К пяти вечера все завершилось: моего подопечного на территории гарнизона не оказалось. Я попросила отвезти меня в гостиницу.
      — Юлия Сергеевна! — окликнули меня у самого номера.
      Я обернулась: ко мне стремительно приближался высокий, стройный офицер.
      — Я слушаю.
      — Это я, Гриша, — напомнил он. — Вчера вечером…
      И только тут до меня дошло: точно, Гриша. Это был тот самый подполковник, который помог мне вчера избавиться от невменяемых провожатых. Шок последних событий отбил память об этой части вчерашнего вечера совершенно.
      — Да, Гриша, я вспомнила, спасибо большое… извините, у меня был тяжелый день.
      — Вам надо развеяться. Хотите, пойдем в ресторан? — вопросительно предложил он.
      Больше всего на свете мне хотелось принять душ и рухнуть в постель. Но Гриша был проверяющим из штаба округа, и проверял он то, что меня интересовало больше всего, — склады. И, к сожалению, на этот вечер у меня были еще и рабочие планы. Рухнуть в постель не удалось бы все равно.
      — Вы думаете, поможет? — неуверенно спросила я.
      — Еще бы! — гоготнул Гриша, и это получилось у него так заразительно, что я тоже рассмеялась. — Ну вот и прекрасно! Спускайтесь вниз, я жду… у входа.
      Я приняла ледяной душ, неторопливо переоделась, неспешно сложила в пластиковый пакет приготовленный на этот вечер бинокль, закрыла дверь и спустилась по лестнице. Судьба оказалась упряма: подполковник Гриша терпеливо дожидался меня, как и обещал, у входа в гостиницу.
      Мы шли по тенистой улице в сторону вокзала — благо весь Воскресенск можно обойти за полчаса — и болтали. О кошках, тополях, бабочках и всякой подобной ерунде, не имеющей ровно никакого отношения ни к оружию, ни к отчетам, ни к проверкам. И, если честно, мне было хорошо.
      Только у самого ресторана под стандартно-домашним названием «У Наташи» разговор смолк. Навстречу нам из стеклянных дверей вышел прапорщик Зимин с каким-то штатским, и этот штатский посмотрел на меня таким оценивающим взглядом, что Гриша сбился. Сбился, взревновал и начал безудержно хвастать своими служебными успехами.
      — Зимин зря надеется! — почти кричал он, рассматривая меню. — Он думает, что если у него с командиром хорошие отношения, то можно…
      — Тише-тише, — успокаивала я своего кавалера.
      — Я его еще прищучу… — никак не мог успокоиться Гриша. — Пусть не думает!
      Я, детально фиксируя всю информацию, тем не менее тоскливо оглядывалась по сторонам, но видела только агрессивно упертый в мой бюст бычий взгляд какого-то перебравшего местного качка.
      В конце концов Гриша выдохся, и я смогла без оглядки на служебный долг поставить заключительный аккорд:
      — Вот так. «В лесу — о бабах, с бабами — о лесе».
      — Почему? — не понял подполковник. — А-а! Ну, так давайте о вас поговорим…
      — Увы, моя работа еще менее романтична: солдатские фурункулы, инфантильная тоска защитников Родины по маме, недоедание, побои, побеги, смерть… и опять тоска, недоедание, побои…
      — Но вы же еще и женщина, — с умным видом вставил Гриша. Я мотнула головой и безудержно рассмеялась: это его «еще и женщина» было великолепным!
      — Поверьте мне, Гриша, — сквозь выступившие от смеха слезы сказала я. — Женщина-юрист — это совсем не сексуально. Скорее наоборот. Лучше отведите меня обратно… Хорошо?
      Гриша с сожалением глянул на недопитый коньяк — беспощадная жара спала, и веселье в ресторане только начиналось.
      Я разрешила проводить себя до почты, а оттуда пошла в сторону вокзала — Гром поручил подобрать явочную квартиру. Похоже, этот городок интересовал его очень и очень сильно.
      Арестант Щукин дал мне абсолютно точную информацию: используя ее, я даже ни разу не встретила патрульных. Это радовало: не в моих интересах было светиться перед кем бы то ни было. И в девять вечера я уже осваивала свою половину дома, сданную мне полуслепой и почти глухой старухой: старый диван, железная кровать с шишечками, салфетки, на подоконниках цветочные горшки… А в половине десятого я уже шла к примеченной мною старой водонапорной башне — хотелось оценить ситуацию на складах еще раз.
      Двери на башне не было, но уже через десяток осторожных шагов по железной лестнице вверх вокруг стало совершенно темно: окна в башне были заколочены. Пахло ржавчиной, гнилым деревом и… человеком!
      Я собралась в пружинистый комок и принюхалась. Да, это человек… мужчина… и это был военный: несильно, но отчетливо пахло портянками и кожей армейских сапог. Этот запах не мог перебить даже выпитый коньяк. Меня вдруг осенило, и я беззвучно рассмеялась: здесь мог быть только мой беглец.
      — Петя! — крикнула я. — Скачков!
      Ответа не последовало.
      Я поднялась еще на пару десятков ступенек, внимательно осмотрелась и вывернула пару гнилых досок из оконного проема. Теперь вокруг стало светлее. Я поднялась еще выше.
      На противоположной стороне башни, за железным баком, кто-то шевельнулся. Я рывком продвинулась вперед: у округлой стены стоял молодой, исхудавший до неприличия парнишка, нервно перебирающий в руках веревку с неумело завязанной петлей.
      Я улыбнулась:
      — Так… Петя, ты мне не поможешь?
      — Я? — удивился несостоявшийся самоубийца.
      — Ты ведь — Петя? — вопросом на вопрос ответила я.
      — Да-а, — протянул боец.
      — Ну, так ты мне поможешь или так и будешь стоять?
      — А че надо делать? — испуганно протянул Петя.
      — Для начала давай снимем доски с окон — вот здесь, здесь и вот здесь…
      Петя подошел и стал неловко отдирать старые, гнилые доски, которыми были заколочены оконные проемы. Я оценила зону просмотра: на самом удобном окне сохранилось старое, грязное стекло.
      — Та-ак, — распорядилась я. — Стекло мы аккуратно вы-тащим… осторожно, не порежься!
      Петя, так и оставаясь в полном недоумении, сосредоточенно работал: отрывал доски, вытаскивал стекла, составляя все ненужное около стены. А я исподволь наблюдала.
      «Совсем ребенок! — решила я. — Все закономерно: единственный сын нервной и от этого до срока постаревшей матери. Такие мамы оберегают своих детей от малейших усилий с самого детства — до тех пор, пока сами не сойдут в могилу».
      — Ты почему матери такое письмо написал, Петя? Что это значит: «…я умру, если останусь здесь», а?
      Петя замер.
      — Я понимаю: здесь тяжело. — Я вытащила из пакета полевой бинокль. — Так в армии всем тяжело. — Я приложила бинокль к глазам. — М-м-м… где здесь караулка? Ага. Вот она… Вон Щукин скоро и вовсе срок получит — как думаешь, сколько ему дадут? Что молчишь? Лет семь, думаешь, дадут?
      — Могут, — проглотил слюну Петя.
      — Вот и я говорю: могут. Черт! Где здесь пути?! Скачков, где подъездные пути?
      — Левее. Вы не туда смотрите. Левее караулки.
      — Ага. Нашла… А ты знаешь, что Щукин своей маме написал?
      — Что?
      — Он написал… Так, вагоны — на месте, машины — на стоянке… Так вот, он написал: «Я, дорогая мама, завербовался в Грецию в охрану посольства, — вдохновенно врала я. — Так что ты не беспокойся, там тепло и денег много платят»… А ему на нарах вместе с бандитами сидеть…
      Скачков разрыдался.
      Я еще раз внимательно осмотрела склады. Картина получалась интересная: вагоны загружали полным ходом, а вот машины стояли без движения — с самого утра. Испугался прапорщик, крепко испугался… если верить подполковнику Грише.
      Скачков постепенно успокаивался. Я поставила бинокль на подоконник и повернулась к нему лицом.
      — Они, — всхлипывал Скачков, — они мне сказали: или деньги, или мы тебя трахнем! А если стукнешь, вообще убьем!
      — Кто?
      — Хрущев и Щукин.
      — Ну вот ты их и сдал. И ничего не случилось. Да и Щукин в часть уже не вернется. Кстати, Щукин часто пьет?
      — А что? — насторожился боец.
      — Я с ним вчера беседовала; говорит, что только после погрузки…
      — Брешет, — мстительно вывел врага на чистую воду мальчишка. — Вон брат к нему приезжал, так они так налакались!
      — И давно брат приезжал?
      Скачков задумался.
      — Ну, позавчера.
      — Это когда Щукин Быкова избил?
      — Да, — кивнул головой Скачков. — Он всегда, как нажрется, к Быкову пристает. А вы кто? — догадался наконец спросить воин.
      — Меня зовут Юлия Сергеевна, я — юрисконсульт Тарасовского комитета солдатских матерей.
      — А-а… что вы здесь делаете?
      — Тебя ищу, — нагло глядя ему в глаза, заявила я. — Как и вся ваша краснознаменная дивизия. «Ищут пожарные, ищет милиция»… — громко продекламировала я. — Знаешь такой стишок?
      — Не-ет…
      — Где вас воспитывали?
      Я не ошиблась: Щукин мне приврал. Получалось, что он, признавшись комбату, что пропивал в этот раз гранаты, побоялся рассказать о банальном «самоходе» с братишкой. Скорее всего он просто не хотел втягивать в это дело родню. Я еще раз внимательно оглядела склады и заметила шевеление. Два человека в форме тащили длинный зеленый ящик. Я осмотрела округу и заметила целый штабель таких ящиков у одного из складов.
      — Кто это, Петя? — спросила я и сунула воину бинокль.
      Скачков взял бинокль и присмотрелся.
      — Ящики перетаскивают. Из пятого склада в шестой.
      — Я вижу, что ящики. Кажется, автоматные… а кто?
      — Один — старшина Хрущев, — шмыгнул носом боец. — Он кладовщик.
      — А чего это он после ужина работает? И как караул пропустил?
      — Его не пропустишь! — разволновался Скачков. — Потом затромбит!
      — Кто там с ним, Петя, постарайся разглядеть.
      — А че там разглядывать! Ясно кто — Киса. Ну, Киселев. Вот поставили еще один ящик, восьмой. Теперь дверь закрывают…
      Это было интересно. Насколько я поняла из сегодняшних излияний подполковника Гриши, без ведома комиссии никто не имел права подходить к складам! До самого конца ревизии.
      Я дождалась, пока солдаты не затащили все ящики внутрь, и хлопнула Петра по плечу.
      — Ладно, на сегодня хватит. Пошли.
      — Куда? — сразу ощетинился солдат.
      — Ко мне, Петя, ко мне, — вздохнула я. — Как тебя в таком виде возвращать?
      — В каком? — не понял солдат.
      — До зеркала доберемся, сам увидишь.
      Мы спустились по ржавым ступенькам вниз и в пять минут добрались до моей резервной «резиденции». Я сразу зашла к хозяйке и спросила разрешения истопить баньку. Возражений не последовало.
      Бабуля объяснила, где что лежит, но выходить на улицу не стала. «Ты уж сама, дочка, управляйся…» Петя наколол дров и растопил печь. Я попросила у хозяйки мыла и пару полотенец и прибрала в баньке. Температура медленно, но верно поднималась.
      — Ну что, боец, раздевайся, — распорядилась я. — И побыстрее, у меня сегодня еще дела.
      Петр неуверенно снял гимнастерку, ветхую от нещадной стирки майку и замер.
      — Сам управишься? — спросила я и вдруг заметила на груди бойца расчесы. — Так-так, а это что — вши?
      Парень покраснел.
      — Ну-ка, дай посмотрю. — Я подтащила его поближе к свету. Так и есть: расчесы шли точно там, где это обычно бывает: на груди и под руками.
      — В штаны можно не заглядывать, — констатировала я. — Там та же история, верно?
      Скачков потупился.
      — И станок ты, конечно, с собой в башню не взял?
      Он покраснел еще гуще.
      Напоминать ему о попытке свести счеты с жизнью было жестоко, но щадить бойца я не собиралась: будет впредь о матери думать, а не только о своей трусливой заднице. Я приподнялась на цыпочки и пошарила на полке — так и есть: в самом углу валялся старый станок со ржавым лезвием.
      — Лезвие помыть, — приказала я. — Лобок и подмышки обрить.
      Уши бойца достигли цвета молодой свеклы.
      — А ты как думал — я тебя в свою кровать вместе со вшами положу? — окончательно добила его я, не став объяснять, что у меня есть и вторая кровать — в гостинице. «Как же так, Портос? — мысленно укорила я командира полка. — Чем у тебя в прачечной занимаются? Водку жрут?»
      — Помоешься, белье не надевай, я его прокипячу.
      — А как я… буду? — растерялся солдат.
      — Простыней обернешься. Господи! Тебя ж еще и покормить надо!
      Когда Петр поел, я уложила его в железную старухину кровать и села рядом. Расспросив его о службе, я подтвердила себе все, что и так уже поняла. Вагоны с оружием приходили и уходили регулярно: в Находку, Мурманск и Новороссийск — определенно на экспорт. Здесь обычное воровство было вообще исключено: конвой внутренних войск следил за грузом очень жестко, а списать зенитную установку — не то же самое, что пару ящиков гранат. Кроме того, с резервных складов пополнялись запасы пяти-шести близлежащих воинских частей — в основном после учений. В этом случае за боеприпасами приезжали на «Уралах», иногда — на «шестьдесят шестых». Списывали то, что время от времени воровали солдаты, скорее всего на учениях. Зачем Гром привлек меня к этой операции, я не понимала: здесь был бы полезен человек типа Юрия Ивановича из облфинотдела. Хотя кто сказал, что и он тоже не принимает участия в операции и не занимается сейчас как раз этим? А пока мне предстояло «разрабатывать» прапорщика своими средствами — приказ есть приказ.
      Петр задергался в постели, застонал, забормотал что-то жалобно и просяще, и я подсела рядом.
      — Тише, тише, Петя, — прошептала я и положила на него руку.
      — А-а, — сквозь сон радостно заговорил солдат. — Испугались, суки!
      Я засмеялась, накинула кофту и пошла к выходу: мне нужно было сообщить, что рядовой Скачков нашелся, и сделать так, чтобы озабоченный побегом Портос не отменил намеченную на завтра охоту. Только водка и неформальная обстановка могли помочь мне подобраться к прапору вплотную.
      На улице уже стемнело, и, пока я шла к штабу полка, меня обогнали пять или шесть рот солдат, во всю глотку орущих свои строевые песни.
      «Са-агреваешь ла-асково, се-ера-я шинель!» — пели одни.
      «Не плачь, дев-чо-он-ка, прой-дут дож-ди!» — пытались перекричать их другие.
      Вся моя жизнь была связана с армией еще с тех времен, когда живы были погибшие потом в Карабахе папа и мама, а мы кочевали из гарнизона в гарнизон, и я вдруг поняла, чего мне так остро не хватало в пропахшем пивом, сдобой и семечками, насквозь штатском Тарасове — мне не хватало армии…
      Портос все еще был на работе: из кабинета командира полка один за другим вылетали красные, испуганные или разъяренные офицеры — поиски Скачкова были в полном разгаре.
      — Товарищ подполковник, подождите! — крикнула я еще из коридора. — Не отправляйте никуда офицеров! Скачков нашелся!
      Офицеры замерли. Я вдруг подумала, что, если бы меня не было в части, Портос просто подал бы в розыск и спокойно лег спать.
      — Я нашла Скачкова!
      — Где?
      — В поселке. Я там его у одной бабульки спать уложила, так что вы не волнуйтесь, завтра будет как штык.
      — Петров! — заорал Портос. — Кроме патруля, всем отбой! Ну, заходите, Юлия Сергеевна, рассказывайте. — В приемную уже подтягивались взволнованные, довольные офицеры: всех искренне радовало, что эту ночь они проведут в постелях с женами, а не нарезая по окрестностям круги в составе поисковых групп. Но уйти не торопились.
      Я прошла в кабинет, а Портос плотно закрыл дверь и напряженно уставился мне в лицо.
      — Значит, так, товарищ подполковник, — начала я, — парнишка «на взводе». Напрягли его Щукин и Хрущев — на деньги.
      — Вот мерзавцы! — вспыхнул Портос.
      — Сказали: не принесет — «отпетушат», заложит — вообще убьют.
      — Я им покажу, что такое «отпетушить»! — снова не выдержал командир полка. — А он-то сам почему терпел?
      — Трусоват.
      — Вот то-то и оно, — возмутился Портос. — «Стучать» им вроде бы не по-мужски, а терпеть издевательства — значит, по-мужски. Ладно, поедем забирать?
      — На губу? — настороженно поинтересовалась я.
      — Ну почему — на губу? — видя мою недружелюбную реакцию, сдал назад Портос и все-таки не выдержал: — А куда его?! К мамке под юбку?!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.