Темно-красная «девятка» остановилась перед натянутым поперек открытых ворот тросом. Раздался резкий, режущий ухо сигнал, заставивший охранников в караулке поднять головы, оторваться от шахматной партии.
      — Кто? — возмутился один, в тельняшке под полурасстегнутой камуфлированной курткой, привставая с места, чтобы глянуть в большое окно, выходящее на территорию. — И в субботу покоя нет! Вовка, глянь, я не вижу толком, вплотную стоят.
      Вовка, в такой же куртке, но напяленной внатяг на толстый, домашней вязки свитер, зевнул, потянулся, раскинув руки, и нехотя поднялся тоже, шагнул к двери.
      — Это те, Стас, о которых мы с тобой говорили. Ну, у которых пропуск в журнал не вписан, — сообщил добродушно, выставив ногу в открытую дверь. — Скандалить будешь?
      — Надо бы, — Стас почесал в затылке, с сожалением поглядывая на шахматы. — Давай, начинай ты, а я поддержу, если лаяться станут. Только сюда их тащить не вздумай.
      — Была охота! — проворчал Вовка и пошел ругаться.
      — А-а, черт! — Скопцов убрал руки с руля и опустил окно, высунулся навстречу приближающемуся охраннику. — Чего, командир?
      Ивлев, жалея о том, что не сел на заднее сиденье, отвернулся, пряча от Вовки лицо, и встретился взглядом со Стасом, таращившимся на него из окна караулки.
      — Ничего! — отрезал Вовка, слегка задетый фамильярностью Скопцова. — Вам кто пропуск выписывал? — и, выслушав ответ, возмутился: — А почему пропуск в нашем журнале не зарегистрировали? Почему порядок нарушаете?
      Скопцов оправдывался, с ходу выдумывая причины, а Ивлев, верно оценив ленивую тоску в глазах Стаса, скривился в жалостной гримасе, постучал пальцем по часам и умоляюще развел руками.
      Вовке никак не удавалось войти в служебный раж, не слыша грубостей или раздраженного тона, но он уперся, требуя от нарушителей вразумительного ответа, и теперь уже сам не знал, каким образом пойти на попятный. Выручил Стас, которому надоело трехминутное одиночество. Махнув рукой, он шагнул от окна в сторону, и сразу после этого трос упал, открыв машине дорогу. «Девятка» сунулась в ворота, заставив попятиться черную «Волгу», оказавшуюся в этот момент на въезде.
      Все время, потребовавшееся для того, чтобы добраться сюда от дома, Степанов старался править машиной с крайней осторожностью, несмотря на относительную, субботнюю свободу улиц от транспортной толчеи. Павел Иванович за последние два дня — с тех пор, как начался этот кошмар — до того перенервничал, что прошлой ночью не смог заснуть без снотворного. И сейчас, после того дикого телефонного звонка, несмотря на принятое перед выходом из дома успокоительное, пальцы, стоило ослабить их хватку на руле, начинали плясать, как у спившегося подонка. Так что осторожная езда была совсем не лишней. Это оправдалось на въезде в ворота информационного центра, когда навстречу выскочили «Жигули», от которых пришлось уворачиваться.
      Пропустив «девятку», Павел Иванович не спешил отпускать педаль сцепления, пытаясь унять внутреннюю дрожь, усилившуюся от этого пустякового происшествия. Глянув на себя в зеркало, на сжатые, побелевшие губы, на мешки под глазами, принявшие сегодня синюшный оттенок и оттого заметные более, чем когда-либо ранее, он впервые всерьез подумал о смерти как о близком и вполне реальном событии. А что? Долго ли? Инфаркт какой-нибудь, и — привет! Всколыхнувшаяся от таких мыслей злость на сволочей, посмевших не просто шантажировать его и брата, но и уже частично привести в исполнение свои угрозы, вернула ему мужество. Проезжая мимо дежурки охранников, Степанов притормозил и распорядился, приспустив стекло, с трудом удерживаясь, чтобы не плюнуть под ноги клоуна в форменке, натянутой на свитер:
      — Список всех машин, въезжавших на территорию сегодняшним утром — ко мне. И как можно быстрее.
      — Понял! — заверил охранник, подобострастно склоняясь, и крикнул уже вслед удаляющейся машине: — Сделаем!
      Войдя в проходную, Павел Иванович по давно заведенному обычаю выслушал рапорт от вышедшего навстречу охранного старшины, беспокойно поводившего плечами под тяжелым взглядом начальства, и приказал, цедя сквозь зубы слова:
      — Срочно составьте список всех мужчин, включая ваших сотрудников, находившихся на территории центра в девять часов, и ко мне на стол. Да, и про машины не забудьте, перепишите тоже.
      Уже поднимаясь по лестнице, Степанов обернулся к остолбеневшему от такого распоряжения охраннику и добавил:
      — Найдите связиста и доставьте его сюда, — он нашел в себе силы улыбнуться, чтобы смягчить впечатление от своей строгости. — Доставьте как по аварийному расписанию. Срочно!
      — Сделаем! — воскликнул охранник, приободренный улыбкой начальства.
      «Одна у всех песня — сделаем! — подумал Павел Иванович с прежним раздражением, открывая дверь в свою приемную. — Дебилы, господи!» — и, осознавая свою неправоту и оттого чувствуя себя слегка виноватым, к поднявшейся навстречу секретарше обратился вполне любезно:
      — Доброе, доброе утро, Любовь Андреевна. Любонька, организуйте мне связь с Москвой. Да, с Василием. Ну, не беда, что суббота, он на месте должен быть. В крайнем случае домой к нему позвоните. Заранее благодарен.
      Закрыв за собою дверь, Павел Иванович облегченно вздохнул — непросто сегодня общаться с людьми. Видеть никого не хочется.
      «Наконец-то один!»
      Не раздеваясь, он подошел к столу, с грохотом отодвинул кресло на колесиках и плюхнулся в него, откинулся на высокую, удобную спинку. Щелкнуть кнопкой — впорхнет Любовь Андреевна — подавать кофе, раздвигать шторы, докладывать о текучке. Пожалуй, не стоит вести себя необычно, сидеть так вот, одетым, в тихой полутьме. А может, услышанное по телефону — всего лишь идиотская шутка этих отморозков, уголовников? Возможно. Но, как наказывал Василий, ни шагу без его совета. Значит, надо ждать разговора с ним. А после Павел Иванович сам пойдет на подстанцию — для того, чтобы убедиться в том, что услышал по телефону.
      — Сволочи! Ах вы, гады ползучие! — пробормотал Степанов, протягивая руку к кнопке вызова секретарши.

* * *

      Вырвавшись из ворот степановского центра, темно-красная «девятка» круто вывернула на дорогу и помчалась по ней, не соблюдая правил, обгоняя попутный транспорт. Красный свет на перекрестке ее остановил. А когда он сменился зеленым, машина двинулась с места спокойно и плавно, уже ничем не выделяясь из прочих, ей подобных. Но для того, чтобы это состоялось, Андрею Семеновичу Скопцову, сидящему за рулем «девятки», пришлось взять себя в руки. О владевшем им возбуждении можно было теперь судить только по излишней порывистости движений, когда он переключал передачи, кривящимся в злой гримасе губам и приподнятой более обычного голове, отчего создавалось впечатление, что смотрит он вперед, сквозь лобовое стекло, с глубоким презрением ко всему окружающему.
      Ивлеву, сидящему рядом с ним, не нравилась такая манера соратника держать себя, а в сочетании с его упорным молчанием, нежеланием отвечать даже на обвинения в идиотской торопливости, там, возле подстанции, злила Сергея, распаляла до зуда в костяшках кулаков. Поведение Скопцова, на взгляд Сергея, сейчас сильно отдавало каким-то высокомерием. Будто он, Бонза, был один виноват в постигшей их неудаче. Бред! Вешать на себя собак Сергей не позволял никому и никогда. Обо всем этом, не долго думая, он и поведал коллеге, изложил в выражениях кратких и энергичных, какие и требовались в подобных обстоятельствах. И отвернулся к окну, демонстрируя отсутствующее хладнокровие. Андрей молчал недолго.
      — Нет, Сергей, не буду я отвечать тебе грубостью, хоть и мог бы. Хоть и считаю, да ты и сам это понимаешь, что заслужил ты гораздо большего, чем просто «лох». Но — нет, не спровоцировать тебе меня, и не старайся.
      Скопцов повернул руль, надавил на педаль, и «девятка» остановилась у бордюра неподалеку от троллейбусной остановки. Ивлев, оторвавшись от созерцания разномастной толпы, перевел на товарища недобрый взгляд.
      — Андрей Семенович, — произнес он с издевкой, — интеллигент ты вшивый! Что делать будем?
      Он успел сменить брезентовую спецовку на плащ из черной турецкой кожи и выглядел сейчас пародией на презентабельного американца довоенной поры. Полуседой ежик жестких волос и короткий толстый мундштук с сигаретой усиливали сходство.
      Скопцов молчал, покусывая губу. Взбудораженному Ивлеву его молчание опять показалось высокомерным, и он взорвался во второй раз.
      — Ты… Ах ты, ишак холощеный! Какого же ты хрена, недоумок, коней гнал? А сейчас ты спокоен, да? Лучше бы там, у подстанции, дергался поменьше, не отрывал от дела меня, глядишь, все по-другому бы обернулось!
      — Дурак ты, Бонза, — не удержался-таки Скопцов от грубости, но произнес ее спокойным тоном, по-будничному. — Ты видел, как мы выезжали? Скажи спасибо, что эти щенки на воротах лентяями оказались, а то затеяли бы возню с досмотром машины… Хороши б мы были даже без трупа в багажнике. Как знать, когда энергетики раскачаются причину внепланового включения силового шкафа проверить? А ну если к тому моменту мы бы все еще перед охраной шаркались? Ведь мы оборудование в эту самую подстанцию привозили, так? Нами и заинтересовались бы прежде всего. Тьфу! — сплюнул в сердцах Скопцов в открытое окно.
      — Понимаю я все! — почти проорал Сергей.
      — А раз понимаешь, то какого ж… упрекаешь меня в торопливости? С нашим-то пропуском дергать надо было оттуда как можно быстрее. Меньше шансов на неприятности нарваться. И не говори, что уже нарвались, не сотрясай воздух, без тебя знаю. А только так я тогда думал, когда сигналил тебе. И прав был, скажешь — нет? А сдурил ты, Бонза. Э-эх, с бабой не смог сладить! Ее не в шкаф, а в машину тащить надо было. Тоже мне, урка. Да не сопи ты, не надо никого пугать. Сам знаешь, что в этом деле без меня ты — ноль без палочки.
      Скопцов кончиком пальца поправил на носу очки в толстой темной оправе, коротко, яростно блеснул стеклами в сторону подельщика, грызшего свой толстый мундштук уже молча.
      — Ну да ничего, ладно. Сидеть вот так и виноватить друг друга — пустое дело. Вывернемся, даст бог. Хотя нарисовались здорово. Как только вскроется все, охрана живо припомнит и машину, и наши с тобой портреты. Может, уже… Я вот что думаю. Что же это за баба подвернулась тебе под горячую руку? Уж больно резва. Прямо не в меру.
      — Подожди, Андрей, — прервал его Бонза, обрадовавшись тому, что обсуждение происшедшего отошло от оценки его действий. — А кого же я тогда сжег?
      — Томку Ромину, конечно! — Скопцов нервно, визгливо рассмеялся. — Уж не думаешь ли ты, что труп от нас сбежал на окоченевших ноженьках? Бабенка твоя, пока ты меня матюгал за торопливость, очухалась, засунула в шкаф, куда ты ее запихнуть додумался, труп Роминой, а сама на ее место легла. Это чтобы ты не понял и сразу метаться не стал, а дал ей время уйти.
      — А ведь лежала, как в глухом вырубе, — покачал головой Ивлев. — Меня не было какие-то минуты. Что ж она, как на пружинах действовала, тяжести таская?
      — Значит, не в таком уж вырубе, — подытожил Скопцов. — Притворялась она.
      — То-то саданула она меня ногой, как копытом. Не как мужик, конечно, но и не как баба. Да и какой бабе при таких обстоятельствах в голову придет труп ворочать? И хладнокровно на его место ложиться?
      — Этого я тоже не понимаю. Пока не понимаю. Но лопухнулся ты позорно, — то ли посмеялся, то ли посочувствовал Андрей Бонзе и, видя, что у того опять вздувается на лбу жила, поспешил смягчить впечатление от сказанного. — Ладно, хватит. Хватит, Сергей! Давай думать, что дальше делать.
      Сергей выбросил сигарету в открытое окно, попал ею в деваху в темном комбинезоне с ярко раскрашенным лицом, проходившую мимо, и, зарядив мундштук новой, полез за зажигалкой.
      — Перед Джулаевым мы в долгу. И еще в большем долгу перед его людьми. Наобещали, взялись, теперь назад не повернешь. На нас надеются. Выход один — надо щемить Степанова. Не так всерьез, как обошлись с Томкой, но все же настолько, чтобы его московский братец за голову взялся. Говорили же, что любит он его, родного, ха! — Ивлев скривился и ударил себя по колену, будто гвоздь вбил.
      — Верно, — Скопцов кивнул с видом учителя, добившегося наконец верного ответа от туповатого ученика. — Но прежде всего избавимся от машины. Охранники хорошо ее приметили. Я уже знаю, куда ее спрятать.
      Андрей двинул рычаг скоростей, проверяя нейтраль перед запуском двигателя, но Ивлев остановил его, взял за руку.
      — Андрей, я теперь всю тыкву изломаю, прикидывая, что ж это за баба мне попалась? — вернулся он к прежнему.
      — Не простой это человек, — сказал Скопцов уверенно и тихо. Он замялся в поисках подходящего слова и прищелкнул пальцами от усилий. — Ее спецподготовка за километр чувствуется. Разве нет?
      Сергей повернулся к нему всем телом, локоть положил на спинку сиденья и не заметил, как задел сигаретой за подголовник, и она, вылетев из мундштука, упала на пол.
      — Ты хочешь сказать, что за нас уже взялись?
      — А ты не помнишь, кого мы щемим? Не понимаешь, на кого замахнулись? Забыл, какой пост занимает в Москве Василий Степанов?
      Ивлев, задумавшись, сжал зубами пустой мундштук и с шипом потянул через него воздух.

* * *

      Добравшись до машины, я успокоилась уже настолько, что смогла трезво оценить первые результаты. Неплохими они мне показались. Тело Роминой найдено мной и потеряно негодяями. Будет потеряно. С того момента, когда Гром узнает, где оно сейчас. И очень хочется надеяться, что Андрей сочтет мою задачу выполненной и, по заслугам, выведет меня из дела, когда узнает еще и номер машины, на которой раскатывают убийцы.
      Феноменально не везет сегодня этим людям. Когда начинается полоса невезения такого масштаба, лучше всего прекратить шевелиться, все равно ничего хорошего не получится, успокоиться и терпеливо пережидать черные времена. Теория. А практика — вот, перед глазами. Они, эти двое, в той самой «девятке», не могут представить и не представляют, насколько им сегодня не везет. Во второй раз — и теперь уже чисто случайно — я наткнулась на них. Как в тире, попала в десятку за тридцать шагов с завязанными глазами.
      Позвонив по телефону-автомату Базанову и спросив у него адрес, куда могу сдать собранный урожай, и пообещав включить в машине маячок-пищалку, чтобы покупатель смог найти меня в городской толчее, если по этому адресу мне не удастся подъехать вовремя, я с чувством качественно сделанного дела села в «Ниву» и покинула тихий дворик, в котором она простояла все утро. Напряжение схлынуло, и можно было заняться обдумыванием меню сегодняшнего ужина. До обеда мне едва ли удастся освободиться, а вот к ужину… Если повезет. Но вероятнее всего — повезет, потому что не везет сегодня им. Надо думать, что Суров постарается, чтобы их невезение не ограничилось только сегодняшним днем.
      Я вывела машину на улицу и — вот оно, везение, в действии — буквально через несколько десятков метров, даже не доехав до ближайшего перекрестка, неподалеку от троллейбусной остановки приметила темно-красную «девятку» со знакомыми номерами. Приятно удивленная, я поспешила остановить машину в первом подходящем для этого месте, наскоро подкрасила губы, помадой навела на щеки яркий румянец и вышла, по наитию захватив с собой пищалку, которую обещала Базану включить, чтобы по ее сигналу Грому легче было найти на улицах «Ниву».
      Двое в «девятке» были настолько увлечены разговором, что к их машине можно было пристроить не только миниатюрный приборчик, а и милицейскую мигалку на крышу пришлепнуть, не опасаясь, что заметят. Справившись походя с делом, я двинулась мимо них и мелочно поплатилась — тот, с которым я боролась в щитовой, мельком глянув, бросил окурок, глянул волчьими глазами и, не узнав меня в девахе с безвкусно размалеванным лицом, поднял стекло.
      Отъезжать, судя по всему, они не торопились, и я, отыскав поблизости телефонную будку, еще раз набрала номер Базана. Не дав ему сказать и слова, сообщила:
      — Артюшенька, пищалку я включила. Только стоит она не на «Ниве», а на темно-красных «Жигулях» девятой модели, в которых сидят убийцы Тамары Роминой. Номера их машины ты уже знаешь.
      Базан остолбенело молчал некоторое время и, наконец, выдавил:
      — Понял. Я передам Грому, пусть пеленгует. А ты…
      — Попытаюсь их отследить, — перебила я его. — Не вредно будет знать, где их искать при необходимости.
      — Отличная работа, Юль, но у тебя же… — начал он, но я, не дослушав, повесила трубку. Не до похвал, когда бандюги скрыться могут в любой момент. А что пеленгатора у меня нет, и, значит, сигнал пищалки для меня не существует, я и без него знаю.
      Не торопясь я вернулась к машине, думая о том, насколько важными для Грома являются личности убийц Тамары Роминой. По всему выходило — устанавливать их надо во что бы то ни стало. Но обидно будет, если они уже известны. В этом вопросе чувствовался дефицит имеющейся у меня информации. По своему обыкновению, Андрей при постановке задачи не выдал мне всех сведений по делу. Не положено знать агенту того, что не касается его в данный момент. Таково правило. Не следует забивать исполнителю голову. Только теперь, видя через стекло, как эти двое размахивают руками, я твердо решила потребовать от Сурова объяснений сполна. Всех и всего. Пусть извинением мне послужит тошнота от запаха горелой плоти и противный дымок, стелившийся по низу помещения электрощитовой. Не будь я Багирой, дымок тот вполне мог исходить от моего превращающегося в угли тела. Встреча же с Громом, судя по требованию включить маячок в машине, переданному через Артемия, должна состояться в самое ближайшее время.
      Гром — Андрей Леонидович Суров. И Артемий Базанов. Один пытался сделать из меня разведчицу, другой — диверсантку. И никто из них, судя по моим успехам, не мог помянуть поговорку о погоне за двумя зайцами. В Югославии, где группа Сурова, наша группа, работала по сбору оперативной информации, я под руководством этих двух прошла неплохую стажировку и научилась многому. Артемию тогда понесчастливилось подорваться, запустив двигатель заминированной машины. Базанов остался в живых, но потерял ногу. Гром вскоре создал в Тарасове с благословения высокого начальства свою группу, не зарегистрированную ни в каких архивах, для проведения тихих и эффективных операций особо деликатного характера. Надо ли говорить, что мы с Базаном принадлежим к этой группе? Платит Суров хорошо, но — по конечному результату. Именно поэтому я всегда предпочитаю немного перестараться. И именно поэтому вопрос: стоит ли тратить время на слежку за убийцами Тамары Роминой, не занимал меня нисколько. Да и не дали они мне долго раздумывать, отъехали степенно, будто приглашая на прогулку по тарасовским улицам.
      Держаться за ними было нетрудно. Двигались они уверенно, явно зная, куда едут, и имея перед собою вполне конкретную цель. Вскоре она стала ясна и мне.
      Еще в трамвае, находясь под свежими впечатлениями от происшедшего, я подумала, что, оставив за собой такой след, они постараются в первую очередь избавиться от машины. Именно она, а не их лица и уж тем более имена, лучше всего прочего должна была запомниться людям из охраны степановского центра.
      Можете мне не верить, но я даже охотничий азарт испытала, петляя в машине за ними по улицам города!
      Не доезжая до набережной, «девятка» свернула к спорткомплексу «Молодость» и остановилась. Тот из них, что был пассажиром, вышел, хлопнул безжалостно дверцей и пошел в мою сторону, засунув руки в карманы длинного кожаного плаща. Я, отвернувшись, чтобы не узнал, проехала мимо и остановилась только в конце недлинной, хорошо просматриваемой улицы.
      «Девятка», теперь уже с одним седоком, едва тронув с места, свернула в открытые ворота спорткомплекса. Но где один, там и второй, поэтому будет с меня и одного, и вскоре я стояла в этих воротах и осматривала двор гаража. Так вот где они собрались спрятать машину, чтобы не мелькать номерами на городских улицах. Здесь их, должно быть, ждали — во дворе «девятки» не было.
      Она оказалась в боксе, куда я вошла через красную металлическую дверь, ничуть не опасаясь неизбежной встречи с хозяином машины. Его я, можно сказать, в глаза не видела, и была уверена, что и он меня — тоже. Ждать же его снаружи глупо. Тут наверняка не один вход-выход. В голове крутилась первая, глуповатая, но пригодная для знакомства фраза, кое-как объясняющая мое здесь появление. Я даже приготовилась к нелюбезной встрече, но того, с чем столкнулась на деле, предположить не могла. В боксе оказалось пусто! То есть машина стояла и водительская дверца была приоткрыта, словно покидали ее в спешке. А вдоль стены, облицованной подобранными по форме обломками белого кафеля, громоздились картонные ящики вперемешку с ворохами оберточной бумаги и обрывками веревок. Этот завал источал густой запах мясных копченостей, и я подумала, что, оставляя здесь машину на долгое время, да еще с незакрытой дверцей, хозяин рискует заполучить новый стойкий аромат в ее салоне.
      — Люди! — крикнула я от двери и, как полагается в таких случаях, постояла, дожидаясь ответа. В стене, напротив картонно-веревочной груды, оказался еще один выход из помещения.
      Ответа не последовало, тишина была полной, и я решила не терять понапрасну времени.
      «Скопцов Андрей Семенович», — с фотографии на водительском удостоверении, опрометчиво забытом в «бардачке», на меня смотрел умными глазами из-за очков в темной оправе мужчина с резкими, будто проведенными резцом, морщинами на худощавом лице. Подбородок с ямкой, зачесанные назад волосы и аккуратный, чуть вздернутый нос. Теперь я узнаю этого Скопцова, где бы ни повстречала.
      Будем знакомы, Андрей Семенович.
      Не услышав, а скорее почувствовав постороннее движение, я бросила права на место и выскользнула из машины. Похоже на то, что знакомство с Андреем Семеновичем все-таки состоится.
      — Я так и думал, что это опять ты.
      Знакомый голос. Знакомый облик. Длинный кожаный плащ и руки в карманах. Вот взять и спросить его, а где, мол, господин Скопцов? Похоже, эти ребята устроили на меня простенькую облаву, и я в нее попалась, как дилетантка. Но здесь нет тела Тамары Роминой, которое мне надо у них отобрать, и поэтому на сей раз бить я буду всерьез, безжалостно — так, как следует бить, защищая свою жизнь и имея в виду, что второй в любой момент может прийти на помощь первому. Если способен.
      — Ты преследуешь нас.
      По интонации — не утверждение и не вопрос, среднее.
      — Кто ты, резвушка? На ментиссу не похожа. Частный детектив?
      Когда хотят просто убить, не задают лишних вопросов.
      — Телохранительница Степанова, — соврала я первое, что пришло в голову.
      — Ни хрена! — удивился он. — Боевиков насмотрелась, пигалица. «Телок» должен охранять тело, а ты по улицам шляешься. Зачем? Здесь, — он широко повел руками, — Степанова нет.
      — Его и в подстанции не было, — вырвалось у меня ненароком.
      Он шагнул ко мне, и я отступила, сохраняя дистанцию. Судя по улыбке, ему понравился мой маневр, убедил в моей слабости. Ох уж это мужское высокомерие!
      — Скажи все-таки, телохранительница, ты преследуешь нас по поручению Степанова, да?
      Я смотрела в его колючие глаза и молчала.
      — Ну, больше не будешь.
      Он широко шагнул и вскинул руку, намереваясь схватить меня. Я увернулась и полусогнутой напряженной ладонью двинула его в ухо по всей науке. Он затряс головой, подарил мне возможность восстановить дистанцию и костяшками кулака крепко достать его челюсть. Удар толкнул его на машину, а я развернулась и, расставив ноги, утвердилась, как положено, чтобы боковой, ребром ладони в шею, получился жестким. Но ударила мимо, просто махнула рукой, ни за что не задев. Потому что в этот момент, за мгновение до победного торжества, сзади на мою голову накинули что-то вроде мешка, ударили по темени и подсекли ноги. Проделано все было непрофессионально, но проворно, неожиданно и потому успешно. Не успела я оправиться от легкого потрясения, грохнувшись на цементный пол, как сверху навалились и заломили обе руки за спину так, что я вскрикнула от резкой боли в плечах. Справились! Прекратив бесцельное сейчас сопротивление, чтобы избежать чего-то, вроде проламывающего затылок удара, а момент для него был подходящий, и голова тряпьем обмотана кстати, я, задыхаясь от боли, выкрикнула:
      — Скопцов!
      Все оказалось верным. Возня за моей спиной прекратилась, и я услышала насмешливо-добродушное:
      — Аюшки?
      — Полегче, Андрей Семенович, больно!
      Мое положение не улучшилось, но раздался короткий смешок, почти одновременно с возгласом битого:
      — Вязать ее, мартышку!
      — Давай, — согласился Андрей Семенович, и от сердца отлегло — значит, проламывать мою голову они пока не собирались.
      Загрохотали раскидываемые в спешке картонные коробки, зашуршала бумага, и запястья заломленных рук стянула тонкая, но прочная веревка. Они сорвали мешок с моей головы, и веревка впилась в шею. Сразу стало трудно дышать. А стоило шевельнуть руками, как делалось еще хуже. Больно!
      — Потерпи! — попросил Скопцов, переворачивая меня на бок.
      В стеклах его очков я увидела отражение своего перекошенного лица со вздувшейся на лбу жилкой.
      — Кончать ее надо, — предложил он, той же веревкой обматывая мои лодыжки.
      — Несомненно, — согласился его напарник. — Как? И куда потом денем?
      — А вот! Там, внизу, канал ливневой канализации. Помнишь, в прошлый раз слесаря возились? И сегодня — суббота.
      — Ну и что? — не понял его убийца Роминой.
      — По субботам бассейн чистят, спускают воду. В ливневку ее! А как бассейн сольют, потоком унесет ее в Волгу с концами.
      — И концы в воду! — нервно хихикнул убийца, и я поклялась, что, если удастся выпутаться, смех этот ему ни за что не забуду.
      Они совещались, стоя надо мной и не обращая больше на меня, беспомощную, как спеленатый младенец, никакого внимания.