Да и народ начал понемногу подтягиваться — вокруг нас уже стояло человек десять, включая любопытствующих детей и старушек.
      Роальд выдавил из себя улыбку, быстро отщипнул ломоть каравая, запихнул себе в рот и ринулся в подъезд. Я едва успела опередить его, и правильно сделала — дорогу пришлось расчищать.
      Голицын сплюнул непережеванный мякиш сразу за дверью и, подняв голову, тихонько завыл, словно зверь, который попался в капкан:
      — О-о-о! И зачем я только сюда приехал! Послал бы телеграмму…
      Я схватила Роальда за руку и повела его вперед, проталкиваясь между стоящими у стены и у перил людьми. Казалось, встречать Голицына высыпал весь дом, сгруппировавшись в одном подъезде.
      Откуда-то сверху свисали головы любопытствующих, вытянувших шеи с верхней площадки, под ногами мельтешили дети и кошки. Роальд шел, втянув голову в плечи, а улыбалась за него я.
      Вообще, подобное скопление народа бывает разве что на похоронах — и дверь квартиры открыта, и народ на лестнице тусуется.
      Мы достигли площадки пятого этажа, где нас уже ждали с распростертыми объятиями.
      Сказав «нас», я отнюдь не оговорилась. Народ, видя, как я буквально тащу за собой Роальда, мгновенно сообразил, что я не абы кто, а его подружка или невеста, и быстро передал по беспроволочному телеграфу эту новость до самого пятого этажа.
      Так что матушка Роальда, пышнощекая толстушка лет шестидесяти, обняла меня так же крепко, как свое чадо, и даже трижды чмокнула в щеки.
      А от ее благообразного супруга — статного строгого мужчины с седыми бакенбардами — я удостоилась крепкого рукопожатия.
      — Иван Абрамович, — сдержанно представился глава семейства. — А это моя дражайшая половина, Василиса Гавриловна.
      Он указал чуть дрожащей рукой на супругу, которая от счастья лицезреть своего обожаемого сынка на время потеряла дар речи.
      — Очень приятно. Женя, — деловито сказала я. — Рада, что у Роальда такие симпатичные родители. И вообще — спасибо вам за теплый прием.
      Голицын стоял как в воду опущенный. Первоначальный импульс раздражения, не находивший себе выхода, уже испарился, и теперь Роальд перешел во власть нового чувства — он был растерян и не знал, как себя вести. Еще чуть-чуть — и Голицын окончательно смирился бы с происходящим, махнув на все рукой, стал бы с утра до ночи пить водку с соседями и раздавать автографы.
      Я поняла, что пора брать ситуацию под контроль, и немедленно принялась за дело.
      Я буквально сгребла в свои объятия Василису Гавриловну и Ивана Абрамовича — взяла их обоих под руки и на минуту уединилась с ними в коридоре квартиры, — предстояло дать им верную установку.
      — Роальду очень приятно, что он пользуется таким спросом… я хотела сказать — такой любовью. Но, видите ли, ваш сын очень устал. Сейчас не время для пышных торжеств. Он хотел бы отдохнуть с дороги в кругу семьи, без посторонних. Вы понимаете меня? А большой прием можно было бы устроить потом, как-нибудь на неделе.
      — Ой, конечно! — немедленно согласилась со мной Василиса Гавриловна. — Как же это я… Ромочке же отдохнуть надо, ванну принять…
      — На диванчике полежать и с мамой-папой побеседовать, — охотно поддакнула я. — Так что тактично рассредоточьте народ, хорошо?
      — Вас понял, — по-деловому среагировал Иван Абрамович и приступил к действиям, как заправский военный, тесня народ вон из квартиры.
      Я поймала взгляд Роальда и уловила в нем благодарность. Для начала неплохо — контакт установлен, а дальше само пойдет.
      Когда коридор опустел, а Голицына с Роальдом еще толклись возле двери, я незаметно прошла в квартиру и придирчиво осмотрела помещение.
      Не обнаружив ничего подозрительного, я вернулась к Роальду и, строго-настрого приказав ему никуда не выходить и никого — кроме меня — не впускать, спустилась к машине за вещами.
      Под перекрестным обстрелом взглядов оккупировавших лавочки старушек я вытащила из своего «Фольксвагена» голицынские чемоданы и в одиночку доперла их на пятый этаж. Впрочем, они оказались не такими уж тяжелыми, и я начала думать, что носильщик в аэропорту заломил лишнего за доставку вещей к автомобилю. Ну да ладно, дело прошлое. Да и платил ведь Голицын!
      Когда я вернулась в квартиру, то с удивлением обнаружила, что мое распоряжение не выполнялось — в гостиной стало на одного человека больше.
      — А это кто? — спросила я вполголоса, указывая на грузную женщину, молчаливо сидящую за накрытым праздничным столом.
      — Это? — переспросила Василиса Гавриловна. — Это тетя Паша Паршина.
      — Тетя Роальда? — поинтересовалась я на всякий случай. — Ваша сестра?
      — Нет, просто соседка из квартиры напротив, — ответила Голицына.
      — Ну и?.. Может быть, ее тоже переориентировать на другой день?
      Голицына замялась.
      — Видите ли… В общем… Можно ей остаться вместе с нами?
      — Если Ромочка не возражает, — поддакнул супруге Иван Абрамович.
      — Да черт с ней, с тетей Пашей, — устало произнес Роальд. — Ой, то есть я хотел сказать: конечно, пускай остается.
      — Ну вот и славно! — восхитилась Василиса Гавриловна. — А я сейчас пирог принесу.
      Она заспешила на кухню и вскоре вернулась оттуда, неся на вытянутых руках огромный поднос, укрытый — для сохранения тепла — полотенцами.
      И началось!
      Обед плавно перетек в ужин, блюда сменялись одно за другим, готовка была домашней, а значит — сытной и располагающей к отрешенному созерцанию.
      Водку подсластили рябиновым сиропом, и пилась злодейка легко, быстро и весело, так что народ разомлел уже ко второй бутылке. Я чуть пригубила из первой рюмки, да так и отпивала по глотку с каждым тостом, так что напоить меня у хозяев не получилось.
      Впрочем, в этом отношении усердствовал лишь Иван Абрамович, а Василиса Гавриловна, наоборот, всячески поддерживала мое трезвое настроение.
      — И правильно, голубушка, не надо вам, молодым, пить, — поучала она меня, опрокидывая очередную рюмку. — Это нам, старикам, простительно…
      Несмотря на «неформальную» атмосферу, некоторая напряженность все же чувствовалась, и вскоре я поняла, что причиной тому — мое присутствие.
      Более того, эта временами витавшая в воздухе гостиной Голицыных неловкость была как-то связана с соседкой тетей Пашей.
      Когда, после второго блюда — и перед десертом, который обещал включить в себя торт, варенья, желе, мармелад, конфеты и домашние пряники плюс пирог с курагой и ватрушка типа «лимонник» — мы вышли с Роальдом на балкон покурить, я поинтересовалась у него:
      — Чем вызвано такое привилегированное положение тети Паши?
      — Так она тут вроде доброго домового, — рассеянно ответил Голицын.
      Роальд изрядно нагрузился — и пищей, и водкой, — заметно порозовел, подобрел и как-то вдруг обрюзг. Его хваленые мускулы бывшего качка теперь казались жировой прослойкой — тем более что солидный животик у кинотелезвезды и действительно уже намечался.
      — Знаешь, — незаметно перейдя на «ты», продолжал Голицын, — она как бы на все руки мастер. Ну там починить что или в аптеку сбегать. В общем, как бы незаменимый человек…
      Я заметила, что Роальд непроизвольно употребляет московское прилипчивое «как бы» буквально через слово, к месту и не к месту.
      Раньше на эту роль претендовали словечки «в общем», «так сказать» — у более-менее образованных слоев и традиционное «бля» — у гегемонов.
      Теперь времена изменились, и на фоне тотальной «вирты» — виртуальной реальности, — несущей в себе некоторое сомнение в правдивости и достоверности бытия, воцарилось это «как бы».
      Казалось бы, ничего особенного. Но на самом деле речь превращалась в некое подобие мерцающей неуверенности в реальном мире, о котором говорил человек: «я как бы пришел», «как бы все получилось», «как бы честный и знающий политик»…
      Говорят, что более тонкие на слух люди взбунтовались и теперь пытаются ввести в оборот замену «как бы» на четкое и безоговорочное «на самом деле» или в качестве варианта — «по правде».
      Но слова-паразиты не приходят и не уходят по желанию того или иного слоя населения. И пока все шло как бы по-старому.
      — Тетю Пашу я как бы знаю с детства, — меланхолически произнес Роальд, стряхивая пепел в пустой горшочек из-под цветка, — и дочку ее Маргариту припоминаю. Такая черненькая… Мы еще с ней играли всяко-разно, пока меня в другую школу не перевели…
      «Что ж она с собой дочку-то не прихватила?» — сразу же подумала я.
      Тетя Паша, надо сказать, производила впечатление довольно загадочное.
      Она чем-то напоминала мне скифскую бабу — каменное грубое изваяние, которое раньше украшало развилки дорог, теперь — залы краеведческих музеев. Такая же грузная, некрасивая, себе на уме, сидела тетя Паша за праздничным столом Голицыных, словно ожившая скульптура из доисторических времен.
      Соседка с удовольствием ела и пила, но, казалось, она чувствует себя на порядок выше и значительнее, нежели хозяева. Нет-нет, она была вполне приветливой и довольно говорливой, в ее речи не проскальзывало ничего такого, что бы могло подтвердить мое впечатление. И тем не менее я ощущала это вполне явственно. А своей интуиции я привыкла доверять.
      — А-а, вот вы где уединились! — хлопнула балконная дверь, и на пороге появился Иван Абрамович. — Пока суд да дело, пока чаек греется, решил тут с вами поболтать. Не помешаю?
      Я слегка потеснилась — балкон был узенький, с какими-то низкими перилами, так что делать резких движений тут не рекомендовалось.
      — Оп! — ловко протиснулся между нами Голицын-старший.
      Он прикурил длинную папиросу «Три богатыря», предварительно смяв мундштук, и, отщелкнув спичку вниз, с неодобрением посмотрел на собственный балкон. Потрогав перила, он пояснил:
      — И строят же, мать иху за ногу! А помнишь, Ромка, когда ты еще маленький был, мы тут загородку ставили, чтоб ты промеж прутьев не свалился? А когда подрос, то после выпускного так, прости Господи, блевал, перегнувшись через перила, что тебя мать схватила сзади за ремень, а то б вывалился на фиг.
      — Вы как бы преувеличиваете, папа, — сухо ответил Роальд.
      — Да ладно! — Иван Абрамович крепко хлопнул его по плечу. — Ты мне вот что лучше скажи: вы как, расписаны уже или просто?..
      — Вы про кого? — нахмурился Роальд, с трудом понимая вопрос отца.
      Я пришла ему на помощь.
      — Иван Абрамович говорит обо мне, — спокойно вмешалась я. — Думаю, нам пора прояснить эту ситуацию, чтобы не возникало двусмысленности. Дело в том, Иван Абрамович, что я и Роальд не находимся между собой в близких отношениях. Скорее, их можно назвать деловыми. Роальд может рассказать подробнее, если захочет.
      — Не захочет, — лениво произнес Голицын-младший. — Во всяком случае, сейчас.
      Я намеренно не стала распространяться насчет моего статуса при Роальде. Объяснять папе с мамой, что ее сына может охранять и заботиться о нем кто-то, кроме них самих, — заведомо гиблое дело.
      — А-а, так вы, значит, коллеги! — воскликнул Иван Абрамович. — Ну что ж, это в корне меняет дело. Оч-чень даже меняет.
      — Это еще почему? — вяло осведомился Роальд. — Тебе-то какая разница?
      Иван Абрамович хитро подмигнул и зашептал, оглядываясь на дверь.
      — Там старухи сейчас об этом самом судачат, так что я большой тайны не выдам, если скажу, что Маргариту — дочку тети Пашину — тебе обрекли.
      — Как? — так же вяло поинтересовался Роальд, но тут же встрепенулся: — Постой-постой, ты что же имеешь в виду, отец? Что значит «обрекли»?
      — Ну, — с усилием подбирая слова, объяснял Иван Абрамович, — значит, присмотрели. Понимаешь, она поет здорово, все соседи тебе это подтвердят, да ты и сам скоро услышишь. Она ведь в музыкальную с семи лет ходила, потом в хоре пела…
      — В хоре? — с ненавистью повторил Роальд. — Ну и что, что в хоре?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.