Не открывая глаз, я сладко потянулась. Возвращаться в утреннюю реальность не по-осеннему жаркого сентября мне не хотелось.
      Люблю сны про дождь. Стук капель по листьям — что может быть приятнее в этой противной жаре? Осенний лес, мокрые листья, прохладные капли на лице…
      Нет, хватит торчать в нашем резко континентальном климате. А что? Разве я не заработала пару недель отдыха? Где-нибудь в Скандинавии. Ведь там уже настоящая осень?
      Вот встану сейчас и напишу заявление:
      «Директору частного сыскного агентства Ивановой Т. от старшего детектива Ивановой Т.
      Прошу предоставить двухнедельный отпуск в связи с успешным завершением дела об ограблении ювелирного магазина „Аурум“. По существу дела докладываю: похищенные бриллианты оказались обычным кварцем, ограбление — инсценировкой. Директор магазина — в КПЗ, гонорар получен и сдан кассиру Ивановой Т.».
      Сама и резолюцию наложу: «Не возражаю. Иванова Т.».
      Впрочем, стоит ли разводить бюрократию? Бумаги всякие плодить. Раз уж я не возражаю…
      Я наконец открыла глаза.
      Секунд пять я еще наслаждалась ласкающим слух звуком капели.
      — У кого бы уточнить, сплю я или нет? — произнесла я, уже не сомневаясь в последнем.
      Хватило одного взгляда на потолок.
      С него шел дождь.
      Осенний дождик из моего приятного сна.
      Увесистые капли стучали по крышке письменного стола…
      Да и черт с ним.
      Вставать по-прежнему не хотелось.
      По стопке чистой бумаги на столе…
      Стоит ли из-за этого беспокоиться?
      По свежему номеру журнала «Парапсихология», который я вчера даже раскрыть не успела.
      Вот это уже серьезно. Терпеть не могу раскисшей бумаги. Надо спасать журнальчик.
      Я вскочила с постели и бросилась к столу. Увы, журнал уже плавал в луже и весь набух от влаги, словно губка.
      Ритм потолочной капели тем временем с вялого «andante» перешел на уверенное «allegro» и явно нацелился на «molto allegro».
      С криком «Полундра!» я бросила на стол какой-то тазик и, натянув на ходу свитер и джинсы, сунула в карман ключи и через три ступеньки устремилась на верхний этаж.
      Наверняка этот розовый толстячок Юрочка умотал на дачу и забыл закрыть кран. А его вечно обиженная на жизнь жена еще три дня назад уехала к родне в район жаловаться на своего непутевого муженька-лежебоку.
      Открыть шпилькой замок Юрочкиной двери для взломщика с такой квалификацией, как у меня, — пять с половиной секунд. Вот если бы мне пришлось иметь дело с дверью в мою квартиру, я бы провозилась наверняка не менее получаса. Я сама придумала оригинальную систему, повышающую секретность замка, но, даже зная ее принцип, справиться с ней без ключа нелегко. Поэтому я никогда не покидаю свою квартиру, не захватив ключей.
      Так и есть — в коридоре воды по щиколотку, а из ванной доносится явное журчание воды.
      Я устремилась к ванной комнате.
      Распахнув дверь, я успела выбросить вперед правую руку и костяшками пальцев резко ткнуть стоявшего за дверью человека в основание шеи.
      Однако я не услышала характерного после таких ударов хрипа.
      Падая вместе с незнакомцем, я боковым зрением зацепила в зеркале над раковиной умывальника отражение темной фигуры, опускающей на мою голову руку с пистолетом.
      Последним из моих органов чувств отключился слух.
      «Голову придержи, захлебнется», — голос отдалялся и таял вместе с моим сознанием.
      «Чего это они обо мне заботятся?» — подумала я и провалилась в небытие.
      Сознание вернулось вместе с сомнением, что со мной все в порядке.
      Болела голова. Мои руки, которые оказались почему-то у меня за спиной, затекли. Двинуть я ими не могла.
      Я попробовала открыть глаза, но так и не поняла, удалось мне это сделать или нет. Мутная тьма, в которой я куда-то плыла, не рассеялась.
      Наконец до меня дошло, что я сижу с вывернутыми назад руками и каким-то темным чехлом на голове.
      Я пошевелила пальцами ног и ощутила набухшие от воды домашние шлепанцы.
      Воздух был влажным, и пахло мокрыми половиками.
      Подведем итоги ревизии: обоняние вернулось, осязание — тоже, что со зрением — пока трудно сказать. Хорошо, хоть ноги двигаются.
      Наносить удары я умею и в темноте — на слух.
      Почему, кстати, так тихо?
      И что же такое с памятью?
      Ах да, осенний дождичек…
      Я припомнила испорченный журнал, и настроение мое резко ухудшилось.
      Ко всему прочему, мне удалось пошевелить пальцами рук и ощутить на запястьях наручники. Это меня окончательно расстроило.
      Когда только эта «гопота» научится разбираться в своих делах без моей помощи! Я по горло сыта их умилительной манерой общения: вместо «здравствуйте» — железякой по голове, потом или свяжут, или в мешок засунут. Сроку дают не больше трех дней, и не вздумай отказываться — «башку прострелю!». А неразрешимая загадка для них всегда только одна — не знают, кто их «кинул» или подставил. Ну, когда знают, там разборки простые — пороховой дым коромыслом, горы трупов, море крови. Впрочем, все их загадки выеденного яйца не стоят — для меня. Обычно я в срок укладываюсь.
      Что самое неприятное — с деньгами они расставаться не любят. Сама не позаботишься — гонорар не получишь. Вместо долларов расплатиться норовят парой выстрелов. Интересно, вот если кому-то из них удастся меня пристрелить в качестве вознаграждения за отлично сделанную работу, к кому они потом будут обращаться со своими проблемами?
      Короче, вывод из анализа ситуации следующий: меня ждет очень неприятный клиент.
      Кстати, чехол на голове — это что-то новенькое. Обычно они любят покрасоваться, мускулами поиграть.
      Итак, поскольку я жива — значит, со мной хотят вступить в переговоры и собираются диктовать свои условия.
      Нагло, но в современных традициях.
      Что ж, послушаем, о чем речь. Пора подавать признаки жизни.
      Я издала легкий стон.
      — Очнулась, сыщица? — хохотнул где-то впереди и вправо хрипловатый голос.
      Судя по тембру, его обладателю было лет тридцать — тридцать пять. Он явно наслаждался ситуацией, довольный тем, что так легко обвел вокруг пальца известную всему городу своей интуицией Ведьму.
      «Сучонок!» — чуть было не сказала я, но вовремя остановилась. Злоба — верный источник энергии, но бездарный советник.
      — Я беру двести долларов в сутки. Кроме того, вы оплачиваете непредвиденные расходы. Кроме того — делаете ремонт в моей квартире. Кроме того — моральный ущерб за насилие над личностью. Моей. Все это вам обойдется в сумму…
      — Молчать! — рявкнул тот же голос уже гораздо ближе ко мне. — Шерлочка Холмсова!
      Мы оба помолчали.
      Я хорошо представляла местоположение его головы и левого уха, за которым находится особая парализующая точка. Легкого прикосновения большого пальца моей правой ноги было бы достаточно, чтобы он провалялся без сознания гораздо дольше меня. К сожалению, я так и не смогла определить, наедине мы с ним или нет. Его подручные, число которых я чисто умозрительно определила как «минимум двое», ничем не выдавали своего присутствия. Но это не значило, что их не было рядом.
      Не люблю боли, а без помощи зрения трудно уворачиваться от ударов.
      Макушка моя болела, словно мне туда гвоздь вбили.
      Я поморщилась.
      — Ты мне не хами, Иванова, — уже спокойно продолжал мой невидимый визави.
      Мне даже показалось, что тон у него стал слегка заискивающий.
      — Я тебе работу предлагаю. По твоему профилю.
      — Я в отпуске.
      — Считай, что тебя отозвали. В связи с производственной необходимостью.
      — Почему вы решили, что я займусь вашим делом?
      — А куда тебе деваться?
      — В Швецию. Или в Норвегию. Там, говорят, сейчас прохладно.
      — Не сегодня.
      — А когда?
      — Когда найдешь мне одного человека.
      Мы еще помолчали.
      — Я же просил не хамить. А я прошу редко. И только нужных мне людей.
      Странный какой-то клиент. Другой бы в ухо мне уже заехал. А этот чуть ли не извиняется.
      Что-то он слишком уж нервничает.
      А нервничать, по правде говоря, нужно мне.
      Ситуация, знаю по опыту, серьезная. Козырей у меня — ни одного.
      Нужно хотя бы информацией обзавестись.
      — Ладно, давайте о деле. Мне в любом случае нужно узнать подробности. Хотя бы для того, чтобы отказаться.
      — Деловая, блин! Отказаться… Я — Коготь. Слыхала?
      «Конечно, слыхала!» — хмыкнула я про себя, стараясь не реагировать на слишком уж известную в Тарасове фамилию.
      — Слыхала…
      Он был этим явно удовлетворен.
      — У меня пропал человек. Ну… после меня — второй. Ну, заместитель мой, что ли. Все мои дела вел. И пропал. Это наверняка Заврайон. Или узбеки. Саид, то есть туалетный паша. Знаешь его?
      «Кто же в Тарасове не знает Саида Хашиева, главу узбекской общины, владельца сети платных туалетов в центре города? Многими, очень многими уважаемый человек. Кроме архитектурно-сантехнических сооружений, владеет шестьюдесятью процентами лотков в окрестностях городского универмага. Восьмое место в реестре тарасовских частных капиталов. У тебя, Коготь, кстати, — двадцать второе. Только зачем ему с тобой связываться?» — все это пронеслось у меня в голове за долю секунды.
      Я молча кивнула.
      — Саид хочет меня обуть. Я завод покупаю. Авиационный. Большие деньги отдаю. Сапер… Это Димку, зама моего, Сапером кличут. Он все знает. Сколько, где и когда. Встречу я уже отменить не смогу. Стрелки забиты на воскресенье. Я Сапера знаю. Три дня он молчать будет. А потом расколется.
      — Я-то тут при чем? — прервала я его монолог.
      — Ты его найдешь. И уберешь.
      — Не по адресу. Это не мой стиль.
      — Плевать на твой стиль. Не сумеешь — я тебя сам пристрелю… — Заткнись! — вдруг заорал он, хотя я просто молча обдумывала свое положение. — Гонорар свой получишь. После того. Все?
      Я молчала.
      А что я могла сказать?
      — Иди. У тебя есть три дня. Сегодня вторник. До вечера можешь подумать. На картах погадать.
      Он хохотнул.
      — В среду начнешь работать. В субботу утром отчитаешься. И получишь свой гонорар. Если правильно все сделаешь.
      Я поняла, что аудиенция окончена. Их криминальное сиятельство меня отпускают.
      До поры до времени.
      Кто-то, может быть и сам Коготь, взял меня за плечо и поставил на ноги.
      Тысячи иголок вонзились в затекшие ступни.
      Куда там махать ногами, ходить-то толком не могу.
      Несколько шагов по коридору я шла на ватных ногах, покачиваясь, как с глубокого похмелья, и надеясь только на своего невидимого конвоира, что он не даст мне врезаться лбом в косяк.
      Меня вывели на площадку.
      Девять ступенек вниз. Поворот. Еще девять ступенек.
      Я стояла перед дверью в свою квартиру.
      — Иванова, — услышала я приглушенный голос Когтя у самого своего уха, — давай без фокусов. Иначе это окажется твоим последним делом. Незавершенным.
      Вот и последнее предупреждение получено.
      Сейчас совершится ритуал прощания.
      Мои затекшие руки вдруг освободились и повисли по бокам.
      «Наручники сняли», — догадалась я, сама поражаясь своей проницательности.
      Я почувствовала, как чья-то рука совершенно бесцеремонно лезет мне в карман. В сочетании с собственной беспомощностью очень неприятное, кстати, ощущение.
      Звякнул ключ от моего секретного замка.
      Толчок в спину.
      Зацепившись шлепанцем за порог, я грохнулась плашмя на пол, не успев опереться на все еще безжизненные руки.
      Чехол с меня во время падения слетел, и, оглянувшись, я успела разглядеть высокую щуплую фигуру с капроновой маской на лице.
      «Коготь?»
      Он бросил ключи на пол, потянул за дверную ручку и беззвучно закрыл дверь.
      Щелкнул замок.
      Я вновь была в своей собственной квартире.
      Прошло, наверное, часа полтора после моего пробуждения.
      Я снова была в горизонтальном положении, правда, уже не на моей любимой антикварной кровати размером с небольшой теннисный корт, а на полу в коридоре.
      И от моего утреннего элегического настроения не осталось и следа.
      «Какой деликатный клиент попался. Что это он все нервничал, однако?» — подумала я и, поймав себя на речевом обороте, которым злоупотребляют жители Крайнего Севера, не могла не улыбнуться.

      «Допрыгалась, голубушка…»
      Уменьшительно-ласкательными именами я себя называю, только когда раздражена.
      На саму себя, естественно.
      Другой человек, кто бы он ни был и как бы себя ни вел, раздражения у меня не вызывает никогда.
      Злость — бывает, желание оказаться с ним в постели — иногда, хотя и редко, ирония — почти всегда. Но чтобы я считала, что кто-то ведет себя не так, как должен вести, — такого со мной никогда не случается.
      Люди поступают так, как считают нужным. Это закон жизни, а к законам у меня уважительное отношение. Будь то законы общения или законы государства.
      Впрочем, утром я вовсе и не прыгала, а валялась в постели.
      В крайнем расслаблении ума.
      Иначе я сообразила бы, что на дачу Юрочка уехал еще вчера вечером, с ночевкой. Жена-то его у родственников в деревне, он такие моменты не упускает. Лишь бы от соседских глаз подальше, чтобы не настучали женушке.
      Да я же вчера сама обратила внимание: его «Нивы» нет под окнами, дорогу не загораживает — Юрочка ставит машину не там, где удобно, а там, где из окна видно.
      Значит…
      Значит, кран в таком случае был открыт всю ночь.
      А потоп начался только утром.
      Одно из двух: или ночью не было воды, или у меня что-то с головой.
      «Ласточка, тебя, наверное, сильно по головке стукнули…
      Ведь ты же вчера первым делом под душ полезла, чтобы смыть с себя ощущение липких рук, которыми тебя пытался лапать в ресторане этот юный козел, владелец „Аурума“. Он, видите ли, был тебе очень благодарен, но считал, что лучшее вознаграждение для женщины — его, козла, сексуальное внимание.
      Так что не отключали ночью воду.
      А просто ты — дура».
      Возразить было нечего.
      «Удобно на полу-то? Может быть, подушечку принести?»
      «Принеси!» — чуть было не сказала я, но вовремя спохватилась.
      Раздвоение сознания — первый признак растерянности и потери контроля над ситуацией.
      А это верные симптомы будущего проигрыша.
      Я действительно все еще лежала на полу в коридоре, внимательно рассматривая стесанные каблуки моих любимых туфель. Решив наконец не выбрасывать их все же, а отдать в ремонт (оказывается, эту проблему я обдумывала параллельно с вопросом о несвоевременности потопа), я с трудом села и тут же схватилась за голову.
      Макушку венчала огромная шишка, которую даже погладить не удавалось — прикосновение причиняло резкую боль, а в глазах было полно какой-то золы, очевидно, от искр, сыпавшихся снопами после удара.
      Кое-как я добралась до кухни, достала заветный пакет и запустила в него руку по локоть. Успокаивающая волна медленно поднялась по правой руке до плеча и расплескалась по всему телу.
      Кофе. Пять килограммов зерен отличного мокко.
      Я не знаю почему, но это всегда меня успокаивает.
      Год назад эти зерна мне подарила колдунья из Индонезии, с которой мы познакомились в Джакарте на международном симпозиуме гадалок, организованном ЮНЕСКО. Она говорила только на своем местном наречии, и поначалу я лишь с сожалением разводила руками — и на английском, и на французском, и еще на дюжине европейских языков, на которых я кое-как, но все же могу изъясняться. Она была искренне огорчена и просветлела, лишь когда я догадалась выложить на стол перед ней кости, карты Таро и другой наш профессиональный инвентарь. В конце концов мы отлично поняли друг друга. Для языка символов нет существенных различий между Ведьмой из Тарасова и колдуньей с Калимантана. А в сочетании с языком жестов он, оказывается, способен служить для общения не хуже, чем какой-нибудь эсперанто. Эти зерна она собрала своими руками и высушила. «Не пользуйся ими часто, — предупредила она. — Пей этот кофе только в крайних случаях».
      Ну что ж, случай, надо признаться, крайний.
      За год я выпила две чашки. Пора заваривать третью.
      Сердце перестало отбивать синкопированный ритм какой-то джазовой пьесы и перешло на мой любимый рабочий: «Строевой шаг, исполняемый взводом отличников боевой и политической подготовки». Впрочем, по последнему предмету это могут быть и двоечники.
      Опухшая макушка уже не причиняла мне особого беспокойства и только оскорбляла мое эстетическое самосознание нарушением пропорций моей головы.
      Постепенно начала восстанавливаться вся атмосфера утреннего общения со столь навязчивым клиентом.
      Вспышкой в мозгу взорвалось негодование и наполнило мою кровь адреналином.
      Мне выкручивают руки. Бесцеремонно стучат по голове. Суют головой в какой-то противный чехол и заставляют целый час нюхать лежалые нитки.
      Я даже чихнула — то ли от возмущения, то ли от желания освободиться от воспоминания об этом запахе.
      Наконец, меня толкнули в спину, и я грохнулась на пол и чуть не рассыпалась, как финансовая пирамида на пятом месяце своего существования.
      Да меня фактически избили и унизили какие-то бритые ублюдки со лбами питекантропов и желаниями сексуально озабоченных гамадрилов. Меня, Ведьму, известную всему Тарасову своей интуицией, своей независимостью, своим интеллектом, своим… да своей красотой, наконец! Разве не я берусь за все дела об убийствах, перед которыми у уголовного розыска опускаются руки и все остальное? И нахожу убийцу! Разве не я освободила уже десять… да нет, пятнадцать заложников? Я! Не я спасла от разорения владельцев трех самых крупных на Турецкой улице магазинов, когда на них наехала молодая и потому наглая и голодная вьетнамская мафия? Я! А где теперь сама эта мафия? Сидит! А кто ее посадил? Я!!! Да я этих ублюдков… Нет, со мной так нельзя… Меня знают… Да меня все знают! Меня в Индонезии знают! На Калимантане! Меня…
      Стоп.
      Опять я забыла о ее предупреждении. Индонезийская коллега объяснила мне, что ее кофе не только помогает вновь обрести цельность личности и единство психики, но и обладает одним побочным действием: резко усиливает эмоционально-чувственное восприятие.
      Три месяца назад, когда я пила вторую чашку этого кофе, на меня нахлынуло такое сильное физиологическое желание, абстрактное, не направленное ни на кого из знакомых мне мужчин, что я просто на стенку лезла, пока не сообразила, в чем тут дело.
      Ну, конечно, стоило мне забыть о необходимости контролировать свое подсознание, которое с помощью этого кофе выплывает на поверхность психики, как меня тут же понесло: я! я! я! Просто фонтан «эго» какой-то получился.
      Кстати, о фонтанах.
      Один любимый мною литератор, с которым я даже почему-то ощущаю генетическое родство, писал, помнится:
      «Если у тебя есть фонтан, заткни его. Дай отдохнуть и фонтану».
      Воспользуемся советом мудреца. Может быть, я состою с ним в каком-нибудь дальнем и тайном родстве. Уж не согрешила ли с ним моя пра — или скорее прапрабабушка? Несомненно, она, как и я, владела тайнами оккультных наук и секретами мистического искусства. И уж конечно, любила ироничных литераторов. Значит…
      Ничего не значит, кроме того, что у тебя, красавица, явные отклонения. А это еще один признак растерянности.
      Хватит. Пора приходить в норму. Время идет, а вместе с ним уходят и твои шансы справиться с ситуацией.
      Наконец реальность обрела твердые и определенные очертания. Голова работала четко и ясно, с надежностью добротного логического механизма. Типа счетной машинки «Феникс». Но для первоначального анализа ситуации и этого вполне достаточно.
      Я убрала пакет с драгоценным кофе и уставилась на свое отражение в зеркале. Выглядела я довольно помято, но это сейчас меня мало беспокоило.
      «Что делать будем?» — спросила я внимательно и спокойно смотрящую из зеркала Танечку Иванову.
      Она молчала.
      «Вот и отлично», — ответила я сама и потеряла интерес к проблеме раздвоения моего сознания.
      Вопрос, однако, не рассеялся в пространстве, а, наоборот, настолько «набух» от своей актуальности, что почти материализовался. Я физически ощущала его в воздухе.
      «Что делать?»
      Ни садиться за решетку за преднамеренное убийство, ни отправляться по этапу на каторгу, подобно моему известному революционно-демократическому тарасовскому земляку, захватившему приоритет на риторическое использование этой вопросительной грамматической конструкции, ни долго и безуспешно лечиться от пулевых ранений, подобно другому любителю задаваться этим вопросом, решившему, что он знает ответ, и умершему в счастливом заблуждении, — ничего этого мне явно не хотелось.
      У меня есть одно, очень помогающее мне в жизни убеждение: нет проблем без решения, нет вопросов без ответов, есть искусство формулировать вопросы.
      Искусством этим я за многолетнюю практику предсказательницы и гадалки овладела очень неплохо и давно поняла, что прежде, чем браться за гадальные кости или магические карты, нужно четко себе представлять суть самого вопроса.
      Минуту я сосредоточивалась, затем выдала новый вариант:
      «Делать-то что?»
      Ответ может быть не только положительный или отрицательный, невозможность сформулировать вопрос сама по себе достаточно информативна. Это тоже ответ. Причем однозначный.
      «Не хватает информации».
      А это уже подсказка — что делать.
      Конечно же — собрать в кучу всю информацию, выстроить ее, а там она сама подскажет, куда направлять свои действия.
      Итак: я должна найти человека, которого похитили и держат с целью выпытать обстоятельства предстоящей финансовой операции с крупной суммой наличных денег. Об этом человеке я не знаю практически ничего. Кроме того, что два дня он будет молчать, а потом почему-то расколется. Так считает клиент.
      О клиенте известно гораздо больше. Если это действительно Коготь, достаточно заглянуть в вышедший месяц назад справочник «Криминальный Тарасов» и узнать о нем массу подробностей. Можно, впрочем, и не заглядывать, память у меня феноменальная.
      В детстве, помню, я поставила в тупик врача-окулиста, называя ему без запинки все буквы из таблицы для определения остроты зрения. Он долго морщил лоб, пока не заметил, что я вовсе не смотрю на таблицу, а отвечаю по памяти, лишь следя за его указкой. И я честно призналась, что не вижу буквы ниже третьей строчки, просто, когда заходила в кабинет, взглянула мельком на таблицу.
      За месяц справочник успел стать раритетом, но не потому, что пользовался огромной популярностью массового тарасовского читателя. Дело в том, что в нем содержалось девяносто восемь фамилий, наиболее известных в тарасовских криминальных кругах. На каждую фамилию справочник сообщал массу сведений «закрытого» для гражданского общества характера. Причем не выдуманных, а полностью соответствующих реальности. Это я поняла, как только раскрыла тоненькую книжечку на первой попавшейся странице.
      Поняла и то, что автор страдает то ли мазохистским, то ли суицидальным комплексом. Любой из девяносто восьми указанных в справочнике имел основания свести с ним счеты за разглашение нежелательной и даже опасной для себя информации.
      Помню, я секунд за тридцать раскрыла прозрачный псевдоним, за которым укрылся молодой, но уже скандально известный тарасовский журналист, и, позвонив ему в редакцию, посоветовала уехать из города, пока взволнованная свалившейся на нее информацией уголовка будет сажать его героев и читать вместе с ними справочник страничку за страничкой. Он тогда бросил трубку, а через три дня попал в очень сложную дорожную ситуацию, когда обнаружил, что тормоза в его машине испорчены, а впереди крутой спуск на трассе с интенсивным движением. Проявляя чудеса вождения, он почти преодолел весь спуск, но в конце вылетел за обочину и врезался в кооперативный гараж, пробив металлические ворота и изуродовав не только себя, но и стоявшую в гараже машину. Не знаю даже, остался ли он жив, помню только, что его отвезли в спецгоспиталь УВД.
      Надо ли говорить, что справочник разошелся мгновенно, причем знакомые мои книжные лоточники рассказывали, что книга уходила партиями, причем по астрономической цене. Сейчас «Криминальный Тарасов» можно найти только у коллекционеров-библиофилов. Можно даже и купить. Он стоит чуть дороже, чем подержанная «шестерка» выпуска начала девяностых с разумным износом двигателя.
      О Когте там сообщалось следующее:
      «Когтев Иван Дмитриевич. Год рождения — 1964. Образование — среднее. Женат. Жена — Когтева Людмила Анатольевна, 1966 года рождения, образование — незаконченное среднее, домохозяйка. Детей нет.
      Руководитель организованной преступной группировки (ОПГ) „Зона отдыха“, включающей 20–25 постоянных членов. Криминальную деятельность начал в 1980 году, объединив вокруг себя рэкетиров-индивидуалов, работавших в микрорайоне тарасовской городской Зоны отдыха имени Короленко. При переделе сфер влияния в 1988 году был тяжело ранен в разборке с чеченской группировкой. Его группа была ликвидирована чеченцами. Сведений о деятельности в 1989–1992 годах нет. В 1993 году вновь появился в Тарасове и захватил лидерство в группировке того же микрорайона. До 1996 года его группа ликвидировала не менее 27 человек, в том числе 80 процентов чеченской группировки. За это время 8 раз был арестован, но не судим, поскольку его участие в ликвидациях ни разу не было доказано. В 1996 году перешел на легальное положение, открыв посредническую фирму „Зона отдыха“. Уставной капитал при регистрации — 5 миллионов рублей. В 1997 году двое когтевских соучредителей по „Зоне отдыха“ утонули в Волге. Есть основания предполагать, что не без помощи Когтева. Тела их не найдены. Сегодняшний оборот „Зоны отдыха“ — около пяти миллионов долларов. Число работающих –14 человек: директор, секретарь, два охранника, десять менеджеров. Неофициально фирма располагает двумя опергруппами боевиков численностью по 8–9 человек. Контролирует западный сектор города и завокзальный район. Преимущественные интересы — оптовая торговля продуктами питания, недвижимость, медикаменты. Осуществляет в своем секторе контроль за торговлей оружием и наркотиками. Зависимым от „Зоны отдыха“ фирмам принадлежат 2 промышленных предприятия, 7 магазинов, 18 ларьков».
      Теперь припомним психологические моменты нашего утреннего разговора.
      Во-первых, он явно нервничал.
      Хорошо бы знать почему?
      Из-за Саида? Боится его?
      Ну да — чеченцев он не боится, а узбеков боится.
      Я мысленно пожала себе руку и произнесла ритуальную фразу: «Поздравляю вас, гражданка, соврамши!»
      Что же тогда? Боится, что из-за разборки с узбеками сорвется все дело и ему не достанется лакомый кусочек?
      Почем у нас, кстати, сегодня заводы? Авиационные?
      Сказать трудно. Наш авиационный, конечно, банкрот. С полгода уже как стоит и только митингует, зарплату требует. Но ведь там основных средств сколько! Горы корпусов. Километры площади. Если все это сейчас по дешевке купить… Да по-умному распорядиться… Да потом махнуть куда-нибудь подальше от Тарасова…
      Наверное, соблазнительно.
      Только вот есть одна неувязочка.
      Не будет Саид с Когтем связываться. Он Когтя, конечно, не боится, но рисковать своей легальной стабильностью не будет даже из-за авиазавода. Осторожный он. И предусмотрительный. Кстати, его фамилии не было в «Криминальном Тарасове». Хотя ее там не могло не быть. И скорее всего она там была. Девяносто девятой. Или сотой. Но вышел справочник без Хашиева. Сколько бы ему это ни стоило, теперь у него проблем нет: так же спокойно и уверенно правит своим туалетным ханством, а не торчит на допросах в уголовке.
      И что же из этого следует?
      Да ничего не следует.
      Я наконец поняла, что избегаю главной проблемы: мне поручили не только найти, а убрать, ликвидировать, убить человека. И это самое неприятное.
      Конечно, мне приходилось убивать людей.
      Моя профессия предполагает опасные ситуации, и слишком часто. И от того, кто выстрелит первый, зависит, кто останется в живых. А поскольку жить мне всегда хочется, я обычно не дожидаюсь, когда будет нажат курок наставленного на меня пистолета.
      На моем счету не столько трупов, сколько у Когтя, но дело, собственно, и не в этом. Я убивала только защищаясь. И никогда, и никто не может заставить меня убить человека, который не угрожает мне немедленной смертью.
      Никто и никогда.
      Коготь совершенно недвусмысленно поставил меня перед выбором: или я убиваю его пропавшего заместителя, или он убьет меня. Учитывая его квалификацию, я не сомневаюсь в реальности угрозы.
      Проблема заключается в следующем: можно ли расценивать обещание Когтя меня пристрелить как угрозу немедленной смерти?
      Наверное, нельзя. Или можно?
      От того, как я отвечу на этот вопрос, зависит, что мне делать дальше.
      Пора посоветоваться с высшими силами.
      Я достала гадальные кости, которые всегда при мне. Они столько раз помогали мне принимать правильные решения в сложных ситуациях. Три косточки, отполированные прикосновениями пальцев нескольких поколений индийских и индонезийских колдунов. Двенадцать граней на каждой. Три набора цифр, которые складываются в тысячи комбинаций, для каждой из которых есть свое толкование. Все они записаны в гадательных книгах. Но с моей памятью не нужно в них постоянно заглядывать, символическое значение каждой комбинации я помню наизусть.
      Кости матово блеснули и застыли на кухонном столе.
      2+32+20.
      «Воздержитесь от решений, наверняка они провалятся».
      Ну что, съела?
      Кости-то сегодня заодно с Когтем.
      Сказано же тебе было: работать начнешь завтра. Вот и не рвись в бой, как застоявшийся Россинант. До субботы успеешь еще и набегаться, и голову поломать.
      Я невольно взялась за макушку. Каламбурчик получился не слишком удачный.
      Короче — все. Отдыхать. Активных действий не предпринимать, ждать, когда само что-нибудь свалится на голову.
      О-о-о! Опять про голову…
      Думать о чем-либо вообще расхотелось.