— Ты не ожидал, что дом Ивачич женился на красивой женщине? — уточнила я. — Или не ожидал встретить такую женщину в Бухруме?
      Гор-Гор сделал вид, что не расслышал мое тонкое оскорбление. Женщина в провинциях Горного Хибра обречена быть вещью, а красивая женщина — это лишь красивая и дорогая вещь. Я слышала, что председатель Гор-Гор отдал сто мер золота и две дюжины двугорбых в калым за вторую жену. Это произошло не так давно, но черная нубийка уже стала ему неинтересна. Она родила троих дочерей и пока ни одного сына. Все это и еще многое другое про председателя никому знать не полагалось, но золото развязывает языки…
      — Как же я сразу не отгадал, — эфенди хлопнул себя по лбу. — Ты из страны Вед? Ведь именно там женщины гибки и смуглы и смотрят такими же огромными глазами, в которых хочется утонуть? Ты была невольницей, бедняжка?
      Следует отдать должное. Председатель биржи умел обольщать и умел сделать женщину царицей, пусть и ненадолго. Мне приходилось помнить об этом и всякий раз аккуратно выворачиваться из объятий его любопытства…
      — Отчего ты не скажешь? Или ты из метисов Атласа? — допрашивал он, втирая мне в спину розовое масло. Буду честной — мне хотелось прогибаться и мурлыкать под его ласковыми, как котята, и твердыми, как гончарные круги, ладонями. Что я и делала — прогибалась и мурлыкала, лишь бы не отвечать на глупые вопросы.
      — У тебя кожа цвета самого нежного шоколада, — восторгался он. — Груди твои торчат, как у четырнадцатилетних рабынь из страны Арам. Но девушки оттуда быстро сохнут, а ты сохранила божественную красоту. Может быть, ты колдунья и знаешь секрет, как продлить молодость? А откуда у тебя такие татуировки? Клянусь печатью Всемогущего, первый раз вижу, чтобы склавены рисовали на груди такое… Наверное, твой прадед был могущественным джинном, а не человеком, а? Или тебя привезли с Нила?
      Гор-Гор рассмеялся, а я извернулась и укусила его за ухо. В ту песчинку времени председатель был на волосок от гибели. Слишком близко он подошел к опасной черте, но я его уберегла.
      …Потому что мне не хотелось его убивать. Только мертвец способен сохранить тайну, так говорили Матери волчицы народа раджпура, развешивая на кольях черепа предков. Черепа вымочены в отварах особых трав, высушены и соответственно раскрашены. Духи предков защищают деревни от злых духов, живущих в реке, болотах и скалах. У каждого духа свое назначение, и требуется большое мастерство, чтобы правильно беседовать с ними. Мужскому мастерству учатся избранные Посохом. Мальчиков сажают в круг, Посох втыкают в песок, затем будущие мужчины начинают танец Посоха. Они топчутся вокруг, пока здоровенная дубина не свалится. На кого указал Посох — того старейшины раджпуров забирают в горный храм. Им почти все равно, что за мальчишка попадется. Если окажется слаб — погибнет, вот и все. Учиться же женскому мастерству отбирают старухи, и это непростой обряд.
      Матерей волчиц я боялась до тошноты и заикания. Они приходили всегда бесшумно, затемно, совершенно не опасаясь ночных хищников. Тыкали в живот острыми пальцами, заглядывали в рот, дули в уши и шепелявили. Приходили четыре раза в год и ощупывали всех девочек, родившихся в деревнях по среднему течению реки. Не только ощупывали, но смотрели в глаза и заставляли брать в рот диких ос. В пятилетнем возрасте взять в рот осу — значит, почти наверняка погибнуть. От укуса самки пережимается гортань. Обычно ребенок бьется в истерике, когда к лицу подносят полосатую мохнатую тварь длиной с две фаланги пальца. Я не заплакала, а вместо этого высунула язык. Я боялась Матерей так, что готова была наделать под себя, но насекомого не испугалась совершенно. Я почуяла тогда сразу, что у осы вырвано жало.
      Но старухам этого показалось мало. Они приходили еще трижды, проверяя свою удачу. Не так часто им удавалось выявить будущую волчицу в таком юном возрасте. Они водили меня ночью к Змеиному притоку, в полном мраке по камням перебирались на тот берег, и мне приходилось следовать за ними. Там, где взрослой женщине вода достигала колен, меня захлестывало по грудь обжигающими струями. От холода сводило мышцы на ногах. Один неверный шаг — и ребенок исчез бы беззвучно, а спустя неделю меня нашли бы в плавнях у края пустыни…
      Но Мать Красная волчица дала мне перед этим пожевать мятный корень. Тому, кто жует такой корень, заявила она, самая холодная вода покажется теплым молоком, только что из-под буйволицы. Я стала жевать эту дрянь, и вода в Змеином притоке действительно показалась мне горячим молоком. Потом мы вброд переходили всю Леопардовую реку, иногда меня скрывало с головой, но я держалась за руку одной из Сестер волчиц и не утонула. Несколько раз упала, ободрала руки и колени, но от страха даже не заплакала. Днем мама послала меня и брата за водой, я видела это самое место, чуть повыше порога. Я посмотрела на радугу, на клокочущие струи вокруг валунов и поняла, что никому не смогу рассказать о том, что произошло ночью. Мне никто все равно бы не поверил. Кажется, мать и отец начали меня побаиваться и уважать.
      Ночью за рекой Мать волчица спросила меня, отчего я дрожу. Я сказала, что мне холодно, но это было неправдой. Я тряслась от ужаса и готова была плыть обратно одна, лишь бы вернуться в родную хижину.
      — Холодно? — удивилась Мать волчица. Она сама вымокла с головы до пят, но от нее несло жаром, как от раскаленного в костре валуна. — Так согрейся.
      — Как же я согреюсь? — спросил ребенок, которому еще не исполнилось и шести лет.
      — Прикажи себе согреться, — посоветовала из мрака другая Мать. — Ты, наверное, думаешь, что мы умеем согреваться ягодами и кореньями, но это не так. В человеке достаточно огня, чтобы не замерзнуть. Ты должна научиться приказывать своему телу…
      Тогда я естественно ничего не поняла, но Мать волчица меня пожалела. Одна разожгла костер, не прикасаясь ни к чему руками. Само собой вдруг вспыхнуло сухое дерево, и я увидела в свете огня, как другая Мать кормит с рук винторогих. Меня это настолько потрясло, что я перестала дрожать. Мой отец и другие охотники тратили уйму времени и сил, чтобы к празднику поймать одно из этих красивых, но крайне пугливых животных.
      — Твое сердце сжимается, потому что в тебе нет знаний. — Мать подтолкнула винторогую к воде и теперь почесывала за ухом огромного ленивца. — Разве ты не хочешь обрести знания? Смотри!
      Я посмотрела, куда она показывала, и сердечко мое совсем остановилось. Сухое дерево разгорелось, осветив широкий неровный круг. Дальше этого круга черной бездной свистели, стонали и хохотали ночные джунгли. А у самого края замерла пещерная львица с двумя котятами. Она застыла, приподняв тяжелую лапу, из-под встопорщенных усов торчали влажные клыки. Что могли сделать две слабые старушки и ребенок против опаснейшего хищника? Но Мать Красная волчица засмеялась, что-то запела и пошла навстречу кошачьему семейству. Винторогие давно сбежали, и ленивец уполз вверх по лиане. Кажется, даже древесные лягушки прекратили орать. Львица растянулась на влажной траве и лизнула старухе руку. Ее котята терлись у ног моей будущей наставницы. Вторая Мать небрежно приложила ладонь к следующему сухому стволу, и он тут же вспыхнул. Пещерная кошка вздрогнула и попятилась.
      — Не бойся, — приказала старуха. — Подойди и погладь ее. Погладь ее котят. Самое время им запомнить запах новой волчицы.
      Я подошла и погладила. Лапа львицы была втрое толще моей ноги. Я тоже так хочу, подумала я. Хочу их кормить с рук и никого не бояться.
      Потом одна из Сестер волчиц водила меня далеко на юг, и мама отпустила меня, не возражая и не собирая в дорогу. Одно из требований Матерей — Красная волчица всегда готова в путь, ей не нужны вещи и сборы. Ведь Красный волк — один из самых редких хищников, он невероятно хитер и осторожен. Всем известно, что Красные волки существуют, но нет охотника, кто гордился бы шкурой зверя. Так объясняла мне Сестра, пока мы спускались к жарким пескам пустыни.
      Я видела каменных баб, видела колодцы и ступенчатые храмы, брошенные теми, кто давно покинул оболочку тела. Видела их кости, занесенные песком. Но мы проделали двухнедельный путь не за этим. Сестра привела меня в тень упавшей статуи, к норе огненного скорпиона. Она дала мне пожевать корень, подозрительно похожий на тот, который я уже грызла ночью у реки. Не помню, что на сей раз сказала волчица. Кажется, что это не защитит от яда, но поможет проявить дружелюбие. Следовало дружелюбно попросить у самки скорпиона одного из ее деток, не больше не меньше.
      Огненные скорпионы не водятся на Хибре, а самые крупные из тех пород, что водятся, едва закроют хвостом мужскую ладонь. Про Зеленую улыбку я вообще промолчу; там живут только те твари, которым позволили, и кого классифицировали ученые из университетов. Зеленая улыбка очень удобна и безопасна, но смертельно скучна…
      У самки огненного скорпиона как раз вылупились детки. На спине она несла штук пятнадцать трепещущих, почти прозрачных созданий с липкими клешнями и черными иглами на кончиках загнутых хвостов. Каждая из деток была в длину с мою руку, а мне едва исполнилось шесть лет. Самка давно заметила наше присутствие, она забилась поглубже в щель между плитами гранитного фундамента и выставила наружу хвост. Детки ползали по ее огненной, блестящей спине.
      Будь я на пару лет постарше, игры с хищниками закончились бы плачевно. Но Матери волчицы недаром четырежды в год пробегали по деревням, чтобы вовремя выхватить ребенка из родительских рук. Я еще не научилась бояться, зато была открыта для учебы. Как меня научили, одной рукой я схватила за кончик хвоста скорпиониху, а другой — одного из детенышей. Потом отпустила взрослую самку и отпрыгнула в сторону. Отпрыгнула не совсем ловко, растянулась на камнях и чуть не придавила свою добычу. Маленький скорпион ущипнул меня клешней, но я не выпустила смертоносную иглу из кулачка. Сестра волчица похвалила меня, а потом очень просто, без напряжения, взяла скорпиона у меня из рук и посадила в мешок. Мы пошли домой. Много времени спустя я осмелилась спросить, что за корень мне давали жевать, потому что после этих случаев никакую горечь мне в рот не пихали. Мать волчица посмеялась и показала мне дикий лесной сельдерей. Я засмеялась в ответ, потому что к тому времени уже умела переплывать любые реки и забирать детенышей у любых хищников.
      Без всяких нелепых кореньев.
      Родители не препятствовали отлучкам, потому что это великая честь — отдать дочь в обучение Матерям. От старух пахло мертвой рыбой и сладким, дурманящим табаком. Моя мать их панически боялась. В темноте я слышала, как колотится ее сердце. Она боялась за меня и двоих моих сестер. Кажется, у меня было две сестры и брат. Впрочем, точно не помню; я вижу свое детство, как смутное отражение в пыльном изогнутом зеркале. То на песчинку возникают из глубины ясные очертания, то снова все затуманивается, покрываясь рваными пузырями.
      Кажется, мать боялась колдуний, и, кажется, в доме плакали мои сестры. Вот и все. Дом постанывал на сваях, и вдоль стены двумя шеренгами вышагивали термиты. Одна шеренга поднималась вверх, такое же войско спускалось навстречу. Я смотрела на термитов, сжимала зубы от боли, когда косматые старухи больно тыкали спину, и молила: «Только не меня, не меня, не меня…»
      Зимой они меня забрали, я подошла им больше, чем сестры. Домой я больше не вернулась, а мой отец получил право не снимать белую маску на торжествах Посоха и Гневливой луны. Мама получила несколько жирных кроликов и прирученного паука-птицелова. Это высокая честь, когда семья дарит обществу новую колдунью, народ уважает родителей девушки. Так было всегда. Пусть смеются те, кто никогда не жил во владениях Леопардовой реки. Пусть смеются прусские профессора в париках, пускающие слюни над колбами в университетах. Пусть смеются благородные персы, покуривая шишу. Пусть недоверчиво бубнят честные склавены, кланяясь своему кресту, пусть считают варварством и грязью обычаи джунглей. Пусть. Я им прощаю.
      Они никогда не видели, как Матери волчицы выгоняют из человека белого уршада. На всех трех твердях страшатся уршадов, страшатся сами обернуться отцом последышей, но никто, кроме наших женщин, не берется изгнать беса до того, как он полностью овладел человеком. Уршады встречаются четырех видов, но только белого можно изгнать бескровным способом, и то, если унюхаешь его заранее. Поэтому к нам часто приходили люди из родственных кланов, кочевники с предгорий и даже иногда добирались узбеки из далекой Бухры. Эти платили лучше всех, особенно если удавалось поймать белого уршада на раннем сроке. Красных и бородавчатых уршадов остановить и выгнать почти невозможно, они развиваются в теле человека слишком быстро, прорастают всюду и способны даже имитировать речь, но недолго, два дня. Уршад, распавшийся в нижнем зале биржи, относился к бородавчатым, судя по виду последышей. Колдуньи Леопардовой реки умеют унюхать и убить красного и бородавчатого уршада заранее, но убивать его приходится вместе с человеком.
      Хуже всех прочих — прозрачный. До того, как попасть на твердь Зеленой улыбки, я о них только слышала, но ни разу не встречала. Такого уршада могут учуять собаки, обезьяны, медведи и лошади. От него шарахаются птицы, и сторонятся даже клопы. Казалось бы — нет ничего проще, как вовремя определить нечисть! Но беда в том, что прозрачный уршад — самый коварный из всех. Люди, попавшие под власть прозрачного беса, обычно самые обаятельные, хорошие рассказчики, плясуны и любовники. Вокруг них всегда компания, и зачастую компания погибает вместе с заводилой.
      Человека можно спасти, если вовремя загнать прозрачного беса в руку или в ногу. Только отравленную конечность придется немедленно отрубить, сразу после обряда изгнания. Прозрачные уршады — самые злые. Бывали случаи, когда распавшийся прозрачный отравлял последышами целые деревни и даже города. Один такой город мне показала Мать Красная волчица, когда водила на юг. В этом городе живут только ветра, и крылатые ящеры откладывают яйца на плоских дырявых крышах.
      Мать Красная волчица показала мне место, где южный океан надвое разрезан тонкой перемычкой. Перемычка соединяет наши земли с южным материком и с каждым сезоном становится все тоньше. Мне было тяжело представить, что такое океан, и я помню невероятное свое потрясение, когда столкнулась с ним впервые. А перемычка между материками действительно была шире на сто гязов еще век назад, об этом напоминает каменная баба, торчащая теперь из илистой воды. Когда-то воины Искандера укрепили ее на суше. На южном материке круглый год звенит от зноя бескрайняя саванна.
      Ранней осенью черноногие жители саванны приходят по перемычке и тащат по воде вдоль берега своих груженых ящеров. Ящеры смешно перебирают плавниками, их мокрые спины блестят, как тысячи разбитых зеркал, их глаза предусмотрительно вырезаны в детстве, а ядовитые зубы вырваны, чтобы скотина никогда не захотела сбежать. Ящеры плывут, и за каждым из них тянется дюжина барж. На каждой барже привязанные на очень длинных цепях скалятся мелкие крылатые рептилии. Они охраняют товары южного материка лучше любого сторожа, потому что не чувствуют боли и не понимают, что такое страх. Однажды мне довелось видеть, как крылатому ящеру отрубили нижнюю половину туловища, но он продолжал драться, пока не истек кровью.
      У нас, на тверди Великой степи, водится много полезных тварей.
      Черноногие из саванн приходят раз в год, потому что дожидаются, когда страшные гоа-гоа-чи отложат своих личинок под шкуры быкам. Пастухи забивают животных и вырезают мясо вместе с личинками. Черноногие жители саванн привозят еще много чего к базарам в дельте Леопардовой реки, например, целебную амбру и драгоценные сандаловые притирания, но личинки крылатых демонов ценятся превыше всего. Если гоа-гоа-чи суметь правильно воспитать, если он не сожрет тебя в детстве, то более верного друга у тебя не будет.
      Это то, что я знала про юг. Теперь мне смешно, а до времени ученичества я серьезно была уверена, что мир ограничивается водопадом на севере и песочными барханами на юге, где царят огненные скорпионы и ящеры. К тому времени, когда Мать Красная волчица назначила мне ночь для Ритуала имени, я успела побывать вместе с ней далеко на севере, гораздо выше нашего водопада. Я узнала, что за пологими холмами, покрытыми лесом, вздымаются настоящие исполины из камня и льда. А за горами, с востока на запад, на тысячи и тысячи гязов расстилается Великая степь, и тянется по степи Шелковый путь. Путь похож на потерянный пояс великанши, такой он широкий и твердый. На ширину в тысячу локтей не растет ни единой травинки, только утоптанная пыль, а обочины его покрыты пеплом костищ. Вдоль Шелкового пути непрерывно ползут караваны, полыхают костры ночевок, пахнет то ароматами харчевен, то трупами павших животных.
      — Мы устроимся в хижине, на скале, — сказала Мать волчица. — Над изгибом караванных троп. Здесь ты увидишь половину мира Великой степи, не сходя с места.
      Продираясь сквозь колючки, стряхивая кусачих муравьев, я мечтала только об одном — лечь на сухую траву и выспаться. До этого мы семь дней шли пешком через горы. Но когда небо и степь распахнулись передо мной, как сложенные вместе ладони, а внизу открылась панорама шелкового пути, я застыла, забыв усталость и жестокость Матери. Я заплакала от восхищения и поняла вдруг, что не желаю больше жить в хижине на сваях.
      Потому что я увидела мир.

4
ПРОДАВЕЦ УЛЫБОК