— Она называет «болотами» нашу сауну, — пояснил Баскер, — а гостиную, где мы обедали, Гримпенской трясиной…

— А Соловьева Стэплтоном? — ехидно влез Бельмов.

Соловьев, слышавший эти слова, поднял брови, а Эвелина бросила на мужа короткий пронизывающий взгляд из-под свесившихся на лоб мокрых волос. «Нет, — отчего-то подумала я, — она имела в виду не сауну».

— Но ели-то мы не овсянку? — не унимался болтливый журналист.

— Вот сейчас тебе ее и подадим на ужин, чтобы меньше болтал, — поддела его Эвелина, и виртуоз пера тут же поспешил заткнуться.

— Фил, хочешь познакомлю тебя со своими друзьями, они сейчас здесь, на даче неподалеку, а? — протянул Бельмов.

В связи с переходом на вечерний режим одежды бравый писака переоделся в потертые серые джинсы и красно-черный балахон, исписанный маленькими белыми буквами — очевидно, колонками каких-то текстов — и с надписью на спине и на груди: «Green Day». На нос он водрузил очки, одно из стекол которых было треснутым, и стал похож на Фагота, он же Коровьев.

— Да куда еще идти? — пробурчал Солодков, вопросительно глядя на жену. — Темнеет уже…

— Да мы быстро, тут минут десять идти.

Через час вернемся. А тебе что, с бульдогом в сауне париться хочется?

— Да не хочется мне… Я с ним на одном гектаре, как говорится, акт дефекации производить не буду, — замысловато отвечал архитектор.

— Ну и пошли!..

— В самом деле. Фил, я не прочь прогуляться, — поддержала Бельмова Лена, жена архитектора.

— Как раз пройдемся по болотам, где разгуливают светящиеся черные псы Вили Баскер, — мрачно пошутил Солодков.

— А уж не к Кузнецову с Казаковым ли вы собираетесь? — вступила в разговор я.

— И к Суворику с Пидерманом, — взглянув на меня, ответил Бельмов. — А ты что, знаешь этих артистов?

— Казакова-то с Кузнецовым? Да еще с прошлой осени, когда я расследовала дело со «светлячками», то бишь наркоманами такими, это со взрывом лаборатории было связано. Ты же журналист, ты должен знать!

— Так ты Татьяна Иванова, что ли? — спросил он и ухмыльнулся. — Наслышан о тебе. Ну что, пойдешь в гости к своим гадательным Костям?

«Гадательным Костям» — это тоже в свое время выдумали Кузнецов и Казаков.

— Глаза б мои их не видели! — ответила я и взялась за блестящую ручку двери. — Пойду, конечно, куда ж от них деваться. Но только недолго, потому что я знаю, каково длительное общение с этими друзьями и чем оно обычно кончается.

…Узнав о том, что Фил, Лена, Бельмов и я идем через болото в гости к друзьям, Эвелина внезапно разволновалась и стала уговаривать нас оставить свою нелепую, по ее мнению, затею.

— Чего блуждать там ПО ночам? — говорила она. — Упаси боже, собьетесь с тропы, а там и утонуть можно.

— В самом деле, — поддержал ее Соловьев, — место для прогулок не самое удачное.

— А для чего оно удачное? Сам же и выбирал с Эвелиной, Олег! — язвительно парировал Солодков. — Ничего с нами не случится, еще светло, а обратно, если задержимся, вернемся через холм, где кладбище.

Эвелина побледнела и нервно облизала губы. Я незаметно, но с возрастающим интересом наблюдала за красавицей женой Андрея Баскера.

— Приходите к ужину непременно, — наконец выговорила она, — без вас не начнем.

— А во сколько ужин?

— Часов в девять, — ответил Соловьев.

— У-У-У, сейчас еще без четверти семь, — протянул Бельмов, взглянув на свои часы.

— А двадцать минут восьмого не хочешь? — озадачил его Солодков. — Твои встали, когда ты нырнул в них в бассейн.

— Ну, или так… — Бельмов смешно пожевал губами, всем видом напоминая кадр передачи «В мире животных» под названием «Из жизни горных горилл».

— Лена, пообещай мне, что придете к ужину! — обратилась Эвелина к сестре. — На мужиков я не надеюсь, они безалаберные. Таня, и вы тоже… постарайтесь привести их к ужину.

Хорошо?

На лице ее было столько трогательной заботы и тревоги, что я с готовностью кивнула.

— Ну конечно!

— А почему она так волновалась, словно мы и в самом деле идем ночью на Гримпенскую трясину, «когда силы зла властвуют безраздельно»? — по памяти процитировала я, когда мы вышли из дома.

Все промолчали, и лишь Лена, вздохнув, коротко ответила:

— Так, может, она думает, что на самом деле… На самом деле.

— Болота зовут вас! — хрипло заключил Бельмов. — Нас…

Так называемые болота мы, спустившись в низину, преодолели по гряде низеньких холмиков, по навершиям которых проходила узкая тропа. Справа, к Волге, тянулась болотистая равнина, покрытая затянутыми ряской грязными озерцами, самое большое из которых было в длину метров пятнадцать и шириной не более трех. Равнина местами поросла ивняком и имела вполне мирный и невинный вид. На самом высоком холме гряды стояли те самые два каменных столба, которые обсуждали Баскер и Аметистов. Это был обычный серый строительный камень, разумеется, искусственного происхождения. Правда, кому и зачем понадобилось водружать эти столбы высотой не менее двух с половиной — трех метров здесь, я не понимала.

Я высказала все эти соображения вслух и не услышала ни слова в ответ. Подойдя вплотную к столбам, я обняла обеими руками один из них и приложила щеку к уже остывшему камню.

— Колоритное место, — заметила я.

— Пойдем, — кивнул архитектор.

Я обогнула столбы и пошла за своими спутниками.

— Да пойдем же, — повторил Солодков.

Я обернулась, чтобы последний раз оглядеть столбы, и кровь застыла в моих жилах — от изумления и, как ни странно, от почти суеверного страха.

С обратной стороны столба на отшлифованной поверхности был четко вырезан барельеф. Изображение было необычайно искусным, а главное — невероятно живым. Это было изображение злобно оскалившегося пса, его хищный силуэт четко вырисовывался на неровной поверхности столба, и казалось, что окаменевший в немой злобе огромный пес вот-вот сорвется с холодного камня и прорежет холодеющий вечерний воздух протяжным жутким воем…

— Ты на пса, что ли, уставилась? — крикнул уже издали Солодков. — Еще успеешь посмотреть, не последний раз видишь!

Я пробурчала что-то невнятное и поспешила за бодро карабкавшимися по подъему четой Солодковых и Бельмовым.

Весь путь через болота занял у нас не более двадцати минут.

Мы без труда нашли кузнецовскую дачу.

По-моему, ее обнаружил бы даже слепой, глухой и увечный инвалид, потому что какофония жутких звуков разносилась по всем окрестностям, а разноцветные салюты из ракетницы были видны издали.

Кузнецовско-казаковская компания сидела на веранде и меланхолично пожирала шашлыки. Меланхолия та охватила большую часть собравшихся, и ее причина коренилась в непомерном количестве винно-водочных бутылок, валявшихся там и сям на столе, под столом и на лужайке перед дачей. Последнее обстоятельство было справедливо и для троих молодых людей, мирно прикорнувших неподалеку.

Впрочем, остальные, особенно девушки, были бодры, и остатки алкогольно-депрессивного оцепенения не замедлили слететь с них, когда они увидели наш квартет.

— Ба! — заорал Кузнецов, спрыгивая с веранды. — Бельмов!!! А это кто с тобой? Никак Иванова? Ну точно, привет, Танька, сколько лет!..

Он полез обниматься, дыша обычным своим нервно-паралитическим перегаром, тотчас перезнакомился с Филом и Леной и сунул нам «штрафные».

Подскочил Казаков, и все завертелось…

Час пролетел, как одна минута, и, если бы не Лена, взглянувшая на часы, наше пребывание на даче старых, с позволения сказать, друзей могло затянуться.

— Ну, нам пора, — Лена поднялась, — нам еще идти долго.

— Да какое там! — возмутился Кузнецов. — Зачем идти, я подвезу!

Я посмотрела на выписывающего пассы руками и ногами Костю, но промолчала. Впрочем, мне не пришло в голову усомниться, что Кузнецов не выполнит данного обещания.

— Докуда вас везти?

— Знаешь дачу Баскера? — спросил Бельмов. — Вот мы там.

— А, знаю! — обрадовался Кузнецов. — Мы там даже в бассейне купались, когда хозяев не было!

— Там еще такая «волына» отпадная была, — влез Казаков, — я потом узнал, что это и есть хозяйка, жена Баскера. Она вроде как стулом двинутая.

— Ну да, — добавил Кузнецов, — жидким.

А вы-то какими судьбами там?

— Вообще-то я строил эту дачу, я как бы архитектор, — сказал Солодков.

— А я сестра вот этой, с позволения сказать, двинутой жидким стулом, — отчетливо произнесла Лена.

В первый раз мне довелось увидеть, как Кости смущаются. Кузнецов деликатно потупил нахально поблескивающие глазки, а Казаков сконфуженно замурлыкал под нос какую-то песенку, сильно смахивающую на похоронный марш.

— Просто о них с недавних пор всякие истории рассказывают, — пробормотал Кузнецов, — всякий маразм… Вот у нас Суворик с Пидерманом, например…

— А! — недоверчиво махнул рукой Бельмов. — Им чего только не придет в голову. — Про собак, что ли?..

— Ага.

— Ясно. Ну что, Кузнецов, подвези, если обещал.

— Позвольте, — вмешалась я, — это какие еще истории про собак? Тут что, на самом деле инсценируют Конан Доила?

— Суворик, поди-ка сюда! — позвал Кузнецов и вскоре представил пред ясны очи кудрявого небритого молодого человека в очках и рваной белой майке.

— Ну, опять, что ли? — протянул он, из чего я поняла, что он рассказывает историю в тысячу первый раз.

Из неторопливого рассказа новоявленной Шахерезады я с некоторым усилием смогла уразуметь следующее.

Как-то раз, в апреле, Суворик с неким Пидерманом (надеюсь, это не фамилия), пошли прогуляться. Ночь была теплая, а так как друзья были уделанные до последней возможности — кажется, они что-то курили, — то прогулка несколько затянулась. Ну, и угораздило их попасть на болото, прямо к столбам. Суворик увидел изображение этой собаки, начал загоняться… У друзей еще было с собой, вот они и сели употреблять — один спиной к первому столбу, другой — ко второму. И вдруг за спиной — рычание! Нормальный человек и не шелохнулся бы, а эти ничего не соображали и кинулись наутек. Суворика еще дернуло обернуться, и он увидал такое, что все фильмы ужасов показались ему детскими сказками.

За ними мчались, в полном смысле этого слова, исчадия ада. Три громадных черных пса с огненными глазами и кроваво-красными разверзнутыми пастями. Первый пес разинул пасть еще больше и приблизился к друзьям настолько, что стала видна слюна на огромных желтых клыках и ощутим неприятный запах из этой громадной глотки. И вдруг он как рявкнет: «Иди сюда!!!» — грохочущим, диким, басовитым, но, несомненно, человеческим голосом. Как жутко — ты бежишь по узкой тропе, а за тобой, все нарастая из тьмы, несется нечто невообразимо жуткое и чудовищное, детские кошмары о собаке Баскервилей бросаются в голову и парализуют мозг плотной клокочущей завесой страха…

— Мы бежали сломя голову до самой дачи.

Только потом я понял, что за нами уже никто давно не гонится…

— А может, это были галлюцинации?

— Ну, что вы… — обиженно протянул Суворик. — У нас же не ЛСД было, в самом деле…

— А насчет человеческого голоса и свечения?

— Ну, не знаю. Была луна, может, отсветы…

А человеческий голос… Хозяин позвал собак, а нам почудилось…

— Ясно, — разочарованно протянула я, — в общем — чушь собачья.

— Вот именно — собачья, — резюмировал Бельмов, — все, поехали.

Кузнецов сдержал свое обещание и довез нас до виллы Баскера.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.