Хорошо тому живётся,
У кого ног больше нет.
Он нигде не спотыкнётся,
Потому что — ползает…
 
Народная частушка
      Он отшвырнул окурок и в последний раз оглянулся на своего недавнего преследователя, придавленного мотоциклом. У мальчишки, скорее всего, был сломан позвоночник, но он не умер. Он полз, подтягиваясь на локтях, и ухмылялся странно широким ртом. Если его не добить, ублюдок может выздороветь…
      Гризли покачал головой и вернулся в машину.
      Он остановился под серенькой вывеской «Главное управление внутренних дел». То, что надо. Леонид не хотел думать, что он будет делать, если Железного друга здесь не окажется. Он подъехал вплотную к одному из боковых подъездов. Стальная, забранная вагонкой дверь, никакого барства и лишних побрякушек. Рядом — бронетранспортёр с выгоревшим нутром, из заднего люка торчали ноги в сапогах. На дуле водяной пушки переступали лапами три жирных ворона. Стекло на дверном окошечке было разбито в двух местах, но сама дверь сидела крепко.
      Надо выдохнуть и зайти внутрь…
      Гризли посмотрел направо и налево. Справа двое мальчишек перебежали улицу и скрылись в подворотне. Далеко слева показался военный грузовик с затемнёнными стёклами, упёрся в баррикаду из двух поваленных набок трамваев и начал сдавать назад. Стая бродячих собак под предводительством стаффордширского терьера обнюхивала перевёрнутые помойные баки. Где-то зазвенело стекло, раздались беспорядочные выстрелы, и снова всё стихло. Учителю показалось, что кто-то пробирается внизу, под асфальтом. Из ближайшего люка раздавалось негромкое звяканье, приглушённый кашель. Впрочем, звук мог далеко распространяться по металлу. Похоже, жители осваивали водопроводные трубы…
      Город жил. Насторожённой, искажённой, неуютной жизнью.
      Гризли заглушил двигатель, проверил газовый пистолет и нож. Он вынужден был с горечью признать, что совершенно не ощущает себя Настоящим героем. Скорее, он ощущал, как в дряблом животе кишки сжались в трусливый комок. Он намеревался совершить вооружённый налёт на собственность государства. Что несколько отличалось от разграбления охотничьего магазина.
      — Мне надо внутрь, — сказал Леонид в разбитое окошечко. Оттуда несло тошнотворной трупной вонью. Он уже почти научился не замечать этот запах.
      Как и следовало ожидать, изнутри никто не ответил. Гризли надавил на кнопку, раздалось низкое гуденье. Он встал чуть в сторонке, как можно непринуждённее, гадая, функционирует ли камера над дверью. Налетевший порыв ветра едва заметно качнул дверь. Учитель потянул на себя ручку. Изнутри электрический привод замка висел на обрывке гофрированного шланга, засов был вывернут с корнем, а массивную стальную «собачку», видимо, долго и упорно колотили топором.
      В полумраке изогнутого тамбура, за блестящими поручнями проходной, Гризли нашёл и топор, судя по всему, сорванный с пожарного щита. Лезвие торчало из затылка лежащего ничком лейтенанта. Наверное, лейтенант дежурил в проходной, на его рукаве болталась красная повязка. Задержав дыхание, стараясь не заглядывать в лицо убитому, физик присел на корточки, потянулся к кобуре на его поясе и замер.
      Лейтенанту кто-то отрубил ноги. Причём сделали это ещё до того, как раздробили ему затылок. Несчастному стражу государственной собственности связали руки проволокой, прижали его к полу и отрубили ступни. Затем убийцы отрубили жертве ноги в районе колен. Палач держал топор нетвёрдой рукой, и ноги лейтенанта походили теперь на нарезанные свиные котлеты. Гризли представил себе картинку в движении, но ожидаемая дурнота не наступала.
      Он закалился.
      Он больше не прятал глаза от смерти.
      Весь вопрос в том, где сейчас эти подонки. В кобуре он нашёл настоящий боевой пистолет. Бывший учитель физики сразу же почувствовал себя увереннее — в магазине оставалось четыре патрона, и в кармашке — дополнительный полный магазин Он снял оружие с предохранителя, но затвором пользоваться научился не сразу. Патрон выскочил и по катился по заляпанному кровью полу.
      Позади скрипнула дверь тамбура Гризли подскочил. В щель с улицы просунулся любопытный собачий нос.
      — Пошла вон! — Леонид переступил через мертвеца, вернулся к выходу и кое-как задвинул повисший на одном шурупе запор. Не слишком надёжно, но даст кое-какую гарантию, что никто не прокрадётся за ним следом. Хотя желающие могли войти через другие входы.
      Мониторы следящих камер на посту превратились в стеклянное крошево. Та же участь постигла телефоны, внутренний интерком и электронику металлодетектора. Гризли прошёл сквозь раму с пистолетами в обеих руках. В обе стороны простирались широкие коридоры. Как ни странно, с потолка кое-где свисали люстры со светящимися лампочками. Ряд открытых дверей справа. Леонид попытался дышать носом и убедился, что запах тления, стал ещё сильнее. Он вытащил из кармана заготовленный платок, облил его уксусом и обмотал вокруг лица. Немного полегчало, но он вовсе не был уверен, что не заразится какой-нибудь трупной гадость.
      Откуда-то слева донёсся сдавленный крик. Хлопнула дверь, затем послышалось завывающее мяуканье. Оно оборвалось так же резко, как и началось, и снова как будто запищал ребёнок.
      — Это просто кошка, — сказал себе учитель.
      Ни одна встреченная в предыдущей жизни кошка не издавала таких кошмарных звуков. И ребёнку, по мнению Гризли, взяться тут было неоткуда.
      — Я не поддамся. Я не сойду с ума.
      В простенке он нашёл план эвакуации здания. Естественно, на нём изображались номера комнат, стрелки с указателями лестниц, и ни единого пояснения. Но Гризли не сомневался, что нужное ему помещение находится где-то внизу. Он сунул газовый пистолет в кобуру, поправил портупею, а в левую руку взял нож. В последний раз оглянулся на растерзанное тело лейтенанта и отправился вдоль открытых кабинетов к лестнице.
      В первом же кабинете он с изумлением обнаружил живое дитя. Грудной ребёнок, примерно годовалого возраста, лежал на коленях у матери и хныкал. Периодически он захватывал в рот замусоленный конец материнского шарфа, усердно сосал его, затем выплёвывал и снова принимался плакать. Его мать сидела ровно, на приставных креслах для посетителей с двумя пулевыми отверстиями в голове. Рядом, вытянув вперёд ноги, откинулся на спинку стула старик в кожаной куртке. Поперёк его живота тянулась цепочка пулевых отверстий. Из штанины старика на пол выпала крыса, зашипела на Гризли и заковыляла прочь. По причине лишнего веса бегать она не могла.
      Гризли вылил на платок ещё немного уксуса и вошёл в кабинет. Очевидно, здесь располагалась одна из приёмных Управления. Зарешеченное окно закрывали плотные шторы, свет лился из настольной лампы за барьером. Кроме старика и женщины с ребёнком в креслах напротив красивого деревянного барьера ожидали вызова ещё четыре трупа. Скорее всего, посетителей расстрелял очередями кто-то из обезумевших офицеров по ту сторону загородки.
      За барьером слышалась крысиная возня; Гризли решил туда не заглядывать. Повинуясь внезапному порыву, он подошёл к женщине и поднял с её окаменевших колен свёрток с ребёнком. Мальчик попискивал, он чрезвычайно ослаб, но крысы его не тронули. Возле ног женщины Гризли подобрал пустую бутылочку с соской. Наверняка ребёнок её сосал уже после смерти матери, молочная смесь спасла ему жизнь.
      Леонид не знал, как поступить, малыш совершенно не входил в его планы. Однако он прижал горячий влажный свёрток к груди и принялся укачивать, непроизвольно совершая полузабытые ласкающие движения. Мальчик перестал плакать, притих, сунул в рот палец и уставился на своего спасителя тревожными голубыми глазами. Его щёчки покрылись следами от слёз, в ноздрях собралась короста, мешавшая дышать.
      Гризли на несколько секунд совершенно забыл, с какой целью сюда явился. Мощнейшая тёплая аура крошечного существа окутала его, словно нагретое одеяло из гагачьего пуха. Он зажмурился, не замечая уксусной рези в ноздрях, не слыша крысиных визгов и других далёких неприятных звуков. Мальчик не умел произносить слова, но разговаривал с ним! Он просил, жаловался, уговаривал, приглашал общаться, спрашивал совета…
      С глаз бывшего учителя точно свалились тёмные очки. Внезапно он представил свои мечты, свои ближайшие планы совершенно с иной точки зрения.
      Настоящий герой отнёсся бы к физику с презрением. Он ведь эгоистично думал только о собственной шкуре, о своём ребёнке, и о Рокси. Всё замечательно, достойно рядового обывателя, но совершенно недостойно Настоящего героя. Только что Настоящий герой нашёл доказательство того, что жизнь не окончена. Если он бросит это доказательство на съедение крысам, его собственное существование станет абсурдом. Зачем искать спасительного Железного друга, если нельзя подобрать слабого человечка?
      Мальчик спасал надежду.

 
Спи, моя радость, усни
В доме погасли огни.
Трупы на полках лежат,
Мухи над ними жужжат..
Спи, моя гадость, усни,
Скоро там будешь и ты…
 
Смешная колыбельная
      — Потерпи немножко, — сказал Гризли, переложил ребёнка на соседнее кресло и вывернул содержимое женской сумочки, висевшей на спинке кресла. Почти сразу он отыскал свидетельство о рождении. Мальчика звали Стас.
      — Тебе придётся ещё немножко потерпеть, — Гризли налил в бутылочку чая из своей фляжки. — Послушай-ка, тут шкаф, я положу тебя сверху. На шкафу они до тебя не доберутся. Только без меня никуда не уходи!
      Ребёнок накинулся на воду с такой жадностью, что чуть не подавился соской. Леонид понимал, что оставлять его без присмотра — не самая лучшая затея, к тому же в сумочке убитой матери обнаружились памперсы и герметично закрытый пакет с молоком. Однако на какое-то время ему придётся оставить маленького друга на шкафу. Учитель немножко подумал, затем, превозмогая отвращение, сдёрнул с окостеневшего трупа женщины кожаную куртку и завернул в неё младенца поверх одеяла. Если чужому мужчине вдруг стало так сладко от близости ребёнка, то тому, по идее, нужен запах матери…
      Гризли снова зашагал по коридору. За частой решёткой, перекрывающей путь в недра Управления, лежал перевёрнутый столик дежурного. Дверь на решётке сорвали с петель. Гризли осмотрел петли, и то, что он увидел, ему совсем не понравилось. Массивные стальные кольца не спилили и не срубили, их, словно выкручивали, пока металл не порвался. Сам дежурный лежал метрах в десяти, исколотый ножами или штыками, как решето. Парень, как видно, оборонялся до последнего патрона. Трупов его врагов Леонид так и не встретил, хотя на стенах коридора остались выбоины от пуль и веером застыли брызги крови…
      Гризли резко обернулся.
      Где-то позади, в глубине полутёмного коридора скрипнула дверь, и почти сразу погасла ближайшая лампа, освещавшая поворот к лестничной клетке. Со звоном разбился один из рожков люстры. Физик поднял руку с пистолетом, отступил к стене и несколько мгновений напряжённо прислушивался. Он явно был здесь не один. Выше этажом словно двигали мебель, что-то тяжелое со скрипом перемещалось по полу. Впереди на лестнице прозвучали быстрые шаги, раздалось ворчание, словно грызлись крупные собаки, и снова всё стихло. В тишине коротко запищал маленький Стас.
      «О боже, я не закрыл дверь, — скрипнул зубами учитель. — Надо было привалить дверь шкафом…»
      Однако назад возвращаться не было времени. Он двигался зигзагами, от одной двери к другой, заглядывая внутрь, светил фонарём. В очередном кабинете Гризли нашёл троих полицейских. Один, раздувшийся, объеденный крысами, сидел, привалившись к косяку. Из-за перевёрнутого стола в глубине помещения виднелись ещё два тела.
      Гризли бегло осмотрелся, зажимая нос, подошёл к окну, сорвал шторы. Намного светлее не стало; вместо прозрачных стёкол в окнах первого этажа красовались цветные витражи. Гризли подобрал ещё один пистолет с полной обоймой и уже собирался двигаться дальше, но в последний момент ему послышался вздох. Луч фонарика пробежал по разбросанным бумагам, опрокинутым лампам и упёрся в затылок другого мертвеца. Учителя словно облили из шланга ледяной водой.
      Слишком волосатые руки и сутулые плечи. Лиц не видно, упали ничком. Эти двое никак не могли умереть. Почти наверняка все трое погибли одновременно. Но труп у двери уже начал разлагаться, а эти двое… Один совершенно точно дышал, несмотря на то, что в его теле застряло несколько пуль. Хрипло, очень редко, но дышал. Гризли сунул пистолет в карман, поставил фонарь на подоконник и обеими руками потянул полицейского за китель.
      Не стоило его трогать.
      Гораздо умнее было бы пустить ему дополнительную пулю в затылок, а затем поджечь здесь всё и уходить, не оглядываясь.
      Туловище в форме перевернулось на удивление легко, на Леонида уставился мутный заплывший глаз. Так и есть, и даже хуже, чем он ожидал! Заросшие рыжим волосом скулы. Слишком выдающаяся вперёд челюсть, слишком крепкие плечи, разорвавшие ворот рубашки и кителя, и руки, скорее похожие на лапы орангутанга, торчащие из коротких узких рукавов. Мутация не успела дойти до конечной фазы, когда три пули воткнулись бедняге в живот и грудь. Не считая трёх дырок в левой руке. Тем не менее, морлок дышал, и узкий вертикальный зрачок реагировал на свет.
      — Как же тебя прикончить? — спросил Гризли.
      Он сам удивился, насколько хладнокровно действует. Перевернул второго полицейского и сразу уловил разницу. Этот умер окончательно, окостенел, но ещё не начал разлагаться. Две пули в голове, от вытянутой вперёд морды мало что осталось.
      — Тебя спасёт контрольный выстрел, — сказал Леонид первому. — Слава богу… Я уже испугался, что вы начнёте оживать…
      Волосатая тварь с клёкотом втянула в себя воздух. На задубевшей форменной рубахе в месте попадания пули вздулся и лопнул кровавый пузырь. Гризли спросил себя: с какой же скоростью шло превращение, если они не успели вылезти из неудобной формы?
      Пришлось потревожить тишину выстрелом. Иначе эта пакость могла встать и пойти по следу. Затем Гризли забрал фонарь и попятился к двери. Он заглядывал в комнаты, иногда встречалась разруха, вывернутые ящики, обгоревшие розетки, но чаще — обстановка сохранялась в идеальном порядке. Встретились даже работающие компьютеры. Скорее всего, здание запитывалось электричеством по особому, защищённому кабелю. При виде мерцающих экранов физика посетила оригинальная идея — выйти в Интернет.
      Для начала он загородил дверь стульями. В сеть выскочил достаточно легко и тут же обнаружил колоссальные, малоприятные изменения, произошедшие за последнюю неделю. Основные серверы бездействовали, поступление новостей прекратилось, сайты не загружались. Заокеанские новостные ленты передавали хаотические сообщения, не подкреплённые фото — и видеоматериалами. Одни сообщали о карантине, наложенном американской полицией в портах, о приказе патрулирующим катерам и самолётам атаковать каждого, кто приближается к границам США. При этом было совершенно непонятно, какова обстановка внутри самой Америки.
      Постоянно маячило сообщение о скандальном выступлении премьера Госсовета Китая, но Гризли так и не сумел вызвать ссылку. Компьютер постоянно зависал. Другой источник на трёх языках извещал о крупных беспорядках в китайской столице, о резне на севере Индии, и применении тамошним правительством орудий и танков. Однако, вне сомнения, оба азиатских гиганта выжили и не собирались сдаваться.
      Сдались те, кто пищевыми суррогатами подготовил себя к поражению. Почти все информационные агентства Европы молчали, поисковые системы буксовали или выдавали сообщение об ошибке. В лучшем случае Гризли попадались пропагандистские призывы недельной давности. В новых условиях неделя стала почти вечностью. Он покинул компьютерный зал с ощущением пустоты.
      Прежние технологии потеряли значение.
      За поворотом коридора, в курительной комнате, он нашёл сразу четыре трупа. Все мужчины, нормальные, без признаков мутаций, все в штатском, но, судя по коротким стрижкам, несомненно, сотрудники силового ведомства. Их также расстреляли в упор из автоматов.
      Возле лестницы учителя снова настигло мяуканье. Животное, издававшее эти звуки, несомненно, жестоко страдало. Гризли уже не пытался убедить себя, что кричит голодная кошка. Полные тоски и боли вопли доносились снизу, как раз оттуда, куда ему предстояло спуститься. И что самое неприятное, на лестнице не горел свет.
      Леонид пощёлкал выключателями. Существовали, разумеется, и иные возможности найти Железного друга. Например, отправиться за город в надежде отыскать воинскую часть. Воинскую часть найти не проблема, проблема добраться до неё живым… Или ещё вариант — поискать здесь же, в Управлении, но на верхних светлых этажах.
      Такое поведение очень напоминает человека, который потерял бумажник в кустах, но ползает на коленях совсем в другом месте, под фонарём. Гризли включил фонарик и начал спускаться. На него напали, когда он находился в самой невыгодной позиции, у поворота на промежуточную площадку. Из темноты вывернула босая, очень полная, голая по пояс женщина. Кроме форменной серой юбки, из одежды на ней была только фуражка. В правой руке толстуха сжимала длинный мясницкий тесак, в левой — что-то тёмное, волнистое…
      У Леонида не было времени разглядывать, но показалось, что это был человеческий скальп.
      — Иди к мамочке, сынок, — толстуха растянула губы в ухмылке. — Ну-ка, живее иди к своей мамочке, непослушный мальчик!
      «Она играет в кино, даже теперь она снимается в фильме», — мельком подумал Гризли, не сводя взгляда с тесака. Он направил женщине в лицо фонарь, увидел повисший на щеке глаз, замешкался и едва не угодил под удар. Тётка вдруг зарычала на кого-то, находящегося за спиной учителя.
      Гризли моментально припомнилось выражение «кровь застыла в жилах». Он явственно ощутил, как в сосудах замирает кровоток. Ему показалось, что мгновение, в течение которого он разворачивался к лестнице, выставив пистолет, растянулось на несколько часов.
      Позади него по лестнице крадучись спускались двое. В лохмотьях, заросшие, при каждом шаге они касались кулаками пола. Первый был вооружён штык-ножом от автомата, но держал его неловко, за лезвие. Второй нёс автомат без рожка. Видимо, частью сознания он ещё помнил, что это оружие, но забыл, как им пользоваться. Огрубевшие пальцы способны были нажимать на спусковой крючок, но мозг уже не координировал столь точные манипуляции.
      Однако подобрались они почти бесшумно. Учитель вжался в стену.
      — Грр-ра! — произнёс кадр с ножом и прыгнул через семь ступенек вниз.
      Гризли выстрелил дважды, сначала в лицо толстой «мамочке», затем в волосатого урода с ножом. Тётку слегка передёрнуло, однако она осталась стоять на ногах. Первый морлок заверещал и сложился пополам. Второй прыгнул вниз вслед за первым, но метил он совсем не в Леонида.
      Он кинулся на тётку в юбке и вцепился зубами ей в грудь. Толстуха с радостным смехом махнула тесаком и рассекла своему, «более продвинутому» по лестнице эволюции, родичу правое плечо. У женщины пулей разворотило челюсть, рука волосатого урода повисла на сухожилиях. После таких ран оба должны были если не погибнуть немедленно, то хотя бы ослабнуть. Однако оба завопили и с удвоенной силой принялись калечить друг друга. Их третий товарищ, поскуливая, ползал вокруг и норовил укусить кого-нибудь за ногу. Очевидно, пуля Леонида перебила ему позвоночник.
      Гризли выстрелил ещё трижды, почти в упор, целясь в головы. Уроды затихли. Потом он добил раненого. Затем физик несколько минут приходил в себя, слушал тишину, прислонившись к ледяной стене. Рубашку и свитер можно было выжимать. Его снова вырвало, но пустой желудок выплёскивал из себя только сгустки желчи. Бетонные стены высасывали из тела остатки тепла.
      Из прострации его вывел слабый, еле слышный отсюда, плач Стаса. Как ни странно, услышав мальчика, Гризли почти сразу пришёл в себя. Фонарь упал, но светил исправно. Физик добавил патронов в обойму и зашагал по ступенькам. Патронов оставалось мало. Он вынужден был признать, что не ожидал нападения в цитадели правопорядка. Двумя пролётами выше кто-то коротко заворчал.
      — Сразу в голову, только в голову, — твердил он, как заклинание, гадая, сколько же ещё живых кошмаров бродит по зданию.
      Если в ближайшее время он не найдёт Железного друга, возвращение на свежий воздух станет серьёзной проблемой.
      На следующем этаже выяснилось, что это ещё не самый низ. Лестницу перегораживала очередная решётка, дальше царил непроницаемый мрак. Гризли осветил фонариком пылевые отложения на ступеньках и решил оставить решётку на потом. Он свернул в подвальный коридор и тут же уткнулся в следы очередного побоища. На следующем зарешеченном посту ему повезло — ключ торчал в замке. Видимо, дежурный офицер покинул место службы в бешеном темпе. За решёткой, через каждые десять метров, багровыми зрачками полыхали дежурные лампы, гораздо меньше воняло, а воздух едва достигал нулевой отметки. Здесь так же, как наверху, имелось два ряда дверей, но не деревянных, а исключительно стальных. Гризли на цыпочках подошёл к ближайшей двери и обнаружил в ней маленькое окошко, отпирающееся снаружи.
      Камеры! Тюремные камеры…
      — Эй, там! Ты кто такой?
      Леонид едва не нажал курок. Кричавший находился за одной из стальных дверей.
      — А ты кто? — вопросом на вопрос ответил физик.
      — Эй, мужик, так ты не из этих? — прокричали из другой камеры. — Начальник, что там творится, наверху? Когда меня переведут? Уже неделю дожидаюсь…
      — Эй, жрать хочется! — заголосили из третьей камеры. — Пожрать дайте! Совсем сдурели, голодом морить?!
      — Брат, я ветеринар! Отвори, там мой котёнок болеет, слышишь?
      Учитель растерялся. Выпустить из камер заключённых? А где гарантия, что они не отнимут у него Железного друга? Где гарантия, что они вообще оставят его в живых? Он уже понял, что здесь не тюрьма, а несколько камер для тех, кого привозили из настоящей тюрьмы для допросов и следственных экспериментов. И, по крайней мере, в двух камерах содержались уже не люди. Там подвывали и царапали когтями металл. Гризли вернулся назад, к развилке возле лестницы.
      — Эй, стой, брат, стой…
      — Землячок, не бросай нас тут…
      У Гризли опустились руки. Он не мог просто так уйти и оставить их тут умирать. Наконец он принял компромиссное решение. Он вернётся к ним, когда будет не один.
      Сделав такое удивительное открытие, учитель физики призадумался. В его понимании, тюрьму не следовало размещать прямо под кабинетами клерков. Пока он размышлял, слева, из-за ближайшей железной двери, его снова настигло мяуканье. Гризли потянул в сторону заслонку форточки, и почти сразу увидел того, кто издавал тоскливые звуки.
      Это была не кошка. Точнее, не совсем кошка.
      Стоило Леониду приоткрыть окошко, как обитатель камеры зарычал и бросился на него. В камере бесился средних размеров зверь из породы кошачьих, пятнистый, с торчащими кисточками на ушах и острой мордой. Гризли в первую секунду отшатнулся, но зверь не сумел допрыгнуть. Он не ходил, а тяжело ковылял, передняя лапа была раздроблена и волочилась бесполезным придатком. Зверь скоро потерял интерес к человеку; он безостановочно метался из угла в угол, периодически издавая те самые воющие, безнадёжные вопли. В углу, на полу, учитель заметил обглоданные говяжьи кости и ошейник с цепью.
      — Нет, приятель, извини, но тебя я взять не могу, — Гризли захлопнул окошко.
      Эхо от его слов проскакало по закоулкам и вернулось трубным, многократно наложенным басом. Гризли поймал себя на том, что испытывает желание разговаривать вслух, даже сам с собой. Мрачная тишина, верхние безлюдные этажи почти ощутимо пригибали его к земле.
      Он обнаружил то, что искал, за следующим поворотом коридора. За толстыми железными прутьями дремали оружейные пирамиды. В первой секции ворота были вскрыты, автоматы и патронные коробки разворованы. Там на полу, среди промасленной бумаги, ничком лежали два раздувшихся трупа в форме. Но Леонида интересовала не вторая, и даже не третья секция. За последними воротами, укреплёнными навесным замком с сургучной печатью, на высоких стеллажах в ряд стояли длинные узкие ящики. Гризли сунул лом под дужку замка. Когда решётчатая дверь распахнулась, на притолоке замигал красный фонарик, а за стеной, на пульте сиротливо и жалобно запищала сирена.
      Гризли сорвал пломбы с ближайшего ящика.
      Это был он, Железный друг.

 
В этом мире много психов,
Каждый пятый — это псих!
Говори со мною тише,
Может, я — один из них?
 
Детская считалка.
      Это был он, тяжёлый турельный пулемёт с подпругой, приспособленной для индивидуального ношения. Одна из игрушек, которые власти так и не решились задействовать при восстановлении порядка. А может быть, решились, когда стало уже поздно. Когда стало уже некого вооружать.