По лицу любимой промелькнула тень,
Вспыхнул взгляд, обычно очень кроткий,
И последнее, что помню в этот день —
Чёрный диск чугунной сковородки…
 
Автор неизвестен
      Увесистый булыжник разбил лобовое стекло. Триплекс выдержал, превратив мир в паутину переливчатых осколков. Пару мгновений Гризли сидел, зажмурившись, слушая неровное трепыхание сердца. Мотор позвякивал, остывая.
      Он ездил без очков. Слегка иная траектория полёта — и глаза нашпиговало бы стеклом.
      Гризли вытащил ключ зажигания и пошарил под сиденьем, нащупывая сапёрную лопатку. Нелепые поползновения — лопатка и топорик ничем ему не могли помочь. Кидались наверняка мальчишки, и наверняка давно убежали…
      Тем не менее, он крайне осторожно выставил наружу ногу, сжимая своё оружие под полой куртки. «Фиат» замер на асфальтированном пятачке во дворе Маринкиного дома, между зарослями жасмина и детской игровой площадкой. Слева отдыхала белая «ауди», места справа пустовали. прямо перед капотом поблёскивал свежей побелкой кирпичный забор, отделявший загончик для мусорного бака. Из голых кустов на искалеченный автомобиль настороженно пялились носатая старуха и чем-то похожая на неё такса.
      — Приехали, — сказал им Гризли.
      Так и не дозвонившись бывшей жене, он решил, что лучше приехать и объединить умы.
      Её Яков, скорее всего, до вечера на службе, но это ему только на руку. Если Марина не начнёт психовать, вместе они придумают, как вытащить Лолу.
      Правда, со связью происходили неприятные чудеса. Гризли четырежды набирал номер полицейского капитана, и четырежды слушал гудки. Бузина не отвечал ни утром, ни вечером. На пятой попытке трубка разразилась визгливой бранью. Гризли не мог вклинить слово посреди словесного поноса, минуты две отупело слушал матерщину и обрывки песен в исполнении сиплого баритона. Голос певца подозрительно напоминал воркование капитана Бузины, но Гризли подобное толкование разом отмёл. Объяснение напрашивалось одно — доблестный следователь потерял мобильный телефон.
      Слишком много странностей одновременно.
      Дочери он звонить пока не отваживался. Теперь следовало набраться храбрости перед разговором с бывшей женой. По сути, Марине не в чем было его обвинять, учитывая, что она сама выпустила утром дочь из дому. Однако на дисплее телефона светилось восемь вызовов от неё и два текстовых сообщения, не предвещавших ничего хорошего.
      Гризли вздохнул и в который раз набрал повтор. Как ни странно, Марина трубку тоже не брала.
      Юный метатель камней не показывался, но где-то наверху хлопнула рама. Гризли задрал голову. На площадке шестого, последнего этажа возле открытого окна стоял мальчик или мужчина, силуэт явно мужской. Стекло отбрасывало блики, подробнее Гризли не мог рассмотреть.
      — Эй, ты! — Гризли шагнул к подъезду. — А ну стой! Это ты кинул?
      Человек наверху рассмеялся и исчез, отпрянув назад. Он мог скрыться в одной из квартир, мог спуститься и выйти с другой стороны, мог уйти через чердак. Гризли подёргал ручку на железной двери подъезда и отступил. Как назло, никого навстречу.
      До него только теперь начало доходить, что произошло. На капоте, изрядно оцарапав краску, покоился здоровенный кусок бетона с торчащей из него арматурой. Совершенно очевидно, что подобную тяжесть не могли запросто метнуть из ближайшей подворотни, а только сверху. В стекло не целили, просто швырнули из окна или с крыши. Гризли вспомнились передачи про прошлогодние парижские беспорядки. Но во Франции поджигатели орудовали ночами и не бросались в случайных людей. Кроме того, Марина жила в старом аристократическом районе, где отродясь не водились эмигранты и краснокожие. Здесь на лавочках и в беседках в тёплое время года могли вальяжно заседать местные пропойцы, вот, пожалуй, и весь асоциальный элемент. Под столетними липами даже пьяницы отличались вежливостью. Встречая знакомых и незнакомых, они по-гусарски прикасались кончиками пальцев к пыльным широкополым шляпам, а, покупая дешёвое пойло, деликатно уступали очередь своим потрёпанным дамам.
      Но сегодня во дворе не бродили даже кошки. Возле детской горки валялась колёсами вверх роскошная детская коляска, вокруг рассыпались соски, бутылочки и цветастые одеяльца. На скамейке кто-то забыл газету и очки. Сразу в нескольких квартирах истошно орала музыка; подобной какофонии в этом уютном дворике Гризли ещё не слышал. Он задрал голову, спрашивая себя, почему до сих пор никто не выкрикивает ругательства и не зовёт полицию. Затем его взгляд снова упал на обломок бетонной лестницы, продавившей капот. Гризли попытался поднять его одной рукой. Обломок тянул килограммов на восемь.
      Итак, ему чудовищно повезло не только сохранить зрение, но и вообще остаться в живых. Продолжая наблюдать за обоими подъездами и подворотней, ведущей во второй двор, Гризли дотянулся до телефона.
      Страховой агент не отвечал.
      Гризли перевернул корешок полиса и набрал состоящий из многих нулей многоканальный номер страховой компании. Их молчание выходило за рамки приличия, не говоря уж о профессиональной этике. Наконец в трубке пискнуло, отозвался рокочущий от недавнего смеха тенорок. Даже здороваясь с клиентом, менеджер периодически похохатывал и извинялся. Пока веселящийся клерк записывал адрес происшествия и номер полиса, Гризли успел подумать, что за последние сутки ему встречается удивительно много счастливых людей.
      Скалился рабочий на автозаправке. Продавщица телефонных карт прямо-таки угорала со смеху; до того развеселилась, что забыла взять с него деньги. Сунула карточку и ушла смеяться в подсобку, оттуда Гризли её так и не дождался. Ржали дети с рюкзачками, затеявшие футбольный матч посреди дороги. Когда Гризли надоело ждать и сигналить, он попытался их объехать, и получил несколько пинков по багажнику и колёсам…
      — Вы сразу увидите машину, — начал втолковывать Гризли. — Если меня не будет, я поблизости. Перезвоните мне по…
      Но тут случились одновременно два невозможных по отдельности события, однако вместе они почему-то показались учителю физики частью единого целого. Менеджер страховой фирмы, не дослушав, дико заржал, затем, давясь от смеха, послал Гризли «с его долбаной тачкой» и отключился. На Маринкином парадном пискнул кодовый замок, оттуда величественно выплыл высокий сухопарый мужчина с французским бульдогом на поводке. Из одежды на владельце бульдога присутствовали ошейник с шипами, резиновые наколенники и огромные подводные очки. В другой раз, где-нибудь в сауне, Гризли с интересом поразглядывал бы затейливые татуировки, но сейчас он только разинул рот. Насвистывая, глядя в облака, собачник скрылся в кустиках, а Гризли бочком рванул к подъезду, пока дверь не успела захлопнуться.
      Он уже не жалел, что взял с собой лопатку и топорик.
      В подъезде ничего необычного не произошло, пока Гризли не вызвал лифт. В лифте он обнаружил первый труп. Маленькая женщина в шубке скорчилась на полу. Складывалось впечатление, что её долго били чем-то увесистым по голове. Гризли даже не понял вначале, что он видит, и где кончается мех воротника, и начинаются волосы, так всё было заляпано и раскурочено. Россыпь алых брызг покрывала заднюю стенку кабины и даже квадратный плафон на потолке.
      Вдыхая ртом, обалдевший физик отступил в глубину парадной, в закуток к почтовым ящикам, и снова вызвал полицию. Он уже не искал капитана Бузину, а набирал дежурную часть. Пока устанавливалась связь, Гризли прижимал трубку ухом, а сам прикручивал к стальной рукоятке лопаты тяжёлое лезвие топорика. Лопату он сунул в чехол и запихал кое-как в карман куртки.
      С топором ему стало чуточку спокойнее.
      Полицейский оператор отозвалась быстро; её металлические, лишённые всякого намёка на юмор интонации показались Гризли ангельским пением. Она посоветовала очевидцу никуда не уходить, никого не подпускать к трупу и держать поблизости телефон.
      — Убийца, скорее всего голый! — затараторил Гризли в трубку, опасаясь, что его прервут, как в прошлый раз. — Совсем голый человек, гуляет с собакой…
      Дежурная выразилась в том духе, что на сегодня это сущая ерунда, и выключилась. Гризли вспомнил, зачем сюда пришёл, тем более что торчать в холодном сумраке векового дома, ожидая голого маньяка, ему совсем не улыбалось. Поскольку лифт заняли на неопределённое время, он побрёл пешком. На площадке второго этажа две из трёх дверей были приоткрыты. Посередине лестничной клетки валялась латка с готовой жареной уткой. Возле утки кругами ходили три озабоченные кошки. На площадке третьего этажа Гризли услышал, как внизу хлопнула дверь. Донеслись голоса, а затем сдавленный женский вопль.
      — Ваша очередь, — устало произнёс Гризли.
      Дверь в квартиру экс-супруги покачивалась от сквозняка. У Гризли тут же мелькнула мысль, что обнажённый маньяк в ошейнике успел побывать внутри с ножом или чем-то похуже. Например, с бензопилой. Некоторое время он колебался, прислушиваясь к сполохам голубоватого сумрака. Где-то там, в глубине спальни, работал телевизор. Отбросив неловкость, Гризли нажал на кнопки звонков двух соседних квартир. Пусть думают, что хотят, наплевать, но ему не хотелось входить к Марине одному.
      В левой пустой квартире звонок отбивал яростную мелодию, в соседней явно кто-то топтался за дверью.
      — Я в сорок пятую, — Гризли спрятал за спину топорик, вытянулся перед «глазком». — У Марины дверь почему-то открыта… Вы не выйдете на минутку, вместе зайдём, посмотрим?
      Тишина. Если не считать отчаянных переборов гитары в доме напротив. Внизу в парадной снова хлопнула дверь, где-то в запертом помещении тоскливо завыла собака, где-то мужской сиплый баритон затянул песню.
      Гризли перешагнул порог.
      Вначале он намеревался запереть за собой, но в последний момент отдёрнул руку. Если с Маринкой что-то случилось, нельзя оставлять отпечатки! Он прошёл четыре шага по знакомому коридору, угадывая, куда поставить ногу, чтобы не скрипнул роскошный дубовый паркет, уложенный здесь, по слухам, ещё до Первой мировой. Озираясь, как вор, Гризли толкнул дверь в комнату дочери.
      Никого. Вырезки с панк-группами, разобранная постель, вся в чипсах и кукурузе, на полу журналы, клетчатая юбка, постеры с Бредом Питом.
      Гризли потянулся к двери, ведущей в спальню взрослых, но тут в невидимом телевизоре защебетала ведущая вечерних новостей. Звук усилился многократно, будто кто-то случайно нажал на кнопку громкости и не отпускал.
      «…в дискуссии принимает участие профессор… директор фабрики, производящей соевые продукты известной марки «Солнышко»… и специальный приглашённый гость, видный учёный из института… доктор Малкович…»
      Леонид не мог оторвать взгляда от пола. Паркет в коридоре промок насквозь и был усыпан осколками толстого голубоватого стекла. Среди осколков вяло подрагивали скользкие блестящие создания, каждое размером с кулачок ребёнка.
      Улитки Якова. Он уже был готов отпрыгнуть назад, к входной двери, но вовремя сообразил. Обожаемые, несравненные гигантские улитки, которыми так самозабвенно увлекается новый муж Марины. Кто-то разбил аквариум, выплеснув на пол почти сто литров воды вместе с тиной, песочком, водорослями и молчаливыми противными обитателями. Улитки таскали свои домики среди осколков, удивлённо шевелили рожками, наверное, звали хозяина.
      Рокси. Чёрт побери, снова назвали фамилию Рокси.
      Гризли вторично посетило неуловимо горькое, тревожное ощущение единства всех происходящих вокруг него событий. Он только что чуть не погиб, добираясь к матери своего загулявшего ребёнка, а в телевизоре вот-вот встретит свою сбежавшую нынешнюю жену.
      Но ему так и не удалось понаблюдать за передачей с участием Рокси, потому что телевизор переключился на другой канал. А мгновением позже перед Гризли открылся такой пейзаж, что он забыл про Рокси, про камень на капоте и даже про обнаглевшую Лолу. За распахнутой дверью в ванную комнату он увидел Марину. Ванные в этом горделивом графском особняке размерами превосходили столовую в скромном обиталище Гризли. В купальнях имелись даже узкие стрельчатые окна, чугунные ванны на гнутых ножках и пузатые недействующие печки, украшенные изразцами.
      Марина сидела на стиральной машине напротив зеркала и тщательно намыливала подбородок. В левой руке бывшая супруга держала покрытый пеной помазок, в правой — мужской бритвенный станок. К приходу Гризли Марина уже успела побрить левую половину лица, дважды порезалась, а теперь примеривалась бритвой к ложбинке между грудей. Она скинула с плеч бретельки ночной сорочки, а босой пяткой наступала на валявшийся тут же телевизионный пульт. Потеки пены зигзагами покрывали зеркало, раковину и груду упавших с вешалки халатов. В ванной как будто потоптался носорог. Полки с рядами косметических средств повисли на одном гвозде, разбитые пузырьки образовали на полу сложный разноцветный бульон из лаков, духов и кремов.
      — А-аа, вот ты где? — вяло расхохоталась экс-супруга, пуская мыльные пузыри. Она кинула на Гризли мутный взгляд и тут же потеряла к нему интерес — Что ж они, сволочи, всё растут.
      — Марина… — Гризли сделал шаг вперёд и окончательно забыл, зачем пришел. В замечательной фигурной ванне, стилизованной под старину, в которой они когда-то неплохо помещались с Маринкой вдвоём, сейчас плавал мёртвый Яков.
      Карниз со шторой обвалился. Видимо, Яков пытался выбраться из своей горячей могилы, и схватился за клеёнку рукой. Вода продолжала поступать, окрашивалась розовым, перехлёстывала через край и сворачивалась суетливым водоворотом над сливом в полу. На поверхности, среди хлопьев пара, торчало только белое колено и запрокинутое перекошенное лицо. На макушке Якова кожа была содрана ударом до кости, розовая вода неторопливо капала с мокрых волос. А в запрокинутом горле как будто ухмылялся второй рот. Здесь же, на краю ванны, подле набора губок, лежал кухонный электронож, которым Марининому мужу распилили горло.
      — Я прибила его шлюшку, — Марина подмигнула, качнув головой в сторону зарезанного супруга, и заговорщицки понизила голос, словно он мог услышать. Затем она в очередной раз наступила ногой на пульт, и портативный «Сони», укреплённый над ванной, разразился оперным пением — Я их выследила. Я давно за ней следила. Эта шлюшка, которая живёт этажом выше. Она таскалась за ним.
      Гризли неожиданно увидел всё, что здесь произошло, как будто перед ним промотали чёрно-белую потрескавшуюся киноплёнку с древним мещанским водевилем. Марина поцеловала супруга и якобы упорхнула на работу, а сама затаилась, то ли этажом ниже, то ли наоборот. Яков немедленно прекратил сборы и позвонил своей пассии с верхнего этажа, сообщить, что путь свободен. Очевидно, подобный манёвр производился влюблённой парочкой уже не впервые. Дамочка спустилась, откатала программу, затем вышла и вызвала лифт. Но в лифте её уже встретила Марина.
      Разбив о соперницу утюг или сковороду, экс-супруга тихонько вернулась домой. Яков блаженствовал в ванне, поэтому пропустил первый удар в темечко. Дальше Марина орудовала электрическим ножом.
      — Никак не сбриваются, — она плаксиво поджала губы. Гризли узнал то самое несчастное выражение, которое так трогало его пятнадцать лет назад, заставляло чаще биться сердце и подвигало на мелкие подвиги, а теперь перешло к дочери. Лола так же, как мать, кривила губы и брови, притворяясь обиженным гномиком. — Целый час мучаюсь, и ни как!
      Сфокусировав взгляд, ошарашенный физик заметил, что плечи и грудь жены покрыты грубым бурым волосом. Оволосение пока не перекинулось на предплечья, но на располневшей спине и животе уверенно пробивались жёсткие кучеряшки.
      «Как он с ней спал?» — подумал Гризли, и он сам удивился, какие бредовые мысли рождает помертвевший от страха мозг.
      Он мечтал теперь только об одном — унести ноги.
      Уйти отсюда живым.
      Гризли начал медленно отодвигаться назад, держа руку с топориком за спиной. Очевидно, её психика не выдержала столько неприятностей одномоментно, и бедняга свихнулась. Нынче это уже не бедняга, а опасная убийца…
      — Он… он устал! — Марина засмеялась резко и неестественно. Гризли неплохо ориентировался в оттенках её смеха. Этот смешок, половинчатый, вычурно-гладкий предназначался обычно для гостей, для случайных встреч на вечеринках, но никак не для своих. Он пока ещё считал себя своим.
      — Устал? — Гризли пристально рассматривал тёмные разводы на кафеле. Одна из улиток почти добралась до воды.
      — Устал и уснул, ха-ха-ха! Куда ты бежишь? Ты трус! — Она вдруг резво соскочила с «Индезита», наполовину залепленная пеной. Гризли даже забыл на секунду об обороне, столь разительные перемены произошли с его женой. Она не превращалась в волка или пантеру, скорее, в её чертах проглядывало доисторическое обезьянье прошлое. Вместе с ростом волос как-то неестественно преломился весь облик. Марина стремительно худела, словно из неё выкачивали жир. Щёки запали, в глазах распустились кораллы сосудов, зрачки плавали, ни секунды не оставаясь на месте, грудь обвисла, кисти непрерывно сжимались и разжимались, словно в поисках опоры. Она наступала на него, необычно косолапя, ссутулившись, по-мужски жёстко ставя ступни.
      — А ты… ты не Гризли! Ты вообще!… — она расхохоталась вдруг искусственным каким-то смехом, утробно выталкивая из лёгких воздух. Этот мелкий наигранный хохот был ему прекрасно знаком. Марина пользовалась им всякий раз, когда аргументов для перебранки у неё не оставалось, а сил ещё было невпроворот. — Ты… ты ничего не можешь, xa-xa-xa! И морлоки твои правы — ты не Гризли, ты — Хорёк…
      Он отступал назад, а потом побежал, не разбирая дороги. Двумя пролётами ниже Гризли встретился голый мужик с бульдогом. Завидев несущегося на него ненормального с выпученными глазами и тесаком наперевес отважный нудист подхватил собаку на руки и вжался в стену.
      Гризли выпал из подъезда, хватая ртом пропитанный дымом воздух. Вдобавок к прочим радостям кто-то поджёг огромный мусорный бак. Жёлтый бак с крупным четырёхзначным номером высился за низкой кирпичной оградкой, как выброшенный на берег линкор. В его иллюминаторах веселилось гулкое пламя. Самые шустрые языки пламени уже облизывали нижние ветви лип и крайний куст жасмина. Гризли моментально понял, что если огонь перекинется на стволы деревьев, заполыхает весь двор. Ему давно стало наплевать на этот двор, волновало только, куда теперь вернётся дочка. Но действительно неприятное открытие поджидало его за поворотом к стоянке.
      Вместе с баком вовсю горели его машина и ещё две, припаркованные рядом. За пожаром наблюдали несколько старух с собачками и группа подростков. Пацаны курили и смеялись, показывая пальцами на своего приятеля с канистрой. До Гризли не сразу дошло, что перед ним находятся поджигатели и что они никуда не спешат. Полный мужчина в красном спортивном костюме метался между детскими качелями и вопил в телефон. На пальце у него болтались ключи и брелок сигнализации. Гризли так определил, что толстяку принадлежала белая «ауди», стоявшая тут раньше.
      Леонид механически потянулся к телефону; потеря машины окончательно выбила его из колеи. Трубку сняли сразу, правда, пронзительный женский голос продолжал разговаривать на два фронта.
      — Тут пожар, — начал Гризли, — запишите адрес…
      — У нас все экипажи на выезде! — рявкнула дежурная. — Вы что там, с ума все посходили?!
      — Это точно, — ответил Гризли. — Моя бывшая жена зарезала мужа, а дочь спит с убийцей. Моего коллегу прибили гвоздями к стене. Мне только что скинули на голову кусок бетонной лестницы, а дети поливают мой горящий автомобиль бензином. Моя любимая женщина ушла…
      — Вот с этого бы и начинал! — расхохоталась дежурная. — Разберись сперва со своей бабой, а потом спасай мир!
      — Вы мне очень помогли! — задумчиво сказал Гризли в пиликающую мембрану. — Я действительно совсем забыл, кого надо спасать в первую очередь…

12
НОЧЬ ВЕСЕЛЬЯ