решил, что это дягиль или цитрон. Шерри, которым был пропитан торт, должен был заглушить все посторонние запахи.

— Она не слишком хорошо соображала из-за простуды, — вслух сказал он. — И могла не обратить внимания, что он делает с мельницей.

Миранда наконец пошевелилась.

— Какая разница, как это было сделано? — произнесла она ровным бесцветным голосом.

— Я лишь к тому, что вы должны поверить правде… знать, — мягко ответил он.

Она подняла голову, и ее губы сложились в неясную пугающую улыбку.

— Думаю, я всегда это знала, — трагическим тоном произнесла она.

Джефф даже невольно охнул. Миранда покачала головой.

— Нет, не так, как вы думаете. Не осознанно. Но в глубине, в темной части моей души, куда я не осмеливалась заглядывать, я это подозревала.

— Чушь! — отрезал Джефф, не сдержав грубости из-за чувства облегчения. — Это все нервы, Миранда. Постараемся рассуждать здраво и подумаем, что мы можем сделать. Нам следует получше напрячь мозги.

Она не слушала, опустив глаза и замерев смотрела на золотое кольцо на руке.

— Четыре года я была замужем за убийцей, — произнесла она слабым безжизненным голосом. — Наслаждалась плодами этого убийства.

— Не казните себя. Вы не знали об этом, — резко ответил Джефф.

— Если бы не я, этого бы не случилось, — продолжала она, не слушая его. — Я разбудила в нем зло. Зелия знала это еще раньше, но я не прислушалась к ней.

— Зелия? — сердито переспросил Джефф. — Вы имеете в виду эту полукровку, старую служанку Ван Ринов? Она была сумасшедшей, ее разум давно угас, и что бы там она не болтала, это не могло иметь к вам никакого отношения.

Он положил руку ей на плечо.

— Послушайте, моя дорогая девочка. Вы должны быть сильной и смелой. К смерти Джоанны вы не имеете никакого отношения. В худшем случае вы служили причиной того, но сами вы невиновны, и вам следует избавиться от этого болезненного ощущения вины. Мы не можем изменить прошлое, но насчет будущего никаких сомнений быть не может. Убийство должно быть раскрыто.

Миранда облизнула сухие губы.

— Вы не сможете ничего поделать, Джефф. Вы же сами сказали, что у вас нет доказательств. Никто не поверит вам.

Джефф нахмурился и снял руки с ее плеч. На мгновение он дрогнул перед перспективой обвинить Николаса Ван Рина в умышленном убийстве. Кто, действительно, поверит на слово простому врачу, обвиняющему могущественного патруна? Джеффу придется поставить на карту свою репутацию, признаться, что его обвели вокруг пальца. Потом начнется борьба за получение разрешения на эксгумацию трупа, но и тут он просто не знает, сохранятся ли в нем через пять лет после преступления следы столь специфического яда. Конечно, это он может выяснить. Он с облегчением вспомнил о докторе Френсисе. Старик поможет ему. Но предположим, не осталось никаких следов. Тогда у него не будет никаких доказательств. Ничего, кроме нескольких бессвязных записей в дневнике, а Джефф достаточно хорошо знал законы, чтобы не понимать, что сделают с ним адвокаты Николаса. Неожиданно он вспомнил преданную экономку Джоанны. Оглядываясь назад, он почувствовал неожиданную уверенность, что эта женщина тоже что-то подозревала. Она видела, как Николас давал жене кусок торта. Может быть, она согласится дать показания.

Без сомнения, она сейчас в Олбани вместе с Кэтрин.

Джефф сморщился, когда представил себе, как это следствие может сказаться на Кэтрин и на Миранде. Он не рассматривал дело под этим углом. Он вдруг понял, как трудно будет помешать втянуть в это дело Миранду. Скорее всего ее сочтут если не соучастницей, то уж наверняка сообщницей.

Миранда тихо наблюдала за ним. Она заметила на его лице следы сомнения, хотя могла уяснить его причину лишь отчасти.

— Да, — подтвердила она. — Никто не посмеет обвинить Николаса. Он самый сильный.

— Полагаю, он такой же смертный, как и мы все! — с неожиданной яростью выкрикнул Джефф. — И я позабочусь, чтобы он не избежал наказания за трусливое и мерзкое убийство. Я боюсь только за вас, Миранда. Вы не должны возвращаться к Николасу.

— Я тоже заслужила наказание, — ответила она. — Я его жена.

— Но не считаете же вы, что тоже заслужили, чтобы вас убили? — воскликнул Джефф, выходя из себя. Он увидел, как она испуганно задышала, а ее дыхание стало прерывистым. — Вы маленькая глупышка, — горько заметил он. — Неужели в своей слепой страсти к этому человеку вы не понимаете, что вы тоже в опасности? Вы тоже в один прекрасный момент можете стать нежеланной женой Синей Бороды. Вы не всегда будете молодой и красивой. И вы не более, чем Джоанна, смогли удовлетворить его безумное желание иметь сына. Предположим, что он найдет себе другую женщину, как нашел когда-то вас. Или даже без другой женщины, предположим, он решит потешить свое «я», свою страсть к неограниченной власти. Неужели вы считаете, Миранда, что будете в безопасности?