Брызги обдали мне ноги и правую полу халата. Я неслась вверх по крутой лесенке, а этот чешуйчатый монстр вырывался из стены, почти догоняя меня. Умирать буду — не забуду мерзкий хруст, с каким безмозглый кусок проволоки освобождался от цемента. В щеку мне несколько раз больно угодила крошка. Потом наверху я чуть не свалилась в обморок, разглядев свое лицо; вся правая половина была залита кровью. Нет, это что-то с чем-то, словно шрапнелью расстреливали; хотя так оно и было, настоящая шрапнель.
      Потом я поняла. Провода не убили меня только потому, что не рассчитали с Люликом. То есть им не хватило длины внутри подвала, чтобы набросить еще и на меня кольцо. Я захлопнула дверь и с такой силой дернула задвижку, что оторвала деревянный набалдашник с ручки.
      Ой, ну и дура же... Не прошло и секунды, как стало ясно, что моим преследователям не нужна дверь. Мало того, у них объявились союзники.
      С потолка кухни, позвякивая пластмассовыми «стаканами», спускалась люстра. Спавший в углу телевизор поехал с тумбочки, грохнулся на пол, вырвал из стены штепсель и хлестнул меня шнуром по ногам, как дрессировщик в цирке хлещет лошадей. Мне показалось, будто по щиколоткам полоснули ножом.
      Люстра раскачивалась, маленький «Дэу» валялся на циновке, у него даже экран не разбился, и в темном экране я увидела отражение своей всклокоченной головы. До меня не сразу дошло, что на улице начало светать, только на обычное утро это никак не походило. А еще я установила, что все дело даже не в самих проводах, а в любых предметах, которые связаны между собой. Ой, ну не могу я лучше сказать, вот Дед — он сразу понял.
      Просто электрика тянется в поселок издалека, и сумасшествие передалось по ней. По электрике и по воде. Телевизор кидался в меня шнуром, потому что был привязан к центру этого сумасшествия за другой шнур — за кабельную антенну. Любой провод опасен пока его не отрежешь.
      Я упала на четвереньки, подвывая, как попавший в капкан заяц, и поползла к выходу в столовую. От моих ладоней на кафеле оставались кровавые следы, а позади тянулся багровый шлейф, как будто проволокли кусок мяса. К счастью, в моем обалдевшем спинном мозге сработал нужный винтик; тело упорно стремилось прочь из дома. Я видела только широкое окно столовой, из которого лился немыслимо сиреневый свет. Позади с треском разлетелось зеркало, осколками засыпало мне всю спину. Это сквозь кладку прорвался силовой кабель. Он вытолкнул зеркало, затем обрушил вниз полки с декоративными тарелками и коллекцией гжели и добрался до желтой трубы. Он пер, выгибаясь из стены, как разъяренный питон, а из-под дверцы, ведущей в подвал, раскрошив кафель, лезли его тонкие соратники.
      В желтой трубе был газ. Труба закачалась и начала гнуться. Наверху, под самым потолком, оборвался кронштейн, один за другим отрывались квадраты декоративной плитки. Вслед за трубой снялась с насиженного места газовая плита, крышка духовки откинулась, оттуда поехали сковородки.
      Я уже была на полпути к окну, когда перед самым носом со звоном рухнул итальянский сервант, выплеснув миллионы осколков стекла и хрусталя. Сервант на меня не планировал нападать; я уже говорила, что разгадала их тактику. Сервант тут был ни при чем, как и телевизор. Нападали те штуковины, что были связаны в сеть. Я зажмурилась, когда хрустальные брызги полетели в глаза, затем вскочила и побежала прямо по задней стенке серванта.
      Я ни черта не соображала, но не зря мамочка в детстве мне про ангела-хранителя рассказывала, Я бежала прямо в окно, как танк или как древний таран, выставила впереди себя руки и прыгнула. Ой, это было что-то, такой прыжок надо для истории снимать! В последний момент на меня напал телефон. Да, это я сейчас так беззаботно говорю, точно на меня каждый день кидаются телефоны. Это была «база», а трубка с нее слетела. Сволочь целилась мне в висок, и сто процентов, что Тамара Маркеловна не нюхала бы сейчас чужой пот в подвале у хромоножки, если бы тогда не споткнулась. Я споткнулась о поясок собственного халата, чуть не впилилась лбом в радиатор, а телефон пролетел над головой и треснул, ударившись о стену. Тонкий проводок, пославший массивный блок с кнопками на убийство, натянулся, как струна. По всем законам физики, он никак не мог так натянуться, через всю комнату, и удерживать на весу гору микросхем, но с физикой, похоже, было покончено.
      Я не стала ждать, пока на помощь телефонной линии приползут друзья из кухни, схватила в руки первую попавшуюся тяжесть, польскую вазу на длинной ножке, и швырнула в окно. А затем швырнула себя следом. Это окно, выходящее на Березовую. Там у меня порядочных размеров сад; я с самого начала не хотела, чтобы дом нависал над улицей и всякие придурки заглядывали в окна.
      Ой, сил моих нет, это надо было видеть... Я пропахала носом клумбу, цветы рассыпались под руками, словно год провалялись в гербарии. Это все, что я запомнила. Темно-синее небо, как рисуют дети, не научившись смешивать краски, белесая от соли земля в трещинах и мертвые цветы. Когда из-за веранды, подволакивая мохнатые лапы, вышел безголовый белый медведь, сил на крик у меня уже не осталось.
      Наступил конец света.
      Это было что-то... Опупеть и не встать, я вам скажу. Тамара Маркеловна валялась без сил и примирилась с мыслью, что умрет. Но как только эта гора шерсти запищала, во мне столько вторых дыханий прорезалось, будьте-нате!
      — Губернатор пообещал, что он с этого дня лично возьмет под контроль строительство кольцевой дороги! — с журналистским скепсисом в голосе поведал безголовый медведь и мохнатым боком снес кусок изгороди.
      Из разбитого окна высунулся прямоугольный кусок железа с четырьмя длинными торчащими болтами по краям и попытался огреть меня по заднице. Оказалось, что прямоугольная стальная пластина — это маленький распределительный щит, который до сего момента висел, вмурованный в стену, на кухне. На нем крепились два толстых счетчика и плавкие вставки, на случай перегрузки, а все это хозяйство тащил на себе тот самый толстенный кабель, сломавший в подвале позвоночник Люлику. Железный хобот взмахнул второй раз. Я едва успела скатиться с клумбы и в метре от себя увидела задницу белого медведя. Что интересно, я до последнего верила в настоящего медведя. Секунду спустя с улицы донеслась автоматная и ружейная стрельба, и завизжали тетки.
      Эта волосатая туша повалила забор; сквозь дыру видны были только бегущие ноги, много ног, и все шпарили вниз, к озеру. В дыре было мое спасение. Стоило заснять в кино, как дурная Тамара Маркеловна в одном халате и шлепанцах мчится через кирпичные завалы.
      Медведь с треском разнес в щепки несколько яблонь, он пер за мной, точно сухопутный ледокол. Я летела, как угорелая, не разбирая дороги, и опомнилась только тогда, когда меня двое схватили поперек живота. Мне потом рассказали, что даже в руках мужиков я ухитрилась перебирать ногами и несколько минут брыкалась, как буйно помешанная.
      Мне сбоку в голову попало несколько гильз. Молодой милиционер стрелял, оскалившись, расставив ноги. Автомат так и прыгал у него в ручищах. А сбоку, у машины, сидел на корточках другой мент и дико улыбался, вздрагивая диатезным ртом.
      Белый медведь, или кто он там, вылетел на асфальт. Он тормозил, скрежеща когтями. Я его не видела, но прекрасно слышала. Засранец переключился на сводку погоды. Он успел сообщить о мощном циклоне, обрушившемся на какой-то полуостров, когда над моим правым ухом взорвалась бомба.
      Это пальнул из обоих стволов наш бравый алкаш Валя. Ой, вот уж от кого не ожидала, так от этого придурочного, который вечно спит, обнявшись с псом своим, и забывает закрывать ворота! А кстати, молодец, хоть и оглохла часа на три, зато благодаря ему мы остались живы.
      Валька пристрелил ходящую радиоточку.
      Медведь пробежал по инерции еще метра три, завалился на бок и издох. Издох он неправильно, я сразу усекла, кто бы что ни говорил. Я, конечно, не знакома до тонкостей с повадками медведей, особенно с их предсмертными повадками, но этот выключился, как энерджайзер, точно батарейку потерял. Смирненько лег набок, и тут я его как следует разглядела. Он вытянул к нам передние лапы с когтями длиной в мой локоть, и вытянул из мешка то, что считается у них головой. Это было пострашнее проводов; я уставилась и начала икать. Там было еще что-то на асфальте, за машинами, кто-то лежал, и вопила какая-то женщина над скомканными трупами, но сержантик поволок меня в сторону, и я не рассмотрела.
      — Глянь, еще один! — верещал кто-то сбоку.
      Мне показалось, что кричат издалека, сквозь бесконечный слой ваты. В голове после выстрела Вальки гудел набат. Мы бежали, но слишком медленно. Там был еще один белый мишка, и даже двое. Оба ломились сквозь кусты на дорожку, размахивая своими вонючими хоботами на костяных мордах. Ой, это что-то, век не забуду...
      Меня тащил за собой какой-то чучмек в строительной робе, еще была женщина, она буквально силой волокла за собой другую, в спортивном костюме, всю перепачканную кровью. Эта «спортивная» орала и отбивалась, и все норовила лечь. Еще были мужики, ну я же всех не рассматривала, но последними бежали молоденький мент с автоматом и сторож Валя. Они подталкивали перед собой второго мента; тот ровно трусил, но лыбился, как полный придурок.
      Дед высунулся из какого-то дворика и замахал крылами. Наверное, он кричал, чтобы мы бежали к нему, но я ничего не слышала. Уши были заложены. Тут Валька добавил. Повернулся и как пальнет! Это я услышала. Я вообще надолго стала, как Квазимодо, только грохот и слышу...
      У оградки все замешкались, пока в калитку пропихивались. Впереди была девица, вся перепачканная, в дорогущей брючной паре, теперь больше похожей на половую тряпку, она качалась из стороны в сторону, как пьяная, и застряла в калитке. Еще был этот уродец, депутат, с трясущейся челюстью. Я его сразу запомнила, потому что сукин сын старался всех отпихнуть и пролезть первым. К этой калитке кинулись не все; Дед сказал потом, что человек восемь засели в доме напротив, и сколько-то человек забаррикадировались в домах, стоящих ниже к озеру.
      Потом выяснилось, что выжили только те, кто спрятался на нашей стороне Березовой аллеи. По крайней мере, в домах на той стороне аллеи живых мы не нашли.
      Дед нас затащил на дачку биржевика, отчима нашей хромоножки. Пока поднимали из истерики брюнетку в костюме, я оглянулась назад. Никто за нами не бежал. Я увидела, как от выстрела зашатался второй медведь. Он там что-то подобрал на аллейке, возле «мерседеса», что-то мягкое. Подобрал коготками, приподнял и запустил хобот свой. Я все щурилась, никак не могла разобраться, почему так вижу плохо, а это не я плохо видела, а с солнцем ерунда какая-то вышла. Все плохо видели.
      — Ты глянь, бесова сила! — Валентин все показывал, а остальные забежали в дом, один Дед остался и сержанты. — Шуганули мы их, сюда не бегут!
      А меня выпустили из рук, я как стояла — так на газон и повалилась. Оказывается, все это время забывала, как дышать, аж круги черные перед глазами поплыли. Ой, мамочки, я ж хотела им крикнуть, что в доме прятаться нельзя, что в доме провода всех передушат, но крикнуть никак не могла, хрипела и ручонками махала, как ворона подстреленная. Нельзя им было в дом, а много народу туда забежало.
      Мне стало все равно. Могло бы прискакать целое стадо медведей, или выводок электрических розеток. Подняться я уже не могла. Поэтому я сидела ровно и наблюдала, как в сотне метров выше дорогу переходят эти белые мастодонты.
      — Почему они не нападают? Ведь они же нас видят? — спросил кто-то.
      — Действительно, не нападают...
      — Одного я ранил!
      — Радио! Вы слыхали?! Они говорят, как радио, это роботы...
      — Мама, держитесь за меня, никуда не отходите!...
      Длинноволосый босой мужчина, волосы хвостиком, в ярко-желтых спортивных штанах и пестрой майке придерживал за талию слепую старушку, закутанную в шаль. Откуда они такие взялись, ума не приложу. Наверняка гостили у кого-то. Старуха выглядела, как настоящая театральная пиковая дама, только кружевного капора не хватало.
      — Митенька, не суетись! — хорошо поставленным баритоном произнесла дама, на ощупь запихивая в мундштук сигарету. — И не тяни меня, как куль с картошкой. Ноги у меня еще, слава Всевышнему, не отсохли!...
      — Вы все с ума посходили! Надо бежать, закрыться в доме!...
      — А окна?! Чем заткнуть окна?!
      — О боже, эта тварь жрет мальчика...
      — Они трупоеды, а не роботы! — заявил Дед. — Вы посмотрите, они ведут себя наподобие гигантских скарабеев...
      Он стоял в дверях, на крыльце, поднявшись на цыпочки, и смотрел поверх крон засохших груш. Позади него по стене во мрак подвала тянулся черный жирный кабель. Пока еще он притворялся проводом, он укрылся паутиной и вел себя прилично.
      Но я-то знала, что гадина задушит нас всех.
      Валька осмелел, снова снарядил ружье, но сержант его остановил. Они отрывисто разговаривали, укрывшись за заборчиком, а я все никак не могла взять в толк, о чем речь. Ой, это полная беда, отупела окончательно, икала и кашляла; весь халат в крови, в цементе, голая, без документов, ужас...
      — Глядите, бродят туда-сюда...
      — Не стреляйте, только привлечете...
      — Женщина, скорее к нам!
      — А мне, душечка, неинтересно слушать, нравятся вам мои сигареты или нет! — обрушилась на кого-то слепая мама волосатого Митеньки.
      Она была среди нас самая счастливая, потому что не видела белых медведей. Там, по улице, еще бегали какие-то полоумные. Сержант выскочил, поймал их и втащил в садик. Ой, я не могу, до чего бабы тупые! Их же спасают, они еще и отбиваются!
      — Видите, они егозят строго поперек аллеи, — нашептывал Дед. — Ни один из них не спускается к нам...
      — И что это значит?
      — Пока не знаю, — пожал плечами Дед. — Хотя... определенные соображения возникают...
      Я дедуле жутко завидовала. У него возникали соображения, а у несчастной Тамары Маркеловны сохранилась только одна внятная мысль — добраться до туалета.
      — Зайцы на батарейках! — пропищал тонкий голосок.
      Это мальчишка, встречала его неоднократно с сыновьями Зорькиных. Кажется, Вениамин, или Зиновий, точно вспомнить не могла.
      — Почему зайцы? — спросили из подвального окна.
      — По кругу бегают...
      — А ведь и точно, по кругу!
      — Это пришельцы, точно! А утром-то бухнуло — ракета их села! Всех сожрут теперь...
      В доме на противоположной стороне аллеи тоже распахнулось оконце подвала. Оттуда выглядывало несколько голов.
      — Что теперь будет, мамочки?
      — Исчадия адские, я вам говорю!
      — Лизавета Максимовна, у вас, кажется, была икона?
      — Да заткнитесь вы, дуры-бабы, совсем рехнулись. При чем тут иконы?
      — А при том, при самом. Забыли о боге, а он о вас не забыл
      — Верно, верно, переполнилась чаша терпения его, наслал проклятие...
      Там же щит, вяло думала я. Там распределительный щит, в подвале. Зачем вы туда залезли, там же нельзя находиться, это конец...
      — Они уходят, глянь!
      — Уходят и уносят то, что недоели...
      — И слава богу, что уносят...
      Я смотрела вверх. Сиреневое блюдце с лохматыми краями неторопливо скатывалось к огненно-красному лесу на том берегу озера. Я смотрела сквозь голые ветки садовых деревьев, которые еще вчера укрывали стены коттеджей плотными цветастыми коврами. Озеро выглядело, как блюдо из полупрозрачного мрамора.
      Как будто на сетчатке глаза какой-то озорник перепутал цветные фильтры. Красный лес, индиговое небо и окаменевшая, почти черная, вода в мелких вкраплениях. И над всем этим — волны северного сияния.
      — Тихо, ну-ка тихо! — сипло скомандовал Дед, и, как ни странно, его все послушались. Замерли головы в окошках, затихли тетки, что искали икону, даже милиционеры перестали дышать.
      Оно наползало с нежным шуршанием. Так шумит лесной дождь, пробиваясь сквозь листву. Так плещут карасики в пруду на заднем дворе у соседа Зорькина. Ой, мамочки, ну не знаю я, как это назвать! Это не я, это кто-то придумал про северное сияние.
      — Стекло, — внятно резюмировал Дед.
      — Всем — вниз! — приказал молодой сержант, и мои ноги его послушались.
      Сраный депутат стал возбухать, что не полезет в подвал, мент и еще один мужик помогли мне встать, а ему сказали, что он может оставаться наверху.
      Стекло с шелестом ползло по мрамору озера. Никаких медведей не было уже на аллее и в помине. Провода на стене дома и внутри, на лестнице, не шевелились. Я зажмурилась и сказала себе, что если сейчас открою глаза и все это окажется сном, то немедленно начну новую жизнь.
      Брошу курить. Закопаю эти гадкие успокоительные таблетки. Плюну на финнов, возьму неделю, а лучше две, и махнем с Вукой-Вукой на Кипр или в Крым. Куда он, сладенький, захочет. И вообще послушаюсь умных людей и найму помощника. И забью на проект в Отрадном, на стройку, на восстановление замшелого завода...
      Буду просто жить. И пойду к психиатру, с самого утра.
      Я приоткрыла левый глаз. Чуда не произошло. Труп белого мастодонта раздувшейся тушей валялся посреди аллеи, вытянув к темно-синему небу когтистые лапы. Дед взял меня за руку и, как маленькую, повел вниз по ступенькам. Хромоножка помахала нам включенным фонариком. Там на полу копошились люди. Мы застряли у оконца.
      — Вы не понимаете, нам нельзя вниз, — сказала я. — Там провода, они убили Люлика.
      — Наверху нам тоже нельзя, — как-то удивительно бесстрастно произнес он. — Наверху стекло убьет всех.
      Он распахнул окошко. Стекло шептало и шелестело, как струи дождя, как радио с приглушенной громкостью. Оно уже перевалило пирс и поднималось вверх по улице. Прозрачная стена едва заметно колыхалась, как занавес из тяжелого бархата, и гнала впереди себя странное трио — двух кошек и козленка. Кошки шмыгнули в разные стороны, а козленок здорово прихрамывал на обе левые ноги и беспрестанно блеял. Я никак не могла понять, откуда он тут взялся, в поселке.
      — Скорее всего, прибежал от домика лесника, через лес, — заметил Дед, словно подслушивал мои мысли. — Лесничиха держит коз. Оборвал там веревку и драпанул...
      Козленка подвел подъем. Он оказался не в состоянии преодолеть последнюю горку. Видимо, он скакал от своего кошмара час или больше и смертельно устал. Стекло накатилось сверху и прошло дальше, а козленок остался с другой стороны. Точнее, там, на черном плавящемся асфальте, осталась лежать его задняя половина, а передняя часть вместе с головой исчезла.
      — Вы видели? — я вцепилась старичку в рукав. — Что будет, когда оно доберется до нас?
      — Мы спрячемся внизу. Ниже уровня земли стекло не доберется... — Он щурился и смотрел куда-то вдаль. Стекло уже было в десятке метров от садика хромоножки.
      — А что потом? — Я трясла его, как грушу; Дед мужественно терпел. — Что потом? Это вроде шаровой молнии, природное явление? Оно пройдет, и мы вернемся в город?
      — Оно не пройдет, — сухо сказал Дед. — За этим стеклом уже катится следующее. Боюсь, что Оно пришло надолго.

11