Анонс

 
      Прошли годы с тех пор, как питерский ученый Артур Коваль проснулся в саркофаге, и получил имя Проснувшийся Демон. В этом новом, безжалостном и суровом мире, в разоренной стране, которая некогда была Россией, ему удается достичь высшей власти. И теперь Артур Коваль, Проснувшийся Демон, намерен разбудить других Спящих демонов, французских ученых, уцелевших в капсулах анабиоза. Он готовит поход в Европу, которую глобальная экологическая катастрофа превратила в настоящий ад. Ему, Демону, и отчаянным смельчакам, сомкнувшим клинки вокруг своего вождя, волшебная Книга лесных колдунов даст имя "Братство Креста".

МЕРТВЫЕ ЗЕМЛИ

 

1. КОНЕЦ МИРНЫХ ДНЕЙ

 
      Мама Рита умирала.
      Хранительница Книги бодро покрикивала на писцов, по шороху шагов и дыханию опознавала соплеменников, держала в памяти события вековой давности. За последние два года, что Артур не был в северной деревне, мама Рита старела незаметно. Старалась не горбиться, держалась удивительно прямо, и приказания ее выполнялись, как и прежде, беспрекословно.
      Но кое-что изменилось. Коваль сразу заметил, какими усилиями дается Хранительнице каждое слово. Она почти не вставала с кровати, куталась в длинную волчью шубу, а ноги держала в шайке с горячим ароматическим настоем. В избе, несмотря на жаркую погоду, было натоплено, и одна из девушек периодически подливала в шайку горячей воды.
      А сегодня оказалась занята обычно пустовавшая лавка справа. Место преемника на посту у главной святыни.
      Вплотную к старухе, зарывшись в ворох тетрадей, восседала старая уральская знакомая, Анна Первая.
      Раньше Артур полагал, что заменить маму Риту может только женщина из северного племени, но теперь убедился, что некоторые правила Качальщиков так и остались ему непонятны.
      – Мир дням твоим, Хранительница!
      – Мир дням твоим, Клинок. У тебя хриплый голос. Ты болен?
      – Нет, мама. Немного устал с дороги, - при воспоминании о последней неделе путешествия Коваля передернуло.
      – Спасибо, что услышал мою просьбу…
      – Хранительница ждала тебя два дня назад, - сухо заметила Анна.
      "Со сменщицей будет тяжеловато", - подумал Артур, но сказать ничего не успел, потому что встрял Бердер:
      – Это моя вина, мама Анна! Я получил голубя, и встречал Клинка на свежем змее, но под Витебском два дня бушевала сильная гроза. Опасно подниматься в воздух при таком ветре и молниях.
      Старая Хранительница успокаивающе подняла сухую, перевитую венами руку, и Коваль заметил, как утомлена женщина коротким разговором. Наверняка мама Рита держалась исключительно на травах и притираниях. "Ей, должно быть, не меньше девяноста лет", - прикинул Артур…
      – Не будем спорить, - Хранительница обвела слепыми глазами бревенчатые, потемневшие от копоти стены. - Скажи другое, Клинок. Мне известно, что вы провели в западных странах больше месяца. Твой город сможет потерпеть без тебя еще день?
      – Твое внимание важнее мелких проблем, госпожа. В городе за меня руководят достойные люди. Я пробуду с тобой столько, сколько потребуется.
      – У вас бунтуют люди Полумесяца. Говорят, чернь поджигает их дома. Пока тебя не было, на правом берегу растерзали несколько десятков последователей Лао. Там живут маленькие косоглазые люди, пришедшие с Востока. Их пытаются выжить из города?
      – Мои клерки разберутся без меня, госпожа. Они знают, что нужно поступать по справедливости.
      – Справедливость? Раньше ты называл так то, что носил в сердце, теперь ты называешь так свитки с казенными правилами.
      – Без законов город не сможет существовать.
      – Это правда. Однако скажи, почему у вас по реке ежедневно плывут трупы? Вы ни с кем не воюете, ни один город из Пакта вольных поселений не решится напасть на тебя, но в реке полно трупов, словно идут бои?
      – Люди жадные, госпожа. Многие принесли из леса ложные представления о правде.
      – Ложные? А откуда ты знаешь, может, это у тебя представления ложные? Вы позволили открыть почти тридцать разных Соборов и молельных домов.
      – В мое время это называлось свободой совести.
      – Хорошие слова, только почему у вас жгут и режут?
      Хранительница явно напустилась не просто так. Коваль понимал, что за внешними наскоками стоит какая-то тревожащая ее мысль, которая пока не озвучена прямо. Следовало догадаться…
      – Я готов выслушать и принять твои советы, госпожа. Если ты не предложишь стереть Питер, я буду следовать им. Как и прежде.
      Бердер поощрительно шевельнул бровью. Его лучший ученик чтил законы и помнил, кому обязан властью.
      – Я рада, что ты не забываешь о справедливости, Клинок, - чуть смягчилась Хранительница. - Любой из нас ошибается, я тоже, в свое время, наделала немало ошибок. Не скрою, когда-то я очень боялась, что ты уйдешь в город и перестанешь заботиться о благе Великого Равновесия… Я рада, что ошибалась. Книга оказалась мудрее всех нас.
      Она сглотнула, и девушка из окружения немедленно поднесла старухе ковшик пахучего отвара. Несколько секунд мама Рита не могла отдышаться; все молчали, не смея перебивать старшую. Хранитель Силы и по совместительству ректор Военной академии Бердер ждал, смежив веки. Анна Первая, в белом полотняном балахоне и расшитом платке на плечах, неторопливо перелистывала тетради в кожаных переплетах. Оба писца замерли с перьями наготове; великая Книга Качальщиков прирастала постоянно, туда заносились все разговоры, звучавшие в этой длинной, вросшей в землю, избушке. Туда заносились все новости из ближних и дальних поселений лесного народа, все любопытные события из жизни не "стертых" Качальщиками городков и деревень. Туда заносились загадочные природные явления и важные календарные даты.
      Еще одним источником пополнения священной Книги были предсказания Хранителей памяти. Эти чудаки жили обособленно, на Беломорье появлялись редко, но каждый их приход означал настоящую веху в истории. Порой оракулы не удосуживались явиться самолично, они записывали пару фраз на листке или передавали через надежных посланников на словах. Но как бы туманно и запутанно ни звучали предсказания, их немедленно заносили в тетради и исследовали с особым тщанием.
      Артур неоднократно читал страницы, покрытые пророчествами Хранителей. Пророчества, которые сами они не могли расшифровать и которые часто походили на наркотический бред. Но когда-то, лет восемьдесят назад, один из отшельников предсказал появление Проснувшегося демона, человека по имени Артур Кузнец…
      Артур узнал, что его ждут в Архангельске, едва ступил на крышу Зимнего дворца. Даже не успев толком переодеться и выслушать доклады ближайших подчиненных, он пересел на коня, намереваясь отправиться в путь на север. Но едва добрался до Синявино, где его ждал Бердер, как разыгралась еще одна дикая гроза, и свежий дракон отказался подниматься в небо. Артур лукавил, когда обзывал городские дела "мелкими проблемами"; на него в первые же секунды вывалили целый ушат неприятностей, но ослушаться призыва Качальщиков было невозможно.
      Избили кришнаитов и разгромили их палатку на южной ярмарке. Двое убитых.
      Серия драк возле отстроенной татарским имамом мечетью.
      В реку выпущено несколько мытарей с перерезанными глотками.
      Эпидемия гепатита на правом берегу, где селилась голытьба, не желающая работать и подчиняться санитарным правилам…
      Но всё это можно отложить на потом. Приказ мамы Риты важнее.
      Потому что в походе погиб мальчишка, внук старого генетика Семена.
      Коваль прекрасно понимал разницу между самой преданной гвардией и магическими животными, вселявшими суеверный ужас в недругов. Когда-то крылатые змеи, выращенные в дебрях уральского леса стариной Прохором, тигры-альбиносы и голубые псы привели его в Зимний дворец. Но удерживать власть с помощью подарков колдунов становилось всё труднее. Чем шире разносилась слава о новой столице, чем богаче становились ярмарки и торговые дома, тем больше появлялось завистников. Звери сыграли свою роль, губернатор Кузнец теперь остро нуждался в преданных людях. Поэтому, завидев по возвращении из Парижа потускневший шпиль Петропавловки, он испытал двойственное чувство.
      С одной стороны, радость, оттого что остался жив. После тех кошмарных перипетий, что случились с их маленьким отрядом в Западной Европе, он не вполне верил, что доберется когда-нибудь до родимой земли. Но когда дракон, сражаясь со шквальным боковым ветром, вынырнул из туч, и Артур увидел под собой стальную излучину Невы, заполненную рыбацкими баркасами и змейками понтонов, тягостные мысли уступили место привычным заботам.
      Так уж устроен человек. Если думать только о плохом, можно сойти с ума.
      Насколько легко дался ему захват города, по сравнению с десятилетней каторгой в губернаторском кресле! Чем больше он успевал одолеть, чем ближе придвигалось то, что можно было с изрядной натяжкой назвать цивилизацией, тем больше вылезало проблем. Он погряз в управленческих интригах, он положил массу сил на то, чтобы городгосударство избавился от рабовладения. Мало того, за десять лет ему почти удалось удержать Питер от сползания в феодализм. Но и сейчас, когда, наконец, эти тупоголовые бараны распробовали вкус частной собственности, когда начала подрастать первая буржуазия, Коваль не мог спать спокойно…
      – Всё время сушит внутри… - пожаловалась мама Рита. - Я плохо понимаю, что у вас там творится, в городе, но родители говорят, что их дети довольны. Доволен ли ты, Клинок, что принял детей Качальщиков в круг городских? Не будет ли большой вражды?
      – Я как раз сейчас об этом вспоминал, госпожа. Не скрою, всё очень непросто. Слишком… - Он хотел сказать "слишком разное мировоззрение", но вовремя себя одернул. - Большая разница во взглядах на мир, госпожа. Однако я рад, что ваши люди понимают мои сложности и понимают важность объединения…
      – Об этом я и хотела с тобой поговорить. Ведь кроме детей Качальщиков вы учите и дикарей.
      – Они такие же люди, госпожа. Я имею в виду тех умственно здоровых людей, кто одичал после Большой смерти. Их внуки абсолютно нормальны и получат паспорта наравне с остальными.
      – Паспорта… - презрительно крякнула Первая Анна.
      – И ты не боишься резни? - покачала головой слепая ведьма. - Пока их было мало, ты мог играть в милосердие, но мне сказали, что ты раздаешь землю и принимаешь в охрану даже чингисов.
      Бердер приоткрыл левый глаз. При подобных обсуждениях Артур всякий раз чувствовал себя неуютно. Он хорошо знал отношение Качальщиков к дикарям как к дешевой рабочей силе и источнику пополнения низовой охраны. Детей рождалось слишком мало; могущественные лесные колдуны не брезговали работорговлей и не собирались от нее отказываться. Впрочем, так же поступали и горожане. Так поступали почти во всех областях новой России, с которыми город имел сношения.
      Почти везде, кроме Петербурга.
      Коваль давно для себя решил, что скорее умрет, чем даст развалить то зачаточное буржуазное государство, что зарождалось на Неве. И Бердер, и другие Качальщики, которые обладали широким кругозором, прекрасно сознавали выгоду подобной вольницы. Только за последние три года население питерских окрестностей перевалило за двести тысяч человек, и в подавляющем большинстве это были беглые рабы или крепостные из других областей. Губернатор получал дешевую рабочую силу, рекрутов для воинских формирований и колоссальный рынок сбыта товаров для городских ремесленников.
      Но в стократ важнее экономических оказались выгоды политические и военные. Когда в сто тридцать пятом году, после двух лет неурожая в Поволжье, в город хлынули орды голодных переселенцев, Старшины палат предлагали губернатору мобилизовать всех мужчин и любой ценой повернуть беженцев обратно. Он не послушал, хотя паника в городе началась страшная. По свидетельствам дальних дозоров, с юга катилась настоящая лавина, не меньше сорока тысяч обнищавших, обезумевших людей. Они шли на слух о сказочно сытом северном крае, где власть нарезает пришлым угодья, выдает скот и даже выделяет рабочих для строительства дома. А кто желает учиться или служить, тех ждут вообще заоблачные богатства и почет.
      Коваль всячески поощрял раздувание подобных слухов. Той весной он впервые поставил перед Старшинами задачу полномасштабной валютной экспансии. Таких заумных слов соратники не переваривали, но выражение "захват мясного рынка" всем понравилось. Требовалось всего-навсего втрое увеличить производство мяса на продажу и вдвое сбросить цену на ярмарке в Нижнем. С одной маленькой тонкостью - по твердым ценам продавать лишь за золото и серебро питерской чеканки, прочую валюту демонстративно принимать как некачественный лом. Продержавшись сезон, в дальнейшем можно было бы смело диктовать условия на мясном рынке.
      Еще более грандиозные планы были у Артура относительно питерских обувщиков и стеклодувов. Единственным, крайне выгодным для Петербурга сектором, где он не мог рассчитывать на успех, оказалась металлургия. На "грязные" производства Качальщики наложили вечное "вето"…
      Поэтому Коваль пошел на отчаянный шаг. Он не пустил голодных в город, но желающим получить надел были выданы ссуды на семена и молодняк скота. Стражники отперли амбары со стратегическим запасом. Дело шло с огромными трениями, вспыхивали драки и пожары, многие новые переселенцы проели и пропили весь первый урожай. Но спустя год весело дымили печки тысяч новых домишек в окрестностях Стрельны и бывшего Ломоносова, а в Нижний вышли первые караваны с демпинговым мясом.
      Рынок пал.
      Цель была достигнута. Тысячи мелких хозяйчиков средней полосы оказались под угрозой разорения, никто не хотел покупать у них ни птицу, ни свинину. Сотням новоиспеченных фермеров, чьи поля тянулись теперь почти до границы Вечного пожарища, губернатор платил натурой либо медью, а казна в одну осень распухла от золота.
      После этого на сцену вышли эмиссары Учетной палаты. Во всех крупных поселках средней полосы пустили слух, что губернатор Петербурга предлагает земледельцам помощь в переселении, защиту и гражданство в обмен на пожизненный договор о продаже излишков казне. Те, кто давно жил в окрестностях Питера, хорошо знали, что такое гражданство и паспорт, даже неграмотные. Паспорт с собственным портретом и печатью Большого круга давал право на вечное владение землей, на вырубку леса, на бесплатную школу для детей, а главное - на скромную пенсию и на защиту без дополнительных вымогательств. Пенсия особо привлекала тех, кто не желал трудиться на земле, а предпочитал наниматься на строительные работы.
      В Питер, к неудовольствию местечковых князьков, потянулись новые сотни обозов.
      Самое смешное, что фермерские хозяйства составили, по сути, живой заслон вокруг респектабельного центра, где патрули Серго Абашидзе поддерживали жесточайший визовый режим. Но вслед за культурными переселенцами, привлеченными кредитами, коллективными праздниками с фейерверком и фантастическим жалованьем гвардейцев, в город поперли и дикари.
      Миграция "насекомых" по европейской части страны, как презрительно называл горожан старый знакомый Коваля, Исмаил, Хранителей мало интересовала, но они крайне болезненно переносили уход полудиких племен из леса. Исмаил отдавал должное ловкости губернатора: при колоссальном размахе хозяйственной деятельности Слабых меток вокруг города почти не появлялось, детей Качальщиков сторонились, но не ущемляли в правах, и ни один промышленный гигант не портил воздух.
      Нанимая на осушение канав очередную партию "желтых", чингисов и прочую дикую братию, Коваль всякий раз размышлял, насколько хватит терпения у Хранителей. А ведь кроме них, были еще Озерные колдуны, - влиятельная секта, расползшаяся по берегам Ладоги и Чудского озера, с которой тоже приходилось ладить, обмениваться улыбками и вести дела.
      Озерные колдуны не меньше Качальщиков были заинтересованы в дармовой "рабочей скотинке", а главное - в новорожденных. После того, как из предместий пропали несколько младенцев и прошел слух, что колдуны обращают под Красной луной самых обычных детей, Артуру пришлось сжечь целую деревню на западном берегу Ладоги. Во время перехода по гнилым болотам пограничники Абашидзе понесли больше потерь, чем в вооруженных стычках с шептунами.
      Но жертвы были не напрасны. Вместо затяжной войны, которую предрекали старики, губернатор получил мир. Детей вернули, но Артуру пришлось обещать Качальщикам, что его покровительство не распространится на лесных дикарей…
      Хранительницу неверно информировали, взрослых чингисов не принимали в охрану. Военный совет допустил лишь формирование летучих патрулей из головорезов, категорически не приспособленных к труду. Основная масса чингисов довольствовалась теплыми землянками, пайком и киркой. Однако губернатору лишний раз дали понять, что присматривают за каждым его шагом.
      – Мы принимаем, госпожа, и будем принимать всех, кто признает законную власть и трудится на общее благо, - в сто первый раз проявил твердость Коваль.
      Мама Рита усмехнулась.
      – "Общее благо"… Ты неисправим, Проснувшийся. Когда-то ты сказал мне, что ваше вонючее государство тоже кричало о всеобщем благе… И чем всё закончилось? Н-да… - Она отпила еще глоток. На сморщенной шее тряслись нитки с оберегами. - С тобой хочу поговорить не только я.
      Девушка, подливавшая воду, что-то тихо сказала, просунув голову за ширму. Коваль с самого начала чувствовал, что за тяжелой занавеской, перегораживающей комнату надвое, кто-то есть. Но он давно привык к странностям Качальщиков. Если гости не хотят показаться, значит, так и надо…
      Полотнище откинулось, и вышли трое. Первого Коваль сразу узнал. Отшельник Кристиан, валдайский брательник Исмаила. Прочие были незнакомы, но, несомненно, принадлежали к той же породе.
      Хранители памяти.
      Замкнутая каста, члены которой почти никогда не общались друг с другом и уж тем более не появлялись на людях. Тонкая прослойка мутантов с даром ясновидения, чьи прозрения часто не могли передать внятно даже они сами. Угловатые кряжистые фигуры, длинные седые волосы, заплетенные косичками, и потрясающе крепкие зубы. Одеты были Хранители памяти как настоящие отшельники, проехавшие или прошагавшие пешком много километров.
      Пока Бердер, изумленный встречей не меньше своего ученика, обнимался со всеми троими, Артур успел заметить за ширмой стол, на котором помещалось десятка два бутылей и кусок копченого окорока. Он поймал себя на мысли о том, что впервые видит русских мужиков, которые три дня пили молча. "А ведь они всё время ждали меня!" - подумал Коваль.
      – У тебя плохая рана, - сказал самый широкий, с помятым, обезображенным лицом. - Ты наложил мази, но не выгнал яд.
      – Он поправится, - улыбнулась Анна Первая. - Яд уже растворился.
      Коваль никому не докладывал о ранении и был уверен, что под курткой повязка незаметна. Колдуны, как всегда, чуяли кровь и запахи притираний, не нуждаясь в жалобах и пояснениях.
      – Плохой яд, - подтвердил молчун Кристиан, втягивая ноздрями душный воздух землянки. - Эта тварь убила нашего брата?
      Артур покосился на Бердера, тот кивнул. Качальщик уже успел передать родичам Семена Второго о его гибели.
      – Нет, Семен погиб в Ползущих горах. Он отвлек гибель от остальных. Это животное ранило меня и еще одного человека из моего отряда. Надеюсь, он выживет…
      – Тебе не следовало отправляться так далеко на Запад, не обсудив с нами, - вступил в разговор третий Хранитель, сгорбленный, черноглазый, похожий на метиса. - Ты ведь знаешь, Клинок, что у нас нет братьев дальше города Варшавы.
      – Дальше города Варшавы на юго-запад земля кишит Слабыми метками! - заметил Кристиан. - Ты подвергал риску себя и нашего брата. Ты же знаешь, что Качальщики не живут там, где много грязи…
      – Мы не останавливались в городах, - попробовал защититься Артур. - Кроме того, Семен сам хотел полететь, и его отец не возражал. Мы столкнулись с врагами за песочной стеной, вдали от германских поселений!
      – Мы знаем, что парня никто не неволил.
      – Он был одним из лучших моих Клинков, - печально проговорил Бердер.
      – Я тоже потерял не худших своих людей, учитель.
      – Ты добрался до страны Франции? - спросила мама Рита. - Ты разве не слышал от Исмаила, что южнее и западнее германского Берлина половину Европы занимают пожарища, а вода там светится, как на Желтых болотах в Сибири?
      – Там было много атомных станций и оружия, - согласился Артур, - но мы лишь хотели добраться до Парижа, туда, где…
      – Мы знаем, что ты хотел найти и разбудить других Уснувших из древнего мира, - перебил Хранитель с помятым лицом. - Книга знает обо всём. Но скажи тогда, почему ты не отправился к германцам? Ведь вы водите туда караваны и торгуете с ними. У германцев не настолько опасно, даже для городских. Почему же вы так скоро вернулись?
      – Потому что… Потому что нам пришлось идти пешком и…
      – Вы встретились с вещами, которые настолько напугали лучших, храбрейших воинов и самого губернатора Клинка? - безжалостно уточнила мама Рита.
      – Да, госпожа, - понурился Артур. - Я посылал Бердеру голубя…
      – Ты столкнулся с тем же самым, что прячется за Уралом. Встретил то, от чего мы десятки лет закрываем караванные тропы к востоку от города Екатеринбург. Следы фабричной грязи, которую нельзя уничтожить и за сотню лет. Теперь ты понял, что Качальщики вовсе не потому нападали на караваны Рубенса, что нам нужны были жалкие поделки городских? Мы перекрывали дороги на Восток, чтобы не разнести заразу от подземных огненных грибов и брошенных химических заводов…
      – Да, госпожа. Теперь я вижу, что был не прав. Но почему тогда на Западе нет своих Хранителей, которые очищали бы землю?
      Артуру показалось, что между оракулами возникло мимолетное бессловесное общение. Бердер пробормотал что-то нечленораздельное, Анна Первая нахмурилась, будто Артур позволил себе непристойность. Писцы закончили фразу и замерли с поднятыми перьями.
      – Ты задал тот вопрос, ради которого мы собрались тут, - медленно произнесла мама Рита. - Наши братья из Варшавы давно сообщали нам, что земли на юг и на запад от Берлина раскачиваются всё сильнее, что дикие леса берут верх над посевами, а звенящие узлы не подчиняются Хранителям меток. Мы собрались для того, чтобы выслушать тебя и решить, что можно рассказать другим.
      – И что нам делать дальше, - добавил Кристиан. Коваль не мог поверить своим ушам. За десять лет относительно спокойной жизни он почти отвык от мистических ужасов, с которыми столкнулся в первые недели после пробуждения. Но даже то, что он встретил в Западной Европе, не напугало его так, как собравшиеся вместе отшельники.
      Отшельники, которые впервые на его памяти, намеревались что-то предпринять.
      – Неужели всё так страшно? - спросил он. - Я полагал, что экологический баланс постепенно восстановится… Или вы думаете, что на западе может возникнуть Плавающий узел, опасный даже для нас?
      – В том-то и дело, что метки давно должны были собраться в узел, как происходит у нас в Сибири, - вздохнул черноглазый старик. - А там этого не случается…
      – Словно кто-то поддерживает землю в постоянном неустойчивом качании… - откликнулся Кристиан.
      – И мы догадываемся, кто это может быть…
      – И для чего они так поступают…
      – И чем это грозит…
      У Артура голова шла кругом, вдобавок проснулась боль в незажившем до конца плече.
      – Что вы хотите от меня?
      – Книга открыта, Клинок, - сурово произнесла мама Рита. - Говори медленно, и не упускай ничего. Каждая забытая мелочь может стоить гибели не только нам, но всему миру.

      Драконов звали Катун и Катуника. Самец вырос чуть крупнее, с каждым махом гигантских крыльев вырывался вперед, но Катуника на поверку оказалась более выносливой. Катуна вел Семен Второй, самкой управлял Коваль.
      Как ни крути, одного из потомственных Качальщиков Артуру пришлось бы взять с собой. Даже самые талантливые дрессировщики не могли заменить воина. Семену Второму едва стукнуло девятнадцать, но из тех, кого тренировал Бердер, он был действительно лучшим. Коваль лично слетал на Урал, чтобы уговорить Хранительницу рода отпустить парня в экспедицию. Там же губернатор, следуя традиции, поучаствовал в поединках с подрастающим молодняком.
      Излюбленное упражнение Бердера только называлось парным; на деле безоружный испытуемый должен был продержаться в замкнутом пространстве против ученика с дубиной, либо толстой веревкой с узлами на концах, либо с длинным шестом, для пущей забавы утыканным гвоздями. Если безоружный успешно отражал натиск, силы нападающих удваивались, затем утраивались, а площадка уменьшалась.
      Сам Бердер, несмотря на свои пятьдесят три года, почти не сбивая дыхания, расправлялся с шестерыми юными Клинками. Коваль, хрипя от натуги, выдержал атаку троих, но едва в бой вступил четвертый, пришлось просить пощады.
      – Мало бегаешь, толстеешь! - смеялся учитель.
      – Ничего себе мало! - обиделся Коваль. - Два раза в неделю сам тренирую гвардейскую роту. - Но ты изменил стиль, учитель! Эти парни двигаются иначе; сто лет назад нечто подобное называлось таэквондо…
      – Не знаю, как называлось раньше, но мы переняли новые приемы у южных косоглазых братьев.
      – Как противно становиться стариком! - жаловался Артур бывшему наставнику. - Двое меня чуть не покалечили, а этот парень, внук Семена, - просто молния!
      – Один на один ты бы против него не устоял, - согласился Бердер. - В парной охоте он лишь легонько зацепил тебя копьем, а в настоящей рукопашной Сема метает ножи быстрее меня… Если ты уговоришь его лететь в Европу, считай, что вам повезло. Но двоих не проси. Хранительница рода и так недовольна!
      Семен Второй согласился участвовать в авантюре, но не безвозмездно. Пять рабочих коней, три брюхатые свиноматки и годовое жалованье капитана гвардейцев золотом…
      Губернатор заплатил. Жизнь стоила дороже.
      На крупе Катуники позади Артура сидели трое пассажиров.
      Старшина палаты Книжников, Лева Свирский, обмазанный салом, в нахлобученной на глаза шапке, напоминал сказочного домового. Он отвечал за французский язык в экспедиции. Сам губернатор привлек двух толмачей и в течение полугода, морщась от напряжения, восстанавливал английский и зачатки немецкого. Лева подключил свои каналы и неведомым образом отыскал в коммуне польских негоциантов женщину, чья мать с детства обучала ее французскому языку. Старик бродил по дворцу в обнимку с дряхлым учебником, пугая караульных гвардейцев спряжениями глаголов…
      Людовик Четырнадцатый, капитан гвардейцев, напросился в последний момент. Артуру не очень хотелось брать с собой вечного пройдоху и нарушителя спокойствия, тем более что в последний день перед полетом Четырнадцатый в очередной раз проштрафился. Но поостыв, губернатор пришел к мнению, что лучше взять в поход старого, преданного товарища. Пусть он трижды выпивоха и бабник, но Артур не боялся повернуться к нему спиной.
      Следующее место занимала мама Рона.
      Коваль долго сомневался, стоит ли привлекать к неоправданному риску столь ценного медика. Мама Рона была уже не молода, и в ней крайне нуждалась недавно учрежденная Медицинская академия. Но без женщины и без штатного врача Артур лететь не мог. В числе Проснувшихся могли оказаться дамы…
      Мама Рона неожиданно легко согласилась. Особенно после того, как Коваль ей сообщил, что в Парижском институте крионики, если его не разграбили, может найтись много медицинской техники и литературы.
      За седлом мамы Роны жалобно мяукал самый необычный участник экспедиции. Вместо седла перед парой задних крыльев приторочили корзину и запихали туда сибирского тигра-альбиноса. Несчастному Лапочке, панически боявшемуся высоты, пришлось завязать глаза и намертво скрутить лапы. На земле, а особенно в темных подземных этажах, прирученный кот мог оказаться абсолютно незаменимым.
      Катуном управлял Семен. Как всякий потомственный Качальщик, с детства привыкший к зверушкам-мутантам, он лихачил и даже не привязался к седельным штанам. За спиной Семена хмурился полковник Даляр, охранявший тюк с тяжелым вооружением. Ковалю очень не хотелось думать, что придется с кем-то драться, но Даляр уговорил его прихватить пулеметы. Позади полковника сын Красной луны Христофор обнимался с занавешенной голубиной клеткой. Как боевая единица Христофор был еще хуже, чем престарелый книжник. Но губернатор решил прихватить его: потомственный колдун попросился сам. А такого за ним обычно не водилось.
      Он жил в Зимнем на правах домашнего юродивого, никому не мешал, зато с завидным постоянством присутствовал на собраниях Большого круга. Парню исполнилось двадцать семь лет. Он не стремился обзавестись семьей, проводил массу времени с животными, честно исполнял обязанности почтового голубятника и нес такую же чушь, как в детстве, когда ездил с караванами.
      Давно канули в прошлое времена, когда караваны нуждались в дорожных телепатах, основные магистрали давно были очищены от бандитов и опасного зверья. Однако Христофора упорно пытались выманить или перекупить у Коваля Озерные колдуны. И на то имелись две причины.
      Во-первых, голубятник не потерял способности видеть вперед и чувствовал вражеские мысли далеко вокруг. Дважды, благодаря Христофору, стража дворца пресекала попытки грабежа. А один раз он спас жизнь губернатору. Во-вторых, примерно раз за лунный цикл на парня накатывало: он принимался лепетать, не хуже отшельника, и выдавал поразительные сведения. Так, именно он поведал губернатору, кто из чиновников покрывает изготовителей "левой" медной монеты. В другой раз он сообщил, где и как высаживаются контрабандисты из Швеции, торгующие без уплаты пошлин. Этих шустрых ребят также "опекали" клерки и несколько продажных офицеров Пограничной стражи.
      Первый Уголовный кодекс губернатор сочинил лично. Чтобы не особенно ломать голову, все должностные преступления чиновников, гражданских и военных, связанные со мздоимством и вымогательством, карались прилюдным повешением. Так было проще для судов.
      И нагляднее.
      Вполне естественно, что Христофора не слишком любили в Большом Круге. Под его взглядом каждый из Старшин чувствовал себя голым…
      За две недели до старта экспедиции Христофор заявился к губернатору и очень серьезно произнес:
      – Вместе плохо, порознь - совсем плохо. Вместе - ненадолго. Раздельно - навсегда…
      Поэтому Коваль рассудил, что, помимо тигра, еще один острый нюх им в дороге не помешает.
      Последним, на хвосте, размещался Митя Карапуз. Человеческое имя предводителю шайки чингисов дали уже в Питере. Митя был редчайшим представителем дикого племени. Он одним из первых дошел своим умом, что выгоднее сдаться и служить северному городу, чем постоянно находиться вне закона. Возможно, его сообразительность стала результатом воспитания родительницы, бывшей горожанки, украденной чингисами из каравана мамы Кэт и чудом дожившей в полевых условиях до старости. Читать и писать Митя не умел, но на русском разговаривал вполне сносно.
      При весе в сто сорок килограммов и росте, как у императора Петра, Карапуз обладал неоспоримыми достоинствами. Без них он никогда бы не стал атаманом сотни клинков - банды, которая шесть лет как перестала быть дикой, квартировала в деревне и обросла семьями. И послушно выезжала в конные патрули.
      Карапуз умел часами не вылезать из ледяной воды, укрощал диких лошадей и мог завалить лося голыми руками. А еще, - он обладал потрясающим чувством пространства. Перед подобным даром склонялся даже Качальщик Семен. Про кровавые "подвиги" конницы Карапуза до сих пор рассказывали шепотом.
      Например, о том, как в бытность соборника Карина, Митя в одиночку просочился сквозь плотные заслоны солдат, вырезал караульных, и непонятно как, в неосвещенном лабиринте дворца, отыскал тайник с ценностями.
      Митя был обязан Ковалю жизнью. Уже на губернаторской службе его опознал кто-то из давнишних недругов, в прошлом также дикарь. Затеялась свара, драчунов повязали, но Карапуз успел кому-то проломить череп. Согласно кодексу, смерть полагалась всем обнажившим оружие. Только так губернатор мог бороться с уличным насилием. Карапуза помиловали за заслуги на дипломатическом поприще.
      Надо отметить, громоздкий жутковатый дикарь показал себя прекрасным дипломатом. Выслуживаясь перед губернатором, он один выезжал в лес и уговаривал разрозненные группки дикарей подчиниться законной власти. Это и определило выбор Артура: губернатор рассудил, что разумная гора мускулов в походе не помешает.
      Вблизи Карапуз выглядел страшновато. Свои чумазые жесткие космы он стриг раз в год, очевидно, когда мылся. А из-за неправильного прикуса лицо капитана конной стражи выражало такое, что шарахались даже були в прибрежных тростниках…
      Восемь человек, прижавшись к спинам крылатых змеев, прятали лица от встречного западного ветра.
      Истошно голосил тигр, но его мяуканье моментально сносило в сторону. Кроме Артура и Семена, один лишь Карапуз летал без опаски и даже рисковал кормить драконов мясом, хоть и с безопасного расстояния. Остальные боялись высоты, но змей боялись еще больше. Глядя вниз, на убегающие огни предместий, Коваль в десятый раз спросил себя, что он будет делать, если найдет Проснувшихся, а те откажутся залезать в седла.
      Сначала он хотел выпросить у Анны третьего большегрузного змея и гнать его порожняком, но тогда понадобился бы еще один Качальщик. Мало того что каждая летучая тварь сжирала за сутки половину теленка, второго безумца, согласного отправиться в зону грязной промышленности, всё равно бы не нашлось. Свирский предложил, если прибудет пассажиров, переправляться назад поочередно.
      На высоте трех сотен метров болтанка постепенно прекратилась, змеи выровняли полет, перестали часто молотить крыльями, и Артур позволил себе распрямиться. При взлете, дабы не создавать дополнительного сопротивления воздуха, следовало щекой прижиматься к спине ящерицы.
      С Балтики наползала свинцовая пелена туч. Семен вел Катуна строго вдоль береговой полосы. Артур вспомнил, как искрила вечерними огнями земля в те годы, когда он прилетал в Питер обычными авиарейсами. Не говоря уж о европейских столицах, куда они носились с профессором Телешевым на всякие конференции, посвященные анабиозу.
      Сто тридцать лет назад по всей земле плясали огни, бурлящие озера крупных городов соединялись друг с другом огненными ручейками автотрасс и фейерверками поселков, а нынче за Ломоносовом Коваль различил лишь слабую цепочку сторожевых костров, двойным полукругом охвативших крайние фермы. Дальше расстилалась тьма. Он оглянулся и махнул рукой пассажирам, чтобы те пригнулись. Смешнее всех выглядел книжник, в намотанном до переносицы шерстяном шарфе, из-под которого торчала седая бородка. Артур улыбнулся, вспомнив иллюстрации к романам древних фантастов, где перекачанные анаболиками отважные герои и томные дивы спускались с неба чуть ли не нагишом, небрежно держась за холку летучих красавцев. В реальности на километровой высоте и скорости выше двухсот километров в час можно было запросто обморозиться, получить полный комплект фронтитов и отитов и вдобавок нажить проблемы с позвоночником.
      Пилоту приходилось тяжелее всех. В отличие от голливудских головастых чудовищ, попиравших в полете основы аэродинамики, Катуника летела, вытянув шею, точно утка. Ветер бил Артуру прямо в лицо, а под коленями методично перекатывались лопаточные кости. За полчаса подобного удовольствия, если не следить за посадкой, задница превращалась в сплошной синяк. Но имелись и некоторые плюсы.
      За пару минут передняя часть зверя разогревалась свыше тридцати градусов, спасая пилота от обморожений.
      Семен подал знак, что пора уходить вверх, пока не накрыло дождем, и рванул на себя постромки. Дождь всё равно настиг, капли врезались в мотоциклетные очки, хлестнули по обмазанным жиром щекам. Катуника послушно захлопала крыльями, догоняя брата, сверху надвинулась темно-серая пелена, и видимость упала до нуля…
      Спустя минуту дракониха прорвалась сквозь тучи и перешла в ровный горизонтальный полет. Лева толкнул пилота в спину и жестом выразил восхищение. Коваль и сам не мог оторваться от потрясающей картины.
      В полусотне метров впереди, переливаясь золотой чешуей, стряхивая миллионы брызг, махал лазурными крыльями небесный красавец Катун. Казалось, что поджатые когтистые лапы цепляются за пушистую перину. Изумленное светило, повисшее над ватным горизонтом, любовалось дивным творением человеческих рук и облизывало сусальные бока зверя. Последний из седоков, закутанный в шкуру здоровяк с развевающейся косматой гривой, оглянулся и помахал рукой.
      Западный ветер стонал в ушах.
      Ведущий наездник тоже оглянулся, приспустил шарф, и Артур успел заметить озорную улыбку. Заплетенные, никогда не стриженные косички война вырвались у Семена из-под шапки. На кончиках косичек вспыхивали блестки драгоценных камней.
      Лева Свирский что-то кричал, указывая вперед. Вопил от восторга Людовик. Даже мама Рона смеялась, превозмогая страх.
      Экипаж был весел и возбужден.
      Слишком мы радуемся, подумал Артур. Он не мог забыть слов Христофора. Если сын Красной луны предрекал несчастье, оно, как правило, случалось…
      До Польши проблем не возникнет, рассуждал он. Там сильная колония Качальщиков, можно даже переночевать. И вообще, не так давно оттуда благополучно вернулся первый караван, пущенный по восстановленной железнодорожной ветке. Исправные рельсы таскали для нее целый год на быках, зато теперь один паровик тащил за собой вчетверо больше груза, чем колесный караван. Мигом присоседились халявщики из Пскова, Луги и даже из Ярославля. Оказалось, что на перевозке чужих грузов можно заработать больше, чем на торговле…
      Шквальный порыв ветра налетел с такой силой, что Катуниха сбилась с ритма. Всё глубже проваливаясь в дымчатую ватную трясину, солнечный диск менял цвет с приветливого желтого на багровый. Артуру казалось, что они мчатся прямо в жерло вулкана или в воронку смерча.
      Словно на западе их поджидало нечто мерзкое…
      Чушь в башку лезет, успокаивал он себя. Не выспался, с соборниками опять переругался, да еще новый культ в городе объявился: черной воде поклоняются, собственных детей режут… Вот и распсиховался. У германцев всё давно спокойно, у чехов тоже; правда, дальше Берлина пешком не забирались.
      А может быть, прав был Левушка, и стоило отрядить серьезную конную экспедицию; плевать, что ползти два месяца, зато не екало бы в груди… Но большая вооруженная команда сразу привлекает внимание, и неминуемо нашлись бы желающие послать в спину губернатору Кузнецу парочку отравленных стрел…
      Западный ветер застонал, разорвал на части шевелюру облаков, и, словно почуяв беду, раскатистым рыком отозвалась ветру дракониха.
      Крылатые змеи редко подавали голос.
      Только когда предчувствовали кровь.

      – Разве ты не посетишь воеводу? - седобородый Хранитель рода протянул Артуру палочку дымящегося шашлыка.
      – Мы не зайдем в город, пан Кшиштоф. И надеемся на молчание твоих людей.
      – Брат Бердер пишет, чтобы мы оказали вам помощь и нашли проводника на юг.
      – Мы благодарны тебе. Люди и змеи сыты.
      – Но как я дам вам проводника, если вы скрываете цель похода? Вдруг вы найдете то, что ищете, а потом убьете моего человека?
      – У тебя есть повод плохо думать обо мне, пан Кшиштоф? - Коваль отставил кружку с пивом.
      Они сидели втроем на веранде покосившегося домика, утонувшего в чащобе сада. Над бутылями с пивом и сладкой медовухой кружили пчелы. Под крутым травянистым обрывом, на берегу Вислы, лениво покачивались водоросли. В деревню Качальщиков, кроме Артура, пропустили только Семена Второго с драконами. Остальные шестеро довольствовались топливом для костра и ведром колодезной воды. Даляр разбил лагерь за околицей. Артур отметил, что здешние порядки были, пожалуй, построже, чем у русских Качальщиков…
      До сего дня сам он не встречался ни с Кшиштофом, ни с другими славянскими Хранителями, хотя неплохо знал воевод многих польских поселений. Он слышал от Исмаила, что их братья обитают в Польше, Чехии, Словакии, а в гости к Хранительнице Книги приезжали даже люди из Китая.
      Но их совсем не было в скандинавских странах.
      Словно Европе ничто не угрожало.
      Словно славянские колдуны никак не могли наиграться в бесконечную "Зарницу".
      Однако несмотря на жесткие правила, вторым гостем седобородого повелителя был вполне обычный мужчина из городских. Закутанный с ног до головы в длинное грубое полотнище, подпоясанный волосяным ремнем гость напоминал Артуру классического чернеца. Русые волосы - длинные, расчесанные, как у девушки, и схваченные на затылке ремешком. Темные глаза, ворочающиеся в сетке морщин, запавшие щеки. Сам по себе человек, вроде бы, и молодой, но словно сжигаемый изнутри чахоткой.
      Гость представился именем ксендз Станислав. Он не пил и не ел, его мосластые, задубевшие руки перебирали четки.
      – Пан Кузнец, я думаю о тебе только хорошее, - мягко поправился Хранитель. - Всем известно, что губернатор Петербурга починил железку и паровики и дает в своем городе защиту нашим детям. Всем известно, что ты принимаешь наших детей на службу наравне с остальными и чтишь святую Книгу. Нам нет дела до городских. Но если ты явился тайно, даже слово Бердера не будет порукой, что я не наживу неприятностей…
      – Мы летим во Францию, пан Кшиштоф.
      – Так это правда?! - Хранитель переглянулся с человеком в плаще. - Мы полагали, что ты ограничишься Германией. Меня не предупредили, что брат Бердера повредил свой разум. Там сплошная отрава, сотни километров Вечных пожарищ, разве караванщики не докладывали тебе?
      – У германцев на равнине почти нет отравы. Мы торгуем с ними.
      – Южнее Берлина не ходит ни один караван.
      – Но мы слышали, что южнее Берлина живут люди.
      – Зачем тебе во Францию, пан Кузнец? Южнее германских гор земля звенит уже третий год, как один огромный узел. Оттуда ползет зараза, притягивая ветер…
      – Нам надо добраться до древней столицы, города Парижа, и разыскать одно здание. Я не хочу, чтобы об этом прослышали все.
      – Ты хочешь отыскать других Проснувшихся?
      – Да, я надеюсь… Если эти инженеры окажутся живы, многие захотят их отнять…
      – Только не мы. Но теперь я понял. Тебе нужен проводник из города, тебе нужен один из святош. Качальщики не полетят с тобой!
      – Значит, становится хуже? Исмаил говорил мне, что ваши братья не слышат Меток. Он говорил мне, что грязь не наступает…
      – Так и было. Слабые метки не нарождались почти семь лет, и мы начали успокаиваться. У нас хватает проблем на побережье. Ты слышал о ядовитых рыбах под Гданьском?
      – К стыду своему, нет…
      – А чего стыдиться? Все так живут. Никому нет дела до соседей. Когда мой отец был молодым, он видел, как взбесившаяся земля стирала польские деревни и города. Ценой жизни многих Хранителей нам удалось остановить ветер. А теперь ты намерен разбудить древних инженеров, чтобы они помогли тебе лить металл! Мы не станем мешать тебе, я обещал брату Бердеру. Я знаю, что тебя уважает Хранительница Книги, мир ее дням, но наши люди с тобой не пойдут. Если бы я не дал обещания братьям, что не причиню вам вреда, я сделал бы всё, чтобы найти и убить этих спящих инженеров!
      – Проснувшиеся не будут возрождать химические заводы! - пообещал Артур. - Среди них могут оказаться лекари и книжники… Но мы перелетим опасные места на крылатых. Проводники нам понадобятся позже, для прохода в Париж…
      – Вы погибнете. На юге идут желтые дожди, это смерть. Кроме того, святоши, ходившие в Вечный город, видели в небе Железных птиц. Пройти можно только по земле. По крайней мере на земле можно укрыться. Я обещал Бердеру дать тебе Черных коней. Крылатых оставишь здесь.
      Артур пожалел, что с ним нет Даляра и Карапуза. Он не мог принимать решение о пешеходной экскурсии в одиночку, а Бердер или сам не знал, или не предупредил об отмене полетов. Мог ведь и пошутить, это вполне в духе наставника, - посмотреть, как ученик выкарабкается…
      – Я пойду с вами, - сказал ксендз, - при одном условии. Мы пойдем по следу Великого посольства. Я обещаю привести вас в Париж, а ты дашь клятву, что найдешь, куда делись мои братья и сестры.
      – Какие еще братья и сестры? Соборники?
      – Те, что верили в силу Креста, - неожиданно звучным глубоким баритоном ответил Станислав.
      – Наши горожане тоже верят в Крест.
      – Ваши не верят в силу Вечного города, они иначе молятся…
      – Ты говоришь о Риме?
      – Да, - на сей раз ответил опять Хранитель. Он вдруг посмотрел на Артура иным, испытующим взглядом. - Разве мама Рита не говорила тебе о Великом посольстве?
      – Нет…
      – Значит, не хотела тебя пугать…
      – Я же тебе сказал, что никто, кроме Бердера и отца Семена, не знает о нашей вылазке.
      – Тут нет никакой тайны… Ладно, я расскажу. Три года назад, когда стало ясно, что с Метками на западе творится что-то неладное, святоши затеяли Великое посольство в Рим. Самые умные из них спрашивали совета у Хранителей меток, и мои братья говорили, что идти нельзя. Но святоши не послушались. Они верят в силу креста и не обращают внимания на приметы. Возможно, так и надо…
      До этого они ходили туда несколько раз. Старики знают, как пройти и остаться в живых. На земле Двух морей ветры разгоняют отраву, а в самом Риме живут разные люди. Святоши верят, что сила мира не иссякла, пока стоит Вечный город, а горожане верят им. Многие из наших Хранителей тоже разделяют веру в Крест… Вот скажи мне, пан Кузнец, сколько поганых язычников приютил ты в Петербурге?
      – Мы не мешаем людям верить в то, что они хотят. Но большинство ходят в Собор…
      – Когда пятьдесят пять лет назад епископ Краковский с крестом в руках вышел против нежити, - перебил Станислав, - он сражался плечом к плечу вместе с братьями, с лесными Хранителями. И погиб с именем божьего сына на губах. Знаешь, что случилось после этого?
      – Догадываюсь, - Коваль поймал себя на том, что невольно попадает под обаяние этого сурового и, без сомнения, одержимого человека.
      – Да, пан Кузнец. Плавающий узел развязался. Краков был спасен, а порождения пожарищ убоялись божьего гнева и убрались в свои германские болота… После этого святоши собрали первый поход в Рим, и многие из наших братьев примкнули к ним. Они добрались до Рима, мне тогда было девять лет. Они добрались до Вечного города. Многие погибли в пути. Но те, что вернулись, принесли оттуда святыни и верили, что святыни защищают их города. Они надеялись встретить в Риме помазанника, но святой престол оказался пуст, а вокруг бесновались толпы язычников. Среди нас были те, кто призывал забрать своих женщин и детей и навсегда поселиться в Вечном городе. Изгнать из храмов заразу, проповедовать среди одичавших горожан. И избрать нового наместника бога, как это делалось до года Большой смерти.
      Но наших святош было слишком мало, у них не имелось достаточно оружия и пищи, чтобы продержаться. Они вернулись в Польшу, но завещали своим детям возродить престол.
      После тех страшных лет святоши взяли власть в городах. Они не мешали Качальщикам стирать фабричную грязь. Они просто читали свою священную Книгу про погибшего бога и учили народ жить в смирении… Мы не дружим с Качальщиками, пан Кузнец, но не мешаем им изгонять нечисть из городов!
      – Так ты говоришь о других религиях?
      – Ты можешь называть поганых язычников как угодно, они от этого не станут лучше!
      – Я слышал, что у вас жгут людей на кострах, но не верил…
      – Когда ты спохватишься в своем Петербурге, смотри, как бы не было поздно! Мы убедились, что народ послушен и един лишь в поклонении Кресту… Дослушай меня, пан губернатор! Я говорил про Великое посольство.
      Долгие годы ходили святоши с польской и германской земли к литовцам и украинцам. Уговаривали детей правильной веры собраться для переселения в Вечный город, чтобы сообща возродить святое место, где в древности жил наместник погибшего бога… Самые смелые из моих братьев с именем бога на устах прошли через языки пожарищ по Франции и достигли города Мадрида. Там они нашли много приверженцев Креста и много желающих возродить святой престол. В Париже они нашли только дикарей и страшных тварей, больше похожих на жуков, чем на людей, но за Пиренейскими горами желтые туманы рассеиваются.
      Многие тамошние жители сохранили веру, они хотели бы торговать и молиться вместе с нами. Они согласились участвовать в Великом посольстве, собрать воинов, женщин и скот и совместно с нами выступить на Вечный город. Они согласились воевать против дикарей и не побоялись лишений ради светлого дела…
      – Ваши люди всегда умели убеждать, - задумчиво вставил Артур. - Особенно неплохо у них это получалось в Мексике.
      – А пять лет назад воеводы и святые отцы собрались и решили, что время пришло. Мы стали достаточно сильны, чтобы начать готовить Великое посольство. Для перехода через Ползущие горы и пожарища надо было собрать большой караван с запасами пищи и чистой воды на многие недели пути. Потому что на Вечных пожарищах воду пьют лишь болотные твари…
      – А при чем тут Франция? - очнулся Артур, - Рим несколько в стороне…
      – Граница пожарищ стоит полумесяцем, не пропуская к стране Двух морей, - сказал Кшиштоф. - Она не отступала, но и не пыталась нападать, сколько я себя помню. Хранители воевали с Метками на севере Польши, а последние пять лет мы раскачивали побережье, чтобы стереть древний порт Гданьск с кораблями… Но у германцев всё было тихо. Позволь, Станислав, дальше расскажу я: так будет удобнее.
      – Да, ты прав, тебе удобнее рассказать, - святоша неожиданно быстро застеснялся.
      Хранитель подлил гостям пива, снял с мангала очередную порцию шкворчащего мяса.
      – Собрался великий караван; святые отцы решили, что настала пора выбрать нового наместника погибшего бога. Они оповестили других святош - всех, кто жил по эту сторону грязи. Воеводы были не против, и Качальщики не возражали. Земля много лет держалась в равновесии и даже понемногу очищалась.
      Святоши собрали почти две тысячи человек, приплыли и воины с острова Ирландия. Кроме воинов, мастеровых и носителей веры в повозках ехали больше пятисот женщин. Специально были сколочены платформы для коров, свиней и птицы, чтобы скот не ступал на отравленную землю. За караваном шли четыре тысячи лошадей с завязанными копытами и укутанными мордами, чтобы не сорвали случайно травинки… И почти пятьдесят детей…
      – Пятьдесят три! - потемнев лицом, бросил ксендз. - Пятьдесят три жизни оборвались…
      – Черт подери! Теперь до меня дошло… - хлопнул себя по лбу Артур. - До нас доходили слухи, что католики собирались возродить Ватикан, но я не придал значения!
      – К вашим соборникам тоже ездил посол от епископа, но не получил даже предложения пообедать! - резко заметил Станислав.
      Хранитель рода мягко погладил его по локтю, призывая к спокойствию, и вновь повернулся к Артуру.
      – Великое посольство не дошло до Рима и не вернулось, пан Клинок. Станислав может обижаться, но мы ценим друг друга за правду. Хранителям было бы наплевать, если бы вместе с другими верующими не ушли семнадцать наших братьев.
      Ты спросил о Франции. Посольство должно было дойти до Парижа, там встать лагерем вокруг источника чистой воды и отправить гонцов в город Мадрид. По южным деревням Франции тоже собирались истинные верующие, там сохранились такие места. Но Мадрид обещал прислать больше тысячи сынов веры, а сверх того воинов и продукты. Также Мадрид обещал выделить достаточно золота. Они долго были оторваны от торговли, пан Клинок, и не слишком нуждались в золотой монете. На золото Испании святые отцы хотели нанять украинских воинов и диких строителей в России, чтобы проложить первую безопасную дорогу из Рима к нам…
      – Если так опасно, почему не поплыли морем? - удивился Артур. - Ведь у вас есть опытные рыбаки и старые карты?
      – Морем? - ядовито рассмеялся Хранитель. - Сейчас я расскажу тебе о море. Как ты это представляешь - погрузить на лодки больше двух тысяч человек, запасы оружия, воды и скотину? А что потом? Идти морем, обходя германцев и франков, на юг? Ты плавал туда, губернатор? Я скажу тебе… - Хранитель помрачнел. - Южнее города Любек не спускается ни одно наше судно. Вода там давно не светится, и в ней много живности. О, в ней даже слишком много живности!
      Но южнее Любека начинается полоса туманов и грязных Желтых дождей. Лет десять назад норвеги и ирландцы оживили несколько древних кораблей, что питаются углем, и поплыли на юг. Они оживили очень большие корабли, пан Клинок, не корабли, а настоящие исполины. Казалось, таким кораблям ничто не могло угрожать, а норвеги хвастались, что пройдут морем к земле Рима и даже дальше…
      – На носу корабля норвегов скалилась медвежья морда, а глупые ирландские островитяне жгли на палубе уголь и возносили молитвы дереву, - с отвращением процедил ксендз. - Эти нечестивцы отвергли светлую власть Креста и поплатились…
      Хранитель вздохнул, деликатно пережидая вспышку гнева. Артур прикидывал, сколько часов с таким характером проживет Станислав в отряде. Лева Свирский и Людовик верно соблюдали православные посты, правда, отчаянно путались в терминологии. Но в целом довольно исправно следовали за пастырями Лавры. Мама Рона имела к соборникам серьезные претензии, но молилась на иконку божьей матери. Даляр в состоянии покоя относил себя к атеистам, но в моменты большой опасности охотно клялся всеми богами подряд. К великому счастью губернатора, Христофор не поддерживал кровавых обрядов озерников и других детей Красной луны. Что касается Мити Карапуза, то сын лесов, степей и дремучих легенд был похож на теленка, сосавшего одновременно двух маток. На восходе он резал глотки индюкам и с чистой совестью отправлялся к заутренней.
      Странно, что этот конквистадор еще жив, подумал Артур, искоса разглядывая воинственно вздернутый подбородок святого отца. И чего Хранитель так с ним церемонится? Сегодня они позволяют попам жечь на кострах дикарей, завтра католики возьмутся за колдунов, а потом придет черед и самих Качальщиков. И Книгу объявят ересью, и крестьян с кольями поднимут против драконов и летунов…
      Кшиштоф кашлянул, привлекая внимание.
      – Рыбаки уплыли, и от их кораблей шла по воде такая грязь, что на берегу, у стертого порта Гданьск, вновь задергались Слабые метки. Спустя какое-то время вернулся караван воеводы Песи из германского Гамбурга. Тамошние рыбаки выловили троих норвегов в маленькой спасательной лодке. Все трое после умерли от страшных язв, они не протянули долго. Умирающий норвег успел сказать, что корабли попали в полосу Желтых туманов, но все спрятались и закупорили выходы на палубу. Умерли только двое, они вышли слишком рано. Потом туманы закончились, дул попутный ветер, и ирландцы решили забросить сети. Дух дерева, которому они поклонялись, подсказал им, что под днищем корабля полно рыбы. Дух дерева не обманул.
      Но лучше бы они не пытались ее ловить.
      Суда встали на якорь. В подзорные стекла капитаны видели французский берег. Они видели, как поднимаются дымки от жилья, они видели стада каких-то животных, кочующих вдоль береговой полосы, и раскидистые деревья. Рыбаки спрашивали друг друга, почему глупые поляки и германцы боятся проторить караванный путь на юг прямо по берегу.
      "Этим трусам далеко до нас, храбрых потомков викингов и кельтов! - говорили они друг другу. - Здесь чистая вода и прекрасный морской воздух. Мы построим тут гавань, застолбим владения и подружимся с дикарями. А пока отправим к берегу лодку с двадцатью бойцами!.."
      Ирландцы спустили две лодки, закинули между ними сети и стали ждать добычу. Они пили на палубе хмельное пиво и танцевали свои мужские танцы под писк надутой шкуры. Стоял полный штиль и такая тишина, что музыка разносилась на многие мили вокруг.
      Капитан норвегов приказал спустить на воду большую лодку и отправил на берег двадцать человек, самых бравых рубак, с ружьями и ножами. Больше он отпустить не мог, так как в древнем ржавом корпусе корабля открылась течь, и команда занялась починкой.
      Прошел час. Лодка достигла берега. Капитан видел в подзорные стекла, как его люди помахали флагом, забили в песок колья и привязали к ним лодочные канаты. Потом они углубились в заросли на берегу, и спустя несколько минут загремели выстрелы.
      По словам умирающего норвега, тот вечер он запомнил как самый прекрасный и самый жуткий за свою короткую жизнь. Прекрасный, потому что он никогда не плавал так далеко на юг и не представлял, что где-нибудь море может быть таким тихим, а воздух таким теплым и ароматным.
      Он выжил, потому что дежурил впередсмотрящим на мачте, а два его друга сидели взаперти, охраняли от собственной команды погреб с провиантом.
      С берега донеслись выстрелы, но никто не появлялся. Брошенный баркас так и болтался на мелких ласковых волнах. Там сидел единственный человек, часовой. Он неистово махал флагом, призывая капитана на помощь. Затем часовой начал орать; команды обоих судов столпились у бортов, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Капитан крикнул впередсмотрящему - тому с мачты было лучше видно. Пока матрос водил оптикой, часовой с баркаса исчез, а потом опять появился. Он несся вдоль полосы прибоя, убегая от чего-то длинного, серого, похожего на гигантскую лисицу. Одну руку часовой прижимал к груди, и матросу показалось, что беглец весь залит кровью.
      Матрос видел с мачты узкую полоску каменистого пляжа и, вплотную к камням, густые заросли странного, коричневато-пепельного оттенка. Матрос различал узкий коридор, прорубленный ножами команды. А потом он сместил угол зрения пониже и увидел, как часовой бросился в море. Парень изо всех сил плыл от берега к кораблю. Он бросил сигнальный флаг, бросил ружье и саблю и предпочел пересечь пару миль незнакомых вод, чем оставаться на берегу.
      Но добраться до судна моряк не успел: несколько секунд спустя что-то схватило его за ноги и утащило на дно.
      Капитан приказал собрать новую экспедицию на берег, но тут началось такое, что о баркасе все забыли.
      Из трюма судна, где уже заканчивались восстановительные работы, раздался одновременный вой десятка глоток. Те, кто был на палубе, бросились на помощь. Возможно, задрай они люки, судно удалось бы спасти. Но все решили, что оторвался новый кусок обшивки, и побежали затыкать течь…
      В ту же секунду впередсмотрящий услышал вопли, доносящиеся со стороны ирландского парохода. Он обернулся и не сразу сообразил, что именно видит, настолько ужасное зрелище открылось. От рыбаков в лодках остались одни скелеты. Ирландцы не успели ни убежать, ни даже выстрелить. А те, кто на них напал, продолжали рвать сети, перетирать в труху крепкие весла и носиться вокруг, выпрыгивая из воды на несколько метров вверх. Летучие рыбы.
      А может быть, совсем и не рыбы, а что-то другое, потому что рыбы не смогли бы забраться на корабль по якорным цепям. Многие лезли прямо по борту и походили на мокрых, щетинистых скорпионов.
      Ирландская команда отстреливалась, пустила в ход сабли и ножи, но прожорливых дьяволов было слишком много. Матросу на мачте скоро стало не до соседей, поскольку его собственное судно дало крен. Видимо, рыбы как-то проникли в трюм и сожрали всех, кто там находился. Течь опять усилилась. А из-за темноты и скученности люди не могли защищаться и не видели врага.
      Судно тонуло, заваливаясь на бок. Все, кто оставался наверху, бросились к шлюпкам. Матрос спустился с мачты, бросив свой пост и оказался в одной лодочке с парнями, которые охраняли камбуз и казну.
      Все трое выжили только потому, что не последовали за прочими шлюпками к берегу. Корабль уходил всё глубже, вскоре взорвался паровой котел, и на поверхности осталась лишь груда щепок от деревянной палубы. Все лодки, повернувшие к берегу, были атакованы подводной стаей. Ирландский корабль оставался на плаву, оттуда доносились выстрелы и стоны, но трое спасшихся матросов не решились приближаться. Они видели, как погибли товарищи, и изо всех сил гребли на запад, в открытое море. Они хотели обогнуть гиблые воды по большой дуге, но начался шторм, и шлюпку потащило назад. Спустя неделю, пройдя полосу туманов, смертельно больные, они достигли германского порта…
      Хранитель степенно достал трубку, заколотил табак, давая Ковалю возможность осмыслить рассказ.
      – Кто после этого мог говорить об отправке посольства морем? - добавил Станислав. - Великое посольство пошло по суше, по тем зыбким тропам, что проложили на юг смельчаки, вооруженные молитвой и святым Крестом.
      – Больше двух тысяч человек, - Качальщик выдохнул дым. - Скот и телеги. Среди них были наши братья, принявшие веру Креста, но не разучившиеся выживать в опасных местах. Я не разделяю их порыва, но привык уважать смелость. Семнадцать человек, они знали, что, добравшись до Рима, выберут наместника, а затем будут вынуждены уйти в горы и основать свою деревню вдали от грязной техники.
      – Мы слышали, что три года назад пропала большая группа людей в зараженной зоне, но не подозревали, что всё так серьезно.
      Артуру уже не хотелось пива. Ему хотелось собрать своих и посоветоваться. Одно дело - топать до Парижа, пусть даже пешком, и совсем иная задача - разыскивать в гиблых местах следы последнего крестового похода.
      Священник ковырялся с четками, так и не притронувшись к ковшику с пивом.
      – Я скажу тебе, почему поддерживаю отца Станислава, - задумчиво произнес Хранитель. Он вытащил изо рта трубку и заглянул Артуру в зрачки. - Слабые метки взбесились спустя неделю после того, как посольство переправилось через Рейн и ушло по Поющему автобану в сторону первого пожарища. Так бывало на памяти нашего рода лишь дважды. Когда взорвался спавший огненный гриб, и когда Балтийское море принесло нам корабль длиной с милю…
      – Длиной с милю? - растерянно переспросил Артур.
      – Да, он был похож на город, его башни вздымались на десятки метров вверх, а на палубах могла бы разместиться вся Варшавская ярмарка. Я помню этот корабль; чтобы отогнать его от берега, пришлось собирать всех братьев и просить помощи у русских. Равновесие было нарушено, и с каждым днем Метки кружили всё быстрее, потому что корабль был живой.
      – Как живой?
      – Внутри него продолжал жить огненный гриб. Он спал очень глубоким сном, но не умер окончательно. Хоть гриб не заражал воду, этого было достаточно, чтобы на протяжении сорока километров вдоль по побережью вода захлестнула двенадцать поселков. Погибли люди. А корабль-город продолжал дрейфовать, и всех наших сил не хватало, чтобы отогнать его.
      Мы хорошо сделали, что не утопили корабль. Я тогда был молод и горяч, лет двадцать, не больше. Я предлагал отправиться на корабль, разобраться, как им управлять, и направить его в море. Или затопить прямо у берега. На счастье, приехали русские Хранители, у них тогда еще не было змеев, только Черные кони. Они приехали и сказали, что на корабле не только спящий гриб, который вместо парового мотора, а там еще десятка два спящих грибов - в оружейных карманах. И если мы попытаемся затопить гигант, как топим порты на побережье, мы получим такую Слабую метку, что от Польши останется мертвая пустыня.
      Тогда Хранители обратились к воеводам. И были забыты распри из-за городских младенцев, которых мы забирали себе. Воеводы вывели в море все рыбачьи суда, больше сорока штук. Приплыли корабли от литовцев. А от вас, из Петербурга, Хранители прислали четыре буксира. Их привела хозяйка русского порта, мама Кэт, огромная такая женщина, настоящая разбойница. Мы зацепили плавучий город канатами и сумели сдвинуть его с места. Рыбаки знали островок на Балтике - одни скалы. Корабль оттащили туда и оставили в узком проходе, потому что из открытого моря он мог бы опять вернуться. Когда отцепили канаты, оказалось, что тяжелое судно пошло дальше, пока не село на мель. Там он и застрял, а звенящие узлы постепенно успокоились…
      И вот, после ухода Великого посольства началось такое же движение узлов. Но ничего не взрывалось, и в почву ничего не просачивалось.
      Ты понимаешь, пан Клинок, о чем я говорю? Картина выглядела так, словно разумная сила раскачала землю за Рейном, чтобы стереть караван…
      – Какие-то враждебные Качальщики? - наугад предположил Артур. - Откуда им взяться, если за рекой нельзя жить?
      – Враждебные, только не Качальщики. Ты разве не знаешь, пан Клинок, что настоящие колдуны есть только среди славянских племен? Я имею в виду истинных владык живого мира, а не шарлатанов, кто режет жаб на могилах.
      – Вот те раз… - опешил Коваль. Он припомнил, что действительно никогда не слышал о норвежских или финских лесных чародеях. - А почему? Почему в загаженной Европе нет своих Хранителей?
      – Когда-то я задал этот вопрос отцу, - грустно улыбнулся Кшиштоф. - И отец мне ответил так. Он сказал, что германец, когда хочет узнать, пора ему сеять или пора праздновать, смотрит в календарь, а поляк или русский - в себя.
      У нас хуже урожаи, но зато мы лучше видим…

      Артур соскочил с коня и осторожно опустился на одно колено. Стараясь не касаться ладонями потрескавшегося асфальта, наклонил ухо к земле. Ничего подобного ему слышать не приходилось.
      Автобан пел.
      Этот ноющий, заунывный, как комариное гудение, звук не слишком походил на песню. Если слушать долго и внимательно, аккорд распадался на несколько составляющих нот, вроде нитей, сплетенных в тугой канат, но кое-где порванных и снова связанных. Одни нотки тонко вибрировали, как железный флюгер на ветру, а другие басили, на грани с инфразвуком, поднимая дыбом волосы.
      – Завыть хочется! - поежился в седле Людовик.
      – Ты уверен, что это лучшая дорога? - с сомнением спросил у ксендза Лева, обозревая мглистый горизонт.
      – Это дорога, по которой три года назад ушло посольство, - отрезал Станислав и отвернулся.
      Всю дорогу он демонстративно давал понять, что достойного собеседника видит лишь в лице губернатора. Артуру эта история с проводником нравилась всё меньше. Для отряда оказалось потрясеньем превратиться из авиаторов в кавалеристов, но спорить никто не стал. Никто из этих людей трудностей не боялся, а чутью Хранителей верили безоговорочно.
      И мама Рона, и Лева отказались бросить экспедицию. Кшиштоф не подвел, выделил пятнадцать первоклассных коней, так что поместились и багаж, и корзина с Лапочкой. Крылатые змеи полякам удавались неважно, зато в модификации лошадей род Кшиштофа оставил уральских мастеров далеко позади. Кони стали еще крупнее, перевалив в холке рост баскетбольных нападающих. Уши приподнялись выше, отчего благородные животные слегка смахивали на кенгуру, и вдобавок вращались на сто восемьдесят градусов. Глаза еще больше вытянулись в длину, позади копыт появилось по загнутому когтю. Как успел убедиться Артур, его конь без труда одолевал почти вертикальные подъемы…
      Но самым фантастическим достижением генных инженеров стал увеличенный вдвое объем сердечной мышцы; выносливость развилась просто неописуемая. Они могли скакать карьером, не останавливаясь, больше двенадцати часов. Они могли без проблем, с грузом в триста килограммов, переплыть реку. Единственная задача, которую пока не удавалось решить, - это приживить лошадям жабры…
      – А мне по нраву, что так ровно! - заржал Митя Карапуз. - Хорошая дорога, ровная!
      – Лучше некуда, - согласился Людовик. - Вот только воет так, что у меня колени трясутся.
      Отряд собрался в кучку; бессознательно все оттягивали момент начала пути. По территории Польши они проскочили галопом, почти не останавливаясь и не сбавляя скорости. На редких привалах в городках Лапочку отпускали из корзины погулять, и белый кот до икоты пугал старух и детишек.
      – Там, вишь как оно, впереди, что-то непонятное, прям пылевая буря! - недовольно заметил полковник Даляр. - Мы добрых мостиков с дюжину миновали и дороги покрепче видали.
      – Они также вели на запад, но не пели и не застилались пылью, - добавила мама Рона, повязывая вокруг лица мокрый платок.
      – Вперед! - скомандовал Коваль и тронул поводья.
      Пора было прекратить эти пустопорожние рассуждения и подать пример.
      Копыта наконец негромко зацокали по шоссе. Позади с умиротворенным шелестом нес мутные воды воспетый германцами Рейн. Мост почти не повредило от времени, под опорами из воды до сих пор торчали груды сброшенных когда-то автомобилей. За лесом поднимались приветливые дымки, и торчали спаренные готические шпили. Местные крестьяне встретили экспедицию довольно приветливо, продали копченого мчса и указали источник с чистой водой. Из Рейна никто не пил, и скотину там не купали.
      При посещении аккуратных германских поселков Артура не покидало острое чувство зависти. Несмотря на разрушения и мертвые зоны вокруг промышленных объектов, здесь сохранилось главное - фанатичное прилежание и стремление к аккуратности. Даже братские могилы столетней давности были организованы с немецкой планомерностью и четкостью…
      Крестьяне жили почти вплотную к границам Великого пожарища, которое в дословном переводе называлось тут "Пастбищем смерти". Там, где не было заметных границ, красовались подновляемые таблички с надписями "Ахтунг" и "ферботтен!" И перед этим мостом стоял колышек с табличкой.
      У моста спешились; по указанию Станислава, коням перевязали морды плотной мешковиной, а ноги по колено обработали белым вонючим составом, похожим на известь. На противоположном берегу расстилался точно такой же дремучий лес с преобладанием буков. Сучковатые, лишенные коры деревья походили на тевтонских рыцарей, вышедших к реке напиться и ждущих заветное слово, чтобы ринуться вброд, в атаку на человеческое жилье…
      – Карапуз, на пять корпусов вперед, и возьми с собой Лапочку! Людовик, замыкаешь! - привычно отдавал команды Артур. - Полковник, держи левый фланг. Христофор и Лева, пустите маму в центр. Семен, прикрывай меня сзади!
      Сам он ехал впереди мамы Роны, бок о бок со Станиславом, расстегнув ножны и освободив зажимы метательных клинков. В обеих седельных сумках торчали рукояти заряженных дробовиков. Карапуз причмокнул, вырываясь в авангард, ухватил за поводья коня, несущего корзину с тигром. Лапочку развязали; тигр впервые с начала пешего путешествия вел себя нервно. Раскачивал длинной складчатой шеей, шевелил усатыми ноздрями по ветру.
      – Зверь беснуется, - сказал Христофор. - Чует живность…
      – Живность? - мигом откликнулся Станислав, приподнимаясь на стременах.
      Хмурый ксендз довольно быстро сообразил, кто есть кто в маленькой армии и, как ни странно, нашел слушателя в лице покладистого сына Красной луны. К изумлению Артура, святоша довольно спокойно переносил загадочные афоризмы Христофора и с великодушной настойчивостью внушал заблудшей овце мысли о боге. Даляр глядел хмуро, а Людовик только посмеивался…
      – Нечистая живность, - сообщил, не поворачивая головы, Карапуз. Даже на таком расстоянии дикарь прекрасно слышал всё, что говорили сзади. - Пока далече, но шибко много.
      – Говори яснее, - попросил Коваль. - Одно большое или много маленьких?
      – Не видать. Далече и… очень непонятно. Гы! Так не бывает!..
      – Тут всё бывает! - поляк натянул поводья, конь стал, как вкопанный. - Я прошел эту дорогу трижды и до сих пор жив, потому что верил в знаки, посылаемые Господом нашим. Другие не верили, насмехались и размахивали сталью. Тут бывает всякое, а к югу, где обнимут Ползущие горы, одна глупая улыбка обойдется тебе очень дорого! Я по два дня лежал в болоте и спал, привязавшись к вершине дерева. Теперь кости тех, кто смеялся, гниют в земле, а я жив и закончу предначертанное…
      Да, мысленно присвистнул Коваль, встречаясь глазами с Даляром, этот парень, если не псих, то явно одержимый. Наверное, для подобных предприятий это не так плохо…
      – Оно далеко слева, там! - недовольно проворчал Христофор, указывая в сторону лесной прогалины, где появились длинные приземистые строения. - И так не бывает: сразу над землей и под землей. Лапочка чует, но пока не шипит…
      – Всё бывает. Скорее всего, это рой, пока не страшно! - Станислав опять тронул жеребца с места; сбившийся с ритма отряд двинулся вслед за ним.
      – Какой еще рой? - озабоченно спросил Лева, но ксендз снова его проигнорировал.
      Артур приложил к глазам бинокль. Автобан вонзался в лес, как оброненный великаном меч. Кое-где на дорожном покрытии сохранилась разметка, а по обочине поблескивали светоотражатели. Километрах в двух впереди на встречной полосе навсегда замерла автомобильная пробка. Очевидно, первым перевернулся и перегородил дорогу большегрузный трейлер, а следующие в хвосте легковушки продолжали втыкаться и налезать друг на друга, пока не начался пожар. За полтора столетия от аварии осталась бесформенная груда обломков высотой с двухэтажный дом, а шоссе покрылось въевшимися пятнами рыжей ржавчины. Может быть, шофер трейлера умер прямо за рулем, не успев вовремя вколоть себе вакцину. А может быть, он нарочно завалил машину, чтобы устроить веселое представление…
      Буковый лес раздался в стороны. В низине, как одинаковые спичечные коробки, тянулись ряды промышленных зданий с выцветшими буквами на плоских крышах.
      – Там написано, что это химический концерн, - пояснил поляк. - Ближе подходить нельзя. И направо тоже заводы: делали запасные части для нефтяных повозок. Так до самого горизонта.
      Коваль смутно представлял себе экономическую географию прежней Германии, но складывалось впечатление, что отряд угодил в самый центр химической промышленности.
      Кони мерно вышагивали по жаркому пыльному асфальту. Хвосты висели спокойно, ни одно насекомое не тревожило животных. Или мазь Хранителей отпугивала комарье? Лапочка скалил зубы, фыркал и скреб когтистыми пальцами борт корзины. Артур старался не упускать тигра из вида. Как бы люди ни были тренированы, Лапочка заметит опасность прежде.
      Пока вокруг ничто не напоминало родимые российские пожарища. Вполне обыденные лужки, кольцевая развязка, рухнувшие под тяжестью танков опоры эстакады.
      Лежащий на боку строительный кран насквозь пророс кустарником. За краном валялся потемневший пластиковый щит с предупреждением, что движение в направлении Кобленца для частного транспорта закрыто. А за вторым поворотом, там, где торчали сваи подорванной развязки, колыхалась в жарком мареве сплошная пыльная стена.
      Издалека это походило на желтоватый туман, но чем ближе подбирались всадники, тем сильнее напрашивалось сравнение с пыльной стеной. Словно по мертвой саванне проскакало стадо буйволов. И всё громче становилось тоскливое пение.
      – Ты был здесь трижды? - чтобы легче справиться с тревогой, Артур решил не молчать. - Значит, Хранитель Кшиштоф не зря пригласил именно тебя… Разве не достаточно одного раза, чтобы навсегда возненавидеть эту пыль?
      – Впервые я прошел здесь пятнадцать лет назад с караваном из Вроцлава. По Неметчине раскидано много гиблых мест, но торговлю ведут почти без оглядки. Крестьяне давно проложили безопасные пути, а бургомистры дают верных проводников. Но караванщики из Вроцлава были лихими купцами, вознамерились пройти южнее. Ктото им сказал, что за пылью есть богатые города… Они пригласили меня и еще двоих ксендзов, чтобы силой Креста освятить путь. Половина из нас погибла, не хочу вспоминать… Потом я ходил в Вечный город…
      – Так ты был среди тех, кто добрался до Рима?!
      – Да, это не так сложно, если не вести себя, как твой холоп.
      – Карапуз мне не раб! - Артур ухватил коня поляка за поводья. - Пан Станислав, все эти люди служат городу. Давай раз и навсегда договоримся, что холопов тут нет, иначе у тебя могут возникнуть серьезные проблемы!
      – Всегда будут холопы и господа, - криво усмехнулся святоша. Но дальше спорить не стал. Артур покосился назад: не видел ли кто их маленькую стычку. Даляр, ехавший по дальней обочине, глазами показал, что контролирует обстановку. Руки у полковника были заняты. На правом плече, стволом назад, он держал заряженную крупной дробью двустволку со взведенными курками. Поперек седла Даляр небрежно уложил дисковый пулемет, наставив вороненый раструб на низкие кусты. Вдоль обочины, до границы леса, расстилался ослепительный ковер цветущих дроков, там кружили пчелы и порхали фиолетовые бабочки. Полковник держался в седле абсолютно расслаблено, но Артур знал, с какой скоростью он умеет открывать круговой огонь.
      – Расскажи дальше, - примирительно попросил он ксендза. - Ты дошел до Рима…
      – Сначала мы были не в Риме, - вернулся к беседе Станислав. - Мы дошли до города Милана и там встретили людей истинной веры. Они приняли нас очень хорошо, потому что помнили других святош, которые приходили до нас. Они тоже хотели бы торговать с Германией и Польшей, но знали, что большому каравану не пройти. Ты сам позже поймешь, пан Кузнец…
      Потом нам дали проводника до Вечного города. Но святой престол осквернен язычниками, а вокруг древних стен жили племена кровожадных людоедов. Мы стояли на горе и молились о том времени, когда нам с итальянскими братьями удастся вернуть утраченное величие. Под покровом темноты мы пробрались в один из соборов - и бог явил нам чудо. В разграбленном храме нам удалось обнаружить обломки Креста, святые книги на незнакомом языке и картины. Мы взяли, что могли унести, и отправились обратно.
      Но в пути через горы многие из моих друзей вели себя слишком беспечно. До Варшавы нас вернулось только семеро…
      Последний раз я посетил Мертвые земли два года назад, когда пытался отыскать Великое посольство. Сам я не участвовал в походе, потому что был послан епископом проповедовать истинную веру в Украину…
      – Так попытки найти пропавших уже предпринимались?
      – И не раз, но безуспешно. Хранитель Кшиштоф сказал тебе правду. Граница Мертвой земли неспокойна, как будто взорвались сразу десятки потухших древних заводов. Даже германские чародеи-травники, раньше свободно гулявшие по границам Желтых туманов, остерегаются забираться на юг. Как будто враг рода человеческого вознамерился помешать нашим планам.
      – И как же ты отважился?
      – Нас было трое, получивших благословение. Кроме меня, один простой горожанин, ткач по профессии, и один Качальщик, хлопец из рода Кшиштофа, которого я вырвал из лап нечестивых и привел к богу. Мы получили от Хранителя силы крылатого змея и полетели над водой. Мы знали, что втроем не прорвемся над сушей, и решили повторить путь норвежского корабля. Мы сумели подняться над ядовитыми испарениями, но молодого Качальщика сожрали рыбы, когда мы приземлились на крошечном островке, чтобы дать змею отдых.
      – Поэтому тебе нравится Христофор? - улыбнулся Артур, не отводя глаз от пылевого облака.
      Что-то там было неправильно, словно искусственно. Словно надрывался за косогором исполинский вентилятор, заставляя стонать асфальт…
      – Сердце вашего Христофора открыто для правды, - согласился ксендз. - Ему легче прийти к правде, чем закосневшим в грехах людям, которые носят золотые кресты под одеждой.
      – Продолжай, мне интересно.
      – Мы с ткачом успели вовремя проснуться и вырваться из когтей морских чудовищ. Но до Вечного города я добрался один, потому что горожанин не послушался меня и попил отравленной воды из ручья. Он смеялся надо мной, а жара помутила его слабый разум. Он умер, когда до Рима оставалось всего два дня пути… Крылатый змей также погиб; мерзостные твари, похожие на птиц, но твердые, словно железо, напали на нас в воздухе и располосовали змея на части. К счастью, я упал в воду и спасся от их когтей. Если бы было суждено погибнуть мне, а не Хранителю, крылатый остался бы жив. Он меня совершенно не слушался, норовил укусить и постоянно старался сбежать. Я так и не снял с него намордник, боялся, что загрызет. Кормил через решетку, мелкими кусочками, и когда налетели железные чудовища, змей даже не мог защищаться…
      Я остался один. Я добрался до Рима и прожил в городе семь месяцев, проповедуя среди дикарей, собирая в общину людей с открытым сердцем. Меня сто раз могли убить и даже сожрать, но не тронули.
      Без змея я не мог искать посольство с воздуха. Я овладел языком дикарей и спрашивал всех, не слышал ли кто об огромном караване. Я искал любые следы пропавшего Великого похода. Они собирались навсегда осесть в Вечном городе, так велика была их вера. Но никогда не случалось, чтобы даже в самых гиблых местах сгинули все сразу…
      Коваль мысленно провел черту, отсекшую Апеннинский полуостров от остального материка.
      – В Милане и других городах, где сохранилась грамотность и вера, выжили тысячи людей, они ждали Великое посольство, чтобы сообща избрать наместника, но так и не дождались. Вместо этого все, кто пытался пройти через пожарища, даже самые опытные проводники, исчезли. И от польской земли, кроме меня, никто больше не прошел…
      В эту секунду Лапочка вздыбил шерсть и заворчал. Кобыла Мити Карапуза замерла, нервно всхрапывая и яростно шевеля ушами. Отряд миновал возвышенность, с полуразрушенным виадуком, откуда было видно, как разбегаются в стороны нитки другого многорядного шоссе. Под автомобильным переездом, метрах в ста, жевали травку тощие, облезлые коровы, несомненно дикие, без клейма и колокольчиков. Заслышав шаги, они прекратили есть, задрали головы и испуганно уставились на людей.
      Заметив, что от стада отделился низенький бычок, Семен Второй щелкнул затвором карабина. Но бык не стремился атаковать, он лишь свирепо ковырял копытом землю и демонстративно раздувал бока, украшенные шерстью приятного, светло-фиолетового цвета. На груди шерсть плавно приобретала изумительный сиреневый оттенок и свисала волнистыми прядями, как у северных яков. Коровий гарем заметно уступал во внешних прелестях своему господину. Буренки выглядели бы почти как нормальные представители голштинцев, если бы не длинные завитые рога, присущие скорее горным козлам.
      Артур глядел на эту пасторальную сценку, вдыхал живительные ароматы леса и силился поверить в рассказ польского Хранителя. С каждой минутой он чувствовал себя всё глупее. Соратники предупреждали его, а верные друзья умоляли выступить в Париж как минимум конной сотней. Он ужаснулся перспективе оторвать столько народа ради собственной причуды.
      Вот и сэкономил.
      – Пресвятая Ксения! - пробормотал книжник, - ты только погляди…
      – Убейте его! - почти выкрикнул Христофор. Его взвинченный ломкий голос вывел Коваля из оцепенения. Он жестом остановил собеседника и свистнул тревогу. Впрочем, бойцы уже перестроились для обороны, не дожидаясь приказа.
      Фиолетовый бык неторопливо приближался по бетонке, но даже подобравшись вплотную, он не смог бы нанести существенный вред всадникам, сидевшим почти на трехметровой высоте.
      – Это какая-то птица? - с отвращением спросила мама Рона.
      – Ага, утка с четырьмя ногами! - отозвался Людовик и выстрелил в быка.
      Коваль наконец увидел то, что заслоняло от него плечо Даляра. Излишне вытянутые морды коров были перепачканы кровью, а то, что он принял вначале за островок мягкой травы, оказалось огромным грязным комком перьев.
      Коровы рвали на части тушу мертвой птицы, по размерам почти не уступавшей своим мучителям. Скорее всего, пернатое чудовище никогда не поднималось в воздух, но, наверняка, неплохо бегало на четырех ногах. Половину конечностей и голову плотоядные буренки уже умяли и подбирались к животу, покрытому мощным слоем пуха. Это утка, подумал Коваль, чтоб мне сдохнуть, если это не утка… Он отчетливо различил здоровенную перепончатую лапу, задравшуюся к небу.
      Грянул второй выстрел. Следуя неписаным правилам, отряд экономил патроны. Обе пули, посланные Четырнадцатым, попали животному в голову; бык достаточно бодро взобрался на насыпь, затем покачнулся и тяжело скатился обратно. Кто-то вздохнул с облегчением, но радоваться было рано. Пятеро кровожадных коров, следуя каким-то темным соображениям, не отступили в болотистый подлесок, а хрипло затрубили и бросились в атаку.
      – Надо убить всех! - перекрикивая лязганье оружия, заявил Христофор. - У них на зубах яд!
      – Он прав, господин, - повернулся к Ковалю Семен.
      Качальщик поправил на лбу повязку, вскрыл пузырек с отравой и приготовился обмакнуть туда метательный нож. Когда расстояние между коровами и людьми сократилось до пятидесяти метров, стрела, пущенная Людовиком из арбалета, сократила численность врага еще на одну боевую единицу. Артур попытался представить, как будет выглядеть атака через несколько секунд, но тут и поляк ринулся в бой.
      Артур поймал его за локоть:
      – Мы договорились, святой отец, что в походе ты подчиняешься общей дисциплине. Ни ты, ни я не участвуем в бою, пока не возникнет крайняя нужда.
      Глаза ксендза на мгновение сделались бешеными, он попытался дернуться, но Коваль перехватил поводья его лошади.
      – С нами люди, которым платят за боевое искусство. А тебе платят за знания. Куда мы денемся, если ты погибнешь?
      – Пойдете по щитам, - огрызнулся святоша, но буйствовать прекратил. - Тут щиты до самого Парижа. Ты ведь грамотный?
      Семен Второй выехал врагу навстречу, мягко метнул, один за другим, три ножа. Четвертую зверюгу застрелил из лука Митя Карапуз. Поспорил с полковником на бутылку вина и попал точно в глаз. Ко всеобщему удивлению, Качальщик не спустился подобрать ножи.
      – Надо срочно уходить, - сказал он, и Христофор согласно покивал. - Там, в кустарнике, их полно.
      – Это следует записать, - потер бородку Свирский. - Я тридцать раз проходил в России через пожарища, но не видел, чтобы коровы сидели в засаде на утку. Летуны еще тудасюда…
      – Походным! - скомандовал Артур, и Митя без напоминаний выдвинулся в авангард. Кони перешли на рысь. После виадука разбитый асфальт сменился темно-серым, пружинистым, почти не пострадавшим от времени покрытием. Коваль не помнил в России ни одной дороги, сохранившейся в таком идеальном состоянии. Не припоминал он этого материала и до Большой смерти, наверное, немцы изобрели позже, а русским, как всегда, показалось дешевле ежегодно латать старые дыры…
      – Ты говори, святой отец, я слушаю, - дружески потрепал губернатор поляка по плечу. - А то знаешь, если на каждую мелочь отвлекаться…
      – Теперь я вижу, что люди не зря признают за тобой власть, - хмуро отметил поляк, но спорить не стал, вернулся к своим римским похождениям. - Я понял, что один не найду потерявшихся братьев и не дойду до Польши пешком, - мрачно продолжал Кшиштоф. - И тогда я решил собрать самых лучших моих римских учеников, найти подходящую лодку и плыть морем. Но плыть не на запад, а на восток, по картам. Это была отчаянная затея, но я решил, что если мы пойдем вдоль берега, не выходя на сушу, то сумеем добраться до Черного моря и высадиться в земле украинцев. Я уговорил плыть со мной десятерых спутников. Многие были опытными рыбаками и умели управляться с парусом и веслами.
      Мы вышли в Адриатическое море, угодили в шторм. Затем у нас сломалась мачта. Со всех сторон в трюм просачивалась вода, но наш кораблик плыл! Сначала мы пошли на юг, к оконечности Италии, чтобы видеть берег, а оттуда собирались свернуть к греческим островам.
      Сперва мы увидели лесные пожары. Горели сотни километров леса. Лето выдалось не таким уж и влажным; мы решили, что пожары возникли сами по себе. Мне тогда и в голову бы не пришло, что кто-то мог нарочно поджечь леса. А затем впереди показалось настоящее кладбище древних военных кораблей. Их там несколько десятков, некоторые сидят на мели, другие лежат на боку на мелководье, но есть и такие, которые полтора столетия простояли на якоре… Итальянцы сказали, что эти железные горы приплыли когда-то из-за океана и вот уже сотню лет источают зловоние. Внутри кораблей живет зараза, их пушки набиты снарядами, а в трюмах плещутся целые моря нефти. Есть даже такие корабли, где на палубах стоят стальные стрекозы, на которых люди когда-то умели летать… Но в Италии нет Качальщиков, чтобы утопить корабли окончательно.
      – Это то, Артур, о чем ты думал? - вставил прислушивавшийся к разговору Лева. - Ты спрашивал там, у польского Качальщика…
      – Да, судя по всему, остатки одного из флотов США, - кивнул Артур. - Средиземноморская эскадра. Так что, пан Станислав, Кшиштоф считает, что земля могла раскачаться от нефти этих кораблей?
      – Я тоже так мыслил, - насупился святоша. - Пока не увидел своими глазами, что на кораблях совсем недавно побывали люди. Кто-то забрался внутрь и выпустил в чистое море нефть. Нам пришлось забирать далеко на запад, чтобы не попасть в горящую воду. Но это еще не всё. Мы подошли к берегу и расспросили местных жителей. Дикие рыбаки поклялись мне, что один из больших кораблей раньше стоял на якоре в гавани острова Сицилия. А теперь он лежит на боку гораздо севернее, и жерла его пушек торчат из воды. С корабля свешивались канаты, и было заметно, что его тащили нарочно, словно хотели навредить, испоганить чистые земли Двух морей. А еще чуть позже, когда мы уже достигли земли греков, мы услышали взрыв. Это взорвался в заливе один из подводных снарядов.
      Рыбаки из деревни видели, как несколько больших лодок, плюющих дымом, тащили за собой поврежденный военный гигант, а потом бросили его и ушли на восток. На лодках работали люди в черной одежде, с закрытыми снизу лицами. И головы их были обмотаны тряпками. Кто-то хотел выйти в море, чтобы помешать им, но люди в черном открыли огонь из пулеметов.
      Тогда я спросил у своих римских учеников, бывало ли такое раньше, чтобы древние корабли теряли свои заряды, или выбрасывались на берег, или разбрызгивали по морю горящую нефть… И мои спутники вспомнили, что долгие годы на севере было тихо, но примерно два с половиной года назад дважды гремели такие взрывы, что земля вздрагивала на тысячи километров, а сияние от взрывов затмевало солнце…
      – Что ж они раньше молчали? - перебил Артур.
      – Ты прав, пан Кузнец. По времени выходило, что, когда Великое посольство достигло Франции, кто-то устроил два взрыва у них на пути. Люди в Милане видели, как по небу прокатились смерчи, а затем с запада, из Франции, пришли тучи черного пепла. Несколько недель подряд воздух приносил дыхание огня…
      Артуру казалось, что он видит дурной сон. Ничего этого не могло быть, просто потому, что так не бывает. Потому что необразованным пиратам в чалмах просто незачем проникать на тысячу километров вглубь зараженной территории и взрывать нефтепровод. А судя по рассказу, кто-то постарался и уничтожил колоссальную нефтебазу… А три года спустя эти же загадочные басурманы скидывают в залив начинку миноносцев и сливают сотни тонн дефицитнейшего топлива. Но кто-то этот подвиг совершил…
      – Что было дальше?
      – Мы свернули на восток, прошли между греческими островами по древним картам. Мы раз пять приставали к берегу, намереваясь поговорить с местными жителями, но натыкались лишь на пожары и следы войны. И там жили не дикари, пан Клинок. Я видел крепкие дома, храмы и ухоженные поля. А еще я видел трупы многих убитых - не только мужчин, но женщин и детей. Я почти ничего не знал об этой земле и не знал, с кем на востоке они могли бы воевать столь жестоко. А потом на месте одного из боев мы натолкнулись на тела людей в шароварах и повязках на лицах. Раньше мы не встречали трупов иноземцев.
      До того случая мы считали, что только звери могут рвать животы беременным женщинам, мужчин сажать на кол, а детям выкалывать глаза. Но оказалось, что они не звери, а такие же люди, как мы.
      Ты слышишь, пан губернатор? Было ли у вас, в России, так, чтобы один город напал на другой, и всем детям побежденного города перерезали глотки? Мы случайно встретили нескольких спасшихся стариков. Сначала они хотели убежать от нас, но потом поняли, что нас не надо бояться.
      Старики увидели Крест и вышли из укрытия.
      Никто из нас не понимал их речь, тогда они принялись рисовать на песке. Рисовали лодки и людей с закрытыми лицами. Это не были дикари и не звери, пан Клинок. На одеждах убийц были начертаны непонятные буквы, они владели дорогим оружием, и вдобавок один из них нараспев читал остальным книгу. Дикари не читают книг.
      Мы прошли еще дальше на восток и на север, везде держась берега, пока не достигли удивительного и печального места. Мы приплыли туда, где море сужалось. Карта не обманула. Там, у причалов, лежали и торчали из воды сотни, если не тысячи мертвых кораблей. Настоящее кладбище. Пока мы пробирались по каналу, всё время видели прекрасный город Двух Башен; я забыл, как он назывался до Большой смерти. Город огромен, пан Клинок, я никогда не видел такого скопления домов. Несколько моих людей решили выкупаться. Их ужалили медузы, и нам пришлось пристать. Мы надеялись встретить жителей, попросить у них лекарство…
      А если честно, то нам всем хотелось подольше полюбоваться на неземную красоту, на теплые зеленые горы и роскошные белые дворцы. Казалось, что на пристанях никого нет, но едва мои добрые спутники вышли из лодки, как их окружили смуглые люди с оружием.
      Это я виноват в их смерти. Чудесный город Двух Башен показался мне чистым и добрым, я не ожидал, что там живут наши враги - те самые, с тряпками на головах…
      – Почему две башни? - непроизвольно вырвалось у Артура. - Насколько я помню, у АльСофий четыре минарета. Хотя могли и разбомбить…
      – Ты там бывал? - поразился ксендз.
      – Очень давно, - улыбнулся Артур. - Когда башен было четыре. Что стало с тобой дальше?
      – Я оставался в лодке, это меня спасло. Оказалось, что люди, населявшие Две Башни, поклонялись не Крестам, а ущербной луне. Они убили всех моих спутников, а пока шла драка, лодка оторвалась от берега и поплыла, подхваченная течением. Я мог бы выйти и погибнуть, защищая друзей. Но я принял решение спасаться в море, потому что раскрытая тайна была важнее отваги и чести. Ты не веришь, губернатор, что так бывает?
      – Верю. Умереть проще всего.
      – Я плыл один на север. Я знал теперь, что Великое посольство не вернется. Враги разведали о нем, но побоялись схлестнуться в честном бою. Они использовали магию или наняли очень умелых инженеров, чтобы раскачать землю… Я не понимал одного: кому понадобилась смерть невинных детей? Я видел людей в городе Двух Башен, но люди всегда подчиняются вожаку. Я не понимал и сейчас не понимаю, какой смысл в истреблении женщин, которые могут рожать?
      У меня не осталось сил управлять судном, и великое чудо, что я не умер от жажды и меня не сожрали морские твари. Я молился Кресту и верил, что Бог меня не оставит. Когда солнце и жажда почти доконали тело, море вынесло лодку к берегу. Меня подобрали рыбаки, они говорили на языке, похожем на наш, и отвезли в деревню под названием Адлер…
      – Ни хрена себе прогулка!
      – Да, меня хранили высшие силы. Рыбаки меня выходили, а затем помогли пристроиться к каравану, который шел на север. И лишь спустя месяцы мытарств я разыскал украинских Хранителей, которые усадили меня на крылатого змея и отправили в Варшаву.
      – Да уж! - проникся Артур. - Потаскало тебя по кочкам. И какого рожна тебе дома не сидится? Я всё меньше верю, что мы найдем ваше посольство…
      – Я могу задать вопрос? - вежливо встрял Лева. - А как реагирует ваша власть?
      – Воеводы озлились, - с тоской отозвался поляк. - Они заявляют, что всё это слишком далеко от нашей страны и никто не неволил наших братьев возрождать Вечный город.
      – А святоши?
      Станислав не потрудился даже повернуться к Леве, зато смерил Артура долгим пристальным взглядом.
      – Нам приходится дружить с колдунами, пан губернатор, так? Тебе и мне. Ты хочешь сказать, что отправился искать своих Проснувшихся демонов, не поставив угощение Хранителям памяти?
      – Нет, конечно, - удивился Артур. - Да если бы я к ним на поклон бегал перед каждой вылазкой, у нас был бы не город, а страна сплошных советов. Тем более что не очень-то они разговорчивые…
      Карапуз резко осадил коня. Серая полоса автобана покрылась толстым слоем песка. Кони ступали, увязая по щиколотку, на зубах у людей скрипели песчинки. Вблизи пылевая завеса напоминала не плоский театральный занавес, а скорее клубящуюся, медленно ползущую снежную лавину. Артур вспомнил, как в юности он выезжал в командировку в Среднюю Азию и наблюдал за раскаленными барханами, которые неукротимо наступали на зеленую траву. Здесь происходило нечто похожее. Листья деревьев и кустарники изменили цвет, они казались припорошенными желто-коричневым тальком. Вплотную к песчаной лавине жизнь полностью замерла.
      Окончательно исчезли насекомые, затихли птицы. Кроме фырканья коней и негромкого лязганья металла, слышался лишь всё нарастающий, заунывный стон дороги.
      – Надо закрыть лица и глаза! - распорядился Станислав. - Так ты пустился в дорогу, пан губернатор, и не спросил совета у ваших предсказателей? Даже Хранитель Кшиштоф знает о тебе больше, чем ты сам…
      – Говори понятнее, пан Станислав! - Артур проверил, чтобы все как следует затянули на затылках тесемки мокрых масок и лямки мотоциклетных очков.
      – Куда уж понятнее? - уперся святоша. - Хранители отыскали для тебя место в своей колдовской книге, а ты даже не интересуешься, о чем там говорится… Позволь, я поеду первым! - Он стегнул коня и, вздымая фонтаны пыли, устремился вперед.
      Артур рассеяно проводил его взглядом и вновь повернулся к лесной прогалине.
      – Ребята, смотреть в оба! Бьем всё, что движется!
      Карапуз и Даляр зачехлили стволы, готовясь стрелять сквозь мешковину. Лапочка вел себя тихо, зато Семен Второй напряженно перешептывался с Христофором. Сын Красной луны встал ногами на широкое седло и поворачивался, зажав виски ладонями.
      После встречи с копытными никто над ним не подтрунивал. Коваль развязал один из рюкзаков и бережно достал плоский футляр со счетчиком Гейгера. Сколько он ни бился, даже "продвинутым" Хранителям не смог объяснить, что именно слышит чудной приборчик, найденный в обычной средней школе. Сейчас счетчик вел себя довольно сдержанно, бывало и похуже…
      – Так что говорит Книга? - не отставал от поляка Артур.
      – Если останешься жив, спроси у Кшиштофа, - издалека усмехнулся Станислав. Огромный жеребец под ним пятился и пугливо вращал багровым, налитым глазом. - Я знаю, что северные колдуны совсем недавно добавили записи о Проснувшемся демоне. Теперь в Книге сказано, что он соберет Братство Креста и возглавит поход на юг…

      – Спаси нас, святая Ксения! Ты видишь, господин Кузнец? - мама Рона тронула Артура за рукав.
      Начальница Медицинской академии отлично помнила, как к ней в санчасть привели когда-то обритого, запуганного парня в ошметках пластыря, но на людях всегда подчеркивала свое почтительное отношение к губернатору.
      – Как думаешь, ваша работа? - повернулся Артур к Качальщику. Семен Второй растерянно покрутил головой.
      – Наши люди так не умеют…
      Почти шесть часов экспедиция шла сквозь полосу песчаных бурь. За это время окружающая флора изменилась настолько, что Артур поневоле чувствовал себя космонавтом на чужой планете.
      Сначала они плелись в сумерках, отплевываясь песком, словно угодили в центр Сахары. Первым, держа коня на поводу, брел Станислав. Артур никак не мог взять в толк, откуда берется и куда уходит эта локальная буря. Такое ощущение, словно бесконечная, растянувшаяся до горизонта полоса выполняла функцию заслонки между более-менее привычной действительностью и чем-то неведомым.
      Когда напор ветра начал ослабевать и появилась хоть какая-то видимость, оказалось, что четырехрядный автобан с разделительным газоном посредине кончился. Впрочем, направление угадывалось по остаткам размытой гравийной подушки. Станислав прокричал Ковалю в ухо, что здесь он никогда не подвергался нападению.
      Потом они выбрались, и Артур не мог не ужаснуться, осматривая своих людей. Больше всего досталось Старшине книжников. Бедный старик не мог остановить кашель, сплевывал и отхаркивался; несмотря на очки, глаза его разъела пыль. Остальные выглядели немногим лучше; даже лошади дрожали, точно загнанные зайцы. Черные, как смоль, волосы мамы Роны и рыжие патлы Христофора стали серыми. Самым хитрым, естественно, оказался ксендз: он повязал не только голову, но прихватил веревками рукава и отвороты кожаных штанов.
      – Наши так не умеют, - повторил Семен и выплюнул комок серой слюны.
      Но Коваль уже и сам понял, что до подобных шалостей русским Качальщикам далеко.
      – Три года назад здесь было чище, - отозвался Станислав. Он наклонился и пытался гребнем расчесать свою густую шевелюру. - Теперь я вижу, что песок переместился. Но раньше за песком была зелень…
      Сумрачные буки уступили место корявому, лишенному листьев подлеску. Всё, что росло или делало вид, что растет, приобрело отталкивающий, мышиный оттенок. Артур не мог побороть омерзение. Вместо кустарника стояли дряблые, согбенные скелеты. За скелетами из черного месива выступали покореженные, уродливые пни, выбросившие навстречу солнцу пучки засохших веток, больше похожих на щупальца. Из переплетения веток свисали мокрые кожистые лианы, с них сочилась тягучая клейкая жидкость. Ковалю показалось, что к дрожащим нитям лиан прилипли десятки мертвых насекомых. В таком случае выходило, что каждая мушка была размером с воробья…
      – Это дубы, - заявил глазастый Карапуз. - Чтоб мне сдохнуть, это же дубовая роща…
      По правую руку, насколько хватало глаз, тянулись почти правильной прямоугольной формы ряды каналов с застывшей черной водой, точно посевы риса или следы аккуратной бомбежки. Трава между ямами полегла и скукожилась. Из ближайшей илистой канавы высовывалась изящная мансарда с флюгером и остекленной верандой, внутри которой, словно законсервированные, красовались вазочки с цветами. Чуть дальше над водой болталась полукруглая, нарядная когда-то вывеска пиццерии. По одному из покосившихся столбов вывески, оставляя за собой потеки слизи, ползала рогатая улитка величиной с котенка.
      – Медленно идет к нам, - озабоченно сказал Христофор, указывая за спину, где клубились песчаные буруны. - Неживое и живое, над землей и под землей…
      – Это город, - кивнул на квадратные ямы Качальщик. - Недостертый город.
      Воздух стал влажным. Заметно понесло гарью. Пропали телеграфные столбы и защитные щиты, бесследно исчезли могучие станины с путевыми указателями. И даже солнце, устало катившееся на запад, казалось грязным и блеклым, как пораженный катарактой зрачок…
      Но было еще кое-что, озадачившее Коваля.
      Между илистых черных канав уходил влево слабый след подъездной дорожки, вдоль которой, будто непереваренные трясиной, торчали обломки пластиковых конструкций. Определить их назначение не представлялось возможным. В конце дорожки, в сотне метров от шоссе, выглядывали из рыхлой, неприятно блестевшей почвы остроконечные черепичные крыши.
      – Целая улица… Она утонула, - подобрал слово Даляр.
      Останки крыш тянулись двумя параллельными линиями, между ними разливалось безжизненное антрацитовое озеро. Еще дальше, в кругу кривобоких, плешивых растений, торчала покосившаяся верхушка кирпичной ратуши. Снизу доверху темно-красный в прошлом кирпич был сейчас покрыт белым и зеленым налетом, точно разные виды плесени соревновались, кто быстрее сожрет воспоминание о человеке. Из разбитого стрельчатого окна здания высовывался гигантский птичий скелет. Видимо, четвероногая утка устроила гнездо в недрах муниципальной собственности. А потом явился кто-то, еще более крупный, подкараулил птицу в ее домике и перегрыз ей горло. На расстоянии Артур различал острую килевую кость и раздробленный позвоночник.
      И ни единого звука, только звон в ушах, словно после разрыва снаряда…
      – Не поет больше, - заметил Людовик, орудуя шомполом в дуле карабина.
      – Дорога умерла, петь некому, - объяснил поляк. - Дорога поет, пока ее ломает.
      Артуру, в свое время, довелось участвовать в стирании нескольких десятков некрупных населенных пунктов в глубине России. И всегда Качальщики сначала определяли точки приложения сил, скрупулезно собирали "плавающий" узел, чтобы, не дай бог, не выпустить процесс из-под контроля…
      Тут всё было иначе. Землю раскачали небрежно, часть домов осталась на виду. Либо тот, кто вывернул наизнанку южную Германию, действовал как взбесившийся слон, либо…
      – А может, это Звенящая метка? - нерешительно спросил Коваль.
      Семен Второй присел, растер в ладони горсть земли, поднес к носу.
      – Похоже на то, но кто их видел?..
      – О чем идет речь? - к полуживому книжнику понемногу возвращалось любопытство.
      – Звенящая метка, по терминологии Хранителей, это редкий случай, когда три "плавающих" узла собираются прямоугольным треугольником, - пояснил Артур. - Например, на месте ядерного взрыва или очень грязного древнего производства. Так было у нас в Череповце и… в Москве. Такая метка не просто Слабая, она способна вызвать разрушения на площади в тысячу километров. И Звенящие метки, в отличие от обычных, Качальщики не раздувают, а, напротив, стараются погасить. Самые вредные объекты всегда старались растворять потихоньку…
      – Это ж надо! - присвистнул Людовик. - А сколько ковбоев они угробили со своим колдовством…
      – Мы не воюем с ковбоями! - нахмурился Семен.
      – Тихо, тихо оба! - рявкнул Артур. - Тут никто не виноват. Тут всё гораздо хуже.
      Он вглядывался в горизонт, крутил настройки бинокля, но везде встречал лишь обезображенные карликовые деревца, черную жирную воду и серый блеск земли.
      – Нет леса, приятель, - сообразил Семен. - Если это метка, должен быть дикий непролазный лес. И звери. А тут пусто, как на пожарище.
      – Тут не пусто, - внезапно заявил Христофор.
      – Хлопец прав, тут совсем не пусто, - обнажил редкие зубы святоша. - И если засветло не доедем до городка пивоваров, то спокойной ночи я никому не обещаю.
      – По коням! - приказал Артур. - И след в след, порядок прежний.
      Спустя два часа перехода в напряженной тишине, запах гари стал сильнее, а клубы летучего песка почти исчезли за линией чахоточной поросли. Отряд продвигался в полном молчании. Все спутники Коваля когда-то повидали Вечные пожарища, но здешние "красоты" повергали в смятение даже Митю Карапуза.
      – Глянь, хозяин! - потрясенно указал он, когда в десятый раз миновали череду плоских бетонных крыш.
      Прежде там возвышались корпуса германских промышленных гигантов, но теперь они походили на стадо доверчивых буйволов, угодивших в трясину. Одна из роскошных нержавеющих башен с рекламой фармацевтического концерна "Байэр" ухитрилась не уйти в почву вертикально, а завалилась набок. Артур насчитал одиннадцать этажей.
      – Эдакую махину втянуло! - восхищенно восклицал Карапуз. - А мы так против нее, что букашки…
      В одном из окон верхних этажей торчали палки, пучки травы и даже обломки стальной арматуры. Когда всадники приблизились, из-за балконных перил высунулись две пучеглазые головы с массивными, загнутыми вниз желтыми клювами. На голых черных шейках еле-еле пробивался нежный пушок. Шейки были обхватом с мужское запястье. Обитатели фармацевтического офиса синхронно разинули клювики и издали жалобный писк, от которого вздрогнули лошади.
      – Это ж гнездышко, - крякнул Митя. - Ни хрена себе птенцы! Не хотел бы я с ихней мамкой столкнуться!
      Коваль подумал, что хищные детеныши вряд ли могли взлететь при таком весе. Интересно другое: как их мамаша добывает пропитание, если ходит пешком? Разве что бегает со скоростью курьерского экспресса…
      Рыкающий бас Карапуза разносился в стороны от тропы и тонул в сыром тумане. Артур ни с кем пока не хотел делиться своими соображениями, но кое-что в поведении воздуха ему совсем не нравилось. Качальщик тоже заметил изменения, недоуменно поглядывал на небо.
      Воздух не должен был теплеть к вечеру, а он не просто теплел, он становился душным, точно под землей разогревался дьявольский котел. Над илистыми кавернами поднималось зыбкое марево, а справа открылась широкая низина, до горизонта заросшая жесткой сиреневой осокой. Оттуда ласковый ветерок доносил жуткое зловоние, будто догнивал стратегический запас квашеной капусты. Именно такими представлял себе Коваль уютные болотистые лежбища Юрского периода.
      Воздух нагревался с каждой минутой, и само солнце вело себя как-то неправильно. По всем прикидкам, светило должно было давно скатиться к удаленной цепочке холмов, но вместо этого точно приклеилось к небу. Коваль дважды доставал из подсумка железный цилиндр с авиационным хронометром и дважды не мог понять, кто сошел с ума, он или солнце. По внутренним ощущениям Артура, часы шли исправно. "Но если в космосе всё в порядке, - вынужден был признать Артур, - значит, не в порядке само время!" Только этого не хватало… Он незаметно показал Семену на циферблат. Тот мрачно кивнул. Качальщики не пользовались механическими приспособлениями, но с детства были приучены определять время с точностью до минуты.
      – Не темнеет, - сквозь зубы проворчал Семен, поравнявшись с губернатором. - Словно время в кольцо замкнулось. Я слышал, китайские монахи так делать умеют…
      – Здесь так бывает, - откликнулся вездесущий ксендз. - Иногда слабее, иногда сильнее; я не хотел вас пугать. Один мой знакомый, из германских колдунов, ходил за травами, но не по этой дороге, а севернее. Однажды он попал в день, который длился больше тридцати часов, а когда вернулся обратно, никто его не искал. Родственникам показалось, что он вернулся даже слишком быстро, за одно утро. Все удивились, как он успел собрать так много целебных растений…
      – Выходит, если мы застрянем тут на месяц, за пылью может пройти всего неделя?
      – Ты не проживешь тут месяц, - просто ответил поляк. Затем поразмыслил и добавил "ясности": - А южнее может стать совсем наоборот.
      – Здесь можно собрать что-то целебное? - недоверчиво хмыкнул Качальщик, заматывая лицо шарфом.
      Он последовал примеру Карапуза: достал пузырек и выдавил на ткань несколько капель настойки, чтобы вонь не отбила обоняния.
      – Здесь я даже голой рукой к земле не стал бы прикасаться, - бросил Станислав. - Но севернее, в предгорьях, много хороших трав.
      Головной жеребец Карапуза увлекал своих сородичей по сложной зигзагообразной траектории: петлял между торчащими из гравия трубами, антеннами, верхушками высоковольтных мачт. Иногда, точно лишайник, возникал на пути кусок дремучего бурелома. Тогда направление подсказывал ехавший вторым Станислав. В редких рощицах слышалось птичье пение, на обочине мелькали силуэты мелких зверьков, затем зелёная полоса обрывалась, будто отрезанная ножом, и отряд снова видел вокруг лишь безжизненную степь с отпечатками тысяч "проглоченных" строений, озерами солярки или пахучими гейзерами химикатов.
      В какой-то момент на вершине холма невесть откуда возник кусок автобана и рощица чахлых осинок. Коваль скомандовал привал и помывку. По крайней мере на открытом пятаке никто не мог подобраться незамеченным. Станислав отнесся к идее привала крайне скептически и настоял на том, чтобы не сходить с бетона. В сторонке нашли канаву с чистой водой, дали сперва понюхать тигру. Лапочка не отвернулся, но Артур даже для бани скомандовал воду вскипятить.
      Приведя себя в порядок, губернатор вернулся в седло и попытался сориентироваться на местности. Масштабы разрушений превосходили самые дерзкие фантазии.
      Никакой Качальщик не сумел бы столь высококачественно искрошить то, что люди создавали тысячелетиями. Если бы не молчащий счетчик, Коваль охотно принял бы версию давнишнего ядерного взрыва. До Большой смерти плотность населения в этих районах была чрезвычайно высока. Здесь, без сомнения, поработала Метка, гораздо страшнее, чем та, которую Артур когда-то вызвал к жизни в Москве. Но Метка выдохлась, не закончив страшную работу…
      – Там, южнее леса, город, - Артур передал бинокль Станиславу. - Не пойму, как он мог сохраниться.
      – Я уже начал бояться, что мы сбились с пути, - криво ухмыльнулся святоша. - Три года назад всё было иначе…
      Он не успел договорить фразу, потому что Христофор и Семен, жевавшие на попоне бутерброды, вскочили одновременно. Не успели они распрямиться, как Даляр уже перекатился на горячем пружинящем бетоне и направил пулемет в сторону, куда указывал придворный колдун.
      – Что там, Христя? - выкрикнул Карапуз.
      – Очень быстрое и снова поверху и под землей…
      – Это рой, - побледнел ксендз. - Я говорил, что нельзя останавливаться!
      В ватной тишине пронесся нарастающий шелест. Затем шелест перешел в мягкое гудение. Люди вскочили на ноги, лихорадочно озираясь, лошадь мамы Роны звонко заржала, поднялась на дыбы и чуть не зашибла передними копытами хозяйку. Карапуз запрыгнул на своего жеребца, потянул из лямок шестиствольный пулемет. Из всей команды лишь он один мог управляться с ним.
      – Там, там! - повторял Христофор, обняв шею своего коня.
      В болотистой низинке поднималась к небу колченогая конструкция, увенчанная пластиковым коробом с надписью "Шелл". Вдалеке поблескивали верхушки гигантских нефтеналивных цистерн. Между ними по направлению к дороге скользило темное облако. В бинокль это походило на многократно скатанный рулон проволочной сетки.
      – Коням - лежать! - скомандовал Артур, выхватывая оружие. - Семен, выпускай летунов!
      – Бесполезно, - сказал ксендз, но Качальщик уже вспорол на спине резервного коня мешки с боевыми мышами.
      Шесть хищных голов лязгнули зубами; летунам не надо было объяснять, где находится противник. Конь, почуяв хищников, шарахнулся в сторону и случайно задел Семена копытом. Мыши взмыли в воздух, на ходу выстраиваясь в боевой клин. За последнюю разработку Коваль заплатил генетикам вдвое больше обычного; новые мыши обзавелись легкой броней, двумя втягивающимися когтями, а яда теперь хватало, чтобы в одиночку завалить быка.
      Семен от удара копытом покатился по земле, к нему бросилась мама Рона. Испуганный конь рванул в сторону, соскочил с дороги и, никем не остановленный, понесся навстречу рою, унося на себе канистру с водой и свернутые палатки… Свободные лошади сбились в кучу и бесновались, как стая чертей. Слава богу, путы не позволяли остальным гигантам рвануться наутек…
      Ровный гул перешел в пронзительный хорал, точно на три ноты стенала сотня кастратов. Темная туча размером с волейбольную площадку, а по форме очень похожая на хоккейную шайбу, насквозь прошла короб с рекламой немецкого машинного масла. Вывеска взорвалась мельчайшими брызгами. Следующим на пути тучи стал чердачный этаж затонувшего автомобильного салона. Словно не замечая препятствия, рой проделал в перекрытиях здания дыру и продолжил атаку.
      Ошалевший от ужаса конь по касательной приближался к вероятному противнику, разбрасывая содержимое рюкзаков. Летуны мчались двумя клиньями, собираясь зажать врага в клещи. В отличие от лошадей, они никого не боялись.
      Артур поднял бинокль и почувствовал слабость в животе. Организм нечасто его обманывал. На сей раз из болота надвигалось абсолютно чужеродное создание. Мышцы словно обволакивало волной ледяного ужаса.
      Рой состоял из тысяч тонких визжащих стрекоз, сцепленных между собой длинными жесткими усиками и собравшихся в сложную кристаллическую структуру.
      Следующим на пути металлизированной тучи стал чердачный этаж затонувшего автомобильного салона. Рой слегка замедлился, проделал в перекрытиях здания дыру, прогрыз знак "Опель" и продолжал неукротимо взбираться на холм.
      – Матерь божья! - прошелестел Лева.
      – Как с ними бороться? - Коваль тряхнул соборника за плечо.
      – Молиться или убегать, - просто ответил тот. - Если дорога их не остановит, остается бежать…
      Губернатор не решался дать команду открыть огонь. Он был уверен, что только зря расстреляет патроны. Несомненно, усики, которыми соединялись насекомые, были невероятно остро заточены и вдобавок вибрировали, как лезвия электрических лобзиков. Но Коваль рассмотрел и другое.
      Рой плыл и под землей, точно плугом вспарывая верхний слой почвы. Там, где проходила сетчатая "шайба", сиреневая осока осыпалась мелкой стружкой. Двигаясь таким макаром, подумал Артур, эти твари неизбежно уткнутся в сверхпрочную бетонку…
      Обезумевший конь Семена заметил опасность, когда стало уже слишком поздно. В последний момент он затормозил, пытаясь сменить направление, провалился выше колен в глинистую кашу болота, и тут ему беззвучно и очень ровно отрезало заднюю часть туловища. Мощные ноги жеребца, даже не успев подогнуться, превратились в мелкий фарш. Коваль так и не понял, питался рой своей жертвой или нет.
      Летуны достигли цели и с яростным клекотом набросились на врага. Спустя секунду всё было кончено. Живой авиации больше не существовало. Правда, можно было еще кинуть в бой четверку почтовых голубей…
      – …спаси и помилуй… - тихо молился Лева.
      – Через минуту они будут тут, - очень спокойно произнес Даляр.
      – Всем по коням, - скомандовал Артур. - Капитан, огонь по левому флангу!
      Карапуз немедленно выпустил сотню пуль.
      – Так им! - закричал Людовик. - Что, гады, не нравится?
      Произошло чудо, рой смешался. Гнетущий металлический хорал распался на сотни отдельных писклявых голосков.
      – Полковник, огонь по правому флангу, короткими!
      Коваль прилип к биноклю. Конь под ним слушался, но дрожал, как зайчонок.
      Даляр повел стволом пулемета. Стрекозы понесли ощутимый урон; по крайней мере, стало ясно, что они уязвимы. Артур ясно видел, как блестящие сосиски, даже разорванные на части, продолжали не в такт взмахивать спаренными жесткими крылышками, мешая товаркам отстегивать "крепежную арматуру". Рой замер на месте, избавляясь от поврежденных частей решетки. Там, внутри, происходили сложные центробежные перемещения, кристалл спешно менялся, приноравливаясь к новому состоянию. Артура внезапно осенило, что, даже расстреляв весь боезапас, они не остановят этот бескровный суперлобзик…
      – Христофор, свободных лошадей в центр! Полковник, направляющим! По моей команде - в галоп! Карапуз, замыкающим, прикрывать!
      Станислав нарочно взял западнее, чтобы оставить между отрядом и железной тучей дорожное полотно. Угощая коня плеткой, Артур заметил, как на противоположной обочине фонтанами взлетели куски бетона. Рой вгрызался в шоссе.
      Конница промчалась метров двести, затем, по команде губернатора, сгрудилась на следующем островке бетона. Коваль кивнул Людовику. Тот уже ждал с заряженным гранатометом на плече. Бить пришлось прямой наводкой. Даляр отскочил, зажимая уши руками.
      Боевое преимущество роя стало для стрекоз палкой о двух концах. Почуяв приближающийся объект, они сгруппировались плотнее, хотя могли бы пропустить гранату сквозь себя. Взрывом тучу разорвало на четыре части; даже теперь отдельные фрагменты продолжали цепляться друг за друга. Чудовищный охотник остановился, атака захлебнулась. Артур ждал, когда рассеется дым, Людовик замер со следующей гранатой в руке. Даляр сдерживал беснующихся коней.
      То, что происходило на обочине, больше всего напоминало кадры из ночного кошмара. Раскиданные по траве и бетонке стрекозы с упорным бесстрашием сползались в центр, к тому месту, где под землей поджидала неповрежденная часть роя.
      – Ниже бей! - кричал Даляр, ударяя по стволу гранатомета. Позже Коваль десять раз задавал себе вопрос, мог ли он предотвратить то, что случилось. Вторая граната снова угодила в цель, но Людовик слишком увлекся и, не слыша окриков Даляра, ринулся вперед. Очевидно, ему хотелось засадить третий заряд еще ниже, вплотную к земле, туда, где, скорее всего, помещался мозг кровожадной проволоки. Он пробежал десяток метров, не замечая, что рой всё быстрее движется ему навстречу, и замешкался, перезаряжая гранатомет. В этот миг из дымной завесы вырвался неровный сетчатый шар и разрезал бравого капитана на части. Вряд ли рой действовал осознанно, скорее бесился кусок его организма, оторвавшийся при взрыве предыдущей гранаты. Коваль уже успел прокрутить в голове сюжеты из фантастических книжек, читанных в детстве, и сделал для себя вывод, что о коллективном разуме речь не идет. Тварь действовала на уровне простейших инстинктов.
      Все кричали одновременно. Даляр поливал остатки роя из пулемета, Семен набивал для полковника магазин. Карапуз, соскочив с коня, приседая под тяжестью своей шестиствольной махины, топал через дорогу, как разгневанный носорог. Мама Рона плакала, натужно хрипел Свирский, удерживая коней. Даже ксендз отчаянно ругался.
      Артур уже видел, что похоронить Людовика им не удастся. Он соскочил с коня и, превозмогая отвращение, подошел к застывшему над трупом друга Даляру. Плечи полковника вздрагивали, он указывал Ковалю пальцем, не в силах произнести ни слова. Оставляя широкую кровавую полосу, проволочная амеба волокла останки Четырнадцатого к обочине. Тонко вибрирующие усики стрекоз распороли человека на десятки кусков, которые держались только за счет толстых кожаных портупей. Как ни странно, лицо почти не пострадало. Людовик смотрел в небо с тем же озорным, шкодливым выражением, как и четырнадцать лет назад, когда Артур впервые встретил его в кольце лысых псов…
      – Хозяин, берегись! - окликнул Митя.
      В сторонке, ощупывая друг друга гибкими усиками, ползли еще две стрекозы. По пути они объединились с третьей, затем к ним присоединились еще две, выпустили звенящие жесткие крылья…
      – По коням!
      Лошади неслись галопом, следуя за предводителем. Через два часа безостановочной скачки Коваль позволил перейти на шаг. Он чувствовал, что если не остановится и не хлебнет из фляги, его немедленно стошнит. При всём удобстве седел каждый шаг черного жеребца отдавался болью в позвоночнике. Позади, намотав на руки узду, тряслась белая, как простынка, мама Рона. Встретив взгляд губернатора, она сделала попытку улыбнуться.
      Колонна замедлилась. От разгоряченных боков лошадей шел пар. Копыта увязали в рыжем песке, поверх него наметало сухой ржавчины сантиметров десять толщиной. Черные болота почти полностью уступили место сиреневой осоке; вблизи оказалось, что трава вымахала в рост кукурузы. К счастью, сохранившаяся под ржавчиной основа шоссе не позволяла подозрительным побегам придвинуться вплотную. Кони брели по центру складчатой полосы, между двух неестественно шуршащих, сиреневых стен. На рыжем песке прослеживалось множество следов, и некоторые Артуру совсем не нравились. Например, вот эти, где три узких пальца или когтя раздвинуты сантиметров на пять, а противостоящий им большой удален от остальных на семь дюймов. Ни Карапуз, ни Семен - самые большие знатоки леса - не могли припомнить животное с такими лапами…
      Солнце на западе продолжало свои бредовые игры, то замирая, то проваливаясь ниже. У Коваля не было времени сесть и сделать замеры, он лишь чувствовал, что с прыжками светила каким-то образом связаны приступы головной боли. Оказалось, что виски периодически трещали у всех, даже у непробиваемого Карапуза, который трусил позади, для надежности развернувшись задом наперед.
      Рой отстал. Пока скакали, Христофор знаками показал командиру, что далеко слева прошли еще две подобные тучки. Но они не сменили направления и не кинулись наперерез.
      – Как нам отвязаться? - с трудом переводя дыхание, набросился на ксендза Семен. - Ты говорил, что до темноты покажутся горы, но нет ни гор, ни темноты. Здесь ночь хоть когда-нибудь наступит?!
      – Там город! - поляк ткнул стволом карабина в приближающиеся развалины. - Путники, встречавшие рой, находили убежище в городах. В городах много металла, рой не любит металл.
      – Как давно они появились? - вклинился Артур. - Ты говорил, что первый раз проходил тут двадцать лет назад?
      – Они были другими… - задумался поляк. - Тогда германские крестьяне не боялись ходить за песочную стену. Они находили в развалинах много полезных вещей… Достаточно было вколотить в землю железную палку. Рой ломал об нее зубы и отступал.
      Коваль переглянулся с Качальщиком.
      – Наши старики говорят, что за Уралом встречалось нечто подобное, - вполголоса произнес Семен. - Неживые твари, подобные машинам. Твари, которые живут, повинуясь заклятиям. Но никто не видел колдунов, способных повелевать древними машинами.
      – Судя по книгам, до Большой смерти таких умельцев было полно, - напомнил Лева.
      – Значит, они набирают силу, - подвел невеселый итог Артур.
      Какая-то мысль крутилась у него в голове, не давая успокоиться. Нечто важное, воспоминание, неясная аллюзия, навеянная рассказами Станислава…
      – Раньше в городе всегда наступал закат, - встрепенулся Станислав и добавил, отвернувшись в сторону: - Правда, говорят, там не всегда светало…
      – Командир! - Даляр избегал смотреть губернатору в лицо. - Почему ты послушался этого пройдоху? Если бы мы полетели на драконе, Лю был бы жив!
      Несколько секунд полковник и ксендз, не мигая, мерялись взглядами. Руки обоих готовы были лечь на курки, но губернатор встрял между ними. Затем святоша очень медленно повернулся к Ковалю:
      – Скажи своему человеку, что он вправе убить меня, если утром я не дам ему доказательство. Мы погибли бы все…
      Коваль положил ладонь на вздрагивающее плечо Даляра; тот нехотя отвернулся. Краем глаза Артур видел, как Семен опустил здоровый кулак с зажатым в нем ножом.
      Это лишь начало, содрогнулся губернатор. Мы не прошли и трети пути, а несем потери. Правда и то, что без святоши мы бы давно полегли. Я остановил их сегодня, но где гарантия, что они не затеют драку без меня? Каждый видит свое горе и не в состоянии рассмотреть общую проблему.
      Запах гари стал невыносим. Наконец, за очередным плавным поворотом сиреневое поле сменилось пожарищем. Серые курганы золы вяло курились, как вулканы над морем пепла. На несколько километров вокруг взгляд ловил только выжженную степь. Но за степью была жизнь. Там поднимались обглоданные стихиями, но вполне приличные старинные готические постройки. Между изделиями средневековых каменотесов вклинивались конструкции двадцать первого века. Большой город, такая привычная зелень на площадях. И горящие костры.
      "Кайзерслаутерн", - прочел Коваль на дорожном щите. Надпись почти выцвела, но не так давно ее подновляли.
      – Там люди и не люди. Добрые и злые, - прокомментировал Христофор.
      – Скажи только одно, - кинув взгляд на застрявшее, точно приклеенное к небу солнце, спросил у ксендза Артур. - Ты уверен, что нам не стоит обойти город стороной?
      Брови и ресницы святоши покрывал слой гари, пот грязными ручьями тек по щекам.
      – Три года назад, - медленно поднял уставшие глаза святоша, - до ухода Великого посольства, я бы сказал, что уверен…

      По горам золы на брусчатке Артур сразу определил, что костры тут жгли постоянно, возможно, несколько лет подряд. Примерно так раньше выглядели осветительные приборы перед Зимним дворцом, пока не наладили нефтяное освещение. Две жаровни на площади напротив собора, еще две в конце длинной, превосходно сохранившейся улицы. Грамотно уложенные в каменных козлах столетние стволы, которые достаточно периодически подвигать, - и пламя не угаснет. Даже в сильный дождь. Впрочем, на случай дождя имелись широкие деревянные навесы. В сторонке, под рогожей, возвышались штабели аккуратно распиленных дров.
      – Пивовары освещают город, - буднично произнес Станислав. - Порой солнце прыгнет - и ночь наступает слишком внезапно, а ночи тут бывают разные… Сам увидишь.
      – Пивовары?! - не поверил ушам Артур. - Да кому нужно их пиво?
      – Нам. Для этого мы взяли товары.
      – Я не пью пива! - скривился Карапуз.
      – Я тоже терпеть не могу! - подала голос мама Рона.
      – Придется пить, - вздохнул Станислав, - иначе нам не пройти Желтые туманы.
      – Это что еще за хрень? - насупился капитан чингисов. - Опять проделки магов?
      Артур отметил, что после гибели Людовика команда впервые разговорилась. Или городская обстановка действовала на всех успокаивающе, или люди испытывали потребность сбросить напряжение в болтовне. Уверенности добавлял крепкий булыжник под ногами, развесистые каштаны в тенистых скверах и вездесущий запах дрожжей…
      – Каждую осень ветры сгоняют Желтые туманы к морю, но весной они появляются снова. Они накапливаются и оседают росой. Пивовары говорят, что лет сорок назад туманы стояли круглый год, теперь они слабеют. Твой приятель Кшиштоф, - обратился поляк к Семену, - считает, что туманы рождаются на развалинах древней химии. Дожди вбирают отраву, затем вода поднимается вверх…
      – А пивовары делают деньги на продаже снадобья? - усмехнулся Свирский.
      – Ты можешь не пить, - равнодушно отмахнулся ксендз.
      – Почему нас никто не встречает? - озабоченно спросила мама Рона.
      – Жители не выходят при солнечном свете, - Станислав привстал на стременах; казалось, он постоянно что-то высматривал.
      – Почему?
      – Сами увидите, - пожал плечами ксендз. Отряд, никем не остановленный, проехал по главной улице почти километр и остановился на следующей площади. Артур вопросительно глянул на Христофора, тот изобразил растерянность. Тигр в корзине вылизывал шерсть. Кони, недовольно потряхивая надетыми на морды мешками, тянулись к буйным зарослям травы на тротуарах.
      Оглядев площадь, Коваль испытал щемящее чувство возвращения в детство. Старая часть города походила на сказку про заколдованный замок. На плотно подогнанных каменных плитах мостовой стояли изящные чугунные скамейки. Позеленевший памятник неизвестному полководцу призывно взмахивал обломком руки. Узкие таинственные улочки разбегались от площади, маня за собой, точно задворки театральных декораций. Над стрельчатыми арками кое-где скрипели, покачиваясь, медные ботфорты, чайники и ножницы, как воспоминания о давно ушедших в небытие гильдиях мастеров. Готические шпили, обтянутые кружевом каменных украшений, прокалывали сумерки, словно гневно воздетые пальцы аристократов.
      Обитые металлом дубовые двери старинных домов, казалось, готовы были распахнуться и выпустить навстречу путникам делегацию почтенных бауэров, бургомистра в буклях и при шпаге, румяных баронесс в крахмальных воротниках…
      Но не появился ни бургомистр, ни придворные дамы. Вместо них, бесшумно ступая по замшелым плитам, из подворотни вышла кошка. С хозяйским видом оглядев пришельцев, она потянулась и села вылизывать шерсть.
      И сразу всё вернулось на круги своя. Лапочка рыкнул, оторвав кусок от своей корзины. Кошка моментально подобралась и зашипела, выдвинув двойной ряд нижних, как у кабана, клыков. Серая мурлыка уступала тигру по всем показателям, но всё же была крупнее добермана. Из мягкой шерстки на ее затылке развернулся частокол полосатых игл, словно ожерелье дикобраза.
      Коваль взглянул на сказочный городок другими глазами.
      Из каждой щели настойчиво пробивалась сорная трава, по счастью не сиреневого, а самого обычного, салатного цвета. Но вперемешку с травкой поднимались вдоль водостоков серые и коричневые побеги незнакомого вьюна, украшенного роскошными пахучими цветами. Там, где вьюн вгрызался в стены, выпали камни. А на земле, вперемешку с гранитной крошкой, валялись мелкие птахи, соблазнившиеся цветочным нектаром. Вдоль улицы тротуар обрушился до уровня канализации; из черного зева тянуло затхлостью. Деревянные двери домов прогнили насквозь и проросли грибами. Карнизы густо покрывал окаменевший птичий помет, а сквозь выбитые окна там и тут просвечивало небо. Крыши очарованных дворцов давно рухнули вместе с внутренними перекрытиями.
      – Вроде наших болотных котов, - заметил Лева, указывая на кошку.
      – Ага, тока помельчей будут, - отозвался Даляр, поднимая арбалет. На кошку он жалел потратить пулю.
      – Ишо две слева, - сказал Карапуз, запуская руки в седельные сумки.
      – Не стреляйте, - попросил Станислав. - Это не дикие коты, без приказа не нападут.
      Артуру не надо было поворачиваться, чтобы сосчитать животных. Их окружало восемь котов. Еще четверо притаились в засаде, за фасадом бывшего цветочного магазина. Кошки были спокойны и не представляли опасности. Это очень хорошо, значит, на пивоваров давно никто не нападал. Это хорошо вдвойне, потому что не придется убивать красивых животных, или заставлять их убивать своих хозяев…
      – Сытных дней вам, охотник Борк! - вежливо произнес Станислав.
      Коваль не сразу понял, к кому он обращается. А когда увидел, едва сдержал улыбку.
      Плотный низенький человечек, из тех, кого кличут "метр с кепкой", закутанный как пасечник, стоял в темном проеме цветочного магазина, дополнительно заслонясь внушительным черным зонтиком. Лицо человечка скрывало широченное сомбреро с наброшенной поверху плотной паранджой.
      Ксендз бегло заговорил на немецком, Коваль еле осиливал его шипящую речь. Наконец охотник Борк свистнул котам и удалился в недра магазинчика.
      – Мы приглашены, - счастливо выдохнул Станислав, - лошадей надо завести во двор, там с ними ничего не случится.
      Внутренность замшелой лавчонки оказалась сплошным обманом. Наверное, тут торговали цветами еще во времена курфюрстов, здание явно было построено с десятикратным запасом прочности.
      Вторая внутренняя дверь открывалась в узкий, извилистый коридор. За полным мраком опять возник рассеянный свет, кирпичные аркады сменились деревянной обшивкой, и Артур догадался, что предприимчивые пивовары связали в единую квартиру целый квадрат старинных зданий. Точнее, подвальных и полуподвальных этажей, выходящих на площадь и прилегающие улочки.
      За третьим поворотом охотник Борк откинул плотный полог и пригласил гостей в сводчатую залу, заставленную тяжеловесной мебелью в худших традициях немецкого средневековья. Артура с порога потрясли две вещи. Зала освещалась тремя сносными керосиновыми фонарями, а в глубине стоял ухоженный, блестящий рояль с раскрытыми нотами на пюпитре. Борк снял шляпу, повесил зонтик на крюк и постучал в смежную дверь. Потирая глаза от сна, явились еще двое мужчин, помоложе. Они удивительно походили друг на друга и на Борка. Изжелта-бледные лица в прожилках вен, красные глаза и белоснежные патлы альбиносов.
      – Мои сыновья, - представил охотник. - Клаус и Фердинанд.
      Гости расселись за массивными столами на твердых, отполированных лавках. По совету ксендза Коваль вручил подарки: мыло, семена, порох. На столе появилось холодное мясо, хлеб и бутыли с вином.
      – Пища не заражена, - поспешно перевел Станислав. - Всё добыто на чистой земле.
      И, подтверждая слова хозяев, первым приступил к трапезе.
      – Первый раз вижу русских, - низким голосом произнес Борк. - Но о тебе, герр Кузнец, мы слышали.
      – Что же вы слышали? - Коваль пригубил терпкое вино.
      – Что ты пытаешься вернуть русским государство.
      – Ну, это уж слишком, - Артур с трудом подбирал немецкие слова. - До государства нам далеко. Однако приятно, что вы знаете такие слова.
      Ответил, и тут же понял, что сморозил бестактность, уравняв ночных пивоваров с лесными мутантами. Впрочем, охотник Борк не обиделся.
      – Мы читаем книги, герр Кузнец. Наши отцы читали, и мои внуки будут читать. К сожалению, мы не можем посетить Петербург, но всегда рады видеть вас у себя. Мы не владеем славянскими языками, но можем говорить по-французски.
      – Солнце смертельно для вас? - осмелел Лева.
      – На следующий год после Большой смерти взорвался реактор на ближайшей станции, - как ни в чем не бывало объяснил Борк. - Затем, с промежутком в полгода, взорвались еще две атомные станции во Франции. Дети уцелевших рождались неспособными переносить прямой ультрафиолет. Также у нас часты заболевания крови и… еще много других проблем. Впрочем, не совсем тактично рассуждать за завтраком о болезнях.
      Охотник Борк был сама деликатность. У Артура от изумления кусок застрял в горле.
      – Вы говорите как человек древнего мира!
      – Я же сказал, мы читаем книги. Пока другие убивают друг друга…
      – Зато жители этого славного города, да и окрестностей, почти поголовно могут иметь детей, - ввернул ксендз.
      Пришла очередь изумляться всем участникам похода.
      – Даже не думайте, - со смехом замахали толстыми ручками пивовары. - Десятки раз мы соглашались на брачные союзы с теми, кто живет за песочной стеной. Дети рождаются, но либо не доживают до года, либо не переносят солнца и вновь возвращаются сюда. Господь разделил нас и вас, как строителей Вавилонской башни…
      Артур едва не поперхнулся шарлоткой. Никогда в жизни ему не пришло бы в голову, что полудикий мутант из немецкой глубинки способен рассуждать изящней, нежели питерские книжники и святоши…
      Выдержав паузу вежливости, Станислав накинулся на пивоваров с вопросами о Великом посольстве. И снова старина Борк потряс губернатора.
      – Когда они прошли здесь, я имел короткую и не совсем приятную беседу с кардиналом Жмыховичем. Возможно, вследствие возникших разногласий посольство не остановилось на ночлег в городе. Впрочем, за пиво они расплатились честно.
      – Так они прошли без ночевки? - ужаснулся ксендз. - Не могу поверить, что вы отказали им в гостеприимстве!
      – Напротив, мы всячески уговаривали их задержаться. Солнце в те дни скакало слишком резво. А вы же знаете, мой друг, вы бывали тут неоднократно, что когда время замедляет бег, человека мучают сильные головные боли. Конечно, мы не могли пригласить в дома их всех: признаться, я никогда не видел такого скопления народа! Охотник Шульке проводил их к фабричным складам, где они могли спокойно разместить повозки под крышей…
      – Отчего же вы повздорили?
      – Я спросил герра кардинала, кто ему присвоил столь высокое духовное звание, и он не сумел ответить мне ничего вразумительного. И мой сын Клаус предельно вежливо спросил кардинала, куда они везут столько женщин и детей. Когда мы услышали о целях, как вы называете, Великого посольства, я позволил себе напомнить о славных годах правления папы Урбана Второго и его благородной идее возвращения христианских святынь.
      Коваль покосился на святошу. Станислав, похоже, до сих пор не понимал, о чем идет речь. Остальные, кому он перевел слова Борка, также хлопали глазами.
      – Очевидно, герр Жмыхович был уязвлен сравнением его предприятия с крестовыми походами, - невозмутимо продолжал пивовар. - Но я был вынужден напомнить ему, что за последующую тысячу лет все остались, что называется, "при своих", а попытки отправить на войну детей уже производились и имели соответствующий результат.
      Станислав сидел словно громом пораженный, зато разулыбался старый книжник, невзлюбивший ксендза на пару с Даляром.
      – Однако не это вызвало наибольшие трения, - скромно потупился Борк. - Как выяснилось, за песочной стеной герр кардинал проповедовал с большим успехом, и здесь для отправления службы ему непременно потребовался зал нашего городского собора. Видимо, он желал подбодрить своих людей перед выступлением. А у нас не так много пригодных зданий для работы и жилья. Признаюсь честно, в соборе мы коптим мясо. Очень удобно, прекрасная тяга… Просто для веры и молитвы нам вполне хватает более скромной кирхи.
      Герр Жмыхович очень рассердился за такое попрание святых мест и заявил, что мы в его глазах упали ниже мерзких французских язычников, поклоняющихся Железной птице. Он даже не захотел остаться и послушать, как моя дочь играет на фортепьяно. Он сказал, что будь его воля, он бы всех нас истребил, как тех монстров, что живут на болотах.
      Тогда мой сын Фердинанд спросил кардинала, не кажется ли ему, что человек, любящий своих близких, но желающий скорой смерти первым встречным, не вправе наследовать духовный сан. А мой сын Клаус спросил, насколько приближают к богу белые расшитые одежды герра кардинала и несколько килограммов золота, которые тот носит на себе? Мой сын заметил, что мы молимся в пустых стенах и не затеваем часовых литургий, с музыкой и золотыми шапками. Зато мы никого не планируем истреблять, продаем пиво всем, кто отваживается пройти Ползущие горы, и не отправляем беззащитных детей на войну с людоедами…
      Охотник Борк постучал по столу, и низенькая плотная женщина в длинном шерстяном платье принесла поднос, уставленный глиняными кружками. За хозяйкой, мяукая и путаясь в ногах, семенил клыкастый котенок.
      – Первую кружку надо выпить сейчас. Вы можете здесь ночевать, а для нас начинается рабочий день. Можете гулять по городу в пределах красных меток, вы увидите… Спустя три часа надо снова выпить пива, и так далее, все пять раз.
      – Меня стошнит, - пожаловалась ксендзу мама Рона. - Почему ты не предупредил раньше?
      – Я в рот не возьму это пойло! - с отвращением бросил Карапуз.
      Коваль принюхался. Пенистый напиток отдавал жженым зерном и отдаленно напоминал крепкий "портер". Но это пиво, несомненно, варили не на ячмене. Вдобавок, на поверхности плавали мелкие вкрапления, соломинки, зернышки…
      – Если бы вы задержались на два дня, - словно извиняясь, развел руками Борк, - то могли бы пить в два раза медленнее. И не надо выплевывать травы, они спасут вашу кожу от Желтых туманов.
      Поневоле все приложились к глиняным кружкам. Пивовары откланялись и разом исчезли. Вместо мужчин пришел подросток, волоча на себе ворох соломенных тюфяков.
      – Охотник Борк приглашает бургомистра Кузнеца осмотреть мастерские!
      – Похоже, вы с пивоварами не слишком ладите, - язвительно заметил поляку Свирский. - А ты еще хотел, чтобы он дал проводника до этих самых Ползущих гор.
      – Горы искать не надо, они сами нас найдут, - огрызнулся Станислав. После того, как Борк ненавязчиво утер ему нос, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. - Просто многое поменялось. Город подвинулся, лес подвинулся…
      Артур не стал дальше слушать их препирательства. Подхватил рюкзак с оставшимся маленьким летуном, затянул портупею и шагнул за мальчишкой в низкую дверь.
      Первый коридор вывел их в кузницу. Двое голых до пояса коротышек орудовали мехами, третий подсыпал уголь в топку. В сторонке валялись плоды вчерашнего труда - неуклюжие, неровные, но чрезвычайно толстые железные колья.
      – Твой солдат погиб, потому что не знал повадок роя, - Борк стоял вплотную к зеву печи и крутил в ладонях пружинную конструкцию, смахивающую на медвежий капкан. Он уже успел переодеться в короткие штаны и кожаный фартук. Из-под белесых бровей раскаленными углями сверкали красные глаза. - Мы продадим вам немного палок. Если надумаете разбить лагерь до предгорий, вбейте их вокруг себя. Весь наш город окружен тройным рядом таких шестов, теперь мы укрепляем дороги…
      – А здесь, неподалеку от вас, есть другие люди?
      – Морбах, Карлсруэ, Гамбург… - пивовар задумался. - Много людей. Смотря кого считать людьми, не так ли, герр бургомистр? Пойдемте, мне хотелось поговорить с вами наедине.
      – Только говорите помедленнее! - взмолился Коваль. - Я немецкий учил сто лет назад.
      – Так это правда? - стрельнул взглядом охотник. - Два года назад я был за песком и встречался с травниками из Берлина. Они сказали, что к ним ходят караваны от человека, который проспал в хрустальном гробу сто двадцать лет.
      – Отчасти они правы.
      Борк распахнул перед Ковалем дверцу, за которой начиналась крутая лестница вверх. Они миновали вытянутое помещение хлебопекарни, где носились женщины, измазанные мукой, как громадные пельмени. На следующем этаже трое юношей-альбиносов пересыпали из ведра в плоский чан с водой невзрачную серую кашу.