Ольга Тимофеевна посмотрела на мое лицо и, видимо, решив, что ляпнула лишнее, торопливо заговорила, прижимая руки к груди:
— Нет-нет, вы не подумайте, что она ненормальная была или что-то там еще… Она и училась хорошо, и сроду никогда родители ее по врачам не таскали — нужды не было. А что тихая да скромная — так это ж хорошо! Просто в наше время мы отвыкли от такого, вот и кажется уже, что это странно, когда человек тихий и спокойный, вот и удивляемся, если девушка такая скромная… Нет-нет, она никакая не сумасшедшая, вы не подумайте. Безотказная да, слабовольная… ну, со странностями небольшими своими. Так у кого их нет?
Я не стала пока углубляться в размышления по поводу, отдают ли «странности» Дины аномалией, и продолжила разговор с Ольгой Тимофеевной.
— Скажите, пожалуйста, а в последнее время вам не показалось, что она стала… ну, еще более странной? Может быть, что-то в ее поведении вас насторожило?
Ольга Тимофеевна задумалась.
— Она вроде бы улыбаться чаще стала — вот так, без причины, — наконец сказала она. — И живее стала, по лестнице прямо летала туда-сюда. Раньше более вялая была… А может, ерунда все это, просто весна наступила, вот и настроение поднялось, а? — и Ольга Тимофеевна вопросительно посмотрела на меня, словно я могла сейчас с легкостью объяснить поведение Дины Черемисиной, с которой даже не была знакома.
— А с кем больше всего она общалась в последнее время? Кто чаще всех приходил?
Ольга Тимофеевна вновь задумалась.
— Да дело в том, что вроде почти никто и не приходил, — ответила она. — И Витька стал реже появляться, да и эти… которые грязные тоже. Вот только как-то открываю я дверь, а они стоят на площадке, и Дина как раз из квартиры выходит. Она им торопливо так говорит: я, мол, убегаю, заходите сами. Сунула им ключи и помчалась вниз. Я еще потом ругала ее, говорю — зачем в дом кого попало пускаешь? Что это за подружки у тебя такие завелись? А она мне — да ладно вам, теть Оль, они хорошие девочки… Девочки! Здоровые лошади, а шляются без дела. На балконе только торчат с сигаретами да музыку слушают. Я уж хотела с родителями ее поговорить, да вот…
Ольга Тимофеевна вздохнула и развела руками, словно хотела сказать «да вот не успела».
— А что за родители у Дины, не подскажете? Вы давно их знаете?
— Давно, а как же! Наташа-то, она здесь выросла. Почти ровесницы мы с ней. И дочери у нас получились почти одного возраста. Замуж она вышла и уехала отсюда к мужу жить. А Ксения Петровна — бабушка, значит — одна осталась. Потом Дина часто у нее жила, а как бабушка умерла, так совсем здесь поселилась. А Наташа с Колей приходят регулярно, навещают Дину.
— Наташа с Колей — это ее родители?
— Ну да, — кивнула женщина. — Люди они порядочные, Коля в какой-то фирме работает, вроде бы даже на высокой должности, а Наташа — где-то в институте. Что делает, я не знаю, это вы лучше у нее спросите, если нужно.
Спрошу, обязательно спрошу. Встреча с родителями Дины мне необходима, тем более что я испытывала сейчас уже знакомое ощущение: как только Ольга Тимофеевна заговорила о родителях Дины, так сразу словно какая-то заноза вонзилась в мой мозг, давя на него, как будто пытаясь дать понять — что-то тут не то. Только мне сразу не удалось поймать эту мысль, мол, что-то не то, «за хвост». А ведь была какая-то неувязка, прозвучала какая-то нелепица, что-то неправдоподобное услышала я от соседки Дины, но никак не могла сообразить, что именно. И сейчас, я знала по собственному опыту, бесполезно в памяти копаться. Вот пройдет совсем чуть-чуть времени, я отвлекусь, а потом подумаю над этим разговором — и озарение обязательно вспыхнет. Так уже не раз бывало со мной, и всегда по одной и той же схеме. А пока я продолжала слушать Ольгу Тимофеевну.
— У них еще сын есть, на год Дины помладше, — продолжала она тем временем. — Но у него уже семья своя давно, двое детей растут. Они с родителями живут, с Наташей и Колей.
— Вот как? — удивилась я. — А что же не здесь? Здесь же отдельная квартира все-таки, а жила одна Дина.
— Да, да, — согласилась Ольга Тимофеевна. — Только Наташа говорила как-то, что они сами не хотят. Здесь же однокомнатная, им все равно тесно, с двумя-то детьми. А у Наташи с Колей все-таки трехкомнатная, вот они там, в двух комнатах и обитают.
Должно быть, лучше всего мне встретиться со всем семейством Черемисиных, познакомиться и с семьей младшего брата Дины. Почему-то я была уверена, что хоть и тесноватой он считал однокомнатную квартиру для своей семьи, но вряд ли был доволен и тем, что жить приходится с родителями. Но я тут же одернула себя — делать подобные выводы, не встретившись с самим объектом, было непозволительно рано. И вообще пора было прощаться с Ольгой Тимофеевной и переключаться на других персонажей. Только я собралась это сделать, как Ольга Тимофеевна, взглянув на часы, вдруг спохватилась:
— Ой, простите, ради бога! Мне же в поликлинику, а я сижу. Вы уж извините… И так, кажется, уже опоздала.
— Конечно, конечно, — тут же встала я. — Кстати, если вы опаздываете, я могу вас подвезти.
Ольга Тимофеевна немного растерянно посмотрела на меня, потом неуверенно кивнула:
— Ну, если вам не трудно…
Она быстро собралась, и мы спустились во двор. Детвора уже закончила гонять в хоккей и теперь занималась тем, что, забравшись на крышу какой-то небольшой пристройки к дому, увлеченно сбивала с нее наросшие толстые сосульки. С удивлением я обнаружила среди ребят и того самого, хорошо одетого мужчину, что час назад играл с ними в хоккей. Теперь я смогла рассмотреть его лицо и заметила, что оно у него какое-то по-детски наивное и восторженное. Он радостно кричал вместе с мальчишками, валялся в снегу и был определенно счастлив. Когда мы с Ольгой Тимофеевной садились в машину, я спросила:
— А что это за странный мужчина играет с детьми? Он что, дурачок?
Ольга Тимофеевна, помолчав, грустно покачала головой и ответила:
— Да, на первый взгляд может показаться, что он дурачок. Но это не совсем так. Он… сам ребенок. Нормальный ребенок.
— Как это? — не поняв, удивилась я.
— Он рос совершенно обычным и здоровым мальчиком. И вот в десятилетнем возрасте заболел менингитом, — тихо принялась объяснять женщина. — Сами знаете, какое это страшное заболевание, многие не выживают… Но он выжил. Родители у него обеспеченные, они ему каких только лекарств не покупали, по каким врачам не водили, но… Это не помогло. Мозг его перестал развиваться, остановился на том уровне, на каком и был. Сам он рос, взрослел, а ум оставался прежним. И вот теперь он такой — взрослый внешне, а по сути десятилетний мальчишка. Он постоянно играет с детьми, естественно, нигде не работает и не учится. Инвалид, что ж сделаешь.
— Ну и ну, — озадаченно откликнулась я. — И что же, он живет с родителями?
— Да, — подтвердила женщина. — Одного же его не оставишь надолго! Они о нем заботятся, все ему покупают, только… — Ольга Тимофеевна замялась, и я ждала, пока она продолжит. — Они словно бы стыдятся его, — наконец выговорила она, — того, что у них такой сын получился. Они, мне кажется, просто терпят его. Обеспечивают, правда, «от» и «до», но это, я думаю, чтобы хоть как-то сгладить свою нелюбовь к нему. Они бы и отказались от него, если бы не боялись, что люди скажут, что люди их осудят.
Ольга Тимофеевна вгляделась в лобовое стекло.
— Вот, тут моя поликлиника, — указала она на четырехэтажное здание, видневшееся невдалеке. — Спасибо, что подвезли меня, а то своим ходом я добиралась бы сюда полчаса.
— Не за что, — отозвалась я, притормаживая около поликлиники.
— До свиданья, — попрощалась соседка Дины, вылезла из машины и медленно пошла ко входу в поликлинику.
На этом можно было считать первый этап моего расследования завершенным. Посмотрев на часы, я поняла, что график моих действий динамичен и настраивает на деловой лад. Через двадцать минут, то есть практически без простоя, мне уже нужно быть в диспетчерской «Скорой помощи».
* * *
Стоя в бесконечных пробках в центре города, я имела возможность слегка поразмышлять. Озарение что-то никак не находило на меня, и я решила сама разобраться, что же в словах Ольги Тимофеевны показалось мне подозрительным. Я еще и еще раз прокручивала в голове разговор с ней. Итак, вялая и странноватенькая Дина в последнее время летала вверх и вниз по лестнице как на крыльях. Ну, это могло быть связано со многими вещами — например, отношения с Виктором вошли в романтический период, или же просто «навалился» маниакально-депрессивный психоз, если девушка была все же больна. А может, она просто торопилась куда-то, а Ольга Тимофеевна сделала далеко идущие выводы.
Правда, с романтикой отношений с Виктором как-то не складывается. Ведь Ольга Тимофеевна оговорилась, что он в этот период как раз куда-то пропал и почти не приходил. Ну ладно, разберемся. Еще о чем говорила соседка? О неблагополучном окружении. Что ж, с девочками-неформалками я так и так встречусь. Здесь пока ничего подозрительного не наблюдается, наоборот, их поведение как раз соответствует традициям данной социальной группы.
Потом заговорили о родителях, брате, квартирах… Так вот с братом предстоит отдельный разговор, но это я уже отмечала в своем мозгу. И не это меня насторожило. А вот что? Я отметила, что неприятное ощущение какой-то нестыковки появилось у меня в голове именно после упоминания родителей Дины. «Наташа с Колей»… «Наташа раньше жила в той квартире, а потом к мужу ушла, к Коле». Но почему к Коле, когда?.. «Дина Владимировна Черемисина, двадцать три года», — прозвучал у меня в голове казенный голос диспетчера «Скорой помощи».
Приемный отец, что ли? Но Ольга Тимофеевна ничего не говорила такого. А уж не преминула бы, если бы что-то подобное было. Напутали в диспетчерской? Но они вообще-то педантично все записывают. Ошиблась сама Дина в предсмертных конвульсиях? Очень маловероятно. Можно напутать что-то с адресом, ошибиться в возрасте на годок, но с отчеством-то… Значит, что? Звонил другой человек? Кто? Настолько посторонний, что не знал отчества? Как тогда он попал в квартиру? Вернее, она, потому что звонила-то женщина. Собственно, это может быть и не таким уж странным: Дина была не очень-то щепетильна в выборе знакомых. И уж если оставляла ключи «кому попало», то в квартиру могли попасть многие.
Так, похоже, в диспетчерскую нужно поспешить. И не только для того, чтобы пообщаться с врачами, выехавшими по адресу Дины в день ее смерти. Нужно еще раз переговорить с диспетчером, принявшим вызов. Или, если ее нет на месте, посмотреть документы, в которых фиксируются вызовы.
Но диспетчер была на месте, хотя у нее только что закончилась смена, и я поймала ее прямо, что называется, на подножке уходящего троллейбуса. Женщина была не слишком в восторге от моего появления и весьма неохотно согласилась поднять документы.
— Вот, Дина Владимировна Черемисина, — прочитала она в своих бумажках. — Двадцать три года.
«Ей вообще-то было двадцать пять», — вспомнила я визит Леры и ее рассказ о школьных годах. Еще одна нестыковка.
— А вы не помните этот вызов? — обратилась я к диспетчерше.
— У меня, милая девушка, таких вызовов по сто на день, — снисходительно взглянула на меня сотрудница «Скорой помощи». — Конечно, не помню. Наше дело — все записать и отправить по адресу бригаду, чтобы человеку помочь можно было.
— А вот в этом случае помочь уже не удалось, — вставила я.
— Значит, поздно уже было, — не смутилась женщина. — У нас же молодые-то вызывают «Cкорую» только тогда, когда уже на тот свет глядят. Им все кажется, что жизнь — игрушка.
— В общем, вы не помните, — разочарованно протянула я.
— Нет, — коротко ответила диспетчерша, и я, все равно поблагодарив ее за помощь, была вынуждена ретироваться.
Выйдя на улицу и полной грудью вдохнув опьяняющего весеннего воздуха, я почувствовала, что получила некий азартный импульс для продолжения своего копания в обстоятельствах смерти Дины Черемисиной. То, что мне удалось обнаружить, было… пусть и не очень подозрительно, а… В общем, оно содержало некую тайну. Возможно, эта тайна и яйца выеденного не стоит, а может, дело обстоит и по-другому. Во всяком случае, не так скучно будет во всем этом разбираться. К тому же «кости» мои, помнится, недавно что сказали? Чтобы не задавалась я особо в своем скепсисе. А заявление моих волшебных помощников куда как важнее, чем путаница в отчествах.
Наступил уже вечер. Что ж, самое время для посещения семей трудящихся, к коим относятся и родители Дины Черемисиной. Адрес благодаря Лере у меня имелся, и я решила по максимуму использовать сегодняшний день — совершить все очевидные шаги, обычные для первого этапа расследования.
ГЛАВА 2
Наталья Борисовна и Николай Денисович были дома. Они встретили меня, не очень-то удивившись. Как выяснилось, Лера Павлова уже позвонила им и сообщила о том, что наняла частного детектива.
— Да, собственно, мы и не думали… Чего уж она так решила? — неопределенно пожал плечами глава семейства.
— Нет, это совершенно правильно, правильно! — возразила ему Наталья Борисовна.
Она сразу же взяла меня за руку, провела в комнату и, усадив рядом с собой на диван, продолжила бурно высказывать свое мнение:
— Вы поймите, это же все просто ужасно, ужасно! Она же была такая молодая, такая молодая! И они не смогли ее спасти… У нас такие сейчас врачи, потому что дипломы получают за деньги. А как сталкиваются с проблемой, ничего не могут сделать. Ведь когда мы учились, мы все просто полностью отдавались учебе, — она бурно всплеснула руками и обернулась к мужу.
Маленькой, хрупкой Наталье Борисовне было лет под пятьдесят, но за счет своего субтильного телосложения она выглядела моложе. Одета она была в какой-то балахон, заляпанный акварельными красками. В комнате у окна я заметила мольберт с неоконченной картиной, на которой было изображено нечто пока не совсем понятное. Короткая прическа и довольно милое личико матери Дины, ее балахон вкупе с мольбертом особенно на фоне ее супруга, плотного мужика с густыми усами, создавали впечатление женщины немного не от мира сего. И эта еще ее манера говорить — с придыханием, делая при этом круглые-круглые глаза… В общем, все это заставило меня подумать, что не зря в Дине соседки и подруга отмечали некую странность. Вот они где, наверное, генетические истоки той странности.
— Какое наполненное было время, когда мы учились! — продолжала восклицать Наталья Борисовна. — А сейчас… И молодежь живет совсем не так, не тем. А врачи — ну ведь как же так можно, а!
Она закачала головой.
— Они должны были на всех парах лететь туда, на всех парах! Потому что им сказали — двадцать пять лет человеку, отравление. Должны же были понимать, что речь идет не о чем-нибудь, а о жизни!
— А почему вы так уверены, что они приехали не сразу, как получили вызов? — перебила ее я.
— Но ведь тогда они должны были ее спасти, — округлила глаза Наталья Борисовна.
— А если они просто не смогли, потому что изначально было поздно?
— Нет, могли, — убежденно отвечала мать Дины. — Ведь они врачи, реаниматологи, они обязаны уметь возвращать человека с того света!
— Подожди, — вступил в разговор усатый папа Дины. — Там не все так просто было. Конечно, она не цианистый калий приняла, от которого раз — и все. Тут можно было попытаться… Я консультировался, у меня врач знакомый. Но… — он вздохнул, — все дело во времени. Просто она… поздно позвонила. Еще удивительно, как вообще позвонила, как смогла. Это мне тоже врач говорил.
Последние слова Николая Денисовича еще раз убедили меня в том, что «03» скорее всего набирала другая женщина. Не Дина.
— Вы уж постарайтесь, пожалуйста, приложить все усилия, чтобы они получили по заслугам, — категорично заявила Наталья Борисовна, у которой, видимо, было совершенно неверное представление о моей задаче.
Но это в данном случае было не так важно. Я пришла сюда для того, чтобы лучше представить себе Дину, ее окружение, характер, привычки. Словом, все то, что делает человека личностью и на основе чего можно потом строить предположения и версии. И очень надеялась получить такого рода сведения от ее родителей. Поэтому я не стала объяснять Наталье Борисовне, чем намерена заниматься в своем расследовании, а перешла к вопросам.
— Скажите, ваша дочь давно жила одна?
— Дина? — Наталья Борисовна закатила глаза к потолку. — С тех пор как умерла моя мама, значит, второй год пошел. Ах, это было ужасно! Знаете, это очень страшно в любом возрасте — потерять мать. Я тогда так переживала, просто сходила с ума… Меня словно свалил с ног невиданной силы шквал! — Черемисина резко выбросила левую руку вперед и вверх, как бы изображая тот самый шквал, иллюстрируя наглядно свои слова.
— И кто принял решение поселить туда Дину? — перебила я ее высокопарные восклицания.
— Ну… Мы все как-то так договорились, — снизила тон Наталья Борисовна. — То есть никто не возражал, здесь нам всем было уже довольно тесно. С нами же еще живет сын со своей семьей.
— Да, я знаю, — кивнула я. — Кстати, он дома?
— Нет, — ответила Наталья Борисовна. — Хотя они, кажется, должны скоро прийти с Ларисой… Ты не помнишь, что они говорили? — обернулась она с вопросом к мужу, и тот ответил:
— Кажется, собирались быть дома к восьми.
Наталья Борисовна, кажется, уже и не слышала его слов, потому что заговорила о другом:
— Когда Дина была маленькая, она часто болела. И меня это пугало. Я боялась, что она может умереть. Она вообще была слабенькая. Но вот так получилось, что в детстве она преодолела все болезни, а тут… Став взрослой, окрепнув, сформировавшись, она вдруг столь трагически, безвременно ушла из жизни.
По тону Натальи Борисовны могло показаться, что она произносит монолог в честь какого-то известного человека, талантливого и полного творческих сил, но абсолютно ей чужого. И вновь проявилась уже отмеченная мною манера говорить с каким-то завыванием, полупричитанием, как будто мать Дины выступала со сцены. Через минуту, после паузы она внезапно изменила стиль речи, словно сошла на землю с заоблачных высот искусства, и обратилась ко мне нормальным будничным тоном:
— Хотите курить?
Я не стала отказываться, и Наталья Борисовна придвинула мне пепельницу, полную окурков, закурив при этом сама сигарету с мундштуком.
— Наталья Борисовна, а что окружало вашу дочь вдали от вас? — невольно заговорила и я с неким пафосом.
— Что вы имеете в виду? — воззрилась на меня женщина, подняв тонкие светлые выщипанные бровки.
— Ну, чем она жила? Что у нее были за интересы, что за друзья?
— Друзья? Ну, друзья как друзья, — Черемисина пожала узкими плечами. — Вот, с Лерой, например, она дружила, со школы еще.
— А еще с кем?
— С кем? — снова переспросила Наталья Борисовна и, досадливо поморщившись, стряхнула пепел. Мусора в пепельнице набросалась уже целая горка, и комочек пепла скатился на журнальный столик, но мать Дины не придала этому значения. — Ах, ну я даже не знаю с кем! Я к ней туда нечасто ходила, чтобы не надоедать. И потом, у меня своя работа…
— А вы еще не на пенсии? — уточнила я.
— На пенсии, но я говорю не об этом. Я имею в виду мое творчество, — она кивнула на незаконченное полотно. — К тому же я занимаюсь изучением парапсихологии, так что времени у меня практически нет. Человек ведь постоянно должен чем-то заниматься, нельзя давать мозгам закиснуть. А друзья у нее были нормальные, — заключила Наталья Борисовна, и я поняла, что никого из друзей своей дочери она не знает и никогда в глаза не видела. Кроме Леры, и то потому, что девчонки вместе учились.
— А с мужчинами она встречалась? Может быть, у нее был жених? — спросила я, предчувствуя ответ.
— Жених? Не знаю, может быть, и был, — развела руками Наталья Борисовна, и пепел с ее сигареты теперь упал на ковер на полу. — Наверняка она должна была с кем-то встречаться, она же молодая, современная женщина… Я просто считала бестактным задавать ей подобные вопросы, — Наталья Борисовна поджала тонкие губки, а я подумала, что, в общем-то, при теплых и близких отношениях между дочерью и матерью последней нет нужды задавать такие «бестактные вопросы», дочь обычно делится своими переживаниями сама. Но то, что отношения матери и дочери Черемисиных не были теплыми и близкими, я уже поняла.
— Вот у меня в юности был один роман, — попыхивая сигаретой, увлеченно продолжала Наталья Борисовна, но я довольно резко оборвала ее:
— А молодой человек по имени Виктор вам не знаком?
— Виктор? Нет, не знаю, — Наталья Борисовна принялась тушить окурок, но в переполненной пепельнице это было сделать затруднительно, и она, поозиравшись, обнаружила на столике стаканчик с буроватого цвета жидкостью, в котором мокла кисть, и макнула сигарету туда.
— А вы? — посмотрела я на Николая Денисовича, но тот только пожал широкими плечами.
— Я почти все время на работе, — словно оправдываясь, произнес отец Дины.
— Боже мой! — простерла руки к потолку Наталья Борисовна, переходя на свой излюбленный патетический стиль. — Как горько, что в жизни не хватает времени на самое дорогое — детей!
Затем она перевела взгляд в сторону мольберта у окна и, взмахнув рукой, проговорила:
— Если бы не мое творчество, я бы точно сошла с ума!
«По-моему, мадам и так недалека от этого», — усмехнулась я про себя, а вслух спросила:
— Скажите, пожалуйста, вы знали о том, что ваша дочь была беременна?
Николай Денисович сразу нахмурился и тоже закурил. Он ничего не отвечал мне, только хмуро покачивал головой.
— Нет, — беспечно махнула рукой его супруга. — Я думаю, что Дина и сама об этом не знала.
— Почему вы в этом так уверены? — уточнила я.
— Ну потому что иначе она рассказала бы нам, — как о чем-то очевидном, сказала Наталья Борисовна.
Но у меня на сей счет было иное мнение: я была просто уверена, что при существующих отношениях Дина вряд ли стала бы делиться с матерью такой проблемой. Если, конечно, беременность вообще являлась для нее проблемой. Может быть, совсем наоборот: девушка была счастлива возможности стать матерью и собиралась родить ребенка, а кто-то ей помешал это сделать? Ответа на вопрос у меня еще не было. Самое печальное, что и самые близкие Дине люди — ее родители — не могли пролить свет на данные обстоятельства.
— А вы знаете, какой срок у нее был?
— Срок? — вновь вскинула почти незаметные брови мать. — Н-нет… А разве это… То есть я хочу сказать, какое это теперь имеет значение?
— Так вот срок беременности составлял уже два месяца, — проинформировала я беспечную мамашу. — И значит, вряд ли ваша дочь могла не подозревать о своем положении, — усмехнувшись, пояснила я.
— Ну, я не знаю, не знаю! — досадливо отмахнулась Наталья Борисовна. — Я была слишком шокирована смертью дочери, чтобы интересоваться подобными вещами. Меня в тот момент охватило просто…
— А раньше ваша дочь не беременела? — быстро перебила я ее, опасаясь очередного «невиданой силы шквала».
— Простите, вы задаете такие вопросы, — завертела Наталья Борисовна в воздухе кистями. — Даже я не спрашивала о подобном Дину. Наверное, нет. Она бы сказала.
Собственно, свой вопрос я задала, чтобы попытаться определить, как бы отнеслась Дина Черемисина к такому событию в своей жизни, но уже и так ясно, что ответ на него придется искать где-то в другом месте.
— Ну что ж, — вздохнула я. — Тогда давайте поговорим вот о чем… Скажите, ваша дочь могла покончить с собой? И если да, то по какой причине? Вы же наверняка задумывались, почему в ее организме обнаружен яд?
— Я думаю, она просто ошиблась, перепутала лекарство, — тут же сказала Наталья Борисовна. — Знаете, у меня у самой так бывает. Меня часто мучают чудовищные мигрени, и мне приходится пить анальгетики просто килограммами, это ужасно! Немудрено, что можешь ошибиться. Представляете, однажды я случайно разжевала нафталин! Слава богу, вовремя спохватилась и выплюнула.
— Но ведь препарат, которым Дина отравилась, — средство, которым пользуются безнадежные астматики! — заметила я. — И такой препарат каким-то образом появился в доме вашей дочери, а ведь она не болела астмой. Спрашивается, как, для чего и кто приобрел лекарство? Ваша дочь? Или его кто-то ей дал? Опять же зачем?
Я в упор смотрела на Наталью Борисовну, пытаясь всеми силами заставить ее сосредоточиться по максимуму и отнестись к гибели дочери серьезно, без ложной патетики. Но она смотрела на меня, хлопая широко распахнутыми глазами, которые поначалу показались мне симпатичными, а теперь выглядели откровенно глупыми.
— Иными словами, — вмешался тут Николай Денисович, — вы хотите спросить, не желал ли кто-то убить Дину?
— Именно, — кивнув, подтвердила я и обрадовалась, что отец Дины хоть как-то подключился к разговору. Может быть, теперь будет меньше уходов не в ту сторону и не относящихся к делу воспоминаний.
— На этот вопрос сложно ответить, — покачал головой Черемисин. — И, наверное, в конечном счете это должны сделать вы, не так ли?
— Разумеется, — усмехнулась я. — Я просто хотела, чтобы вы мне помогли. Невозможно проводить расследование, не обладая правдивой информацией.
— Согласен, — потер лоб Николай Денисович. — Но дело в том, что нам самим сложно сказать по данному поводу что-либо определенное. Кому, в сущности, Дина могла мешать? И чем? Ну, работала в своем театре, жила одна спокойно… Кто мог пожелать ее устранить?
— А кстати, о ее работе. В театре зарплаты не бог весть какие даже у ведущих артистов, не говоря уже о билетерах. Как ваша дочь воспринимала это? Почему она работала там? Может быть, она к вам обращалась за деньгами?
— Она просила у тебя деньги? — возникла Наталья Борисовна.
— Да нет, знаете ли, — покачал головой Николай Денисович. — Я пару раз спрашивал, не нужны ли ей деньги, но Дина сказала, что у нее все есть.
— Ах, она была такая скромная! — простонала Наталья Борисовна. — Такая неприхотливая, ей очень мало нужно было в жизни. Это у нее от меня. Я тоже всегда считала, что человек в первую очередь сыт духовной жизнью.
В этот момент открылась дверь, и на пороге комнаты появилась девочка лет пяти с двумя тоненькими косичками, в одну из которых была вплетена голубая лента, а в другую — красная. Голубой бантик развязался, и косичка почти расплелась. На руках девочка держала примерно годовалого малыша.
— Ты что, Катя? — повернулась к ней Наталья Борисовна.
— Бабушка, Кирилл просит есть, — проговорила девочка.
Малыш в подтверждение ее слов залопотал что-то и энергично задрыгал ножкой.
— Ну покорми его сама! — пожала плечами бабушка.
— А чем? — продолжала выяснять девочка, и я подумала, что, должно быть, «духовная пища» является основной в этом доме.
— Ну посмотри в кухне, там должен был суп оставаться в кастрюле, — нетерпеливо отмахнулась Наталья Борисовна.
— Суп кончился, — не отставала девочка.
— Господи, Катя, ну посмотри в холодильнике! — раздраженно отмахнулась бабушка. — Что-то же там должно быть! Колбаса, кажется, еще оставалась…
Я не имею собственных детей и, честно говоря, не особенно разбираюсь в том, чем их следует кормить и с какого возраста. Но все-таки колбаса показалась мне не очень-то подходящей пищей для такого малыша. К счастью, Николай Денисович поднялся со своего места и, взяв мальчика у внучки, поспешил вместе с детьми на кухню. Наталья Борисовна вздохнула и нервно поправила челку.
— Так о чем мы говорили? — спросила она, потирая виски.
— О Дининой работе и о том, не нуждалась ли она в средствах, — напомнила я.
— Ах, да! Нет, ей всего хватало. Да и на что ей особенно было тратить-то? — недоумевала мать. — Она была одета, обута, жила в отдельной квартире…
— Но ведь ей нужно было питаться да еще коммунальные услуги оплачивать, — начала уже недоумевать я, потому что, честно говоря, не представляла себе, как можно молодой женщине жить на тысячу с небольшим в месяц.
Конечно, так живут многие пенсионеры и очень бедствуют при этом, но они хоть какие-то льготы имеют: бесплатный проезд и скидки на оплату квартиры, на лекарства… Дина же не имела никаких льгот. Действительно ли, она была такой неприхотливой скромницей? Неужели родители совершенно не заботились о дочери? Мне казалось, что такого просто не может быть. Тем более, мне тут вспомнилось, соседка Дины, Ольга Тимофеевна, упоминала, что Николай Денисович занимает какую-то приличную должность, так что деньги в доме должны водиться. Меня неожиданно охватила злость на эту странную, не от мира сего семейку, а в особенности на витающую в облаках Наталью Борисовну, которая, похоже, не видела ничего дальше своих творческих упражнений, думала, что питается одной только духовной пищей, и считала, что все должны ею довольствоваться.
Интересно, что представляет из себя младший брат Дины? Мне уже хотелось познакомиться с ним поскорее, чтобы разобраться в характерах всех членов семьи Черемисиных.
Я взглянула на часы и обнаружила, что время приближается к восьми. Что ж, имеет смысл подождать — может быть, он скоро придет, как и обещал. Тем более что Наталья Борисовна, кажется, нисколько не тяготилась моим присутствием. Воспользовавшись тем, что я молчу, она принялась вовсю разглагольствовать на тему выбора цветов в палитре Малевича, я же была погружена в собственные мысли, благо впечатление при этом создавалось, что я внимательно слушаю. Ее красочный монолог, прерываемый всплесками рук и восторженными вздохами, закончился вместе со звонком во входную дверь. Наталья Борисовна, вещавшая как раз о «Черном квадрате», застыла с закатившимися глазами, затем быстренько пришла в себя и проговорила:
— Ну вот, это, наверное, Игорь с Ларисой вернулись.
Вскоре в комнату вошел совсем еще молодой мужчина, чуть выше среднего роста, очень коротко и аккуратно подстриженный. Прическа его показалась мне похожей на армейскую стрижку — та же аккуратность, строгость и абсолютная безыскусность. Голубая рубашка и довольно дорогие джинсы сидели на нем как военная форма, и двигался он при этом так, словно маршировал.
