— Да. Условия показались мне выгодными, и через некоторое время я приобрел себе кое-что.
      — Что это было? — попыталась я уточнить.
      Дроздов замялся.
      — Александр Владимирович, все, что вы мне скажете, останется между нами, — подбодрила я его, — по роду своей деятельности я умею хранить секреты.
      — Хорошо, — решился он, — это был небольшой домик на Средиземноморском побережье.
      — Кто подписывал документы за продавца?
      — В первый раз Эрик Горбински.
      — А в следующий раз?
      — В следующий раз Бронштейн приехал один, сказал, что нашел другого, более выгодного партнера, хотя фирма Горбински меня вполне устраивала, но Авраам настоял, и я согласился, мне-то разницы нет, через кого покупать, лишь бы законно.
      — Но в договоре вы указывали не всю сумму?
      — Вы и это знаете. Да, сейчас все так поступают.
      — Но вы понимали, что Бронштейн обманывает Горбински, — напирала я.
      — Это их дела, меня они не касаются, — довольно резко ответил Дроздов.
      — Но это же говорит и о непорядочности Бронштейна, — возмущенно добавила я.
      — Татьяна Александровна… кажется, так вас зовут? — Дроздов, сидевший до этого облокотившись на стол, откинулся на спинку кресла. — Мне импонирует ваше искреннее негодование, но мы же не в детском саду, чтобы воспитывать Бронштейна. — Он снова наклонился к столу и, нажав кнопку, бросил в микрофон: — Мариночка, сделай, пожалуйста, кофе. — Он повернул голову ко мне: — Может, хотите чего-нибудь покрепче?
      — Благодарю, я за рулем, кофе будет достаточно. Александр Владимирович, — продолжила я, закурив новую сигарету, — как вы думаете, мог ли Бронштейн из-за этих денежных неурядиц убить Эрика?
      — Это, я бы сказал, сложный вопрос, делать какие-либо предположения сейчас рано и не совсем прилично, — уклончиво ответил Дроздов.
      — Ну вот, теперь вы заговорили о приличиях! Это уж, согласитесь, довольно странно, если принять во внимание ваш недавний пассаж по поводу того, что нам с вами не пристало перевоспитывать Бронштейна. Значит, некоторые моральные категории все же имеют для вас определенное значение, — наставительно подытожила я и, посмотрев прямо в лицо собеседнику, нервно покусывавшему кончик карандаша, продолжила: — Давайте отбросим церемонии. Вы считаете Бронштейна способным на убийство?
      — Откуда мне знать? — упорствовал Дроздов. — Я не слишком хорошо с ним знаком.
      — Не лукавьте, Александр Владимирович, у вас в подчинении сотни людей, и вы мне будете говорить, что не разбираетесь в людях!
      — Вы же сами сказали, что убийца — профессионал, в таком случае, это не Бронштейн.
      — Хорошо, если вы хотите, я сформулирую вопрос по-другому: если бы Эрик узнал, что Бронштейн за его спиной, в ущерб интересам фирмы, проворачивает собственные операции, он бы обрадовался?
      Дроздов усмехнулся, размешивая сахар в принесенном Мариночкой кофе. Я сделала первый обжигающий глоток и, осторожно опустив граненую чашечку на блюдце, вся обратилась в слух.
      — Конечно, нет.
      — А что бы в таком случае мог предпринять Эрик?
      — Наверное, попытался бы избавиться от такого партнера.
      — В таком случае, как вы полагаете, что бы в свою очередь предпринял Бронштейн, если бы Эрик узнал о его махинациях и захотел расстаться с ним? Суммы-то задействованы были немалые… — Я потушила сигарету и пристально посмотрела на Дроздова.
      — Я вам уже сказал, что не часто встречался с Бронштейном, — извивался, как уж на сковородке, Дроздов, — не спорю, в критических ситуациях многие люди сознательно идут на риск или, наоборот, совершенно ошалев, выкидывают всякие фокусы.
      — Вы очень наблюдательны, — не удержалась я от иронического комплимента, — и все-таки я поставлю вопрос прямо: мог ли Бронштейн заказать убийство Эрика Горбински?
      — Этот разговор ни к чему не приведет, — грустно резюмировал поникший Дроздов, — мы все равно не продвинемся дальше гипотез.
      Внезапно дверь в кабинет открылась, и я, непроизвольно обернувшись, увидела на пороге стройную натуральную блондинку лет двадцати пяти, одетую в темно-серый костюм из дорогого габардина. На бледной, прозрачной, как китайский фарфор, коже ее лица, подобно двум василькам, голубели чуть подведенные глаза. Красиво очерченные чувственные губы, слегка тронутые светло-терракотовой помадой, раскрылись, и я услышала:
      — Саша, извини, что без предупреждения, ты слышал? — Она пересекла комнату и, практически не обращая на меня внимания, подошла к Дроздову.
      Дроздов вскинул на нее вопросительный взгляд.
      — Что случилось?
      Здесь наконец эта красивая блондинка как будто заметила меня и немного смутилась. Видно, мое присутствие помешало ей сразу ответить на вопрос Александра Владимировича.
      Она нагнулась к самому уху Дроздова и вполголоса сказала:
      — Эрика убили! По радио передали, представляешь?! Кто бы мог…
      — Знаю, — нетерпеливо перебил ее Дроздов, — мы как раз об этом и разговариваем…
      Блондинка скосила глаза в мою сторону и перевела непонимающий взгляд на Александра Владимировича.
      — Знакомьтесь, Валентина Сердюкова, Татьяна Иванова, — представил он нас друг другу, как бы отвечая этой вежливой фразой на осторожно-недоверчивый взгляд блондинки.
      — Очень приятно, — любезно кивнула та.
      — Взаимно, — вежливо отозвалась я, — случайно Наталья Сердюкова вам не родственница?
      Мой вопрос поверг Сердюкову в легкое замешательство, словно она терялась перед моей осведомленностью. Мало того что я говорила с Дроздовым об Эрике, я еще и делала смелые предположения относительно ее родства с Натальей Сердюковой.
      — Сестра-а-а, — протянула она, удивленно округлив темные брови.
      — Надо же! — искренне восхитилась я случайному совпадению.
      — А почему вы интересуетесь Эриком?
      — Татьяна Александровна, — вклинился Дроздов, — частный детектив, она занимается расследованием убийства Эрика, — и, уже обращаясь ко мне, продолжил: — Я прошу меня извинить, но, если у вас ко мне больше нет вопросов… Мне нужно работать.
      — Спасибо, что нашли для меня время, — поблагодарила я и, подняв глаза на Сердюкову, предложила: — Может, если вы не торопитесь, посидим где-нибудь в кафе. Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
      — С удовольствием, никогда не видела живого частного детектива, — улыбнулась Сердюкова и, пожав плечами, с наигранной обидой отвернулась от Дроздова, который уже склонился над бумагами.
      Мы уже дошли было до двери, как вдруг Сердюкова, резко обернувшись, как будто о чем-то забыла, почти бегом вернулась к столу и, наклонившись, чмокнула Дроздова в щеку.
      Он что-то промычал в ответ и, снисходительно улыбнувшись, опять зарылся в бумаги.
      Продефилировав мимо Мариночки и брошенных на произвол судьбы посетителей, мы прошли к лифту и остановились рядом с лысоватым толстяком, уже нажавшим кнопку вызова.
      Довольно тесная кабина лифта позволяла мне с близкого расстояния разглядывать Сердюкову. Я послала к чертям вежливо-уклончивые взгляды. Откровенно говоря, мне было наплевать на то, как чувствует себя попутчица под моим заинтересованным взором.
      Мои зрачки обегали каждую черточку ее лица, задерживаясь на некоторых особенно примечательных деталях. Вот, например, губы. С такой же ли тщательностью очерчен рот ее сестры? Или брови, так же ли легко порхают они, выражая то удивление, то недоверчивую догадку, то недовольство.
      Старое как мир чувство ревности зашевелилось в самых потаенных недрах моего естества с такой силой, что, упреждая его нарастающую мощь, сделав над собой нешуточное усилие, я оторвала глаза от лица Сердюковой и заскользила взглядом по тускло освещенным стенам лифта.
      — Откуда вы знаете Эрика? — поинтересовалась Валентина, когда мы вышли из лифта.
      Очевидно, она тоже что-то прикидывала в уме во время спуска.
      — Мы любили друг друга… — с горьким вызовом ответила я и пошла к машине.
      Я физически ощущала на своей спине буравящий взгляд Сердюковой.
      — Вы без машины? — обернулась я к ней.
      — Я приехала на такси, — быстро проговорила Сердюкова и огляделась по сторонам. Мне показалось, таким образом она пыталась побороть смущение, которое ее заставила испытать моя прямота.
      — Садитесь. — Я отперла дверцу машины.
      — Может, будем говорить «ты»? — беззаботно предложила Валентина, когда мы уселись.
      — Пожалуй, — согласилась я, выруливая на Чернышевскую.
      — Я знаю одно неплохое тихое местечко, где можно пообедать и поговорить, — проявила инициативу Сердюкова, — здесь, недалеко, кафе «Золушка», — уточнила она и, спросив разрешения, закурила.
      — Не возражаю, — отозвалась я и искоса взглянула на нее.
      Точеный греческий профиль. «Интересно, такой ли аккуратный носик у Натальи Сердюковой?» — продолжила я мысленное самоистязание.
      — Что, сравниваешь? — улыбнулась Валентина, сделав очередную затяжку.
      — Пока не с чем, — с невеселой усмешкой ответила я, объезжая троллейбус.
      — Эрику не повезло с моей сестрой, — без предварительных вступлений начала Сердюкова, — не буду кривить душой, хоть Наталья мне и родная.
      — Что ты имеешь в виду? — без всякого ажиотажа поинтересовалась я.
      — Я имею в виду как ее характер, так и образ жизни, — как бы размышляла она.
      — Что же привлекло в ней Эрика, как ты думаешь?
      — Поди пойми этих мужчин, что им нравится. Наверное, внешность играет не последнюю роль, она красивая женщина, — с достоинством произнесла Валентина.
      — Ну а что касается характера и образа жизни? — вернулась я к морально-этической проблематике.
      — Понимаешь, Наташка — человек довольно незаурядный, с изюминкой, занималась живописью, танцами. Вообще, девка неглупая, смекалистая, живая, но больно уж взбалмошная, капризная, злопамятная. Не любит уступать, привыкла идти напролом, но иногда такое выкинет, чего от нее не ожидаешь. А в Америке она и вовсе испортилась: по ресторанам да по клубам таскается ночи напролет, танцульки, вечеринки, как у них это называется, «party», пикники, мужики, выпивка, кокаин… — Она умолкла, словно подавленная нарисованной ей самой картиной.
      — Неужели все так серьезно? — задала я довольно глупый вопрос, тормозя у «Золушки».
      Мы вышли из машины и направились к входу.
      Надо сказать, что в «Золушке» я не была ни разу, поэтому, войдя внутрь и оглядевшись, тут же оценила вкус Валентины.
      — Здесь уютно, — приободрилась я и, выбрав столик в глубине зала, направилась к нему.
      Подчиняясь профессиональному правилу, села лицом к входной двери. Сердюкова устроилась напротив. Ее движения были раскованны и непринужденны, было видно, что она здесь не впервые. Завидев нас, шустрые официанточки засуетились, одна из них устремилась к столику. Рвение обслуживающего персонала объяснялось тем, что посетителей в этот утренний час было немного. Обедать, конечно, рановато, но я подумала, что мой желудок не будет иметь ничего против овощного салата и легкого десерта.
      Сердюкова заказала мясное ассорти и чернослив со взбитыми сливками, а я — огурцы со сметаной и бисквитное пирожное. Ну и, конечно, сок, кофе.
      — Расскажи мне еще о сестре, как она познакомилась с Эриком? — попросила я, когда официантка, выставив на стол тарелки, вазочку с десертом Сердюковой и коробку сока со стаканами, отошла от нас.
      — Они познакомились в Париже, в картинной галерее.
      — Она обеспеченный человек?
      — Почему ты так решила? — Сердюкова с недоумением посмотрела на меня.
      — Далеко не каждый может позволить себе заграничные вояжи.
      — У нее был спонсор, как это ни банально звучит, француз. Когда он находился в Тарасове, ему понравились несколько ее работ, которые он не замедлил купить. Ну а потом увлечение ее картинами переросло в другое увлечение… — Сердюкова лукаво посмотрела на меня.
      Я ответила ей понимающим взглядом.
      — Потом она его бросила. Согласись, не очень благодарный жест, ведь это именно он вывез ее в Париж. — Валентина глубоко вздохнула.
      — Ты с ней поддерживаешь отношения?
      — Только письменно, ей не до меня, — с грустной улыбкой сказала Сердюкова.
      — Ну, хорошо, бросила она француза, встретила Эрика…
      — И даже вышла за него замуж, — закончила за меня Валентина.
      — Даже так?.. — Я почувствовала в сердце укол ревности, но, быстро справившись с отвратительной, а в данных обстоятельствах просто глупой эмоцией, спросила максимально спокойным голосом: — А ты не могла бы подробнее рассказать о совместной жизни твоей сестры и Эрика?
      — Они прожили вместе около года. Не знаю, жили бы они вместе и дальше… Конечно, смерть Эрика подвела черту подо всем… — Ее голос заметно дрогнул. — Но дело даже не в этом. У меня всегда было предчувствие, что они расстанутся, тем более что… — Повисла пауза. — Я была в курсе их семейных неурядиц, — выдохнула она наконец, подобрав слова, и сделала большой глоток сока.
      — Ты бывала в Париже? — задала я весьма банальный вопрос.
      — Нет, но Наталья писала мне иногда довольно длинные письма.
      — А с Эриком ты встречалась?
      — У Саши на работе пару раз, один раз в ресторане.
      — Сейчас отношения между мужем и женой оформляются брачным контрактом, у них тоже был такой контракт?
      — Вот этого я не знаю, но скорее всего он был.
      — А Бронштейна ты знаешь?
      — Неприятный тип. — Сердюкова пренебрежительно поморщилась и предложила: — Может, выпьем чего-нибудь?
      Я отказалась, сославшись на то, что за рулем.
      — Я так поняла, что твоя сестра знакома с Бронштейном, это так?
      — Да, Бронштейн был чем-то вроде друга семьи.
      Достав пудреницу, Сердюкова накрасила губы. Мы расплатились и покинули это вполне респектабельное заведение. Надо будет почаще сюда заглядывать.
      Я любезно подбросила Сердюкову до центра и перед тем, как распрощаться, задала еще один весьма не деликатный вопрос:
      — Что у тебя за отношения с Дроздовым?
      Валентина не смутилась.
      — Я с ним сплю — он меня содержит. Все просто.
      Да уж, проще не бывает.

* * *

       Тарасов
       18 мая
       15 час 05 мин
      — Лев Семенович, скажите мне откровенно, вы ведь не один год знаете меня. Кто заказал Горбински? — без всяких экивоков спросила я.
      Лев Семенович Королев был известен в определенных кругах под кличкой Король. Пятидесяти с небольшим лет, высокий, плотный, вечно в помятом костюме, далеко не «haute couture», не из-за скудости средств, а в силу жизненной философии пофигизма, Король, как видный криминальный авторитет, пользовался уважением не только в Тарасове, но и далеко за его пределами.
      Когда-то я выручила из беды его дочь, и потому, как мне казалось, могла рассчитывать на его помощь.
      — Не знаю, — просопел Король, почесывая лысину и морща свой бульбообразный нос. — Тебе-то это зачем? — с нарочитой бесцеремонностью спросил он.
      Мы сидели в кабинете Короля, обставленном стандартной офисной мебелью. Я созвонилась с ним, и он соизволил принять меня. Я никогда до этого не обращалась к нему, он и не предлагал мне своей помощи, но негласные воровские законы как бы обязывали его в знак благодарности за оказанную мной услугу отплатить мне тем же.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.