Черта с два я взялась бы за это дело, дорогой читатель, не будь у него предыстории. Сначала я бы изучила все имеющиеся материалы по делу Губера и скорее всего тихо-мирно бы отказалась.
      Но мы полагаем, а бог располагает. Жизнь штука сложная. Порой так повернет, что не оставляет нам никакого выбора. А случилось вот что.
      Завершив очередное дело и получив за него деньги, я решила обновить свои средства производства — приобрести спецаппаратуру. Не скажу, конечно, что она у меня вся разом вышла из строя, нет. Но я всегда стараюсь не пропустить ни одной новинки. Для моей работы это очень важно.
      Так вот. Подбила я бабки, сняла со счета все имеющиеся средства и отправилась в столицу делать запланированные покупки.
      Дома я вообще оставила только сотню, надеясь, что не все потрачу и кое-что привезу обратно — на хлеб, на молоко. Не очень предусмотрительно, надо сказать. Но задним числом все мы шибко умные.
      …Поездка оказалась удачной. Я приобрела все, что хотела, и вдобавок даже кое-что для обновления гардероба. Две тысячи долларов у меня еще осталось на прожитье до очередного заработка.
      Объявили посадку на скорый до Тарасова, и я влилась в толпу отъезжавших.
      Спешившие, галдевшие, суетившиеся на подступах к вагону пассажиры меня раздражали. Так и подмывало принять кардинальные меры, правда, я не могла решить — какие.
      Раньше у меня была одна подруга, Нина. Мы с ней учились вместе. Так вот, когда мы с ней возвращались с занятий в переполненном автобусе и нас толкали и сжимали со всех сторон, она всегда кровожадно тараторила:
      — Бомбочку бы сейчас. Маленькую совсем. Малюсенькую этакую, хорошенькую, нейтронную. Да, Тань?
      Я кивала, и мы с ней хохотали. Сто лет прошло с тех пор! Но когда попадаю в аналогичную ситуацию, я всегда ее вспоминаю. Вот и сейчас вспомнила, болтаясь в этой галдящей толпе с баулами и сумками и прочим объемистым скарбом.
      Можно было, конечно, переждать это столпотворение в сторонке, но солнце нещадно палило, ноги гудели. Очень хотелось скорее добраться до места и, облачившись в легкие короткие шорты и футболку, вытянуться на постели.
      — Билеты при посадке предъявляем, пожалуйста, граждане пассажиры.
      Полная проводница в очках, распаренная, как репа, не спеша проверяла билеты.
      Я, доставая свой, уронила на асфальт кошелек. Из него вывалились несколько купюр. Остальные, сложившись веером, выглядывали из кошелька. Мне кинулись помогать подбирать деньги сразу несколько человек. И среди них один кавказец. У него было огромное количество сумок и кошелок — для такой горы ему потребуется целое купе, усмехнулась я.
      — Дэржи, дэвушка, — протянул он мне мои кровные, чуть не затоптанные пассажирами.
      — Жорик, подавай сумки, — поторопила его жена, уже поднявшаяся в тамбур. Супруга Жорика, похоже, была русской.
      Наконец-то суета улеглась. Все баулы и кошелки нашли свое место под солнцем. Поезд тронулся.
      В купе, где я ехала, собралась приличная публика, в меру общительная. И был еще один, на мой взгляд, большой плюс — в купе не было детей. Вместе со мной ехали молодая супружеская пара и гражданин приятной наружности, лет двадцати с небольшим.
      Разместив вещи в ящике под постелью, я уютно расположилась на нижней полке с журнальчиком в руках.
      Мы обменялись мнениями по поводу погоды, инфляции, политики и прочей дребедени. Когда темы были исчерпаны, я, прикрыв лицо журналом, задремала.
      Тут вошла в купе проводница и стала забирать у пассажиров билеты. Я достала сумочку, отдала свой. Она пометила где-то у себя, что еду до Тарасова.
      Потом принесли чай. Мне вновь пришлось поднимать этот чертов топчан и доставать сумочку. Мне это дело как-то поднадоело, и я сунула ее под подушку.
      Чаепитие прошло тоже за милой беседой. За окном уже было темно. Колеса, постукивая, отмеривали километр за километром.
      И тут вдруг объявился тот самый Жорик, который помогал мне собирать купюры на перроне.
      — Салют! Скучаем? — Он весело улыбался. В руках у сына знойного юга были две бутылки коньяку.
      Мы поприветствовали его кивком, продолжая мирный разговор.
      — Погрэться нэ пустите?
      Меня не слишком вдохновляло присутствие лишнего человека, и я съязвила:
      — А что, у вас купе-рефрижератор?
      Его мое замечание нисколько не смутило:
      — Нэт. Жена моя дрыхнэт. Сосэдки — бабки, божьи одуванчики. А мнэ за коньячком пообщаться хотэлось бы. Ищу людей хороших для компании.
      Мужики в нашем купе сразу засуетились. Им эта мысль очень понравилась. Выпить на халяву только дурак, по их глубокому убеждению, откажется.
      Особенно повеселел юный товарищ с верхней полки.
      — Заходи-заходи, браток.
      На столе мигом организовалась закуска, очень «подходящая» для коньяка: курица-гриль, яйца вареные и зеленый лук.
      Вера, молодая супружница Николаши, как она его величала, извлекла из пакета несколько карамелек. Она, как и я, не слишком одобряла затевающийся пир.
      Но, в конечном счете, мы с ней, махнув рукой, сдались. Ночь длинная — времени выспаться хватит.
      И мы присоединились. Гена, юный джентльмен, чье место находилось над моим, оказался балагуром. Язык у него развязался после первой же выпитой рюмки, вернее, пластикового стаканчика, приспособленного для этих целей, и теперь анекдоты сыпались из него, как из дырявого мешка.
      Мы все дружно хохотали. После третьей порции спиртного я достала из сумочки кости. Магические косточки всегда со мной. Я без них как без рук. Они всегда наставляют меня на путь истинный, помогают в трудной ситуации. И, хотя ничто пока мне трудностей не обещало, все равно мне хотелось с ними побеседовать.
      Интересно было, привалит ли какое-нибудь доходное дельце, которое поправит мое финансовое положение. Почему побеседовать с косточками мне захотелось именно сейчас — сама не знаю. Захотелось — и все.
      Задав свой вопрос мысленно, я бросила кости на постель. Выпала комбинация 17+5+30. И надо сказать, меня она мало обрадовала. Косточки предупреждали: «Если вы отправились в дальний путь, остерегайтесь разорения».
      — Кошмар, — вырвалось у меня.
      — Что кошмар? — поинтересовалась Вера, молча наблюдавшая за моими манипуляциями. Мужиков мои манипуляции не интересовали. Они перешли к обсуждению качеств кегового и бутылочного пива. Тема была столь увлекательной, что они ничего не видели и не слышали.
      — Похоже, косточки халтурят. Не могли предупредить заранее. А теперь вот разорением пугают. — И я поведала спутникам о предсказаниях костей.
      Вера принялась выспрашивать о назначении моих магических двенадцатигранников. Я вкратце изложила ей суть гаданья.
      — Ой, Тань, а мне не погадаешь?
      — Да ботва все это, — вмешался Жорик.
      А я-то думала, что он не обращал на нас никакого внимания. Его высказывание меня немного обидело, и я убрала косточки в сумочку.
      — Как-нибудь в другой раз, Верочка. Ты уж извини. Я не люблю, когда не верят моим магическим друзьям и помощникам.
      Женщина обиженно пожала плечами:
      — Ладно, чего уж там. Ты, главное, сама-то не больно огорчайся. Это ведь просто ерунда.
      Жорик поставил жирную точку в обсуждении «пивной проблемы». Ему не терпелось выпить за все хорошее. Этот довольно избитый тост тем не менее понравился обществу. Мы выпили за все хорошее. По сути, вообще тосты уже были не нужны. Через некоторое время выпито было уже достаточно, я решила, что пора в постель.
      — Давайте-ка спать, ребята, — предложила я.
      Вера меня поддержала. А мужики были категорически против. Коньяк кончился, а желание выпить еще не пропало. Наоборот, усилилось.
      Гена принес из вагона-ресторана бутылку водки. Было далеко за полночь, но мужское население вовсе не собиралось занимать свои койки.
      — Девочки, а может, вы оккупируете второй этажик? — робко поинтересовался Николаша.
      Я наотрез отказалась, послав их к черту.
      — Тогда, может, Танечка, вы ляжете головой к двери, а я на краешке полки у ваших ног присяду, а? — попросил меня Гена.
      — Ладно, черти полосатые, алкаши несчастные, — милостиво согласилась я.
      А Вера, поддавшись на уговоры, разместилась-таки на верхней полке. Но это ее личные трудности.
      Последнее, что я слышала, был анекдот, который рассказывал Гена:
      — Прикинь, мужики. Летят, значит, в самолете русский, грузин, армянин и еврей. Самолет загорелся, прыгать надо. А им на четверых три парашюта досталось. Ну, так вот, че я говорю: армянин взял парашют, прыгнул; грузин взял парашют, прыгнул. Русский заплакал. Тогда еврей его и спрашивает:
      — Ты чего это плачешь?
      А тот:
      — Ты — еврей, значит, обманешь меня.
      — Не беспокойся об этом, я уже обманул.
      — Кого?
      — Армянина. Я ему вместо парашюта свой рюкзак прицепил.
      Мужики захохотали. А я разозлилась на них:
      — Будете вопить — вылетите на фиг, бродяги! Идите вон в ресторан и квасьте сколько влезет.
      Собутыльники вняли моей просьбе и удалились. И я наконец-то заснула, так и оставшись лежать головой к двери.
      Проснулась я оттого, что кто-то щекотал мне нос. Я открыла глаза, Гена убрал руку, и они с Николашей захохотали.
      — Вставай, тебя ограбили! — радостно сообщил Николаша.
      Я потянулась.
      — Что, уже Тарасов?
      — Пока нет. Но ты давай просыпайся. Тебя ограбили, — продолжал гнуть свое вдрызг пьяный Николаша. — Сумочка где у тебя? Укра-али. Нету сумочки. — Гена, улыбаясь, смотрел на меня. Он тоже едва держался на ногах.
      — Чего пристали? Сейчас оба в нос получите, бродяги, — спросонья я бываю порой очень резкой.
      Я отвернулась к стене и снова закрыла глаза.
      Как назойливые мухи! Прилипчивые парни. Тщетно пыталась я от них отделаться. Не тут-то было.
      — Да ты проверь. Сумочки-то нетути! — не унимался Гена.
      Я сунула руку под подушку — и обалдела! Сумки действительно не было…
      — Где сумка? Я тебе сейчас физиономию попорчу, получше соображать будешь, — разозлилась я. Но они оба пьяно ржали, видя, как я закипала.
      — Ребята, хватит прикалываться! Пошутили, и хватит. Верните сумку. У меня там важные документы.
      Николаша, продолжая пьяно хихикать, смилостивился:
      — Ладно. Иди. Жорка ее в тамбуре спрятал, в мусорном ящике.
      Не говоря больше ни слова, я выскочила из купе и торпедой понеслась в тамбур.
      Сумка действительно лежала в мусорном ящике. И документы были, слава богу, на месте. А вот кошелька с двумя тысячами долларов — как не бывало! Я снова ринулась в купе.
      — Ну и шуточки у вас. Где деньги?
      — Какие деньги? — Оба, обалдев, смотрели на меня, ничего не понимая. — Ты же нашла сумку?
      — Сумку я нашла, а вот кошелек исчез!
      — Да ты что?! — охнул Николаша, пытаясь забрать у меня сумку для проверки и последующего опровержения такого нелепого обвинения.
      — Ничего! А ну показывайте ваши сумки, пока я милицию не вызвала.
      Ребята, поклявшись жизнями и всем, чем можно, выволокли свои баулы на свет божий. Пришлось их обыскать на всякий случай. Но я уже знала, что это бесполезно. Моя интуиция говорила мне, что они тут ни при чем. Почти ни при чем, если не считать того, что содействовали вору.
      Я выскочила из своего купе и бросилась в Жорино. Ага, держи карман шире, Таня! Ждали тебя тут!.. Ни Жорика, ни его жены в купе не было. Плакали твои денежки, госпожа Иванова!
      Я вышла из купе и столкнулась нос к носу с Геной и Николашей.
      Они, увидев мое лицо, поняли, что помогли нечестному человеку обокрасть честного.
      — Ни фига себе! — глубокомысленно заявил Гена.
      Оказалось, что все произошло следующим образом. Жорик, когда троица вернулась из ресторана, на минутку заскочил в свое купе — по его словам, посмотреть, спит ли его благоверная, не рвет ли на себе волосы ввиду долгого отсутствия мужа. Потом они мирно покурили все втроем.
      Тут-то Жорик и предложил меня разыграть. Давайте, мол, подшутим над ней. Она же сама себе, мол, разорение нагадала. И предложил спрятать мою сумку.
      На глазах у этих балбесов он ее и извлек. Очень даже просто.
      Во-первых, спиртное сделало мой сон более крепким. А во-вторых, он попросту продемонстрировал ловкость рук.
      В такт постукиванию колес и покачиванию вагона Жорик осторожно подсунул руку под подушку.
      В итоге подушка вместе с моей головой оказалась у него на ладони. Потом он приподнял ее и извлек под восхищенное хихиканье пьяных придурков мою сумку.
      — Класс, — восхитился Николаша.
      — Будите ее и прикалывайтесь. Я пойду положу сумочку в мусорный ящик.
      И что вы думаете, дорогой читатель? Поверили, святые души! И ну потешаться надо мной! Теперь-то вон разом протрезвели.
      — Надо, наверное, в милицию заявить, — горестно произнес Николаша.
      — Что случилось? — раздался с верхней полки голос Веры. Она только что проснулась. Оба «сообщника» обескураженно воззрились на нее.
      — Жорик Таню обокрал.
      В милицию я обращаться не стала. Представьте себе, дорогой читатель, как бы они там веселились, узнав, что гениального супердетектива из Тарасова Таньку Иванову обворовал попутчик-собутыльник.
      Я только выспросила у проводницы, до какой станции ехали Жорик с женой, не встречала ли она их раньше. Уж очень эти люди, если судить по бесчисленным котомкам, были похожи на челноков.
      Оказалось, что проводница подменяет заболевшую, и вообще она с другого поезда.
      Она только сказала, что Жорик с женой должны были ехать до Тарасова. Но внезапно его жена сдала постели, и они вышли раньше. Другие пассажиры мирно спали и ничего не видели, не слышали. Одним словом, это была импровизация. Жорик соблазнился моим кошельком, когда тот выпал во время посадки. Уж больно приглянулся ему, видно, зеленый веер.
      Я решила, что обойду все барахолки, переверну Тарасов вверх дном, но мерзавца откопаю.
      Виновники-свидетели в одном лице скинулись мне на такси и долго извинялись.
      Вера чихвостила Николашу на все лады, обзывая дураком и пьяницей.
      Такая вот, дорогой читатель, предыстория. Вернувшись домой, я обнаружила в почтовом ящике конверт.

      Я поднялась на свой этаж, вошла в квартиру и, оставив чемодан с покупками в прихожей, прошла в зал и села в кресло. Мне хотелось поскорее ознакомиться с содержимым конверта. Оно согрело мне душу. Бумага гласила, что мне необходимо прийти по такому-то адресу к адвокату Лапину А.А. по поводу завещания.
      О-ля-ля. Похоже, у меня обнаружился богатый родственник, который позаботился о моем материальном положении.
      Разумеется, я решила пойти. В данной ситуации такой поворот дела меня очень устраивал. Я даже позволила себе предположить, что умер какой-нибудь неизвестный мне до сих пор богатый канадский дядюшка. В порыве теплых родственных чувств он решил обеспечить мое будущее и оставил завещание на мое имя.
      Ладно, разберемся. Я достала из сумочки свои магические косточки. Они всегда помогают мне разобраться в ситуации и подсказывают, как поступить.
      Когда я веду какое-нибудь дело, всегда обращаюсь к ним за советом. Надо только сконцентрироваться, задать волнующий тебя вопрос, тщательно перемешать кости и бросить их. Выпадает комбинация из трех чисел. Ответ дают толкования, а их я знаю наизусть.
      Этим я и занялась, прочитав полученную по почте бумагу.
      — Что бы это значило, милые косточки?
      Двенадцатигранники, цокнув о полировку, выпали в комбинации 14+25+4 — «Вот и неожиданные милости, которые вы получите от окружающих».
      Настроение у меня заметно улучшилось. Даже желание отомстить за украденные доллары уже не так жгло душу. И ненависть к Жорику поутихла. Сама же виновата, черт возьми. Спасибо хоть остальное содержимое сумочки мне оставил, и то ладно.
      — Вот спасибо, милые косточки. Порадовали меня. И, главное, очень вовремя.
      Я приняла душ, переоделась и отправилась на кухню соорудить что-нибудь пожевать. Горячие сосиски и восхитительный кофе — и полное умиротворение в душе.
      «А Жорика-бродягу я все равно найду! Он у меня землю есть будет», — окончательно утешила я себя и, ополоснув посуду, занялась макияжем.
      С отдыхом после дороги я решила повременить. Сначала надо поехать к адвокату и «озолотиться».

* * *

      Юридическая консультация, куда меня пригласили, находилась в Трубном районе города.
      Я вывела машину из гаража и уже через сорок минут, совершенно обалдевшая, выслушивала условия моего «озолочения». У меня появился странный клиент. Таких у меня еще не было. Меня нанял… покойник!
      Удивляетесь, дорогой читатель? Я тоже удивилась. Но обо всем по порядку.
      Я вошла в эту контору и спросила Лапина А.А. Мне указали на дверь кабинета.
      Я постучала и вошла. Адвокат, занимавшийся изучением каких-то бумаг, отложил их в сторону.
      — Здравствуйте. Я Иванова. Получила по почте вот это, — и я показала ему конверт.
      Хозяин кабинета указал мне на свободный стул:
      — Присаживайтесь, пожалуйста, Татьяна Александровна.
      Он открыл сейф и достал оттуда конверт, в котором находилось это самое завещание.
      — Вы извините, пожалуйста, Татьяна Александровна, но вы не показали мне документы, удостоверяющие личность.
      — Пардон. — Я извлекла из сумочки паспорт и протянула его адвокату, мысленно благодаря Жорика за джентльменское отношение ко мне — все-таки документы не тронул.
      Он изучил мой паспорт и вернул мне его со словами:
      — Спасибо, Татьяна Александровна, теперь все в порядке.
      В моем присутствии он извлек из конверта бумагу и прочитал мне ее вслух.
      Оказалось, что некий Губер Эрнст Натанович, проживающий (во время составления петиции он еще проживал) в селе Антоновка — это пригород Тарасова, — просит меня, Татьяну Иванову, провести расследование и установить причину его внезапной смерти, если такой факт будет иметь место. Я должна собрать все материалы и предъявить их официальным органам. В этом случае я получу три с половиной тысячи долларов с его счета.
      Я, пребывая в крайнем изумлении, созерцала А.А.
      Он протянул мне конверт. Я взяла его и заглянула внутрь. Там был еще один конверт с надписью «Вручить Ивановой Т.А., лично».
      Вот такое своеобразное завещание, если его так можно назвать.
      — Извините, вы не сказали мне, как вас зовут, — обратилась я к адвокату.
      — Простите. Я — Алексей Андреевич. У вас какие-нибудь вопросы?
      Вопросов к Алексею Андреевичу у меня была масса.
      — Насколько я поняла, Алексей Андреевич, Эрнст Натанович умер внезапно?
      — Можно сказать, да.
      — Как это понять, «можно сказать»?
      — А вы не читали вчерашний выпуск «Тарасовских вестей»?
      — Нет. Меня не было в городе.
      — Ах вот как. Тогда понятно. Да. Эрнст Натанович умер внезапно, но от лучевой болезни. Ваше право решать: заниматься вам этим делом или нет.
      — А подскажите мне, пожалуйста, на чье имя он оставил завещание на имущество. Я так полагаю, что если на его счету хватает денег, чтобы оплатить мои услуги, то у него наверняка есть что оставить наследникам.
      — Завещания он не оставил. Никого, кроме молодой жены, у него не было. Ну, родственники еще какие-то. Жена вступит в права наследования через полгода, как и полагается. Так что у вас есть время собрать доказательства, касающиеся причины смерти Губера. Все-таки деньги немалые, скажу я вам.
      Хм. Деньги немалые. Да я с каждого дела столько или почти столько имею. И к тому же мне обычно платят аванс. А тут нате… из-под кровати! Но я ничего не произнесла вслух.
      Я поднялась, поблагодарила Алексея Андреевича и, попрощавшись, удалилась.
      Я отправилась домой, совершенно разочарованная. Тоже мне, милости от окружающих!
      Я даже не изучила адресованное лично мне послание и, усевшись за руль своей «девятки», сразу тронулась в путь. Решила, что обдумаю все дома, в спокойной обстановке. Очень разочарована я была таким вот завещанием. Лихо меня, мечтательницу, на землю опустили. О дядюшке канадском размечталась! Ха-ха-ха. Как смешно.

* * *

      Вернувшись домой, я снова расположилась в кресле и принялась за изучение содержимого конверта. В нем оказалось письмо Губера, фотографии и микропленки.
      «Уважаемая Татьяна Александровна, если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых. Я написал его, подозревая, что когда-нибудь это может произойти.
      Полагаю, она выбрала именно такой способ, чтобы было трудно докопаться до истины. Все будет квалифицировано как несчастный случай, и дело будет закрыто. Я имею основания полагать, что это сделала моя жена… Я попытался вам дозвониться… и т. д.».
      Он описал ее похождения, назвал имя детектива, который следил за развлечениями ветреной особы, которая была на фотографиях.
      Похоже, постоянностью Ирина Анатольевна не отличалась. На снимках мужчины рядом с ней то и дело менялись.
      Перечитав еще раз письмо и налюбовавшись вдоволь развлечениями, которые были запечатлены неизвестным фотографом, я прослушала микропленки. Адюльтер, конечно, налицо. Но ничего такого, что убедило бы меня в намерениях Ирины Анатольевны убить своего мужа, я не обнаружила. Разве что фраза, которую она повторяла своим любовникам: «Я этого старого пенька когда-нибудь своими руками задушу. Хрен старый».
      Это высказывание, разумеется, трудно принять всерьез. Подобное запросто произносят жены, обозлившиеся на своих мужей.
      Я попыталась представить себе Губера. Он мне виделся этакой толстой развалюхой с одышкой. Наверное, вечно брюзжавший. Вон как высказался по поводу работавшего на него детектива, собравшего этот материал: «Балбес безмозглый». Правда, в мой адрес он отпустил кучу комплиментов и выразил надежду, что я исполню его последнюю, так сказать, волю. Вот в таком разрезе, дорогой читатель.
      Я сложила все это на журнальный столик и блаженно потянулась.
      Черт знает, браться ли за такое странное дело или же не браться. Аванса тут не видать как своих ушей. Это во-первых. Во-вторых, влезу в этот «ребус-кроссворд», а тут, может, стоящее дело подвернется. А, косточки? Вы как думаете? А ну давайте, поучайте, — и взяла мешочек с журнального столика.
      16+26+9 — «Обдумайте некоторые обстоятельства, и они изменят вашу жизнь к лучшему. В работе, в поисках жизненного пути, в сердечных делах старайтесь доходить до главного, до сути».
      Кости советуют обдумать предложение. Ну что ж. Выбор на данном этапе у меня не очень широкий. А безденежье — штука препротивная. Сразу начинаешь испытывать чувство ущербности.
      — Будь что будет. — И я резко поднялась с кресла.

* * *

      Для начала я решила разыскать ту самую газету, о которой говорил адвокат.
      С этой целью я пустилась в путешествие по собственному подъезду. Газета отыскалась на третьем этаже у бабульки — божьего одуванчика.
      — Только ненадолго, доченька. Тут же программа, — сказала она, протягивая мне газету.
      — Не беспокойтесь. Я ее даже уносить не буду, прямо при вас одну статейку прочитаю и верну.
      Некролог был напечатан на последней странице. Он гласил, что в ночь на девятнадцатое июня 1999 года после тяжелой непродолжительной болезни скончался Губер Эрнст Натанович. Эрнст Натанович — выходец из рабочей семьи, закончил то-то и то-то, до пенсии работал директором ЖБИ-1. И далее выражение соболезнований. Вынос тела двадцать первого июня в четырнадцать ноль-ноль.
      То есть сегодня. Я вернула газету и поблагодарила старушку:
      — Спасибо, Татьяна Петровна. Вы меня очень выручили.

* * *

      Я взглянула на часы. Если мигом собраться и умчаться без оглядки, то я могу успеть на похороны. И это было бы совсем неплохо. Хоть с клиентом своим познакомлюсь.

* * *

      Я мчалась на очень приличной скорости. Удача мне все-таки улыбнулась. Я попала на зеленую улицу. Кто водит машину, тот знает, как это важно для экономии времени.
      Антоновка, село средних размеров, находилась в двенадцати километрах от Тарасова. Особняк Губера возвышался на склоне холма в некотором отдалении от основного жилого массива. Участок, засаженный фруктовыми деревьями вокруг особняка, был отделен от остального мира чугунной оградой. Около особняка толкался народ, и я, оставив машину в переулке, затерялась в толпе.
      Разумеется, лучшего места для получения информации трудно придумать.
      Я подошла к двум женщинам, сидевшим на скамейке у входа, и встала за их спиной.
      — Вроде, говорят, умер от облучения. Кто ее знает, — говорила дамочка в цветастом платье.
      — Где его только угораздило?
      — Так они с женой же по туристической путевке кудай-то ездили, а там, говорят, были на экскурсии на атомной станции. Врать, конечно, не буду, но так люди болтают. Там, наверное, и облучился, — отвечала вторая. — Потому-то и болел в последнее время.
      — А как же так могло получиться, что он облучился, а Ирина нет?
      Мне эта мысль показалась интересной. Хотя всякое может быть.
      — У людей деньги бешеные, вот сдуру и бесятся. Додумались, на какие экскурсии отправляться. Люди прямо совсем без ума, лишь бы выпендриться…
      — А что же? Он сколько лет директором завода-то работал. Уж и так ясно, что не на зарплату особнячок отгрохал.
      — Так оно ясное дело. Щас все воруют. Жизнь такая пошла. Это вот нам украсть нечего, а то, может, и мы бы воровали. Зарплату раз в полгода платят, и ту по частям! Знамо дело, по турпутевке-то не поедешь, — распиналась женщина в цветастом платье.
      — И-и, Тоня. Бог с ними. Пусть ездят куда хотят. Вон он, — собеседница кивнула в сторону особняка, — отъездился уже. Бог все видит. Губер-то вон в гробу лежит, а мы живехонькие, хоть и без денег.
      Я стояла, делая вид, что целиком занята своими мыслями, не пропуская на самом деле ни одного слова из их разговора.
      Тут к ним подошла пожилая женщина в сером платочке и, кряхтя и охая, тоже опустилась на скамейку.
      — Ноги гудят прямо. Ноют, сил моих нет. Дождик, что ли, будет, — сказала она.
      — Да надо бы дождя, теть Вер. Только не похоже что-то. На небе вон ни облачка.
      Поболтав о погоде, о видах на будущий урожай, они снова вернулись к теме смерти Губера. Тетя Вера, понизив голос, сообщила своим собеседницам:
      — Говорят, не жена ли его убила?
      — Ну-у, ты скажешь, — возразила Тоня. — Он от лучевой болезни умер. Прямо в кресле в рабочем кабинете, за столом. Да и прибаливал он в последнее время частенько. Не знаешь, что ли? У него ведь в особняке свой кабинет есть, Нина говорила.
      — Да сейчас что хошь сделают. Все подстроить можно, — заявила тетя Вера. — А она у него вон какая шлендра. То с одним, то с другим кавалером вожжается.
      А вот это очень верно, подстроить можно абсолютно все, что угодно. Может, действительно так оно и есть. И Ирина Анатольевна таким необычным способом, не спеша (куда ей больно-то торопиться?) упаковала своего муженька в ящик.
      — Что ж. Она молодая. Конечно, он ей неровня был, — заметила та, которую женщины звали Ниной.
      — Деньги все делают. Из-за денег-то она и пошла за него. Из-за чего ж еще.
      — А то! Конечно, из-за денег.
      — Говорят, она и грозилась его убить. А он вроде ей и говорит: «Я, мол, так сделаю, что ты за мое здоровье молиться будешь».
      Потом женщины перешли к обсуждению пожара, случившегося накануне дня смерти Губера.
      — Подожгли, — заключила тетя Вера.
      Оказывается, во владениях Губера сгорело единственное имевшееся деревянное строение, каким-то чудом уцелевшее до этого дня на участке. Все надворные постройки были кирпичными.
      Я тихо отошла от сплетничавших женщин и направилась в тот самый закуток сада. Ничего интересного там я для себя не обнаружила, хотя останки деревянного строения убрать еще не успели.
      Наконец, я решила, что настал момент «знакомиться» с клиентом, и вошла в дом.
      Особняк, чего греха таить, действительно был роскошным.
      А клиент — совсем не таким, каким я его себе представляла. Это был мужчина крепкого телосложения, но не более того. Толстой развалиной его нельзя было назвать. С фотографии в траурной рамке смотрел еще не старый респектабельный мужчина. Лицо волевое. В общем-то даже приятное.
      Молодая вдова в траурном одеянии, сидя у изголовья гроба, теребила в руках платочек. Глаза ее были сухими.
      Прибыли ребята из «Натрона» и стали потихоньку оттеснять присутствующих. Эта контора работает четко и отличается особой пунктуальностью. Часы показывали ровно четырнадцать.
      В катафалк поместили многочисленные венки, в том числе и от работников ЖБИ-1, установили гроб, и процессия тронулась.
      Я присутствовала на похоронах до самого конца, до момента, когда после поминального обеда посетители стали расходиться по домам. Некоторое представление о своем странном клиенте я теперь имела.
      Беседовать с Ириной Анатольевной о ее муже я, разумеется, не стала. Не время. Я решила, что нужно за ней очень внимательно понаблюдать. Для этого, разумеется, нужна спецаппаратура. А ее я не прихватила.

* * *

      Когда я села за руль, в бардачке затрещал сотовый. Я взяла телефон в руки. Звонила моя подруга — Ленка-француженка:
      — Танюха, привет!
      — Привет, — ответила я без особого энтузиазма по той причине, что разговор может оказаться слишком долгим. И беспокоил меня сейчас не только тариф оплаты за сотовую связь. Он, конечно, беспокоил. Но важнее было то, что время сейчас мне было дорого. Я хотела сегодня успеть очень многое.
      — Ты куда это запропала, солнышко?
      — В Москву ездила. Сегодня только вернулась.
      — Только вернулась, и уже с семью собаками тебя не сыщешь. И это вместо того, чтобы отдохнуть с дороги. Как хоть съездила-то?
      — Почти нормально. Давай я тебе лучше в другой раз об этом расскажу? Ладно?
      — Хорошо. Я не буду тебя задерживать. Только скажу, что с двадцать первого июня твоя подруга в отпуске. Вывод сама сделаешь?
      — Какой вывод?
      — Ой, ну какая ты непонятливая. Это дело же требуется обмыть. Ты как думаешь?