ГАГО – МАЛЕНЬКИЙ ЗАИКА

– Видите, дети, это «А», – жена Орантеса Ана сидела у кухонного стола и выводила буквы мелом на куске старого сланца, старалась выговаривать звуки как можно отчетливее и протяжнее. – С «А» начинается наш алфавит – а-а-а. И мое имя тоже – Ана.

Бланка, Педро, Мария и Эльвира окружили мать и внимательно слушали.

– А мое? – спросила восьмилетняя Мария, живая и очень любопытная девочка.

Ана рассмеялась:

– Твое имя начинается с «М», но эту букву я покажу вам позже. – Она подняла указательный палец и с таинственным видом оглядела всех. – Есть, однако, одна буква, которая принадлежит нам всем: это «О». О-о-о... – Она быстро написала на сланце большую букву «О».

– А почему это «О» принадлежит нам всем? – спросила Бланка. Она в свои двенадцать лет была третьей по возрасту в семье дочерью после Нины и Кончиты и поэтому задавать такие вопросы в присутствии младших считала ниже своего достоинства, но любопытство взяло свое.

– Потому что все мы Орантесы, – ответила Кончита из угла, где вместе с Ниной замешивала тесто на завтра.

– Верно, – кивнула мать. – Фамилия «Орантес» начинается с буквы «О». – И она улыбнулась, увидев, как округлились губы у детей, произносящих этот звук.

– Это у вас замечательно получается, сеньора, – послышался чей-то голос. Это был Магистр. – Я некоторое время наблюдаю за вами и должен сказать, что из вас вышла бы замечательная учительница.

– Вы преувеличиваете, – Ана в смущении начала стирать буквы с куска сланца.

– Нет-нет, это чистая правда, – уверял ее маленький ученый. – Поверьте мне, я в этом разбираюсь! – он сделал шаг по направлению к столу. – А что меня особенно удивляет, сеньора, так это то, что вы находите время, чтобы учить детей грамоте.

Ана вздохнула:

– Иногда я и сама не знаю, как меня на все это хватает: и без того забот полон рот!

Это и впрямь было так. В то время как Орантес с сыновьями целыми днями пропадал в поле, она трудилась дома, не покладая рук. Она просыпалась под первый щебет птиц и будила детей, у каждого из которых было свое задание на день.

Затем она готовила завтрак, накрывала на стол, и за ним по заведенному в доме обычаю собиралась вся семья. В этом ей помогали старшие дочери Нина и Кончита. В отсутствие Орантеса нужно было еще накормить и напоить скотину – овец, коз и кур. Единственная их лошадь была либо под Орантесом, либо запряжена в плуг. Да, не забыть бы Изабеллу: после смерти Эмилио она перешла в собственность семьи и, как и остальные животные, требовала ухода и кормежки.

Покормив скот, Ана приступала к работе по дому. После полудня посылала одну из дочерей на поле отнести обед отцу и братьям. Особенно много приходилось хлопотать по дому в базарные дни, потому что тогда в доме отсутствовала Нина. Ну, и в период сбора урожая оливок осенью.

– Но я не жалуюсь, – улыбнулась Ана. – Главное, чтобы все были здоровы.

Ее взгляд упал на младшенького: Гаго почти никакого интереса к уроку не выказывал, он сидел в углу, задумавшись о чем-то своем. Этот ребенок доставлял Ане немало забот. Конечно, не удивительно, что ребенок, которого Бог наказал заячьей губой, не привык веселиться вместе со своими одногодками, но в последнее время малыш начал часто уединяться. Да и заикаться он стал почему-то сильнее...

Ана опять вздохнула. Нелегко после работы по дому учить детей грамоте. Тем более, что собрать для этого всех вместе почти никогда не удается. Поэтому в предыдущие три года она учила письму, счету и чтению близнецов и обеих старших девочек, а в этом году подошла очередь младших детей. Соседи-крестьяне этих ее усилий не понимали и даже осуждали: зачем ей это? Вот их дети читать-писать не умеют – и ничего, живут себе! Что, дети Аны лучше других? Однако Орантес, сам умевший читать и писать, жену понимал и поддерживал. Она надеялась, что вскоре при монастыре Камподиос откроют школу, куда можно будет отправить детей. Ну, не всех сразу, конечно, – без их помощи в доме не обойтись, – но сначала одних, потом других. Ну, а там видно будет, кто из них проявит особое усердие и способности. Может, кто-нибудь станет монахом или монахиней...

– Знаете что, сеньора, – прервал Магистр ход ее мыслей, – если позволите, я на некоторое время возьму на себя обучение детей. А вы сможете заняться другими делами.

Ана заколебалась. Предложение заманчивое, но вправе ли она принять его? Как-никак ее гостем был Магистр, обучавшийся в университете Ла Коруньи.

– Ах, я даже не знаю...

– Давайте я попробую, – Магистр лукаво подмигнул детям. – Найдется у вас несколько деревянных шариков?

– Деревянных шариков? – младшие не сразу поняли его.

– Вы не ослышались. Шарики из дерева найдутся?

И вскоре у него в руках оказались три шарика.

– А теперь внимательно следите за мной, – Магистр принялся подбрасывать их в воздух и ловко жонглировать ими. Дети не сводили глаз с его рук. – Кто-нибудь из вас так умеет? – спросил он.

Они покачали головами.

– Хотите, научу?

Ответом был радостный крик.

– Хорошо, но сперва придется потрудиться. Если я останусь доволен вашей работой, я с вами часок поупражняюсь. Ну, а нет – не взыщите! Уяснили?

Все закивали головами и уставились на него, ожидая указаний.

– Поди сюда, Гаго, мой маленький, – мягко обратилась Ана к своему младшенькому. – Погляди на кухне, нет ли чего вкусненького для тебя?

– Я-а-а нн-е г-г-га-га-лод-ный, – мальчик повернулся к ней спиной, собираясь выбежать во двор.

– Куда это ты, Гаго?

Тот пожал плечами с самым разнесчастным видом.

– Я кое-что придумала! Ты мог бы прямо сейчас отнести в поле обед для всех четверых: для отца, Витуса и для близнецов. Хочешь?

Гаго засопел и кивнул.

– Хорошо, – Ана наполнила большой горшок овощным супом, густым и наваристым, тщательно закрыла его крышкой и дала младшему сыну. – Не слишком тяжело для тебя?

– Н-н-нет!

– Тогда иди и передай им, чтобы слишком не задерживались.

– Д-д-да!

Ана озабоченно глядела вслед младшему сыну, который быстро шел по узкой тропинке, что вела прямо к полю.

– Похоже, Витус, в этом году у нас будет третий хороший урожай подряд, – Орантес указал рукой в сторону поля, на котором колосился золотистый ячмень. – И это несмотря на то, что зима в этом году была как никогда долгой.

Витус пощелкивал пальцами по лезвию тяпки, с которой он не расставался с самого утра. Он, Орантес и близнецы сидели у дороги, ожидая обеда. Они устали и проголодались, потому что с раннего утра, не разгибая спины, пропалывали большое поле. Работа тяжелая, пот лил с них ручьями. Хотя тяпка у Витуса была новой, а лезвие ее острым, он с превеликим трудом вырывал цепкие корни разросшегося повсюду сорняка и был благодарен Антонио и Лупо за то, что они несколько раз прибегали и показывали ему, как это сделать ловчее. А Орантес тем временем свозил на повозке с поля большие камни и сбрасывал их у обочины дороги.

– Хороший урожай? То-то порадуется ваш господин! – усмехнулся Витус.

– Дон Альваро? Конечно! Он, как и все идальго, глаз с нас не сводит – как бы мы чего лишнего не присвоили. Но, если по-честному, он далеко не из худших. Дело в том, что наши семьи уже много-много лет связаны одна с другой. Конечно, разница в положении остается, но есть и много такого, о чем другие только мечтают.

– Что, например?

– Возьми лошадь, которую я запрягаю в телегу в этом году. Я называю ее Кабалло, это мерин. Кабалло принадлежит дону Альваро, он дал мне его на все лето за пустяковые деньги. Представляешь, насколько легче с его помощью вывозить с поля камни? Насчет пахоты я вообще молчу... Так что, если урожай выдастся хорошим и Господь услышит наши молитвы, мне будет не очень сложно заплатить дону Альваро и за аренду земли, и за мерина.

– А если урожая не будет?

– Тогда придется всю зиму голодать, забить наших последних животных и птицу и жить надеждой на то, что будущий год будет урожайным. Давай лучше не будем о грустном. Твоя помощь нам кстати, вместе мы на будущей неделе отвезем на ток хороший урожай зерна.

Витус положил тяпку на землю и посмотрел на повязки на своих запястьях.

– Каких-то пару дней назад это было совершенно исключено.

– Ну, еще бы! Благодаря искусству нашего деревенского кузнеца, ты наконец-то избавился от своих железных «манжет» с цепями. Хотя, когда он их разогрел, тебе было здорово больно, да?

– Не то слово! – разогревание «манжет» действительно было процессом в высшей степени болезненным, хотя кузнец Футьерро и подложил под металлические наручники влажные тряпки.

– С этих пор ты и впрямь вольный человек, последнее напоминание о тюрьме ушло вместе с кандалами. Волосы твои скоро отрастут. Знаешь, что? Снимем-ка мы с тебя эту черную бороду: к твоим светлым кудрям она никак не подойдет. Тем более что теперь инквизиция от нас, можно сказать, за горами.

Витус улыбнулся.

– Хорошо, согласен. – За последние дни они с Магистром преисполнились уверенности в том, что побег их удался на славу. Все говорит о том, что никто их не ищет.

Резким движением Орантес сорвал с Витуса его пышную черную бороду. Снова обнажились щеки и подбородок, которые Витус привык брить каждый день – до того, как стал ходить с наклеенной бородой.

– Да, узнаю прежнего Витуса! – обрадовался крестьянин. И огляделся: – А сейчас я с удовольствием поел бы. Смотри-ка, кто идет!

К ним медленно шел Гаго, который нес перед собой большой горшок. Глядя издали, можно было подумать, будто к горшку приделали ноги.

– Ов-в-в-в-во-щно-о-ой с-с-у-у-пп! – прошло с минуту, пока малыш выговорил эти два слова.

– А, овощной суп! – обрадовался Орантес. – И что же в нем есть?

Гаго не ответил. Только покраснел от натуги, и его раздвоенная верхняя губка задрожала.

– Капуста в нем есть? – подсказал Орантес.

Гаго кивнул.

– А какие-нибудь коренья?

Малыш снова кивнул.

– А лук?

Гаго опять качнул головой.

– Ну, теперь мы примерно знаем, что к чему, – подытожил Орантес. – Иди сюда, сынок, садись вместе с нами и ешь на здоровье!

Маленький заика послушно кивнул и сел между отцом и Витусом. Близнецы заняли места напротив них. Каждый взял по деревянной ложке и начал есть.

После обеда Витус, прислонившись к боковой жерди телеги, погладил Гаго по голове.

– Что ты делал сегодня утром, Гаго?

Малыш потянул носом и, не ответив, уставился себе под ноги.

– Неужели так-таки не о чем рассказать? – допытывался Витус. – Ты ведь обязательно чем-то помогал маме. Угадал я?

Гаго заплакал. Сначала уронил несколько слезинок, а потом слезы полились в три ручья. От рыданий он сотрясался всем телом. Орантес и Витус, совершенно растерянные, гладили его по голове и по плечам, но малыш был безутешен.

Наконец Витус проговорил:

– Послушай, Гаго, у меня появилась одна мысль. Я покажу тебе, как вырезать удочку, а потом мы вместе пойдем удить рыбу. Что поймаешь – твое. Может, мама нажарит рыбы на ужин!

Витус вопросительно взглянул на Орантеса, тот кивнул, давая понять, что не возражает.

– Только пройдите мимо подворья и предупредите мать, куда идете, не то она будет беспокоиться.

– Предупредим, – пообещал Витус. И, обратившись к Гаго, сказал: – Ты ведь пойдешь со мной?

Малыш молча кивнул.

– Договоримся так: кто поймает самую большую рыбину, тот и победил!

Позднее, уже на берегу Пахо, Витус вырезал из ивовых веток две удочки.

– Никогда не бери для удилища крепкое дерево: оно должно быть гибким, чтобы подавалось, когда рыба потянет наживку на себя. Вот, смотри, – Витус согнул свое удилище. – С буковой или дубовой веткой это не вышло бы.

Глаза у Гаго расширились, и он опять закивал головой.

– На тонком конце прута мы сделаем надрез и привяжем сюда леску... Такой вот двойной узел... Умеешь вязать двойные узлы?

– Н-н-еа...

Витус показал, как это делается. Потом этот узел развязал.

– А теперь ты!

Гаго своими тонкими пальчиками довольно ловко завязал двойной узел.

– Ну и ну! Быстро же ты все усваиваешь! Ты действительно впервые завязываешь этот узел?

– Хм...

– Так, а сейчас еще насадим червей, и тогда будем удить рыбу. Удачи, Гаго!

– Хм-м...

Они некоторое время просидели, молча уставившись на воду, и вдруг удочка у Гаго дернулась. А потом она так выгнулась, что едва не вырвалась у малыша из, рук.

– Держи крепко! – Витус хотел было помочь Гаго, но малыш повернулся к нему спиной и схватился за удилище обеими руками. Он хотел поймать рыбу сам. От напряжения его личико сморщилось.

Наконец сопротивление рыбы ослабло – Гаго победил! И в воздух, описав дугу, взлетела крупная серебристая рыбина в пол-локтя длиной, довольно тяжелая. Витус одним ударом острого ножа отхватил ей голову.

– У нее усы над верхней губой, – сказал он. – По-моему, это чебак. Поздравляю!

Глаза Гаго заблестели.

Они поудили еще некоторое время, и малыш поймал еще две рыбины. Витусу же не везло. Наконец он поднялся:

– Лaдно, Гаго, пойдем домой, а то рыба испортится и нам нечем будет похвастаться перед твоей мамой.

Гаго кивнул:

– Д-д-да! Х-х-ха-ра-шшо...

Они быстро зашагали в сторону дома. Недалеко от подворья Орантесов им встретились соседские ребятишки, и тут с Гаго произошла странная перемена: он судорожно схватился за руку Витуса и спрятался у него за спиной.

– Заячья губа! – вопили пробегавшие мимо мальчишки и корчили гримасы, изображая Гаго.

Витус остановился, а малыш, весь дрожа, прижался к нему.

Они распевали это и приплясывали, показывая Гаго длинный нос. Витус уговаривал их перестать дразнить мальчика, но они никак не хотели угомониться.

– Тихо! – прикрикнул на них Витус. – А ну, умолкните немедленно, не то получите от меня по затрещине – на всю жизнь запомните!

Мальчишки испугались и, наклонив головы, начали о чем-то шептаться. Быстро разбежались, а потом, уже на порядочном расстоянии от Витуса и Гаго, снова принялись за свое.

– Не обращай на них внимания, – утешал малыша Витус. – Сами они дураки!

По щекам маленького заики покатились слезы.

– Никто из этих крикунов не наловил бы столько рыбы, сколько ты!

Гаго всхлипывал.

– Ладно, пойдем домой. – Витус надеялся, что Ана скорее успокоит своего младшенького.

Но и матери удалось это отнюдь не сразу. И Орантесу с близнецами тоже, когда они вернулись. Гаго просидел целый вечер в углу и ни на чьи вопросы не отзывался. Ему даже не захотелось попробовать собственноручно пойманной рыбы, когда мать поставила на стол сковородку.

– Не знаю, что мне делать с этим ребенком, – горестно вздохнула Ана. – Так продолжаться не может.

Она взяла Орантеса за руку и повела его за собой из дома. Ей хотелось обсудить с ним что-то, не предназначенное для чужих ушей.

Но вскоре они вернулись. Орантес направился к Витусу, который сидел с Магистром и близнецами за столом и перекидывался в картишки.

– Витус, на пару слов! И тебя, Магистр, прошу, если у тебя есть немного времени...

– Я готов, – маленький ученый бросил карты на стол. – У меня все равно ничего путного на руках не было...

– Дело вот в чем, – начал Орантес, когда они вышли на двор. – Мы с Аной очень волнуемся за Гаго. И вовсе не с сегодняшнего дня. Малыш окончательно замыкается в себе. Раньше он всегда что-то напевал себе под нос, часто смеялся и забавлялся игрушками, которые доставались ему по наследству от старших, но в последнее время он сам не свой...

– Хотя мальчонка он очень толковый, – заметил Витус.

– Просто больно смотреть, как этот маленький человек страдает, – сказал Магистр, поглаживая себя ладонью по светлому парику.

– Мальчишки дразнили его сегодня не в первый раз, – продолжил Орантес. – От этих издевок он совсем скис. Малышу сейчас пять, а говорить он начал, когда ему был год с небольшим – и не только «папа» или «мама», как все остальные мои отпрыски, но и целые предложения вроде: «Гаго любит маму» и все такое. – При воспоминании об этом по лицу Орантеса скользнула улыбка. – Тогда он вовсе не заикался – по крайней мере мы ничего такого не замечали. Мы с Аной гордились им, думали, что эта его одаренность – как бы возмещение заячьей губы, которой его наградил Господь. Но чем старше становился Гаго, тем больше он заикался. Можно даже сказать так: чем отчетливее он понимал, что внешне отличается от остальных, тем больше терял уверенность в себе.

– Да, о такой взаимосвязи мне приходилось слышать, – подтвердил Витус.

– Я отдал бы свою правую руку, если бы он выздоровел, – вздохнул Орантес. – Только что толку от этих мыслей! Но тут Ана кое-что придумала, и я хочу это с вами обсудить. Мы как рассудили: если причина того, что Гаго начал так заикаться, в его заячьей губе, то надо попытаться это устранить. И если бы это удалось...

– ...он бы опять заговорил, как все вокруг. Я начинаю понимать! – воскликнул Магистр.

– Я как-то слышал, э-э... – смущенно начал Орантес. – Короче, я слышал, будто есть такие хирурги, которые умеют такие операции делать...

Он посмотрел на Витуса и, сделав над собой усилие, спросил прямо в лоб:

– Короче говоря, Витус, мог бы ты помочь нашему малышу?

– Посредством операции? Господи спаси и помилуй! – Витус и в самом деле испугался. – Подобные операции очень опасны, ведь вероятно проникновение инфекции, а исход вмешательства никогда нельзя предсказать заранее. Иногда больные после операции выглядят даже хуже, чем до нее.

– Означает ли это, что... – Орантес не договорил до конца то, о чем подумал.

– Да, Орантес. Ты на меня не обижайся, потому что это правда: опасности, которыми чревата подобная операция, куда значительнее, нежели надежда на успех.

Несчастный отец несколько раз глубоко вздохнул. Отказ был для него страшным ударом.

– Я не обижаюсь, Витус, – промолвил он, наконец. – Если ты не сможешь, – никто не сможет. Из всех, кого я знаю... – Он неторопливо зашагал в сторону дома.

После того как Орантес пошел в спальню проверить, все ли легли, Витус с Магистром еще сидели за столом, уныло уставясь на горшок с оливками. Маленький ученый первым прервал молчание:

– Ты бы никак не мог сделать эту операцию?

Витус взял одну оливку.

– Да, и на то у меня есть одна серьезная причина. Мало того, что риск велик, я отказался от операции и из других соображений.

– Из каких же? – Магистр не сводил с него глаз.

– Я таких операций никогда не делал. И не видел, как их делают другие.