– Да вы только посмотрите, какие они хорошенькие!
      – Да зачем они мне?
      –...какие пушистенькие...
      – Да куда я их?
      – ...даже посмотреть – одно удовольствие!
      – Да мне и ухаживать за ними будет некогда...
      Так, без особого успеха, пыталась я отбиться от своих очередных клиентов, для которых только что закончила расследование и которые упорно настаивали, чтобы в дополнение к гонорару я непременно взяла в подарок котеночка.
      Эти люди занимались, в виде хобби, разведением персидских кошек и очень расхваливали мне очередной приплод, постоянно употребляя при этом слово «экстремалы». По-видимому, это должно было означать, что получившиеся котята очень чистой породы, но у меня всякий раз так и чесался язык сказать, что в моей профессии экстрима мне хватает и без котят. Но я сдерживала свое желание, чтобы не обидеть людей, которые от чистого сердца предлагали лучшее, что у них есть.
      Котята действительно были очень симпатичные и до невозможности пушистые, но я твердо помнила, что при моем образе жизни, если я захочу завести домашнее животное, мне обязательно придется нанимать специального человека, который бы ухаживал за ним. Просто для того хотя бы, чтобы несчастное животное не померло голодной смертью в то время, как я целыми сутками буду гоняться за очередным негодяем. Поэтому, как можно более вежливо и тактично разъяснив, что при всем желании не могу принять такой дорогой подарок, я наконец оказалась на улице.
      Стоял чудесный июньский день. Дело оказалось не слишком сложным, я не чувствовала особой усталости, и, по-видимому, этот фактор в сочетании с хорошей погодой и только что полученным гонораром пробудил во мне давно забытое детское желание погулять. Просто побродить по улицам, ни о чем не думая и наслаждаясь свежим воздухом.
      Но тут мне пришла мысль, что, если я в полном одиночестве буду без всякой определенной цели слоняться по улицам, окружающие могут неправильно меня понять. Поэтому я решила погулять несколько иначе.
      «Проедусь до центра, – подумала я, – а там устроюсь за столиком какого-нибудь уличного кафе, закажу себе кофе и буду курить и глазеть на прохожих, как в добрые студенческие времена, когда мы сбегали с лекций».
      Сказано – сделано. Минут через двадцать я уже шла по одной из центральных улиц нашего города и высматривала для себя подходящее местечко среди многочисленных летних кафе, которые по случаю теплого времени года размножились как грибы после дождя.
      Вдруг я заметила нечто такое, что заставило меня на минуту остановиться. В середине недели, в самый разгар рабочего дня за столиком одного из кафе сидел не кто иной, как мой старый друг Владимир Сергеевич Кирьянов, подполковник милиции и чрезвычайно занятой, а главное, дисциплинированный человек.
      Пока я раздумывала над тем, какие же такие из ряда вон выходящие обстоятельства заставили Кирю в рабочее время покинуть свой кабинет и стоит ли мне сейчас обнаруживать свое присутствие и здороваться с ним, он сам меня заметил и замахал рукой, чтобы я подошла.
      – Татьяна! Вот кстати! Присаживайся, разговор есть.
      За столиком, кроме Кирьянова, сидел еще один человек. Это был мужчина средних лет и довольно плотного телосложения, с очень озабоченным выражением лица. Повнимательнее приглядевшись, я заметила то же самое выражение крайней озабоченности и на лице у Кири.
      – Вот, познакомься, пожалуйста, Николай Петрович Семенов, мой старый друг и вообще хороший парень. Коля, это Татьяна. Я не успел рассказать тебе... Ну, в общем, тоже можно сказать, – старая подруга...
      – Старая?
      – Ну, не так буквально... в смысле – давняя, – невнимательно оправдывался Киря, мысли которого, совершенно очевидно, были заняты чем-то другим.
      Я поняла, что собеседники заняты какой-то действительно серьезной проблемой и им сейчас не до шуток.
      – ...да... подруга... – продолжал Киря. – Подруга, можно сказать, боевая. Не один пуд соли вместе довелось... съесть... да-а... Работала одно время у нас, сейчас трудится самостоятельно. Думаю, это как раз то, что тебе нужно.
      – Минуточку, – решила я вмешаться в эту ностальгическую речь. – Может быть, и меня кто-нибудь посвятит в суть дела? Возможно, и даже очень вероятно, что я – именно то, что кому-то нужно, но, думаю, не помешает поинтересоваться и тем, что нужно мне.
      – Извини, Таня, мы тут все о своем... Конечно, Коля сейчас объяснит тебе. Но сначала скажи, как у тебя со временем? Расследуешь сейчас что-нибудь?
      – Только что закончила дело.
      – Вот как? Ну что ж, это очень хорошо.
      – Полагаешь?
      Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что «старый друг и хороший парень» Коля обратился к Кирьянову с какой-то своей проблемой, которую тот по каким-то пока неизвестным мне причинам считает более удобным перепоручить мне. Именно поэтому он поинтересовался, нет ли у меня сейчас какого-нибудь дела. И именно поэтому его, конечно же, совершенно не интересует, что, только что закончив расследование, я хотела бы немного отдохнуть.
      – Конечно, хорошо, – подтвердил мои догадки Киря. – Ведь если ты сейчас свободна, то, значит, сможешь нам помочь.
      Разубеждать его было бесполезно.
      – И чем же? – без особого энтузиазма поинтересовалась я.
      – Видишь ли, тут такое дело... Коля... ему нужно найти одного человека... девочку. Но проблема в том, что эта девочка ему... ну, как бы это сказать... в общем, никто. То есть принимать от него официальное заявление о розыске мне даже не имеет смысла. Потому что, сама понимаешь, – на каком основании? И что хуже всего, родственников, которые могли бы такое заявление представить в официальном порядке, у этой девочки нет. В общем, она сирота. Ну вот. А найти ее нужно обязательно. Потому что последствия могут быть... самыми печальными. Поэтому, на мой взгляд, наиболее эффективным здесь будет действие по неофициальным каналам, и ты, как частный детектив, сама понимаешь... оптимальный вариант. Я, разумеется, чем смогу, всегда помогу тебе – конечно, если ты возьмешься. – Киря вопросительно посмотрел на меня.
      – Хм... даже не знаю. Я ведь дело-то закончила вот только что. Не знаю...
      – Об оплате не волнуйся, с этим проблем не будет, – поспешил успокоить меня Киря, и поспешил совершенно напрасно, потому что мог бы и сам догадаться, что уж его-то просьбу я могла бы выполнить и не ставя во главу угла этот вопрос.
      Я совсем уже было собралась обидеться и наговорить старому другу кучу колкостей по поводу товарно-денежных отношений, но снова остановилась. Внутреннее чутье все время подсказывало мне, что ситуация сейчас совсем не такова, чтобы придираться друг к другу по пустякам. Если уж Киря забросил все свои неотложные дела, чтобы встретиться с этим человеком, значит, на то были серьезные причины. Поэтому, стараясь сохранять спокойствие и нейтральный тон, я сказала:
      – Ну, прежде чем говорить об оплате, думаю, мне не помешает узнать обстоятельства дела.
      – Да-да, конечно, – заторопился обрадованный Киря. – Коля сейчас все тебе расскажет. Давай, Коля, с самого начала, ведь Таня совсем не в курсе.
      – Ну что ж, сначала так сначала, – все с тем же озабоченным и печальным видом произнес Семенов. – Но если сначала, то рассказ будет длинным. Может, заказать вам что-нибудь?
      – Кофе, если можно.
      – Да, разумеется.
      – Мы дружили с детства, – начал он свой рассказ после того, как принесли кофе, – две девчонки, двое мальчишек. Все жили в одном дворе, в школу вместе ходили... Да и после того, как разъехались по всей стране в институты поступать, то и тогда отношения поддерживали. И переписывались, а уж летом, на каникулах, обязательно встречались. Или все вместе в каком-нибудь стройотряде работали, или на отдых ездили вместе. В общем, компания была... закадычная. Даже когда девчонки наши повлюблялись в своих будущих мужей, а мы с Сашкой – в своих жен, мы и тогда продолжали дружить. Только компания увеличилась: каждый приводил свою вторую половинку. Вот интересно, какие близкие и дружеские у нас были отношения в компании, а семейных пар не получилось. Каждый себе на стороне нашел. А еще говорят, что настоящей дружбы не бывает... Ну, впрочем, это к делу не относится. Когда мы все окончили свои институты, почти у всех уже были дети, жили мы в разных городах и, разумеется, таких тесных отношений, как раньше, поддерживать не могли. Но все равно из вида друг друга не теряли, и в общем и целом каждый был в курсе того, как живут остальные.
      Все это я вам рассказываю для того, чтобы вы не удивлялись тому, что судьба Насти совсем не безразлична мне... Но, впрочем, обо всем по порядку. Обо всех членах нашей компании я вам, конечно, рассказывать не буду. Расскажу только про Галю, потому что именно она – одно из главных действующих лиц в этой истории. Полное имя – Титова Галина Георгиевна, возможно, это вам понадобится. Девчонка она была компанейская, училась неплохо, особенно по математике. Мы всегда у нее списывали... Главной ее идеей было вырваться из нашей провинции в Москву. Она носилась с ней просто как с писаной торбой. Неважно, куда поступать: в институт, в техникум, – лишь бы в Москве. Ну и поехала. Для начала, конечно, документы подала в институт. Училась-то хорошо... несолидно с техникума начинать. Но мыслила она всегда реально, поэтому в МГИМО не пошла, а подала в какой-то то ли лесоторговый, то ли лесопромышленный. В общем, где конкурс маленький. Ну и поступила. Приехала после этого гордая такая – я, мол, в Москве учусь... Поприкалывались мы над ней, что, мол, и в Москве умудрилась лесную трущобу найти, и успокоились на этом. А она два года проучилась, а на третий возьми да и влюбись. И, разумеется, не в москвича, а в какого-то парня из Сибири. Он-то в этот институт, как говорится, по призванию пошел и после окончания собирался обратно в свою Сибирь ехать, но уже подкованным, в смысле наук, на все четыре колеса. Ну и угодила наша столичная львица вместо Москвы в самую что ни на есть глухомань.
      Вот уж тогда мы душу-то отвели! Как только ее, бедную, не обсмеивали. А муж ее, Дима, Дмитрий Колобков, – ничего, говорит, дайте срок, мы, сибирские, еще всю вашу Москву с потрохами купим. И что вы думаете? Как в воду глядел! Москву, конечно, он не купил, но в девяностые так развернулся, что лесом чуть не со всей Россией торговать стал. Дальше – больше. Сам в Ленинград переехал, – впрочем, тогда он уже Петербургом стал называться, – а лес и в Европу начал возить.
      Но, как часто бывает у нас в России, только с одного боку попрет человеку счастье, а с другого уже тут как тут подстерегает беда. У Гальки уже дочка маленькая была, когда обнаружили у нее туберкулез. У нее в этом плане наследственность была опасная, отец от этого умер, но с ней вроде всегда все в порядке было... Думаю, может быть, постоянные переезды ей иммунитет подорвали – то из Тарасова в Москву, то из Москвы в Сибирь, – а в Сибири климат, сами понимаете... Ну вот. А уж тут, как водится, где тонко, там и рвется. Обнаружили у нее вначале закрытую форму. Ну, лечили, конечно. Деньги у них были, с лекарствами и докторами проблем не возникало, привозили самых лучших... Любил он ее, Димка. Потом, когда в Питер переехали, думали, что здесь цивилизация поближе, врачи получше... надеялись. Только вышло по-другому. Врачи врачами, а климат питерский окончательно Галину доконал. Туберкулез принял открытую форму, и двух месяцев не прошло, как оказалась подружка моя на кладбище. Димка нам всем телеграммы прислал, все приехали... Осталась у него дочка, Настя, совсем маленькая. А тут бизнес, дела, сами понимаете. Нанял он ей сиделку. Посидела-посидела эта сиделка, да и заарканила себе этого добра молодца.
      Я и на свадьбе был. У меня в то время часто дела в Питере находились, – тоже пытался бизнес развернуть, – так что я обо всей этой истории лучше всех наших был информирован. Ну, Димка узнал, что я в городе, пригласил меня. Мужик он, в общем-то, неплохой был... Но обо всем по порядку.
      Мадам эта не понравилась мне с первого взгляда, и, как выяснилось впоследствии, первое впечатление меня не обмануло.
      На свадьбе, перекидываясь словцом то с одним, то с другим, я, между прочим, узнал, что еще до встречи с Дмитрием в биографии Эльвиры случился один довольно неприятный инцидент, который, на мой взгляд, весьма красноречиво характеризует ее жизненные принципы. Дело в том, что она уже была замужем. Муж ее был вполне успешным предпринимателем, жили они богато – квартира в центре, дача, иномарки... ну, и так далее. Но в девяностые годы, когда шла вся эта неразбериха и когда, кстати, Дима так удачно сумел подняться, муж Эльвиры, наоборот, попал в очень нехорошее положение. Подробностей я не знаю, потому что эту историю рассказал мне один из приятелей Эльвиры, будучи уже не очень трезвым, но итог мне известен. В конце концов бедному предпринимателю, чтобы совсем не остаться без штанов, пришлось в спешном порядке все имущество, оставшееся после разборок с «братками», переписать на имя жены, а самому, в ходе разборок уже с государственными органами, отправиться на некоторое время в места не столь отдаленные.
      А дальше все произошло очень просто. Отсидел муженек положенное по закону и вернулся с радостью и надеждой в родные пенаты. Только там его уже никто не ждал. Жена, которая за это время успела с ним развестись, сделала вид, что и не знает, кто он такой, а когда он заикнулся о своих деньгах, пригрозила второй отсидкой. Понятно, что человек, только что вышедший из тюрьмы, без денег, без жилья, без работы, – очень удобная жертва, и чтобы посадить его по новой, не нужно даже особенно стараться.
      Но, видимо, человек этот был волевой, потому что так сразу он не сдался. Он не пытался отнять свои деньги у бывшей жены (что, по-моему, тоже очень красноречивая характеристика), а захотел снова подняться, занимаясь бизнесом. И сначала даже что-то у него пошло, но, сами понимаете, – время прошло, старые связи утеряны, да к тому же время это он провел не где-нибудь, а в тюрьме. Того уважения и авторитета уже не было, и новый бизнес очень быстро сошел на нет. Стал он попивать, завел и знакомства соответствующие, ну и пошло-поехало, как это часто на Руси бывает. На тот момент, когда рассказывали мне эту историю, жил он у матери, нигде не работал, постепенно продавал, что было в доме, и, как говорится, не просыхал.
      Вот такая история. Но, думаю, если бы вы увидели эту Эльвиру, то сами бы все поняли, потому что все было написано у нее на лице. Дамы, которые были приглашены на свадьбу и которые, конечно же, хотели блеснуть своими украшениями, все до единой были буквально сканированы ее очень остренькими глазками, и, не сомневаюсь, стоимость всех их бриллиантов, рубинов и бирюзы была тут же определена до копейки. Я, грешным делом, думаю, что и в сиделки-то к Димке она в свое время не просто так попала. Наверняка справки навела, да и... Но, впрочем, обо всем по порядку.
      Не прошло и полгода после свадьбы, как Настену она от себя удалила. Уж не знаю, как она Димке объяснила и чем ей маленький ребенок помешал, но вскоре узнал я, что живет девочка у бабушки с дедушкой. То есть у Галиных родителей. Ну, я пошел было ее навестить, да не так-то это оказалось просто. Адрес старый мне напоминать не нужно было – сам там жил. Но, как выяснилось, старики после ее смерти оттуда переехали. В какую-то деревню, а в какую – никто не знает. Еле-еле, через десятые руки нашел я адрес. Оказалось, живут они под Тарасовом, в Тополевке. Ну, съездил к ним, узнал, что да как. И про девчонку спросил, чем, мол, помешала? Ответили, что новая жена ходит беременная и боится, что Димка, мол, не будет так любить ее ребенка, если перед глазами все время будет Галькин. Насколько я понял, она с ним не скандалила, а решила все по-тихому. Мол, у бабушки с дедушкой Насте будет хорошо: и на свежем воздухе, да и старикам отрада. В общем, для всех только лучше. А нуждаться она ни в чем не будет, потому что деньгами они будут ей помогать. Вот так. Девчонку выставила, а вскоре и мужа в другую страну перетащила.
      Еще тогда, на свадьбе, Димка говорил, что как у Гальки была навязчивая идея вырваться в Москву, так у Эльвиры – уехать за границу. Ну и в конце концов своего она добилась. Димка в последнее время очень активно с Финляндией работал, там и на дерево спрос всегда хороший, и граница рядом, да и вложиться выгодно можно. У него там и деревообрабатывающий завод был, и еще что-то... я подробно не интересовался. Но факт тот, что капитал очень приличный. Ну и перетянула она его. «Почему, – говорит, – все основное производство у тебя в Финляндии, а сам ты до сих пор еще в России лаптем щи хлебаешь?» В общем, уговорила.
      Я пытался было на него повлиять – объясни, мол, ты ей, ну какая это заграница, Финляндия, да это глушь, хуже Урюпинска, тем более по сравнению с Санкт-Петербургом. Но толку никакого. Если уж бабе что в голову втемяшится... Впрочем, это к делу не относится.
      Переехали они, месяца три пожили – и новый сюрприз. Обнаружились у Димки проблемы по онкологии... да-а... Вот судьба! Казалось, всего человек добился – и деньги есть, и семья, и все вроде бы хорошо, а вот... на тебе. Конечно, и тут тоже... и лечили его, и лекарства дорогие покупали, но, как и с Галькой, все было без толку. Месяцев пять, кажется, прожил он еще. Сгорел, как щепка.
      Теперь должен вам сказать, Татьяна, что весь этот длинный и не очень веселый рассказ к настоящей истории – только присказка. Именно после этой последней смерти и начинается самая запутанная и, как я опасаюсь, криминальная драма: дележка наследства. Наследство, как я уже говорил вам, после Дмитрия осталось не маленькое, и разделил он его поровну между своими детьми – Настей, дочерью от его первой жены, Галины, и Дмитрием, сыном от второй жены, Эльвиры. Поскольку оба ребенка еще не достигли совершеннолетия, мальчику был назначен опекун в лице его матери с достаточно широкой свободой распоряжения средствами, а девочке, согласно завещанию, должен был быть определен опекун из числа сотрудников адвокатской конторы, в которой и было написано завещание. Причем условия этого опекунства составлены так, что нет абсолютно никакой разницы, кто именно будет выступать в качестве опекуна, поскольку полномочия его очень ограничены и по сути заключаются в чисто технических функциях. То есть Дима постарался предпринять все возможное, чтобы после его смерти ничто и никто не мог ущемить интересы его дочери, перед которой он, возможно, чувствовал себя виноватым, и, как вы, наверное, сами заметили, постарался не вмешивать сюда свою вторую жену.
      Завещание составлено в законном порядке, причем именно по законам Финляндии. В некоторых случаях они гораздо жестче, чем российские. В частности, и в том, что касается защиты интересов детей, тем более несовершеннолетних и оставшихся без родителей. Поэтому нарушить условия завещания будет не так-то просто... но... Боюсь, что не смогу логически объяснить вам это, но меня не покидает предчувствие, что найдутся люди, которые постараются их нарушить. Очень уж крупная сумма поставлена на кон.
      В общем, чтобы не искушать судьбу, я решил забрать Настю от дедушки с бабушкой. Все-таки Галя была мне близким человеком, и я бы всю жизнь чувствовал себя виноватым, если бы с ее дочерью что-нибудь случилось. Поживет какое-то время у нас, думал я, подружится с моими детьми... И уж конечно, у меня она будет гораздо лучше защищена, чем с пожилыми людьми в глухой деревушке.
      Но, когда я приехал в Тополевку, оказалось, что около года назад старики друг за дружкой сошли в могилу, а Настю отдали в детский дом. Как я себя ругал тогда! И за то, что совсем выпустил из вида девочку, и за то, что так быстро успокоился, увидев в тот свой приезд, что материально они обеспечены и действительно ни в чем не нуждаются. Дима открыл на имя Насти счет, поскольку не мог часто приезжать сюда, и на этот счет регулярно перечислялся определенный процент с прибыли его предприятий... или какого-то из предприятий. Точно я сейчас не помню, я и тогда не очень внимательно слушал. Для меня главным было выяснить, что девочка ни в чем не нуждается и за ней есть кому присматривать. Когда я узнал это, еще в свой первый приезд, то вполне успокоился и посчитал свой, как говорится, долг перед старой подругой выполненным. Вот так. Успокоился, забыл, закрутился в делах, а когда вспомнил, было уже поздно. Разумеется, никто не мог толком объяснить, в какой именно детский дом отправили Настю. «Где-то в Тарасове» – вот самый внятный ответ, который мне удалось получить.
      Тогда я вспомнил о своих дурных предчувствиях. Если вторая часть наследства записана на Настю, то, разумеется, тот, кто захочет претендовать на эту часть, для начала должен будет заполучить саму Настю. Поэтому не исключено, что девочку начнут искать. Если уже не начали. И что с ней будет, когда ее найдут... я даже думать об этом не хочу! Конечно, Дмитрий наверняка постарался составить завещание так, чтобы в нем не было лазеек для вмешательства в интересы Насти. Но ведь всего не предусмотришь. Например, те же адвокаты из этой самой финской конторы могут представить девочку душевнобольной или неполноценной по каким-то иным критериям и на этом основании выговорить себе более широкие права в распоряжении наследством. Но это в лучшем случае. Плохо то, что куда легче будет просто устранить беззащитную маленькую девочку, не имеющую на всем белом свете ни единой родной души. Понимаете – физически устранить! Нанять здесь какого-нибудь подонка... они вон за дозу родную мать готовы удавить. Что уж говорить о детдомовке...
      В общем, положение отчаянное, и если мы не найдем Настю, то... может произойти все, что угодно. Ну почему я не позаботился об этом раньше, почему упустил ее из виду?
      Последние слова Семенов произнес, обращаясь как бы к самому себе, и с выражением полной безнадежности уставился в пространство.
      Выслушав эту историю, я подумала о том, что хотя сами по себе подозрения, зародившиеся в душе моего собеседника, несомненно, дают повод для беспокойства, но вот основания для таких подозрений, особенно с точки зрения профессионала, несколько сомнительны. Ведь все эти черные замыслы, которые господин Семенов приписывает загадочным недоброжелателям Насти, существуют пока только в его воображении. Никаких фактов, доказывающих, что все произойдет именно так, а не иначе, он, как я догадываюсь, представить сейчас не готов.
      Но я видела, что человек, сидящий передо мной за столиком кафе, вполне солидный и серьезный и он не на шутку озабочен вставшей перед ним проблемой. Поэтому я не стала вести бесполезных разговоров о том, реальна или нереальна проблема, озаботившая моего собеседника, а обратилась к ее сути.
      – Ну что ж, – сказала я. – Если девочка осталась одна и некому позаботиться о ее интересах, то в любом случае будет лучше найти ее и убедиться, что с ней все в порядке. Даже если в отношении ее никто не вынашивает таких черных замыслов, как вы предполагаете. Кстати, вот еще вопрос: почему вы думаете, что предполагаемые недоброжелатели именно захотят найти саму Настю? Ведь убийство – это не шутки, тем более убийство ребенка, а вы, если я вас правильно поняла, склонны подозревать именно такие намерения? Не проще ли было бы смухлевать что-то с документами? Ведь, в конце концов, Настя здесь, завещание – там... Финляндия далеко.
      – Думаю, что нет. Во-первых, мухлевать с завещанием имело смысл до того, как текст его стал известен. Теперь это сделать намного сложнее, и, скорее всего, в любом случае подлог будет очевиден. Во-вторых, в Финляндии у людей несколько иной менталитет, чем в России, и там такие вещи, в общем-то, не приняты. Если какому-либо чиновнику или даже клерку адвокатской конторы предложат сделать что-либо противозаконное, то он скорее заявит в полицию, чем возьмет взятку. То есть риск очень велик. Я немного работал с финнами, поначалу, когда только создавал свое дело, возил оттуда обувь. Они делают качественно, и у нас она неплохо продавалась. Так вот, финны хоть и туповатые немного, но дотошные, что есть, то есть. В документах, в любой бумажке каждую запятую двадцать раз перепроверят. Тем более если речь идет об интересах ребенка. Поэтому, когда я все эти факты сопоставил, я и подумал, что самое простое и эффективное для тех, кто захочет заполучить наследство вместо Насти, это именно... физическое устранение девочки. А придя к такому выводу, сами понимаете, я забеспокоился.
      – Что ж, понятно. Значит, смошенничать с самим завещанием в данном случае будет сложно.
      – Если не сказать – невозможно.
      – Между прочим, а откуда у вас такая подробная информация о самом завещании? Обо всех этих опекунствах? Это ведь, наверное, сведения закрытые?
      – Ну, в общем, да, но... Я ведь говорил вам, что у меня по бизнесу есть связи и в Питере, и в Финляндии. Я и с самим Димкой немного работал. Видите ли, когда начинаешь дело, чтобы не прогореть, приходится хвататься за все, что под руку подворачивается. Вот и я чем только не занимался! Торговал всем, чем можно было, заправки держал, кафе... игровые автоматы даже. Диверсификация, так сказать. Это потом, когда фирма более-менее окрепла, встала на ноги, появилась возможность ограничить сферу деятельности и заниматься немногим, но серьезно, в крупном масштабе. Сейчас я вожу комплектующие для компьютеров, ну, и по связи работаю... да вам это неинтересно, конечно. Я все это к тому говорю, что с Димкой у нас, кроме всего прочего, были общие дела по бизнесу, ну и, разумеется, имелись общие знакомые. И, собственно, информацию эту я и получил от одного такого знакомого, совсем недавно, в последний свой приезд в Петербург. Получилось все нечаянно совсем. Просто разговорились – что да как. Для меня и сама смерть Димы была новостью просто шокирующей. А потом и о завещании знакомый рассказал. Сам он в Петербурге живет, но в Финляндию часто ездит. Тоже по делам. А ведь за границей русские все друг друга знают... А они к тому же, как говорится, с Димой семьями дружили. Ну, то есть больше жены, конечно... общались. Ну вот, от своей жены он все это и узнал. Она к Эльвире зашла, как водится, навестить да поболтать, та ей и рассказала... новости последние. Так что, в сущности, информация о завещании – это со слов самой Эльвиры, поэтому, возможно, нуждается в уточнении.
      – А если действительно возникнет необходимость в таком уточнении, как вы думаете, можно будет сделать это, не привлекая излишнего внимания?
      Семенов задумался.
      – Даже не знаю, что вам ответить, – после небольшой паузы сказал он. – Ведь Финляндия и вправду далеко, тем более такое... сугубо частное дело. Правда, есть у меня парень один... он на таможне работает, но связи у него, по-моему, во всех инстанциях есть. Такой крученый, даже на финна не похож. Больше на итальянского мафиози. Он мне помогал пару раз... в сомнительных случаях. Если это действительно необходимо, я могу связаться с ним и проконсультироваться, сможет ли он чем-нибудь помочь.
      – Подобную информацию можно запросить в официальном порядке, – вставил свое веское слово Киря.
      – Запросить, Кирочка, конечно, можно, но если ты будешь действовать в официальном порядке, то об этом запросе будут знать очень многие посторонние лица, в том числе и возможные недоброжелатели, о которых говорит Николай. А если они действительно вынашивают какие-то идеи насчет наследства, это заставит их быть осторожнее и усложнит нам работу. Кроме того, подобный запрос будет связан с использованием международных дипломатических каналов, посольств и еще целого ряда организаций, каждая из которых захочет узнать, на каком основании ее беспокоят. А таких оснований ты, Кирочка, представить не сможешь, поскольку официально, как я понимаю, дело открыто не будет, – возразила я.
      Мой старый друг сконфуженно кашлянул, и я поспешила вывести его из неловкого положения.
      – Но зато есть одно направление, по которому ты очень легко можешь послать официальный запрос и даже довольно быстро получить на него ответ. Ведь если девочку действительно отправили в один из детских домой Тарасова, то нет ничего проще, как разослать подобные запросы во все имеющиеся в наличии детские дома. Думаю, их не так уж много. И вот тут наиболее успешным образом действия будет именно официальный. Перенапряжения усилий от твоих подчиненных это не потребует, а когда заведующие узнают, какая солидная организация запрашивает сведения, то они просто сразу же... тут же... немедленно все расскажут.
      Видимо, уловив в окончании моей речи некий иронично-шутливый тон, Семенов сдвинул брови, чтобы продемонстрировать всю его неуместность.
      – А если окажется, что девочки там нет? – спросил он не в бровь, а прямо в глаз, и у меня сразу пропала охота шутить.
      – Ну, во-первых, мы будем узнавать не о том, есть она или нет, а о том, когда прибыла и когда выбыла. Если действительно выбыла. Ну и, разумеется, куда, с кем и по какой причине. Если же окажется, что ни в один из детских домов она даже не прибывала... что ж... тогда дело несколько усложнится. Да, дело усложнится, и тогда вам понадобятся услуги частного детектива, которые я... ну, в общем-то, готова вам предоставить.
      – Боюсь, Танечка, что услуги частного детектива тебе придется предоставить нам уже сейчас, – сказал Киря. – В настоящее время в нашей стране, как тебе известно, господствуют свобода и демократия, поэтому, кроме государственных детских домов, существуют еще и частные интернаты, а также детские дома семейного типа. Делать официальные запросы в такие учреждения я бы не спешил. Во-первых, они нам отчетом не обязаны, а во-вторых, если девочка попала туда в обход каких-нибудь инструкций... мало ли... какие-нибудь знакомые знакомых попросили, или что-то в этом роде, – тогда о том, чтобы получить достоверную информацию, нечего и думать. Мы только напугаем их, и все. Поэтому считаю, что на этой ниве придется потрудиться тебе.
      В словах Кири был свой резон.
      – Что ж, надо будет потрудиться – потрудимся. Нам не привыкать. Только уж координаты всех этих частных заведений выясни, пожалуйста, сам. Тебе это и проще будет, да и быстрее.
      – Выясню, нет проблем.
      – Отлично. Тогда договариваемся так: вы, Владимир Сергеевич, подаете запросы в государственные детские дома и выясняете адреса частных; я занимаюсь отработкой этих частников, а вы, Николай, постарайтесь все-таки связаться с вашим знакомым с финской таможни и узнать у него, сможет ли он помочь нам с завещанием. Если окажется, что на долю наследства Насти Колобковой действительно имеет претензии кто-то, кроме нее самой, то знать содержание завещания нам будет просто необходимо.