Неприятности начались ближе к полудню.
      Часа три ехали без приключений. Если не считать приключением, что последний конь окончательно захромал, и Бродяга распорядился заменить его здоровой лошадью, отнятой у разбойников. Потом полил дождь, затем оказалось, что шальная пуля угодила в одно из внутренних колес. Под дождем долго и мучительно меняли колесо, откручивая залипшие гайки.
      Потом Бродяга отправился спать, передал управление Артуру, благо свернуть с бетонки было некуда, и…
      И Коваль снова не смог с Варварой поговорить по душам. Он уже предвидел, что без серьезного разговора не обойтись, что эта упрямая, своевольная генеральша привыкла добиваться своего, и очень может быть, придется применить силу, чтобы удержать ее в Иркутске, чтобы не пустить ее в Петербург. Несмотря на лояльность жены к его личной жизни в походах, несмотря на отсутствие взаимных клятв в верности, президенту совсем не улыбалось привезти в столицу взбалмошную неукротимую любовницу. Все это в мягкой форме он намеревался высказать Варваре, и непременно в мягкой форме, потому что ее округлые, но чертовски крепкие формы сводили его с ума и совсем не следовало наживать врага сию секунду. Тем более что этот враг ждет не дождется, чтобы залезть к тебе в штаны…
      Все это он обдумать и высказать не успел, потому что кони рванули в сторону, едва не переломав себе ноги, а Кенвуд вильнул правым колесом по обочине и подпрыгнул на кочке так, что Артур едва не прищемил себе язык.
      Неровная полоса шоссе позади машины пропала. Обрывалась, точно срезанная скальпелем, в десятке метров от задних колес. Там покачивались низкие невзрачные кустики, а затем сразу же вставала столетняя чаща. Как будто не проехали только что четырнадцать могучих колес.
      – Ой, мамочки… – икнула Варвара. – Да что же за беда такая? Никак сглазил нас кто?
      – Что это? – спросил Артур.
      – Никак блуждающий прииск, – прошептала атаманша. – Буди старика…
      На спальнике заворочался Бродяга. Коваль никак не мог понять, чего следует бояться. Да, дорога растворилась, но к таким фортелям он давно привык в Европе. Во Франции, помнится, автострада тонула на несколько километров, а потом снова выныривала из болот. А в России, как известно, испокон веков не дороги, а направления. Тем не менее Варвара переполошилась не на шутку.
      Вокруг плоскими безвольными хлопьями колыхался туман. Откуда он взялся, вроде только что играла всеми оттенками зеленого говорливая тайга… Метрах в ста впереди бетонная полоса упиралась в основание террикона. Пологий холм, состоящий из бурых и угольно-черных обломков породы вперемешку с прозрачными вкраплениями, заслонял обзор, но слева и справа вдали замаячили низкие темные строения, а за ними – еще несколько рукотворных гор, до половины заросших кустами. Сочная живая тайга как-то внезапно раздалась в стороны, уступив место кочковатым пустошам, покрытым ковром из серого, тускло блестящего лишайника.
      Коваль заподозрил, что угодил в одно из радиоактивных болот, но радиацией пока не пахло. Он приоткрыл дверцу, глубоко вдохнул терпкий горьковатый воздух. Что-то в атмосфере изменилось, причем очень резко, но на Вечное пожарище это не походило. Едва заметно пульсировало в висках. Нехорошо пульсировало, точно яда вдохнул.
      Тут была жизнь. Пока не ясно, что за жизнь, но насекомые и мелкие грызуны, мыши, бурундуки, метались вдоль дороги довольно свободно.
      – Ах ты ж, господи, как же мы так… – пробурчал Бродяга, высовываясь из спальника. – Вроде не сворачивали никуда, а? Был поворот, а?
      – Да вроде не было, – после такого вопроса Ковалю стало мерещиться, что он пропустил очередную развилку.
      – Что будем делать? – спросила Варвара, прикладывая к глазам бинокль. Она тоже высунулась из кабины со своей стороны и настороженно обозревала горизонт.
      Туман скрадывал границы предметов и расстояния, но не внушал пока Артуру тревоги. Самое верное слово, которым он мог бы обозвать раскинувшееся перед ним поселение, – безнадежность. Серая, тоскливая гнусь, в которой людям находилось время лишь на рабский труд, водку и короткий, нервный сон, который никогда не приносил настоящего отдыха. Грубо сколоченные, бревенчатые хибары – лабаз, медчасть, вагончик нарядчиков, и тут же рядом – алюминиевые полукруглые модули, просевшие, потерявшие часть обшивки.
      Обитель тоски, мертвая деревня. Здесь не селились даже дикие псы, зато верхний слой почвы буквально фонил от зарытых человеческих костей.
      Артур представил изможденных горняков, как они идут, покачиваясь, проваливаясь в шурфы, чтобы выползти оттуда вечером в ту же слякоть и дождь, к тем же мокрым нарам, заплесневевшему одеялу, крысам под столом и вечному пению бесстрастной тайги…
      Это счастливая жизнь вольнонаемных. А каково же приходилось тем, кто тянул тут многолетние сроки?
      – Вы мне можете сказать, чего надо бояться? – спросил Коваль, спрыгивая вниз. Ему уже давно не терпелось размять ноги.
      Внизу оказалось удивительно тихо. Кони мирно помахивали хвостами, пытались щипать траву по обочинам. Артур так и не понял, что же их испугало. Над серыми блестящими кочками висели гудящие облака гнуса. Позади покачивались седые, набрякшие ветви елей. Впереди зловеще поблескивал на солнце террикон, за ним возвышались рамочные угловатые конструкции. Краны, краны, бульдозер, грейдер, обломки непонятных механизмов и скудное жилье.
      Мертвое железо, подпевающее ветрам сотнями ржавых ртов.
      Коваль не мог себе представить, чтобы гора породы весом в десять тысяч тонн могла путешествовать. Очевидно, Бродяга ошибся поворотом и направил коней не в ту сторону. Артур вознамерился вернуться пешком туда, где бетонка растворилась в сероватом лишайнике, но, к изумлению своему, очень скоро убедился, что вернуться не может.
      – Э, стой, стой! – Из кабины пулеметчика высунулся раненый Лука, махал здоровой рукой. – Нельзя туда, пропадешь!
      Президент замер. Он уже сам чувствовал – что-то не так. До обрыва шоссе оставалось по-прежнему не меньше десяти метров, зато платформа грузовика внезапно отодвинулась назад. Возле бронированной морды сиротливо торчала тощая фигурка Бубы, в крохотных ручках он сжимал словно бы игрушечный автомат…
      – Кузнец, наза-ад! – крик Варвары несся из дальнего поднебесья.
      Пока Коваль размышлял, далеко на западе, на самом краю неба, показались три быстрые точки. Драконы! По очертаниям чертовски похожи на красных китайских, но они промелькнули слишком быстро и находились слишком далеко, чтобы Артур мог удостовериться. Проклятие! Если бы их заметили, не пришлось бы неделю пилить по гиблым тропам…
      Он повернул в сторону грузовика, отчаявшись достичь границы леса. Первые шаги, как ни странно, дались очень тяжело, словно навстречу дул сильнейший ветер. Они все высыпали из машины и напряженно ждали его – старец, Варвара и забинтованный Лука, крепко держащий за локоть испуганного Бубу. Синекожий дикарь самоотверженно порывался броситься на помощь своему белому другу.
      Когда Коваль достиг фаркопа платформы, он взмок, точно полдня таскал кирпичи. Варвара кинулась ему навстречу.
      – Если попал на блуждающий прииск, нельзя взад возвертаться! – загомонила она. – Сам тебя выпустит, коли захочет. А назад попрешься – зависнешь, как муха в янтаре…
      «Расслоение пространства, – думал Коваль, восстанавливая дыхание. – Что-то я об этом слышал. Как в русских сказках – бежишь за богатырем-сеятелем три дня, а догнать не можешь…»
      – Мужики проезжали тут три месяца назад, – хмуро пояснила Варвара. – Ничо тута не было, ага. Тропа да три избы брошенные. Напрямки до развилки дорожка катилася, до поворота на трехрядку. Теперь придется в объезд. Или рискнем, Бродяга?
      – По солнышку-то можно и рискнуть… – кося одним глазом в небо, рассудил Бродяга. – Коняшки-то навроде не пужаются. Может, и проскочим…
      Артур присел на корточки, потрогал лишайник. Липкое растение обмазало пальцы серой пыльцой, та моментально застыла, превратившись в противную клейкую паутину. Еще секунда – и Артуру пришлось воспользоваться ножом, чтобы спасти пальцы.
      – Не трожь, ее серой лихоманью кличат, – Бродяга рассмеялся, подал влажную тряпицу, остро пахнущую спиртом. – Ты три руки-то, три сильнее. До Большой смерти гадости ентой, понятное дело, не водилось, да и прииски тогда не блуждали, язви их… Человечинку лихоманка не жалует вроде бы. М-да, вроде бы не жалует. А вот козу, лося или, к примеру, жеребенка может оплести. Сладким заманит, она же сладкая, лихоманка-то, и ноги повяжет. А уж потом повалит, и все, к утру один колокольчик от жеребеночка, так-то…
      – Значит, все-таки Вечное пожарище, – хмуро подытожил президент, счищая с ладони остатки смертоносного клея.
      Ему все меньше нравилась здешняя тишина. За годы, проведенные в походах по лесам и заброшенным городам Европы, Артур научился различать много оттенков тишины. Тишину общего сна, беспробудного или, напротив, обостренно чуткого. Случалось сутки идти сквозь тишину действительно мертвую, вдоль границ свежих пожарищ, на которых не мог выжить никто, кроме бактерий, питающихся ядовитой химией. Приходилось попадать в тишину засады, когда он заранее, совершенно точно мог предугадать, за каким углом напряженно дышит враг.
      На сей раз засаду он не слышал. Но противное, тянущее чувство опасности не ослабевало. Солнце стало совсем серым, превратившись в грязную лампочку, спрятанную за заплеванным стеклом подъезда.
      – Бродяга, ты хочешь сказать, что прииск действительно блуждает?
      – И не один. Варварушка, что там видать?
      Оттуда, где тихо разлагалась техника, донесся печальный затихающий скрежет, до боли похожий на плач. Артуру почудилось, будто стрела одного из кранов покачивается.
      – Два шурфа вроде свежих, два крана, эти ржа поела. Огни не горят. Ну чо, двинем помаленьку?
      «Нет, почудилось. По верхам, видимо, ветер…»
      – Буба, вылазь-ка давай! – прикрикнул старец на нового кучера. – Трогай помаленечку, в гору не тяни. С божьей помощью обойдем слева… – Он первый забрался в кабину и продолжил, обращаясь к Ковалю: – От того, веришь ты али не веришь, ничо не сменится. Блуждающий прииск, он завсегда травой-лихоманкой окружен, и завсегда гуляет… Лет семьдесят, почитай, гуляют. Кто их считал-то, сколько их развелося? Тут дело, вишь какое. Первые лет семь опосля Большой смерти тихо было. Да, тихо. То есть человеки-то никогда тихо усидеть не могут, резали друга дружку без прощения, но пакости не наблюдалось. Нечисти, то есть…
      Старец строго поглядел на Артура, словно проверяя, будет ли тот смеяться. Коваль смеяться не собирался, он внимательно следил за дорогой. Точнее – за бездорожьем. Кони робко ступали по серым лишаям вдоль самой границы бурого террикона, грузовик тяжело переваливался на кочках. Прямо по курсу показалось мрачное двухэтажное здание с распахнутыми дверьми и выбитыми окнами. Поперек второго этажа, немного наискосок виднелись стершиеся буквы.
      – «Заводоуправление», – прочитал Коваль. – А почему «нечисть»?
      – А как ты эдакую дрянь обзовешь? – усмехнулся старец. – Вся нечисть разом полезла, как людишек-то поубавилось…
      Артур вздрогнул. Ему моментально припомнились библиотека Зимнего дворца, дремлющий летун и очки мудрого книжника Левушки Свирского, который пятнадцать лет назад утверждал то же самое, – как только людей становится меньше, на Землю стремятся вернуться совсем иные разумные формы. Или не слишком разумные. В качестве доказательства Лева Свирский приводил драконов, которых без особого труда выводили в своих лесных лабораториях Хранители равновесия. Артур тогда посмеивался над глупыми страхами книжника. Драконов он признавал, потому что сам на них научился летать и многого другого, пострашнее драконов, навидался, однако любые намеки на дедовские сказки отметал.
      Сказки, встреченные атеистом Ковалем, на поверку представляли собой реальность, далекую от чудес. Даже волшебные Малахитовые врата, где он познакомился с джинном Хувайлидом, оказались рабочим порталом энергостанции, которую запустила цивилизация, давно покинувшая Землю…
      И вот оно, снова. Бродяга озвучил ползучие бредни глупых горожан. Снова дурацкие разговоры о нечисти.
      Артуру словно соринка в глаз попала. Он поморгал и убедился, что никакой соринки нет. Он снова видел драконов, теперь он уже не сомневался, что видел длинношеих дьяволов из той же породы, что лакали его кровь в трюмах эсминца и помогли одолеть эскадру Карамаза. Это были красные драконы китайских Качальщиков, они бились о невидимую стену на границе блуждающего прииска, но не могли прорваться внутрь. Плотные ноздреватые тучи сгущались вдоль линии горизонта, мешали рассмотреть как следует. Седоки поднимали змеев выше, заставляли опуститься до самой земли, но все было бесполезно.
      Прииск захлопнул входы для внешнего мира и тихо дрейфовал куда-то в собственной системе координат. Артур решил не делиться ни с кем своей печальной новостью. Он почти не сомневался, что это Качальщики, и что ищут его.
      – Есть у меня одна идейка, – с некоторой, как показалось Ковалю, застенчивостью признался старец. – Я еще раньше, когда впервые такой прииск увидал, задумался. А что, ежли в аду места чертям не хватает? Ну, грешников столько развелось, а в годы Большой смерти разом мильены сгинули… Вот ежели ад есть, то места там могли на всех не заготовить и ссылают грешников на такие дальние прииски…
      – Но здесь никто не работает, – Коваль вынужден был задрать голову. Кенвуд медленно прополз под стрелой громадного погрузочного крана, ржавые рыжие тросы противно скрипели и раскачивались в тумане. Возле крана, словно собираясь сообразить на троих, собрались в кучку гусеничный экскаватор с гидромолотом, колесный кран «като» и самосвал с откинутым кузовом. Шины на их колесах давно спустили, ржавые диски погрузились в рыхлую почву, а за мутными стеклами кабин гнездились птицы. В запертой кабине экскаватора до сих пор сидела мумия в строительном комбинезоне, белые кисти скелета сжимали рычаги.
      – Мамочки святы… – перекрестилась Варвара.
      – Сурьезный прииск, однако, – озабоченно заметил старец, потирая сморщенные пигментированные ладошки. – Чтой-та здесь слишком спокойно…
      За мрачным кубом заводоуправления показались два ряда низких продавленных бараков, в таких вполне могли бы жить каторжники. Едва Артур поймал себя на этой мысли, как заметил две наблюдательные вышки по краям жилой зоны. Возле дальней вышки, на холмике земли, выставив клыки, спал вечным сном облезлый вилочный погрузчик. Ковалю на мгновение что-то показалось странным в позе могучего механизма, ему подумалось, что за долгие годы безделья машина должна была хоть немного накрениться или скатиться вниз. Но людей или иную крупную живность бывший Клинок не учуял и списал свои страхи на нервное напряжение…
      В ту же секунду справа, в хрустящем покрытии террикона, обозначился первый шурф. Наклонная шахта чернела, как запрокинутая к небу кричащая глотка, только вместо крика оттуда слышался постоянный, высокий вой. Варвара снова перекрестилась.
      – Здеся, может, и не работают, – старец плотнее закутался в полушубок. – А есть такие гиблые места, где, сказывают, днем и ночью камешки моют, да стон от бича стоит…
      Бродяга свернул левее. Отвалы руды закончились, колеса Кенвуда снова покатили по дороге, но что это была за дорога! Сосновые брусья, уложенные в несколько слоев, потемневшие от времени и сырости. Пожалуй, в двадцатом веке, даже в Сибири, таким способом улицы уже не мостили.
      А ведь они ехали по самой настоящей улице! Артуру живо вспомнились заброшенные городки на западе страны, которые расплавили Качальщики. Здешний городок не тонул в жидком грунте, его не пожирали травы и деревья, но от этого не становилось легче. Кривые бараки пялились на пришельцев черными глазницами. Между бараками показались руины часовни, затем снова раскинулось кочковатое поле лишайников. Кони пересекли заросшую травой узкоколейку, из серой мглы выплыли очертания трех отцепленных вагонов. С крайней платформы был сброшен трап, на нем боком застыл бульдозер «Катепиллер». Его обесточенная крановая рука вытянулась, пальцы манипулятора сжались, словно пытаясь ухватить кого-то за горло.
      Чем дальше грузовик отъезжал от жерла шахты, тем острее у Артура нарастало ощущение, что за ними следят. Цокали копыта коней, позвякивали патроны в пулеметных биксах, булькала солярка в канистрах, нервно сопел Буба, тоже остро чуявший неприятности, – вот и все реальные звуки, но появилось что-то еще, вне пределов слышимости.
      Словно кто-то просыпался.
      – Пространственный континиум нестабилен, – произнес вдруг тонкий, до ужаса вредный голосок за пазухой у Артура.
      Джинн! Вот ведь, помянешь лихо, оно тут как тут. Коваль вытащил зеркальце, краем глаза поймал остекленевший взгляд Варвары. Она двумя руками сжимала обрез и изо всех сил делала вид, будто говорящие зеркала встречаются ей на каждом шагу. Вот ведь девка! Дюжины грубых мужланов не боится, а зеркальце, связной приборчик, приводит ее в смятение!
      Бродяга, в отличие от молодой атаманши, к чудесному двухстороннему зеркальцу отнесся вполне философски. Он вскользь бросил фразу, что, мол, нечисть бывает разных видов, и некоторые из них в быту весьма полезны, скажем, банники или, к примеру, домовые. И напрасно Артур с пеной у рта втолковывал старцу теории устройства вселенной, тот напрочь отказался верить, что разумные бабочки строили космические корабли за тридцать тысяч лет до того, как хомо сапиенс построил первую египетскую пирамиду.
      – Ты меня слушаешь? – обиделся Хувайлид. – Я фиксирую нарушение целостности пространства.
      – И как это понимать? – Ковалю было немножко смешно разговаривать с зеркалом. Причем джинн из вредности прятался где-то сбоку, за резным серебряным ободком, нарушая все законы отражения и преломления. – Что стряслось с нашим миром в очередной раз?
      – Считаю своим долгом предупредить господина, что вы покинули пространство со стандартными физическими параметрами, присущими поверхности этой планеты, – нарочито бодро преподнес джинн.
      – О чем болтает твой ручной бес? – забеспокоилась Варвара. – Прикажи ему, чтоб говорил понятно! Он что, пугает тебя?
      – И чем нам это грозит? – допрашивал Артур зеркало.
      – Да. Нет. Сложно ответить. В планетарных условиях при перемещении объекта с массой, примерно равной массе вашего транспортного средства, с линейной скоростью, равной вашей скорости, каждый метр удаления от условной точки входа в зону искажений приводит к погрешности локального времени в пределах десять в шестой степени…
      – А короче можно? – Коваль высунулся из кабины, безуспешно пытаясь рассмотреть позади пресловутую «точку входа». – Мы тут стареем или молодеем?
      – Да. Нет. Не стареете. Приведу пример. Локальное растягивание темпоральной координаты в условиях замкнутых контуров космических городов приводит к взрывным искажениям пространства. Летучий народ пользуется данным эффектом для инерционного скольжения в межгалактических коридорах. Применение эффекта в условиях искривленной земной поверхности может теоретически приводить к эффекту двойной черной дыры, иначе говоря…
      – Иначе говоря, если не меняется время, то может меняться пространство? – насторожился Артур.
      – Да. Нет. Судя по некоторым данным, не меняется относительная скорость времени, но в точке входа образуется кольцевой вихрь, замыкающий…
      – Прекрати! – взмолился Коваль, разглядывая в зеркальце собственный затылок. – Какого черта ты со мной говоришь, будто я академик? Скажи проще, и какого черта ты меня не предупредил, что мы влезли в аномальную зону?
      – Мы не занимаемся мониторингом поверхности планеты, – сухо изрек джинн и пропал из зеркала.
      Он не просто пропал, но словно уменьшил яркость отражения. Теперь одна сторона зеркальца показывала все четко, а над другой словно поработали наждаком.
      – Я понимаю, куда клонит твой ручной бес, – помрачнел Бродяга. – Он говорит, что мы можем не выйти отсюда. Это ведь снаружи кажется навроде пузыря. А изнутря-то никакого пузыря нету, век броди по пустой земле, не дозовешься…
      – Почему по «пустой земле»?
      – Однажды так караван месяца три бродил, – подхватила разговор Варвара. – Ничо, живые выбрались, только лошадей пожрали и вшой обросли. Сказывали, мол, давно уж пора к городу выйти, а нету города, тайга сплошь, и снова прииски. Над шахтами колеса крутятся, огонь серный пыхает, страхота…
      – Блуждающие прииски всегда разные, – Бродяга отхлебнул отвара, вытер потрескавшиеся губы. – Бывало, что охотники возвращались, набив карманы каменьями да золотом, а бывало так, что дурачками становились. Иные болтали, мол, видели в тайге рабочий прииск, да каторжан на нем и охрану со старинными винтовками. Иные совсем пропадали, не возвращались больше…
      – Я через такие прииски пять раз ходила, – похвасталась Варвара, не отрывая взгляда от коней. – Ничо так, жива, как видишь. А сеструха моя, по роду которая, по батьке, у нее паренек поперся, ага, и усох весь.
      – Как это усох? – Коваль напряженно рассматривал зев очередного шурфа. Он почти не сомневался уже, что за ними кто-то крадется. Кенвуд неторопливо катился по узкой улочке, между рядами бараков. Брошенные дома недобро пялились на пришельцев черными квадратами окон. Под колесами чавкали и скрипели темные от дождей и времени сосновые брусья. Иногда брусья глубоко проседали под широкими колесами грузовика, Артуру в такие моменты казалось, что вот-вот придется прыгать, что платформу сейчас засосет, но пока обходилось…
      После завалившейся на бок часовни блеснул ручеек, а за ним – снова кочковатые лужки, облепленные серым лишайником. У самого берега ручья лежали мумифицированные трупы двух изюбров.
      В висках вибрировала тупая боль подобно застрявшему между оконных стекол оводу.
      – Вишь, что я говорил, – указал Бродяга. – Оплела лихоманка, пока за водичкой нагинались.
      Кенвуд прогрохотал по дощатому мостику. Туман сгустился еще сильнее, Коваль с трудом различал спины передней пары лошадей. Справа колоссальным спящим медведем надвигался очередной террикон. Из его бурого неровного бока тонкими струйками выбивался вонючий газ. По мере продвижения серой несло все сильнее, казалось, что поблизости курится вулкан.
      – Горит… внутрях-то, – прокомментировал старец. – Порой как жахнет, на десять верст разносит.
      Над головами истерически задергался бубенчик. Это пулеметчик из задней кабины пытался что-то сообщить.
      – Глянь, Варварушка, – заерзал старец, передавая Ковалю рулевое колесо. – А ты сиди, башкой не крути. Варька тут родилась, разберется…
      Коваль послушался, но сквозь зеркало заднего вида тут же успел заметить движение. То есть он вначале принял движение за оптический обман, тем более что темнело буквально на глазах. Серые лишайники сливались с облаками лилового тумана, солнце окончательно сдалось, и стало совершенно невозможно оценить расстояния до ближайших крупных ориентиров. Кажется, слева показался недорытый котлован, и на дне его – два насквозь ржавых, уныло опустивших ковши экскаватора. Из темной воды, скопившейся на дне котлована, торчали деревянные сваи, засиженные птицами, похожие на редкие обломки гнилых зубов в старушечьей пасти. От воды несло тлением.
      – Беда! – сообщила Варька, прыжком возвращаясь в кабину. – Бродяга, выпрягай коней, пока не поздно, можа успеем сбечь!
      – Да что там? – заозирался Артур.
      – Нечисть поганая, вот что! – отозвался Бродяга, вваливаясь обратно. – Эй, Бубка, погоняй!
      И перехватил руль. Коваль в очередной раз поразился, сколько силы еще в трехсотлетнем старике. Тщедушный, даже хрупкий на вид, на ощупь Бродяга казался стальным. Несколько секунд президент метался, заглядывая в зеркальца заднего вида, но, прежде чем увидеть опасность, он ощутил ее пятой точкой.
      Дрожь передалась через колеса Кенвуда.
      За ними гнался… гусеничный кран «изуцу» с выдвинутой вперед телескопической стрелой.
      Буба спрыгнул где-то сзади, хлюпая по грязи, обогнал машину и обрушился с кнутом на коней. Тяжеловесы неторопливо набирали скорость. Верещал в кабине пулеметчиков Лука, подпрыгивая и указывая назад, крыл матом и гремел патронами.
      Кран приближался, несмотря на то что Кенвуд набрал неплохую скорость. Ржавые гусеницы оглашали округу противным скрежетанием, под стрелой раскачивался строительный молот.
      – Я – назад! – прокричал в ухо старцу Коваль.
      И полез в обход кабины. По пути он чуть не вылетел в канаву, настолько резко кучер заложил вираж. Буба быстро освоился с новой профессией, перестал бояться лошадей, но подобную прыть показал впервые. Правые колеса Кенвуда сорвались с дощатой мостовой, пропахали влажные кочки, оставляя позади вскопанную колею. Варвара и Лука заорали одновременно. Коваль повис на одной руке, ухватившись за трубу глушителя, глянул наконец вперед и… заорал вместе со всеми.
      Потому что навстречу, забирая Кенвуд в клещи, катили сразу три транспортных средства – ярко-желтый вилочный погрузчик, японский бульдозер с широченным отвалом, похожим на открытую опасную бритву, и экскаватор с задранным к небу ковшом. Экскаватор и бульдозер перли по бездорожью, прямо по отвалам породы, по грудам металлолома, по буеракам.
      Когда схлынула полоса тумана, стала видна разбитая кабина японского погрузчика. Погрузчик наступал первым, словно командовал танковой атакой. Левое переднее колесо у него было спущено, решетка на кабине порвалась, крыша обрушилась внутрь, из молчавшего двигателя на ходу сыпались шестеренки.
      Варвара вылезла на площадку со своей стороны, подкинула на руке обрез, поудобнее прицелилась… Но Коваль уже видел, что стрелять бесполезно.
      Водителей в кабинах машин не было.

      Летучий ящер сделал широкий круг над верхушками сосен. Сверху казалось, что это коротенькие пушистые деревца, растущие на облаке. Туман скрадывал глубину, сглаживал овраги, холмы и русла ручьев, а на коже оседал холодной мерзкой испариной. Неопытный глаз ничего не различил бы внизу, но человек, оседлавший змея, закутанный в желтый плащ с капюшоном, мог похвалиться богатым опытом поисков.
      За ведущим ящером, привязанный длинным шнуром, необходимым скорее для проформы, торопился второй зеленый красавец, помоложе и чуть помельче. На его мокрой чешуйчатой спине, как и на спине первого, держалось сдвоенное седло-штаны, к которому был накрепко приторочен тюк, набитый провиантом и оружием. Сквозь плотную мешковину дракон чуял аромат вкусного мяса для него и для старшего брата, а также запах всякой ерунды, которая драконам не нужна, но люди зачем-то таскают ее с собой.