Театральный институт в Тарасове располагался на Рабочей улице, до революции имевшей отвратительную репутацию. По некоторым сведениям, она считалась «улицей красных фонарей». Теперь это вполне респектабельная городская улица, на которой стоят здания банков, находятся институты, магазины и даже небольшая частная картинная галерея.
      Беспрепятственно миновав увлеченную телефонным разговором вахтершу, я поднялась на второй этаж, где, поплутав по мрачному, плохо освещенному коридору, заставленному ширмами, бутафорскими деревьями и кусками декораций, набрела в конце концов на желтую облупленную дверь с табличкой «Деканат».
      В комнате было жарко и накурено. Стареющая крашеная блондинка с сигаретой в зубах охотно отвечала на все мои вопросы. От нее я узнала, что Марина Угольникова училась на втором курсе у профессора Макаровой, но в середине зимней сессии неожиданно перестала посещать занятия и была отчислена из института.
      — Хороша была девка, — предлагая мне сигарету, сообщила разговорчивая блондинка, — мне она больше всех на курсе нравилась. Красивая, талантливая! У нас таких больше нет.
      — А что же там произошло?
      — Да, видно, чем-то Макаровой не угодила. Совсем охренела старуха.
      Тут я вспомнила, что знаю эту самую Макарову. Еще лет десять назад она была ведущей актрисой областного театра. Красивая, обаятельная, она мне очень нравилась в юности. Я никак не могла представить ее старухой.
      — Потом она за ней ребят с курса посылала, — продолжала словоохотливая блондинка, — предлагала вернуться. Но Маринка отказалась. И правильно сделала.
      — Куда посылала? Домой?
      — И домой, и в «Словакию». Одумалась!
      Судьба преподнесла мне в подарок незаменимого человека. Всезнающего и максимально коммуникабельного.
      — А вам зачем Угольникова? — неожиданно насторожилась моя собеседница. — Вы откуда?
      — Наша компания реализует сейчас новый рекламный проект, — затараторила я, растянув губы в голливудской улыбке. — И Марина согласилась стать лицом нашей фирмы. Рекламные ролики, презентации… Она дала предварительное согласие, а теперь нужно подписать контракт.
      — Так вы ее в «Словакии» ищите, она там каждый вечер танцует.
      — Ну разумеется!
      Я совершенно искренне поблагодарила женщину и собралась оставить ее в одиночестве, но в этот момент меня осенило:
      — Кстати! У нее на курсе была подруга. Они все время вместе ходили… — наморщив лоб, я защелкала пальцами, — такая интересная девочка… Как же ее?
      — Светка, что ли? Корчагина? — с большим сомнением спросила очаровательная в своей наивности блондинка. Я готова была расцеловать ее.
      — Ну конечно! Светлана Корчагина!
      — Ну не знаю… Девка она тоже неплохая, но Марине в подметки не годится.
      — Какие могут быть сравнения! — моментально согласилась я. — Но вдвоем они могут представлять собой хорошее сочетание… Как бы дополняя друг друга! Как мне ее найти?
      — Да здесь она. — Снисходительно улыбаясь, моя собеседница подошла к расписанию на стене. — В двенадцатой аудитории у них «История театра»… А потом окно до двух часов.
      Через пятнадцать минут рядом со мной стояла лучшая подруга Марины Угольниковой.
      Она действительно не годилась Марине в подметки с точки зрения рекламного бизнеса, но, с моей точки зрения, была действительно интересной девочкой. Хрупкая, с почти мальчишеской фигуркой и светлыми кудряшками на миниатюрной головке, она чем-то напоминала мне котенка. А пухлые мягкие губы придавали ее лицу выражение беззащитности. Ее хотелось усадить в глубокое мягкое кресло, укрыть теплым пледом и накормить.
      — У меня есть идея, — сказала я ей после небольшого вступления. — Пойдем куда-нибудь перекусим и заодно поговорим.
      Мое предложение пришлось ей по вкусу.
      Через несколько минут мы уже сидели в одном из уютных подвальчиков, где, кроме одуревшего от безделья сонного бармена, никто не мог помешать нашей беседе.
      — Что тебе заказать? — спросила я Свету, внимательно изучавшую меню.
      — Мне все равно, — быстро ответила она, глотая слюну.
      Я попросила подошедшего официанта принести нам что-нибудь сытное и вкусное на его усмотрение.
      Светиному аппетиту можно было позавидовать, впрочем, на свой я тоже не жалуюсь. Поэтому я начала разговор только после того, как мы, изрядно подкрепившись, заказали кофе по-турецки.
      Еще в институте я назвала Светлане свою настоящую профессию, поэтому без предисловий начала разговор по существу:
      — Когда ты последний раз встречалась с Мариной Угольниковой?
      — Давно.
      — Если можно, точнее.
      — Весной. В середине апреля. Я встретила ее на улице.
      — Мне сказали, что в институте ты была ее лучшей подругой.
      — Да, но у меня совершенно нет времени. Мы же с утра до ночи в институте, как в монастыре. Лекции, репетиции, самостоятельные отрывки… А еще у меня мать болеет, и живу я у черта на рогах!
      — Ну хорошо, а почему Марина ушла из института?
      — Я же говорю, что мы заняты с утра до вечера. Перед экзаменом даже ночуем в аудитории. За день выматываешься… А если еще голодная… Домой съездить некогда, а в кафе цены, — она кивнула в сторону меню, — сами знаете. На стипендию не проживешь. Другие студенты торгуют, в разных фирмах подрабатывают. А нам когда? У кого богатые родители — тем проще. Можно сигарету? — попросила она, увидев в моих руках пачку «Ротманса».
      Курила она с тем же удовольствием, что и ела. Я положила пачку на стол.
      — Ну вот. Педагог по танцу предложила нам работу. По вечерам. Танцевальное шоу в казино. Тридцатник за вечер. Два раза в неделю. Не бог весть какие деньги, но, в принципе, нам хватало. И Макарова не возражала, если это не мешало занятиям.
      Света с сожалением посмотрела на свою опустевшую чашку. Я заказала еще два кофе.
      — Ну а потом? — осторожно спросила я.
      — Потом? — неожиданно рассмеялась Светлана. — Потом казино закрыли.
      С вызовом глядя мне прямо в глаза, она продолжила:
      — Но ведь всегда есть возможность заработать. При желании.
      — Ты имеешь в виду…
      — Да. Именно это я имею в виду. А что бы вы делали на нашем месте?
      — Не знаю.
      — Но Марина занималась этим недолго. Ей повезло. Когда она стала выступать в «Словакии», деньги у нее появились. Вот только спать было некогда. Там же ежедневная работа. И начинается она в полночь.
      Взгляд у Светланы стал колючим, в этой девушке ничего не осталось от моего прежнего впечатления, от котенка, и я поняла, что ей, в отличие от Марины, не повезло.
      — В перерыве между занятиями Марина спала в раздевалке на диване. Если он был свободен. А сразу после перерыва — занятия по мастерству, с Макаровой. Ну и началось… Марина, соберитесь! Что ты ползаешь по сцене, как сонная курица! Если нет здоровья — уходите! И Марина ушла.
      Света посмотрела на часы. Ей пора было возвращаться в «монастырь». Я вызвалась немного проводить ее. Расплатившись, мы вышли на улицу. По пути я узнала от Светы, что в пору обучения круг знакомых у Марины ограничивался институтом. Личная жизнь практически отсутствовала, если не считать одного-двух коротких романов на первом курсе с однокашниками, которых Светлана иначе как «наши педики» не называла.
      Указала она мне и то место на Астраханской, где им с подругой пришлось выступать в роли «ночных бабочек».
      На всякий случай я попросила Светлану записать мой телефон и отпустила, что называется, с богом.
      Мы расстались в двух шагах от моего дома. И я с удовольствием сделала эти шаги. Тем более что у меня возникло сильное желание посоветоваться со своими магическими косточками. Маринина жизнь уже не являлась для меня тайной за семью печатями. Но надо было признаться, что я ни на шаг не приблизилась к решению главного вопроса: «Куда же она делась?»
      Первым делом я позвонила самому лучшему «менту» города Тарасова, по совместительству исполнявшему обязанности моего друга и мужа моей замечательной подруги, Андрею Мельникову.
      Я застала его на рабочем месте.
      — Все бездельничаешь? — задала я ему вопрос на засыпку.
      — Что еще остается делать милиции в таком тихом и спокойном городе? — получила я в ответ. — Всю работу за нас переделали частные детективы.
      — Андрюша, если тебе сейчас некогда — ты скажи. Могу перезвонить. Через пару минут.
      Я с удовольствием злоупотребляла его хорошим ко мне отношением.
      — Ну ладно, не тяни резину. Чего тебе надобно, золотая рыбка?
      — Мне надобно знать, не пропадали ли девицы красы невиданной в нашем богом забытом граде Тарасове в лето господнее девяносто девятое. Повторяю для милиционеров: нет ли у вас заявлений на розыск молодых красивых девушек. Меня интересуют девушки от… пятнадцати до… двадцати четырех.
      — Иванова, ты чего-то скромничаешь сегодня. Давай уж, как обычно, от десяти до шестидесяти и по всей России.
      — Андрюш, ну мне очень надо, — захныкала я.
      — Ладно. Надеюсь, не срочно?
      — Что ты! До вечера выяснишь — и то спасибо скажу.
      — Не обещаю, но попробую. Жене чего передать?
      — Передай, что муж у нее — золотой человек!.. Ничего не ответил золотой человек, только трубочку взял и повесил, — объяснила я телефонному аппарату.
      Я представила себе доброго славного Мельникова, по горло заваленного служебными обязанностями. Отрывая драгоценные мгновения от жены и детей, он совершенно бескорыстно выполняет все мои поручения. Осознав свою беспардонность и его дружескую безотказность, я дала себе страшную клятву при первом удобном случае пригласить его в гости, весь вечер бегать за пивом и собственными руками чистить воблу, подкладывая ему в тарелку самые аппетитные кусочки.
      Таким образом успокоив совесть, я достала свои любимые гадальные кости. Как справедливо считают мудрые прорицатели, они всегда «помогут не только сделать прогноз на будущее, но и увидеть правильность ваших действий как в прошлом, так и в настоящем».
      Я метнула кости на стол. Сочетание 27+6+23 вызвало у меня легкое недоумение. «Если вы хотите понять смысл вашей работы, вникайте в суть развлечений». Что бы это могло означать? Я прислушалась к своему внутреннему голосу.
      Хочу ли я понять смысл своей работы? До сегодняшнего дня мне казалось, что я его понимаю. Моя работа — раскрывать преступления. Проще говоря, ловить преступников. «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет», как пелось в крутом боевике времен моего детства, то «вор должен сидеть в тюрьме», так говорилось в не менее крутом боевике моей юности.
      С другой стороны, какой же из Марины преступник? Скорее, она жертва преступления. Хотя из чего это ясно? На сегодняшний день мне известны несколько фактов ее биографии полугодовой давности. А о сегодняшней ее жизни не известно ничего. «Нет жертвы — нет и преступления» — учили меня в институте. И действительно, вполне может оказаться, что Марина, поссорившись с матерью, уехала в какой-нибудь Зачухонск и живет себе там припеваючи.
      Почему же я взялась за это дело? Во-первых, потому что за это мне заплатили. А во-вторых, потому что… Герман считает Марину потенциальной жертвой преступления. Ну, слава богу, с первой частью «пророчества» я, кажется, разобралась. Хотя вторая его часть утверждает, что разобраться в смысле своей работы я смогу не раньше, чем «вникну в суть развлечений».
      — Вот и вникай, — съехидничал внутренний голос.
      И вдруг я неожиданно сообразила, что Маринина работа непосредственно связана с развлечениями. Ночное заведение с танцующими девочками — чем не «фабрика грез»? Ну конечно! Косточки мягко намекали, что мне давно пора было наведаться в это самое заведение.
      Через знакомого администратора театра я узнала, что руководит эротическим шоу в «Словакии» бывший солист театра оперы и балета Александр Киреев.
      Наудачу я тут же позвонила в «Словакию», и вежливый мужской голос с приятным восточным акцентом сообщил мне, что господин Киреев в данный момент репетирует с девочками и подойти к телефону не может. Но если я потороплюсь, то сумею застать его на месте.
      И я поторопилась.

* * *

      Александр вышел ко мне летящей походкой семнадцатилетнего юноши, с высоко поднятой головой и прямой спиной профессионального танцовщика. Может быть, поэтому он выглядел моложе своих лет. Только оказавшись от него на расстоянии вытянутой руки, я заметила мелкую сетку морщин в уголках глаз и легкую припухлость лица, свидетельствующую о постоянном «нарушении спортивного режима», как некогда писала газета «Советский спорт».
      При виде меня он обнаружил искреннюю радость, я бы даже сказала откровенное восхищение, так что слухи о повальной «голубой» ориентации балетных мужчин показались мне сильно преувеличенными.
      — Вы ко мне? — спросил он с улыбкой.
      — К вам, — ответила я и тоже улыбнулась.
      Легким поворотом головы он предложил мне продолжить.
      — Я хотела бы работать в вашем шоу. Если это возможно.
      — Вы балерина? — окинув меня с ног до головы быстрым оценивающим взглядом, спросил он.
      — Нет, но я танцевала в самодеятельности, — пояснила я.
      В его взгляде я прочла полное безразличие к моей профессиональной подготовке, но на всякий случай добавила:
      — И несколько лет занималась художественной гимнастикой.
      И почти не соврала, если карате считать видом художественной гимнастики.
      — На шпагат садитесь? — равнодушно спросил он.
      — На раз! — бесстрашно ответила я, так как это было уже абсолютной правдой.
      — К сожалению, я уже отпустил концертмейстера…
      — Что вы! — замахала я руками. — Сегодня я еще не готова! Мне хотелось просто узнать ваши требования. Познакомиться…
      — Знаете что? — вдруг воодушевившись, перебил он меня. — Как вас зовут?
      — Татьяна.
      — Александр. Можно на «ты»? Мне так легче.
      — Конечно.
      — Танечка, у меня сегодня свободный день… Может, выпьем чего-нибудь?
      — С удовольствием! — тут же согласилась я.