— Да, — ответила я с набитым ртом: телефонный звонок оторвал меня от тарелки с пельменями, приправленными уксусом и майонезом.
      — Ты, что ль, Тань? — Я узнала звонкий голос своей бывшей одноклассницы — Кати Ериковой.
      — Не ошиблась, Катюха, — весело сказала я, дожевывая пельмень.
      С утра у меня было прекрасное настроение, которое объяснялось тем простым фактом, что сегодня был первый день весны. Конечно, нынче пошли такие зимы, что в разгар января удивить кого-либо капелью трудно, но совсем другое дело, когда эта самая капель совпадает с календарным листком, на котором красуется долгожданное «1 марта». От зимы его отделяет всего одна ночь, но утром кажется, что и капель приобретает особую отточенную звонкость, и птичий переполох за окном, став задиристей и оживленней, наполняет душу пронзительной радостью предвкушения первого робкого тепла.
      — Как дела? — спросила Ерикова явно в качестве предисловия к разговору.
      — Чудесно, весна на дворе. Ты, вообще, какими судьбами? Сто лет тебя не слышала!
      — Да мы здесь собрались встретиться узким кругом, десять лет прошло после школы.
      — Так ведь обычно это летом происходит.
      — Ой, Тань, какая разница, — откликнулась Ерикова, — лето, зима… Десять лет-то прошло. Просто я вчера встретила Лидку Говоркову, она сейчас в земельном комитете работает. Ну, пообщались, вспомнили, что давно не виделись, решили встретиться. Я уже почти всех наших обзвонила, остался только Груша, он теперь большой человек. Слышала?
      — Как тут не услышишь, шутка ли — кандидат в депутаты! — с легкой иронией ответила я.
      Дело в том, что Артем Грушин, а попросту Груша, в школьные годы не отличался ни хорошим поведением, ни успеваемостью. На второй год он, конечно, не оставался, но троечником был хроническим. Но еще в доперестроечное время проявлял определенные коммерческие таланты: продавал привезенную папой из-за границы жвачку, менял с выгодой для себя фантики, марки и открытки.
      В нынешнее время его коммерческая жилка стала для него золотой жилой. Всегда держа нос по ветру, он быстро сориентировался и, начав с коммерческой палатки, переключился на оптовую торговлю продовольствием. Теперь Артем Александрович благодаря собственной напористости, полезным знакомствам, связям и деньгам из рядового предпринимателя превратился, как сказала бы Катерина, в «большого человека».
      — Да, Груша выбился в люди. А Беркут — помощник у Верещагина, ну, у того, который соперник Грушина, знаешь?
      — Знаю, — зажав трубку между ухом и плечом, я начала убирать посуду. — Нас тут агитаторы замучили, ходят по квартирам день и ночь — подписи собирают.
      — Значит, так, — подытожила Ерикова, — собираемся завтра в шесть в нашем классе. Придешь?
      Честно говоря, идти никуда не хотелось, и, чтобы не затягивать разговор, я ответила:
      — Обязательно приду, если не будет какого-нибудь срочного дела.
      — Тогда — до завтра. Увидимся — поговорим.
      Я только что завершила очередное расследование, которое отняло у меня целую неделю. Заказчик остался доволен, но сказывалось огромное физическое и моральное напряжение. Я чувствовала себя не то чтобы разбитой, но нуждающейся хотя бы в кратковременном отдыхе. К тому же в любую минуту ко мне мог обратиться новый заказчик, и тогда мечтам об отдыхе придет конец.
      Расследованиями я занималась по роду своей деятельности, имея на это соответствующую лицензию. Профессия сыщика — для тех, кто не знает, — сопряжена с большими нагрузками, риском, стрессами, опасными и щекотливыми ситуациями, выпутаться из которых помогает отличная физическая форма, ясная голова, знание психологии и постоянная готовность к действию.
      В общем, я сразу же решила, что не пойду на это сборище. Я неплохо ко всем относилась, но мне было, по большому счету, наплевать, кто каких высот и положений достиг в этой жизни. Будь ты слесарь или президент, «главное — чтобы человек был хороший». Я усмехнулась про себя этой затертой житейской фразе, ставшей банальной поговоркой.
      Кто вообще определяет степень «хорошести»? Для кого-то ты хорош, кому-то плох… Пусть даже все мои одноклассники будут все как на подбор достойными людьми, с которыми приятно общаться, дружить, обмениваться мнениями и наблюдениями, только я придерживаюсь другой мудрости, которая, несмотря на частое употребление, всегда поражала меня своей философской трезвостью: «Живое — о живом».
      Десять лет — срок немалый для человеческой жизни, за это время можно жениться и развестись, нарожать кучу детей или сделать карьеру, можно стать порядочной дрянью или благочестивым монахом, можно просто умереть, в конце концов.
      Кроме всего прочего, впечатлений от жизни мне хватало, авантюр и людского общения — тоже. А вот выкроить свободную минуту, чтобы просто растянуться на диване, закрыть глаза и, ни о чем не думая, почти ничего не чувствуя, погрузиться в тихое блаженство нирваны, — это удается мне нечасто.
      Этими мыслями я развлекала себя, готовя кофе.

* * *

      С языческой радостью я плюхнулась в теплую ванну и с удовольствием вытянулась в ней. Тело, став приятно легким, почти невесомым, казалось, существовало само по себе, уподобившись морской водоросли, с безвольной негой отдающейся приливам и отливам.
      Утренние сны еще цеплялись за пряди волос, но их влажные тонкие пальцы заметно слабели и, соскальзывая в голубую воду, растворялись в ней подобно кристаллам ароматической соли.
      Из состояния блаженства меня вывел звонок телефона. Промокнув ладонь махровым полотенцем, я взяла трубку.
      — Могу я услышать Иванову?
      Голос в трубке напоминал дребезжание сухой щебенки в бетономешалке.
      — Я вас слушаю.
      — Меня зовут Юрий Степанович Верещагин. Я звоню вам по просьбе вашего бывшего одноклассника Сергея Беркутова.
      Легок на помине. Только Ерикова упомянула его имя, и вот…
      — С ним что-то случилось?
      — Можно и так сказать, но мне не хотелось бы обсуждать это по телефону.
      — Все же постарайтесь обрисовать ситуацию хотя бы в двух словах, — я не собиралась тратить время попусту.
      — Сергея подозревают в убийстве, и он хочет, чтобы вы помогли ему. Я, со своей стороны, присоединяюсь к его просьбе.
      Голос стал несколько мягче, словно в бетономешалку плеснули воды.
      — Хорошо, приезжайте.
      — Может быть, лучше вы ко мне приедете? — хотя это и было произнесено в условном наклонении, чувствовалось, что Верещагин привык диктовать свою волю.
      — Дело в том, что я не могу отлучиться из дома, — соврала я, потому что, во-первых, не хотелось прекращать приятные водные процедуры, а во-вторых, чтобы осадить ретивого кандидата.
      — Что ж, тогда назовите мне адрес, — снизошел Верещагин.
      Я объяснила ему, как до меня добраться, и положила трубку.
      В запасе у меня был еще час, который при данных обстоятельствах казался мне если не вечностью, то уж столетием — точно. Я спокойно завершила омовение и, облачившись в махровый халат, пошла на кухню. Мой желудок в который раз напомнил о себе длинной урчащей просьбой.
      Позавтракав, я привела себя в «боевую» готовность и уселась перед телевизором.

* * *

      Ровно в десять квартиру огласил настойчивый звонок в дверь. Уже в прихожей я еще раз бросила беглый взгляд в зеркало: как-никак мой гость — важная птица!
      По привычке посмотрев в «глазок», я открыла дверь и посторонилась, пропуская Верещагина.
      — Доброе утро, проходите.
      Он выглядел уставшим и озабоченным, менее презентабельным и уверенным, чем на многочисленных рекламных плакатах, которыми был оклеен весь район. «Конечно, — подумала я, — так и должно быть: растиражированный образ претендента или народного избранника на цветной лощеной бумаге парадных портретов часто не соответствует обыденной конкретике его лица и жизненной правде его содержания».
      Повесив пальто на вешалку, Верещагин, едва взглянув на меня, прошел в прихожую и, прежде чем я успела предложить ему присесть, с деловой бесцеремонностью уселся в кресло, закинув ногу на ногу, вольготно откинувшись на спинку.
      — Как я уже сказал, моего помощника подозревают в убийстве, — начал он с места в карьер, вынимая из кармана пиджака пачку «Мальборо».
      Я пододвинула ему пепельницу и устроилась в кресле напротив.
      — Давайте начнем с самого начала, Юрий Степанович, кажется?
      Верещагин наконец поднял на меня свои карие глаза, от которых к щекам пролегли довольно глубокие морщины.
      — С самого начала… — он выпятил губы и нахмурился, — начиналось-то все неплохо. Моя знакомая, кстати, ваша одноклассница — Говоркова, пригласила меня в кафе, где они с друзьями отмечали десятилетие окончания школы.
      — Значит, они решили отправиться в кафе, — произнесла я.
      — Что? — не понял Верещагин.
      — Меня тоже приглашали на эту встречу, — объяснила я, — но мне, к сожалению, не удалось пойти, я — очень занятой человек, — ответила я на вопросительный взгляд Юрия Степановича.
      — Так вот, — продолжил он, — проведя полвечера в кафе, вся компания отправилась в сауну. Все было в порядке до того момента, пока Беркутов не поднял шум. Я в это время сидел в парной с этим… слесарем…
      — Наверное, Гришей Ступиным, — подсказала я, представив себе, как чопорный Юрий Степанович восседает в тесном помещении парилки с безалаберно-смешливым Гришей. Если и было у них что общее, так это носы: мясистые, крупные, такие породистые носы. Да и вообще, подумала я, баня — это некое утопическое государство, где в принципе все равны. Сняв свои тряпки и регалии, богачи становятся практически неотличимы от простого народа, хотя некоторые и тут не могут расстаться со своими трехкилограммовыми цепями и крестами.
      — Вот-вот, со Ступиным, — подтвердил Юрий Степанович, — он выскочил первым, а я еще остался на некоторое время, но потом решил тоже посмотреть, что за шум. На бортике большого бассейна Ступин с Сергеем делали кому-то искусственное дыхание. Когда я подошел ближе, то увидел, что это был Грушин.
      — Груша? — я открыла рот, пытаясь представить себе эту картину. — Он что, утонул?
      — Вначале мы тоже так подумали, — опять нахмурил брови Верещагин, — но когда приехала милиция — кто-то из обслуги вызвал, — Беркутова арестовали, а с остальных взяли подписку о невыезде. Вот, собственно, и все. — Верещагин затушил окурок, ослабил узел галстука и, достав платок, высморкался.
      — Почему же арестовали Беркутова? — спросила я.
      — Во-первых, это он обнаружил труп Грушина, а во-вторых, милиция установила, что на шее Грушина имеется свежая царапина, которую мог бы оставить браслет от часов или что-то вроде этого, а Сергей даже в баню ходил в часах, у него они водонепроницаемые. Он посоветовал мне обратиться к вам. Представляете, что будет, если моего помощника обвинят в убийстве?
      — Значит, вы больше переживаете за свою предвыборную кампанию, чем за судьбу Беркутова? — Я вперила в него свой взгляд.
      — Для меня сейчас важно и то и другое, так что не ловите меня на слове, я сказал так для того, чтобы вы поняли, насколько это серьезно.
      Я усмехнулась. «Тебя принимают за недотепу, Таня», — сказала я себе.
      — Довольно часто люди ставят свою репутацию выше всего, — сказала я вслух, — даже выше судьбы отдельного человека, и если вы принадлежите к их числу, то лучше нам сразу это выяснить.
      — Ну что вы, Татьяна Александровна, — мне показалось, что он чуточку смутился, хотя я могла и ошибиться, — я готов для Сергея пожертвовать многим. Помощника, как он, не так просто найти, тем более в преддверии такого ответственного периода.
      — Ну хорошо, судьба Сергея, как моего бывшего одноклассника, мне тоже не безразлична, поэтому давайте попробуем ему помочь.
      — Я готов. Только вот чем я могу быть полезен?
      — Сейчас я буду задавать вам вопросы, а вы постарайтесь отвечать на них как можно правдивее, договорились?
      — Само собой. Сигарету? — проявил наконец галантность Верещагин.
      — Спасибо, не откажусь, — любезно отозвалась я, протягивая руку, — перечислите всех, кто был в сауне.
      — Ну, как я вам уже сказал, меня пригласила Говоркова Лида, потом там был этот… ах да, Ступин, — вспомнил фамилию своего товарища по парной Верещагин, — сам Грушин, Беркутов, его бывшая жена — Купцова, после развода она взяла девичью фамилию… так, потом, подруга Лиды — не то Люжина, не то Лужина, или Лужнина, не помню точно, некий Шубин — как мне объяснила потом Лида, он учился в параллельном классе, — и-и-и, — замялся Верещагин, — какая-то Катерина, этакая заводила.
      — Ерикова, — уточнила я.
      — Не знаю, может быть. А с ней был… постойте… ах да, кажется, его зовут Анатолий.
      — Кроме вас, я имею в виду вашу компанию, кто-то был еще в сауне? — Сделав очередную затяжку, я выпустила колечко дыма, которое, живописно колеблясь, дрожа и ломаясь на глазах, поплыло к окну.
      — Нет, никого больше не было. — Верещагин помотал головой.
      — А чья это вообще была идея — пойти в баню?
      — Предложил Анатолий.
      — Друг Ериковой?
      — Да, его пригласила эта самая Катерина.
      — А теперь, Юрий Степанович, я попрошу вас вспомнить, кто чем занимался, начиная с вашего прихода в сауну и до того момента, когда Сергей, увидев Грушина, позвал на помощь.
      — Боюсь, что это будет довольно сложно, — Верещагин глубоко затянулся, выпустив дым через ноздри, — сами понимаете…
      — Что, малость перебрали? — сочувственно спросила я.
      — Не без этого, конечно, но вчера была пятница, и я позволил себе немного расслабиться.
      — Тем не менее попытайтесь вспомнить. Начните с того, где находится сауна, как вы добрались туда?
      — Это частная баня, на Татарской. В мою «Волгу» сели мы с Лидой и Сергей со своей подругой Лужиной, в грушинский джип — он с Купцовой и Анатолий с Катериной, Ступин с Шубиным добрались на такси.
      — Приехали все одновременно?
      — Практически да. Зашли, разделись, водители принесли пиво, мы прихватили его в кафе, дамам, как полагается, — шампанское, потом пошли в сауну.
      — Юрий Степанович, простите, как все были одеты, я имею в виду купальные костюмы?
      — Да какие там купальные костюмы! В комнате отдыха все сидели в простынях, парных там две, поэтому особых проблем это тоже не вызвало, и потом всем было на это немножко наплевать, к тому же у дам было нижнее белье, — Верещагин неловко улыбнулся, — неужели вам нужны такие подробности?
      — Кто знает, любая мелочь может иметь значение. Поверьте, я спрашиваю вас об этом не просто из женского любопытства.
      — Я понимаю.
      — Тогда продолжим. Вы сказали, что услышали крик Беркутова, когда были в парной вместе со Ступиным, так?
      — Так.
      — Там что, двери неплотно пригнаны?
      — Да нет, хорошо пригнаны.
      — Тогда как вы услышали Беркутова через толстые двери сауны?
      — Он был почти у самой двери и кричал, наверное, громко. Да вы у Ступина можете спросить.
      — А почему вы не пошли вместе со Ступиным, а остались в парной?
      — Да просто мне… — Верещагин замялся, — как бы вам это объяснить?
      — Вы уж попытайтесь как-нибудь.
      — Ну, не могу же я, как мальчишка, бегать по любому поводу.
      — Но через некоторое время вы все-таки отправились посмотреть, что случилось.
      — Да, любопытство взяло верх в конце концов. — Мне показалось, что Юрий Степанович слегка покраснел.
      — Сколько времени вы провели в парной после того, как оттуда вышел Ступин?
      — Я думаю, около минуты, — он потянулся за очередной сигаретой, — максимум две.
      — Когда вы вышли из парной, вы сразу пошли к бассейну?
      — Нет, не сразу, я не знал, куда идти. Сначала я огляделся в предбаннике, открыл дверь в комнату отдыха — там никого не было — и уже потом направился в бассейн. Что я увидел там, вы уже знаете.
      — Вы ни с кем не столкнулись в коридоре?
      — Нет. Когда я пришел в бассейн, все уже были там.
      — Юрий Степанович, а не могли бы вы сказать, как долго вы находились в сауне и кто с вами там еще парился?
      — Минут десять. Когда я заходил в парилку, оттуда вышли Грушин и Сергей. Мы остались вдвоем: я и Ступин.
      — В парилку больше никто не заходил?
      — Нет, — Верещагин тяжело вздохнул.
      — А до того, как вы вошли в парилку, где вы были?
      — В комнате отдыха. Насколько я помню, почти все были там: пили, ели, разговаривали. Грушин, естественно, уже под «газом», переругивался с этим… Анатолием, кажется, что-то требовал от него, потом предложил ему выйти.
      — И что же, они вышли? — Я вся обратилась в слух. Эта история все больше и больше захватывала меня. Ситуация, когда убийство совершается в замкнутом пространстве, где собирается определенное количество людей, всегда вызывала у меня профессиональный интерес, несмотря на то, что в детективной литературе не раз описывалась и потому стала уже классической.
      — После долгих пререканий. Вскоре вышел также и Сергей. Сказал, что хочет попариться.
      — А женщины?
      — Помню, что эта заводная Катерина куда-то тоже выходила, а другие вроде все были в комнате.
      — А потом? — Я не сводила глаз с лица Юрия Степановича.
      — Потом я вышел. Приспичило, простите, — Верещагин как-то вымученно улыбнулся.
      — Куда вы направились после туалета? — продолжала я, невзирая на его смущение.
      — После?.. Ах да, в парную.
      — Где как раз и увидели выходящих Грушина и Беркутова?
      — Ну да.
      — Значит, из туалета вы пошли сразу в сауну? Кого-нибудь встретили по дороге?
      — Кто-то, кажется, был в душе — вода шумела, слышался женский смех, но я не обратил внимания.
      — Вам не кажется, что довольно странная компания подобралась на вечеринке в сауне?
      — Что вы имеете в виду?
      — Насколько я знаю, Купцова с Беркутовым были мужем и женой, потом развелись, вы и Грушин — оба кандидаты, а стало быть — соперники, Ступин — слесарь. Довольно разномастная публика, вы не находите?
      Верещагин пожал плечами, его усталое и помятое лицо тронула слабая улыбка.
      — Лида меня не предупредила, что там будет за народ. Я так понял, что и остальные не все учились вместе с вами?
      — Правильно, из нашего класса только Грушин, Ступин, Беркутов, Говоркова и Ерикова, а Шубин — из параллельного, тоже заводной был парень. Остальные, выходит, так же, как и вы, приглашенные, — я закурила и некоторое время сидела молча, воскрешая в памяти школьные годы, лица друзей и учителей.
      Кто бы мог подумать, что мне придется вспоминать о своей ранней юности по такому печальному поводу.
      — Татьяна Александровна… — прервал мои воспоминания Верещагин, — а вам не кажется, что Грушина мог убить человек, который заранее знал об этой встрече?
      — Возможно. Но возможно также, что кто-то просто использовал подвернувшийся случай, чтобы свести с Грушиным счеты. Юрий Степанович, вы не помните, у кого еще, кроме Беркутова, были на руках часы или браслеты?
      — Подождите, по-моему, у Анатолия, он еще время смотрел, а у кого еще — сказать затрудняюсь. А вы считаете, что у убийцы на руке были часы?
      — А откуда же у Грушина на шее появилась царапина? — задала я встречный вопрос.
      Верещагин пожал плечами и закашлялся.
      — Вы говорили, что у Беркутова был браслет. Это и послужило поводом для его задержания?
      — Не только это. Когда приехала милиция, Купцова сказала им, что слышала, как Грушин и Беркутов выясняли отношения на повышенных тонах, а самое главное, что он его обнаружил. И хотя это не является прямым доказательством вины Беркутова, милиция почему-то на этом факте заострила внимание.
      — А вы сами считаете, что Беркутов не мог убить Грушина?
      — Во всяком случае, я не вижу для этого никаких причин.
      — Вам ничего не известно о том, почему Беркутов развелся с Купцовой?
      — Сергея я знаю уже несколько лет, мы с ним вместе работаем, поэтому я кое-что знаю о его личной жизни. Ольга стала ему изменять, поэтому он подал на развод. Они разменяли квартиру и уже года два живут каждый своей жизнью. Так что я не считаю, что ревность могла послужить причиной убийства, тем более что и Купцова, и Беркутов после развода сменили не одного партнера.
      — Что ж, — я загасила сигарету, — пока у меня вопросов больше нет. Оставьте мне, пожалуйста, ваши координаты, я с вами свяжусь.

      Сборы были недолгими. Поверх джемпера я надела наплечную кобуру, изготовленную по спецзаказу, сунула в нее пистолет Макарова, без которого выходила из дома в очень редких случаях, сверху нацепила «харлейку» со множеством карманов, в которых удобно размещались сыщицкие прибамбасы: игла с сонным ядом, кастет, леска-удавка и газовый баллончик.
      Тщательно заперев за собой стальную дверь с призматическим «глазком», который я установила после того, как через обычный линзовый «глазок» меня пытались застрелить, я сбежала по лестнице и села в машину.
      Пока прогревался двигатель, я достала сотовый и набрала номер Ериковой в надежде, что в субботу она окажется дома, и не ошиблась.
      — Привет, Катерина.
      — Танька, ой, что я тебе расскажу, ты не пришла, а там такое было…
      — Погоди тараторить, — тормознула я ее, — давай лучше я подъеду.
      — Конечно, приезжай, столько новостей! Есть о чем поговорить.
      — Ладно, жди.
      Пристроив «девятку» возле Катькиного дома, я поднялась на пятый этаж и позвонила. Дверь сразу же открылась, как будто Катька караулила в прихожей.
      Худенькая, бойкая, востроглазая, вечно улыбающаяся Катька с неожиданной для меня импульсивностью заключила меня в объятия.
      — Сколько лет, сколько зим! — закричала она прямо мне в ухо.
      Я слегка отстранилась от нее и тут же упрекнула себя за это осторожное движение: такая неподдельная радость была написана на ее немного бледном лице.
      Но через минуту веселое выражение ее лица уступило место лихорадочному беспокойству.
      — Ой, Тань, ты бы знала, что случилось! — Едва дав мне снять куртку, она буквально затащила меня в гостиную.
      «Сколько силы таится в таком субтильном теле!» — подивилась я с добродушной усмешкой.
      — Садись, Тань. Ой, да ты совсем не изменилась с тех пор, как мы с тобой случайно встретились тогда на рынке, помнишь?
      — Ты тоже, Кать, — ответила я комплиментом на комплимент, хотя, приглядевшись, заметила у ее глаз первые тонкие морщинки. «Наверное, из-за мимики, — подумала я, — уж больно Катька много смеется и улыбается».
      Все-то нам трубят, что ничто так не красит женщин, как улыбка. Красит-то она красит, только вот со временем ох как щедро награждает «гусиными лапками»!
      — Грушин-то… — начала она.
      — Я знаю, — перебила я Катьку, пытаясь как ножом отсечь ее излишнюю эмоциональность.
      — Откуда?! — удивилась она и как будто даже обиделась, ведь своей лаконичной фразой я лишила ее возможности первой поведать мне об этом.
      — От верблюда! — поддела я ее, но чтобы немного утешить, добавила: — Твоя информация мне тоже необходима.
      — Ой, ты что, взялась за это дело?! — выпучила она глаза. Казалось, смерть Грушина отошла на второй план.
      — Взялась, — холодно ответила я, — только не надо из этого делать светопреставление, жизнь продолжается, надо же кому-то заниматься поиском преступников.
      — Ах, как интересно! — не унималась Ерикова, — может, на кухню пойдем, кофе выпьем?
      — Было бы неплохо.
      Опустившись на узенький кухонный диванчик, я наблюдала за мельтешением Катьки и, слушая ее неугомонный треп, отделяла зерна от плевел.
      — …милиция понаехала, а мы там все полуголые, представляешь? — Она хихикнула. — А этому-то, как его там, Верещагину теперь каково? Огласки-то не избежать! А то такой важный, напыщенный, как индюк. Ты бы видела его перед тем, как он «заложил за воротник»! А Лидка-то все под него подстраивалась, угодить старалась. С нами гордая такая стала, а сама-то задницу этому Верещагину лижет! Фу, противно! Нет, а фамилия-то: Вере… ну, короче, тот, кто верещит. Только он не верещит, а щеки надувает, а может, и верещит — в постели-то, мы этого знать не можем, а вот Говоркова… ха-ха!
      — Катя, — попробовала я ее остановить, — когда Беркутов позвал на помощь, ты где была?
      Она непонимающе посмотрела на меня. В ее карих глазах появился какой-то детский укор — точно взрослые лишили ребенка сладкого.
      — Ну, в массажке сначала была, потом, ой, подожди, чего-то я не помню… Ах да, ты про Беркутова спрашивала? — В ее глазах опять запрыгали озорные искорки. — Нет, ты представляешь, он все время из-за чего-то цапался с Грушей, царствие ему небесное, — она торопливо перекрестилась, — а Купцова эта, ну ты знаешь, Сережкина бывшая, выпендривалась да глазки Шубину строила.
      — Они что, знают друг друга? — успела вставить я.
      — Кто? Купцова с Шубиным? Откуда? Первый раз увиделись, но еще в кафе начали перемигиваться. Вместе в душ ходили, представляешь? Может, конечно, и не было ничего, врать не буду, но все равно, правильно Беркутов послал ее ко всем чертям. Приехала с одним, глазки строит другому, а Крокодила Гену ты знаешь, — вспомнила она школьную кличку Генки Шубина, — ему палец в рот не клади. Он и не растерялся, а что? Мой Толька как посмотрел на эту крысу, ну, на Купцову, так сразу и сказал: пробы ставить негде. Зато видела бы ты, как она вырядилась: и сапоги-то у нее от Пазолини, и костюмчик-то у нее от Зандера, и сумочка-то у нее от Гуччи, и вдобавок трусы от Вондербра, зато бюстгальтер она не носит — хвалится своими сиськами…
      — Кать, погоди, а кто такой этот твой Толька?
      — Толька-то? Да я у него работаю, на продовольственной базе. Он — директор, а я — бухгалтер. Такая история была… Упасть не встать! Нет, представляешь, мы с девчонками в прошлом году решили на Восьмое марта в кафе пойти, ну, в «Жемчужину», знаешь? Так вот, заказали то да се, сидим, он входит… пальто — нараспашку, сразу видно — душа-человек, в теле мужик, волосы кудрявые. Если бы я стояла, точно бы грохнулась… Он меня сам заметил, к нам подсел, шампанское самое лучшее заказал, а тут у него сотовый запиликал, мы с девчонками переглянулись: вот это парень! А он телефончик вырубил и говорит: «Сегодня меня ни для кого, кроме вас, нет!» Вот так! Он узнал, что я бухгалтер, позвал к себе на базу. С тех пор и кружусь с ним, ты не подумай, он любит меня… — Катька закатила глаза к потолку для пущей убедительности.
      — Как фамилия-то Толи твоего?
      — Абрамов, ты знаешь…
      — Знаю, — я добродушно улыбнулась, — ты была с Толей, когда Беркутов закричал?
      — Закричал? А? Да, то есть нет. Господи, где же я была-то? Шампанское память отшибает напрочь…
      — Ну ты сама-то где была, помнишь?
      — Погоди, конечно, помню, только не очень хорошо…
      Я знала безалаберную Катьку еще со школы, поэтому удивилась, что она работает бухгалтером, но она еще тогда говорила мне, что в работе — совершенно другой человек. Очень интересно! Но сейчас, как я ни старалась, вытрясти из Катьки что-нибудь путное мне никак не удавалось.
      — Ты хоть помнишь, что твой Анатолий выяснял отношения с Грушей?
      — Ты знаешь?
      — Ты что, лапшу мне на уши вешаешь? Прикидываешься дурочкой, мать твою, — грубо одернула я эту балаболку (иногда это помогает, сработало и на этот раз). — Значит, это ты помнишь, а где была, не помнишь?
      — Ладно тебе, Тань, — сбавила она обороты, — я просто не хочу Толику навредить…
      — А если твой Толик — убийца? А может, и ты с ним заодно, а?
      — Да ты что, Тань? — она испуганно заморгала ресницами.
      — Ничего. Говори, из-за чего они отношения выясняли?!
      — Толик взял у Грушина сахар на реализацию, а тот требовал с него деньги.
      — Много?
      — Что много? — туповато переспросила Катерина.
      — Катя! — Я строго посмотрела на нее.
      — Двадцать тонн.
      — По нынешним временам это около двухсот тысяч?
      — Немного меньше, сто восемьдесят. Да что тебе Толик-то дался? Лидка вон у Грушина десять штук баксов взяла на квартиру полгода назад, ремонт там сделала, скоро переезжать будет. А должок теперь с нее спишется, что ли?
      — Почему Абрамов не отдавал Грушину деньги? — поинтересовалась я, пропустив мимо ушей замечание по поводу Говорковой.
      — Так ведь не продали еще.
      — И Грушин этого не знал? — Я в упор посмотрела на присмиревшую Катьку.
      — Как тебе сказать… — замялась она.
      — Говори как есть, для тебя же будет лучше, — я видела, что Катька соврала мне, когда сказала, что сахар не продан.
      — Ну, не весь еще продали…
      — А может, продали и решили денежки покрутить? — прищурилась я.
      — Ну что ты, Тань, — Катька обиженно надула губы.
      — Так зачем же ты своего Толика поволокла туда, где будет Грушин?
      — Да как-то не подумала. — Наклонив голову, Катька пожала плечами.
      Памятуя о Катькином легкомыслии, в это поверить было нетрудно.
      — Ладно, а теперь попробуй-ка вспомнить все с самого начала: как в сауну приехали, где кто был и чем занимался, — я ободряюще посмотрела на Ерикову.
      — Ну, в кафе посидели, а потом, когда все уже датые были, решили в сауну поехать…
      — Это твой Толя предложил?
      — Ты и это знаешь? Откуда? — опять как-то обиженно прогнусавила Ерикова.
      — Профессия у меня такая, — усмехнулась я. — Мне многое известно, так что лучше не ври и не выкручивайся, а то ведь я могу заподозрить что-то неладное.
      — Да мы в этой сауне с Толиком не раз были. Там, надо сказать, неплохо, и Толик там — дорогой гость, — в глазах Катьки блеснула гордость. — Он и предложил всем туда двинуть, а что здесь плохого?
      — Ничего, просто я должна знать все обстоятельства, понимаешь? Предположим, вошли вы в эту проклятую сауну, что было дальше?
      И Катерина в своей путано-вязкой манере, постоянно спотыкаясь и возвращаясь к сказанному, отдавая дань бабскому красноречию, рассказала мне, что было дальше.
      Облачившись в простыни, компания в полном составе сразу же заполнила обе сауны. Потом одни пошли в бассейн, другие — в душ, и в конце концов все собрались в комнате отдыха, чтобы продолжить возлияния. Порядок того, что происходило после, память Катерины воспроизвести отказывалась. А тут еще и утопленник — было от чего потерять голову!
      Под конец Ерикова все-таки вспомнила, что, когда Беркутов стал звать на помощь, она была в массажной, но что она там делала и как туда попала, как ни билась, вспомнить не могла. Зато память Ериковой оказалась более цепкой, когда речь зашла о совместном посещении душа Шубиным и Купцовой. Это смешное обстоятельство навело меня на мысль, что людям больше свойственно следить за поступками других, а не за своими собственными.
      Память Ериковой проявила прямо-таки дьявольскую изощренность, когда я спросила мою одноклассницу, кто стоял рядом с трупом в тот момент, когда она подошла. По ее словам выходило, что Беркутов со Ступиным как раз в этот момент вытаскивали тело на бортик, почти следом подошел Абрамов, затем подтянулись Шубин, Купцова, Говоркова и Лужина, последним подошел Верещагин. Что ж, это уже кое-что.
      Я оставила Ерикову в состоянии легкого транса, вытряхнув из нее, пожалуй, все, что она могла хранить в своей черепушке. Среди самого разнообразного хлама там были и стоящие вещи. Например, информация о долге Говорковой Грушину.

* * *

      Одно из бесспорных достоинств человека, а тем более частного детектива, — умение использовать время по максимуму. Для того чтобы лучше представить себе обстановку сауновских «посиделок», сразу после визита к Ериковой я решила поехать на Татарскую.
      Рассказ Катерины был довольно эмоциональным и потому сумбурным. Мне он представлялся чем-то вроде облака с размытыми очертаниями. Оказавшись на месте событий, я наверняка смогла бы придать этому довольно эфемерному, в моем представлении, объекту более ясные и строгие контуры.
      Возле сауны на Татарской было пусто. Холодный сильный ветер пробирал до костей, рвал волосы, бил наотмашь по лицу. Я нажала на красную кнопку звонка и ждала не меньше минуты, прежде чем дверь открылась.
      — Чего надо? — грубо спросил грузный парень с заспанным лицом и всклокоченными волосами.
      — Пожарная инспекция. Мне нужно осмотреть помещение, — резко сказала я, сунув ему под нос красные корки удостоверения и бесцеремонно проталкиваясь внутрь. Я порядочно задубела и вовсе не склонна была разводить антимонии.
      Парень оторопел и отпрянул, пропуская меня в помещение. Он стоял, недоуменно почесывая затылок.
      — Начальства нет, — как-то испуганно промямлил он, вынимая руку из колтуна волос.
      — Неважно, я только проверю дымоходы, — не дожидаясь особого разрешения, я двинулась по коридору, — где у вас сауна?
      — Прямо, через комнату отдыха и — налево.
      Парень закрыл дверь и невесело поплелся за мной.
      В коридоре было отвратительное освещение, пахло сыростью и вениками.
      Миновав комнату отдыха, я оказалась в предбаннике и остановилась перед двумя дверями, обитыми деревянными рейками.
      — Парные здесь? — строгим голосом спросила я парня.
      — Угу, — промычал он.
      — А эти двери куда ведут?
      — Здесь бассейн, — указал он на стеклянную дверь, — а там душ.
      Я заглянула в парные, втягивая ноздрями сухой горячий воздух. Неплохо было бы здесь засесть на некоторое время — я уже начала согреваться, но легкий озноб все еще бродил по телу. Испустив вздох сожаления, я открыла стеклянную дверь и ступила на кафельную плитку. В тускло освещенном помещении бассейна мои шаги отдавались четким эхом.
      — Иди погуляй пока, — я обернулась к патлатому, — если понадобишься, я тебя позову. Как тебя кличут-то?
      — Колей, — вяло отозвался мой сопровождающий.
      — Иди, Коля, отдыхай, я скоро.
      Коля снова почесал затылок и, пробубнив что-то нечленораздельное, флегматично поплелся назад.
      Пройдя вдоль бассейна, в котором едва шевелилась зеленовато-голубая вода, я свернула направо, огибая заднюю стену сауны, и оказалась перед белой узкой дверью с надписью «массажная». Направо шли туалетные и душевые кабинки. Оставив их позади, я остановилась у комнаты отдыха.
      Интересная планировка: никаких тупиков и из любого помещения можно пройти куда угодно. Спаренная сауна являлась центром, вокруг которого располагались бассейн, массажная, туалет, душ, комната отдыха и две сообщающиеся с ней раздевалки.
      Убийца мог попасть в бассейн откуда угодно: из любой раздевалки, из парных, из комнаты отдыха, а также из туалета и душевой. Ситуация, как в романе Агаты Кристи, — убийство в замкнутом пространстве. Я не могла наблюдать за участниками вечеринки ни до, ни после трагедии, и временной ориентир — крик Беркутова, — от которого можно было бы протянуть нить расследования, был довольно зыбок. Дело в том, что установить точное время, когда Беркутов увидел мертвого Грушина, было практически невозможно. Можно было лишь с разной долей вероятности делать предположения о местонахождении в этот момент каждого из участников вечеринки.
      Конечно, можно опросить всех по отдельности, но я сомневалась, что смогу по их рассказам воссоздать четкую временну?ю картину.
      Сколько прошло времени с момента смерти Грушина до того, как Беркутов обнаружил труп и поднял тревогу?
      Убийца мог выследить Грушина, утопить его и, оставшись незамеченным, оказаться где угодно.
      Я присела на широкий кожаный диван в комнате отдыха, пытаясь собраться с мыслями.
      У кого есть надежное алиби? У Ступина с Верещагиным есть. При условии, что они не сговорились. Хотя какие могут быть общие дела у слесаря с кандидатом в депутаты? Можно, конечно, сделать предположение, что Верещагин подкупил Ступина, чтобы тот подтвердил, что они были вместе, но чем-то мне эта версия не нравилась.
      У других вообще нет никакого алиби, но у многих скорее всего нет и явного мотива. Да, задачка не из простых!
      Говоркова. Мотив как будто имеется, но могла ли она сделать это чисто физически? Женщине, если она не владеет специальными приемами, справиться с мужчиной довольно сложно. К тому же у Лидки была надежда, что ее состоятельный покровитель поможет ей.
      Беркутов. Мог ли он убить? В школе он не выделялся никакими особенными талантами, учился ровно, но в отличники не стремился. Не был ни добрым, ни злым. Для того же, чтобы утопить человека, нужно основательно на него разозлиться.
      А если принять во внимание его развод с Купцовой и то обстоятельство, что в последнее время Ольга жила с Грушиным?
      Но ведь со времени развода прошло уже два года, и если бы Беркутов хотел отомстить, то, наверное, сделал бы это раньше. Или он все это время копил обиду и, воспользовавшись предоставившимся случаем, в лице Грушина отомстил сразу всем своим обидчикам? Судя по школьным годам, он не был злопамятным, но люди со временем меняются, а десять лет — срок немалый.
      Закурив, я поднялась с упругого дивана и направилась к выходу.
      Откуда ни возьмись появился Коля и с упреком посмотрел на дымящуюся сигарету в моей руке.
      — Проверяла тягу, — объяснила я ему, — все в порядке.
      Он услужливо распахнул передо мной дверь.
      — Акт проверки получите по почте, — сухо сказала я и спустилась с крыльца.

* * *

      Я сидела за рулем «девятки» и смотрела на проносящиеся мимо корявые стволы обнаженных деревьев, серые фасады домов, грязные сугробы, наподобие китайской стены отделяющие тротуар от дороги, и строила предположения, как встретит меня Купцова. Въехав во двор, заваленный снегом, я с трудом нашла где приткнуться.
      Лифт поднял меня на четвертый этаж.
      — Кто там? — раздался из-за двери недовольный, заспанный голос.
      — Иванова Татьяна, я училась вместе с Грушиным.
      Щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге я увидела стройную блондинку в коротком атласном халате. Ее большие, слегка асимметричные глаза уставились на меня с немым вопросом.
      — Мне нужно с вами поговорить, — как можно любезней произнесла я.
      — Это срочно?
      — Да, и, мне кажется, это в ваших интересах.
      — Вот как? — вскинула она прихотливо изломанные брови.
      — Я расследую обстоятельства смерти вашего… э-э… Грушина Артема.
      — Проходите, — устало сказала она и посторонилась, пропуская меня.
      Пристроив куртку на вешалке, я прошла в просторную гостиную, выдержанную в бежево-абрикосовой гамме. Ничего лишнего: комплект мягкой мебели, книжные полки, дорогая аппаратура, журнальный столик со стеклянной поверхностью, в углу — небольшая тумбочка, на которой стоял симпатичный грибок настольной лампы, на окнах — светлые жалюзи. Пол застелен ковром, около подоконника в двух кадках сверкали упругими глянцевыми листьями фикусы.
      — Садитесь, — Купцова указала на большой диван с плавно изогнутой спинкой. — Хотите выпить?
      — Нет, спасибо, я за рулем, — ответила я, занимая предложенное место.
      — А я выпью, — безразлично сказала она.
      Она подошла к бару, плеснула в рюмку коньяка и, заправив за уши светлые выбившиеся пряди, села в кресло напротив меня. Я заметила, что руки ее дрожат.
      — Вы что же, частный детектив? — спросила она как-то равнодушно.
      — Вроде того.
      — Так что же вы хотите узнать?
      Она говорила медленно и спокойно, такая манера речи меня устраивала.
      — Ольга… могу я вас так называть?
      — Ну конечно, — согласилась она, сделав маленький глоток.
      — Вы действительно думаете, что Грушину помог утонуть Беркутов?
      Она неопределенно пожала плечами.
      — Так решила милиция.
      — Но вы ведь способствовали этому?
      В ее глазах сверкнули недобрые огоньки.
      — Я только сказала правду.
      — Не могли бы вы повторить то, что сказали милиции?
      Она беспокойно заерзала и, отведя взгляд в сторону окна, вдруг резко перевела его на меня. В нем было столько высокомерного недовольства и откровенной неприязни! Я подумала, что она не раз уже использовала этот отрепетированный прием, когда ей требовалось кого-то одернуть или осадить. Сделать вид, что я испугалась? Наверное, не стоит.
      Я терпеливо ожидала ответа на свой вопрос. Наконец после кислой ухмылки Купцова выдавила из себя:
      — Я сказала, что слышала, как Сергей с Артемом разговаривали на повышенных тонах и Сергей угрожал Грушину.
      — А вы не знаете, о чем конкретно был разговор?
      — Нет, не знаю, — отстраненно ответила она. Ее взгляд опять стал вялым и апатичным.
      — Вы считаете Сергея способным на убийство?
      — Не думайте, что если вы учились с ним в школе, то все о нем знаете, — снова оживилась Ольга, — да и те, кто с ним работает, представляют его этаким херувимчиком, не способным на дурной поступок, а я пожила с ним и знаю, чего от него можно ожидать. Он ревновал меня к каждому фонарному столбу, сцены закатывал, за нож хватался…
      Ее синие глаза сузились от злобы, а лицо передернулось гримасой отвращения.
      Довольно экспансивная дамочка! Кто бы мог подумать!
      — А вы повода для ревности ему не давали? — невозмутимо спросила я ее, не отступая под ее недобрым взглядом.
      — Повода? Да повод всегда можно найти при желании, тем более если мозги не в ту сторону повернуты!
      Она явно пыталась уйти от ответа.
      — Скажите прямо, вы изменяли Беркутову? — Я вперила в нее холодный взгляд и почувствовала, как напряглись мышцы на ее лице.
      — Он сам в этом виноват, придурок! — эти слова, полные ненависти и обиды, вылетели из нее, как пробка из бутылки шампанского. — Он же своим занудством каменную скалу мог из себя вывести: твердил постоянно одно и то же, в чем-то вечно меня подозревал, звонил мне на работу по сто раз на день, разве что детектива не нанимал, чтобы следить за мной. Не захочешь — изменишь!
      — И вы в конце концов не выдержали? — Я подыграла ей, придав своему голосу сочувствие и мягкость.
      Ее взгляд стал не таким неприязненным, синие льдинки в ее глазах растаяли, на губах появилась горькая усмешка.
      — Представьте себе. — Она со вздохом поднялась, чтобы налить себе еще коньяку.
      В этот раз она не тянула с выпивкой, а одним махом опрокинула содержимое рюмки себе в желудок.
      — Я изменяла ему не ради удовольствия, хотя, не скрою: мне приятно ловить на себе заинтересованные взгляды мужчин. Не чужд мне и легкий флирт, — Ольга хитровато улыбнулась, — я надеюсь, вы меня понимаете.
      Легкая асимметрия глаз придавала ее улыбке дополнительный шарм. Я молча кивнула.
      — Может быть, выпьете кофе? — Она заметно потеплела, не то согретая коньяком, не то ободренная моей поддержкой.
      — Я бы выпила соку или чаю.
      Она неторопливой походкой, плавно покачивая бедрами, вышла на кухню и вскоре появилась с подносом, на котором стояла резная металлическая ваза с фруктами и стеклянный кувшин с апельсиновым соком.
      Выпив полстакана сока, я достала пачку «Кэмела» и вопросительно посмотрела на Купцову.
      — Дайте и мне сигаретку, я вообще-то бросила, но такое дело…
      Мы закурили. Ольга поставила на столик пепельницу и с удовольствием затянулась, выпуская дым через тонкие ноздри.
      Я обратила внимание на портрет, висевший на стене напротив меня. На нем широко улыбался мужчина в годах, с большими залысинами, мясистым носом и прищуренными глазками, глядящими из-под седых бровей.
      — Это ваш родственник?
      — Это Рон Хаббард, — усмехнулась Ольга, — основатель саентологии. Артем одно время увлекался его учением.
      — Вы давно знаете Грушина? — Я решила воспользоваться временной «оттепелью».
      — Около года, вернее, я и раньше его знала, но чисто визуально, а год, как мы с ним сошлись.
      — Вы жили у него?
      — Нет, он приезжал несколько раз в неделю, у нас были свободные отношения.
      — Вас это устраивало?
      — Вполне. — Она закинула ногу на ногу и поправила полу халата.
      — Вы часто виделись с Сергеем после развода?
      — Первое время он наведывался регулярно, но когда понял, что поезд, как говорится, ушел, немного остыл.
      — А кто был инициатором развода?
      — Подавал на развод он — хотел припугнуть меня, но, когда я согласилась, пошел на попятную, но было уже поздно: он мне надоел.
      — А какие отношения были у него с Грушиным? Я что-то не припомню, чтобы они особо конфликтовали в школе.
      — Ну вы скажете тоже — в школе! — усмехнулась она. — Им сколько тогда лет-то было?! Какие у них могли быть конфликты?
      — Хорошо. А о каких недавних конфликтах вы знаете? — невозмутимо спросила я.
      — Знаю только, что у них были довольно натянутые отношения, которые, сами понимаете, не улучшились, когда Сергей узнал, что мы с Артемом стали встречаться.
      — Сергей ревновал вас к Грушину?
      — Себя переделать трудно, — философски заметила Купцова, — тем более такому человеку, как Сергей. Ведь не секрет, что шеф Сергея и Грушин были соперниками: оба должны были избираться по одному округу, а Сергей «горел» на работе, я бы сказала, слишком увлекался, принимал интересы Верещагина за свои собственные. Я думаю, вы не живете иллюзиями и знаете, что на избирательную кампанию из федерального бюджета выделяются большие деньги. Все эти народные избранники, став депутатами, пользуются огромными льготами, я уж не говорю о других возможностях. Поэтому-то они и грызут друг другу глотки за каждый голос, покупают избирателей за кур, водку или стиральный порошок. Все идет в ход.
      «А ты не так глупа, как я подумала вначале», — отметила я про себя, наблюдая, как Купцова тушит сигарету в пепельнице.
      — Что же касается ревности, — продолжила Ольга, — мне кажется, что он всегда будет меня ревновать. А уж будучи подшофе, Сергей с трудом сдерживал свои эмоции.