– Может быть, стоит проверить, не преследует ли нас кто?

– Это можно.

Сзади донесся голос отца Томаса:

– Я все время приглядываюсь. По-моему, погони нет. Да и откуда ей взяться? Мы монахи, идем своей дорогой, никого не задеваем. Кому может быть известно, что с нами двое бежавших из тюрьмы?

– Тем более, что, когда мы покидали гостиницу, на них никто не обратил внимания, – хихикнул Куллус. – А даже если кто и заметил, что у них общего с теми, кого ищут? – Он с удовлетворением переводил взгляд с одного на другого и даже заулыбался. Благодаря мазям отца Томаса лица обоих уже не выглядели такими распухшими. У Витуса была накладная черная борода, а череп обрит наголо. Вид такой, что он и сам себя не узнал бы.

А Магистр походил скорее на юношу, чем на зрелого мужчину – в светлом парике, локоны которого спадали ему на лоб и плечи, и при пышных усах. Синий камзол Антонио и простые льняные штаны Лупо дополняли его экипировку. По виду он мог бы сойти за приятеля братьев-близнецов.

– Vestis virum reddit, – улыбнулся Куллус. – Принимают по одежке, как выражались древние римляне.

– Орантес, ты не хотел бы немного посидеть в седле? – спросил Витус.

– Нет-нет, – добродушно махнул рукой крестьянин. – От ходьбы я ничуть не устаю. Да и вообще мы скоро будем на месте.

– Я тебя давно хочу вот о чем спросить, – начал Витус. – Как к тебе попала Изабелла? Ведь она принадлежала...

– Да, отцу, – грустно кивнул Орантес. – Как-то утром несколько недель назад я увидел ее на нашем дворе. Она сама прибежала из Пунта-де-ла-Крус. Я сразу понял: что-то стряслось. К сожалению, я не ошибся. Накануне вечером отец умер.

– Как жаль!.. Мы с ним были едва знакомы, но он отнесся ко мне так по-дружески. Это что, из-за его кровохарканья?

– Из-за него самого, – вместо Орантеса ответил отец Томас. – Поздним вечером за мной прибежал мальчик из деревни, и я поспешил к постели больного. Эмилио был уже очень слаб и лежал в луже крови, которую выхаркал. Я дал ему седативное средство. Проглотив лекарство, он несколько успокоился. А потом, через час с небольшим, попросил причастить его, что я и сделал. Он отошел с улыбкой на устах.

– Теперь он покоится на маленьком кладбище подле церкви в Пунта-де-ла-Крус, – добавил Орантес. – Моя Ана ходила туда положить цветы на могилу.

– Все земное бренно, – вздохнул отец Томас и перекрестился.

– Вон там, впереди, будет лужайка, и на ней наша сторожка, – сказал крестьянин.

Ночь в ветхой, продуваемой ветром сторожке оказалась неожиданно холодной.

В поздний час они произнесли благодарственную молитву, а потом улеглись на полу, укрывшись конскими попонами. Проснулись они довольно поздно и перекусили тем, что удалось захватить из гостиницы, поспешно покидая ее: сушеной рыбой, хлебом и орехами. Воду принесли из протекавшего неподалеку от сторожки ручья.

– Никто не знает, где Орантес с близнецами? Что-то их нет с самого утра...

– Этот добрый человек всю ночь провел без сна, сторожил нас, – объяснил аббат Гаудек. – А сегодня утром отправился обратно в Досвальдес, чтобы разузнать, нет ли за нами погони. Он объяснил, что сегодня базарный день – самое удобное время, чтобы узнать все новости.

Аббат устроился вместе с остальными на телеге для сена, поперек которой они положили широкую доску, служившую им чем-то вроде обеденного стола. Он сидел во главе этого «стола», да и в сторожке вел себя как старший; он же произнес слова молитвы перед принятием пищи.

– Я взял с Орантеса и его сыновей слово, что они будут вести себя в городе как можно осмотрительнее, – продолжал Гаудек, – потому что, если они не вернутся, это будет и для нас катастрофой. Они в эти дни – наши глаза и уши...

– ... да, «а в ком нет сего, тот слеп, закрыл глаза, забыл об очищении прежних грехов своих», – перебил его отец Куллус, – как сказано во Втором соборном послании святого апостола Петра, глава 1, стих 9.

– Совершенно верно, – терпеливо кивнул аббат Гаудек. – А кто так силен в Священном Писании и так благочестив, тот, разумеется, всегда готов сослужить службу ближним. Поэтому ты уберешь все, что останется после еды, все почистишь и помоешь.

– Да, преподобный отец, – Куллус смущенно опустил голову. – Levi defungor poena, – пробормотал он. – Это я еще отделался легким испугом.

– Levi poena defungeris, – заметил настоятель, обладавший весьма острым слухом. – Да, голову с тебя за это никто не снимет. Однако, прежде чем приняться за дело, произнесем еще благодарственную молитву за дарованную нам пищу. И не забудь упомянуть в этой молитве имя Карлоса Орантеса, ибо не кто иной, как он пришел ко мне несколько дней назад и высказал подозрение, что наш Витус оказался у инквизиторов.

– Да, преподобный отец. – И Куллус сделал так, как было велено.

Когда все снова собрались вместе, аббат Гаудек сказал:

– Наши лошади и упряжь тоже требуют ухода. Витус и господин Магистр, можем ли мы рассчитывать на вашу помощь?

– Разумеется. – Оба были готовы. – С чего начать?

– Отец Куллус вам все покажет.

Незадолго до захода солнца вернулся Орантес. Настроение у него было лучше некуда. Следом за ним с какой-то поклажей шествовали его сыновья.

– Хорошие новости? – спросил аббат Гаудек. Он как раз расставлял на столе скромную вечернюю трапезу для остальных.

– Господь Бог споспешествует нам! – Гордость, звучавшая в голосе Орантеса, не оставляла сомнений, что успех предприятия в немалой степени его заслуга.

– Слава Всевышнему! – у аббата словно камень с души упал. – Ответь мне сразу на один вопрос: погони за нами нет?

– Нет! – в один голос ответили Орантес и его сыновья-близнецы.

– Deo gratias! Слава Богу! – аббат Гаудек возвел глаза к небу и перекрестился. – А теперь рассказывайте.

– Значит, так, – Орантес с сыновьями подсели к остальным. – Сначала мы пошли на базар, послушали, о чем там судачат. Мы разделились, чтобы услышать мнения разных людей. В Досвальдесе всегда рыбаки осведомлены лучше тех, кто плетет корзины, – это я так, для примера... Только на этот раз никому ничего о происшествии в тюрьме не было известно...

– И насчет того, чтобы за Витусом и Магистром устроили погоню – тоже ничего, – добавили близнецы.

– Deo gratias! – воскликнул на сей раз Витус.

Он быстро вскочил и протянул трем вновь прибывшим по миске с сушеной рыбой и грибной подливкой, которую приготовил Магистр.

– Ешьте на здоровье! – проговорил он, растроганно моргая глазами.

– Ну, расскажу, как было дальше, – проговорил Орантес, уже жуя. – Мы, конечно, не обрадовались тому, что ничегошеньки так и не выяснили. И потому отправились прямиком в логово льва.

– В логово льва? Ты хочешь сказать, что вы были в здании тюрьмы? – изумился Витус.

– Именно так. И там столкнулись с тем, что нам и присниться не могло бы!

– Говори же! Что же ты тянешь? – теперь уже не выдержали нервы у отца Томаса.

И тут все начали наперебой засыпать Орантеса вопросами:

– Как вам удалось пройти мимо часовых?

– Сгоревшие до сих пор лежат в камере?

– Что с Крысой?

Крестьянин поднял руки, призывая к спокойствию.

– Все, что произошло, приписывают человеку, которого вы называете Крысой.

– То есть как?! – вскричали все, однако голос Орантеса заставил их умолкнуть:

– Я расскажу все по порядку. Если позволите, конечно.

Им было непросто преодолеть свое любопытство – а что оставалось? Витус протянул Орантесу и близнецам кувшин с водой и кружки, чтобы они смогли запить скудный ужин.

– Спасибо! – Орантес выскреб из миски последние крохи пищи. – После того, значит, как мы ничего на базаре не выяснили, мы направились к зданию тюрьмы и уже издали увидели шеренгу солдат перед самым зданием. Один из них, старший по чину, капрал, был явно чем-то обеспокоен. Мы сразу поняли, что ему-то о случившемся известно. Нам нужно было пройти мимо него. Лупо подошел к стражнику справа и отвлек его, а мы с Антонио тем временем проскользнули слева от него в ворота.

– А как тебе удалось отвлечь внимание капрала? – спросил Магистр у Лупо.

– Очень просто. Я начал расспрашивать о его ружье. Об оружии любой солдат поговорить любит. А еще я спросил капрала, из какой стали сделана его алебарда и убил ли он кого-нибудь ею. Ну, в каких боях он участвовал и все такое прочее... – Он умолк и оглядел всех собравшихся. – Ну, он и рассказал мне все, что узнал от епископа Матео, а это не так уж мало!

– Об этом потом, – вмешался Орантес. – Итак, мы с Антонио проникли в тюрьму и прошли по ее коридорам до двери той самой камеры, где, как мы думали, и пытали узников. Оттуда доносились какие-то странные звуки. Словно металлические пластины дребезжали. Мы никак не могли сообразить, что это такое, и, подумав немного, открыли дверь и проскользнули внутрь.

– А внутри камеры, – продолжал Антонио, – стоял человек с крысиной бабьей мордой, который здорово испугался, увидев нас.

– Это и был, наверное, Крыса, – вставил Магистр.

– Он самый, – подтвердил Орантес. – В руках у него был ремень или, точнее говоря, оставшиеся от ремня ошметки, которыми он что есть мочи лупил по стене – хотел высвободить серебряную пряжку из обуглившейся кожи. Хотел эту пряжку присвоить: серебро все же таки! Но испуг его длился недолго. «Вы кто такие, что вам здесь надо?» – заорал он на нас. Сунув остатки ремня с пряжкой в карман, он двинулся на нас, размахивая в воздухе кинжалом.

– Такой дорогой штуковиной с изукрашенным лезвием? – спросил Витус.

– По-моему, да.

– Значит, это был кинжал Нуну. Только он заполучил его каким-то непонятным путем.

– Как бы то ни было, Крыса размахивал кинжалом, поэтому я сперва постарался умерить его пыл, чтобы выиграть время. «Все в порядке, дружище! – сказал я. – Мы родственники Мартинеса». И когда он с удивлением на меня уставился, я объяснил: «Ну, не самые близкие, друг мой. Покойный был одним из наших дальних родственников».

«Меня называют Крысой, – представился он. – А до моего настоящего имени никому дела нет».

«Конечно, Крыса, я понял, – ответил я. – Мы были бы тебе очень благодарны, если бы могли получить то, что осталось от Мартинеса, чтобы похоронить его по христианскому обычаю. Его, насколько нам известно, в ереси не обвиняли, так что он имеет право на христианское погребение».

«А откуда вам вообще стало известно, что здесь случилось? – недоверчиво спросил Крыса. – Тут что-то не так!»

«Да нет, все очень просто, – быстро нашелся я. – Мы побывали у алькальда. И нам повезло: у него нашлось для нас несколько минут свободного времени. Ну, мы рассказали ему, что мы родственники Мартинеса. Он не знал в точности, что тут случилось, но разрешил нам забрать его останки для захоронения».

«Не то бы часовой нас сюда ни за что не пропустил бы», – добавил Антонио.

– Это Крысу убедило, – продолжал Орантес, отпивая немного воды из общей кружки. – Он указал нам на лежавшее на полу тело и сказал коротко: «Забирайте!».

– А как все выглядело в камере? – спросил Витус.

– Ужасно! – Орантес даже вздрогнул при воспоминании о ней. – Солома вся сгорела, конечно. Но трупы только обуглились. Чтобы они сгорели, потребовался бы настоящий костер. Оба мертвеца напоминали кучи черного древесного угля. Нуну просто узнать было нельзя. Он лежал перед самой дверью – пытался, наверное, до самого конца своего как-то выбраться из камеры.

– А Мартинес? – спросил Магистр.

– Выглядел не лучше, – отозвался Антонио. – Правда, его никто и не переворачивал. Тело его обгорело не так сильно, как у Нуну, может, еще и потому, что он был не такой жирный. – Он тоже отпил воды из кружки. – Хочешь еще, отец?

– Нет, дай лучше Лупо... Ну, оглядели мы эти два трупа, и я обратился к Крысе: «Не найдется ли у тебя чего-нибудь, в чем мы могли бы увезти останки Мартинеса?»

«Нет, – ответил тот, – ничего подходящего у меня нет».

«Жаль, – сказал я. – Я бы тебя отблагодарил».

«Вот как! – глаза у Крысы сузились. – А что, к примеру, ты имел в виду?»

«Понятия не имею, – прикинулся я дурачком. – Ну, мешок, или ящик какой, или большой короб?»

Он задумался, а потом вдруг спохватился: «Пошли со мной, приятель. У меня, кажется, есть что-то подходящее».

Он вышел из камеры и засеменил по коридору, а мы с Антонио за ним. Вот наконец он остановился перед дверью какой-то камеры, открыл ее и пропустил нас вперед. Должен признаться, для пыточной камеры там все выглядело не так уж страшно: кровать, стул, стол, жаровня и так далее. «Это, наверное, была камера, в которой сидели Витус с Магистром!» – мелькнуло у меня в голове. Пока я размышлял над этим, Крыса принес из угла камеры какую-то сумку, точнее – кожаный заплечный короб.

«Это раньше принадлежало одному из заключенных, – объяснил он с равнодушным видом, – точно так же, как и этот посох. Он валялся в другом месте, но я люблю во всем порядок! Если прилично заплатишь за сумку, забирай заодно и посох».

«Да что в этот короб войдет-то? – фыркнул я для виду. – А ну, дай его сюда!»

Он дал мне короб, и я проверил его содержимое: не пропало ли что? Похоже, все на месте. Со слов Витуса я знал, что этот короб с двойным дном, что в нем спрятана его чудо-книга. «Как бы мне проверить, в сохранности ли она, чтобы Крыса меня ни в чем не заподозрил?» – лихорадочно размышлял я. А потом додумался: начал доставать из короба один предмет за другим, пока он совсем не опустел. Потом взвесил короб в руке и понял, что фолиант должен находиться в потайном отделении.

«Надо же очень вместительный, – сказал я, притворяясь сильно удивленным. – Неплохая вещь!» И побыстрее положил туда все, что достал из нее. Я спросил Крысу, сколько он хочет за эту вещь. Она, мол, мне пригодится, хотя труп в ней и не уместится.

«Один золотой!» – прошипел Крыса, протягивая руку.

«Ты в своем уме! – вскричал я в ужасе. – Скажи, похож я на человека, у которого водятся золотые монеты? Послушай, Крыса, я дам тебе все, что у меня есть, потому что для моего родственника Мартинеса мне ничего не жалко. Вот, держи», – и я отсчитал ему три мелкие серебряные монеты, которые он с жадностью схватил. Так мы заполучили вещи Витуса... А Крыса принес нам потом еще пустой мешок, сообразив, что даже обуглившийся труп в таком коробе не перевезешь...

– Должен сделать вам большой комплимент, дорогой Орантес, – в голосе аббата Гаудека звучала искренняя признательность. – Вы очень бережно обращались с монастырскими деньгами.

– Что?! Вы дали Орантесу деньги, чтобы он выкупил мои вещи, досточтимый отец? Благодарю вас! – глаза Витуса заблестели. Он низко поклонился настоятелю и, опустившись на одно колено, поцеловал его руку.

– Ну, говоря по правде, я дал Орантесу деньги на всякий случай. Я и не рассчитывал, что ему представится возможность выкупить то, что принадлежало тебе.

– А где же все это? Так хочется увидеть свои вещи!

– Время терпит, – успокоил его Магистр. – Пусть сначала Орантес закончит рассказ.

– Нет, это выше моих сил!

– Ну, раз так... – улыбнулся Орантес. – Антонио, отведи парня к телеге и покажи ему, что мы привезли.

Вскоре оба вернулись. Витус так и сиял:

– Все цело! Нет, что за день! Я готов обнять весь свет!

– Это займет слишком много времени, – нарочито сухо заметил Орантес. – Но начать можешь с меня.

Витус крепко прижал его к себе.

– Спасибо!

Близнецов он, улыбаясь, похлопал по плечам.

– Нет, какие же вы молодцы!

– А-а, не стоит благодарности...

– Decet verecundum esse adolescentem, – с признательностью промолвил отец Куллус. – Скромность украшает юношу.

– А дальше что было, дорогой Орантес? – спросил аббат Гаудек.

– Мы вышли из камеры. За мной – Антонио с вещами Витуса в руках. Последним вышел из камеры Крыса. Он долго закрывал ее на ключ, потому что замок заело. Вот так и вышло, что мы добрались почти до самого конца коридора, когда он пошел за нами. Мы с Антонио переглянулись и задали деру, а я еще оглянулся и крикнул ему:

«Эй, ты осквернитель трупов, убийца, дерьма кусок!» – и еще кое-что прибавил, чего здесь повторять не стану.

Сперва Крыса смотрел на нас, дико вытаращив глаза, потом сообразил, что мы все время ломали перед ним комедию. Он взвыл и бросился вдогонку. Мы пробежали несколько коридоров, пока не оказались у выхода из здания тюрьмы. Мы прилично от него оторвались. Я побежал в сторону капрала, который все еще о чем-то разговаривал с Лупо.

«Часовой! – вопил я. – Стража!»

«Что случилось?» – испуганно крикнул капрал.

Я встал перед ним так, чтобы он не видел, что Антонио держит в руках какие-то предметы.

«Там оскверняют трупы! – закричал я, задыхаясь от быстрого бега. – Крыса оскверняет трупы!»

«Кто вы вообще такой и как вы попали в здание тюрьмы?» – спросил часовой.

«Это я вам потом объясню, – выпалил я, а пока вот что: мы здесь по поручению алькальда!» Это, конечно, был выстрел наугад! Откуда мне было знать, поверит ли он мне, но это объяснение его вполне устроило.

«Я не могу оставить пост, сеньор, я...» И тут на нас налетел Крыса: «Часовой, задержите этого негодяя! – орал он, махая руками в мою сторону. – Он обманщик...»

Тут я подумал: «Смелость города берет. Держись до последнего!»

«Негодяй?! – воскликнул я как можно громче. – Кто из нас негодяй? Ты вчера сжег четырех людей: Витуса, Мартинеса, Нуну и Магистра, ты бросил место, к которому тебя приставили, чтобы замести следы преступления, а сегодня вернулся, чтобы ограбить погибших!»

«Ложь! Ложь! – завизжал Крыса. – Следствие покажет, что я ни в чем не повинен!»

Я тут же сообразил: выходит, никакого следствия пока не было! Это очень кстати.

«Чтобы доказать, что ты надругался над трупами, никакого следствия не требуется, – опять во все горло заорал я, видя, что вокруг нас собирается народ. – Это видно хотя бы из того, что у тебя этот кинжал! Он принадлежал Нуну, и ты украл его у мертвого!»

Толпа начала роптать.

«Хм, это и впрямь кинжал Нуну, – сказал часовой. – Я сам видел его у него за поясом. Как этот кинжал оказался у тебя, Крыса?»

«Я его перекупил у Нуну, клянусь Пресвятой Девой! Да провалиться мне сквозь землю, если я вру!»

«Не очень-то я верю твоим словам», – усомнился часовой.

«Этот Крыса врет скорее, чем бежит заяц!» – послышалось из толпы.

«Да! Повесить его надо, повесить!» – раздались голоса.

«Поверьте, поверьте мне, люди добрые, умоляю! – взвыл Крыса и снова указал на меня: – Этот человек – прохвост и вор, он украл вещи арестанта Витуса! Они только что были у его сынка, а сейчас он их спрятал!» – он оглядывался, ища поддержки толпы.

«Что ты там болтаешь, Крыса, мне слушать надоело! – не вытерпел часовой. – Ты только еще больше подозрений на себя навлекаешь!»

«Нет, нет! Этот парень украл вещи заключенного, порази меня гром на этом самом месте, если я вру!»

«Этот парень, Крыса, последние полчаса стоит передо мной, и мы с ним разговариваем!»

«Но ведь это его сын!» – он снова замахал на меня руками.

«Он ни секунды от меня не отходил, – потерял терпение часовой. – Ты что, на смех меня поднимаешь, Крыса? Ты арестован!»

Отняв у него кинжал, он стал размышлять вслух: «Не знаю даже, куда тебя упрятать!»

И тут я счел нужным вмешаться в ход мыслей этого достойного человека: «Хотите моего совета? Заберите у него связку ключей и заприте его в одну из камер. Когда вас сменят, доложите о его преступлениях вашему начальству».

«Хороший совет, – кивнул он, выслушав меня. – Только я не имею права оставить свой пост».

«Не тревожьтесь вы об этом, – сказал я. – На этом месте я за вас постою.

Он немного поразмыслил, а потом согласился: «Спасибо вам! Вы человек с понятием», – и увел Крысу в тюрьму.

«До скорого!» – крикнул я ему. Но стоило ему закрыть за собой дверь, как мы с Лупо смешались с толпой. С Антонио мы встретились позже на самой окраине города. Ну, и вот мы здесь!

Некоторое время все молчали. Каждому требовалось какое-то время, чтобы осмыслить все услышанное. Наконец аббат Гаудек промолвил:

– Вы, дорогой Орантес, и ваши сыновья проявили недюжинный ум и присутствие духа. Вы вели себя мужественно и бесстрашно, способствуя победе добра. Не будь на то Господня воля, всего этого не случилось бы. А посему давайте все вместе помолимся Всевышнему, который и подвиг вас на это доброе дело!

Все сложили ладони и опустили головы. Аббат Гаудек ненадолго задумался, а потом произнес:

– Для благодарственной молитвы особенно подойдут слова Давидова псалма:

Возлюблю тебя, Господи, крепость моя!

Господь – твердыня моя и прибежище мое, Избавитель мой, Бог мой – скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.

Призову достопоклоняемого Господа и от врагов моих спасусь.

Амен!

Отец, настоятель поднял глаза и оглядел собравшихся вокруг него. Потом на лице его появилась хитрая улыбка:

– Поскольку Всевышний благословил успехом деяния наши, Он наверняка будет совсем не против, если все мы сообща подкрепимся после такого дня. Поэтому, Куллус, слезай с телеги и принеси одну из наших пузатых бутылей с vinum monasterij.

– С радостью, досточтимый отец, – Куллус поспешил выполнить поручение аббата. Он быстро спрыгнул с телеги, к которой вскоре вернулся, тяжело дыша, с увесистой бутылью, в котором булькала темно-бордовая влага. Он принес вдобавок и кружки для всех: In vinj delactatio!

– Девиз нашего ордена – «Ora et labora», дорогие братья и друзья, однако, я полагаю, сегодня вечером мы могли бы обогатить его еще одним понятием – celebra.

– Ora et labora et celebra! – радостно повторил Куллус и поднял кружку, как заздравную чашу.

Орантес с близнецами последовали его примеру, однако по их лицам было видно, что им о чем-то хочется спросить.

– Нельзя все время только работать и молиться. Надо же когда-то и развлечься, – подмигнул им Магистр.

– Именно так, – поддержал его Гаудек. – Bene tibi – пейте на здоровье!

Они отпили по глотку крепкого сладкого вина и почувствовали, как по жилам побежал огонь.

– Хорошо! – выдохнул Витус.

Его взгляд упал на близнецов. Он хотел было заговорить с Лупо, но заколебался. Братья то садились к «столу», то соскакивали с телеги. Да Лупо ли это? А вдруг это Антонио? Одного от другого при всем желании не отличишь.

– А как узнают, кто из вас кто? – полюбопытствовал он.

Близнецы толкнули друг друга локтями и рассмеялись. А потом один из них ответил:

– Я выдам тебе эту тайну. Я – Лупо, и мой отличительный знак – вот этот шрам на правой руке, – он показал руку. – Прищемил как-то дверью.

Витус улыбнулся и отпил еще вина:

– Запомню! Не расскажешь ли мне, Лупо, что ты услышал от часового?

– Отчего же! Как тебе известно, начал я с расспросов о его оружии, об алебарде, которая, откровенно говоря, на меня никакого впечатления не произвела: лезвие заржавело, и не острое оно у него. Но он расхвастался своим оружием, хвост распустил, как павлин. Болтал что-то о том, какую она ему добрую службу сослужила, и показал мне угол, под которым нужно держать ее, если хочешь пронзить врага насквозь. А потом стал завирать насчет того, что алькальд его хвалил. А я-то помню, тот говорил, будто собирается принять какую-то делегацию из Бургоса. Я, значит, говорю капралу: «Хорошо, что ты вспомнил об алькальде. Только хвалил он тебя, наверное, не сегодня, потому что сегодня наш мэр принимает гостей из Бургоса, с которыми будет вести какие-то переговоры. В городе только об этом и толкуют!»

«Ты что, мне не веришь, парень?» – обиженно спросил он.

«Нет, с чего ты взял? – быстро ретировался я. – Мало ли о чем болтают люди: например, о случае в тюрьме...»

«Ах, вот оно что! Уже и об этом известно? – удивился он. – Ну, тебе я скажу, только ты, смотри, держи язык за зубами! Молчок, понял? Вчера днем в одной из камер живьем сгорело несколько узников. Еретики, наверное. Как это могло случиться, я не представляю. Начальство нашего брата в известность не ставит. Алькальд отдал распоряжение, чтобы ни под каким видом в тюрьму никого не пускали, чтоб даже мышь не проскользнула».

«Во имя всего святого! – воскликнул я, притворяясь испуганным. – Наверное, алькальд получил нагоняй от епископа – ну, главного инквизитора. Он, говорят, злющий, как сторожевой пес!»

«Епископ? Не смеши меня! Его преосвященство епископ Матео де Лангрео-и-Нава сегодня спозаранку отбыл восвояси в сопровождении всей своей лейб-гвардии. Я это точно знаю от своего приятеля, который стоял тут на часах до меня. Он видел все, что происходило в мэрии. Говорят, черт знает какой переполох был!»

«Ну вот! А по слухам сегодня процесс инквизиции должен быть продолжен», – заметил я.

«Еще бы! – подтвердил он. – Так и было бы, не появись вчера этот аббат. Он чем-то здорово поддел епископа. Говорят, прямо грудью встал на защиту этого самого Витуса. Епископ Матео, в отличие от своего предшественника Игнасио, конфликтов терпеть не может. Вот Энрике довел бы дело до костра – ему все нипочем! Но Кривошея вынесли сегодня на носилках, которые водрузили на двух лошадей. Что с ним такое, я не знаю. Приятель сказал только, что у него лицо было перекошено от боли».

Лупо прервал свой рассказ, чтобы сделать глоток вина. А потом продолжил:

Ну, я ему и говорю: «Просто не могу поверить, чтобы верховный инквизитор вот так взял и удрал из Досвальдеса. И куда же он?»

«Вернулся, наверное, в Сантандер, – отвечает он, да так важно. – На радость баскским еретикам, если, конечно, таковые еще не перевелись».

«В Сантандер, – повторил я. – Выходит, в Досвальдесе какое-то время никаких процессов инквизиции не будет?»

«Похоже на то», – ответил он.

И тут нас окликнул отец. Вот и все...

Витус невольно схватил Лупо за руку:

– Так, значит, нам особенно опасаться не приходится. Спасибо вам!

Магистр кивнул:

– Большое спасибо! Ты вытянул из часового даже больше, чем можно было ожидать. Вот это да! Вот это я понимаю! В сущности этот часовой неплохой парень. Надеюсь, у него не будет неприятностей из-за того, что он на время оставил свой пост.

– С чего это вдруг! – вмешался Орантес. – Как-никак он посадил по замок Крысу – осквернителя трупов, вора и мародера. Не забывай, что Крыса продал мне вещи, которые ему вовсе не принадлежали.

– Да, Витусу здорово повезло, – не вдаваясь в подробности, резюмировал Магистр, затем одним духом допил остатки вина из своей кружки. – Ему вернули все, что у него осталось в камере. А вот я там кое-что забыл...

– Ты? Забыл? Что же? – удивился Витус.

– Как это что? Мой камень с датой, конечно... Я все время мечтал нацарапать на нем дату, когда меня освободят... Э-э... надо было бы сказать – дату, когда я окажусь на воле. Впрочем, не всем желаниям суждено сбыться.

– А как насчет этого? – и Антонио вытащил из-за спины камень с датой.

– Да... что это?.. Да как?.. Да откуда?.. Не может быть!

– Я вчера прихватил его в камере, потому что знал, господин Магистр, что вы к нему испытываете сильные чувства... – У Антонио был рот до ушей.

– Дружочек, спасибо тебе, ты даже не представляешь себе, как ты меня обрадовал! – маленький ученый долго тряс руку Антонио.

– Если так пойдет дальше, вы его еще инвалидом сделаете! – улыбнулся отец Томас.

Магистр испуганно отпустил руку Антонио.

– Как это? Почему? Что-то не так?

– В сущности, ничего особенного. Просто отец Томас опасается, что ты, чего доброго, оторвешь Антонио руку, – фыркнул Витус.

– Не насмехайтесь надо мной! Знаете что? Я прямо сейчас примусь выцарапывать на нем дату нашего побега!

И он в самом деле без промедления принялся за дело.

– Можно мне еще немного вина?

– А как же, господин Магистр! – Куллус налил ему полную кружку. А потом разделил оставшееся вино между остальными.

– Bene tibi!

Значительно позже, когда наступила ночь, аббат Гаудек отвел Витуса в сторону. Они обошли вокруг сторожки, и юноша с удивлением понял, что настоятель не знает, как начать разговор.

– Витус, – решился он, наконец. – По моим подсчетам ты провел в тюрьме около четырех месяцев. Признайся, вспоминал ли ты в эти дни о Камподиосе и о своих братьях из монастыря?

– Да, досточтимый отец, я часто вспоминал о вас.

– А думал ли ты о том, какую пользу принесли тебе совместные молитвы, бдения и песнопения, совместные занятия и толкование Библии – вообще вся наша жизнь в единении с Всевышним?

– Если честно, досточтимый отец, то вспоминал я об этом не очень часто. Но почему вы спрашиваете об этом?

– Задаю тебе эти вопросы, потому что мне хочется, чтобы ты еще раз прислушался к голосу своего сердца. Не хотел бы ты все-таки стать цистерианцем? В тебе есть все данные для того, чтобы когда-нибудь стать красой и гордостью нашего ордена, ибо Господь по милости Своей богато одарил тебя. Боюсь, твои выдающиеся способности не получат развития в этом враждебном мире и зачахнут.

– Я понял, что вас заботит... – Слова аббата заставили Витуса задуматься. Ему, конечно, часто хотелось вновь оказаться в Камподиосе, особенно в первое время тюремного заключения. Однако чувство это постепенно ослабевало и притуплялось. Зато заметно обострилось желание повидать белый свет. Тем более что в лице Магистра он обрел друга, готового разделить с ним все испытания и лишения.

– Досточтимый отец, – ответил он наконец, – за истекшее время я сделал одно крайне важное для меня открытие: окружающий нас мир несравненно многообразнее, нежели жизнь в Камподиосе.