За десять минут до того, как выброситься из окна, она попросила у меня сигарету.
      На столик летнего кафе, где сидели мы с тетей Милой, легла тень, мы подняли голову и увидели розовый пупок, из которого торчало серебряное колечко. Я машинально перевела взгляд выше: перед глазами возникли пояс очень светлых джинсов с заниженной талией — над поясом виднелась полоска белоснежных трусиков — и край розовой маечки, доходившей незнакомке точно до середины ребер.
      — Не угостите сигареткой? — прозвенел голос. По-детски пухлые губы, которые произнесли эту незамысловатую фразу, сразу же сложились в просительную гримаску.
      Девушка была отчаянно молода, ей было лет пятнадцать-шестнадцать, никак не больше. Будь на моем месте мужчина, возможно, он взирал бы на это розовощекое белокурое, крепко сбитое существо с молочно-белой кожей и задорно вздернутым носиком как-нибудь особенно плотоядно. Для меня же девчонка не представляла ровным счетом никакого интереса, поэтому я равнодушно кивнула на лежащую передо мной сигаретную пачку и отвернулась.
      «Сейчас тетя Мила ей скажет: „Деточка, рано курить в твоем возрасте, разве мама никогда не говорила тебе, что курящая девушка — это вульгарно?“» — подумала я машинально, просто по привычке прогнозировать ситуацию на несколько минут вперед. И не ошиблась.
      — Деточка, разве мама никогда не говорила тебе… — голос моей тети звучал прочувствованно и сердечно ровно настолько, чтобы микшировать занудно-нравоучительный смысл ее слов. Но девочка-подросток (на то она и была еще в пресловутом переходном возрасте) среагировала мгновенно и с вызовом — что, собственно говоря, тоже было вполне прогнозируемо, выпалила:
      — Ой, да не лезьте вы не в свое дело! Отстаньте! Хочу — курю, хочу — пью, вам-то что? А мамы у меня давно нет, понятно вам?
      Последние слова все-таки резанули ухо. Я обернулась на грубиянку бог знает зачем, скорее всего, просто повинуясь мгновенному чувству жалости: такая молоденькая и уже сирота! Но она уходила от нас, независимо покачивая полненькими, плотно упакованными в джинсы ляжками и потряхивая светлыми локонами, отброшенными на спину. В нарочито отставленной в сторону руке дымилась сигарета. Ну что ж, обычный нахальный подросток, каких миллион или даже несколько миллионов, если верить последней переписи населения, подумала я. Ничего общего с забитой сироткой из душещипательного рождественского рассказа, да и вообще о девчонке явно заботились, не родственники, так кто-то еще: нормально упитанный, чисто одетый ребенок.
      Но тетя Мила, на которую порою накатывали приступы необъяснимой сентиментальности (в такие минуты слезы жалости у нее мог вызвать даже разомлевший на жаре котенок — она мгновенно придумывала ему биографию, которая могла посоперничать с приключениями героев бразильских телесериалов), уже смотрела на меня глазами, полными слез.
      — Женя! Какой ужас! У девочки нет мамы! — прошептала она, смыкая руки у самого подбородка. — Такая юная! Такая прекрасная! И круглая сиротка!
      — Теть Мила, ну перестань! Печально, конечно, но не в подворотне же она обитает!
      — Да, но она курит! Попробовала бы бедняжка закурить при живой маме!
      — Тысячи подростков курят при живых родителях и зачастую не получают за это даже ремня. А следовало бы.
      — Женя, она очень бедненько одета! Ты видела эту маечку? Девочка явно из нее выросла — майка даже пупка не закрывает!
      — О господи, тетя! Обыкновенная молодежная мода!!!
      — Женечка, а вдруг она голодная?!
      Неизвестно, сколько бы времени моя ближайшая родственница ходила по кругу, жалея «горемычную сироту». Наверное, долго, потому что настроение тети Милы, недавно прочитавшей какой-то слезливый роман, находилось в тисках неуемной благотворительности — ей хотелось кого-нибудь пожалеть, спасти, отогреть, удочерить, озолотить и удачно выдать замуж, причем желательно все сразу и в ближайшие полчаса.
      Я для этой цели явно не годилась: хотя у меня тоже не было мамы (она умерла несколько лет назад), а фактически и отца (после его скороспелой женитьбы на какой-то дуре наши отношения прекратились), зато имелся явный минус в виде профессии. Наверное, будь я белошвейкой или учительницей музыки, в глазах тети Милы для меня еще оставался бы шанс; но я — телохранитель, работающий по найму за серьезные деньги, хорошо владеющий оружием и приемами рукопашного боя. Само это слово — «телохранитель» — тетя Мила выговаривала дрожащими губами, а уж о том, чтобы предложить мне выплакаться от тягот профессии на ее широкой груди, не могло быть и речи.
      — Да пойми ты, что в моей профессии нет ровным счетом ничего удивительного! — не первый год втолковывала я ей. — Телохранителями женщины служили еще в древних храмах Индии, Египта и Среднего Востока. Даже для России это вполне нормальное явление! Первую женщину-космонавта Валентину Терешкову, например, постоянно сопровождала секьюрити из органов госбезопасности. А две моих коллеги еще недавно работали под руководством Александра Коржакова, бывшего начальника службы охраны президента Ельцина.
      Все бесполезно. Тетя затыкала уши, закрывала глаза и мотала головой: нет-нет, она согласится с тем, что телохранитель — женская профессия, не раньше, чем увидит меня за вышиванием или лепкой пельменей.
      Поэтому в обращении с единственной племянницей тетушка избрала некий промежуточный вариант: старалась как можно меньше поощрять меня, говорить «о работе», кормила разносолами и время от времени выманивала на прогулки спокойно «подышать свежим воздухом».
      Во время этих прогулок она не жалела охов-ахов, привлекая мое внимание к птичкам, голубому небу, весенним ручейкам и прелестным лютикам-цветочкам. Наверное, ей казалось, что на всем этом благолепии должна отмякать и отдыхать моя зачерствевшая душа, непременно кровоточащая ранами ужасов жизни. Когда ей казалось, что душа моя достаточно размякла, тетушка начинала робко заводить разговор о том, что «деточка, тебе пора начать вести более нормальную жизнь». Но на эту тему она выруливала уже с меньшим энтузиазмом — очень уж мало было шансов на успех.

* * *

      Сегодняшний день был как раз отмечен такой прогулкой. Вдосталь полюбовавшись жалкими ростками на городских клумбах и надышавшись полной грудью пропитанным бензиновыми парами свежим воздухом, мы с тетей Милой присели за столик летнего кафе и взяли себе по порции мороженого. Я приготовилась было поболтать с тетушкой о том о сем (почему бы и нет, в конце концов, мы не так уж много времени проводим вместе), а тут эта наглая малолетка с просьбой закурить. Настроение тети было сбито в сторону, которая меня не совсем устраивала, и я решила одним метким ударом поставить все на свои места:
      — Посмотри-ка, куда она направилась, твоя «голодная сиротка»! Чтобы попасть в такой дом, нужно там жить или как минимум иметь на руках приглашение от кого-то из высокопоставленных обитателей!
      Действительно, девушка с сигаретой уверенной походкой устремилась к высоченному элитному дому, гордо возвышавшемуся на набережной. Это чудо архитектуры было известно в нашем городе под именем «Дворянское гнездо» — огромное сооружение из красного кирпича и стекла, выстроенное в виде средневекового замка с цепями на воротах и коваными решетками на каждом парадном.
      Здесь жили самые именитые люди нашего городка — чиновники высшей категории, крупные бизнес-воротилы и «воры в законе», что, как известно, частенько имеет прямую или обратную зависимость. Простому смертному незаметно проникнуть в это здание так же невозможно, как иноземному захватчику дойти дальше Сталинграда: территория вокруг замка тщательно охранялась и со всех сторон просматривалась камерами наружного наблюдения; у ворот круглосуточно дежурила охрана, а в каждом из подъездов наверняка имелась консьержка.
      Летнее кафе располагалось аккурат через дорогу от чугунных ворот, и мы с тетей Милой могли наблюдать, как «сиротка» уверенно минует будку охраны, где ей не задали ни единого вопроса, и направляется прямиком к одному из подъездов. Поравнявшись с массивной дверью, она не стала давить кнопки домофона, а преспокойно открыла ее вынутым из заднего кармана джинсов электронным ключом-«таблеткой». И скрылась из вида.
      — Ну? — торжествующе обернулась я к тете Миле. — Надеюсь, ты не будешь утверждать, что «сиротка» имеет право на свободный проход в такой дом исключительно для того, чтобы просить там милостыню?
      — А может, она прислуга, — пискнула тетушка, уже капитулируя. — Бедняжку заставляют трудиться день и ночь…
      — …перебирать мешки с зерном и шить бальные платья для злых сводных сестер. Хватит! Ты прекрасно знаешь, что в прислуги нынче набирают опытных да умелых, а не таких пигалиц, которые и носового платка не умеют погладить. И уж, во всяком случае, никакой буржуин не доверил бы малолетке ключей от своей квартиры. И будет об этом. Давай считать, что тема себя исчерпала.
      Тетя отвернулась, шмыгнула носом и разочарованно ткнула ложечкой в раскисшее мороженое.

* * *

      На дворе стоял теплый май, солнце гладило нас по волосам, легкий ветерок шелестел зеленью молодых тополей. Я не лирик, но в такую погоду и отпетому цинику хочется откинуться на спинку стула и, подставив лицо золотистому лучу, воскликнуть что-то вроде: «Как хороша жизнь!»
      — Как хорошо! — сказала я. Отодвинула от себя опустевшую вазочку из-под пломбира и действительно откинулась на спинку стула, жмурясь от солнечных бликов, которые бегали по крыше и чистым окнам «Дворянского гнезда». Право же, на солнце это здание сверкало покруче самого дорогого бриллианта.
      Теперь мне самой захотелось закурить. Вынув из пачки сигарету и щелкнув зажигалкой, я чуть отодвинулась от столика вместе со стулом: тетя не выносила дыма. И, как оказалось, это перемещение было удачным — сейчас блики на доме не так слепили глаза.
      Прищурившись, я разглядывала геометрически правильные выступы и балкончики «Замка», от нечего делать прикидывая — можно ли при желании забраться по ним в нужную квартиру, если бы этого, скажем, потребовала от меня служебная необходимость. По моему раскладу выходило, что для этой цели понадобилось бы как минимум добротное альпинистское снаряжение, а как максимум — уловки киношного каскадера.
      «Лет триста назад этот вопрос решался проще, — подумалось лениво. — Клиент просто бросал вниз веревочную лестницу, а телохранитель, то есть оруженосец, или вассал владельца замка, карабкался по ней, цепляясь шпорами за перекладины. Терял при этом шляпу, рвал фламандские кружева, потел и ужасно матерился в душе на своего сюзерена. И если он находился при этом в слабоватой физической форме, то наверняка срывался и падал».
      Едва я успела додумать эту небогатую мысль, как в самом верхнем, чердачном окне, распахнутом по случаю тепла, появилась чья-то тень.
      — Что там? Куда ты смотришь, Женя? — спросила тетя с явным любопытством. И обернулась.
      Я не ответила ей — я смотрела туда. Смотрела очень недолго. Все произошло очень быстро: короткая возня, подробности которой с места, где я сидела, разглядеть было невозможно, слабый вскрик (а может, мне только послышалось?), и вдруг — душераздирающий вопль! Едва начавшись, он тут же оборвался — будто перерезали натянутую струну.
      И одновременно сверху, через подоконник самого верхнего этажа, вниз, к устрашающе-убийственным каменным плитам дворика, мешком пролетело и рухнуло что-то живое и тяжелое. Вокруг закричали, люди повыскакивали из-за столиков — оказывается, жуткую картину наблюдала не я одна!

* * *

      — Женя!!! — истошно закричала тетя и вцепилась в мою руку. — Женя, это она! Та девочка! Она выбросилась из окна!
      Я не слушала ее, более того — довольно грубо оттолкнула в сторону. А потом, отшвырнув ногой и мешающие мне пластмассовые стулья, рванула туда, к дворику «Дворянского гнезда». Уцепившись за острые крючья ограды, в два счета перемахнула через нее, спрыгнув на плиты двора. Внимания на это никто не обратил — охрана бестолково суетилась, вызывая во мне здоровое раздражение: двое просто бегали по двору, еще один дрожащими руками утирал с лица пот, и только четвертый, полноватый и лысоватый дядька в синей форменной рубашке, стоял на коленях возле распростертого на бетонных плитах тела.
      — Мертва? — спросила я, наклоняясь над той, что всего десять минут назад попросила у меня сигарету.
      Охранник ощупал тело, потрогал жилку на шее, поискал пульс, оттянул веки — и медленно поднялся с колен.
      — Мертва?!
      Мне не ответили.
      — Ужас… Ужас… Ужас… — по-бабьи лопотал тот, что утирал с лица пот.
      В глазах у меня моментально потемнело — терпеть не могу мужиков, которые ведут себя как слезливая баба.
      — Что ты стоишь, болван?! — рявкнула я так, что этот потный дурак вздрогнул и вытянулся передо мной в струнку, преданно поедая меня тупыми, очень близко посаженными глазами. — Порядков не знаешь?! Быстро к телефону! Чтобы «Скорая» была здесь через пять минут!
      Это подействовало — торопясь, охранник потянулся одновременно в карман за мобильником и к ремню за рацией.
      — Несчастный случай… самоубийство… внезапная смерть… пожалуйста, поскорее… — забормотал он.
      А я смотрела на девочку. Она лежала неподвижно, с неестественно вывернутыми руками и ногами и, судя по положению головы, с переломанной шеей. На разметавшиеся по плитам светлые локоны из уголка рта, по подбородку и длинной белой шее алым шнурочком вытекала кровяная струйка. Лужа крови вытекала и из-под головы, волосы быстро намокали в ней, становясь совсем темными. А глаза были открыты — девочка, десять минут назад попросившая у меня сигарету, не отрывала от меня удивленного взгляда. Но жизни в этих глазах уже не было.

* * *

      Безуспешно стараясь проглотить подступивший к горлу комок, я встала с колен, отошла на несколько шагов и отвернулась. У редких прутьев ограды стояла толпа зевак: человек двадцать, не меньше. Все они изо всех сил старались рассмотреть, что происходит, бурно жестикулировали и громко переговаривались:
      — Чо там? Убили кого?
      — Да какой-то бандит любовницу с окна выкинул.
      — Прямо! Это она сама выпрыгнула. От глюков. Наркоманка, поди, с ними такое сплошь и рядом! Привиделся, наверное, ей какой-нибудь принц заморский, поманил за собой, она и прыг. Дело-то недолгое…
      — Вот вы сразу о дикостях каких-то думаете. А может, все дело в любви. От несчастной любви только на такое решаются!
      — Ой, ой, сюси-пуси, «несчастная любовь»! У этих вот, молодых да ранних, и понятия такого нету — «любовь»! У них все сейчас очень быстро делается. Сперва постель, потом — «А давайте познакомимся». Видали мы таких!
      — А может, она беременная? А парень сбежал, наверно… И маме сказать побоялась? Испугалась девочка. Переживала, наверное, сильно, ну и решилась…
      — Судить таких надо!
      — Разрешите? Разрешите? Да пропустите же вы врача, наконец! — послышался решительный голос, перекрывший все остальные. Толпа посторонилась, толстый охранник хлопотливо отомкнул ворота и впустил врача — высокую женщину в белом халате, марлевой повязке и с медицинским чемоданчиком в руках.
      — Где больная? — спросила она и осеклась, увидев тело. Помедлив всего секунду, врач быстро приблизилась к мертвой и наклонилась над ней, одновременно раскрывая свой чемоданчик.
      Все молчали.
      — Ну что же вы стоите, граждане? — тихо сказала женщина, разгибаясь. — Тут не «Скорую», тут милицию надо. Медицина, к сожалению, уже бессильна.
      Темные строгие глаза над марлевой повязкой смотрели серьезно и даже требовательно. Загипнотизированный этим взглядом, по-прежнему потеющий охранник снова потянул из кармана сотовый телефон.

* * *

      Тетю Милу я нашла все за тем же столиком летнего кафе. Похоже, она вообще не вставала с места и все время просидела вот так, вцепившись обеими руками в сумочку, крепко-крепко зажмурившись и поджав ножки, словно напуганный ребенок. Я плюхнулась рядом, положила ноги на соседний стул и закурила, не особенно заботясь о том, как это выглядит со стороны. Тетя Мила слегка приоткрыла один глаз, увидела меня и чуть расслабилась.
      — Это ты? — спросила она слабым голосом. — Ох, как хорошо, что это ты. А я думала…
      — Что ты думала? — буркнула я. — Что это убийца и он наконец добрался и до тебя?
      — Нет-нет-нет! Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу ничего слышать и знать ни про какого убийцу! И без того мне теперь неделю не спать без снотворного. О-о-ох, вышла погулять с племянницей на свое горе… Женя, ты только меня сейчас не бросай. Хотя бы до дому доведи, а потом отправляйся…
      — Куда это?
      — Ну как это — выяснять, что там такое случилось с девочкой. Только не говори мне, что она расшиблась насмерть! Я этого не знаю, не знаю!
      Я выпустила последнее облако дыма и с силой загасила сигарету о какую-то жестянку, что валялась возле столика.
      — Не собираюсь я никуда идти и ничего выяснять. С какой стати? — я старалась говорить как можно равнодушнее, пытаясь отогнать от себя воспоминание о том, как девочка со светлыми волосами и по-детски припухлым ртом берет из моей пачки свою последнюю сигарету, а затем уверенной походкой удаляется в сторону элитного особняка… чтобы через несколько минут выброситься из его окна и лежать у моих ног с переломанной шеей.
      — Ты же знаешь, я работаю только на заказ, то есть только тогда, когда есть клиент. Клиента у меня нет, в данном случае я всего лишь случайный свидетель. И к тому же моя профессия — телохранитель, а вовсе не следователь И вообще, нам пора домой. Скоро твой любимый сериал начнется.
      Последний аргумент, кажется, подействовал на тетю лучше всего. Не открывая глаз, она, как сомнамбула, поднялась с места и тяжело оперлась на мою руку.
      — Пойдем… И пожалуйста, никогда больше не напоминай мне о том, что сегодня произошло.
      — Успокойся, я и не собиралась.

* * *

      Однако вспомнить о кошмарном происшествии мне пришлось уже буквально на следующий день. Вернее, утро: стрелки моих наручных часов еще только подбирались к восьми, когда я, забросив на плечо спортивную сумку и отчаянно зевая на ходу, сбежала по ступенькам и толкнула дверь подъезда, держа курс в ближайший спортзал. В планах у меня было: как следует попотеть на тренажерах, затем проплыть на дорожке бассейна мой всегдашний «червонец» (десять километров), потом — сауна и тир. Профессия требовала всегда быть в норме; а в последнее время у меня подвалило столько клиентуры, что в спортзале я не была, наверное, уже недели три.
      Мой боевой конь — не очень новый, но очень проверенный «Фольксваген», припаркованный на этот раз аккурат возле подъезда, приветственно мигнул фарами. Я села за руль, бросила рядом сумку и, перед тем как выехать со двора, окинула быстрым взглядом окрестности. Сделала я это скорее по привычке: как упоминалось выше, клиента у меня в настоящий момент не было, следовательно, не было и опасений, что кому-то может понадобиться моя молодая жизнь. Однако натренированный глаз сразу отметил: одновременно со мной тронулась с места и другая машина — ярко-красный «Гранд-Чероки».
      Дальше последовала сцена преследования из дешевого детектива: я на трассу — и он на трассу. Я несколько раз вильнула, сделав ложный маневр, — тип в «Чероки» повторил мою траекторию, причем настолько явно и не скрываясь, что это было сильно похоже на издевательство. И держался он, что называется, «след в след». Словом — нахал. Или враг?
      Больше всего меня злило, что преследователь прятался за тонированными стеклами, и я понятия не имела — один он там или с какой-нибудь кодлой. Да ну к черту!
      Не отрывая взгляда от зеркальца заднего вида, я нащупала в боковом кармане сумки пистолет. В голове промелькнула мысль выскочить из машины при первом же удобном повороте и надавать им (ему) по рогам — ясно же, что развлекаться подобным образом может только шпана зеленая. Но как только я нажала на тормоз и сгруппировалась, чтобы одним рывком выбросить тело из салона, — «Чероки» скрылся за ближайшим поворотом…

* * *

      Через час нелепая сцена с преследованием выветрилась у меня из головы. В спортзале я оторвалась так, что еще неизвестно, кто через полтора часа выглядел более уморившимся: я или тренажеры. Чувствуя во всем теле блаженную усталость, которая приходит только тогда, когда ты полностью довольна собой, я направилась в сауну, а затем вознаградила себя за все старания тем, что шлепнулась в прохладно-хрустальную воду бассейна безо всяких правил, оставив за собой целый сноп брызг.
      Нужно было сделать никак не меньше двадцати пяти заплывов туда-обратно, и я с удовольствием разрезала воду ровными взмахами рук. И опять смотреть по сторонам не было никакой необходимости, но боковым зрением я заметила на трибуне для зрителей постороннего мужчину. Я говорю «постороннего», потому что одет он был слишком цивильно для человека, который пришел в бассейн позаниматься. Для посетителя спортзала его строгий костюм с галстуком никак не подходил. А для простого зеваки, который забрался на трибуну от нечего делать, было еще слишком рано — около десяти утра.
      К тому же я успела заметить, что тип на трибуне наблюдал за мной с явным интересом. «Похоже, моя популярность сегодня утром выходит за пределы благоразумия», — подумала я, стараясь не выбиваться из ритма. Какого черта! В конце концов, все дело может быть просто в моем тренированном теле — почему бы нормальному мужику и не поглазеть на красивую женщину в новом купальнике, рассекающую волны с ловкостью и изяществом уверенной пловчихи?
      Но когда я вышла из воды и направилась к шезлонгу, где оставила полотенце, странного типа на трибуне уже не было.
      — Ну и славно, — пробормотала я, вытираясь. — Не стоит портить выходной день сомнительными знакомствами.
      А в душе уже начинали скрестись кошки.

* * *

      На третьем этаже было уютное кафе, где классно варили капучино. Я расположилась там, намереваясь вознаградить себя за все старания чем-нибудь этаким, запрещенным для фигуры. Официант поставил передо мной чашку с кофе и тарелку с каким-то мудреным печеньем, я достала сигарету (только не говорите мне про несовместимость курения со здоровым образом жизни — я на такой образ не претендую, иначе не работала бы телохранителем) и приготовилась уже дивно провести ближайшие полчаса. Но…
      — Разрешите? — я увидела перед собой руку с зажигалкой, подносившую огонек к моей сигарете. Незваный кавалер возник как чертик из табакерки — никаких шагов перед этим я не слышала, а слух у меня такой же тренированный, как и все остальное.
      Если он хотел меня удивить, то черта с два я дам ему понять, что и в самом деле удивлена! Неспешно прикурив от огонька, я глубоко затянулась, выпустила дым, откинулась на спинку стула и только тогда подняла глаза на того, кто стоял рядом.
      Высокий. Элегантный. Одетый в дорогой костюм — кажется, от Армани. Блондин, но не натуральный — волосы чуть-чуть высветленные и уложенные у явно хорошего парикмахера. Холодные — как две прозрачные льдинки — серые глаза и тонкие губы — два ровных надреза на месте рта. Не скажу, чтобы его можно было назвать совсем уж неприятным типусом, но во всяком случае — явно не из тех, кого бы хотелось позвать на свой день рождения.
      Стоит, смотрит и не уходит.
      — Если вы сейчас скажете какую-нибудь банальность типа — почему я сижу здесь одна и что намерена делать вечером, наше знакомство прекратится, не начавшись, — сказала я. Нахалов надо отшивать сразу.
      Он только усмехнулся.
      — Я не собирался заводить беседу ни с одной из предложенных вами фраз. Достаточно только понаблюдать за вами какое-то время, чтобы убедиться — с такой девушкой разговор надо начинать совсем иначе. С других слов.
      — Может быть, вы даже готовы предложить такие слова?
      — Могу.
      — Ну-ка?
      — Пятьдесят тысяч долларов за двухнедельную работу, — быстро и без всякой подготовки сказал он.
      Я постаралась, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул. Неторопливо взяла чашку с остывшим кофе, пригубила, снова поставила на блюдце. Однако эффекта не получилось — я поперхнулась и позорно закашлялась, давясь дымом от сигареты.
      Он усмехнулся еще шире, положил зажигалку в карман, похлопал меня по спине и легко, безо всякого приглашения с моей стороны, сел рядом за столик, придвинув к нему свободный стул. Все это время глаза-льдинки не отрывались от моего лица, и мне волей-неволей приходилось тоже изучать своего непрошеного визави. Теперь я могла бы сказать, что ему, пожалуй, лет сорок. Или чуть больше, но этот вывод можно сделать, только очень внимательно приглядевшись к мужчине, потому что он явно очень следит за собой — вон бугры мышц проступают даже сквозь ткань пиджака, потом опять же эта парикмахерская укладка, да и квадратное лицо тщательно выбрито и даже тронуто искусственным загаром.
      — Так как? — спросил он, когда я перестала кашлять.
      — Плата весьма умеренная, — сипло сказала я. — Не много и не мало — смотря за какую работу.
      Внезапно в типусе произошла непонятная мне перемена — черты лица разгладились, стали мягче, глаза тоже потеплели, и вдруг стало понятно, что передо мной сидит нормальный мужик, которому вдруг надоело носить маску крутого мэна. Очень естественным жестом он протянул через столик руку и накрыл ею мою ладонь:
      — Я вижу, Женя, что вы не особенно расположены ко мне, я имел несчастье не понравиться вам с первого же взгляда — один бог, впрочем, знает почему. Но у меня действительно сложилась очень сложная семейная ситуация, и именно вы, на мой взгляд, способны если не разрешить ее, то, как это принято теперь выражаться в телевизионных новостях, «заморозить». Моей семье — у меня две девочки, шестнадцати и тринадцати лет — угрожает серьезная опасность. Сейчас вы спросите меня, в чем она заключается, но ответить на этот вопрос предельно точно я вам не смогу. Но опасность есть. Скажем так: я чувствую это шкурой.
      — Вы знаете мое имя, знаете, кем я работаю, знаете, как я выгляжу, потому что подошли ко мне первым… — Я прищурилась и выстрелила в него вопросом, которого он вряд ли ожидал: — Так это вы следили за мной все утро? Начиная от дома и потом здесь, в бассейне и кафе?
      — Почему вы так решили?
      — Потому, что о встрече с вами мы не договаривались, а о том, что я собираюсь в спортзал, не знала ни одна живая душа, — пожала я плечами. — Следовательно, найти меня здесь мог только тот, кто выслеживал мои перемещения с той самой минуты, как я вышла из подъезда. Это элементарно, Ватсон. Сейчас вам осталось только сказать мне, зачем вам понадобилась эта слежка, затем представиться, а потом… потом я буду решать, хочу ли я иметь с вами дело.
      — Ну что ж, на этот вопрос я отвечу, тем более что он не представляет никакой тайны. Я действительно хотел некоторое время понаблюдать за вами со стороны, чтобы оценить… ваши данные, умение водить машину, уровень спортивной подготовки. По-моему, ничего удивительного, учитывая, что я хочу предложить вам серьезную работу.
      — Пожалуй, — согласилась я. — Но учтите, что своего «да» я пока еще не сказала. И не скажу, пока не услышу, в чем будет заключаться работа. Рассказывайте. Начать желательно с того, кто вы сами такой и откуда про меня узнали.
      Он немного помедлил, но не из робости, а скорее из желания еще немного поизучать меня. И даже немного отодвинулся в сторону вместе со своим стулом.
      — Напрасно вы пытаетесь строить из себя эдакую мужичку, лишенную элементарных женских чувств и эмоций, — протянул он задумчиво и даже как бы про себя. — Во-первых, вам это не идет, во-вторых, в ваши годы и с вашей внешностью это совершенно лишнее.
      — А в-третьих? — буркнула я, не очень-то довольная тем, как клиент строит разговор.
      — А в-третьих, ваше обаяние, Женя, все равно все побеждает.
      Я немного растерялась и хотела было уже послать несостоявшегося клиента куда подальше. Но он еще раз похлопал меня по руке и еще раз ободряюще улыбнулся.
      — Я надеюсь, ваш гонорар в пятьдесят тысяч долларов не предусматривает легкого флирта с телохранителем? — фыркнула я и отдернула руку. — Давайте все-таки переходить к делу, или мы распрощаемся.
      — Простите. Трудно удержаться от комплимента, когда видишь перед собой красивую женщину.
      — Уже простила. Итак?
      — Итак, зовут меня Аркадий Ильинский, я — адвокат. Не буду скромничать, довольно успешный — «Ильинский и партнеры», может быть, слышали?
      Я кивнула — кто же в нашем городе не знает это известное адвокатское бюро, на счету которого немало громких дел. Среди клиентов «Ильинского и партнеров» были в основном схваченные в недобрый час за руку чиновники высшего звена, погоревшие на чем-нибудь бандиты и зарвавшиеся нувориши — у обычных людей денег на таких адвокатов нет. По слухам, одна предварительная консультация у Аркадия Ильинского примерно равнялась стоимости хорошего кухонного гарнитура.
      — Сразу хочу предупредить вопрос, который, наверное, вертится сейчас у вас на языке. Нет, неприятности, которые сейчас переживает моя семья, к моей профессиональной деятельности отношения не имеют.
      — Откуда такая уверенность?
      — Это довольно легко вычисляется. В последнее время я не вел сколько-нибудь «скользких» дел. И потом, адвокатов у нас не убивают, какой в этом смысл? Нам даже не угрожают и не шлют никаких предупреждений. Чинить препятствия в работе адвоката — это да, этим занимаются все, от следователей до прокуратуры, такая уж у них традиция. Но не более того.
      — Хорошо, допустим — пока только допустим, — что это так. А теперь…
      Он кивнул и сунул руку во внутренний карман пиджака. На свет появился дорогой блокнот в «корочках» из крокодиловой кожи, который Ильинский быстро пролистал, остановившись примерно на середине.
      — Вот. Это началось полгода назад — восемнадцатого ноября. Точность этой даты я устанавливаю по записи: «Передать деньги на устройство похорон Сони Заметовой».