Россия забытая и неизвестная - Адмирал Колчак и суд истории

Сергей Владимирович Дроков

Адмирал Колчак и суд истории

ВВЕДЕНИЕ

Современная международная обстановка и внутрироссийская политическая ситуация подтолкнули историков к изучению «психологии войны» как феномена, в котором на первый план помимо политики и экономики выступает природа личности в ее прямой зависимости от окружающих обстоятельств[1]. Наиболее ярко это проявляется в общественном интересе к попыткам реабилитации Верховного правителя России А.В. Колчака. Постановка вопроса имеет полярные стороны: безусловное признание заслуг российского адмирала перед Отечеством – и юридические выводы о его «преступлениях против мира и человечности».

На одну чашу исторических весов оказались при этом положены диаметрально противоположные «оценочные» критерии: социально-политический строй, система правления и деятельность лидера, давшего своим именем название исторической эпохе – эпохе «колчаковщины». В связи с этим уместно вспомнить слова Г.В. Плеханова: «Влиятельные личности… могут изменять индивидуальную физиономию событий и некоторые частные их последствия, но они не могут изменить их общее направление»[2].

Казус же состоит в том, что современная российская демократическая Фемида, используя архивные документальные первоисточники из «Следственного дела по обвинению Колчака Александра Васильевича и других», оказалась автономной от следственной фактуры. Так, юридический аспект решения Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации, отказавшей в реабилитации, основан на «данных 9 допросов, которые были проведены сотрудниками Чрезвычайной следственной комиссии в 1920 году»[3].

При этом вне зоны внимания следователей и Военной коллегии оказалась определяющая историческая фактология: организационные предпосылки окончательного этапа борьбы с реакционным режимом «правобольшевистской атамановщины», именуемой «колчаковщиной»; инициатор создания Чрезвычайной следственной комиссии (ЧСК) и ее цели; состав, регламент работы (порядок ведения допросов) ЧСК; предъявленные Колчаку обвинения и юридическая правомочность текстов допросов.

В соответствии со 2-й статьей Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» (с изменениями на 4 ноября 1995 г., по состоянию на 1 декабря 1995 г.) порядок реабилитации распространяется «на граждан Российской Федерации… подвергшихся политическим репрессиям на территории Российской Федерации с 25 октября (7 ноября) 1917 года…». Был ли гражданин России А.В. Колчак подвергнут политическим репрессиям?

Ответ на этот вопрос раскрыт в материалах Чрезвычайного революционного трибунала (ЧРТ) при Сибирском революционном комитете (Сибревкоме) «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей». При вынесении приговора на 11-м заседании 30 мая 1920 г. председатель трибунала И.П. Павлуновский[4] декларировал, что «декретом Совета народных комиссаров, все правительство Колчака было объявлено вне закона Считая, что в настоящее время, когда острый момент гражданской войны миновал, советская власть нашла возможным, объявленное вне закона, правительство Колчака судить»[5].

За год до этого приговора, 16 августа 1919 г., Совнарком и ВЦИК в обращении к рабочим, крестьянам и всем трудящимся Сибири заявили: «1. Бывший царский адмирал Колчак, самозвано наименовавший себя «Верховным правителем», и его «Совет министров» объявляются вне закона. Все ставленники и агенты Колчака и находящегося в Сибири союзнического командования подлежат немедленному аресту»[6].

С учетом данного обстоятельства мы и будем рассматривать применение к «бывшему царскому адмиралу» 3-й статьи Закона «О реабилитации», которая перечисляет мотивы реабилитации, которой подлежат лица (подвергнутые уголовным репрессиям по решению ВЧК, привлеченные к уголовной ответственности и признанные социально опасными) в их исторической последовательности.

С нашей точки зрения, в зале суда современной России требуется именно такой подход в оценке ярлыков и конкретных персонифицированных обвинений.

Считаю своим приятным долгом поблагодарить за предоставленные документы и фактические сведения руководство и специалистов Центрального архива ФСБ России: В.С. Христофорова, В.К. Виноградова, Л.И. Ермакову, С.В. Конину; начальника отдела международных связей Администрации Национальных архивов и документации США г-на Донна Нила; руководителя Московского бюро Международного института социальной истории (Нидерланды) И.Ю. Новиченко; специалиста Государственного архива Одесской области Украины О.В. Коновалову; руководство и специалистов Российского государственного архива экономики, Российского государственного архива Иркутской области, Российского государственного архива Военно-морского флота.

Особая признательность и благодарность за консультации, практические советы, помощь и фотографии заместителю директора Института российской истории РАН профессору В.М. Лаврову; председателю правления общественного фонда для создания в Москве храма, музея и других сооружений в память о жертвах политических репрессий с 1917 по 1985 г. кандидату технических наук С.С. Зуеву; семье Сафоновых (лично И.К. Сафонову) и кинодраматургу А.К. Уварову; творческому коллективу научно-практического журнала «Отечественные архивы».

АДМИРАЛ КОЛЧАК И СУД ИСТОРИИ

Глава 1

ОРГАНИЗАЦИОННЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО ЭТАПА БОРЬБЫ С «КОЛЧАКОВЩИНОЙ»[7]

В начале XXI века отечественные историки столкнулись с необходимостью формирования новой концепции Гражданской войны в Сибири на базе разработки иных подходов. Это обстоятельство во многом определяется состоянием историографии 1920—1980-х годов, сложившейся на основе канонических для той поры источников: а) произведений В.И. Ленина, б) стенограмм, протоколов и постановлений съездов компартии и съездов Советов, в) центральных печатных органов большевистской партии и советского правительства, г) сборников документов, опубликованных Центрархивом и истпартовскими журналами, а также воспоминаний активных участников борьбы с так называемой «колчаковщиной».

Первые из этих двух пунктов не могут способствовать выработке нового, более объективного и аргументированного подхода к нашей проблеме, так как носят абстрактный партийно-публицистический характер и географически оторваны от конкретных мест событий.

К тому же в августе 1919 г. Сибревкому, учрежденному ВЦИКом и Совнаркомом, была делегирована часть руководящих функций в отношении местных сибирских органов власти, а также предоставлено право вносить изменения и дополнения в декреты, постановления и распоряжения высших органов советской власти, диктуемые «сибирской спецификой», что де-юре позволяет говорить об автономности сибиряков от руководящих партийных директив Москвы.

Другие составные части налаженной в прошлом источниковой базы, даже без их внутренней взаимосвязи, могут послужить достаточным поводом к размышлениям[8].

10 января 1920 г. газета «Правда» опубликовала на первой полосе заметку «Катастрофа», в которой было провозглашено: «Мы ликвидировали самого Колчака: он в наших руках». В поясняющей части этой заметки как-то неоднозначно были описаны причины, приведшие к «ликвидации»: «Колчак и его министр Пепеляев[9], вместе с золотом, украденным в Казани, захвачены собственными солдатами в Иркутске. Но эти солдаты взяли в плен своих начальников только потому, что сами взяты в плен красными повстанцами».

В отличие от «Правды» «Известия ВЦИК» на первых порах ограничивались уведомлением: «По непроверенным пока сведениям… имеются данные, что Верховный правитель Колчак, со всем золотым запасом, арестован красным партизанским отрядом», а на другой день «красный партизанский отряд» сменился «полковником Пепеляевым»[10].

Лишь 14 января Москва узнала о том, что свержение Омского правительства «организовано эсерами в союзе с Гайдой[11] и при содействии американцев… У эсеров, меньшевиков, крестьянского союза и политического земского бюро, заключивших соглашение, был первоначальный план: свергнув Колчака, образовать независимую Сибирскую республику от реки Оби до Владивостока… в Иркутске образовано правительство из названных групп»[12] (Политический центр. – С. Д.).

Однако такой поворот событий был проигнорирован центральным печатным органом большевиков, посчитавшим, видимо, неоспоримым выраженное 10 января собственное мнение: «Нет больше Колчака, нет «Верховного правителя»… Речь идет теперь уже не о борьбе с ним, а о суде над ним, о возмездии за все его преступления. Повстанцами разбит и Семенов[13] – дальневосточный самозванец, соперник Колчака и, может быть, спутник его по дороге от власти в зал революционного трибунала»[14].

Дальнейшую разъяснительную работу о ситуации в Иркутске взяли на себя «Известия ВЦИК», опубликовав передовую статью главного редактора Ю.М. Стеклова[15] «Конец колчаковщины».

«Инициативную роль в этом событии сыграли эсеры… – признавал он, – наученные горьким опытом, эсеры… действуют теперь в контакте с большевиками, в частности с партизанскими отрядами. Нужно надеяться, что они будут иметь благоразумие не противиться советской власти и выполнят ее требования, отвечающие создавшемуся положению дел…

Эсеры будут с гордостью указывать на иркутские события, как на пример той борьбы в тылу контрреволюции, о которой говорила резолюция IX Совета их партии… но не следует забывать, что выступление эсеров против Колчака стало возможным лишь в результате двух факторов, не зависящих от их воли, а именно: побед Красной армии, во-первых, и поддержки американцев, во-вторых».

При этом «выпячивание» Ю.М. Стекловым роли двух факторов (с учетом «педагогической демонстрации» Л.Д. Троцкого на Брест-Литовских переговорах), констатация установления советской власти в Иркутской губернии и отсутствие самостоятельной политики у Политического центра, разгром Колчака и Семенова («которые еще живы, но живы не в Бутырке») соседствовали с признанием того обстоятельства, что значительная часть территории Сибири находилась «в руках контрреволюции, т. е. руках антантовской буржуазии (ибо ведь это одно и то же)»[16].

Если сопоставить информацию «Правды» и «Известий ВЦИК», то трудно понять, кто же являлся победителем в разгроме Омского правительства Верховного правителя: его «собственные солдаты», одновременно находившиеся в плену неких «красных повстанцев», или эсеры, «создавшие Колчака». И могут ли победы «первого фактора», никак не связанные с арестом 27 декабря 1919 г. чехами Колчака в Нижнеудинске (причем регулярные войска Красной армии в Иркутск прибывают 7 марта 1920 г.), сочетаться с «безволием» эсеров, «идущих на поводу» «второго фактора»?

Какое «требование большевиков» к эсерам, «отвечающее создавшемуся положению», имел в виду Стеклов? Видимо, наипервейшее – власть. Но «иркутское правительство» «действует в контакте с большевиками», «красными повстанцами» и «красными партизанами», к тому же «речь идет теперь уже не о борьбе с Колчаком, а о суде над ним». Какая же при этом подразумевалась власть и от кого исходило ее требование: от центральной или местной советской власти?

Постепенно концепция от рамок трех газетных строк «Правды» по случаю «пленения» Красной армией «поднятого на штыки своими собственными солдатами» Верховного правителя сузилась в одно все определяющее положение: «Через две недели после расстрела Колчака Красная армия заняла Иркутск, окончательно закрепив завоевания Октябрьской революции на территории Сибири»[17].

А это, в свою очередь, прямо сказалось на всей дальнейшей историографии, которая подстроилась под эти три строчки, сфокусировав внимание на том, как Колчак якобы лично «порол уезды», «мучил тысячи лучших товарищей», «распродавал куски Сибири империалистам», «жег», «грабил» и «вешал».

Но даже при такой однобокости не выявились ответы на вопросы: что же помогло «собственным войскам» адмирала «поднять его на штыки» и почему «окончательное завоевание Октябрьской революции на территории Сибири» связывалось с взятием Красной армией всего лишь одного из ее городов? В связи с последним – не имел ли Иркутск гораздо более важного значения, чем просто город, где расстреляли Колчака?

Следовательно, при формировании новой концепции Гражданской войны в Сибири сборники документов, опубликованные Центрархивом и истпартовскими журналами, воспоминания активных участников борьбы с «колчаковщиной» должны бесспорно засчитываться в актив, но только в качестве выразителей позиции одной из сторон и с обязательной существенной поправкой в контексте проблематики.

Выявить инициативное начало для поправки особого труда не составляет. Сами историки 1920—1980-х годов наименовали его «демократической контрреволюцией» и, желая подчеркнуть его малозначительность по сравнению с серьезными проблемами (большевистское подполье, рабочее, крестьянское и партизанское движения), определили как «сюжет».

Источниковая база в изучении «демократической контрреволюции» в Сибири традиционно основывалась на попавших в поле зрения исследователей типографских изданиях узаконений и распоряжений Западно-Сибирского комиссариата, Временного Сибирского и Омского правительств, декларациях и стенограммах съездов общественных и небольшевистских партийных организаций, газетах: эсеровских, меньшевистских, земских, кадетских, монархических и официальных, мемуарах представителей небольшевистских партий, «белого» и иностранного офицерства.

Результат анализа данных источников имел прежде, как правило, ярко выраженную партийно-публицистическую и популяризаторскую окраску, подменившую собой конкретно-исторический ход событий абстрактно-умозрительными схемами и положениями.

Даже в оценке классовой сущности «сибирской специфики» историки пришли к полярным выводам. «Там, где пролетариат был слаб, как, например, в Сибири и Поволжье, – писал Е.М. Ярославский[18], – эсерам и кадетам удалось их (крестьян. – С. Д.) обмануть призраком Учредительного собрания, как раз там контрреволюции имели свои первые значительные успехи. Руководящую роль в пролетарской революции играл город, деревня шла за городом, пролетариат повел крестьянство»[19].

В отличие от члена редколлегии «Правды» другой непосредственный участник событий в Сибири, Е.Е. Колосов[20], относил «спорадические и судорожные» «городские движения» за период 1918–1919 гг. на счет «провоцировавших» их «агентов власти». «Да и по составу участников эти городские движения являются, в сущности, полу-крестьянскими, т. к. они захватывали главным образом солдатскую массу, а не городских рабочих»[21], – заключал он.

Во всех работах первых историков Гражданской войны в Сибири отчетливо прослеживалась мысль, что сибирские эсеры, меньшевики и кадеты играли роль застрельщиков Гражданской войны, в борьбе с советской властью шли на союз с интервентами и способствовали установлению военной диктатуры.

Общая деятельность Омского правительства освещалась сквозь призму «правдинских» газетных строк, поверхностно рассматривались вопросы о предпосылках окончательного этапа борьбы с режимом, а также о долгосрочных планах центральной советской власти в использовании «буржуазно-демократического» итога этой борьбы.

Вся методика исследований была созвучна ленинскому «Письму к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком», содержавшему пять уроков-заповедей, как избежать произвола реакции. Первые три говорили о необходимости поддержки Красной армии, о хлебной монополии, твердых ценах, соблюдении строжайшего революционного порядка. Четвертый и пятый были направлены против меньшевиков и эсеров – с советом не допускать с ними «единого фронта». Народовластие, «четыреххвостка» и свобода печати назывались «демократической ложью».

Заключительный аккорд письма – «на примере Колчака крестьяне научились не бояться пугала («диктатуры одной партии», «партии большевиков-коммунистов». – С. Д.), что сделало бесполезными поиски «междиктатурной середины», – не стыковался со словами того же автора, сказанными им спустя полгода: «Получается такое положение, что чем больше мы побеждаем, тем больше оказывалось таких областей, как Сибирь, Украина и Кубань. Там богатые крестьяне, там пролетариев нет, а если пролетариат и есть, то он развращен мелкобуржуазными привычками»[22].

Для изучения окончательного этапа борьбы с режимом Омского правительства и предшествовавших ему событий неоценимое значение имеют архивные документы, которые охватывают по своей содержательной динамике и структуре определенный исторический период. «Следственное дело по обвинению Колчака Александра Васильевича и других» предоставляет уникальную возможность для восполнения многих пробелов. Во-первых, можно выявить причины смещения внимания центральной советской власти с «демократической лжи» на не боявшихся «пугала» сибирских крестьян и «мелкобуржуазных» пролетариев. Во-вторых – назвать главных инициаторов пересмотра ленинских пяти уроков по мере «освободительного» продвижения Красной армии в глубь Сибири.

Что же заставило центральную советскую власть всего за полгода пересмотреть ленинские уроки-заповеди? Окрепшие к концу 1919 г. сибирское земство, местное и городское самоуправления, нашедшие в союзном единении с «барчатами, интеллигентиками, господчиками» альтернативную «середину» двум диктатурам: «правобольшевистской атамановщины» и пролетариата.

Объявляя грамотой от 16 сентября 1919 г. созыв Государственного земского совещания, которое «должно <…> помочь правительству в переходе от неизбежных суровых начал военного управления <..> к новым началам жизни мирной, основанной на бдительной охране законности и твердых гарантиях гражданских свобод и благ личных и имущественных»[23], Омское правительство (отметив борьбу двух принципов в управлении: делового, внепартийного и узкопартийного, социал-революционного) не учитывало широких общественных интересов.

Независимо от Всесибирского союза земств и городов (Сибземгора), обласканного грамотой Верховного правителя, с 11 по 22 октября 1919 г. в Иркутске состоялось совещание представителей Томского, Енисейского, Иркутского, Приморского, Якутского и Пермского губернских, областных и семи уездных земств, пришедшее к общему заключению:

«Правительство адмирала Колчака, как и правительство Ленина и Троцкого, явились в результате вооруженного захвата власти группой безответственных политических деятелей. И то и другое правительства оправдывали такой захват интересами своей страны, но если большевики открыто ставили своей целью создание диктатуры пролетариата как средства завоевания экономической и политической самостоятельности и трудящегося класса, то Омское правительство, прибегая к вооруженному захвату власти и говоря об интересах всех классов населения, стремилось в действительности лишь к защите интересов состоятельной части его.

И здесь и там захват власти привел к созданию диктатуры, несовместимой с принципами народовластия, и в силу этого и здесь и там велась и ведется железная борьба с широкими слоями трудового населения и органами народного представительства»[24].

Исходя из данной оценки, «земцы» выдвинули перед органами местного самоуправления следующие задачи: во-первых, объединение с демократическими организациями и партиями, стоящими на позициях защиты народовластия и созыва Земского собора, во-вторых, восстановление экономического благосостояния Сибири. Политику Омского правительства совещание охарактеризовало как «диктатуру правобольшевистской атамановщины», подавившей не только свободную деятельность демократических организаций, но и самостоятельность гражданской власти.

Среди организационных решений, принятых на совещании, – созыв 2-го Всесибирского съезда земств и городов; кооптирование ряда деятелей (с совещательным голосом) в главком Сибземгора; перенесение Сибземгора в город Иркутск; организация в Иркутске Всесибирского банка земского и городского кредита. Наиболее важным являлся проект создания земско-краевых объединений.

«В целях согласования и объединения общественно-политической и хозяйственно-экономической деятельности земств и городов» намечались: Дальневосточное объединение – из земств Приморского, Амурского, Сахалинского и Камчатского; Средне-Сибирское – из Забайкальского, Иркутского, Якутского, Енисейского, Томского и Алтайского; Западно-Сибирское – из Акмолинского, Тобольского, Семипалатинского, Семиреченского, Тургайского и Пермского[25].

Таким образом, земства, местное и городское самоуправления, на которые по привычке смотрели как на органы исключительно «хозяйственно-прикладного порядка», курирующие улучшение и развитие народного образования, медицинского и санитарного дела, финансового положения, торговли, промышленности, сельского хозяйства, кредита, юридической помощи населению и т. п., приобрели общественно-политическое значение на законодательном уровне, способном регулировать государственно-территориальное строительство вне зависимости от двух диктатур.

Подобная самостоятельность первоначально вызвала растерянность среди местных социал-демократических и социал-революционных партий. «Выявленное совещанием Земское политическое бюро взяло на себя обязанность оформить земскую политическую мысль, начать подготовительные работы по перевороту, – отмечал председатель Иркутской губернской земской управы Я.Н. Ходукин[26]. – Первыми шагами бюро было войти в переговоры с политическими партиями с[оциал]-р[еволюционеров] и с[оциал]-д[емократов].

Вначале эти попытки были неудачные: обе партии категорически заявили, что вооруженное выступление в данный момент – авантюра; что опираться в борьбе возможно только на демократические силы хорошо сорганизованные, а их-то в данный-то момент и нет. Было одно у всех общее: необходимость переворота. Это связало нас, и при совместной работе по подготовке к перевороту все шерохов[атости] сгладились»[27].

Остается открытым вопрос о способе «сглаживания шероховатостей». Е. Колосов говорил о «постепенном процессе», при котором «земское течение поглотилось новыми или, вернее, старыми политическими организациями, вновь почти открыто выступившими на арену политической жизни».

В отличие от него бывший комиссар Амурского правительства, секретарь Чрезвычайного государственного экономического совещания Омского правительства А.Н. Алексеевский[28] делал акцент не на «процесс», а на «политическую борьбу в Иркутском земском политическом бюро»[29]. Стратегия же эсеро-меньшевиков на «поглощение» «земской политической мысли» была заложена еще в процессе выборов городских дум весной – летом 1919 г.

«Одна из грубых ошибок западного синдикализма и русского большевизма в том и заключалась, что они повели движение не через органы власти, а мимо них. Русский большевизм задушил думы, поставив в стороне от них, а стало быть, как выражается Маркс: «за спиною общества», Советы»[30], – заявлял с избирательных трибун социал-демократ М.М. Константинов[31].

Последующая тактика эсеро-меньшевиков предоставляет возможность сформулировать первый вывод об организационных предпосылках становления окончательного этапа борьбы с реакционным режимом «правобольшевистской атамановщины».

Объединенные силы сибирской демократии, значительная часть которых к концу 1919 г. порвала связи с ЦК своих партий (первые перешли на позиции большевиков, вторые считали возможным, на ограниченных условиях, сотрудничество с центральной советской властью), «поглотив» «земскую политическую мысль», из разряда городского самоуправления перешли на более высокий земско-краевой уровень.

Следовательно, ответ на вопросы, возникающие в связи со статьей Стеклова «Конец колчаковщины», следует искать в земском общественном движении. Не случайно, квалифицируя появление земско-эсеро-меньшевистской оппозиции к Омскому правительству как «игру», а программу Политического центра – как «повторение задов, возвращение к уже пройденному этапу эсеровских правительств», первые историки Гражданской войны в Сибири старательно обходили стороной ноябрьские и декабрьские 1919 г. события в Иркутске. А ведь именно они послужили поводом для меткого высказывания члена Омского правительства Г.К. Гинса[32]: «Эсеры, как кроты, взрывают почву, подготовляя ее для революционной вспашки, но сеять и пожинать им не суждено»[33].

Ответ на вопрос о причинах дальнейшей большевизации имеет также ключевое значение для понимания политической обстановки, не только приведшей к победе над «правобольшевистской атамановщиной», но и породившей последующую стратегию местных коммунистов: выдавливание основы альтернативного процесса трансформации института власти.

О сорвавшейся альтернативе рассказывал Алексеевский, когда давал показания о декабрьских переговорах с делегацией Совета министров Верховного правителя в декабре 1919 г.: «Совет министров должен был далее передать всю полноту государственной власти на территории Сибири, не занятой большевиками, или Политическому центру, или Иркутской губернской земской управе как государственному установлению, которой по закону первого Временного правительства принадлежит не только руководство хозяйственной жизнью губернии, но и управление ею; земство должно было в дальнейшем образовать государственную власть»[34].

Не признать очевидности закрепления земств, местных и городских самоуправлений за социалистической сибирской демократией центральная советская власть не могла. Доказательством тому служит газетная публикация «Известий ВЦИК» от 14 января 1920 г., где начало свержения «колчаковщины» относилось ко времени союза эсеров с «мятежным» генералом Р. Гайдой.

Однако при этом умалчивалось об участии Дальневосточного комитета РКП(б) в Гайдовском восстании 17–18 ноября 1919 г., получившем негативную оценку иркутских «земцев». «Искать опору в военной силе, не связанной с демократией, для органов местного самоуправления невозможно, т. к. привело бы к тем же результатам, что и совместное выступление с силами, чуждыми демократии, против большевизма, когда вместо демократического строя Сибирь получила диктатуру Колчака»[35], – отмечалось в резолюции земского совещания.

Материалы «Следственного дела по обвинению Колчака Александра Васильевича и других» позволяют сделать второй вывод об организующем начале свержения «правобольшевистской атамановщины». Компромиссное соглашение местных иркутских коммунистов с земско-эсеро-меньшевистской оппозицией было тактическим ходом, рассчитанным на последующую подмену «бело-зеленых» лозунгов «красными» при помощи Красной армии.

Так же как и Омское правительство, издавшее 8 ноября 1919 г. указ о выборах Государственного земского совещания, это объединение не могло не признать необходимости создания органа предпарламентского типа в условиях отсутствия регулярных частей Красной армии и поэтому согласилось присутствовать на завязавшихся в Иркутске переговорах между земским политическим бюро, краевыми организациями социал-демократов и социалистов-революционеров, увенчавшихся созданием Политического центра.

При этом выдвинутые в ноябрьской декларации Политцентра задачи («1. Прекращение состояния войны с советской Россией, 2. Борьба с внутренней реакцией, нашедшей свое наиболее яркое выражение в «атамановщине» и поддерживаемой империалистической Японией, 3. Установление договорных отношений с революционными государствами в целях совместной самозащиты от мировой реакции») базировались на признании местной власти формой совместного правления[36].

Декабрьские восстания 1919 г. в Черемхове и Глазкове первые историки советской России приписывали исключительно заслугам Сибирского областного и Иркутского губернского подпольных комитетов РКП(б) и революционного военного штаба, обязательно отмечая, что второй их «соучастник», Политцентр, связывал свержение «колчаковщины» и будущее земско-краевых объединений с недопущением побед местных коммунистов. Но если вспомнить о первом пункте декларации центра, то становится понятной возникшая впоследствии причина разногласий между инициаторами восстаний: форма реализации власти – во-первых и дальнейшее государственное строительство – во-вторых.

В связи с последним большое значение приобретают свидетельские показания, хранящиеся в составе «Следственного дела по обвинению Колчака Александра Васильевича и других» (восстанавливающие поэтапный ход декабрьских событий), товарища иркутского городского головы А.Я. Гончарова[37] и председателя Иркутской земской губернской управы Ходукина. Они подтверждают основной вывод «Известий ВЦИК» – лидирующая «морально-политическая» роль в восстании принадлежала не местным коммунистам (присоединившимся к формированию рабочих дружин 28 декабря), а краевым организациям эсеро-меньшевиков в союзе с городским самоуправлением.

«Переворот в декабре подготовлялся в течение нескольких месяцев, – отмечал Гончаров. – Главными его организаторами были краевые комитеты партий с[оциал]-д[емократов] и с[оциалистов]-р[еволюционеров], последние вели агитацию в войсках и рабочей среде. Видную роль в организации общественного мнения против колчаковского правительства сыграла Иркутская городская дума, которая своим постановлением от 25 ноября 1919 г. поставила все точки над «и», выразив недоверие власти Колчака, бандита, как его называли ораторы, выступавшие на этом заседании»[38].

Аналогичную точку зрения высказывал участник «земского политического движения» (по оценке Е. Колосова – «центра, около которого группировались представители антиколчаковских организаций и течений»). «В целях координирования действий решено было организовать «Политический центр», в составе представителей: партий с[оциалистов]-р[еволюционеров] и с[оциал]-д[емократов], трудового объединения крестьянства и земского политического] бюро, – писал Ходукин. – Была попытка привлечь к работе тт. коммунистов, но они, узнав, что в составе центра имеются земцы (ярые реакционеры, по их мнению), войти отказались. Как вел подготовительную работу центр, известно: работа велась среди войск, рабочих, трудовой интеллигенции; завязаны были сношения с западом и востоком; в самой армии Колчака находились наши агенты из солдат и командного состава. Одновременно велись переговоры с чехами на предмет установления дружественного нейтралитета. Работа дала хорошие результаты – переворот был совершен»[39].

Наиболее сложным вопросом в изучении декабрьских событий является позиция местных коммунистов. Прерывая в конце ноября 1919 г. переговоры с Политическим центром под предлогом необходимости согласования действий с Красной армией, а также отсутствия вооруженных сил у центра, они создали впечатление о сильно развитом «красном» партизанском движении, захватившем всю территорию вдоль Транссибирской магистрали, и достаточной вооруженности Иркутского губкома РКП(б).

Подтверждением необоснованности этого впечатления являются другие высказывания коммунистов. Во-первых, признание политического положения в Сибири, при котором «к августу 1918 г. советская власть уже не существовала в Сибири», повторится в 1920 г., когда будет подчеркиваться «особая нужда» в «опытных работниках, которые могли бы встать во главе учреждений. Из России их приехало всего несколько десятков. Местных также было чрезвычайно мало».

Во-вторых, при оценке уровня политической активности руководителей деревенских бунтов, для которых «большевизм представлял собой стихийный и бессознательный протест против всяких норм неравенства, а вовсе не непременно против неравенства экономического».

Вследствие этого становится очевидным, что социальная психология зажиточных крестьян-староселов, «живших патриархальным укладом, очень религиозных и в высшей степени преданных идее царской власти, а с нею и властям законным», в хлебных районах Алтайской, Семипалатинской губерний, Тасеевском районе Енисейской губернии и Минусинском крае как признанная «основа» партизанского движения ничего общего с лозунгом диктатуры пролетариата не имела[40].

В подтверждение данного вывода сошлемся на монографию Ю.В. Журова, который отмечает: «16 октября 1919 г. в г. Минусинске собрался VI Армейский съезд, в котором приняли участие представители объединенного и городского Советов. Этот съезд принял ряд важных решений, в том числе рассмотрел и «Декларацию съезда представителей крестьянской армии», в которой отрицается необходимость введения диктатуры пролетариата, так как, по мнению авторов «декларации», Сибирь до этого еще не дозрела.

Эта часть декларации опирается на ее последующее положение, которое содержит прямой призыв предать забвению «партийные разногласия и создать единый социалистический фронт»… Содержание «декларации» свидетельствует о сложном переплетении в политической платформе южно-енисейских партизан задач революционно-демократического и социалистического характера с явным преобладанием первых»[41].

Кроме того, прежде чем определять «цвет» повстанцев и партизан (поднявших в конце 1919 г. оружие против «правобольшевистской атамановщины»), следует выявить их общий «знаменатель». «Лабораторией», где осуществилось «знакомство» большевиков с эсеро-меньшевиками, было земское движение. Избранные на основе всеобщего избирательного права, посредством выборных исполнительных органов, земства прочно укрепились и предоставили удобную почву для консолидации сил антиомских общественных настроений, в том числе и партизанских отрядов.

При этом общее стремление руководителей партизанских отрядов облекалось в прозрачную форму, выразившуюся в неопределенном призыве к совместным действиям с частями армии Омского правительства. «Красные уже разбрасывают прокламации, призывающие наших солдат окончить войну, перебив своих офицеров и выдав красным адмирала Колчака. В свою очередь, обещая перебить своих комиссаров и выдать нашим солдатам Ленина и Троцкого»[42], – докладывал командующий конной группой войск генерала Волкова.

В связи с «бесцветностью» повстанческих и партизанских отрядов уместно попытаться разобраться с численным составом иркутской подпольной организации партии большевиков на примере ее основной базы формирования – огородов Забайкальской железной дороги. Как известно, к декабрю 1919 г. организация понесла большие потери после ареста 2 октября 1919 г. областного комитета, избранного III подпольной Общесибирской конференцией, и провала омской организации.

Один из руководителей иркутской подпольной организации Н.Г. Герасимов вспоминал: «В Иркутске я поступил рабочим на постройку кирпичного завода на Петрушиной горе. На постройке я организовал ячейку из машиниста, сотрудника конторы Моисеева, своего брата Владимира и одного рабочего, фамилии которого не помню. Через некоторое время мне пришлось перебраться в Рабочую слободу на огороды Забайкальской жел[езной] дор[оги]. На огородах мне удалось сорганизовать активную группу из товарищей Бельчинского, Викторова, Марченко, столяра латыша Эдуарда, кузнеца, еще одного рабочего, фамилии коего не помню. Ячейка была крепко сколочена и послужила ядром для всех рабочих огородов при восстании и взятии Иркутска»[43].

Воспоминания Герасимова помогают понять важное обстоятельство – накануне декабрьских 1919 г. событий наличный состав местных большевиков ограничивался заметно поредевшей (фамилия последнего всегда забывалась) малочисленной кучкой, державшейся «на плаву» за счет приближения частей Красной армии. Можно предположить, что они так бы и сидели в глубоком подполье, если бы не испугались «остаться не у дел» вследствие отрыва Политическим центром части рабочих и солдат от местного комитета РКП(б). К тому же Политцентр получил гарантии для проведения в жизнь планов, изложенных 6 января 1920 г. в его манифесте.

В задачи Политцентра входили: 1) созыв Временного Совета Сибирского народного управления (ВССНУ); 2) передача местной власти земским и городским самоуправлениям; 3) ведение переговоров с центральной советской властью о перемирии при сохранении народных самоуправлений; 4) передача продовольственного дела кооперативным организациям; 5) мирная политика с иностранными державами.

В своих опасениях местные коммунисты не ошиблись – в состав ВССНУ были избраны представители Политцентра, земства, городского самоуправления, кооперации, объединения трудового крестьянства, ЦИК Совета профсоюзов (представители получили наказ «в интересах осуществления диктатуры пролетариата, наблюдать за осуществлением мира с советской Россией и активностью борьбы с восточной реакцией»). Представители от рабочих организаций избраны не были[44].

Потугам кучки местных коммунистов соответствовало и ее участие в боевых действиях за Иркутск, описанное председателем военно-революционного комитета (ВРК) А.А. Ширямовым[45]. «Одновременно шло накопление наших вооруженных сил, – писал он спустя несколько лет после событий. – Фактически с первого же дня вступления в городе образовались два центра и две власти. Один – это Политцентр со штабом нар. – рев. армии, и другой – комитет нашей партии со штабом раб[оче]-крестьянских дружин…

В сущности с первого же дня после занятия города и широковещательного манифеста Политцентра началось и его разложение. Вступить в него мы отказались, но представителя комитета послали с мандатом «присутствовать на заседаниях с информационной целью». Эта «информационная цель» особенно нервно настраивала членов Политцентра. Они заявляли нам: «Вы должны оказывать нам поддержку. А если не хотите – берите власть в свои руки»; но брать власть комитет считал еще преждевременным.

Наша позиция метко схвачена одним из колчаковских министров в одной из книг, вышедших в Харбине… «…В то время как 5-го января Политический центр рассылал своих комиссаров по правительственным учреждениям, рабочие-коммунисты прислали свои телеги к зданию гостиницы «Модерн» и увезли оружие, разбросанное уходившими с фронта солдатами. Это было практичнее. Они организовали силу, в то время как эсеры ее теряли»[46].

Следовательно, процесс накопления вооруженных сил иркутскими большевиками был прямо связан с победами Политцентра. Следует обратить внимание на заметную разницу в распределении Ширямовым «ролей» между ними. Это позволяет утверждать, что помимо «морально-политической» роли земско-эсеро-меньшевистской оппозиции к режиму Омского правительства принадлежало также осуществление военных операций в декабрьских событиях 1919 г. и январских 1920 г. Участие же Сибирского и Иркутского губернского подпольных комитетов РКП(б), а равно их «руководство» «красным» партизанским движением носило чисто декларативный характер.

Реализация «укрепления тыловой части советской России» сводилась иркутскими большевиками к элементарной дезорганизации народно-революционной армии. Свидетель событий Г.К. Гинс писал: «Начиналось с разложения регулярных войск путем заманчивого обещания мира; затем происходило выступление, во время и после которого к солдатам присоединялись рабочие, военнопленные, красноармейцы, и к ним переходила руководящая роль»[47].

Из общего перечня причин поражения «демократической контрреволюции» выпадал не менее значимый процесс, обойденный вниманием мемуаристов и исследователей, – отторжение широкими слоями населения в конце 1919 г. предлагавшегося сибирскими кадетами «рационального» способа передачи власти земскому сибирскому собранию. При этом необходима персонифицированная корректировка анализа действий кадетов, направленных на сближение с земством и городским самоуправлением Материалы «Следственного дела по обвинению Колчака Александра Васильевича и других» содержат достаточно информации для проведения подобного исследования.

Назначенный на пост председателя Совета министров Омского правительства В.Н. Пепеляев, проигнорировав сторонников «Совета объединения несоциалистических общественных деятелей земской и городской России» (высказывавшихся против компромиссов и соглашений в «угоду социалистическим партиям» и обладавших достаточным влиянием на земство вплоть до середины декабря 1919 г., когда в Иркутске было созвано совещание всех земских деятелей, которые «как будто хотели обособиться от сторонников соглашения с большевиками»[48]), пытался заручиться поддержкой у «земствовавших» эсеров и меньшевиков.

Оговорив условиями свое назначение («восстановление дружбы с чехами, подчинение военной власти власти гражданской, расширение прав местных самоуправлений, расширение прав земского совещания и его немедленный созыв»), он получил от Верховного правителя задание сорганизовать новый кабинет министров. Для чего пригласил на переговоры представителя губернской земской управы Ходукина и эсера Колосова.

«Е.Е. Колосов и я подвергли жесточайшей критике политику правительства вообще, в частности – министра внутренних дел Пепеляева, – отмечал Ходукин, – и заявили в заключении: «Для нас Ваша программа неприемлема; мы идем своей дорогой и не остановимся ни перед чем: даже перед вооруженным восстанием. В намеченном Вами кабинете особенно для нас неприемлема фигура б[ывшего] министра внутренних дел Пепеляева, а теперешнего премьера – тем более». Пепеляев на это ответил: «Вы, гг., более чем откровенны». На этом беседа закончилась»[49].

И в дальнейшем эсеро-меньшевистская оппозиция всеми силами старалась помешать установлению контактов кадетов с земством. Довольно успешно начатые переговоры временно исполнявшего обязанности зампредседателя Совета министров А.А. Червен-Водали[50] в Иркутске в декабре 1919 г., в отсутствие Пепеляева и его заместителя С.Н. Третьякова[51], столкнулись со стеной межблоковых договорных отношений, где превалировало «заигрывание» с большевиками.

«С Червен-Водали мне приходилось часто встречаться по делам городского самоуправления, как городскому голове, когда он исполнял обязанности министра внутренних дел в колчаковском правительстве, – рассказывал П.В. Зицерман[52]. – Но первые мои встречи с ним произошли, когда он еще не был министром. По приезде в Иркутск из Омска в ноябре минувшего года (1919. — С. Д.) Червен-Водали вместе с П.А. Бурышкиным[53] (сменившим И. Михайлова[54] на посту министра финансов. – С. Д.) заш[ли] в гор[одскую] управу, чтоб познакомиться со мной <…>

Оба они политическое и экономическое положение Сибири находили критическим и виновником такого положения страны считали Колчака и его Омское правительство. Дав убийственную оценку колчаковско[му] правительств[у], Червен-Водали сказал, что единственным средством исправить положение он считает уход всего правительства в отставку и образование нового, пользующегося доверием общественных кругов. Такое правительство могло бы быть образовано, по его мнению, из представителей буржуазии, причем во главе этого правительства ему хотелось видеть какого-нибудь популярного для всей России общественного работника, например, Третьякова (к кандидатуре Пепеляева в качестве председателя Совета министров он относился отрицательно).

Это новое правительство должно было бы, не теряя времени, декларировать гражданские свободы, снятие цензуры с печати, объявить созыв Земского совещания или даже Земск[ого] собора с законодат[ельными] функциями и подчинить военную власть вне пределов фронта высшей гражданской власти. Новое правительство Червен-Водали представлял себе как общесибирское, а не как российское.

Развив предложенные положения, Червен-Водали обратился ко мне и моим товарищам с вопросом: приемлемы ли такие предложения для городского самоуправления и земства? Я и тов[арищ] Гончаров ответили ему, что мнение гор[одской] думы и земства по этим вопросам нам еще точно не известно, но мы предполагаем, что они не будут приемлемы, т. к. и дума и земство потребуют ухода Колчака, образования однородного социал[истического] министерства и немедленного заключения мира с большевиками […] уже после перехода гарнизона военного городка и станции Иннокентьевской на сторону повстанцев […] Червен-Водали, приняв нас, сказал, что события последних дней, особенно переход власти в Красноярске к Комитету обществ[енных] организаций, убедил его в невозможности дальнейшего существования колчаковского правительства, что оно должно передать власть земству»[55].

Согласившись в декабре 1919 г. на переговоры с Политическим центром, по приглашению земства и городского самоуправления (прямым поводом послужил разговор А.А. Червен-Водали с членом земской управы Пашковым[56], который «заявил о желательности таких переговоров и их возможности»), кадеты в лице Червен-Водали предложили следующие пункты соглашения по передаче власти:

«1) Снятие с существующей власти значения Всероссийской, 2) В связи с этим, сложение адмиралом Колчаком с себя власти Верховного правителя и передача ее Деникину, 3) Временное признание Совета министров лишь сибирской властью с условием передачи им власти представительному органу земства и городов, 4) До этой передачи или сотрудничество с земством или временное принятие власти Иркутским земством и городом, с обязательством скорейшего созыва Земского собора в том и другом случае»[57].

Как видно, в главном предложенное соглашение солидаризировалось с заявлением самого Политического центра, который решительно отвергал всякие претензии на Всероссийское правительство, поскольку они вели бы к углублению Гражданской войны в Сибири и иностранному вмешательству, а как первоочередную задачу выдвигал создание местной власти в форме земско-краевого объединения. Но центр самонадеянно недооценил угрозы со стороны большевиков, занявших выжидательную позицию стороннего наблюдателя, чего нельзя было сказать о «правящих» кадетах.

Причиной срыва последующей 26 декабря 1919 г. встречи А.А. Червен-Водали, военного министра М.В. Ханжина[58] и товарища министра путей сообщения А.Н. Ларионова[59] с представителями Политического центра следует считать не боязнь Червен-Водали «попасть […] в положение провокатора», спровоцированное вооруженным сопротивлением частей города, перешедших под прямое руководство Г.М. Семенова (назначенного в обход мнения Совета министров главнокомандующим войсками Иркутской губернии и Востока), а понимание им бесполезности такой встречи: «По сведениям Совета (министров. – С. Д.) власть в Черемхове и других местах перешла в руки большевиков и что, таким образом, при посредстве земства и города мы передали бы власть большевикам, что совершенно не соответствовало бы нашим желаниям».

С этого момента переговоры были расценены обеими сторонами как окончательные. Итак, «правящие» кадеты, учитывавшие черемховскую метаморфозу, оказались дальновиднее в преследовании главной цели того же Политического центра:

«Совет министров, решив опереться на военные силы Семенова и местные и ведя через Третьякова переговоры поддержки со стороны Семенова военными силами, отнюдь не имел в виду сохранить свою власть во Всероссийском масштабе и в существующей конструкции, а имел в виду лишь сделать возможным осуществление своего предложения о созыве Земского собора с законодательными функциями для образования сибирской власти, с упразднением Совета министров и с отказом Верховного правителя от его прав и полномочий»[60].

Что же заставило Политический центр при посредничестве союзников, в условиях разложения правительственных войск (с переходом их частей на сторону повстанцев) согласиться вернуться к столу переговоров с Советом министров, который не в состоянии был контролировать внутренние городские военные части, арестовавшие в ночь с 24 на 25 декабря 1919 г. около 60 человек (из которых 31 будут забиты колотушками по голове и спущены под винт парохода на Байкале сычевскими[61] бандитами)?

«Учитывая необходимость нейтрализации японских сил, которую сугубо важно обеспечить, и рассчитывая дипломатическим путем добиться международного вынуждения Японии соблюдать политику невмешательства в вооруженную борьбу за обладание Иркутском»[62], – витиевато настаивал И.И. Ахматов[63]. Однако согласиться с подобным объяснением означало бы принять упрощенный взгляд на политическую ситуацию.

Решающим стремлением Политического центра к возобновлению переговоров с кадетами являлось желание упредить повторение иркутского «недоворота» в Черемхове, где эсеровский «сценарий» был переписан местным комитетом РКП(б) во главе с Е. Бердниковой, поддержанной шахтерами, промышлявшими в 1-м Иркутском кавалерийском дивизионе анархистов Н.А. Каландаришвили[64].

Однако прийти 4 января 1920 г. к соглашению, по которому Совет министров намеревался передать свои полномочия Сибирскому народному собранию (по его созыву) в лице Политического центра, помешал отряд генерала Сычева, попытавшийся вывезти из Иркутска золотой запас. Объявленный делегацией Политцентра перерыв превратился в отсрочку ареста «правящих» кадетов-цензовиков, а его сообщение о падении «реакционного режима Колчака» не было закреплено каким-либо официальным и юридически оформленным двусторонним актом.

Стремление местных большевиков скорректировать «недоворот» в Иркутске с первых дней провозглашения власти Политическим центром отмечали не только его руководители. «Если командующий народно-революционной армией капитан Калашников[65] в первые три дня был свободен в своих действиях, то на четвертый – рядом с ним уже сидел комиссар-солдат, без которого никто не мог быть принят командующим и не могло состояться ни одно решение»[66], – свидетельствовал Гинс.

Поэтому одновременно с разъяснительной работой по поводу заинтересованности разделенного на две части пролетариата Сибири («одна здесь, по эту сторону семеновского фронта, а другая там, в царстве Семенова») в конструировании демократической власти 11 января 1920 г. руководство центра выслало мирную делегацию навстречу Красной армии, хотя аргументов у сторонников непременного воплощения в жизнь советской власти было недостаточно. Возможно, одной из важных причин такого решения стала реальная опасность союзнического вмешательства (особенно японского).

Перед делегацией была поставлена задача – договориться через Сибревком и командование 5-й армии с центральным советским правительством о создании в Восточной Сибири земско-краевого объединения – так называемого «буферного государства несоветского типа».

19 января в Томске в присутствии 13 человек состоялись переговоры по буферу. При этом советская делегация имела директивы «искать пути к мирному разрешению запутанного вопроса Восточной Сибири, по возможности избегая вооруженного столкновения»[67]. Председатель делегации Политцентра И.И. Ахматов, указывая на то обстоятельство, что антиколчаковское движение под лозунгами «мир с советской Россией», «борьба с интервенцией» и «воссоединение Восточной Сибири с Россией», «свержение правительства Колчака» увенчалось успехом, предложил завершить начатое дело.

Завязывание экономических отношений с Америкой, поддержка нейтралитета Японии и продолжение борьбы с сибирской реакцией диктовали необходимость образования временного государства-буфера, которое могло бы послужить окном в блокаде советской России на Дальнем Востоке.

После обмена мнениями между членами делегации Ахматовым, В.М. Коноговым[68], Е.Е. Колосовым, с одной стороны, и с другой – председателем Сибревкома И.Н. Смирновым[69], командующим 5-й армией Устичевым[70], председателем Дальсовнаркома А.М. Краснощековым[71] принимается решение:

«1) Создание Восточно-Сибирского государства-буфера считается необходимым. Границы его с запада временно определяются по линии рек Ока и Ангара, 2) Восточно-Сибирская государственность принимает на себя обязательства очистить в порядке дипломатических переговоров Кругобайкальскую и Амурскую железные дороги от иностранных войсковых частей и укрепить выходы Кругобайкальской дороги, 3) Политический центр обязуется передать советской власти адмирала Колчака с его штабом и весь золотой запас»[72].

Эти (и еще одно – технического свойства) решения были переданы Смирновым 20 января по прямому проводу в Москву. А на следующий день предсовобороны Ленин и предреввоенсовета Троцкий дали четкую установку: «В отношении буферного ваше предложение одобряю. Необходимо лишь твердо установить, чтобы наш представитель или лучше два представителя при Политцентре были осведомлены обо всех решениях, имели право присутствовать на всех совещаниях Политцентра»[73].

О каком представителе шла речь в ленинской телеграмме? Уж не о том ли, который, по воспоминанию А. А. Ширямова, всего лишь «присутствовал на заседаниях с информационной целью», притом что губком и революционный военный штаб отказывались от участия в городских боевых сражениях, направив единомышленников на поиски складов с вооружением? Нам думается, что томские переговоры в общей концепции Гражданской войны в Сибири должны рассматриваться с учетом следующих моментов.

Первый – признание центральной советской властью разгрома «правобольшевистской атамановщины» за земско-эсеро-меньшевистским Политическим центром. Второй – отказ центральной советской власти от дальнейшего продвижения частей Красной армии в глубь Сибири с возложением на «Восточно-Сибирскую государственность» обязательств «очистить в порядке дипломатических переговоров Кругобайкальскую и Амурскую железные дороги от иностранных войсковых частей». Третий – воплощение в жизнь идеи образования «государства-буфера несоветского типа», сформулированной в конце октября 1919 г. «земской политической мыслью», благодаря прежде всего стремлению центра, подкрепленному согласием Москвы. Четвертый – возникновение разногласий между центральной и местной сибирской советской властями в вопросе о буфере, а значит, о дальневосточной государственности.

Ряд советских историков вину за «дезорганизацию» членов советской делегации при решении вопроса об устойчивом положении Политцентра в Иркутске переложили на плечи представителя Сибирского и губернских комитетов РКП(б) А.М. Краснощекова. Между тем ответ советской делегации члены Политцентра получили вовсе не от Краснощекова, а от И.Н. Смирнова.

«Надо бешено изругать противников буферного государства, – телеграфировал Ленин Троцкому, – погрозить им партийным судом и потребовать, чтобы все в Сибири осуществили лозунг: «Ни шагу на восток далее, все силы напрячь для ускоренного движения войск и паровозов на запад в Россию». Мы окажемся идиотами, если дадим себя увлечь глупым движением в глубь Сибири, а в это время Деникин оживет и поляки ударят. Это будет преступление»[74].

Будучи осведомленными о предварительном томском соглашении, иркутские большевики стремились упредить нежелательную для них ленинскую соглашательскую установку по образованию «Восточно-Сибирской государственности».

Прежде всего, не дожидаясь официальных инструкций Москвы или Томска, поздно вечером 20 января 1920 г. они созвали объединенное заседание ЦК сибирских организаций РКП(б), Иркутского губернского комитета РКП(б), центрального штаба рабоче-крестьянских дружин, бюро сибирских групп левых социалистов-революционеров (автономистов). Исходя из того что «советская власть есть […] единственная Всероссийская власть», «власть Политического центра превратилась в одно из проявлений […] интервенции», «Политический центр, лишенный поддержки низов, не желающих идти под лозунгом Учредительного собрания, не способен к решительной борьбе с реакцией как с востока, так и с запада, в виде семеновских и каппелевских[75] банд»[76], заседание предложило Политцентру передать власть ВРК до созыва Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Показателен факт – в подписанном 22 января акте местные коммунисты согласились с формулировкой – власть передавалась ВРК на «всей территории, освобожденной от реакции». «Оскорбленная» самодеятельностью Москва настолько «обижается», что даже не удосужилась поздравить рабоче-крестьянские массы Иркутска со знаменательным событием. Не найдем поздравлений и от Ленина[77].

Кроме того, иркутяне намеренно «раздували» опасность «как с востока, так и с запада», вплоть до введения в городе осадного положения. Борьба же с «семеновскими и каппелевскими бандами» ограничилась тремя сутками и осуществлялась силами местных вооруженных частей. Но этого было достаточно для постоянных призывов к помощи Красной армии.

Далее: «таинственные передвижения по городу […] предметов боевого снаряжения» и разбросанные портреты Верховного правителя послужили предлогом для ВРК физически ликвидировать третий пункт томского предварительного соглашения расстрелом А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева[78]. И наконец, дабы окончательно искоренить идею земско-краевого объединения или «Восточно-Сибирскую государственность», были упразднены ВССНУ и Иркутские губернское земство, городская дума и управа.

Совещанием от 20 января 1920 г. коммунистам удалось решить намеченную ими задачу – исключить Иркутскую губернию из последовавшего затем довольно странного процесса, затеянного Москвой. Ознакомившись с запиской секретаря ЦК РКП(б) Н.Н. Крестинского[79] с предложением сообщить председателю Сибревкома Смирнову резолюцию ЦК РСДРП от 22 января «О перевороте в Восточной Сибири» и о создании «революционными организациями временного органа революционной власти с социалистической платформой – Восточно-Сибирского государства», Ленин написал на ней резолюцию: «Согласен»[80] (правда, не ясно, с чем).

Вот текст этой резолюции, полученной Бюро сибирских организаций РСДРП в ответ на телеграмму от мирной делегации Политцентра: «По отношению к Восточной Сибири ЦК, считаясь с особыми международными условиями, с особым социальным укладом края, равно как и с характером революционных сил, свергших власть временной диктатуры, признает целесообразным провозглашение Сибирского товарищества в качестве временного состояния особого государственного устройства и особого экономического режима, соответствующих воле трудящегося населения, но эта государственная автономия не должна нарушать государственного единства Сибири с Россией…

Для того чтобы Восточная сибирская краевая власть могла успешно разрешать стоящие перед нею задачи и обладать надлежащей прочностью, она должна быть создана соглашением всех революционных партий до коммунистов и включать в себя их представителей. Исходя из всего вышеизложенного Центральный комитет РСДРП требует, чтобы советская власть ни в коем случае не пыталась вопреки явным интересам революции силою оружия навязывать свою волю крестьянско-пролетарской революционной демократии Восточной Сибири, свергшей своими силами колчаковскую диктатуру и образовавшей свою краевую власть; наоборот, скорей соглашение с этой властью дало бы ей возможность стоящие перед нею революционные задачи выполнить и тем самым положило бы начало восстановления единого революционного фронта по всей России»[81].

Исходя из резолюции Ленина на данном документе уместно поставить под сомнение его персональные «заслуги» в разработке стратегического плана – создания на Дальнем Востоке буферного государства, являвшегося составной частью советской России. В провозглашенную 6 апреля 1920 г. Дальневосточную республику, как и намечалось октябрьским 1919 г. иркутским совещанием «земцев», вошли: Амурское, Приморское, Сахалинское, Камчатское (с добавлением из планировавшегося Средне-Сибирского земско-краевого объединения), Забайкальское земства.

Следовательно, срыв образования «Средне-Сибирской республики» на основе Иркутского губернского земства являлся причиной «недовольства» центральной советской власти по поводу действий иркутян, среди которых сторонники центральной советской власти и непосредственного сообщения Иркутска с Москвою удерживали свои позиции вплоть до созыва III Всесибирской конференции РКП(б).

Преувеличена и другая «заслуга» Ленина – при помощи государства-буфера восстановить мир на Дальнем Востоке, не допуская войны с Японией. Обозначенная Лениным на IX съезде РКП(б) «всемирная социальная революция» к концу 1920 г. получала неожиданный ракурс: социально-экономическое развитие территорий Дальневосточной республики. Ленин сформулировал практическую задачу коммунистической политики: «сеять вражду», «стравливая друг с другом» первую из трех «ближайших противоположностей» – Японию и Америку на «большой территории Крайнего Востока и Северо-Востока Сибири» – «неизвестно кому принадлежащей Камчатки». Решение же задачи рассматривалось через проект подготовленного А.И. Рыковым[82] договора о 60-летней «экономической утилизации»[83].

Таким образом, материалы «Следственного дела» в аналитическом сопоставлении с опубликованными исследованиями по истории Гражданской войны и периодической печатью первых лет советской власти позволяют обозначить несколько иные, чем прежде, ракурсы в ее изучении.

Во-первых, разложение режима Омского правительства, потеря им внутренней социальной базы произошли вследствие изменения общественного мнения, жаждущего избавиться от двух диктатур: «правобольшевистской», именуемой «колчаковщиной», и большевистской.

Во-вторых, укрепление общественного института, сформированного интеллектуальной, культурной, университетской элитой крупных сибирских городов, земскими деятелями, небольшевистскими партиями и движениями, способствовало стремлению широких масс защитить себя не только от тех, кто стремился к власти ради власти, но и тех, кто не в силах, по тем или иным причинам, защищать и развивать общественную самодеятельность.

В-третьих, в процессе «поглощения» «земской политической мысли» о необходимости свержения власти Колчака местные партии преследовали специфические цели: социалисты-революционеры и социалисты-демократы считали, что «вооруженное восстание в данный момент – авантюра», а коммунисты, в ожидании частей Красной армии, отказывались сотрудничать с «ярыми реакционерами – земцами».

В-четвертых, земско-краевое объединение, пересаженное в «лоно» социалистических партий, было выгодно центральной советской власти из-за переноса вооруженного удара Красной армии против «белополяков» и Деникина, бесконтрольного использования природных богатств и технического парка Сибири, временной отсрочки дальнейших перспектив «освоения» территорий, что затем выразилось в проектируемой «экономической утилизации».

ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА УЧАСТНИКОВ СОБЫТИЙ

Протокол опроса в качестве свидетеля Якова Николаевича Ходукина

Марта 4 дня 1920 г., я, нижеподписавшийся, тов[арищ] председателя Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попов[84], опрашивал товарища Ходукина в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем[85] т[оварищ] Ходукин показал: я, Яков Николаевич Ходукин, заведующий отделением кустарной промышленности с[ельско]-х[озяйственного] подотдела губерн[ского] земельного отдела, живу я в гор[оде] Иркутске, по Набережной, д[ом] № 4, Червен-Водали посторонний, по делу показываю, записывая свои показания собственноручно:

В канун января 1919 года (точно числа не помню) управляющий Иркутской губернией П.Д. Яковлев[86] явился ко мне в кабинет, как к председателю Иркутской губернской земской управы, и заявил, что временно исполняющий обязанности председателя Совета министров А.А. Червен-Водали просит меня и городского голову г. Иркутска прибыть в 5 часов вечера в помещение Совета министров на совещание по вопросу о передаче власти земским и городским самоуправлениям. Я ответил согласием, предупредив, что явлюсь на совещание не один, а со всем наличным составом губернской земской управы и председателем Амурской областной земской управы А.Н. Алексеевским.

В 5 часов вечера, я, заместитель председателя губ[ернской] земской управы И.Х. Петелин[87], члены управы: П.Н. Данбинов[88], А.И. Филиппов[89], городской голова П.В. Зицерман, товарищ городского головы А.Я. Гончаров и председатель Амурской областной земской управы А.Н. Алексеевский, были приняты Червен-Водали. В кратких словах Червен-Водали изложил цель совещания: правительство Колчака убедилось, что оно не отражает взглядов страны, не пользуется никаким доверием народа. Колчак своими бестактными выступлениями против чехословаков лишает Совет министров возможности работать; изданием указов, без ведома Совета министров, он нарушил Конституцию; этим нарушением дал Совету министров и юридическое и моральное право передать власть в руки местных земских и городских самоуправлений.

Передача может состояться лишь на следующих условиях: 1. Неприкосновенность личности адмирала Колчака. 2. Неприкосновенность личности всего Совета министров. 3. Свободный выезд в пределы Забайкалья всех военных, не желающих остаться на службе у новой власти. 4. […] 5. Всемерная забота об отступающей армии вообще, в частности о больных и раненых. 6. Золотой запас передается союзникам под международную охрану, впредь до образования единой Всероссийской власти. 7. Адмирал Колчак отрекается от власти Верховного правителя в пользу генерала Деникина, как преемника идеи единой власти.

Выслушав эти условия, мы заявили, что, являясь лишь частью создавшегося политического объединения в лице Политического центра, не полномочны дать ответ на предложенные им условия, но берем на себя задачу передать эти условия на обсуждение Политического центра. Со своей стороны можем лишь заявить, что ни одно из этих условий, кроме пункта 5-го, для нас неприемлемо. Условились для окончательных переговоров собраться на следующий день в 3 часа дня.

В назначенное время, в том же составе, мы были на месте. Приняты же были лишь в 4 часа. В этот момент шло заседание Совета министров по вопросу о передаче власти. На заседании присутствовал какой-то японский офицер, к сожалению, фамилии не знаю. По окончании заседания Червен-Водали принял нас и, не выслушав ответа на предъявленные им же вчера условия, заявил, что Совет министров власти передавать не намерен, а будет вести с ослушниками его воли борьбу, не стесняясь в выборах средств. Совет министров получил точные сведения, что Политический центр берет власть лишь для того, чтобы безболезненно передать ее большевикам. А при таких условиях о передаче власти не может быть и речи. Выслушав сообщение, я, от имени собравшихся, заявил, что говорить, значит, нам больше не о чем. «Прошу запомнить одно: кровь прольется не по вине земства, а по вине Совета министров». Мы ушли.

Я. Ходукин.

Зачеркнуто «последний», надписано «т. Ходукин» – верить.

Тов[арищ] председателя] Чрез[вычайной] следственной] ком[иссии] К. Попов.

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 63–64. (Рукопись, подлинник.)

Протокол опроса в качестве свидетеля Якова Николаевича Ходукина

Марта 5 дня 1920 г., я, нижеподписавшийся, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии, опрашивал тов[арища] Ходукина в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем т[оварищ] Ходукин показал:

Первые шаги Омского правительства, – ликвидация Дерберовского правительства[90], «перерыв», а затем и «самороспуск» Сиб[ирской] обл[астной] думы, ясно показали, что земству не по пути с этим правительством. Земство перешло в оппозицию. Отставка генерала Гайды и его фрондирующее путешествие по Сибири, сопровождавшееся политическими беседами с общественными и партийными работниками, тоже с особенной ясностью подчеркнуло, с одной стороны, необходимость переворота, а с другой – искание путей к достижению этого переворота[91] только внутри самой демократии. Иркутским губернским земством, по собственному почину, было созвано нелегальное земское совещание. На нем был единогласно принят вопрос о перевороте, о свержении власти Колчака.

Выделенное совещанием земское Политическое бюро взяло на себя обязанность оформить земскую политическую мысль, начать подготовительные работы по перевороту. Первыми шагами бюро было войти в переговоры с социалистическими партиями с[оциал]-р[еволюционеров] и с[оциал]-д[емократов]. Вначале эти переговоры были неудачны: обе партии категорически заявили, что вооруженное восстание в данный момент – авантюра; что опираться в борьбе возможно только на демократические силы, хорошо сорганизованные, а их-то в данный-то именно момент и нет. Было одно у всех общее: необходимость переворота… Это связало нас, и при совместной работе по подготовке к перевороту все шероховатости сгладились.

В целях координирования действий решено было организовать «Политический центр» в составе представителей: партий с[оциалистов]-р[еволюционеров] и с[оциалистов]-д[емократов], трудового объединения крестьянства и земского политического] бюро. Была попытка привлечь к работе т[оварищей] коммунистов, но они, узнав, что в составе центра имеются земцы (ярые реакционеры, по их мнению), войти отказались. Как вел подготовительную работу центр – известно: работа велась среди войск, рабочих, трудовой интеллигенции; завязаны были сношения с западом и востоком; в самой армии Колчака находились наши агенты из солдат и командного состава. Одновременно велись переговоры с чехами на предмет установления дружественного нейтралитета. Работа дала хорошие результаты – переворот был совершен.

В конце ноября прошлого года управляющий Иркутской губернией П.Д. Яковлев приехал в губ[ернскую] земскую управу и передал мне приглашение председателя Совета министров В.Н. Пепеляева пожаловать к нему в гостиницу «Модерн»[92] побеседовать о создавшемся политическом положении. Была передана просьба мне же пригласить на эту же беседу Е.Е. Колосова. Я ответил Яковлеву, что вызову Колосова, переговорю с ним и результат сообщу по телефону. Результаты эти были таковы: «беседовать» будем, но не в «Модерне» у В.Н. Пепеляева, а в квартире П.Д. Яковлева.

В 4 часа началась беседа… Пепеляев сообщил, что он получил от Верховного правителя предложение сорганизовать новый кабинет министров. На это предложение он ответил согласием при условиях: восстановление дружбы с чехами, подчинение военной власти власти гражданской, расширение прав местных самоуправлений, расширение[93] прав земского совещания в сторону наделения его «некоторыми» законодательными функциями, немедленный созыв земского совещания. Все эти условия правителем приняты, за исключением наделения законодательными функциями земского совещания – по этому вопросу предложено представить письменный доклад.

«Вот, если для вас, [господа], моя программа приемлема, то я приглашаю вас помочь мне совместно проводить ее в жизнь», [ – ] закончил Пепеляев. Е.Е. Колосов и я подвергли жесточайшей критике политику правительства вообще, в частности – министра внутренних дел Пепеляева, и заявили в заключение[94]: «Для нас Ваша программа не приемлема, мы идем своей дорогой и не остановимся ни перед чем [ – ] даже пред вооруженным восстанием. В намеченном Вами кабинете особенно для нас неприемлема фигура б[ывшего] министра внутренних дел Пепеляева, а теперешнего премьера – тем более». Пепеляев на это ответил: «Вы, [господа], более чем откровенны». На этом беседа закончилась.

На следующий день была назначена[95] у Яковлева же беседа Пепеляева совместно с общественными деятелями. Присутствовали: Пепеляев, Яковлев, А.И. Погребецкий[96], В.А. Анисимов[97], М.М. Константинов, П.В. Зицерман, А.Я. Гончаров, А.А. Пескин[98], В.П. Неупокоев[99], М.Н. Богданов[100] и Я.Н. Ходукин. Пепеляев, как и накануне, изложил свою программу, но в этот раз он был самоуверен до чрезвычайности. Объяснение простое: он уже сформировал кабинет и беседовал по инерции. Положительных результатов не дала и эта беседа.

Примечания

1

См.: Сенявская Е. Психология войны в ХХ веке: исторический опыт России. М., 1999.

2

Плеханов Г.В. Избр. филос. произв. Т. 2. М., 1956. С. 326.

3

Кашин С. Адмирал Колчак оказался бесчеловечнее Берии и Ежова // Коммерсант-daily. 1998. 30 апреля; Березин С. Обвиняется… Колчак // Независимая газета. 1999. 12 февраля; Верховный суд не реабилитировал Колчака // Московский комсомолец. 2001. 28 сентября; Гохман М. Реабилитации не подлежит // Российская газета. 2001. 28 сентября; Камша В. Гори, гори, моя звезда. // Независимая газета. 2002. 11 февраля и др.

4

Павлуновский Иван Петрович (1888–1940?) – видный большевистский деятель, член РСДРП(б) с 1905 г. Службу начал писцом Курской казенной палаты, письмоводителем у адвоката, прослушал курс на юридическом факультете Петербургского университета. В 1914 г. призван в Российскую армию; окончил школу прапорщиков, служил в гвардейских частях Петрограда и Царского Села. После Февральской революции избран членом Петроградского Совета; командовал полком, действовавшим против генерала Л.Г. Корнилова. В Октябрьском перевороте – член ВРК в Петрограде, руководил осадой Владимирского юнкерского училища; вместе с Ф.Ф. Раскольниковым и С.Г. Рошалем командовал отрядами по взятию Гатчины; с Н.В. Крыленко участвовал в ликвидации Ставки. В конце 1917 г. – начальник отряда балтийских и черноморских моряков в боях под Белгородом. В ВЧК с момента ее организации; переехал в Москву, принимал руководящее участие в ликвидации «Союза защиты Родины и свободы». С августа 1918 г. – начальник Особого отдела 5-й армии Восточного фронта. Председатель ВЧК в Казани и Уфе после взятия этих городов Красной армией в 1918 г. С апреля 1919 г. по 1920 г. заместитель, а с августа 1920 г. – первый замначальника Особого отдела ВЧК. С 1921 г. – член Сиббюро ЦК РКП(б); участвовал в операции по захвату Р.Ф. Унгерна фон Штернберга. С 1928 г. – замнаркома РКИ, с 1930 г. – член Президиума ВСНХ, с 1932 г. – замнаркома тяжелой промышленности СССР. С 1934 г. – кандидат в члены ЦК ВКП(б). В 1937 г. репрессирован; погиб в заключении.

5

Верховный правитель России: Документы и материалы следственного дела адмирала А.В. Колчака: Сб. док. / Под ред. Сахарова А.Н., Христофорова В.С., Трукана Г.А., Виноградова В.К., Дрокова С.В., Соколова А.К., Ермаковой Л.И., Кониной С.В. М., 2003. С. 678.

6

Цит. по: Агалаков В.Т. Из истории строительства советской власти в Восточной Сибири. Иркутск, 1958. С. 72.

7

Употребление понятия «колчаковщина» не отражает негативного отношения автора к личности и деятельности А.В. Колчака и продиктовано, скорее всего, стремлением к объективному воспроизведению хода событий, атмосферы политической борьбы, а также к беспристрастному исследовательскому анализу общественных процессов. (Примеч. ред.)

8

См.: Никитин A.A. О некоторых малоизвестных страницах истории Гражданской войны в Сибири (1918–1920) // Тезисы науч. конф. «История «белой» Сибири». Кемерово, 1995. С. 6; Шишкин В. Председатель сибирского Совнаркома // Сибирские огни. 1990. № 2. С. 122. Член ЦК РКП(б) Л.Б. Каменев на втором заседании IX съезда РКП(б) 30 марта 1920 г. говорил: «Здесь говорили, что забивают партийную мысль на местах. Спросите т. Смирнова (Иван Никитович, председатель Сибревкома, член ЦК РКП(б). – С. Д.), убивал ли ЦК мысль тех товарищей, которые являлись фактическими хозяевами Сибири. Их было три. Спросите их: убивал ли ЦК их мысли? Он не сошел с ума, чтобы поступать с ними так; он давал общие директивы, общую линию тем людям, которым он доверял, и сносился с ними раз или два в неделю по прямому проводу». – В кн.: Девятый съезд РКП(б). Март – апрель 1920 года. Протоколы. М., 1960. С. 70.

9

Пепеляев Виктор Николаевич (1884–1920) – окончил юридический факультет Томского университета; учитель в Бийской мужской гимназии. Член IV Государственной думы от Томской губернии. В 1917 г. избран в состав ЦК партии Народной свободы. В Февральскую революцию комиссар Временного правительства в Кронштадте. Командирован Национальным центром в Сибирь. До декабря 1918 г. председатель Восточного отдела партии Народной свободы. В 1918 г. назначен директором департамента милиции и государственной охраны, в феврале 1919 г. – товарищем министра внутренних дел, министром; 22 ноября – премьер-министром Омского правительства. В январе 1920 г. арестован вместе с Колчаком и в феврале расстрелян.

10

Пепеляев Анатолий Николаевич (1891–1938) – во время Первой мировой войны прошел карьеру от поручика до полковника. В начале 1918 г. сформировал и возглавил Среднесибирский корпус, в декабре 1918 г. руководил взятием Перми; после разгрома армии Омского правительства эмигрировал в Харбин. В 1922 г. захвачен Красной армией в плен во время подавления Якутского восстания; приговорен к расстрелу, замененному 10 годами заключения.

11

Гайда Ра(у)дола (Гайдл Рудольф) (1892–1948) – по образованию фармацевт, родом из Моравии, г. Которн. В 1912 г. принимал участие в сражении у Скутари, участник Балканской войны. В октябре 1914 г. перешел на сторону славян, вступив в Черногорские войска. После отступления черногорцев перебрался в Россию, сражался в составе 1-й Сербской дивизии в Добрудже. В сентябре 1916 г. переведен мл. офицером во 2-й Чехословацкий полк, командовал ротой, батальоном. Награжден орденом Св. Георгия IV степени, получил в командование полк, в июле 1917 г. произведен в капитаны. С весны 1918 г. командир 7-го Чехословацкого корпуса, с сентября – генерал, командир 2-й дивизии, в декабре назначен Колчаком командующим Сибирской армией. После провала весеннего наступления 1919 г. смещен с поста, лишен звания генерал-лейтенанта и «вычеркнут из списков русской армии», во Владивостоке совершил попытку вооруженного переворота.

12

Правда. 1920. 10 января; Известия ВЦИК. 1920. 10, 11 и 14 января.

13

Семенов Григорий Михайлович (1890–1946) – генерал-лейтенант. В 1911 г. окончил Оренбургское военное училище. В Первую мировую войну воевал на Кавказском фронте, командуя сотней в Верхнеудинском полку Забайкальской казачьей дивизии. С июля 1917 г. комиссар Временного правительства в Забайкальской области по формированию добровольческих частей; в 1918 г. – командир отдельного корпуса в Чите, затем – атаман Забайкальского казачьего войска. В феврале – сентябре 1919 г. пытался создать под своим протекторатом монголо-бурятское государство Великой Монголии. Назначен Колчаком командующим Иркутского, Забайкальского и Приморского военных округов, с производством в генерал-лейтенанты (декабрь 1919 г.). 5 января 1920 г. ему была передана вся полнота власти на территории Российской Восточной окраины; с сентября 1921 г. в эмиграции. В сентябре 1945 г. захвачен авиадесантом Красной армии, расстрелян 30 августа 1946 г.

14

Правда. 1920. 10 января.

15

Стеклов (Нахамкис) Юрий Михайлович (1873–1941) – политический и государственный деятель, историк, публицист. В 1917 г. член исполкома Петроградского Совета. С 1917 г. главный редактор газеты «Известия ВЦИК». Репрессирован.

16

Известия ВЦИК. 1920. 16 и 22 января.

17

Правда. 1920. 25 января.

18

Ярославский Емельян Михайлович (Губельман Миней Израйлевич) (1878–1943) – советский партийный деятель (секретарь ЦК РКП(б), член ЦК, ЦКК и ЦПК при ЦК ВКП(б), историк (с 1939 г. – академик), публицист, член редколлегии газеты «Правда».

19

Ярославский Ем.. Три года диктатуры пролетариата РСФСР // Три года борьбы за диктатуру пролетариата (1917–1920): Сб. статей. Омск, 1920. С. 6.

20

Колосов Евгений Евгеньевич (1879–1937) – в 1895 г. окончил Томское реальное училище, учился в Томском технологическом институте. Видный член партии социалистов-революционеров (ПСР) с 1898 г., с 1905 г. член ЦК ПСР. С лета 1918 г. до 1920 г. проживал в Красноярске, где служил в губернской земской управе. Один из лидеров земского Политического бюро. С начала 1920 г. подвергался неоднократным арестам советской властью. 7 марта 1937 г. расстрелян.

21

Колосов Е.Е. Сибирь при Колчаке. Пг., 1923. С. 6, 9.

22

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 151–159; Доклад Ленина В.И. на первом заседании IX съезда РКП(б) // Девятый съезд РКП(б). С. 26.

23

Сибирская жизнь (Томск). 1920. 20 января.

24

Народный голос (Красноярск). 1919. 28 (15) декабря.

25

Там же. 1919. 26 (13) декабря.

26

Ходукин Яков Николаевич (1877–1937) – в 1899 г. окончил учительскую семинарию; член ПСР с 1902 г. В 1915 г. избран городским головой в Нижнеудинске; с января – председатель уездной земской управы, депутат Сибирской областной думы. С июля 1919 г. председатель Иркутской губернской земской управы. 13 января 1920 г. избран председателем Временного Совета Сибирского народного управления. С начала 1920-х гг. неоднократно подвергался арестам органами ВЧК-ОГПУ. Преподавал в Иркутском университете, Доме Красной армии. В 1937 г. репрессирован и расстрелян.

27

Центральный архив ФСБ России (ЦА ФСБ России). Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 65–65 об.

28

Алексеевский Александр Николаевич (1878—?) – член ПСР; преподаватель семинарии; в 1905 г. один из организаторов «Союза амурских прогрессивных групп», куда входили представители от партий социал-демократов, эсеров и либералов. В Февральскую революцию – уполномоченный Временного правительства, выпустивший бумажные боны рублевого достоинства (так называемые алексеевские рубли. – С. Д.). В августе 1917 г. избран городским головой Благовещенской городской думы; член Хабаровского продовольственного комитета. В декабре по списку амурских эсеров избран в члены Учредительного собрания, по возвращении из Петрограда арестован. В сентябре – с образованием нового правительства Амурской области – избран его председателем. Тогда же в адрес приисковых организаций разослал телеграмму, где приказал все прииски возвратить прежним владельцам; в комитеты общественной безопасности запретил включать «лиц, скомпрометировавших себя деятельностью в советских организациях». 9 октября 1918 г. приказом председателя «все возникшие за время советской власти: городские, волостные, станичные, поселковые Советы, земельные и продовольственные комитеты, комиссариаты и проч. органы» упразднены. В декабре 1919 г. председатель совещания земских и городских гласных в Иркутске. В работах Чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака фактический ее руководитель.

29

Колосов Е.Е. Указ. соч. С. 28; ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 79.

30

Трибуна (Иркутск). 1919. 18 мая.

31

Константинов Михаил Михайлович (1882–1938) – член РСДРП(м) с 1903 г. Участник революций 1905–1907 гг. За революционную деятельность в 1908 г. приговорен к каторжным работам, в 1914 г. – в ссылке в Якутской области. В Февральскую революцию один из руководителей меньшевистской организации в Иркутске, редактор газет «Голос социал-демократа» и «Единение». В 1918 г. инструктор кооперации в Забайкальском обществе потребителей и в Иркутской конторе Центросоюза. В 1919 г. председатель Иркутской городской думы. В 1920 г. член президиума и управляющий делами Иркутского губернского совнархоза. В 1924 г. перешел на работу управляющего юридической секцией Центрархива. Автор комментариев к книге «Допрос Колчака» (Л., 1925). С 1925 г. декан дальневосточного факультета Института им. Н.Н. Нариманова. Член Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев.

32

Гинс Георгий Константинович (1887–1971) – в 1909 г. окончил юридический факультет Петербургского университета. Работал при Министерстве юстиции, затем в Переселенческом управлении, занимаясь орошением в Туркестане. В 1929 г. в Париже защитил диссертацию «Водное право и предмет общего пользования». В 1916 г. работал приват-доцентом в Петроградском университете, в 1918 г. получил кафедру профессора гражданского права в Омском политехническом институте. В ноябре 1918 г. главноуправляющий делами Омского правительства, затем товарищ министра народного просвещения; председатель Государственного экономического совещания. В 1920–1938 гг. преподавал на русском юридическом факультете в Харбине, служил при управлении КВЖД, вел адвокатскую практику, написал ряд работ по проблемам Китая и Японии. В 1941 г. переехал в США, где редактировал газету «Русская жизнь» (Сан-Франциско). В 1945–1954 гг. преподавал в Калифорнийском университете, в 1955–1964 гг. работал в «Голосе Америки». Публиковался в журналах «Посев», «Мысль» и «Наши дни».

33

Анишев А. Очерки истории гражданской войны (1917–1920 гг.). Л., 1925. С. 133, 222; Гинс Г.К. Крушение колчаковщины // Гражданская война в Сибири и Северной области: Сб. док. М.; Л., 1927. С. 218.

34

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 79; Подгорный ИД О Сибирском земстве. Иркутск, 1918; Сборник законоположений о земстве в Сибири. Томск, 1919.

35

Народный голос (Красноярск). 1919. 31 (18) декабря.

36

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 76 об.

37

Гончаров Александр Яковлевич – инженер-технолог; в 1919 г. заведующий отделением народного образования Иркутской губернской земской управы. Председатель губернского комитета по народному образованию; товарищ городского головы Иркутска. В 1920 г. назначен управляющим министерством народного образования Политического центра; член Временного Совета Сибирского народного управления.

38

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 73.

39

Колосов Е.Е. Указ. соч. С. 27; ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 65–65 об.

40

Молотов К. К истории р.к.п. в Сибири. Август – декабрь 18 года // Три года борьбы за диктатуру пролетариата. С. 159; Косарев Вл. Путь к Советам // Там же. С. 91–92; Колосов Е.Е. Указ. соч. С. 27; Сахаров К.В. Белая Сибирь // Гражданская война в Сибири и Северной области: Сб. док. С. 83.

41

Журов Ю.В. Енисейское крестьянство в годы Гражданской войны. Красноярск, 1971. С. 189, 194.

42

Цит. по: Сахаров КВ. Указ. соч. С. 83.

43

Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 7486. Оп. 504А. Д. 18924. Л. 7.

44

Земская народная газета (Иркутск). 1920. 11 января; Бюллетень информационного бюро Политического центра (Иркутск). 1920. 10 и 13 января.

45

Ширямов Александр Александрович (1883–1955) – родился в семье торговца. С 1900 г. вступил в РСДРП(б). Член комитетов РСДРП(б) в Иркутске, Омске, Кургане. За революционную деятельность неоднократно ссылался. После Февральской революции избран председателем Совета рабочих депутатов на Арбагарских каменноугольных копях. В октябре 1919 г. избран председателем комитета Сибирской партийной организации РКП(б). 6 февраля 1920 г. подписал приказ о расстреле адмирала А.В. Колчака. В 1920-х гг. член Дальбюро РКП(б) и военного совета народно-революционной армии; исполнял обязанности председателя Омского губкома, член Сиббюро ЦК РКП(б). С 1923 г. член редколлегии журнала «Коммунистическое просвещение». С 1932 г. на научной работе в Центральном НИИ педагогики. В 1937–1941 гг. директор НИИ краеведения, редактор журнала «Советское краеведение». Персональный пенсионер.

46

Ширямов A.A. Иркутское восстание и расстрел Колчака // Знаменская Р.А.. Хрестоматия по истории Сибири. Иркутск, 1930. С. 259–260.

47

Гинс Г.К Указ. соч. С. 215.

48

Там же. С. 190; Мельгунов С.П. Трагедия адмирала Колчака. Белград. Т. 1. Ч. 3. С. 285–286.

49

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 65 об. – 66.

50

Червен-Водали Александр Александрович (1873–1920) – в 1900 г. окончил Петербургский университет. В 1902 г. переехал в Тверь, где занимался общественной деятельностью; гласный городской думы. В годы Первой мировой войны – председатель Тверского комитета Союза городов, военно-промышленного комитета; член комитета Союза городов в Москве. В 1917 г. – член Московской городской управы и комиссар по делам благотворительности. В 1918 г. выехал к А.И. Деникину для участия в Особом совещании.

С февраля 1919 г. работал в составе правительства Колчака: товарищ министра внутренних дел, зампредседателя Совета министров. 4 января 1920 г. добровольно сдался Политическому центру. Член партии Народной свободы. Подробно см.: Дроков С.В. Червен-Водали Александр Александрович // История «белой» Сибири в лицах: Биографический справочник. СПб., 1996. С. 58–60.

51

Третьяков Сергей Николаевич (1882–1943) – в 1901–1905 гг. учился в МГУ. Предприниматель льняной отрасли России, с 1910 г. председатель Всероссийского общества льнопромышленников, с 1912 г. старейшина Московского биржевого комитета. С 1912 г. член ЦК партии прогрессистов. С 1915 г. товарищ председателя Московского военно-промышленного комитета. В Февральскую революцию товарищ председателя Всероссийского союза торговли и промышленности; гласный Московской городской думы; в сентябре председатель Экономического совета и Главного экономического комитета Временного правительства. С ноября 1919 г. заместитель председателя Совета министров правительства Колчака. В 1920 г. один из организаторов Российского торгово-промышленного и финансового союза в Париже. Избран председателем комитета помощи голодающим России. С 1937 г. сотрудничал с советской разведкой.

52

Зицерман Павел Васильевич (1883?—?) – в середине 1918 г. работал товарищем прокурора Иркутского окружного суда; с августа 1918 г. по январь 1920 г. городской голова Иркутска; председатель городской думы. В 1930 г. преподавал в Иркутском финансово-экономическом институте. В 1938 г. репрессирован, в 1958 г. реабилитирован.

53

Бурышкин Павел Афанасьевич (1887–1955) – в 1909 г. окончил юридический факультет МГУ, в 1913 г. – Московский коммерческий институт. С 1912 г. член совета съездов представителей промышленности и торговли; в 1915 г. избран старшиной Московского биржевого общества, гласным Московской городской думы. С 1912 г. член ЦК партии прогрессистов. В Февральскую революцию один из организаторов Всероссийского торгово-промышленного союза; товарищ московского городского головы; член Временного Совета Российской республики. В Октябрьский переворот один из организаторов Комитета общественного спасения. В 1918 г. участвовал в деятельности Правого центра и Национального центра. В ноябре 1919 г. назначен министром финансов правительства Колчака. В 1920 г. эмигрировал. Автор воспоминаний.

54

Михайлов Иван Андрианович (1890–1946) – родился в Карийской каторжной тюрьме. Окончил юридический факультет Петербургского университета, где был оставлен для подготовки к профессорскому званию по кафедре политэкономии. С образованием экономического отдела Всероссийского земского союза заведовал Петроградским отделением. После Февральской революции состоял на службе в министерствах земледелия, продовольствия и финансов; управделами Экономического совета при Временном правительстве Керенского. С декабря 1917 г. товарищ председателя Петроградского союза сибиряков-областников. В 1918 г. министр финансов Омского правительства Колчака, в августе 1919 г. отстранен от должности; уехал в Харбин, где до октября 1924 г. работал на КВЖД. До 1945 г. работал советником по русским делам японских спецслужб в Маньчжурии. 26 августа 1946 г. в Москве состоялся суд над группой бывших эмигрантов. Вместе с атаманом Семеновым и главой «Российского фашистского союза» К. Родзаевским на скамье подсудимых оказался и Михайлов. 30 августа И.А. Михайлова – «Ваньку-Каина» расстреляли.

55

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 71–72.

56

Пашков – член земской управы; общественно-политический деятель Восточной Сибири.

57

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 19 об.

58

Ханжин Михаил Васильевич (1871–1961) – в 1889 г. окончил Михайловскую артиллерийскую академию; произведен в капитаны. Участник Русско-японской войны; за отличия в боях произведен в полковники. В 1910 г. произведен в генерал-майоры. Участник Первой мировой войны: командир 19-й артиллерийской бригады, начальник 12-й пехотной дивизии, полевой инспектор при штабе Верховного главнокомандующего. Октябрьский переворот не принял. В 1918 г. сформировал Уральский корпус. В 1919 г. назначен командующим Западной армией; председателем Георгиевского комитета. Произведен в чин генерала от артиллерии. 6 октября назначен военным министром правительства Колчака. В 1920 г. эмигрировал в Китай, где заведовал Дальневосточным отделом Русского общевойскового совета. В 1945 г. арестован советскими войсками в Дайрене. Репрессирован; амнистирован в 1954 г.

59

Ларионов Алексей Николаевич (1872–1920) – инженер путей сообщения; в 1905 г. избирался председателем Совета первого делегатского съезда Владикавказской ж. д., в 1917 г. – съезда Совета рабочих и служащих. Автор опубликованных работ по сравнительному анализу эксплуатации железных дорог. С августа 1918 г. – управляющий Алтайской ж. д., директор технико-хозяйственного отдела; член правления КВЖД. В августе 1919 г. – председатель съезда железнодорожников; с 4 ноября 1918 г. – товарищ министра путей сообщения Временного Сибирского и правительства Колчака. Инициатор создания агентства «Путиметалл» по снабжению ж. д. Сибири. 23 июня 1920 г. расстрелян в Омске.

60

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 20, 23.

61

Сычев Ефим Георгиевич (1879–1945?) – генерал, командующий военными силами Иркутска. В 1920 г. с подчиненными силами отступил в Китай, где в Сахаляне создал Амурскую военную организацию. В 1921 г. представлял Донское, Кубанское, Терское и Астраханское казачьи войска в инициативной группе В.Л. Бурцева по созыву съезда Национального объединения при Бюро Временного русского комитета Национального объединения. В 1922 г. получил в китайском банке 16 тыс. золотых рублей для обмундирования и снаряжения Амурской военной организации. На конец 1922 г. организация генерала Сычева дислоцировалась в районе сел Екатерино-Никольского, Пояркова и Син-Дун. Автор воспоминаний «Восстание в Иркутске (23 декабря 1919 – 5 января 1920)».

62

См.: Стенографический отчет переговоров о сдаче власти Омским правительством Политическому центру в присутствии высоких комиссаров и высшего командования союзных держав, г. Иркутск (станция), январь 1920 г. Харбин, 1921; ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 77.

63

Ахматов Иван Иванович (1886–1939) – в 1902–1910 гг. член РСДРП(б), в 1910–1922 гг. член РСДРП(м), в 1925–1930 гг. член ВКП(б). Окончил факультет общественных наук Женевского университета. Журналист; в 1906–1917 гг. корректор и редактор газеты в Туле. В 1920–1923 гг. редактор газеты «Наш голос» в Чите. В 1918 г. командирован ЦК меньшевиков на Дальний Восток для создания организации. В 1919 г. создал Дальцентр РСДРП(м), в 1919–1923 гг. его председатель. В 1920 г. товарищ председателя Политического центра, 5 января возглавил комиссию по приемке дел МИДа Омского правительства. В 1923 г. по уголовному процессу выслан из Дальнего Востока. В 1923–1924 гг. инструктор-контролер Симферопольской опытной станции. В 1929–1930 гг. председатель Средазбюро ЦК профсоюзов сельскохозяйственных и лесных рабочих. В 1934–1935 гг. работал научным сотрудником в Международном аграрном институте. До ареста в 1938 г. – организатор массовых форм технической учебы на 2-м Московском авторемонтном заводе. Репрессирован и расстрелян. В 1958 г. уголовное дело прекращено за отсутствием состава преступления.

64

Каландаришвили Нестор Александрович (1876–1922) – родился в Кутаисской губ. в семье дворянина. Окончил Кутаисскую гимназию, поступил в Тифлисскую семинарию. Учеба прервалась службой в армии в 1895–1897 гг. Вступил в ряды ПСР. Работал учителем, конторщиком на батумских предприятиях. В 1908 г. при бегстве от преследований царской жандармерии в Японию решает остаться в Иркутске. Активный участник Февральской революции. В 1918 г. командовал кавалерийским дивизионом анархистов. В 1920 г. вошел в состав Восточно-Сибирской Красной армии отдельной боевой частью – интернациональной Гонготской дивизией. В 1921 г. встречался с В.И. Лениным; вступил в РКП(б). Награжден орденом Красного Знамени; назначен командующим советскими войсками Якутии и Северного края.

65

Калашников Н.С. – поручик царской армии; в годы революций произведен в штабс-капитаны; в начале 1918 г. возглавлял Военный отдел комитета ПСР; в конце 1919 г. назначен командующим народно-революционной армией Политического центра, 8 января 1920 г. – управляющим военным министерством.

66

Гинс Г.К. Указ. соч. С. 215.

67

Сибирская правда. 1920. 13 января; Вендрих Г.А.. Декабрьско-январские бои 1919–1920 гг. в Иркутске. Иркутск, 1957. С. 47

68

Коногов Василий Моисеевич (1889—?) – из крестьян Пензенской губ., работал кооператором и газетным сотрудником; образование среднее. В 1907–1909 гг. занимался репетиторством. Член ПСР с 1908 г.; в 1910 г. за партийную деятельность приговорен к каторжным работам в Енисейской губ., где проживал до 1917 г. В 1918 г. избран гласным думы и губернского земства, членом Совета рабочих и солдатских депутатов Пензы, членом Учредительного собрания по списку социалистов-революционеров. С октября 1918 г. нелегально проживал в Томске; в 1919 г. переехал в Иркутск, где вошел в Исполком Военно-социалистического союза и Политического центра. В начале 1920 г. принимал участие в составе мирной делегации для переговоров с советской Россией. До 1922 г. проживал в Чите; член Дальбюро ПСР и Народного Собрания Дальневосточной республики. Работал в читинской газете «Труд». В 1922 г. по уголовному делу против Дальневосточной организации ПСР приговорен к трем годам заключения в Архангельском концлагере. В 1925 г. выслан в Казахстан на три года.

69

Смирнов Иван Никитович (1881–1936) – член РСДРП(б) с 1899 г. За революционную деятельность неоднократно подвергался ссылкам. В 1917 г. один из организаторов Совета солдатских депутатов Томского гарнизона; в 1918 г. член Реввоенсоветов Республики, Восточного фронта и 5-й армии. В 1919–1920 гг. председатель Сибревкома. С апреля 1920 г. член ЦК РКП(б). В 1936 г. репрессирован и приговорен к расстрелу. Реабилитирован в июне 1988 г.

70

Командиром 5-й армии в период между 25 ноября 1919 г. и 21 января 1920 г. был Г.Х. Эйхе.

71

Краснощеков Александр Михайлович (1880–1937) – государственный деятель. В 1917 г. назначен председателем Никольско-Уссурийского обкома РКП(б) и Дальневосточного крайисполкома. В 1918 г. председатель Дальневосточного СНК. С 1920 г. председатель правительства и МИДа Дальневосточной республики. С 1921 г. замнаркома финансов РСФСР, в 1922–1926 гг. председатель правления Промбанка СССР. Репрессирован.

72

Социал-демократ (Иркутск). 1920. 21 марта.

73

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 334.

74

См., например: Агалаков В.Т. Указ. соч.; Вендрих Г.А.. Указ. соч.; Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 137, 466.

75

Каппель Владимир Оскарович (1883–1920) – в 1903 г. окончил Николаевское кавалерийское училище, в1913 г. Николаевскую Академию Генштаба. Участник Первой мировой войны. Летом 1918 г. командир 1-й добровольческой дружины Народной армии Комуча, взявшей Симбирск и Казань; в ноябре 1919 г. произведен в генерал-лейтенанты, назначен командующим 3-й армией; 11 декабря 1920 г. назначен главнокомандующим. В Великом Сибирском Ледяном походе простудился, 25 января умер от воспаления легких.

76

Знамя борьбы. 1920. 24 марта; Сибирская правда. 1920. 24 января.

77

См.: Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника (ноябрь 1919 – июнь 1920). Т. 8. М., 1977; Ленин В.И. Полн. собр. соч. (Письма. Июль 1919 – ноябрь 1920). Т. 51; Лениниана: Библиографический указатель произведений В.И. Ленина и литература о нем. Т. 10. М., 1990; Хронологический указатель произведений В.И. Ленина. Книги, статьи, выступления, письма и другие документы. Ч. 2 (март 1917 – март 1923). М., 1962.

78

Постановление Иркутского Военно-революционного комитета от 6 февраля 1920 г. № 27. Цит. по: ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 1. Л. 41.

79

Крестинский Николай Николаевич (1883–1938) – государственный и политический деятель. С 1918 г. нарком финансов РСФСР. В 1919–1921 гг. член Политбюро, Оргбюро и секретарь ЦК РКП(б). В 1921 г. полпред в Германии, с 1920 г. заместитель наркома иностранных дел СССР. В марте – мае 1937 г. замнаркома юстиции СССР. Репрессирован.

80

Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. Т. 8. С. 265.

81

Социал-демократ. 1920. 21 марта.

82

Рыков Алексей Иванович (1881–1938) – государственный и политический деятель. В 1918–1921 и 1923–1924 гг. председатель ВСНХ, одновременно с 1921 г. зампредседателя СНК и СТО. В 1920–1924 гг. член Оргбюро ЦК РКП(б), в 1922–1930 гг. член Политбюро ЦК партии, председатель СНК РСФСР. В 1931–1936 гг. нарком почт и телеграфов. Репрессирован.

83

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 23, 44, 56, 61–68, 92—100, 120, 170.

84

Попов Константин Андреевич (1876–1949) – окончил юридический факультет Юрьевского (Тартуского) университета. В 1899–1907 гг. неоднократно высылался в Омск под гласный надзор полиции, где возглавил местную организацию РСДРП (до осени 1917 г. объединенная). С марта по декабрь 1917 г. возглавлял Омский Совет рабочих и солдатских депутатов и Западно-Сибирский облисполком Советов. В 1918 г. – лидер сибирских меньшевиков-интернационалистов. В августе 1919 г. освобожден из «эшелона смерти». В 1920 г. возглавил ведение и протоколирование допросов Колчака, затем – зампредседателя Чрезвычайной следственной комиссии. По заданию бюро сибирских подпольщиков при Истпарте ЦК ВКП(б) отредактировал книгу «Допрос Колчака» (Л., 1925) (вопрос о соответствии опубликованного текста со всеми стенограммами и протоколами допросов остается открытым). После Гражданской войны – заведующий отделом пропаганды ЦК ВКП(б). Доктор исторических наук, профессор. Преподаватель Института красной профессуры, Института Маркса – Энгельса – Ленина и Московского историко-архивного института. Участник подготовки к печати работ В.И. Ленина.

85

Далее зачеркнуто «последний», надписано «т[оварищ] Ходукин».

86

Яковлев Павел Дмитриевич (1891–1925) – в 1918 г. председатель Иркутской губернской управы. В июне по приговору Иркутского военно-революционного штаба помещен в тюрьму; освобожден антибольшевистским подпольем. Назначен управляющим Иркутской губернией. В 1920 г. переехал в Харбин, где через некоторое время работал на советскую разведку. В 1922 г. отозван в Иркутск и арестован. Вновь арестован в 1924 г. в Москве по обвинению в проведении массовых репрессий против мирного населения в 1918–1919 гг. 12 января 1925 г. коллегия ОГПУ вынесла приговор за подписью Г.Г. Ягоды о его смертной казни. В 1994 г. реабилитирован Генеральной прокуратурой РФ как «жертва необоснованных политических репрессий». Подробно см.: Шободоев Е.Б. Управляющий Иркутской губернией; Скорикова H.A.. П.Д. Яковлев: Необходимое послесловие // Сибирский архив: Архивные документы. Публикации. Факты. Комментарии. Науч. – попул. истор. – краевед. сб. Вып. 1. Иркутск, 2000. С. 34–68.

87

Петелин Иван Харлампиевич – член ПСР; депутат, председатель Черемховского уездного земского собрания; зампредседателя Иркутской губернской земской управы. В начале 1920 г. начальник Иркутского гарнизона; один из активных участников военных действий Политического центра.

88

Данбинов Петр Никифорович (1890–1937) – в 1919 г. член Иркутской губернской земской управы; один из активных участников военных действий Политического центра. В 1922 г. член Дальбюро ПСР; руководитель Бурятского национального революционного комитета. В ноябре 1922 г. был арестован по делу Дальневосточной организации ПСР, сослан на три года в Туркестан.

89

Филиппов А.И. – в 1919 г. член Иркутской губернской земской управы; входил в Иркутское губернское объединение трудового крестьянства. В начале 1920 г. работал в комиссии Политического центра по расследованию убийства на оз. Байкал.

90

Дербер Петр Яковлевич (сентябрь 1888, Одесса—?) – в 1904 г. окончил юридический факультет Новороссийского университета; в партии социалистов-революционеров с 1902 по 1918 г. В 1913 г. командирован в Париж. Неоднократно привлекался царским правительством к судебной ответственности за революционную деятельность. В 1917–1918 гг. председатель Совета министров правительства Сибирской областной думы. В феврале 1918 г. председатель Совета министров Временного правительства автономной Сибири; после занятия чехами Владивостока декларировал о переходе к нему власти; в октябре Дерберовское правительство упразднено. В 1919–1922 гг. – экономист в Сибревкоме (г. Омск), в 1920–1922 гг. – заведующий статистико-экономическим отделом Сибсовнархоза и Сибгосплана. В 1922 г. проходил по судебному процессу над партией социалистов-революционеров в Москве, приговорен к пяти годам лишения свободы. В 1924 г. по ходатайству председателя Госплана СССР освобожден от наказания и откомандирован на принудительные работы в Госплан СССР. С 1925 г. работал в системе наркомата внутренней торговли РСФСР. В 1930 г. снят с должности по результатам «чистки» аппарата наркомата. В 1933 г. переведен в Экспортлес. В 1927 г. избран членом бюро Дальневосточной секции Всесоюзной Западной торговой палаты и председателем торговой секции Общества изучения советской Азии. Автор книг «Очерки народного хозяйства на Дальнем Востоке», «Торговое районирование», «Японская эмиграция и Соединенные Штаты», «Демография и колонизация советского Дальнего Востока», «Сельскохозяйственный экспорт» и др.

91

Далее зачеркнуто «вне».

92

Далее зачеркнуто «с».

93

Далее зачеркнуто «з».

94

Далее зачеркнуто «Особенно».

95

Далее зачеркнуто «сове».

96

Погребецкий Александр Ильич (1891–1952) – в 1920 г. член Всесибирского краевого комитета ПСР; председатель фракции социалистов-революционеров Дальневосточной республики.

97

Анисимов Василий Анисимович (1878–1938) – видный социал-демократ; в 1907 г. член Государственной думы. В 1920 г. руководитель ведомства промышленности кабинета Дальневосточной республики. В 1922 г. постановлением Дальбюро партии социал-демократов исключен из партии за нарушение партийной дисциплины. Получил назначение на пост директора «Эксплолеса» Дальневосточной республики.

98

Пескин (в тексте документа – А.А., возможно, Израиль Моисеевич) – член РСДРП(м), член Иркутской городской управы.

99

Неупокоев В.П. – член Сибирской областной думы; в 1918 г. назначен эмиссаром военного отдела комитета ПСР. В 1919 г. избран в Иркутскую губернскую земскую управу.

100

Богданов Михаил Николаевич – член Учредительного собрания от 2-го Забайкальского избирательного округа и Бурятского национального комитета.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.