Увези нас, Пегас!

— Его зовут Аллен, — внезапно ляпнул Моррис. — Майкл Аллен. Это мой брат.

Всеобщее удивление. У Мари Бланшар круглое лицо с нежной кожей, яркие губы и немного прищуренные глаза, как будто в них всегда бьет солнце. Но сейчас эти глаза широко открылись.

— Это ваш брат, мистер Аллен? Откуда он взялся?

— Он живет в Калифорнии и пришел ко мне погостить, — сказал Моррис.

— Это правда? — Мари уставилась на меня. — Вы на самом деле брат Морриса?

Я приосанился и ответил:

— Что же тут удивительного?

— А какой брат? Двоюродный?

— Родной, — поспешно сказал Моррис. — Родной брат Микки.

— Но почему вы не сказали об этом утром?

— У Микки есть плохая привычка спать на деревьях в чужом саду. Кроме того, он был неважно одет. Мне было стыдно за Микки.

Моррис говорил так серьезно и с таким достоинством, что все ему сразу поверили. Им и в голову не пришло, что Аллен способен на такие шутки. Черт возьми, теперь я стал его «братом»!

— Между прочим, я сразу понял, что этот человек кем-то доводится мистеру Аллену, — сказал Чартер, — поэтому я и не стал за ним гнаться, когда поскользнулся.

Мари иронически усмехнулась, а Чартер покраснел. Я решил проявить галантность.

— Утром трава всегда мокрая, поэтому не мудрено, что вы поскользнулись, сэр.

— Да, совершенно не мудрено, — подтвердил Чартер. — Позвольте вам представить моего друга Отиса Чепмена.

Его приятель поклонился. Внезапно Мари опрокинула легкое плетеное кресло и помчалась по галерее, как простая девчонка.

— Дедушка, дедушка! У Морриса брат из Калифорнии! Идите все сюда! Хетти, дедушка!

Генерал Бланшар, маленький сухой старик, вышел к нам бодрым шагом. Откинув голову, он посмотрел на меня и сказал, что я похож на барабанщика его полка, который погиб смертью храбрых при Ватерлоо. Я ответил, что умею не только барабанить, но и играть на трубе. Это вконец расположило ко мне генерала. Он обещал достать трубу и барабан.

— Мари, мы повесим их вместе с другими реликвиями. Я знаю, что у Лану в Филадельфии хранится серебряная труба кирасирского полка Монбрена. Я обменяю ее на бекон. Лану очень любит бекон.

Высунулось несколько любопытных лиц. Длиннющий негр Кардинал смотрел через плечо необъятной тетушки Сорбонны. Крошечные негритята выглядывали из-за угла галереи. По всему видно, появление нового человека, да еще родного брата Морриса Аллена, было здесь событием.

— Дядюшка Париж, ay! — крикнула Мари в глубину сада.

Из влажного сумрака пахнуло ароматом магнолий и донеслось еле слышно:

— Я тут, госпожа!

— Ау, дядюшка Париж, ау!

Густо-желтая полоса уходящего дня висела под фиолетовым небом. На нем уже высыпали крупные звезды. Рано темнеет на земле Черной Розы.

Меня представили Хетти. Она заметно припадала на одну ногу и очень стеснялась. У нее были красивые золотисто-пепельные локоны, рассыпанные вокруг узкого лица.

Зажгли масляную лампу под огромным розовым абажуром. Хетти отодвинула кресло в тень и залезла на него с ногами, как в люльку.

Люк Чартер завел со мной важный разговор о Калифорнии. Он спросил, есть ли там железные дороги. Я сказал, что строят совсем маленькую от Фолсома до Сакраменто Сити. Чартер интересовался, как я сумел добраться сюда из такой дали.

Я многое мог бы ему рассказать. От Фриско до Денвера я испытал все, что может испытать бездомный мальчишка моих лет, а может, и больше. Впрочем, малолетство не раз спасало меня, иначе вряд ли бы я сидел на галерее Бланшаров живой и здоровый.

Сначала по континентальной дороге я увязался за почтовым экипажем. Но его ограбили среди красных колорадских каньонов, застрелив возницу, который вздумал сопротивляться.

Долину Горного Ручья я прошел пешком, сбив все ноги и едва не замерзнув насмерть. Холод здесь с виду легкий. Но один всадник, проехав всю ночь на лошади, утром обнаружил, что его ноги превратились в ледышки до колен. Их пришлось отрезать.

В Денвере, городе холостяков и бандитов, я случайно попал в перестрелку и чудом уцелел. Жизнь там стоит дешевле седла. Весь Денвер — сплошные кабаки, игорные дома. Здесь проигрывают золото, добытое в Калифорнии. Время от времени игроки высыпают на улицу и начинают палить друг в друга, стараясь не попасть в шерифа Боба Вильсона. Если попадешь в шерифа, тебя немедленно повесят, а это позорная смерть.

От Денвера до Сент-Луиса я добирался кратчайшей дорогой через прерии, где бывают золотые миражи, а иногда налетает ураган и поднимает в воздух целый фургон. Попадаются белые пыльные места, сплошь заваленные скелетами. Голова тут немеет от солнечного жара.

В прериях я попал к индейцам. Белые проложили дорогу через тропы буйволов, и те ушли в другие места. Индейцы мстили за это. Они напали на наш небольшой караван и всех перебили. Малая Попона хотел вынуть мне сердце кинжалом, но Черный Сокол так сжал его руку, что Малая Попона побледнел.

Потом Малая Попона учил меня курить, он в тот же день забыл, что хотел меня прикончить. Я провел у индейцев несколько дней. Меня не отпускали, да я бы и сам не пошел. Куда идти одному через бесконечные прерии. Ночью на лагерь индейцев напал большой отряд кавалеристов. Это было настоящее избиение. Белые мстили за своих. Я видел, как убили Малую Попону и Черного Сокола. Кавалеристы взяли меня с собой и довезли до форта Атчисон.

Еще немного, и я оказался в Сент-Луисе. В этом городе сошлись три Америки, их делили три реки — Миссури, Миссисипи и Огайо. На западе, между Миссури и Миссисипи, разгуливали здоровенные молодцы в высоких сапогах, мягких шляпах и кожаных куртках. За поясами у них заткнуты ножи и шестизарядные кольты. Каждого белого без ножа и кольта они презрительно называют «янки». Переправиться на ту сторону Миссисипи или Миссури для них значит «поехать в Америку».

Янки с Севера другие люди. Небо у них черное от дыма труб, а море около Нью-Йорка засорено, как бочка для мусора. Янки жуют табак, болтают и везде ищут выгоду.

Из Сент-Луиса я решил податься на юг, в Дикси-кантри. Тут теплей и спокойней. Сразу чувствуешь себя важной птицей, потому что ты белый. В Дикси-кантри разрешено рабство.

Я вовремя сбежал из Сент-Луиса, там началась чума. Еще раз я спасся от смерти и теперь живой, здоровый сидел на галерее Бланшаров.

Я быстро освоился с положением «брата». Красивая одежда придавала мне уверенность. Я попробовал поболтать с Хетти, но оказалось, что из нее слова клещами не вытянешь.

Пришел дядюшка Париж. Он поздравил Морриса с тем, что у него появился такой близкий родственник. Он сказал:

— Я всегда говорил мистеру Моррису, что ему не хватает брата.

— Дядюшка Париж, — сказала Мари, — как поживают твои знакомые братец Кролик и братец Лис?

— Ох, маленькая госпожа, — вздохнул дядюшка Париж, — у них трудное время. Ведь пора сеять хлопок. В прошлом году мистер Кролик и мистер Лис договорились сеять хлопок. Но теперь мистер Лис сомневается, стоит ли сеять хлопок.

— Почему, дядюшка Париж?

— С тех пор как мистер Кролик и мистер Лис решили работать в поле вместе, они делят урожай по справедливости. Один получает верх, другой низ. В следующий раз они меняются, один получает низ, а другой верх. В первый год они посадили кукурузу. Мистеру Кролику достались початки, а мистеру Лису корневища. На второй год они посадили брюкву. Мистеру Лису достались побеги, а мистеру Кролику сама брюква. На третий год они посеяли пшеницу. Мистер Кролик взял колосья, а мистеру Лису осталось опять непонятно что. В четвертый раз был картофель, и снова неудача для мистера Лиса. Теперь братец Кролик предлагает засеять поле хлопком. Но вы быстро сообразите, что братцу Лису это никак не выгодно. Вот он и раздумывает, сеять ли хлопок.

— Ну и хитрец твой братец Кролик, дядюшка Париж! — сказала Мари.

— Да, — вздохнул дядюшка Париж, — он очень умный господин. Только, боюсь, зря он сердит мистера Лиса. У мистера Лиса очень острые зубы.

— Сколько ты нам ни рассказывал про этих Лисов и Кроликов, — заметил Чартер, — все обманщики выходят сухими из воды.

— Это до поры до времени, масса Чартер, до поры до времени, — сказал дядюшка Париж.

— А что ты нам расскажешь сегодня? — спросила Дейси.

— Сегодня, госпожа, я расскажу вам кое-что для мистера Аллена и его нового брата. Я так рад, что у мистера Аллена появился брат.

— Он у меня всегда был, — буркнул Моррис.

— О, конечно, мистер Аллен. Только мы его не видели. Я и хотел сказать, что вдвоем вам будет легче ездить на паровозе.

— Ты попал в точку, — сказал Моррис.

— Про паровоз я и хочу рассказать, мистер Аллен, — сказал дядюшка Париж. — Послушайте, красивые господа.

Вот что мы услышали.

Глава 5: Кто придумал паровоз и дорогу

У мистера Аллена очень красивый паровоз, и зовут его «Пегас». Но кто знает, как звали дедушку «Пегаса»? Сэр «Пегас» не очень-то любит говорить, а мистер Аллен, должно быть, его не спрашивал.

Так я вам скажу, что дедушку «Пегаса» звали Белый Дымок. Не верьте людям, которые говорят, что паровоз привезли из-за моря. Паровоз прямо тут и появился, недалеко от нас, и звали его Белый Дымок.

Я думаю, все догадались, как это вышло. Нет тут в наших местах никого головастей, чем кукурузный мальчишка по кличке Кривой Початок и его приятель, табачный бродяжка Чихни-Понюхай.

Все дело в том, что Кривой Початок жил у нас в Черной Розе, а Чихни-Понюхай чуть ли не в Красном Каньоне. Далековато, ведь так? Если Кривой Початок чихнет, Чихни-Понюхай и не почешется.

Кривой Початок — ну, тот парень деловой, он если шалить начнет, пиши пропало, все оборвет, обломает и в суп соли насыплет. А Чихни-Понюхай бездельник, все кукурузную трубочку курит. Лежит нога на ногу и мечтает.

— Послушай, Чих, — говорит однажды Кривой Початок. — Я чай люблю.

— Ну да, — говорит Чихни-Понюхай.

— Я страсть как его люблю. Идти к тебе далеко, а без чаю одно страдание.

— Послушай, Чат, — говорит Чихни-Понюхай. — А ты чайник с собой возьми.

— Ладно, — говорит Кривой Початок. — Только туда я понесу, а обратно уж ты.

Вот и решили. Идет Кривой Початок к Чихни-Понюхай, чайник с собой волочет, в пути из носика попивает. А обратно уже Чихни-Понюхай старается, тащит чайник, пыхтит.

— Послушай, Чих, — говорит Кривой Початок, — что за дурная привычка у нас в Черной Розе пить чай холодным. Я, например, горячий люблю. А он остывает, прямо одно страдание. Я тут было поджег сарайчик по дороге, чтобы подогреть, да хозяину не понравилось.

— Все они так, — говорит Чихни-Понюхай. — А ты жаровню с собой возьми.

— Договорились, — говорит Кривой Початок, — только носить как раньше: я туда, ты обратно.

Взял Кривой Початок жаровню с углями, приладил к чайнику, и давай они это с собой таскать. Совсем запарились. Кривой Початок пятку обжег, а Чихни-Понюхай по ошибке вместо чаю все табак заваривал.

— Одно страдание, — говорит Кривой Початок. — Тяжелая вещь. Я тут у хозяина по дороге мулов позаимствовал, да тому не понравилось.

— Все они так, — говорит Чихни-Понюхай. — А ты не мулов, ты тележку у него возьми. Тележку не в пример легче прятать, она не мычит. А вместо мулов мы будем.

Приглядели маленькую тележку, поставили на нее жаровню, сверху чайник и давай катать туда-сюда. Но дороги у нас неважные. То дождь пойдет, развезет дорогу. То солнце пригреет, из грязи пух сделает. Совсем замучились приятели.

— Послушай, Чих, — говорит Кривой Початок. — Я парень ядреный, у меня мозги кукурузные. Давай-ка свою дорогу, проложим, для каждого колеса — стежку.

— А как? — спрашивает Чихни-Понюхай.

— Тут, я смотрю, на всех помочи. Если их оторвать, вместе сложить, да по земле протянуть, вот и будет для каждого колеса стежка.

— Ну да, — говорит Чихни-Понюхай.

И началось. Не прошло и недели, как все хозяева из Черной Розы и Красного Каньона перестали выходить на улицу. А как выйдут, штаны с них падают. Это Кривой Початок и Чихни-Понюхай все помочи оборвали, уложили в две линейки от Черной Розы до Красного Каньона.

Поставили на ремни тележку. Кривой Початок угольку в жаровню подкинул. Чайник закипел, забурлил, белым паром свистнул — и покатили!

— Смотри-ка, — говорит Кривой Початок, — сами по себе едем.

А чайник на тележке вдруг говорит:

— Ничего не сами по себе. Это я вас везу.

— Это мы тебя сделали, — говорит Чихни-Понюхай.

— Глупости, — отвечает чайник, — вы только меня на тележку поставили, да угольку подкинули. А чтоб ездить — это уже я сам.

— Смотри-ка, — говорит Кривой Початок. — Всего-то дырявый чайник, а туда же, сам по себе хочет.

Тут чайник как свистнул, как гукнул, как рванулся вперед, оба приятеля с него кувырком полетели. А чайник помчался вперед и закричал на всю округу:

— Вот вам дырявый чайник! Не чайник я, а Белый Дымок, так и знайте! Еще попроситесь ко мне покататься!

А Кривой Початок и Чихни-Понюхай сидят в канаве, затылки чешут.

— Послушай, Чат, — говорит Чихни-Понюхай, — что это получилось?

А Кривой Початок все затылок чешет.

— Похоже, Чих, — говорит, — придется нам с этим… как его звать?

— Мистер Белый Дымок.

— Похоже, придется нам с мистером Белым Дымком договариваться.

— Похоже, так, — говорит Чихни-Понюхай. С этого дня, милые дети, и появились у нас в Черной Розе паровозы. А самый веселый, самый добрый из них Белый Дымок. Все его знают, и все с ним дружат.

Глава 6: Звезды над Черной Розой

Ночью я вышел на улицу. Майские ночи теплые, но еще не душные, как в июне. Теперь я жил с Моррисом в его вагончике. Кроме паровоза, у Морриса был маленький двухосный вагон, похожий на большую карету. «Пегас» таскал его за собой всюду, а там, где Моррис решал остановиться, он загонял его в тупик.

Вагончик делился на три купе. В одном Моррис устроил спальню, а перегородку между другими сломал, получилась комната. Моррис называет ее «голубая гостиная». Тут еще сохранились остатки голубой обивки. Наверное, раньше это был совсем неплохой вагончик. Он бегал где-то на самых первых линиях в Новой Англии, и на нем стояло клеймо знаменитой фирмы «Пульман».

Спит Черная Роза. Весеннее небо еще не такое бархатное, как летом. Его чернота совсем другая. Она какая-то нежная, недозрелая, от нее веет свежестью. И звезды весной не такие, как, скажем, в августе. Они, быть может, помельче, но не такие усталые. Весной не кажется, что крупные, как белые камни, звезды вот-вот сорвутся и упадут на землю.

Несколько лет назад над Черной Розой прошел звездопад. Он начался в полночь и кончился только к утру. Звезды сыпались как из ведра. Кто-то сказал, что это было похоже на бриллиантовый снег. Тысячи метеоров ринулись на Черную Розу и повергли в ужас ее обитателей. Плантаторы в эту ночь, как всегда, играли в карты. Когда звезды одна за одной стали черкать по небу серебряные дорожки, они бросили карты и разбежались кто куда. Все думали, что это конец света.

Кто молился, кто скакал во весь опор на коне, кто накрылся с головой. Один фермер стал поджигать свой дом. Он кричал, что нажил его нечестным путем и теперь хочет очистить себя перед богом. Несколько человек ломились в дом к судье и признавались в разных преступлениях, но сам судья в это время прятался в погребе.

Какой-то плантатор совсем обезумел и стал палить из всех своих ружей и револьверов. Ему показалось, что в каждой падающей звезде сидит маленький дьявол. Тысячи дьяволят приземляются в садах Черной Розы и разбегаются по округе, чтобы с утра начать свои черные делишки.

Звезды рушились безмолвным дождем. Такого еще никто никогда не видал. Это была ночь чудес. Наутро недосчитались многих негров. Они бесследно пропали, и целых два дня плантаторы боялись устраивать облаву. Опасались, что это проделки нечистой силы.

Несколько деревьев было вырвано с корнем. Очевидцы утверждали, что целые рощи магнолий отплясывали какой-то танец, а болотные кипарисы из трясины Рип Шин выбирались на сушу и странствовали под окнами ферм.

Прибавьте еще к этому, что несколько хозяев, вернувшись после бессонной ночи домой, застали на столах следы какого-то пиршества. Запасы из погребов в беспорядке валялись по столам.

Разлито много сидра и вина, бекон порезан, а на стенах намалеваны белые кресты.

Несколько дней после этой ночи плантаторы терпели и жили без развлечений, но потом опять пошли карты и ночные кутежи. К тому же в газете появилась статья ученого человека. Он объяснил, что над штатом прошел поток Леонидов, обыкновенных метеоров, так что бояться нечего. Добавлю, правда, что сразу после этой статьи ученый человек подавился костью и его еле спасли. В Гедеоне стали говорить, что кость-то оказалась серебряной, сделанной из тех самых Леонидов. Гедеонцы находчивый народ, они сумеют объяснить любое событие.

Низко над горизонтом я нашел четыре звезды Большого Квадрата. Три из них светили голубовато, а на четвертую как бы ложился отблеск пожара. Вправо от Квадрата уходило созвездие Пегас. Его крайняя звезда отдавала медью, а остальные проблескивали очень слабо. Я смотрел на созвездие Пегас и думал.

Зеркальный осколок месяца струил на Черную Розу неясный свет. Встречаясь с блестящими листьями магнолий, тюльпанных деревьев, ильмов и сассафрасов, этот свет превращался в толченое стекло, в серебряный порошок. Он припудривал холмистый простор Черной Розы, ее таинственные леса, сады, болотные заросли. На всей Черной Розе лежал серебряный отсвет ночи. Не Черной, а Серебряной Розой бывает она в такие часы.

Когда я пошел спать в вагончик, уже начинало светать, а Моррис умывался у станционной колонки. Он хотел проверить, начал ли Джим Эд разогревать «Пегаса». Вот еще одна особенность Морриса Аллена: он мог выспаться за какие-то три часа, но мог не выспаться и за половину суток. Это зависело от настроения. У него все зависело от настроения, и вы еще узнаете, какой это был необычный парень.

Он не взял меня в этот рейс. Он сказал, что мне нужно освоиться. Кроме того, Джим Эд по уговору должен с ним сделать еще две ездки. Он надоел ему, этот старый, никуда не годный кочегар. В пути приходится работать за него. Но у Джима Эда умерла жена, дети как сквозь землю провалились за линией Мейсона, и старику нечего есть.

Глава 7: Бешеный Шеп

Я не переставал восхищаться «Пегасом». Какая это красивая машина! У него три пары передних бегунков и одна пара огромных ведущих колес. Как я уже говорил, это редкий тип 6-2-0, сделанный на заводе компании «Кук-Данфорт». Сейчас большинство компаний уже перешло на тип 4-4-0, то есть на паровозы с двумя парами передних и двумя парами ведущих. Такие локомотивы легче берут с места и тянут большие грузы.

«Пегас», конечно, не такой мощный, зато быстроходный. Когда он наберет ход, ни одному 4-4-0 за ним не угнаться. Да и бег у него плавнее, мягче. «Пегас» не железный битюг, он легкий скакун.

Никто не знал толком, откуда у Морриса паровоз. Говорили, что отец его нашел золото в Калифорнии, успел купить паровоз, а потом умер. Говорили, что Моррис спас дочку какого-то миллионера и тот отвалил ему кругленькую сумму. Предполагали, что Моррис нашел клад.

В Гедеоне Моррис появился год назад, как раз когда достроили последний перегон до форта Клера. Иногда он исчезал, и все знали, что Моррис работает у коронцев. Это вызывало недовольство. Но Моррис не обращал никакого внимания на вражду между Короной и Гедеоном.

Когда Джим Эд отработал свои два рейса, в будку залез я. Не думайте, что с дровами управляться легче, чем с углем. Почище, конечно, но держать пар дровами куда труднее. Топка быстро пожирает запас в тендере, нужно добирать дрова чуть ли не каждые десять миль. Но Моррис умудрялся проходить все восемьдесят миль до форта только с двумя остановками. Правда, он никогда не брал больших грузов.

У «Пегаса» один недостаток. Будка вынесена слишком высоко, сверху тебя продувает насквозь, а снизу поджаривает из топки. Работа у «печеной головы» ох какая нелегкая, но ума много не надо. Знай себе подкидывай да следи за давлением. Еще воду качай, еще сало подливай в масленки, крути тяжелый тормоз, а после рейса выдалбливай шлак из колосников.

Но мускулы у меня хорошие. Я накачал их еще в Мемфисе. Я умел поддерживать в топке белое пламя. Если что-то у меня не получалось, то Моррис помогал. С расхлябанными подшипниками, например, возился только он.

В тот раз мы возвращались с пустыми вагонами из форта. Моррис вел машину легко, даже небрежно. Повороты он проходил, почти не снижая скорости. Перед подъемом плавно открывал регулятор, растягивал состав и одолевал горку без толчков, что удается только самым хорошим машинистам.

Мы ворвались в рощу магнолий.

— Тормоз! — крикнул внезапно Моррис и закрыл регулятор.

Я кинулся к баранке тормоза. «Пегас» остановился, тяжело дыша. Я выглянул из будки. В нескольких метрах перед нами рельсы были завалены подпиленными деревьями.

— Что это? — спросил я.

— Бешеный Шеп, — сказал сквозь зубы Моррис.

Он не выходил из будки.

Грохнул выстрел. Кто-то закричал истошно:

— Убирайтесь отсюда, паршивые янки! Я не пропущу больше ни одной вашей дырявой кастрюли! Вы порезали мне всех свиней! Валите к своему Линкину, убирайтесь на Север!

Снова грохнул выстрел. Мне стало не по себе.

— Это в нас?

— Кто его знает, — сказал Моррис. — Бешеный Шеп. Дорога идет через его поле.

— А что будем делать?

— Подумаем, — сказал Моррис. Снова крик:

— Я вам сказал, убирайтесь! Поворачивайте крокодила! Проклятые янки! Мало того, что вы загадили полстраны, вы еще приперлись к нам в Черную Розу! Кто вам разрешил ездить по моему полю?

— Он уже целый год воюет, — сказал Моррис. — И рельсы разбирал, и путь заваливал.

— Что же мы будем делать?

— Деревья крупные, — сказал Моррис, — попробуем столкнуть их на тихом ходу.

— Но он стреляет!

— Ничего, — сказал Моррис, — мы тоже не лыком шиты. Он открыл крышку ящика и вытащил здоровенный смит-вессон.

— Держи, — сказал он. — Чуть что, пали в воздух.

Он дал гудок, выпустил пар.

— Только попробуй! — заорал Шеп из своей засады. — Моррис, я на тебя не в обиде, но мне надоели ваши вонючие примусы! Я буду стрелять, Моррис, я продырявлю тебе цилиндры!

— Давай, — сказал Моррис.

Мы тронулись, и я три раза гулко бабахнул из смит-вессона.

— Сволочи! — орал Шеп. Он выскочил на полотно и в ярости размахивал руками. — Я подорву вашу ублюдочную дорогу, так и знайте!

Мы несколько метров тащили перед собой деревянный завал. Потом он распался, и Моррис прибавил ход.

Шеп О’Тул ирландец.

Он попал в Америку с «зеленой волной», когда во время знаменитого картофельного голода миллионы ирландцев покинули свою страну и переправились за океан искать счастья. Шеп разводил свиней. Его ферма так и называлась: «Как в Ирландии».

Многим фермерам не понравились железные дороги. Не один Шеп О’Тул воевал с паровозами. Эти страшные громилы распугивали живность, подминали под колеса кур, свиней, коров. Они могли прогрохотать мимо дома ночью, разбивая сладкий сон. Они тоскливо кричали в долинах, чернили сажей леса, шипели, как змеи. Иногда они летели под откос или сталкивались, взрывались. Мирная, тихая жизнь южан была нарушена.

Железные дороги заползали с Севера, заползали, как всякое другое: бойкость, хвастливость, жадность к доллару, а самое главное — эта страшная чума под названием «аболиционизм». Непонятное требование дать неграм свободу. Свободу тому, кто был привезен рабом и другим быть никем не мог! О, эти проклятые янки! Зачем они суют нос не в свои дела?

Я не был аболиционистом, Моррис тем более не был.

Но нам пришлось разбираться в этом вопросе сразу после встречи с Шепом О’Тулом.

В Гедеоне, перед тем как расцепиться с вагонами, Моррис пошел проверить, все ли в порядке. Он опасался пакости от Бешеного Шепа. За нами было три «люльки», открытых платформы, и два вагона. Мы заглянули в оба и в последнем обнаружили, что все-таки привезли от Шепа подарок.

Это был крошечный негритенок лет семи, а может, и шести. Он сидел в углу вагона, как блестящая глиняная куколка, и зыркал на нас ослепительными белками. В руках он держал белого котенка.

— Это что еще за явление? — сказал Моррис. — Ты кто такой?

— Вик, мисти сэр, — пискнул негритенок.

— Откуда ты взялся?

Тот молчал и только хлопал большущими глазами.

— Как ты сюда попал, кто твой хозяин?

— Масса Шептун, мисти.

— Какой еще Шептун, черт возьми? Шеп О’Тул?

Негритенок кивнул головой.

— Так, — сказал Моррис. — Значит, ты убежал, черный брат?

Негритенок опять кивнул, глядя на нас широко открытыми глазами.

— И куда же ты бежишь, смоляное дитя?

— К маме, мисти сэр.

— А где ж она, твоя мама?

Негритенок молчал. Он был похож на черного ангелочка. На лице его не было испуга, он только крепко прижимал котенка к груди.

— Значит, не знаешь, где мама? Но, наверное, тебе нужно на Север?

Негритенок кивнул.

— Так! — Моррис вздохнул. — Ты сел в другую сторону, черный брат. Завтра мы отвезем тебя к хозяину, и, когда соберешься снова бежать, спроси сначала, в какую сторону.

Негритенок молчал, прижимая к груди котенка.

— Завтрашним рейсом подбросим его к Шепу, — сказал Моррис. — Может, старый дурак перестанет устраивать завалы.

По лицу негритенка прокатилось несколько больших слез, и тут же он заревел в полный голос.

— К маме, к маме хочу! — рыдал он.

— Черт возьми, ну что с ним делать? — беспомощно сказал Моррис.

— Давай возьмем его к себе — предложил я.

— Ты с ума сошел! Шеп завтра заявит о пропаже. Где ты будешь его прятать? И на кой черт он нам сдался? Я терпеть не могу запаха черных.

— По-моему, у него нет никакого запаха, — пробормотал я.

— Как же! Я как заглянул в вагон, сразу почуял. У меня нюх собачий.

— Но ведь он исполосует его кнутом, — сказал я.

— Не станет. Потреплет только немного. Зачем ему портить младенца? Он стоит не так уж мало. Ты сколько стоишь, черный брат?

— Десять «уилли», мисти сэр.

— Пятьсот долларов! Неплохо. Я свой вагон купил за семьсот. А сколько за тебя награда при поимке?

— Пять «дикси», мисти сэр.

— Послушай, Майк, — сказал Моррис. — Разве нам помешают пятьдесят долларов? Я не вижу другого выхода. Либо сейчас его выгнать, и тогда его поймает первый встречный. Либо отвезти Шепу и взять свои пятьдесят долларов. Я не вижу другого выхода, Майк.

Я молчал.

— Ты что, против? — спросил Моррис.

— Против, — ответил я.

— Но что же ты предлагаешь? — В голосе у него появилось раздражение.

— Спрятать его.

— Черта с два! Зачем, куда спрятать? Ты хочешь, чтобы я прослыл аболиционистом? Чтобы меня вздернули на суку? Дудки! Я завтра отвезу его к Шепу.

Он повернулся и пошел вдоль состава.

— Зачем ты назвал меня своим братом? — крикнул я ему в спину.

Он повернулся, молча посмотрел на меня.

— Я назвал тебя братом? — спросил он с некоторым удивлением.

— Да! Ты назвал меня своим родным братом тогда у Бланшаров! С тех пор ты об этом не вспомнил. Зачем ты это сделал?

— Да, — он смотрел в землю. — Ты прав. Я назвал тебя братом.

Он молчал еще несколько мгновений.

— Эй, Вик, — сказал он. — Вылезай, бери свою кошку. Ты будешь жить у нас.

Так в нашей компании появился третий. Крошечный негритенок Вик со своим белым котенком Робином.

Глава 8: «Парижские штучки»

Каждый свободный вечер мы приходим к Бланшарам. Тут вовсю идет игра в «парижские штучки». Иногда на галерею выходит старый генерал и говорит:

— В «парижские штучки» играете, мои молодые друзья? Ну-ну! В бытность мою корнетом я слыл любимцем салонов. Похвально, похвально!

— Ах, дедушка! — Мари капризно кривит губы. — Ты говоришь о чем-то, мы не понимаем.

Но все понимали. «Парижские штучки» — это флирт на галерее Бланшаров. Тут маленькие влюбленности, маленькие признания, радости и огорчения. Все течет и изменяется в этой игре, которую неизвестно кто придумал.

Отис Чепмен сначала ухаживал за Мари, но теперь считается, что он влюблен в Дейси Мей. Это не мешает Отису делать намеки, что от Мари он не совсем отказался.

Люк Чартер вроде бы постоянен. Но когда приходит Флора Клейтон, он оказывает ей все знаки внимания. Наверное, Люк старается вызвать ревность Мари.

Моррис Аллен держится крепче других. Считается, что он тоже поклонник Мари, но Моррис этого не показывает.

Приходят близнецы Смиты. Они чуть ли не за руки держатся. Я не знаю, как они собираются делить Мари, но все, что делают близнецы Смиты, они делают вместе. Вместе на нее смотрят, вместе говорят комплименты, вместе ходят за ней по анфиладам виллы «Аркольский дуб».

Мари отличает то одного, то другого. Сначала приближает к себе близнецов Смитов, потом Чартера. Один вечер не отходит от Морриса, а другой дразнит Отиса Чепмена. Она и мне сразу дала понять, что я могу за ней приударить.

— Что это вы такой скучный? — говорит она. — Могли бы развлечь хозяйку дома. Моррис, у вас очень серьезный брат.

Только за Хетти никто не ухаживал. Оно и понятно: Хетти хромоножка. Последнее время с ногой у ней что-то совсем неладное. Хетти еле ступает и все сидит в углу, сжавшись и накинув тонкий плед.

Затеяли как-то танцы. Близнецы Смиты сели за рояль и дружно ударили в четыре руки. Пары понеслись по блестящему паркету гостиной.

Моррис сидел рядом со мной на диване. Внезапно он встал с самым решительным видом, подскочил к Хетти, схватил ее чуть ли не в охапку и, держа на весу, закружился по зале. Я уже говорил, что паркет тут блестит, как зеркало. На этом блестящем паркете Моррис поскользнулся и грохнулся вместе с Хетти.

Он вскочил, весь красный, стал поднимать Хетти и извиняться. Она сильно ушибла больную ногу. Бледная, она еле доковыляла до кресла и забилась в него со слезами на глазах.