Н-да, я, конечно, понимаю, что нынешним предпринимателям классику родной литературы знать не обязательно, но все-таки… Хорошо, хоть фильм посмотрел. А так сразу и не скажешь, что Кошкин Александр Александрович — человек неинтеллигентный, внешне он очень даже… Бородка такая приличная и пиджак вроде не красный. Черный пиджак.

Кошкин остановил «Ситроен» у первой же станции автосервиса. К нам сразу направился служащий в серо-голубом комбинезоне.

— Да нет, — продолжала я свою мысль, — я говорю о кардинальном шаге, тогда, когда…

— Ого-го, как вы стеклышко!.. — перебив меня, захохотал успевший подойти служащий автосервиса. — В копеечку влетит, господа, в копеечку.

Кошкин, услышав про «копеечку», болезненно поморщился.

— Ты, Женя, одолжишь мне сейчас.., немного денег? — наклонившись ко мне, тихо так, чтобы не слышал служащий, произнес он. — А то…

Я верну, честное слово, верну. После.., этого.., реализации.

Я усмехнулась.

— Но ведь это же лавочничество! — процитировала я. — Начинать полуторатысячное дело и ссориться из-за восьми рублей…

Кошкин нахмурился еще больше.

— Учитесь жить широко! — не удержавшись, добавила я.

— Женя! — вздохнул Александр Александрович укоризненно. — Я же просил не шутить так. Не остроумно, честное слово.

Я пожала плечами.

— Ладно, не буду…

Хотя, по-моему, очень даже остроумно. Не каждый же день такое случается. Я внутренне усмехнулась. Фильм он посмотрел! И бирюльки свои решил в стулья зашить. Как воробьяниновская теща.

Интересно, а стул с драгоценностями он как-то пометил?

— Александр Александрович, — спросила я,. — а вы стул, ну, в котором.., это самое.., помните? Вы пометили его?

Он удивленно заморгал глазами:

— Н-ну, помню стул… Он между диваном и письменным столом стоял. На него редко садились. Я бумаги туда дожил…

— Клал, — машинально поправила я.

— А?

— Ничего. Понятно. Значит, метки никакой не поставили? — снова спросила я.

— Н-нет. Да зачем мне было ставить? Я же не знал тогда, что…

— Ладно, проехали.

Я выбралась из машины. Техник как раз закончил общий осмотр и подошел ко мне. Я достала с заднего сиденья свою сумочку с «шпионскими» аксессуарами. Перекинула ее через плечо.

— Так все нормально, по мелочи только там…

А вот стекло лобовое, — он скорбно зацокал языком, как будто отсутствие у кошкинского «Ситроена» лобового стекла причиняло ему чудовищные душевные страдания, — стекло такое сейчас дорого стоит. Вы хотите тонированное?

Я вопросительно посмотрела на выбравшегося из машины Александра Александровича.

— Да какое там тонированное.., к матери… — отмахнулся он, — обычное поставьте. Во сколько обойдется?

Техник, увидев, что, несмотря на дорогой костюм и крутую тачку, у господина с деньгами туговато, тут же перестал делать вид, будто глубоко сострадает искалеченной машине. Речь служащего сразу же стала суха, и даже смотрел он на нас несколько свысока. И цену назвал небрежно так, словно бы заранее знал, что нам это будет не по карману.

— Делай! — сказала я служащему и, кивнув Кошкину в сторону стоящего неподалеку маленького кафе, вытащила сигареты. — Пойдемте, Александр Александрович.

Как и следовало ожидать, кафе оказалось еще хуже, чем то, где Кошкин впервые назначил мне встречу. Мы сели за столик. Лишь спустя несколько минут к нам скучающей походкой подошел неухоженный дяденька средних лет — официант.

— Заказывать.., что будем? — зевая и страдальчески морщась, осведомился он.

— Кофе, — ответила я, — и пока все.

Официант прищурился, вздохнул, обдав нас сивушным перегаром, и удалился. Я вдруг прямо-таки физически почувствовала, как ему хочется опохмелиться. Ну и кафешка, просто дыра какая-то.

— Контингент… — многозначительно произнес Кошкин.

Надо же, какие слова знает Александр Александрович — «контингент».

— Итак, возвращаясь к теме нашего разговора, — произнесла я, — тот самый кардинальный шаг, предпринятый Воробьяниновым и О.Бендером в начале их поисков, о котором я начала говорить…

При упоминании литературных персонажей Кошкин снова скривился.

— Простите, — усмехнулась я, — так вот, тот самый кардинальный шаг был какой? Они пошли к старичку Коробейникову, вернее, пошел один Остап… Ну ладно… Короче говоря, нам нужно узнать, куда распределили ваши стулья. Вопрос в том, где узнать?

— Да не надо ничего узнавать, — устало проронил Кошкин, — я вчера уже все раскопал.

Здорово! Честно говоря, такой прыти я от своего Кисы Вороб.., пардон, Александра Александровича Кошкина не ожидала.

Он достал из кармана блокнот:

— Вот, посмотрите, — и протянул его мне.

Я посмотрела. Так-так, интересно. Все двенадцать стульев расписаны. Весь гарнитур. Вот это да!

Надо же, как раскидали! Хотя проникнуть в подобные заведения для меня — просто раз плюнуть.

Я медленно прочитала весь список. Потом еще раз, чтобы он накрепко отпечатался в памяти: два стула — Дом творчества юных, два стула — бассейн «Молодость», еще два — районное почтовое отделение и еще — ото! — городская администрация, три стула — прокуратура города — тоже весело, и один стул — частное лицо — Троенько Михаил Васильевич.

— А кто это такой — Троенько Михаил Васильевич? — спросила я.

— Следователь, — мрачно ответил Кошкин.

— Это он арестовал ваше имущество? — поинтересовалась я. — Поэтому вы его знаете?

— Да нет, — несколько даже самодовольно ответил Кошкин, — не он. Он такими делами не занимается. А знать-то я знаю почти всех из нашей прокуратуры. Приходилось сталкиваться…

— Ну, коль вы его знаете, — сказала я, прикуривая, — с него и начнем…

— Да нет! Нет! — замахал на меня руками Александр Александрович. — Нельзя с него начинать.

Ты не поняла меня! Если я его знаю, это не значит, что мы хорошие знакомые. Скорее наоборот. Когда Троенько прочухает, что нам зачем-то нужны стулья, он… Хитрый черт!

— Хорошо, — согласилась я, — еще один конкурент нам и правда ни к чему. Тем более что у него всего один стул. Минимум, так сказать, шансов.

— Вот именно, вот именно, — закивал Кошкин.

Нам принесли кофе. Растворимый, как и следовало ожидать, причем слабый — одна вода.

— Что-нибудь еще? — бесцветным голосом поинтересовался похмельный официант.

— Ничего пока, — бросил ему Александр Александрович.

Официант постоял еще несколько секунд, словно колеблясь, спросить нас о чем-то или не спросить. Вздохнул, ничего не спросил и уныло удалился.

— А послушайте, — отхлебнув так называемый кофе, спросила я, — этот ваш Никошкин не может быть связан со следователем Троенько? Так, на всякий случай?

— Нет,. — Кошкин недоуменно посмотрел на меня, — никак не может. Какие у них могут быть связи? Ментов, которые на теневиков работают в нашем городе — честь ему и хвала, — раз-два и обчелся. Человека четыре всего, — он пожал плечами, — Троенько точно не из таких.

— По-оня-атно, — протянула я. — А что, если Никошкин тоже заполучил эти сведения? Насчет стульев? Куда их распределили?

— Исключено! — твердо ответил Кошкин. — Человек, который предоставил мне эти сведения, — дружок мой старинный. Не то что, — тут Кошкин с ненавистью клацнул зубами, — не то что этот Никошкин.

— М-м… — неопределенно отозвалась я.

Ох уж эти мне верные друзья! В институте и в отряде «Сигма» нас учили не доверяться до конца никому. Даже товарищам по учебе, даже бойцам своего отряда. Вот так-то.

— Может быть, еще что-нибудь закажете? — снова раздался над ухом тоскливый голос официанта. Кошкин даже вздрогнул. — Куры есть, гриль, салаты…

— Вам же сказали — пока нет, дайте поговорить спокойно! — рявкнула я на него.

Официант без всякого выражения на помятом лице посмотрел на меня и тихо отошел.

— Бумаги, в которых были эти сведения, — понизив голос, сообщил мне Кошкин, — уничтожены. Данные остались только в моем блокноте.

Я с одобрением кивнула. Неплохо Александр Александрович работает. Для роли Ипполита Матвеевича совсем неплохо. Закурив еще одну сигарету, я вырвала из блокнота листок со списком, потом еще один следом, на котором едва заметно отпечатался этот список, и, щелкнув зажигалкой, подожгла их.

— Эй! Эй! — закричал на все кафе Кошкин. — Что же ты делаешь? Как же мы теперь?!

— Страховка, — любуясь оранжевым пламенем, объяснила я. — Вдруг вы блокнот потеряете? Или вытащат его? — Я едва удержалась, чтобы не добавить — «с трупа».

— Да, но как?! — продолжая сокрушаться, спросил шеф.

— Просто, — объяснила я, — я же все запомнила. На мою память, Александр Александрович, уж поверьте, можно положиться.

Он вздохнул и замолчал.

Я допила свой кофе и опустила догорающие листочки в чашку. Ложечкой размешала пепел.

— Вам еще кофе? — снова раздался над нами голос неуемного официанта. Он покосился на меня. — Между прочим, мусорить у нас нельзя За чашечку придется заплатить.

— Да на! — обозлившись наконец, заорал на него Кошкин. — Вот прилип, как этот… — Он достал из бумажника пятидесятирублевую купюру и бросил ее на стол. — Хватит?!

Я успела заметить, что в бумажнике оставалось еще несколько таких же бумажек. Негусто.

Официант-надоедала хотел было что-то еще нам сообщить, но, посмотрев на зверски перекошенное лицо Кошкина, только еще раз вздохнул и страдальчески сглотнул. Было видно, что его мучает изжога. Так-то, голубчик, не надо пить!

— Пойдем, — поднялся Кошкин, — посмотрим, что там они с моей тачкой сделали.

Оставив страдающего похмельем работника кафе убирать наши чашечки, мы выбрались наружу.

За лобовое стекло кошкинского «Ситроена» мне пришлось отвалить кругленькую сумму. Ничего, потом сочтемся. Надеюсь, что у драгоценностей Александра Александровича будет другая судьба, нежели у сокровищ мадам Петуховой.

Конечно, неплохо, если денежки провинциального предпринимателя послужат государству, как воробьяниновские бриллианты, но… Мне же тоже нужно чем-нибудь питаться?

— Куда теперь? — спросил Кошкин, когда мы покинули станцию автосервиса.

— Ко мне, — ответила я, — прихватить денег на текущие расходы. Я же не знала, что…

— Ну, ладно, ладно, — проворчал Кошкин сконфуженно.

Я внимательно посмотрела на него. Ото, покраснел он, что ли? Какой чувствительный! А впрочем, все состоятельные люди — я заметила — жутко смущаются, когда почему-то лишаются возможности продемонстрировать эту свою состоятельность.

Через полчаса мы уже были на месте. Я оставила Кошкина с его «Ситроеном» у соседнего дома. На всякий случай. Кто его знает, этого Никошкина?

По всей видимости, мужичок он проворный — может быть, уже успел и меня выследить.

Хотя вряд ли.

Я зашла домой, взяла денег — последние, кстати. Если эта авантюра с Кошкиным не выгорит, я прямо не знаю, что делать. Пообщалась немного с тетушкой, предупредила ее, что отсутствовать буду несколько дней, чтоб не волновалась. (Мне иногда даже смешно становится, когда подумаю, что кто-то там может за меня волноваться. Это за меня-то?) Совсем уже было распрощавшись, в дверях я вдруг почувствовала дивный запах свежесваренного кофе.

— Хочешь попить со мной кофе? — предложила тетя Мила, заметив появившееся на моем лице блаженное выражение — для меня на этом свете нет ничего соблазнительнее, чем чашечка хорошего и грамотно сваренного кофе.

— Хочу!

Пусть Кошкин подождет минут десять. Никуда он не денется. Маловероятно, чтобы на него за это время снова кто-нибудь напал.

Я вышла из своего подъезда, пересекла двор и приближалась к кошкинскому «Ситроену». Сам его хозяин, явно в сильном беспокойстве, стоял рядом. Издали можно было предположить, что Александр Александрович приплясывает — это он так нервничал. Дрыгался, как марионетка в руках пьяного кукловода. Наверное, заждался меня.

Несмотря на то что я почти вплотную подошла к нему, Кошкин упорно отказывался меня узнавать. Я самодовольно улыбнулась: ну хорошо, не потеряла я еще своих навыков.

Снова на секунду на меня накатили воспоминания о годах службы в отряде «Сигма». Почти с первых дней моего пребывания там сослуживцы дали мне прозвище, которое с тех самых пор для очень ограниченного круга людей, посвященных в тонкости моей биографии, стало моим вторым именем — Хамелеон. В этом я была лучшей. Да, был там еще один парень… Виктором звали. Вот он мог бы, пожалуй, составить мне конкуренцию — у него тоже неплохо получалось.

Да, искусство маскировки я постигла в совершенстве. Грим, перемена походки, одежда и так далее…

Постепенно смена облика стала необходимой деталью в работе — я становилась практически неуязвима. Как вычислить человека, который постоянно меняет свое обличье?

Вот и сейчас — немного косметики, совсем чуть-чуть специального грима, ярко-рыжий парик, другая одежда — очень короткая юбка и прозрачная кофточка под джинсовой курткой, — и перед вами уже не Евгения Максимовна Охотникова двадцати семи лет от роду, а просто Женечка. Первокурсница. Ну, может быть, второкурсница.

— Заждались, Александр Александрович? — Мой голос теперь стал тоньше.

Кошкин вздрогнул и, обернувшись, посмотрел на меня широко распахнутыми глазами. Он никак не ожидал подобного вопроса от проходящей мимо незнакомой молоденькой девушки.

— Вам чего, красавица? — хмуро спросил он, разглядывая меня с ног до головы. — Мы знакомы, что ли?

— Знакомы, — ответила я своим обычным голосом.

Кошкин снова вздрогнул и впился глазами в мое лицо.

— Ты.., это.., того?.. — вопросительно промычал он что-то невнятное.

— Да я, я, — успокоила я его, — переоделась только. И подкрасилась. И парик вот… — Я повертелась перед ним, позволив рассмотреть себя со всех сторон. — Хорошо получилось?

— Н-да, — только и смог выговорить Кошкин, — по одному голосу и узнал… Ты где так научилась?

— Там же, на курсах телохранителей, в Москве, — снова соврала ему я.

И тут что-то произошло. Удивление, от которого Александр Александрович даже перестал приплясывать, постепенно прошло. Кошкин побагровел и начал, постепенно повышая голос:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.