— Скажите, кроме членов семьи Евгения Константиновича, кто еще мог желать смерти вашей матери?
      Анатолий Константинович резко остановился, и его темно-синий галстук качнулся в мою сторону.
      — Сами подумайте, кому еще может быть нужна смерть семидесятилетней женщины? По-моему, мотив здесь только один — квартира.
      Я не стала с ним спорить, пропустив категоричность его высказывания мимо ушей. В моей практике существовало немало случаев, когда очевидное на поверку не оказывалось действительным.
      Мой собеседник вскинул руку и посмотрел на часы.
      — Извините, но мне нужно заняться организацией похорон, — вежливо дал он мне понять, что аудиенция закончена. — Как я понял, вы беретесь за дело?
      — Да, — коротко подтвердила я.
      — Возможно, у вас возникнут еще вопросы. Звоните мне вечером.
      Прежде чем покинуть квартиру, я записала два адреса: первый — на одной из центральных городских улиц города, второй — в еще более престижном месте на набережной.
      Вернувшись домой, первым делом сочла своим долгом отведать финского рыбного блюда, чтобы отдать дань Гришиному мастерству, а заодно утолить голод, одолевавший меня. Но если быть до конца честной, мне так хотелось есть, что порядок, пожалуй, был обратный: сначала мне хотелось испытать чувство насыщения и только потом произнести панегирик в Гришину честь.
      Тут же вспомнив о своих дорогих двенадцатигранничках, магических «косточках», всегда помогающих мне в делах, — очень я верю в их предсказания — я в первую очередь бросила их на стол. Сейчас, как никогда, мне нужна была их подсказка.
      Выпала комбинация: 34+9+18 — «Вы вспомните о том, что у вас есть старый верный друг, способный поддержать вас и даже преподнести сюрприз».
      Ну вот. Как обычно, все странно и загадочно. При чем здесь Гришка? Может быть, стоит предложить ему заняться расследованием вместо меня?
      Но я решила не отвлекаться сейчас на подобные глупости.
      Только когда на сковороде осталась одна треть вкуснейшего блюда, я вновь обрела способность мыслить.
      Самым главным выводом, сделанным мной из рассказанной Делуном истории, стала непреходящая уверенность в том, что если здесь не гостил несчастный случай, а существовало целенаправленное убийство, то для этой цели собака должна была пройти спецподготовку. Либо с ней поработал профессиональный кинолог, либо хорошо разбирающийся в методах дрессировки человек.
      Способ, описанный еще Конан Дойлом в его «Собаке Баскервилей», где пса просто морили голодом, для того чтобы пробудить в нем худшие звериные инстинкты, в данном деле отпадал. В противном случае ротвейлер накинулся бы на первого встречного прохожего, что, конечно же, не входило в планы преступника.
      Для того чтобы натравить собаку на конкретного человека, насколько я в этом разбираюсь, необходимы личные вещи потенциальной жертвы: предметы либо одежды, либо обуви. А это значит, что преступник имел доступ в квартиру умершей. И здесь действительно как нельзя лучше подходит кандидатура кого-либо из близких родственников. Одно меня смущало: предположим, на преступление решился племянник клиента, Геннадий. Тогда неужели у него не возникла мысль, что собака, с помощью которой совершено убийство, первым делом бросит подозрение на членов его семьи? Что это? Уверенность в отсутствии свидетелей, стопроцентная убежденность в защите отца? Либо я слишком хорошего мнения о преступнике, а он на самом деле не способен додуматься до элементарного?
      И еще. По словам Анатолия Константиновича, его мать написала завещание в пользу старшего сына Евгения. Следовательно, все деньги от продажи квартиры достанутся ему. В чем же тогда состоит выгода его сына-уголовника? А если дело вовсе не в деньгах, которые можно выручить за квартиру, а в самой квартире? Я слишком многого еще не знаю. Необходимо будет выяснить, не изменен ли Ксенией Даниловной текст завещания. А то окажется, что я копаю совсем не в том месте.
      В любом случае дело представлялось мне интересным. Уже сам факт участия в этой кровавой истории собаки делал ее, по меньшей мере, нетривиальной. Необычные дела, в которых мне приходилось на полную катушку раскручивать все свои способности, встречались не очень часто и поэтому привлекали меня особенно. Но еще больше в данный момент согревало душу осознание того, что не придется тратить деньги на ремонт соседской квартиры.
      Полная самых радостных чувств, я допила кофе и стала собираться, для того чтобы практически приступить к делу.

* * *

      Утро в семье Делун, как всегда, началось не лучшим образом. Находившаяся на кухне Инесса уже давно предостерегающе гремела посудой, что на языке звуков, установившихся в данном семействе, означало: следует быть крайне осторожным, дабы не попасть под горячую руку разъяренной фурии. Причины, из-за которых Инесса выходила из себя, как правило, не существовали в действительности. Она придумывала их для себя сама. Вот и на этот раз, стоило в дверях кухни возникнуть мужу, как кастрюли загремели с новой силой.
      — Где опять мотается твой уголовник? — без обиняков приступила к нападкам Инесса.
      Генка второй день не ночевал дома, и она сочла этот факт достаточным, чтобы снова выказать свое негативное отношение в адрес пасынка.
      Евгений молча подошел к плите, положил в тарелку порцию яичницы с беконом и, не обращая внимания на реплику жены, сел за стол.
      — Тебе хочется, чтобы он опять обчистил соседскую квартиру или изнасиловал кого-нибудь? — нагнетала Инесса обстановку. — Почему ты не принимаешь меры? Сколько можно, прикрывая его задницу, тянуть деньги из семьи?
      — Он тоже твоя семья, — взглянув на жену исподлобья, угрожающе прорычал Евгений. Ни одно утро не обойдется без того, чтобы ему не испортили настроение! Он уже и забыл, когда последний раз улыбался.
      — У меня здоровые гены, и мой сын не может быть бандитом! — взвилась Инесса. — Не путай своего сына с моим!
      Евгений вдруг резко ударил кулаком по столу.
      — Заткнешься ты или нет! — заорал он, вконец выведенный из себя. — Дай мне спокойно поесть, а со своим сыном я разберусь без тебя!
      Выпад мужа ничуть не смутил Инессу. Она уже привыкла к его грубости, которую он проявлял по отношению к ней. Поэтому, решив высказать всю заранее приготовленную речь до конца, она продолжила.
      — Он хотя бы к бабке на похороны явится? — слегка убавив децибелы, но не изменив недовольного тона, поинтересовалась Инесса.
      В ответ — опять молчание. Евгений старательно пережевывал пищу. «Когда-то, — думал он, — она была мягкой и уступчивой, как пони в цирке. Это было в те времена, когда я еще не разучился улыбаться. Мне кажется, что с тех пор я живу слишком долго — так я устал от жизни».
      Видя, что муж не реагирует, Инесса закричала со страшной силой:
      — Ромка, вставай уже! Школу проспишь!
      Но Ромка, сонный, уже мелькнул в коридоре своими черными плавками, бросив на ходу:
      — Ма, не заводись. Все будет в горошек.
      Пообещал и мило улыбнулся, закрывая за собой дверь в туалет.
      — Что будет? — вопросила по инерции его мать, скосив глаза на Евгения, ради которого, собственно говоря, и сотрясала словами воздух. — В нашей семье уже ничего хорошего не будет!
      В доме Ромка имел статус миротворца. Он был последним звеном в некогда длинной цепи, соединявшей Евгения с Инессой. И если в очередной раз полковнику милиции хотелось немедленно подать на развод, он твердил себе о том, что Ромке сейчас, как никогда, нужен отец. «Если я упущу второго сына, то никогда себе этого не прощу», — старался убедить он себя, и ему легчало. Но окончательную актуальность вопрос о разводе потерял тогда, когда Евгений узнал о своей болезни. Кроме него и его лечащего врача, о ней не знал никто.
      Трещина в отношениях с женой образовалась давно, но в пропасть она превратилась после того, как Евгений отказался применить свои связи и влияние, чтобы жену повысили в должности. Он легко мог помочь ей, но не захотел. И она до сих пор оставалась лишь рядовым инспектором налоговой полиции. В последнее время он вынужден был периодически вытаскивать Генку из различных передряг, и Инессу это задевало больше всего. Полковник милиции помогал своему сыну, который того не заслуживал, и отказался помочь жене, когда освободилось место начальника. С тех самых пор она мстила ему постоянно, изводя мелочностью и язвительностью ежедневно.
      «Даже то, что вторая жена значительно моложе меня по возрасту, не спасло», — с горечью думал Евгений, уловив в себе нарастающее желание никогда больше не видеть и не слышать эту женщину.
      Инесса наконец решила позавтракать и демонстративно села на другой конец стола, подальше от мужа. Ее рыжие волосы, накрученные на бигуди, круглое лицо, с как будто навсегда прикрепившимся к нему злым выражением, вызывали у Евгения лишь ненависть и раздражение.
      Ромка возник на кухне уже одетый, и, глядя на него, Евгений повеселел. Сын всегда разряжал накалившуюся обстановку, старался примирить родителей. Несмотря на то что у него редко это получалось, он не оставлял своих попыток никогда.
      Вслед за сыном в кухне появился единственный питомец, живущий в этом неласковом доме — двухгодовалый светло-коричневый ротвейлер, по кличке Роф. С мощной, широкой грудью, которая вызывала невольное уважение и даже страх у всех, кто его видел. По обыкновению, пес подошел и лег рядом с Романом — его он считал за основного хозяина.
      — У меня сегодня доклад по физике, — чтобы отвлечь родителей от мрачных мыслей, произнес Роман, составляя им компанию за столом.
      — На какую тему? — поинтересовался отец. Он всегда старался использовать любую возможность, чтобы пообщаться с сыном, который рос, как в сказке, не по дням, а по часам, и ростом был уже выше его самого. С Генкой он всегда разговаривал крайне мало, считая нужным обращаться к нему только тогда, когда было необходимо прочитать очередную нотацию. За что теперь и расплачивается.
      — Закон Бойля—Мариотта.
      — Ну-ка, выдай его, — попросил Евгений, дожевывая последний тост.
      Ромка бодро отчеканил формулировку закона, и Евгений ободряюще похлопал сына по плечу.
      — Так держать.
      Инесса, как удав, заглатывала пищу быстрее всех. Полковнику всегда хотелось, чтобы она научилась жевать медленно, с чувством. В этом случае ее рот был бы подольше занят и появилась бы лишняя возможность насладиться тишиной. Но армейская привычка Инессы глотать еду не прожевывая, видимо, умрет вместе с ней.
      Инесса посмотрела на электронные часы на стене и торопливо вышла, не забыв дать ценное указание сыну:
      — Придешь из школы, отведи Рофа в клинику. Пусть пропишут ему таблетки. Слишком он нервный последнее время.
      «Разве в этом доме кто-нибудь может чувствовать себя спокойно?» — задал сам себе риторический вопрос Евгений.
      — Кстати, — понизив голос, наклонился Ромка к отцу, стараясь говорить так, чтобы мать не слышала, — вчера у нас отменили два первых урока, и я забегал домой.
      — Ну и что? — тревожно посмотрел на сына Евгений, и у него вдруг заныло где-то под ложечкой.
      — А то, что Рофа не было дома.
      Евгений опустил глаза. Худшие опасения, о которых он старался не думать, заталкивая их в дальние уголки сознания, сразу всплыли на поверхность. Он знал, что на его мать вчера напала собака, укусы которой привели к смерти. Все мысли, возникавшие в связи с этим обстоятельством, упрямо крутились вокруг Рофа. Последнее время пес стал вдруг необычно агрессивен, огрызался на всех членов семьи, даже на Ромку. Только теперь полковник окончательно осознал, почему, узнав о смерти матери, не поставил на уши всех своих подчиненных, чтобы расследовать до конца обстоятельства ее гибели, — где-то на уровне подсознания он уже ограждал Генку от ответственности за возможно совершенное им преступление. Ограждал только потому, что всю вину за то, что сын вырос уголовником, брал на себя.
      В который раз за сутки вспомнив о матери, Евгений постарался подавить боль. Ксения Даниловна не любила старшего внука. Вообще она была категоричной женщиной и такими же вырастила своих сыновей. Правда, последние пять лет неприятностей с Генкой поубавили ультимативности в характере полковника, но его мать оставалась непреклонной. «Почему ты так защищаешь парня? — пеняла она сыну. — Каждый человек должен отвечать за свои поступки. Безнаказанность порождает вседозволенность!»
      В целом мире никто не любил Генку, кроме Евгения. Но когда полковник признался себе, что любит сына, было уже поздно: тот был порочен, и этот факт не подлежал исправлению.
      И вот теперь Ромка, сам не зная того, подтвердил самые страшные догадки отца. Две ночи Генка не ночевал дома, а теперь оказывается, в то время, когда мать Евгения, растерзанная напавшей на нее собакой, лежала во дворе своего дома в ожидании «Скорой помощи», Рофа не было дома. В душе полковника милиции случился обвал. Если бы кто-нибудь знал, как он устал жить!
      — Я разберусь с этим, — стараясь не менять интонации голоса, пообещал он сыну.
      «Нужно помириться с Анатолием, — решил Евгений, садясь в служебную машину, приехавшую за ним. — Все равно скоро конец».

* * *

      Первым делом я решила навестить ценного свидетеля — приятельницу Ксении Даниловны, о которой говорил Анатолий Константинович. Судя по всему, она была такого же преклонного возраста, что и покойная, поэтому я должна застать ее на месте, дома.
      Дверь мне открыла немощная старушка, опиравшаяся на лыжную палку. Выслушав мои объяснения по поводу визита, она предложила мне войти. Евдокия Васильевна — так звали старушку — жила одна. Квартира была обставлена очень бедно, если имевшие место предметы мебели вообще можно было назвать обстановкой. В воздухе пахло кошками, которых в доме насчитывалось четыре штуки.
      Женщина пригласила меня в комнату, но, чтобы сесть, я предпочла принести из кухни табурет. Воспользоваться устланным кошачьими волосами диваном желания у меня не возникло.
      — Меня интересует все, что вы можете рассказать о Ксении Даниловне, — заявила я, наблюдая за хозяйкой, которая, не успев усесться, уже взяла на руки упитанного серого кота.
      — То, что произошло, ужасно…
      Как обычно в подобных случаях, мне пришлось выслушать вводную часть, содержащую причитания и сожаления. Когда время, отпущенное мной на панихиду, закончилось, я мягко перебила женщину.
      — Расскажите, что вы видели вчера из окна, — направила я ее мысли по нужному мне руслу.
      — Встаю я рано, в шесть часов. А Ксения в магазин все время с утра ходит, ну, и мне то хлеба, то молока принесет — сама-то я с трудом передвигаюсь, артрит замучил. А вчера Мурзик приболел, так я попросила ее «Вискас» для него купить. Вот поэтому у окна и стояла, ждала, когда она обратно пойдет. Вот, смотрю, идет Ксения через детскую площадку, а вслед за ней собака мчится. Подбежала и с разбегу как на спину ей бросится…
      Старушка перевела дыхание, утерла набежавшую слезу концом затянутого под подбородком платка, после чего продолжила:
      — Ксения, конечно, сразу упала, а собака продолжала кусать ее куда попало. Я так растерялась, не знала, то ли на помощь звать, то ли бежать к телефону «Скорую» вызывать. Пока думала, собака уж назад бросилась, а я кинулась к аппарату.
      — Ксения Даниловна ходила все время в один и тот же магазин?
      Старушка явно не видела никакой связи между моим вопросом и фактом смерти ее приятельницы, но старалась отвечать добросовестно.
      — Утром-то? Да. Тут меж соседних домов есть недорогой магазин, «Великан» называется. В нем она всегда и отоваривалась.
      — Скажите, а какой породы была нападавшая собака? — задала я вопрос, понимая, насколько глупо звучит он, заданный этой старой, малообразованной женщине.
      — Да не разбираюсь я… Толя, сын Ксении, меня о том же спрашивал. Помню, что цвет коричневый и средних размеров… Еще показалось, что щеки у нее отвисают.
      — Что было дальше?
      — «Скорая» приехала минут так через пятнадцать, я к тому времени уже на улицу вышла. Ксения только стонала, а крови сколько было…
      Евдокия Васильевна всхлипнула, а я поспешила пойти в своих расспросах дальше.
      — Ксения Даниловна купила вашему Рыжику «Вискас»?
      — Да, — отвлеклась старушка, — только не Рыжику, а Мурзику. Я сумку с продуктами забрала, когда Ксению увезли.
      — Что в ней было помимо «Вискаса»? — напирала я упрямо.
      Женщина меня неправильно поняла, потому что вдруг принялась оправдываться:
      — Вы не думайте! Все, что Ксения купила в магазине, я хотела отдать Анатолию, только он не взял, сказал, чтобы я себе оставила.
      — Так что же она купила? — нетерпеливо повторила я вопрос.
      — Булку хлеба, сметану, еще фарш говяжий… Полкило, кажется.
      Так, так… Говяжий фарш, после нападения собаки оставшийся в целости и сохранности.
      — А хозяина собаки вы не видели?
      — Нет, милая, не видела. Только собака на бездомную совсем не похожа. Ухоженная уж очень и откормленная.
      — Может, вы раньше ее видели?
      — Нет, родная, не видела. Нет в нашей округе таких собак.
      — Вспомните, когда вы подошли, Ксения Даниловна ничего не говорила?
      — Нет, — покачала головой Евдокия Васильевна. — Не до разговоров ей было…
      Теперь на коленях хозяйки сидело уже три кота, а меня постепенно начинала тяготить атмосфера несвежего воздуха в квартире.
      Выяснив все, касающееся непосредственно происшествия, я зашла с другого края.
      — Ксения Даниловна что-нибудь рассказывала вам о своих сыновьях?
      — Делилась, конечно. Со старшим, Женей, она ругалась постоянно из-за внука. Особенно после того, как Генка родного дядьку обокрал.
      — Анатолия? — уточнила я, и одним неизвестным стало меньше. Теперь становилась понятной причина натянутых отношений между братьями.
      — Его самого. Ксения говорила Жене: «Пока Генка не отсидит, ничего не поймет». А тот сына выгораживал постоянно…
      — А как же с кражей вопрос замялся? — держала я нить разговора в своих руках.
      — Женька брату заплатил за все украденное, но Анатолий отказался забрать заявление, что в милиции написал. Как и мать, он считал, что Генке место в тюрьме. Весь сыр-бор из-за этого пошел… Отец помог Генке, а Толик сильно ругался. Из-за того, говорит, что ты полковник милиции, вся жизнь твоего сына наперекосяк пойдет.
      Как ни косноязычна была Евдокия Васильевна, смысл сказанного я уловила правильно: единственным защитником Генки-уголовника был его отец. Все остальные родственники от него отказались.
      — А сам Генка навещал бабушку?
      — После той кражи совсем перестал ходить. А Ксения все боялась… У Жени были ключи от ее квартиры, и она все думала: Генка возьмет тайком у отца ключи и обворует ее. Она и гулять-то перестала, в магазин, на почту бегом бегала. Потом, правда, трястись-то надоело, и Ксения затребовала у Женьки свои ключи. Только после этого успокоилась.
      — У Ксении Даниловны были сбережения?
      — Об этом, милая, она мне не говорила. Пенсия у нее хорошая была, да и квартиранты исправно платили…
      — Как давно она пускала квартирантов? — проявила я живой интерес.
      — Да их всего двое было. Сначала жил парень, года два назад. А как он институт закончил, взамен себя девчушку прислал. Та пожила немного, потом сказала, что денег родители больше не высылают, и ушла жить в общежитие.
      — А институт-то какой, помните?
      — Ой, — схватилась за щеку старушка, — говорила что-то Ксюша… В голове почему-то вертится «рога и копыта»…
      «Ветеринарный», — перевела я для себя, зная, что в народе этот институт кличут рогатно-копытным.
      Однако как много вокруг бедной Ксении Даниловны собралось любителей животных. Хотя, если бы не роковой ротвейлер, ничего особенного я бы в этом не усмотрела…
      — Ты, дочка, не могла бы мне за молоком сходить? — прервала мои размышления Евдокия Васильевна. — А то кошки мои есть хотят…
      Я согласилась, тем более что уже выяснила все необходимое. Благородно отвергнув смятую купюру, которую старушка пыталась сунуть мне в руку, уже у входа спросила:
      — Кто-нибудь еще был свидетелем того, как собака напала на вашу подругу, не знаете?
      — Как же, как же, — закивала старушка. — Сосед-пенсионер из пятой квартиры с пуделем гулял. Он даже лучше, чем я, все видел. Только его сейчас дома нет, он в столярке подрабатывает.
      Поблагодарив старушку, я отправилась в магазин за молоком. Но сначала решила на всякий случай позвонить в пятую квартиру. На мое счастье, сосед-пенсионер, хозяин пуделя, оказался дома. Придирчиво осмотрев мои документы, он откашлялся и впустил меня в прихожую.
      — Приболел я что-то, — сообщил дедок и встал, загородив проход в комнату, давая понять, что на все вопросы готов ответить прямо здесь.
      Честно говоря, от пенсионера я рассчитывала услышать лишь повторение истории, которую рассказала мне Евдокия Васильевна. Но все же узнала от него и кое-что новое. Во-первых, он отчетливо произнес название породы нападавшей собаки. Как и говорил Анатолий Константинович, порода эта — ротвейлер. В этом пенсионер нисколько не сомневался.
      — У меня сестра в Заводском районе живет, так ее соседи точно такого же держат, — пояснил дедок. — От него все шарахаются, так боятся. А вот еще читали в прессе, был такой случай…
      Далее последовала страшная история о том, как один пес такой же породы загрыз свою хозяйку.
      — Скажите, а ваш питомец как реагировал на происходящее? — спросила я, глядя на черного карликового пуделя, вертевшегося возле моих ног.
      — Да как обычно собаки реагируют? Лаял, конечно, поводок рвал. Я сам подойти не решался, этого ротвейлера ведь голыми руками не возьмешь. К тому же где гарантия, что этот монстр не перекинулся бы на меня? Кричал ему только «фу», но совершенно напрасно…
      — А что же, ротвейлер совсем на вашего пса не реагировал?
      — Абсолютно. Обученный кобель, сразу видно.
      — Это был кобель, вы уверены?
      — Разумеется, уверен, — обиженно отозвался пенсионер. — Так вот, потом мы с моим Степаном подошли, и он сразу в сумку, лежавшую рядом с пострадавшей, носом полез. Как потом оказалось, там мясной фарш был.
      Дедок рассказывал все так, будто не человека при нем собака задрала насмерть, а дворовые мальчишки оторвали голову голубю. Как, однако, спокойно некоторые люди реагируют на смерть своих ближних! Да еще на такую страшную смерть!
      — Кроме вас и Ксении Даниловны, на площадке был кто-нибудь? — продолжала я допрос, ведя свою, одной мне известную, сюжетную линию.
      — Нет, не было. Погода вчера утром оставляла желать лучшего. Если помните, с утра дождь накрапывал.
      Это я помнила.
      — Потом-то, конечно, народ набежал. Первой Евдокия из четвертой квартиры прискакала, — усмехнулся пенсионер, намекая на то, как медленно передвигалась Евдокия Васильевна из-за болезни. Наверное, он считал себя остроумным.
      — Покойная ничего не говорила, после того как вы к ней подошли?
      — Лепетала что-то непонятное: то ли «руфь», то ли «рофь», — точнее сказать не могу. У нее болевой шок был, и она вскоре сознание потеряла.
      Хозяина ротвейлера, как оказалось, пенсионер тоже не видел.
      — А вот знаете, — сообщил мне доверительно дотошный дядька, — я читал, как одной овчарке вставили в ухо радиопередатчик, и она выполняла все команды хозяина, а он в то время был далеко. Может, существует некто, кто отрабатывает собачьи команды, натравливая их на людей?
      Последнее предположение пенсионера мне показалось вовсе чудовищным.
      — Почему же в таком случае напали не на вас, а именно на Ксению Даниловну? Вы же были первым на пути собаки-убийцы, или не так? — тут же задала я дядьке вопрос.
      — Может, команда была нападать только на женщин? — ответил он сразу, и было заметно, что такой вариант он в уме уже прорабатывал.
      Мне все это напоминало какую-то фантасмагорию. Хотя, с другой стороны, чего только в жизни не бывает!
      — Наука дошла даже до такого… — не унимался пенсионер. — Предположим, вы поздно вечером гуляете с собакой. Она у вас в ошейнике, но без поводка. На вас нападают хулиганы, и вы лишаетесь возможности отдавать команды своей собаке. Но в руке у вас брелок, вы нажимаете кнопку, ошейник расстегивается, и тем самым ваша специально обученная собака получает команду к нападению.
      — Вообще-то нормальная собака и без всякой команды должна в случае опасности суметь защитить хозяина, — возразила я любителю технических новинок.
      На это он только неопределенно пожал плечами:
      — Ну, если она отбежала от вас на сто метров, сколько времени пройдет, пока она сообразит, что с хозяином что-то неладное. Вообще-то я тоже считаю, что все это хорошо для богатых, способных оплатить подобные новшества.
      — Кстати, — отвлекла я собеседника от темы разговора, которую он мне упрямо навязывал, — был ли на собаке ошейник?
      — Если вы имеете в виду Степана, то был, — усмехнулся он, хотя прекрасно понимал, что мне до его Степана нет никакого дела. — А на том кобеле ничего такого не было.
      — Откуда выбежал ротвейлер? Мне необходимо знать траекторию его движения, — спросила я последнее у остроумного пенсионера.
      Дедок махнул рукой куда-то влево.
      — Рядом два дома, стоящие под прямым углом друг к другу, корпуса «А» и «Б». Вот из прогала между этими домами пес и выбежал.
      Попрощавшись с пенсионером, я вышла на улицу, на которой властвовал теплый тихий сентябрь. Мальчишки на площадке гоняли в футбол, молодые мамаши выгуливали своих чад, все дышало миром и спокойствием. И не верилось, что только вчера на этой самой площадке собака насмерть загрызла человека.
      Я присела на давно не крашенную лавочку, и, не обращая внимания на то, что от недалеко расположенной мусорки распространялись малоприятные запахи, принялась суммировать полученную информацию.
      Первый факт, казавшийся мне несомненным: преступник хорошо знал привычки Ксении Даниловны. В какое время та имеет обыкновение ходить в магазин и в какой магазин именно. Скорее всего там вчера преступник ее и караулил. После того как пожилая женщина вышла из магазина, он подождал, чтобы она отдалилась от него на определенное расстояние, после чего отдал команду собаке. Об этом говорит то обстоятельство, что ротвейлер напал на Ксению Даниловну сзади.
      Второе. Нападавший ротвейлер — кобель. Не исключено также, что произнесенное Ксенией Даниловной незадолго до смерти слово, означало кличку собаки. А значит, кобеля она узнала. Можно, разумеется, предположить, что у женщины был не один знакомый ротвейлер, но вероятность этого слишком мала. Так что скорее всего речь идет о собаке, живущей в доме ее сына Евгения.
      Третье. Собака настолько хорошо выдрессирована, что, получив команду от хозяина, не отвлекается ни на заманчивый запах говяжьего фарша, ни на других собак, пытающихся своим лаем спровоцировать драку. Вспомнив также слова Евдокии Васильевны о том, что собака была откормлена и ухожена, я напрочь отмела версию о случайном нападении бездомной собаки на первого попавшегося на ее пути человека.
      Итак, преступник все хорошо спланировал. Кто же им мог быть? В первую очередь — кто-то из семьи полковника милиции Делуна. Если в основу обвинения положить один лишь мотив, то наиболее вероятной кандидатурой на роль преступника становится сам Евгений Константинович. Не исключено также, что его сын, влипнув в какую-нибудь историю, пытался таким чудовищным способом обеспечить своего отца деньгами, для того чтобы последний очередной раз смог откупить его от правосудия.
      Хорошо знать привычки Ксении Даниловны могли и жившие у нее квартиранты и даже просто соседи. Но если всерьез подозревать эту категорию лиц, то дело оставалось за малым: обнаружить мотив убийства. Тут, усмехнувшись, я вспомнила, как на одном концерте клоун-мим ходил по авансцене, насупленно глядя в зал, а голос за кулисами восклицал: «Подозревайте! Всех подозревайте!»
      Собственно, именно это было чуть ли не моим жизненным девизом. И сейчас под мое подозрение автоматически попали все, включая самого Анатолия Константиновича, нанявшего меня. Так всегда бывает в самом начале. Потом, в процессе следствия, проходящие по делу фигуранты начнут один за другим отпадать, пока не останется единственный. Убийца.
      Встав с лавочки и отряхнув от пыли джинсы, я направилась в тот самый прогал между домами 1»А» и 1»Б», откуда выбежала собака. Выйдя меж домов, я сразу наткнулась на тот самый магазин «Великан». С пристрастием допрошенные мною продавщицы магазина положительных сдвигов в расследовании не произвели. Ротвейлера или человека с похожей собакой никто ни вчера, ни ранее возле магазина не видел. Это могло говорить только о том, что преступник был осторожен. Что ж, я уже начала составлять примерный образ преступника.
      После чего я вернулась к Евдокии Васильевне с обещанным молоком для ее голодных питомцев кошачьего роду-племени. Счастливая старушка готова была прослезиться…

* * *

      Поздним вечером я опять сидела в квартире моих соседей снизу, только на сей раз меня пригласили в гостиную.
      — Постойте, дайте-ка вспомнить… — отреагировал хозяин дома на мой вопрос о том, как зовут собаку, живущую в доме его старшего брата. — Кажется, Рома называл ее кличку…
      — Роф, — ответила за мужа Любовь Сергеевна. — Его зовут Роф. Я запомнила потому, что первые две буквы их имен совпадают. Младший сын Евгения Рома, а пес — Роф.
      — А у меня это совсем не отложилось в памяти, — покачал головой Анатолий Константинович. — Но, вероятно, моя жена права. Вы узнали что-то новое?
      Насколько я могла судить, кличку Роф могли дать лишь кобелю. Я рассказала о последних словах, произнесенных Ксенией Даниловной, и увидела, как Делун побледнел.
      — Значит, мои подозрения не напрасны…
      Он низко опустил голову и еще больше сгорбился. Сейчас, в домашней кофте и мягких тапочках, Анатолий Константинович выглядел совсем потерянным.
      — Когда состоятся похороны? — вывела я его из задумчивости.
      — Завтра в двенадцать.