Левую руку Артур разгибал минут двадцать. С правой удалось справиться несколько быстрее, но все равно ломота в пальцах не проходила до вечера. Он догадался, что утро сменилось днем и снова вечером, лишь по влажности воздуха и небольшому перепаду температуры. Он ничего не видел, плотный мешок на голове едва позволял дышать и практически не пропускал свет.
      Впрочем, перепады температуры он тоже научился распознавать не сразу. Ресницы склеились, губы склеились, насквозь промороженные легкие не желали раздуваться для вдоха. Конечности онемели, а там, где онемение постепенно начинало проходить, сотни и тысячи игл словно впивались в кожу, терзали глубоко и беспощадно. Несколько раз Артур терял сознание и снова приходил в себя, чаще от боли, когда его кто-то неудачно задевал, и очень может быть, что миновали не одни сутки, а несколько.
      Кажется, его облили горячей водой, потом перекатывали, пинали ногами и вливали в рот самогон.
      Алкоголь помог.
      Наконец наступил миг, когда мозги вернулись в нормальное состояние. Его скрутили не крепко, видимо, не хотели передавить сосуды после размораживания. Не крепко, но надежно, и вдобавок снова запихали голову в льняной мешок. С одной стороны, радовало, что не прибили сразу, с другой стороны…
      «Если намереваются, к примеру, скушать, – рассудил Коваль, – то ведь тоже стараются мясо нежным сохранить…»
      Он ругал себя за паникерские настроения, разогревал мышцы, пытался двигаться, пытался докричаться до соседей, ведь они дышали где-то рядом, но спокойствие, хоть тресни, не приходило. Разогреть мышцы оказалось делом непростым. Бывший научный сотрудник института крионики не имел даже отдаленных предположений о том способе заморозки, которому их подвергли. При использовании в полевых условиях азотной ванны, даже если допустить теоретически, что каким-то чудом охлаждение прошло постепенно, все равно неизбежна кристаллизация крови…
      Как они это проделали?
      И зачем его оставили в живых?
      Артур ощущал их где-то рядом, Бродягу и остальных, особенно остро ощущал Бубу. Тот легче всех перенес заморозку, сердечко его стучало в прежнем ритме, хоть и с перебоями, и уже просыпалась в сломанных ногах жгучая боль. Еще немного – и эта боль станет нестерпимой, но президент ничем не мог помочь кандидату в губернаторы Забайкалья, он сам еще еле-еле мог поворачивать шеей.
      «Сволочи, – разгоняя сердце, ругался Коваль. – Второй раз удостоился заморозки, только без капсулы…»
      Он пытался позвать Варвару и старца, но в рот плотно забили тряпку и вдобавок челюсть перетянули крепкой веревкой.
      За неимением зрения, он пытался слушать, но, кроме кряхтенья связанных пленников, сквозь толщу земли доносились лишь частые звонкие удары. Словно несколько десятков геологов разом втыкали в мерзлую породу ледорубы. Иногда Артуру представлялась одна из ранних большевистских строек, когда женщины, дети и старики, стоя в шеренге вдоль русла будущего канала, поочередно вгрызались в мерзлый груз своим нехитрым инструментом…
      Он мучился, извивался в мешке, пока не убедился, что развязаться сам не сможет. Клинки отняли, из карманов все вытащили, не оставили даже ремня на штанах.
      Утром оказалось, что Артур не ошибся.
      Он сумел почти без боли открыть глаза и проморгаться. Ресницами он чувствовал грубую мешковину. Где-то неподалеку действительно долбили почву. Долбили под счет, удары бубна и свист хлыста. В какой-то момент Коваля довольно бесцеремонно перевернули на спину, сдернули мешок, а затем подхватили и резко поставили на ноги. С первого раза он не устоял, затекшие в веревках ноги не держали. Глаза резало светом невероятно, хотя это был вовсе не солнечный свет, а всего лишь пламя трех хилых масляных светильников, расставленных по углам шатра.
      Двое захохотали. Было в их смехе что-то нечеловеческое. Так могла бы смеяться гиена или сова. Артур попытался приблизиться сознанием к невидимым пока стражам, но ничего не получилось. Вроде бы люди, но люди неправильные, будто бы глухие.
      Шатер. Выходит, его держали на тонкой подстилке в походном, наспех натянутом шатре. И место это находилось намного южнее ямы, где их заморозил крылатый демон. Намного южнее. Артур не сумел бы объяснить, откуда такая уверенность, но в новом мире и не требовалось ничего объяснять. Люди, родившиеся после Большой смерти, легко определяли широту и долготу без всяких приборов, на чистой интуиции, и постепенно он сам стал таким.
      Их вывезли очень далеко в южном направлении, тайга здесь сменилась скалами, а еще южнее ощущалась громадная ровная местность, пустыня или степь. Здесь дули резкие, но теплые ветра. Здесь пахло незнакомыми травами, сгоревшими в кострах, пахло немытым человеческим телом, сладким дурманящим табаком и жареным мясом. Пахло сырой землей, волчьими шкурами, остывшей кашей и птичьей кровью. А еще – тревожно пахло раскаленным металлом. Где-то поблизости плавили металл или работала кузня. Кто и зачем затеял этот бессмысленный марш-бросок? У президента не имелось ни малейших догадок.
      Артур упал на колени и тут же получил обжигающий удар хлыстом по спине. Если бы били спереди – успел бы сгруппироваться или хотя бы абстрагироваться от боли. Полог распахнулся, на мгновение хлынул настоящий свет, и тут же снова потемнело, но Артур успел разглядеть удивительную и страшную картину…
      Они копали. Несколько десятков изможденных полуголых мужчин вгрызались кайлами в промерзшую землю. Кажется, шатер стоял на холме, а раздетые заросшие люди подкапывались под холм сбоку. И, кажется, на холме росли низкие деревца, а дальше, насколько хватало глаз, расстилалось ровное блюдо степи.
      Вошедший мужчина взял президента за горло и приподнял, его пальцы походили на тиски. Он что-то тихо сказал, из темного угла шатра ответили. На сей раз Артур уловил приближение хлыста раньше, чем невидимый садист произвел замах. Он резко дернулся вправо и вперед, чувствуя, что не может уйти от удара полностью, но пытаясь хотя бы смягчить его. Тело повиновалось отвратительно, можно сказать – почти не слушалось, в голове словно висел рой занудливых комаров.
      Хлыст все-таки прошелся по спине. Кажется, они порвали ему кожу. Мужчина с темным лицом… Артур совсем близко увидел круглые, очень широко поставленные глаза, крючковатый совиный нос и низкий лоб, заросший пестрыми серовато-белыми перьями. Человек-сова засмеялся, схватил горло Артура еще крепче, выдернул кляп и стал вливать ему в рот самогон из бурдюка. Алкоголь был плохо очищен, от него разило сивухой, но президент решил не отплевываться. Согреться было необходимо, и согреться любой ценой. Он мог бы затеять драку, но непременно проиграл бы поединок даже с единственным соперником…
      Лишь когда Коваля выволокли на свет, он догадался, что в самогон что-то подмешано. В голове гудело необычно, окружающее казалось приятным и веселым, и с каждой минутой – все приятнее и веселее.
      Здесь вообще оказалось очень забавное и любопытное место. Сквозь дурман, упорно заполняющий последние уголки трезвого сознания, Артур успел разглядеть блеклое небо, пыльную равнину, покрытую тусклой, пожухлой травой, и точечки пасущихся лошадей на горизонте. Это на юге, если судить по косматому солнцу, которое здесь, кстати, пригревало гораздо сильнее. В северном направлении, чтобы поймать взглядом горизонт, пришлось бы карабкаться по крутому каменистому склону. В трещинах серого гранита проросли редкие деревца еловых пород, густой мох покрывал ложбины и овраги. С севера непрерывно дул промозглый сырой ветер.
      Серый выцветший шатер стоял на склоне пологого холма, в ряду таких же серых шатров. У подножия холма валялись груды подозрительно одинаковых камней, ровно отесанных когда-то, будто их извлекли из остатков разрушенной изгороди. Бородатые изможденные мужики выкапывали камни из глубокой длинной траншеи, передавали на руках вверх и сбрасывали вниз, к подножию холма. Ноги землекопов были скованы цепью, а поверх голов, по краям траншеи, прогуливались с бичами два надсмотрщика в долгополых халатах и треугольных шапках. Такие шапки Коваль когда-то видел в музее этнографии, кажется, в них наряжались в древности монгольские степняки.
      Вокруг траншеи полоскались на ветру цветастые ленточки с подвешенными к ним костяными и глиняными игрушками, чадили костры, терпкие запахи забивали носоглотку, мешали вдохнуть полной грудью.
      Костры… Штук восемь больших костров.
      На какое-то время Артур потерял ориентацию, а когда очнулся, его опять насильно поили самогоном. Зажимали нос и вливали тонкой струйкой в рот вонючую огненную жидкость. Но тело уже отогрелось, проснулось окончательно и в ответ отзывалось рвотными спазмами.
      – Артур… слышь, царь ты эдакий…
      Коваль не без труда вывернул шею влево. Варвару привязали неподалеку, так же, как его, спиной к вбитому между камнями колышку. Руки позади, а ноги вытянуты вперед и крепко привязаны к другому колышку. Выглядела атаманша ужасно, опухшая, с кровоподтеками под глазами и на скуле, в разорванной почти до пояса куртке. Варвара шмыгнула разбитым носом, покачала языком расколотый зуб.
      – Ну, чего уставился? Разонравилась?
      Артур попробовал улыбнуться, но растянулась только правая половина лица. Слева, от носа до уха, кожа превратилась в замерзший целлофан. За Варварой, скрючившись, сидел Бродяга, еще дальше к столбу привязали Луку и Бубу. Буба был без сознания, что-то невнятно лепетал, вздрагивал, иногда плакал. Его ноги чудовищно почернели, кости все так же торчали из-под кожи, заражение добралось до середины бедер. Лечить пленника, похоже, никто не намеревался.
      – Не… не ра-о… тьфу! – Артур пытался ответить, что не разонравилась, язык предательски запутался во рту. – Кк…к…как там Бо-яга?
      – Бродяга? – Варвара покосилась на дремлющего старца. Тот клевал носом, изо рта у него тянулась струйка слюны, связанные сзади руки почти вывернулись в суставах. Глаза мортуса были завязаны плотной повязкой. – Пьяный он, ага. Не видишь, опоили его. Чтобы лыка не вязал, чтобы иродов усыпить не мог. И глаза закрыли, вишь, сволочи!
      До Коваля начало доходить. Бродягу напоили сильнее всех, поскольку он был единственный, кто мог поднять восстание. Кто еще, кроме старца, мог подчинить сторожей?
      За оструганным столбиком, к которому прикрутили обмякшего Бубу, Артур увидел дюжину связанных пленных. Все люди незнакомые, мужчины и женщины, славяне, китайцы, еще какие-то чумазые личности, принадлежащие к неведомым народностям. Артур подергал ногами, затем руками, затем начал плавные вращательные движения. Так учил его когда-то выбираться из пут Хранитель силы, покойный Бердер. Нужно вдыхать и выдыхать, напрягать мышцы и расслаблять, чтобы постепенно ослабить веревки.
      – Ничего не выйдет, – Варвара цыкнула сквозь дырку от выбитого зуба. – Я ж не слабее тебя, Кузнец. Уж и так и сяк дрыгалась, ага.
      – Так что же, будем ждать, пока нас сожрут? Ты Бродягу можешь разбудить? Покричи ему, что ли!
      – Уже и кричала, и плюнула в ухо ему раза три. Спит, опоили бедненького.
      – Ты была здесь когда-нибудь?
      – Не-а. От Читы шибко далеко. А ты не чуешь, как травой тянет, табунами? Кажись, к монголам завезли.
      – Продадут нас? – Коваль почти успокоился. Плен, рабство, затем побег или выкуп – ситуация неприятная, но поддающаяся прогнозу. По крайней мере происходящее поддается объяснению, пусть и с некоторой натяжкой. – И почем у них человечина, не слыхала?
      – Кого продали, тому уж о ценах не докладали, – отозвался вместо Варвары Лука. – Зато я слыхал, что ихние шаманы прикормили Большого скотника, чтоб он, для них, значит, вот так мяско человечье таскал.
      Артур следил за передвижениями «рудокопов». Замызганные мужики оформили яму в виде сильно вытянутого прямоугольника и принялись вгрызаться в глубину. Таким образом, получилось, что они оставляли после себя ступеньку высотой полметра, затем отрывали следующую ступеньку, глубже, и копали еще ниже. И на каждой ступеньке им встречался слой камней.
      – Большой скотник? Кто это такой?
      – Так он и был, собака, – сплюнул Лука. – Заморозил нас, чтоб ему в аду жариться.
      – Больше некому, – авторитетно подтвердила Варвара. – Ихний, монгольский Дедушка Мороз, еще Большим скотником или скотоводом кличут. У энтих-то, степняков, все шиворот-навыворот. Новый год у них – когда отел идет или когда стада с пастбищ, нагулявшие вес, возвертаются, ага.
      – Вы что, всерьез верите, что нас заморозил Дед Мороз? – осведомился Коваль.
      – А кто же еще? – удивился Лука. – Он и есть, дух холода, собака такая. Не думал вот, что столкнуся с ним… Сам-то не бродит по тайге, это тебе не шатун какой. Его камланиями накликают. Когда разом сильные шаманы в круг станут, могут накликать… ненадолго вроде бы… Эх-ма, ноги отнялись почти.
      Артур собрался было поспорить на тему потусторонних сил, открыл рот, набрал воздуха в грудь и… передумал. Если людям нравится верить в монгольского Деда Мороза, который собирает стада, а дыханием замораживает бедных путников, что ж… Он не в силах победить суеверия. И не время с ними бороться. Время срочно придумать, как уцелеть и вернуться.
      – Глянь, Варя, шаманы в круг собралися! Вот так прорва, откудова столько их? – Лука показывал подбородком влево.
      – Да вон, черти, небось в землянках ночуют! – откликнулась атаманша. – Вишь, там куст пожелтел, небось корни подрезали, когда землей накат присыпали…
      Артур оглянулся туда, куда показывал пулеметчик. На возвышенности, за рядами жидких елочек, кто-то выкопал два блиндажа и умело замаскировал их толстым слоем дерна с травой и кустиками. Надо было обладать острым зрением и большой наблюдательностью, чтобы заметить разницу между почвой и крышей землянки. Из неплотно прикрытых лазов поднимался ароматный дым, внутри что-то жарили или варили. От аромата пищи желудок предательски скрутился винтом, Коваля чуть не стошнило слизью и самогонкой.
      – Вот они… глянь, что за рожи! Рожи-то раскрасили, ага.
      Коваль вгляделся между двух остроконечных валунов, составлявших когда-то одно целое, а теперь похожих на разбитое каменное яйцо. Между валунами начиналась тропка, по тропке откуда-то сверху неторопливо спускалась мрачная процессия.
      Почти все – пожилые и просто старые мужчины, но затесалось среди них и несколько женщин. Буряты с седыми космами и длинными пучками бород, наряженные так, словно собрались в музей этнографии для живой экспозиции. Коваль до этого никогда не встречал настоящих таежных шаманов, приготовившихся для праздничного камлания. У него не возникло сомнения, что ожидался большой праздник, настолько ярко и насыщенно, иначе не скажешь, вырядились колдуны. Лица они выкрасили в черный цвет, сверкали только зубы и белки глаз. Когда процессия приблизилась, в ноздри проник острый дух плесени и слежавшихся одежд, зазвучали десятки колокольчиков, металлических и костяных, пришпиленных к расшитым халатам, загремели трещотки и потекли первые тягучие ноты шаманских напевов.
      Артура пробил пот. Он не сумел бы объяснить, отчего вдруг стало так страшно. Ведь и до того жизнь не была малиной, приходилось ждать неизвестно чего, в неудобной позе, на сыром мху, со скрученными конечностями. Но когда они запели, что-то изменилось принципиально.
      Что-то сдвинулось.
      – Что, Кузнец, напужался? – Лука закашлялся, попытался улыбнуться, но у него это неважно получилось. Варвара громко стучала зубами, Буба был без сознания. Больше всех повезло Бродяге, он откровенно дрых, пуская слюни.
      – Глянь-ка, Кузнец… никак крепость строют…
      – Это не крепость.
      – А что ж тогда?
      – Это могила.

      Артур с трудом повернул голову. Шаманы обходили пленников, разделяясь на два живых ручейка, и спускались вниз, к громадной глубокой яме. В яме по-прежнему кипела работа, но бессмысленное перетаскивание грунта опять сменилось ударами ломов. Пока Коваль следил за шаманами, надсмотрщик пригнал откуда-то еще десятка два полуживых, тощих, как смерть, существ и ударами бича заставил их приступить к работе. Несчастные рабы из этой партии выглядели так ужасно, что наверняка не смогли бы поднять тяжелое кайло без дозы наркотика. Их расставили в шеренги вторым фронтом, напротив той бригады, что копошилась внизу, на глубине не меньше трех метров.
      – Раз ты Белый царь, так должен нас отсюда вытащить, – рассудительно заметил Лука.
      Ковалю совсем не понравились интонации бывшего пулеметчика. Тот словно намекал, что сейчас во всеуслышание огласит имя самого крутого пленника. – Слышь, Белый царь, давай, убей их!
      – Заткнись, – посоветовала пулеметчику Варвара.
      – А ты мне теперь никто, и рот не затыкай, – ощерился Лука. – Я его святости служил, а не бабе дурной, ясно?
      – А я тебя узнал, – подал голос незнакомый пленный, долговязый парень с очковым синяком на вытянутой физиономии. – Ты, ты, девка! Ты же дочка Малиновского, бывшего атамана из Читы, да? Глазам не верю!
      – И что с того? – насупилась Варвара. – Я сама атаманша Читы, а ты-то кто?
      Парень вместо ответа захохотал, очевидно, травы, подмешанные в водку, не позволяли ему долго сохранять ясность ума. Зато вместо долговязого зашепелявил, забормотал громко молитву один из узкоглазых кряжистых мужиков, одетый в дырявые сапоги и рваную телогрейку, словно погрызенную мышами.
      – Варя, что он говорит? Молится? – Артур решил пока не замечать наглого поведения бывшего пулеметчика. Человек от пережитого вполне мог соскочить с катушек.
      – Он, это… – Варвара, как ни странно, сохраняла хладнокровие. – А я его как-то видала, ага. Он из нерчинского улуса, большой у них человек, хозяин большой. Мы с ними торговали, дрались пару раз, потом мирились. Ты смотри, что творится, а? Кого эти ироды решили бесам скормить?
      – Почему скормить? – настаивал Коваль. – Варя, если ты что-то знаешь, лучше скажи сразу!
      Шаманы, тем временем, выстроились в круг справа от грандиозной ямы, запели хором и начали притоптывать. Каждый медленно поднимал левую руку, затем резко ударял о бедро.
      – Я его бубубу не шибко разбираю! – Варвара нахмурилась от напряжения. – Вроде снова старая песня. Мужик такое дело говорит… что черные шаманы из брошенных улусов хотят разбудить истребителя людей. И для того им нужны сердца смелых. Им надо сердца, чтобы… нет, не понимаю…
      Лука захихикал с закрытыми глазами. Буба молчал, склонившись набок. Бродяга проснулся, повел вокруг себя осоловевшими глазами и снова захрапел.
      – Слушайте меня. Если ко мне подойдут вплотную, вероятно, я сумею задержать одного или двоих, – тихо начал Артур. – Я прикажу разрезать веревки, затем развяжу Варвару, но надо быстро…
      – Они не подойдут, Кузнец, – зло выговорил Лука. – Ни к тебе, ни ко мне не придут. Разве ты не знаешь, зачем им сердца? Эх ты, какой же ты царь?
      Шаманы вскрыли могильник. Оттуда никто не вылез, не полыхнуло пламя, не произошло пока ничего чудесного.
      Но словно вынули пробку из бутыли с крепкой месячной брагой. Терпкий, застойный дух разлился в воздухе. Внезапно стало понятно и объяснимо присутствие такого большого числа ровно обтесанных камней. На темном срезе сырой земли стали видны слои этих плотно пригнанных булыжников, которые выполняли роль накатов и, очевидно, великолепно защищали сердцевину траншеи от воды. Рабочие как раз общими усилиями пробили дыру и принялись вытаскивать камень за камнем. Вероятно, они добрались до последнего слоя. Надсмотрщик что-то выкрикнул, работа остановилась. Трое с черными лицами, звеня бубенцами, спустились в яму. Рабочих оттеснили кнутами, те подвинулись и стояли покорно, точно выключенные из сети роботы. Это, конечно же, были не роботы, а живые люди – Артур видел, как вздымаются их ребра, как стекает пот по коже, оставляя грязные дорожки.
      – Что они там делают?
      – Никак клад отрыли?
      «Нет, это не клад, – подумал Коваль. – Это могильник, очень своеобразный, если не сказать больше… Похоже, эта могилка даст фору гробницам египтян… Кто же такой этот истребитель? Что за очередная сказка?..»
      Четверо с черными лицами приняли у рабов инструменты и сами взялись за работу. Кто-то отдал команду, Артур никак не мог определить этого главного, чтобы впоследствии прикончить его первым. Зазвенели кандалы, и «каторжан» вообще убрали из поля зрения. Зато, помимо ряженых колдунов, вокруг загадочной траншеи выстроились очень странные молодые люди. В одинаковых светлых рубахах на голое тело, раскрашенных алыми пятнами, босые и стриженные наголо. Очевидно, до того они прятались в землянке, а тут прибежали рысцой и построились шустро, спинами к центру и выставленными вперед оголенными кинжалами наружу. Впереди босоногих бежала старая сгорбленная шаманка и вела за руку первого юношу. Коваль сначала не обратил внимания на некоторые странности этой новой группы, пока ближайший парень не оказался от него в трех метрах.
      Он был слеп.
      Они все были слепы, причем слепы, скорее всего, от рождения. Но вместо внимания и настороженности, присущей слепым, их желтоватые скуластые физиономии олицетворяли абсолютное спокойствие. Каждый замер там, где его поставила старуха, босиком на острых камнях или в мокром мху. Каждый выставил впереди себя саблю, только это были не сабли.
      Артур в походах навидался немало холодного оружия. Этим оружием драться с человеком, вооруженным обычной саблей, не стоило. Слишком широкое лезвие, закаленное особым методом, с прорезью по центру, с утяжелением на острие, покрытое бугорками вроде…
      Вроде азбуки для слепых!
      Только вот зачем слепым читать то, что написано на оружии?
      Вдруг стало темнее. Артур искал причину на небе, но, видимо, глаза его обманывали. Темнота поднималась снизу, из разверстого рта могилы. Три или четыре бубна выводили нелепый, скомканный ритм, но самих музыкантов со своего места Коваль пока не видел. Мужики в траншее прекратили копать в глубину и принялись расширять ступени, сделанные ранее. Камни на их пути вниз закончились, теперь «археологи» передавали по цепочке ведра с глинистой землей и сбрасывали содержимое ведер за пределами траншеи. Две кучи по обеим сторонам раскопок росли очень быстро.
      Четверо мужчин с закрашенными черной краской лицами принесли на плечах ковер, пыльный, расползающийся. Ковер раскатали между ближним краем ямы и шеренгой пленных. Затем с бешеной скоростью откуда-то приволокли заготовленные жерди, хворост и горючее. Не прошло и минуты, как по обе стороны от ковра запылали два гигантских костра. Тем временем еще больше потемнело, но Артур никак не мог понять природу явления. Солнце никуда не спряталось, все так же болталось в дрожащих потоках воздуха над степью, и облака не мешали светилу выполнять свою работу. Однако мрак наступал не сверху, он, словно роса, оседал на траве, он выползал из низин, как ядовитый болотный газ, он плескался уже у самого основания каменистого холма, грозя затопить и свежевырытую траншею, и привязанных пленников, и шатры с высокими таежными гостями.
      – Эй-ха, эх-ха, жолдо-о, хха…
      В круг выступили две женщины и двое мужчин. Артур не сразу определил их пол, мужчины лихо разукрасились и ни в чем не уступали своим воинственным подругам. Впрочем, это мог быть вовсе не танец войны и не пляска смерти, но Ковалю показалось, что ничего романтического, и уж тем более сентиментального в этом дерганом танце не было.