— Хорошо, — сказал директор. — сейчас я перейду к сути. Понимаете, у меня пропал тигр. Как провалился сквозь землю! В общем, представляете, что значит украсть из запертой клетки хищное животное массой около пятисот килограммов? Да так, чтобы не осталось следов? Нет, вы не представляете!
— Не представляю, — машинально повторила я.
— Более того, у четырех животных обнаружены следы тяжелого отравления, — продолжил директор. — Но работник, который кормит тигров, клянется и божится, что не давал им ничего, что выходило бы за рамки их обычного рациона. Я ему верю. Это старый испытанный работник, он в цирке около сорока лет, и никогда не позволил бы себе издеваться над животными. У него — его фамилия Чернов — нет семьи, и тигры ему вместо детей.
— О пропаже тигра заявлено в милицию? — спросила я, не скрывая недоумения.
— Да, конечно! Они, кстати, у нас по соседству: мы — с одной стороны улицы, они с другой. Когда у них отопление отключали, они к нам греться прибегали.
— И что?
Федор Николаевич пожал плечами:
— Да ничего! Все, что знал, рассказал, заявление приложил, как полагается. Только они мне в лицо расхохотались. Говорят, у нас три убийства, причем все сразу и в одном месте, а вы тут со своими тиграми лезете. Назначили на расследование лейтенанта Голокопытенко. Есть у них такой индивид — они его бросают на все висяки, чтобы потом плохую раскрываемость на Голокопытенко же и списать. Вот и моего тигра на Голокопытенко повесили. Этот Голокопытенко у меня был, нас выспрашивал, сам истории разные рассказывал. Болтун такой, что не дай бог! У него на каждый случай по истории из жизни полагается. Так что на расследование, видимо, у него времени и сил не хватает, все на болтовню уходят.
— Когда пропал тигр? — едва сдерживая неуместную улыбку, проговорила я.
— Позавчера. Ночью, разумеется.
— А три убийства в одном месте — это, случайно, не на Вишневой ли улице? — спросила я. — Те, вчерашние?
— Да, по-моему, это. Там какого-то бизнесмена застрелили вроде как.
— Совершенно точно, — заметила я. — Только не какого-то, а Павла Петровича Троянова, замечательного деятеля, владельца двух зерноперерабатывающих заводов и одного водочного комбината, мецената, благотворителя и друга детей, депутата облдумы и вообще прекрасного семьянина. Правда, в прошлом прекрасный семьянин отмотал три срока общей продолжительностью семнадцать лет и в уголовном мире имел погоняло Тройной.
— Одеколон? — машинально отозвался мой собеседник.
— Не знаю, что он пил раньше, но в последнее время господин Троянов позволял себе баловаться разве что виски «Маклахлан» или же французским коньячком. Хотя в списке употреблявшихся им напитков наверняка числятся и спиртяжка, и брага, и чифирь, и даже упомянутое вами средство гигиены. А убили его, если мне не изменяет память, в тесной компании с его начальником охраны и с некой девицей, явно не отягощавшей себя нормами морали. Начальник охраны Троянова, господин Кабаргин, даже был мне смутно знаком.
— Кто-кто? — переспросил Федор Николаевич. — Ка-ба… как?
— Кабаргин. Виктор, кажется… Владимирович. А что?
— Да нет, ничего. — Директор цирка потер ладонью лоб. — Н-ничего. Кабаргин… гм.
Я отвела взгляд от лица вспотевшего директора, который был явно чем-то озабочен, но старался того не показать. Ничего страшного, придет время объясниться и касательно этой недомолвки. Или, быть может, мне просто показалось, что имела место недомолвка.
— Одним словом, я знаю: лейтенант Голокопытенко никогда в жизни не сумеет разыскать моего Пифагора, — с печальным вздохом произнес Федор Николаевич.
— Простите, кого? — в который раз на протяжении разговора впала в недоумение я.
— Пифагора. А что? Так зовут тигра, которого у меня украли. Я люблю науку и искусство, у меня, кроме Пифагора, есть тигры Гомер и Одиссей, лев Тацит, а также гордость моего цирка — пантера Ксантиппа. Сокращенно — Ксипа. Конечно, можно называть ее и Ксюша.
— Ксюша… — отозвалась я. — Скажите, Федор Николаевич, а я-то каким манером могу вам помочь? Честно говоря, пока я не очень это понимаю. Вам, быть может, дали неверные сведения обо мне? Я телохранитель. Я предоставляю охранные услуги, и предоставляю их людям. А не тиграм и пантерам Ксюшам.
— Ну хорошо, — отозвался Федор Николаевич, — если вы не хотите говорить о зверях, то могу перейти к людям. К дрессировщику Павлову и к себе самому. Дело в следующем. Позавчера вечером — а в ту ночь как раз пропал тигр — мы с Павловым сидели у меня дома. Пили вино. Я вообще люблю красное вино, и в этом году я много понавез хороших марочных бутылок. Мы пили вино, беседовали. Моя квартира находится на втором этаже нового дома, а времена у нас сами знаете какие, так что там все забрано решетками. Мы сидели в гостиной, и вдруг мне послышался какой-то шум — глухие звуки, едва слышные. Квартира у меня большая, к тому же в ней полно зверья — ручная крыса, две кошки, медвежонок и питончик, — но на сей раз шумели явно не они. Я-то досконально изучил, какие разновидности шумов они могут издавать. Нет… тут был механический шум. Я извинился перед Павловым, вышел из гостиной и прошелся по комнатам. Мои подозрения подтвердились: в одной из комнат я обнаружил перепиленную решетку, распахнутую створку и — следы…
— Следы? — переспросила я. — На подоконнике?
— И на подоконнике, и на полу. В той комнате, где я все это обнаружил, никто не живет… Я — вдовец, пока живу один, а дочь гостит у родителей своей матери, моей покойной жены, в Москве. Следы проникновения были совсем свежие, и, вероятно, воры что-то искали — деньги, ценности ли… но только очевидно, что проникший в мою квартиру человек еще минуту назад был там. Понимаете? Честно говоря, я изрядно перетрусил, хотя и привык напрягать нервы и вообще… Словом, Евгения Максимовна, я вернулся к Павлову и рассказал обо всем. И он подумал, что это совсем нехорошо.
— Интересная у вас манера выражаться, Федор Николаевич, — не удержалась я. — О каких-то малосущественных вещах вы говорите сразу и в количествах, серьезно превышающих все нормы разумного, а вот то, что действительно важно, приберегаете на потом. Насколько я поняла из нашего телефонного разговора, где вы были не в пример предметнее, чем сейчас, у вас есть определенные опасения за свою жизнь. На чем они основываются?
— Вы знаете, Евгения Максимовна, я полагаю, что это какая-то массированная атака на меня и на возглавляемый мною цирк, — проговорил мой новый клиент. — Не понимаю, кому и зачем сие понадобилось, но… Словом, я действительно имею причины опасаться и за сохранность циркового имущества, и за жизнь зверей. Да и за безопасность персонала и свою собственную тоже.
— Гм… — проговорила я. — А что неприятного и необычного произошло еще? Ведь, насколько я догадываюсь, после ваших совместных посиделок с дрессировщиком Павловым произошло еще что-то. Я права?
Федор Николаевич покачал головой и произнес:
— Даже не знаю, как вам сказать, Евгения Максимовна… В общем и целом — да. Произошло. Я после происшествия в моей квартире решил поехать на дачу, а в квартиру… гм… впустил бригаду из строительной фирмы, которой заправляет один мой хороший знакомый. Обезопасил свой дом таким образом от возможного посягательства на мое имущество. Хотя, как мне кажется, не на имущество вовсе охотились, потому что в той комнате, в которую влезли, находилось немало ценных вещей, сувениров, которые я привозил из разных стран… но все они остались нетронутыми.
— Так, интересно.
— Одним словом, я впустил бригаду строителей, тем более что давно собирался сделать кое-какой ремонт… Ну и следовало же отремонтировать оконную решетку или поставить новую взамен перепиленной.
— Да, разумеется.
— Сам же я отправился на дачу, на своей машине. Я неплохой водитель, так что… словом, я поехал один. Взял с собой немного мяса, бутылочку вина и… вот.
— Что — вот? Все?
— Все, — поспешно подтвердил Федор Николаевич, что утвердило меня в убеждении, что тут как раз далеко не «все».
— Я выехал по Новоастраханскому шоссе, — продолжал директор цирка, — добрался до моста через Волгу, проехал мимо милицейского КПП и уже на тринадцатом километре почувствовал, что меня… ведут. Дело в том, что я езжу на довольно старенькой «восьмерке», так что не могу позволить себе лихачить, хотя иногда хотелось бы. У меня ведь перед этим была иномарка, но ее угнали в прошлом месяце. Теперь вот езжу на синей «восьмерке». Так вот, увидел я, что ко мне приклеился серебристый джип «Тойота-Лендкрузер». Сами понимаете, что такой агрегатище мою «восьмерку» догонит и перегонит, как СССР Африку. Только вот не хотел он меня перегонять. Ехал я сто, и он — сто. Я восемьдесят или семьдесят пять, и он столько же. Понимаете?
— Понимаю, — сказала я. — А если вы пытались набрать скорость, то злополучный джип, разумеется, тоже набирал скорость и упорно от вас не отлеплялся. Обычный такой «хвостик». Так. Что же последовало далее?
— Я от него оторвался, — сказал Федор Николаевич.
— И как же вам это удалось?
— Когда дорога сворачивает к моей даче, там есть хитрый изгиб вдоль холма, когда впереди идущую машину не видно, даже если она в пяти секундах езды от тебя. Я дал задний ход и заехал на боковую грунтовку, по которой идет дорога в лес. Сделал это буквально у них перед носом, они проскочили и меня потеряли.
— Ага, — сказала я. — Судя по всему, вы опытный водитель?
— Точно. Я вообще люблю с машинами повозиться, есть у меня такая слабость. Я потому и воспринял очень болезненно, что у меня угнали «БМВ». Хорошая была машина, я ее из Германии пригнал. Хоть и подержанная, но пахала отменно.
— Ну хорошо, хорошо, — сказала я, — вы, Федор Николаевич, наверное, сегодня просто не в духе, вас все в сторону, на детали тянет. Итак, вас кто-то преследует. Что вы хотите от меня?
— Наш цирк скоро выезжает на гастроли, — проговорил он. — Обычно мы летаем самолетом или ездим на поезде, но тут у нас гастроли в средней полосе России, так что мы воспользуемся автотранспортом. Тем более что слонов, которых рекомендуется возить только по железной дороге, мы не берем. Весь инвентарь и зверей погрузим в несколько фур, прицепленных к «КамАЗам». Сам же персонал цирка поедет в автобусе. Я же обычно езжу в кабине головной машины, на которой традиционно везут тигров. Подготовка к гастролям уже выработалась у нас в некий ритуал, так что все давно распределено.
— Вы хотите, чтобы я ехала с вами и обеспечивала безопасность вашего цирка? — спросила я. — Так? Я правильно поняла?
— Да, — сказал директор. — У нас недавно уволились двое охранников, и мне так или иначе требовалось бы найти новых. Я решил нанять одного, но более высокого класса. А именно — вас.
Я улыбнулась и произнесла:
— Экономия за счет сокращения одного рабочего места? Только сразу предупреждаю, Федор Николаевич, что на мне экономить бесполезно.
— А я и не собирался, — отозвался он. — Напротив, я предлагаю вам хорошую сумму за то, что вы доедете с нами от Тарасова до Москвы. Промежуточные пункты — Пенза, Тамбов, Рязань. В каждом городе — только одно выступление, что означает остановку на два дня.
— Гм… — сказала я. — И сколько же по времени займут гастроли?
— Я назвал только один этап, — поправил меня директор цирка, — первый. На время этого этапа я и хочу вас нанять. А дальше… гм…
— Что — дальше?
— Дальше, может, что и выяснится, — неопределенно закончил он.
— Хорошо, — сказала я. — И на какой же сумме мы можем сойтись?
Он назвал…
Глава 2
Я медленно вышла из здания цирка. В предночном звездном небе что-то хрипело и рвалось — завывал ветер, но тут, на предцирковой площади, где горели огоньки и по лавочкам сидела, распивая пиво и прочие напитки, молодежь, кипела жизнь. Я тоже села на лавочку — хотелось поразмыслить над полученным предложением. Однако место оказалось чересчур бойким для спокойных размышлений: почти сразу я была атакована двумя подвыпившими молодыми людьми, которые размахивали жестяными банками с дешевым пивом, будто национальными флагами. Парни начали настойчиво приглашать меня присоединиться к их компании, но я решительно отказалась и пошла к проезжей части, чтобы поймать такси и отправиться домой.
Меня почему-то озаботило то, какие выгодные условия сотрудничества предложил Федор Николаевич свет Нуньес-Гарсиа. Честно говоря, я всегда предполагала, что в отечественных цирках денег немного, да и вообще бюджетники не склонны шиковать. А тут директор тарасовского цирка предлагал такие деньги, за которые можно и жизнью рисковать. А я, честно говоря, особого повода для риска во всем им изложенном не видела. Хотя, если заказчик платит столько, я вообще-то готова охранять хоть конуру от проживающей в ней собаки.
Шутки шутками, однако я действительно не могла пока понять, за какие такие заслуги Федор Николаевич предложил мне столь превосходное вознаграждение. Идя на встречу с ним, я готовилась к утряске финансового вопроса с потенциальным клиентом, но рассчитывала на сумму примерно вдвое меньшую. А никакой утряски и не было. Неконкретный, показательно эксцентричный и пугливый бывший дрессировщик, а ныне цирковой администратор просто взял, можно сказать, да и отвалил совершенно неожиданно весьма крупную сумму. Более того, в качестве задатка он сразу выдал мне полторы тысячи долларов. Ни больше ни меньше.
Не могу сказать, что это самый большой аванс в моей жизни — случались и покруче. К примеру, не далее как два месяца назад я сподобилась получить задаток аж в пять тысяч баксов, но вот только задача передо мной стояла совершенно иная: моим клиентом был влиятельный банкир, обложенный, как волк флажками. Работая на него, я неоднократно рисковала жизнью и в конечном итоге спасла только чудом, так что и задаток, и окончательная сумма гонорара были отработаны мною сполна. А тут… украденный тигр, непонятное проникновение в квартиру этого Нуньеса-Гарсии, поездка на дачу с «хвостом»… Словом, ну никак я не видела, за что тут следовало платить.
В любом случае деньги получены, контрактик мы с директором подмахнули, так что мне оставалось только с легкой душой готовиться к предстоящему путешествию.
В этот момент меня взяли под руку. Подумав, что те два молодых человека, которые усиленно выдвигали свои кандидатуры в мои спутники жизни на вечер, решили оформить попытку дубль два, я повернулась и уже хотела было сказать, что думаю по их поводу, но увидела совершенно незнакомую физиономию. Она, если говорить откровенно, впечатляла: на ней тускло копошились два небольших синеватых глазика и имелся нос, свернутый вялой картошкой. А еще на физиономии очень обильно были представлены брови — густые, как у незабвенного Леонида Ильича, они срослись на переносице и прорисовывались над глазами этаким изумленным шалашиком. Помимо всего прочего, физиономия была густо усеяна веснушками и выражала некий вопрос.
Я мимикой выразила свое изумление, и вопрос был немедленно озвучен:
— Следовательно, это — вы?..
Формулировка была такой очаровательно непосредственной, и сопровождался вопрос такой напористой улыбкой, что мне ничего не оставалось, как кивнуть и ответить по всей форме:
— Следовательно, это я. А вы, собственно, кто?
— Я за вами наблюдаю, — объявил бровасто-веснушчатый тип. — Вы, наверное, из фирмы «Дива» и, я так понял, только что были у Федора Николаевича, у директора цирка. Что-то мне кажется, этот испанский тип совсем потерял башку.
— Что? — еще больше изумилась я, испытывая еще и другие, менее положительные эмоции. — А мне кажется, молодой человек, что вы совсем не по адресу. Мне неизвестна никакая фирма «Дива», и даже если бы была известна, все равно это не повод, чтобы хватать женщин на улице за руки и вообще вести себя крайне сомнительным образом. Кто вы такой?
— Я лейтенант Голокопытенко, — заявил тот, щуря свои блеклые и при том нагловатенькие глазки. — Я расследую дело об исчезновении имущества цирка.
— Тигра, что ли?
Голокопытенко сощурил глаза до такой степени, что они превратились в щелки, сквозь которые на меня ощутимо изливались злость и ирония. Кажется, он весьма ершистый молодой человек, подумала я. Неудивительно, что на него повесили очередной, по мнению его же коллег, «глухарь».
Кстати, лейтенант завел речь именно о своих сослуживцах.
— Вы говорите, как олухи в моем отделе, — сказал он. — Для них любое необычное дело превращается в повод для подтрунивания и хохм. Так, в прошлом году было дело, когда к нам пришла одна старушка. Она говорила, что в ее поселке на самой окраине города завелась нечистая сила. Что ночью вокруг ее дома пляшут черные и зеленые змеи и кто-то страшно воет в трубе. А еще она мельком видела из окна, как мимо идут слоники. И говорят. Представляете, какой бред! И наверняка представляете, куда старушку послали, когда она пришла со своей информацией в местное управление милиции. Разговаривал с ней, кстати, мой старый знакомый Коля Сухачев, алкаш не приведи господи, и конечно же, он ей сказал: вали домой, бабка, да проспись. В ту же ночь в поселке ни с того ни с сего изрубил себе все руки топором и насадился животом на кол местный учитель, чуть ли не единственный проживающий в округе интеллигент, к тому же — непьющий. Бабка ринулась в городское управление, оттуда ее переадресовали к нам, а наш начальничек, капитан Овечкин, в тот день именины справлял, так что бабуля осталась при своих. Отфутболили ее ко мне: есть, говорят, у нас такой живчик, лейтенант Голокопытенко, он будет расследовать любую туфту, даже бегство от бабушки и дедушки Колобка с последующим его умерщвлением лисицей. Я бабку, конечно, выслушал. А на следующий день — представляете? — ее обнаружили мертвой на пороге собственной избушки и с топором в руке. Обширный инфаркт. Но что, спрашивается, дернуло бабку в сырую и холодную апрельскую ночь вылезти в одной ночной рубашке на порог, да еще с топором?
— И вы заинтересовались этим делом, лейтенант? — спросила я.
— Я заинтересовался. Но нашелся один фигурант, который меня обскакал. Точнее — обскакала. Дама с лицензией частного детектива и телохранителя. Фамилия ее, кажется, Охотникова.
— Гм, — отозвалась я, чувствуя, что мне начинает нравиться этот настырный тип, с которым, видимо, мне придется вести одно и то же дело, — давайте присядем на лавочку, лейтенант. Вон там есть свободное место. У вас… хорошая память на фамилии.
— Да уж хотелось бы верить. Ну и что же вы хотите… насчет того дела со старухой, а? — кивнул он, возвращаясь к на минуту оставленной было теме. — Оказалось, что в том поселке разлившаяся Волга затопила кладбище. Факт сам по себе неприятный, если отбросить всякие там… оккультные штучки. Одно из захоронений было пусто, а в гроб какие-то наркоторговцы засунули партию товара. И то ли у них там упаковка повредилась, то ли еще что, только препарат этот стал в больших количествах растворяться в паводковой воде. И при испарении образовывать этакие галлюциногенные пары. Днем было еще ничего, потому что на свету, как оказалось, действие паров препарата ослаблялось, а вот ночью… Ночью человеку, нюхнувшему тех паров, могло привидеться черт знает что. Вот жители поселка и посходили с ума. А капитан Овечкин, как протрезвел, объявил, что дело раскрыто, бесспорно, при содействии нашего отдела. Потому что бабка пришла сначала к нам. А это что-нибудь да значит.
— Ну, если так мыслить, то еще большее содействие в раскрытии оказал некий Сухачев — ваш, лейтенант, знакомый. Ведь к нему бабка пришла еще раньше, — улыбнулась я.
— Вот примерно так я и сказал капитану Овечкину, за что и влепили мне со-очный выговорчик, — отозвался Голокопытенко. — Так, значит… вы не из фирмы «Дива»?
— Вы удивительно проницательны, — не отказала себе в сарказме я. — А почему я должна быть именно из фирмы «Дива»? С какого перепугу?
— С перепугу не с перепугу, а услугами данной эскорт-фирмы с недавних пор часто пользуется директор цирка… м-м-м… Нуньес-Гарсиа. И наградили же его фамилией!
Рассуждения лейтенанта с фамилией Голокопытенко напомнили мне анекдот о двух хохлах, стоящих у театра оперы и балета и беседующих следующим замечательным манером: «Передрыщенко, афиша!» — «И шо?» — «Та дывись, Передрыщенко, яка смешна фамилия — Шопен!»
— Лейтенант, — произнесла я, — все-таки я не из «Дивы». И, пожалуй, я представлюсь: Охотникова Евгения.
— Голокопытенко Влади… — машинально начал он, но тут же осекся и воззрился на меня, заговорив с весьма ощутимым пиететом: — Охотникова? Значит, это вы расследовали дело, о котором я сейчас так подробно рассказывал?
— Совершенно верно, — сказала я. — Меня попросил один мой знакомый, который, кстати, и синтезировал тот самый злополучный препарат. Только он ничего не знал, его формулу использовали без его ведома — через его научного руководителя, который оказался еще тем типом.
— Знакомый? — почему-то с подозрением спросил Голокопытенко. — М-м… а как его звали?
— Почему звали? Его и сейчас так зовут, он вроде как жив и здоров. Докукин, Николай. Кстати, недавно он, кажется, защитил докторскую диссертацию и стал самым молодым доктором наук в нашей области. Ему тридцать три года. Очень талантливый молодой человек.
— Правильно, — откликнулся Голокопытенко, — Докукин фигурировал в том деле с «нечистой силой». А вы, значит, и есть Охотникова?
— Да, я и есть Охотникова. Он — Докукин, а я — Охотникова.
— А он Докукин, — машинально повторил Голокопытенко, чем вызвал на моем лице ироническую улыбку, — именно. Вы, значит, его хорошо знаете?
— Да уж куда лучше, — кивнула я. — Он мой старый знакомый, практически с детства. Правда, в последнее время что-то мы с ним не общаемся, он не звонит, не пишет. Кстати, он даже руку и сердце мне предлагал. Розы дарил. Как раз за месяц до описанного вами случая с «нечистой силой».
Говоря это, я едва не рассмеялась, потому что Николай Николаевич Докукин, при всей трагической нелепости его персоны, вызывал у меня сугубо иронические ассоциации.
Однажды этот чудный индивид явился ко мне рано утром в воскресенье, когда я крепко спала. Проклиная все на свете, я двинулась к входной двери и, открыв, недоуменно замерла на пороге.
Первое, что я увидела, был просто чудовищный по размеру букет алых роз. Правда, стоит сказать, что розы были несколько вялые и, по всей видимости, были всучены принесшему их мне незваному и раннему гостю каким-то ушлым продавцом, вознамерившимся впаять подгулявший просроченный товар особо тупому покупателю. И это, без сомнения, торговцу удалось. Самого гостя не было видно до тех пор, пока букет не дернулся в сторону, отчего половина его с легким издевательским шелестом осыпалась на пол.
Коля Докукин — маленький, довольно низенький мужчина с нелепо торчащими во все стороны редкими белесыми волосами и простеньким личиком неотесанного деревенского увальня, которого неизвестно зачем угораздило дорваться до города. У него подслеповатые водянисто-голубенькие глазки за стеклами круглых очков, широко, по-детски открытые и периодически выдающие серии конвульсивных частых-частых морганий. Более того, Коля Докукин является счастливым обладателем непомерно длинного, немного горбатого и изрядно скошенного набок носа с шевелящимися ноздрями. Иногда упомянутый нос крутится во все стороны, отчего его счастливый обладатель начинает сильно смахивать на обнюхивающую углы и стены крысу.
Таким я его и увидела рядом с розами. На затылке этого милого индивида в тот момент лихо — a la «собака на заборе» — сидел котелкообразный головной убор, вероятно, скопированный со шлема знаменитого идальго Дон Кихота Ламанчского. Зрелище было еще то!
Когда я открыла дверь и остолбенело уставилась на почтившее меня визитом чудо в перьях, оно втянуло ноздрями аромат подсохших роз и чихнуло так, что остаток букета рухнул прямо к моим ногам, а очки соскочили на кончик носа нежданного гостя.
— Здравствуй, Коля, — потерянно сказала я. — Ты что… на кладбище собирался, что ли?
— Почему на кладбище? — отозвался он в ответ на мою действительно нелепую фразу. Николай Николаевич имел ту отличительную особенность, что в его обществе все почему-то тотчас же начинали нести редкостную чушь, которая за минуту до того и в голову прийти не могла.
— Ну, розы вот… — сказала я.
— Розы — тебе.
— Да… м-м-м…. ну спасибо. Спасибо. Проходи.
— Ага. Я уже это… прохожу. Да.
По всей видимости, Николай Николаевич в то утро пробудился невероятно рано, потому что сейчас был при полном параде. По крайней мере, для него это был полный парад и полный отпад. Поскольку во все оставшиеся разы я видела его исключительно в одежках эпохи развитого социализма, как то — болоньевая куртка или же плащик из серии «мышь серая» и облезлые ботиночки типа «прощай, молодость» в придачу.
Сейчас же он был в новом костюме-тройке, который сидел на его нескладной фигуре несколько мешковато, но тем не менее довольно сносно. Да и легкое пальто, которое он, войдя, нахлобучил на вешалку так, что та едва не рухнула, было довольно приличным и, по всей видимости, не самым дешевым. Кроме того, Коля оказался тщательно выбрит, а до того щеголял с некой бородкой, имеющей весьма отдаленное внешнее сходство с тем, что традиционно растет у мужчин на подбородке и скорее напоминавшей метелку или изрядно измочаленный бинтик. От Коли пахло парфюмом, хотя и не очень дорогим, но все-таки сносным, а вообще-то обычно мой ранний визитер распространял вокруг себя ароматы химлаборатории, в которой, собственно, и работал.
Внешний вид гостя — это еще были цветочки. Ягодки ждали меня впереди. Коля выглядел очень хитро, а когда я впустила его в комнату — к счастью, тетушки не было, — то он и вовсе меня потряс. Рассказываю все честно, как было. Короче, Николай Николаевич выписал такой словесный пируэт в сочетании со столь удивительным набором телодвижений, что мне едва не стало дурно. По крайней мере, дар речи я потеряла на минуту как минимум. Так вот — он встал передо мной на одно колено, при этом вляпавшись в грязную лужицу, натекшую с его собственных ботинок, и торжественно, отчего его крысиная мордочка приобрела прямо-таки апокалиптическую важность, произнес:
— Евгения Василь… в-в-в… Евгения Максимовна, я долго, очень долго… со вчерашнего вечера, размышлял над этим решением и наконец… уф-ф-ф!.. и наконец пришел к выводу, что этого… такого… одним словом, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж! — выпалил он и, в высшей степени довольный тем, что ему удалось-таки произнести сакраментальную фразу, уставился на меня прищуренными подслеповатыми глазками.
Пораженная оказанной мне великой честью, я оперлась на стену и некоторое время бессмысленно смотрела на скромно ухмыляющуюся докукинскую физиономию. Когда же ко мне вернулся дар речи, первое, что мне удалось из себя выдавить, было растерянно-неопределенное:
— М-м-м… эта-та… спасибо, Коля, только… а чего это ты вдруг? Я имею в виду, что несколько неожиданно, да и вообще… Словом, Николай Николаевич, я должна подумать.
Понятно, что ни о чем думать я и не собиралась. Решение было вполне очевидным, но я должна была выдержать паузу, чтобы не огорчать моего эксцентричного гостя ну совсем уж молниеносным отказом. Я ведь знала его достаточно давно, и знала всегда с хорошей стороны, хотя никогда не воспринимала как мужчину.
Я спросила для того, чтобы выиграть время и хотя бы ненадолго перевести разговор в другую плоскость:
— Коля, а как твоя работа?
Маневр не возымел должного успеха: по всей видимости, Докукин был поглощен только тем, с чем явился.
— Работа… — рассеянно сказал он. — А, так… ничего, да. Так что, Женя, насчет моего главного вопроса?
— Како… а, ну да, — нехотя выговорила я. — Ну да, конечно.
Я пыталась сосредоточиться и молчала в поисках подходящих слов. Наконец, придав своему голосу как можно больше проникновенности, мягкости и сочувствия, заговорила:
— Ты понимаешь, Коля, то, что ты сказал, было настолько неожиданно и спонтанно, что я…
— А-а, тебе надо подумать? — радостно вклинился он в мою ответную речь и взмахнул рукой, отчего едва не разбил стеклянную поверхность изящного журнального столика.
Я с легкой досадой улыбнулась:
— Не перебивай. Так вот, Коля… я рада, что ты так хорошо и искренне ко мне относишься… м-м-м… Ты очень добрый и хороший человек, ты мой хороший друг… но понимаешь, Коля, ты пытаешься выйти на совсем иной уровень отношений, а для этого я должна относиться к тебе совсем по-иному. И не куксись, Докукин. Ты уж прости, Колечка, но я не могу принять твоего предложения. Все должно быть совсем по-другому.
Он обиженно отвернулся, и я не удержалась от смеха — настолько нелепо и трогательно выглядела его длинноносая очкастая физиономия.
— Нет… Женя… — пробормотал он. — То есть… ты меня выгоняешь?
— Я тебя выгоняю? Да ты что, Коля! — недоуменно отозвалась я. — Я тебя никуда не выгоняю. И не надо делать лица Гая Юлия Цезаря на последнем заседании сената: «И ты, Брут…». Лучше пойдем-ка завтракать… ты, наверное, еще не ел, если так рано поднялся?
— Не ел, — пробормотал он. — Только вот кактус откусил… показалось, что это яблоко.
Только тут я заметила, что губы Николая Николаевича в нескольких местах слегка надколоты и чуть припухли.
— Чудо ты морское, — проговорила я и, схватив его за рукав, буквально поволокла в кухню.
Так оно и было — вплоть до мельчайшего слова и жеста. И, честно говоря, эту своеобразную сцену я храню в памяти достаточно бережно. Кстати, я не стала говорить Коле, чтобы не обидеть еще больше, о том, что роз он мне подарил ровно двадцать штук. Как покойнице.
Глава 3
Голокопытенко проговорил:
— Понятно. То есть… директор цирка вызывал вас вовсе не затем, зачем я подумал.
— Ну уж конечно, не затем! Ведь вы, кажется, приняли меня за даму из элитарного эскорт-агентства…
— Значит, вы будете на него работать?
Я неопределенно повела плечами, словно давая этим жестом понять: может, буду, а может, и не буду, но в любом случае не твое это дело, лейтенант.
