Зачет по высшей математике группы «Б» четвертого курса химфака университета подходил к концу. Настенные часы показывали половину четвертого, когда из-за угла длинного университетского коридора показались двое. К тому времени у двери аудитории, в которой шла сдача зачета, осталось три человека.
      Из двоих вновь прибывших первый был коренастый молодой человек с бритым затылком, широким красным лицом и в сильном подпитии. Ноги его плохо слушались, а физиономия расплывалась в глупейшей довольной улыбке. Избрать путь по высокоамплитудной синусоиде ему не позволяла идущая рядом высокая девушка, крепко вцепившаяся в руку незадачливого выпивохи. Ее лицо, тонкое и миловидное, в настоящий момент было сильно озабочено.
      — Что ж ты нажрался, кретин?
      — М-м-м, — лаконично ответил тот.
      — Опять с Казаковым «Анапу» жабали? Ты хоть бы сначала зачет сдал, а потом квасил, идиот!
      — Да л-ладно тебе, Ленк, — наконец выдавил из себя что-то членораздельное любитель дешевых вин, — сейчас сдам…
      — Тебя самого надо сдать — в «трезвяк», естественно! Горе ты мое!
      Троица оставшихся у дверей аудитории при приближении парочки разразилась радостными приветственными воплями.
      — Здорово, Кузнецов! Че это от тебя несет за километр?
      — Пошел ты.
      — А ты Светлова не видал?
      — А че, его еще не было? — вмешалась в разговор Лена, не отпускавшая руки Кузнецова.
      — Да нет. А что тут удивительного? Он в универ только по большим праздникам ходит.
      — Куда уж больше — зачет у Смирнитского, — недовольно выговорила Лена. — Как, кстати, принимает?
      — Да ниче, пидор сегодня добрый.
      — Какой еще пидор?
      — Смирнитский, конечно. Ты что, Бессонова, с дуба рухнула, что ли? Але, гараж!
      — Кто следующий идет? — спросила Бессонова, равнодушно проигнорировав довольно нахальную фразу.
      — Не знаю… Щас Мишка, потом Петров, потом я. А вообще он всех сейчас запустит, наверное.
      — Шпоры есть? — пробурчал Кузнецов, приваливаясь к подоконнику и вытаскивая из рукава бутылку «Балтики» номер 9. — А то я ни хрена не рулю, че там…
      Лена вырвала у него бутылку и, не обращая внимания на протестующее недовольное мычание, положила в свою сумку.
      — Сдашь, тогда выпьешь.
      — Ты глянь, — вдруг оживился безнадежно поникший и потерявший было весь смысл жизни Кузнецов, — Светлов идет!
      Светлов был мрачен. Прямые светлые волосы растрепались, лицо казалось темным, больным и усталым.
      — Я думал, опоздаю, — наконец сказал он, кивнув всем присутствующим.
      — Ты что так поздно?
      — Готовился.
      — Ты? — хмыкнул Кузнецов. — Да ладно, Лех, хорош мозги канифолить!
      — Знаешь что-нибудь? — спросила Лена.
      — Да так… в легкую…
      Дверь аудитории отворилась, и показалась бритая ухмыляющаяся физиономия. Вслед за лысой башкой показался и сам ее обладатель, по всей видимости, максимально удовлетворенный жизнью.
      — Сдал, е-ка-лэ-мэ-нэ! — выдохнул он. — В цвет прокатило! Ништяк. Я же говорил тебе, что все будет нормально, — обернулся он к одному из еще не сдавших. — А ведь вчера ничего не знал!
      Тусклые глаза Светлова при последних словах вспыхнули, и он, хотя и не принимал участия в разговоре, подошел ближе.
      — Не хило! — продолжал разглагольствовать тот. — Я же говорил, «лекарство» покатит! А, Светлов! Че, опять ничего не знаешь, как всегда?
      — Да так…
      — «Да так, да так», — передразнил бритый, — а я вот вчера заплатил стольник, а сегодня все зацепил.
      — Перцептин, что ли, купил? — бесцветным голосом произнес Светлов, и его слова прозвучали странно — то ли как вопрос, то ли как утверждение.
      Бритый посмотрел на него с некоторым удивлением и даже с долей уважения.
      — А ты откуда о нем знаешь?
      — Ну-у-у, — пробормотал под нос Светлов, — знаю вот…
      Бритый сплюнул и вразвалочку пошел по коридору.
      — Ну так купи его, — внезапно громко сказал он через плечо. — Я вот весь курс за два часа выучил.
      — Как придешь домой, посмотри в зеркало, умник, — холодно сказал Светлов, тупо пиная о стену сигаретную пачку.
      Но бритый уже ушел.
      Дверь аудитории распахнулась, и в проеме возникла тщедушная фигура Якова Абрамовича Смирнитского.
      — Сколько осталось? Пятеро? Шестеро? А-а-а, Светлов? Какими судьбами, молодой человек? Но все-таки это превосходно — вы удостоили нас своим появлением, искренне вам благодарен. Ну-с, проходите… Превосходно, право, превосходно.
      — Леш, тебе дать шпоры? — вполголоса спросила Бессонова.
      — Лучше Косте дай, у него ж наверняка нет, — в тон ей ответил Светлов.
      — А как же ты?
      — У меня есть кое-что, отчего он мне сразу поставит зачет.
      — Справка, завизированная министром образования? — иронически спросила Лена, входя в аудиторию.
      — Да нет… Доказательство теоремы Ферма.
      — Шутник, — фыркнула она, садясь за парту и волоча за собой отчаянно испускающего шлейф перегара Костю Кузнецова.
      — Я думаю, вы отдаете себе отчет в том, Светлов, что мало смыслите в моем курсе, в частности, и в высшей математике в целом. Не скрою, такого тотального недопонимания, таких пробелов в изучении курса, слагающих, в сущности, совершенное игнорирование смысла тех скромных по современным меркам крупиц знания, что вы обязаны усвоить из моего предмета, я еще не видал.
      Яков Абрамович внушительно поднял палец и посмотрел на скорчившегося перед ним Светлова с видом искреннего соболезнования и укоризны.
      — Да-с, — дополнил он свою весьма содержательную речь. Из тона его определенно явствовало, что только катастрофический идиот может еще питать надежды на получение зачета. — Я думаю, нам имеет смысл увидеться на пересдаче.
      — А я так не думаю.
      — Что? — Пенсне оскорбленно подпрыгнуло на длинном носу Якова Абрамовича. — Вы что-то сказали, Светлов?
      — Я думаю, мы не увидимся на пересдаче, Яков Абрамович. Я больше не буду учиться в университете.
      — Да что вы такое говорите, молодой человек? — возмутился профессор, ожесточенно жестикулируя сухими морщинистыми ручками перед носом у студента. — Стыдно-с! Даже слушать не стану. Вы проучились почти четыре года непонятно как, но доучились до восьмого семестра, а теперь встаете в позу и говорите: не буду учиться. Это не по-мужски, Светлов.
      Яков Абрамович доверительно наклонился к уху Алексея и сказал негромко:
      — Вы знаете, Светлов… я сам, безусловно, в современной конъюнктуре… в этой… Одним словом, мой племянник говорил, что в нашем городе синтезирован препарат, колоссально расширяющий возможности мозга. Все это сделано на деньги мафии, и теперь налаживается сеть сбыта продукции.
      — Почему все об этом знают, кроме милиции? — пробормотал Светлов.
      — Вы наивный человек, Алексей. Этим делом занимаются очень серьезные люди. Если все это, разумеется, не вымысел. Ну так вот… к чему я это сказал? Это может вызвать революцию в науке. И образовательной системе…
      — Да и так уже все, кто способен платить, сессию сдают на перцептине! — резко проговорил Светлов. Лицо его, и без того смертельно бледное, стало мучнисто-серым. — Вы к этому вели, профессор?
      Губы его конвульсивно дернулись, на висках набрякли сизые жилки, а лоб покрылся крупными каплями пота.
      — Вы все мне смертельно надоели, — громким голосом совершенно без интонации выговорил он, — тупые ублюдки, неспособные остаться людьми без проклятой наркоты! Ка-аззлы!
      Смирнитский оцепенел, его черненькие глазки превратились в оловянные плошки, он буквально впился взглядом в перекошенное лицо Светлова.
      — Они меня ждут там, у порога корпуса. Черный крестик прицела перечеркнет мою шею, и все начнется сначала. Но только без меня.
      — Вы больны, Светлов?!
      Голос Смирнитского разнесся на всю аудиторию, и даже мирно дремавший в углу Кузнецов пошевелился и оторвал тяжелую голову от парты, а в дверь заглянула уже сдавшая зачет Лена Бессонова, дожидавшаяся Костю.
      — Вы положительно больны, — уже спокойнее повторил Яков Абрамович, — успокойтесь, не распускайте себя.
      Светлов чудовищным усилием улыбнулся.
      — Вы думаете, что человек, придумавший… этот препарат, гений?
      — Без сомнения. Ради бога, Светлов, прекратите истерику.
      — Поставьте мне зачет, профессор, — неожиданно спокойно выговорил тот, — посмотрите сюда и поставьте зачет.
      Профессор глянул в протянутый ему лист бумаги и начал читать. Недоверчивое удивление, плавно перетекшее в искренний интерес. Изумление, переходящее в неподдельный, всесокрушающий шок и потрясение.
      — Светлов, голубчик, откуда это у вас?
      — Это теорема Ферма, Яков Абрамыч. Я доказал ее… час назад.
      Смирнитский не верил своим глазам. Самая знаменитая, самая недоказуемая теорема математической науки, над которой бились лучшие умы трех последних столетий… И вдруг — какой-то мальчишка, студент-недоучка!
      — Я поставлю зачет… — пробормотал он.
      — Вот и чудно, — Светлов поднялся во весь рост и, не глядя на Якова Абрамовича, подошел к окну: — Нет, это не я, Яков Абрамыч. Это перцептин. О котором вы так интересно рассказывали. А вы видели Сергеева сегодня? Он, вероятно, блестяще сдал зачет. Так вот… у него на голове седые волосы.
      Под страшным ударом хрустнула рама, и посыпались стекла, раня голые до локтя руки Светлова… Одним ловким движением он вскочил на подоконник и помахал окровавленной рукой враз проснувшемуся Кузнецову, изумленному Смирнитскому, вбежавшей в аудиторию Бессоновой…
      — Всю жизнь я делал только неверные шаги. Я переступил через себя, я оказался за чертой. Правда, я похож на героя Шекспира? А вот сейчас я сделаю первый — по-настоящему правильный шаг…
      Подоконник легко вывернулся у него из-под ног, судорожно раскрылось небо, веером распустилась земля — когда он сделал шаг с четвертого этажа и, перевернувшись в воздухе, упал на мокрый от недавнего дождя асфальт.

* * *

      Через четверть часа высокий плотный мужчина в черном полупальто сел в темно-серый «БМВ» и набрал номер сотовика.
      — Все в порядке, — сказал он, — нам даже не пришлось вмешиваться.
      — То есть? — прозвучал в трубке резкий неприятный голос.
      — Он сам…
      — Превосходно, — отчеканила трубка. — Тогда уезжайте.

* * *

      — Превосходно, — повторил Лейсман кому-то по телефону и, рассоединившись, положил трубку на стол. Неприятно ухмыльнувшись, он посмотрел на меня.
      — Шампанского?
      — Кофе, если можно, — ответила я. Еще не хватало пить шампанское с этим мерзким Аркадием Иосифовичем!
      При непосредственном общении он оказался куда любезнее, нежели по телефону. Но в его преувеличенной тактичности сквозило что-то неестественное и неприятное. Лучше бы продолжал грубить!
      — Значит, вы хотите знать, когда и зачем я организовал команду, призванную участвовать в играх «Брейн-ринга»?
      — Я уже говорила.
      — Команде четыре месяца. Она дважды участвовала в играх и с первой попытки произвела фурор, выиграла чемпионство. Зачем? Милая девочка, это такая реклама фирмы.
      «И неплохая скрытая реклама препарата», — продолжила я про себя.
      — Что же касается смерти Вишневского, я уже сказал свое мнение. Трагическая случайность, бедняга хотел быть умнее, чем его создал бог, и поплатился.
      Лейсман цинично улыбнулся и посмотрел прямо в глаза мне — пронзительным, немигающим взглядом.
      — Вам не знакома фамилия Светлов? — спросила я, ничуть не смутившись.
      По лицу финансового директора «Атланта-Росс» пробежала гримаса удивления, но он молниеносно совладал с собой и принял прежний снисходительно-равнодушный вид.
      — Знакома. Вообще-то он работает у нас в компьютерном отделе. А еще мой дядя преподает у него на химическом факультете университета. Я даже видел его у себя дома.
      — Ваш дядя?
      — Ну да. Яков Абрамович Смирнитский, если вам так интересно.
      — Вы хотели взять его в команду?
      — Нет, он на это не тянет.
      Подобная пикировка, совершенно беспредметная и бесполезная, могла продолжаться еще долго, и я решила откланяться.
      Лейсман глядел мне вслед с презрительной улыбкой и холодно щурил маленькие темно-серые водянистые глазки.

* * *

      Я вернулась домой вконец запутавшаяся и расстроенная. Что-то не то! Может быть, Вишневский был в самом деле не в своем уме от передозировки. Может, и Светлов несет беспочвенную околесицу и никакого перцептина не существует? Может, и Анкутдинов что-то путает? По крайней мере, никакого криминала и никакой зацепки. Надо поговорить с участниками команды.
      Я задумчиво бросила кости, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию.
      31+12+20.
      «Разве то, что человек может узнать, — именно то, что он должен узнать? Не будьте чрезмерно любопытным».
      Очень своевременный совет!
      В этот момент раздался звонок в дверь. Кого это ко мне несет?
      Недолго думая, я взяла с полки пистолет, взвела курок и пошла открывать незваным гостям.
      На пороге стояли молодой человек лет двадцати — двадцати двух, лицо его показалось мне знакомым, и девушка примерно того же возраста.
      — Здрасьте! Это вы — Татьяна Иванова?
      — Ну да. А вы кто будете и зачем пожаловали?
      — Мы от Светлова. Можно войти? — тяжело дыша, как после бега, спросил парень.
      — Заходите, — немного удивленно кивнула я.
      — Моя фамилия Кузнецов, а это Лена Бессонова. Мы…
      — Из «Брейн-ринга»? Из команды Влада? Вот вы-то мне и нужны, — довольно невежливо, но радостно перебила я. — А где сам Светлов?
      — Он только что выбросился из окна, — ответила за Кузнецова девушка.

      Эти слова — «выбросился из окна» — произвели эффект удара молнии. Я резко отпрянула к стене и едва не выронила пистолет.
      — Как это случилось?
      — Мы сдавали зачет в универе, — начал рассказывать Кузнецов, — Светлов с самого начала был какой-то не такой… пришел уже к самому концу. Он пошел сдавать предпоследним…
      — Последним был Костя, — вставила Лена.
      — Да, последним должен был сдавать я… Я задремал в углу, пока они там говорили со Смирнитским…
      — С кем?!
      — Смирнитским Яковом Абрамовичем, — несколько озадаченно отвечал Кузнецов, — наш преподаватель высшей математики. А что?
      — Вы знаете, кто его племянник?
      — Нет, а кто?
      — Ваш покровитель Лейсман. Он мне сам это сегодня сказал, Лейсман то есть. Даже не знаю, что и думать. Ладно, и что дальше?
      — А что дальше? У Светлова приключилось нечто вроде припадка, он разбил окно и выпрыгнул.
      — И что ты обо всем этом думаешь? — спросила я.
      Кузнецов покачал головой и, сев в прихожей на корточки, уставился в зеркало напротив, словно пытаясь найти там ответы на мучающие его вопросы.
      — Вообще-то мы отвезли его в реанимацию, — наконец сказал он совершенно безотносительно к моему вопросу, но эти слова подействовали куда сильней, чем любой из возможных вариантов непосредственного ответа.
      — Так он жив?! — воскликнула я.
      — Черепно-мозговая травма, состояние тяжелое, но не смертельное, — сказала Бессонова. — И еще перелом руки. Левой. А вы не желаете навестить его?
      — Кого?.. Светлова?
      — Вишневского, — цинично пошутил Кузнецов, обдав меня нервно-паралитическим перегаром. — И вообще, почему вы не интересуетесь, как мы нашли вашу квартиру?