Утопая в мягком кожаном сиденье, Леонид Борисович Симбирцев таращился на меня, не скрывая интереса. Он даже попытался сделать что-то вроде комплимента насчет вкуса и умения выгодно подчеркнуть и без того привлекательную внешность.
      Было похоже, что подобные фразы моему новому боссу приходилось проговаривать не так уж часто, поэтому Леонид Борисович сник уже на середине и ограничился тем, что облизнул губы.
      Как видно, я представлялась господину Симбирцеву чем-то вроде нового одушевленного предмета с приятным экстерьером, который может совместить приятное с полезным — и охранять тело начальства, и ублажать его в свободное от основной работы время.
      — Вы, наверное, были в детстве очень красивым ребенком, — сказал он после некоторого молчания. — Меня вот природа с родителями не одарили хоть сколько-нибудь привлекательной внешностью, и в детском саду девчонки из старшей группы дразнили меня Страшилой.
      — Но вы ведь не мечтали стать фотомоделью, — усмехнулась я. — А Страшила, как известно, достиг высот известных и стал именоваться Страшила Мудрый. Так что со временем все уравновесилось.
      Симбирцев поглядел на меня с одобрением. Казалось, он с удовлетворением отметил для себя, что эта «телка», как обычно выражаются (или хотя бы думают) такого рода мужчины, не только умудряется выгодно себя преподнести, но и в черепной коробке у нее кое-что имеется.
      — Мне Сидорчук сказал, что у вас какая-то сногсшибательная биография, — сказал босс. — Прямо Никита? какая-то. Видели такое кино?
      Я молча кивнула.
      — Расскажете как-нибудь?
      Этот вопрос, вернее интонацию, с которой он был задан, можно было трактовать совершенно недвусмысленно. И я спокойно ответила:
      — Мой рабочий день заканчивается в двадцать ноль-ноль, как вам известно.
      — Значит, ужинаем у меня, — подытожил господин Симбирцев.
      Машина припарковалась у здания областной думы. По обе стороны клацнули дверцы, распахнутые охранниками, и мы с шефом вылезли из авто.
      — Так было в последний раз, — тихо сказала я бодигарду, который выпустил меня из лимузина. — На будущее запомните: мы выходим вместе с одной стороны, сначала я, потом босс.
      Охранник натужно улыбнулся и согласно кивнул, хотя было видно, что этот верзила ни в грош не ставит мои нотации и не прочь съездить меня по зубам.
      Местная законодательная власть обитала в длиннющем двухэтажном строении, фасад которого был «украшен» столь узкими окнами, что можно было принять их за бойницы какой-нибудь современной крепости.
      Впрочем, насколько мне было известно по рассказам тетушки, данная ветвь на прочном дереве власти была скорее декоративной и конфликт между областной администрацией и думой в этой области мог разве что присниться в кошмарном сне какому-нибудь политику.
      С пропусками возникла небольшая заминка. Мы с Леонидом Борисовичем минут десять простояли в холле, пока мрачный дежурный прозванивал по телефону депутата и медленно заполнял бланки.
      — Это раньше, в начале девяностых, тут мог каждый гулять, как ему вздумается. Один мой знакомый даже использовал здание облдумы в качестве единственного в этих краях бесплатного туалета, — сказал переминающийся на каблуках Симбирцев.
      Когда нам вручили пропуска, мы поднялись по главной лестнице на второй этаж и прошли по трижды заворачивающемуся налево коридору в кабинет с табличкой, на которой значилась фамилия Бурденко А. Н.
      — Вот и наш демократ, — обернувшись ко мне, произнес шеф, нажимая на ручку двери. — Только ничему не удивляйтесь…
      Симбирцев вошел без стука. Леонида Борисовича ожидали.
      Из-за стола поднялся грузный мужчина лет сорока. Он был одет в очень дорогой костюм с перламутровыми пуговицами. Когда Бурденко протягивал руку Симбирцеву, я заметила бриллиантовые запонки, а на его запястье массивный золотой браслет.
      — Тютелька в тютельку, — кивнул хозяин кабинета в сторону напольных старинных часов с потемневшими от времени пастушками на корпусе.
      Часы с хрипом сыграли какую-то заунывную мелодию, имитируя клавесин.
      — Четыре косых твердыми, — с удовольствием сказал Бурденко, поглаживая тронутый прозеленью металл. — Сначала хотел почистить, но потом решил: пусть так остается. Сразу видно, что ценное старье.
      Кабинет депутата был под стать его хозяину, такой же массивный и такой же неуклюжий. Громоздкий стол из черного бука с толстыми витыми ножками занимал половину пространства комнаты, а кресла с изогнутыми спинками и красными бархатными сиденьями, казалось, были контрабандой вывезены из какого-нибудь королевского дворца.
      В довершение интерьера в углу справа от входа висела потемневшая икона четырнадцатого века с окладом, позолоты которого хватило бы на целый иконостас в кафедральном городском соборе.
      Судя по развешанным на стенах цветным портретам, господин Бурденко принадлежал к депутатам демократической ориентации.
      Неизменный президент с лицом строгого и вдохновенного дедушки, расположенный на стене за письменным столом хозяина кабинета, упирался своим взором на посетителя сразу с порога, как бы спрашивая у него: «А ты, понимаешь, поддерживаешь реформы?»
      Слева красовался новенький премьер с автографом в правом нижнем углу, справа — академик Сахаров, впрочем, без автографа.
      Присмотревшись, можно было заметить Гайдара, засунутого между шкафом и тумбочкой.
      — А кто это с тобой сегодня? — наконец заметил меня Бурденко.
      — Мой новый референт, — коротко пояснил Симбирцев, не без удовольствия глядя на приятно удивленного депутата. — Познакомьтесь, пожалуйста.
      — Андрей… Николаевич, — глаза Бурденко сразу стали какими-то маслеными.
      — Евгения Максимовна, — пожала я его руку. Депутат попытался задержать мою ладонь в своей чуть дольше, чем положено при первом знакомстве.
      — Значит, Женя, — проговорил Бурденко, когда я освободилась от его пожатия.

* * *

      В детстве меня слегка коробило мое имя — Женя. Не то мужское, не то женское.
      Если учесть, что у меня была приятельница Саша и мы обе были похожи на мальчишек — короткая стрижка, штанишки, и по повадкам — бойкие, подвижные, бесстрашные, — то неудивительно, что мой пол для окружающих был как бы под вопросом.
      Однажды наша с Сашей прогулка закончилась грандиозным скандалом. В тот теплый летний денек мы с подружкой бесцельно слонялись по городу и облюбовали для игр один из двориков.
      Углубляясь все дальше и дальше, мы перемахнули через забор и оказались на зеленом лугу, заставленном какими-то непонятными предметами.
      Здесь были шалаши, палатки, длинные змеящиеся окопы, строения неизвестного нам назначения — короче, идеальное место для игры. Как позже выяснилось, мы проникли на территорию хозяйственного блока в расположении одной из секретных воинских частей.
      Сначала на нас не обратили никакого внимания, но когда я «расстреливала» Сашу из изрядно проржавевшей гаубицы — стояла там какая-то развалюха еще со второй мировой, — поднялась настоящая паника.
      На нашу беду, как раз в это время приехал важный московский начальник с инспекцией.
      Нас, понятно, это ни капельки не волновало, и мы с Сашей, одурев от азарта, как две бешеные собаки носились по двору, то прячась за сараи, то прыгая по крышам гаражей, то забираясь в такие укромные уголки, где нас не сразу могли обнаружить.
      Разъяренный полковник Генштаба стоял посреди огромного плаца и что есть мочи орал на местных вояк, требуя немедленно изловить мальчишек.
      На нашу поимку были брошены два взвода. Надо сказать, что с этой задачей они справились за полчаса, но нервы мы им изрядно потрепали.
      Уже потом, когда двое солдат вели нас к начальству, стиснув за хрупкие плечи железной хваткой, Саша расплакалась. Я, наоборот, сохраняла спокойствие, зная, что все обойдется.
      Впрочем, сильных переживаний хватало не только у нас с Сашей.
      Когда нас привели перед ясные очи столичного гостя, то я подумала, что полковника хватит инфаркт. Когда он узнал, что вся часть гонялась за двумя девчонками, то покраснел, как переспелый помидор, и долго хватал ртом воздух — наверное, пытался найти нужные слова.
      Потом инспектор выяснил, что я — дочь генерала Охотникова, и слегка поостыл. Мой отец пользовался большим влиянием не только в Приморском крае, и устраивать скандал полковник не решился.
      Не без труда был найден приемлемый выход из создавшейся ситуации.
      Поскольку график инспекционного визита по нашей с Сашей милости полетел к чертям, решено было представить все случившееся как внеплановые учения по отражению нападения вероятного противника.
      Нас с Сашей записали как «вражеских десантников», канцелярия задним числом разработала план военной игры, которая только что имела место, начальник части получил, кроме выговора, еще и благодарность за внедрение новой практической методики, так что две эти бумаги как бы аннулировали друг друга.
      И, наконец, когда ординарец к вечеру доставил меня домой, отец сначала долго хмурился, потом долго смеялся и наконец, отловив по телефону инспектора, пригласил полковника к себе в гости. Дома был устроен настоящий банкет, и на этом инцидент был исчерпан.

* * *

      — …Эх и везет же тебе по жизни на баб, Ленчик, — покачал головой Бурденко. — Да такого референта хоть сейчас на подиум нижнее белье рекламировать. Верно я говорю, Женька?
      Несмотря на то, что депутат искренне восхищался моей внешностью, я, как существо разумное, в рассмотрение не принималась.
      В его глазах я была всего лишь дополнением к богатству Симбирцева, которое можно демонстрировать знакомым наподобие старинных часов в кабинете депутата или нового автомобиля.
      — Так что там насчет наших дел? — решил перейти к делу мой босс, видя, что депутат слишком долго рассматривает мои ноги.
      — Дел?
      Бурденко с неохотой оторвался от созерцания моих коленок.
      — Ну, я думаю, что пропрет. По телеку ролик запустим, акцию в поддержку проведем. С друзьями я посоветовался, они в целом твою кандидатуру одобряют. Пацанов опять же подключим. Побегают, пошустрят. Постараемся, чтобы с первого раза. Сто процентов гарантии дать, конечно, не могу. Но девяносто девять обещаю.
      И он весело рассмеялся своей же шутке. Босс вежливо улыбнулся и спросил:
      — А конкуренты?
      — Кто? — искренне удивился Бурденко. — Эти, что ли, с красными знаменами? Или алкоголики из патриотов? Ты что, серьезно, что ли?
      — Ну, ведь они тоже будут баллотироваться, — с натугой пояснил Симбирцев.
      — Ну и что? — пожал плечами депутат. — Они тебе не конкуренты.
      — Но…
      Бурденко оборвал его и медленно проговорил, словно терпеливый учитель, который в десятый раз объясняет простейшую теорему туповатому ученику:
      — Твои конкуренты — восемь человек из списка, который ходит сам знаешь где. Один человек из этого списка и пойдет на выборы на освободившееся место в облдуме. И тогда у него не будет никаких конкурентов. А пока что идет отбор. И, еще раз повторяю, солидные люди склоняются к мысли, что ты — самый подходящий. Так что, Ленька, можешь не волноваться.