Вместе (сборник)

Вилась веревочка, не вышла бы коса

Вот уже и внутренняя ткань нашей невеселой повести начинает с треском рваться, испытывая колоссальное напряжение, вызванное неведомыми силами. Хотя, извините, нет, этот треск – это треск грома приближающейся грозы.

Любил погреться мотылек, да, видно, чересчур

Раскат грома, словно слившийся воедино залп тысячи орудий, разорвал глухую тишину открытого моря.

«Поздно. Уже совсем поздно», – почему-то подумал Ветеран. Молнии, словно гигантские огненные столбы, на доли секунд подпирали небосвод.

«Сова… Где Сова?!» – вдруг спохватился он.

Тяжелейшее испытание ожидало воина. Как будто предчувствуя это, взгляд его, казалось, целую вечность плелся в сторону места, на котором обычно сидела Сова. Яркая вспышка очередной плазменной стрелы осветила палубу. Время остановилось. Молния не погасла. Гром грохотал, не переставая.

Сова взглянула на Ветерана в последний раз своими бездонными глазами, взмахнула крыльями и исчезла для него навсегда, растворившись в воздухе. На палубе, точно там, где только что была Сова, лежало бездыханное тело. Его тело.

«Поздно! Совсем поздно!» – неслось внутри сущности Ветерана.

Текущие события, тут же переходящие в воспоминания, напоминали изощренный калейдоскоп.

Дух его медленно поднимался ввысь и слушал, как внизу мало-помалу затихает гроза.

Ему еще до конца не верилось, что все уже позади. Печально оглядываясь по сторонам, прощаясь с материальным миром, он испытывал невыносимую тоску – тоску расставания с Землей, Океаном, Солнцем, грозой, разбитым кораблем, Совой и людьми. А когда самый последний раскат грома грозно грянул завершающим аккордом, ему стало ужасно больно и обидно за то, что такие простые и понятные для человека мысли о мире и единстве пришли к нему так поздно. Слишком поздно.

«Океан состоит из несметного количества капель, пустыня – из несчетного числа песчинок. Что такое капля или песчинка?

Ничто! А океан?! А пустыня?! В единении сила и смысл. Чел – это не миф. Чел – это цель, может даже и не достижимая, но цель. Война столь же абсурдна, как собака, кусающая сама себя, как лев, поедающий собственное мясо». Однако, поздно делать выводы, когда точка уже поставлена.

Последние отголоски грома стихли, молнии погасли, и мир погрузился в абсолютную темноту.

Лишь горе учит нас сполна

О гибели Ветерана его жена и сын узнали сразу же после битвы. Вдова, облачившись в траур, иссушенная горем, выплакав все слезы, целыми днями сидела на берегу и смотрела на море пустыми глазами.

Сын, починив шлюп, в котором нашли тело отца, собрался в далекие края. Мать не стала отговаривать его.

Настал день выхода в море. Сын за месяц после гибели Ветерана, сильно изменился, возмужал, из глаз ушла юношеская веселость, кадык и подбородок заострились, губы сжались. Многое он понял за последнее время и сейчас он шел в море не тупо мстить за отца, а говорить с викингами, с другими людьми, со всеми, кто повстречается на пути. Многое он хотел им сказать.

Забудь раздор, взгляни на мир совместно

Ветер судьбы надувал паруса, весла воли прибавляли скорости, шкоты нервов напряглись и штурвал ума направил судно по нужному курсу в бурлящем море человеческого века. Яркое солнце, чуть прикрытое облаками, своими доброжелательными лучами благословляло корабль в его непростое путешествие. Славься человек! Бойся, холодный Космос! Век единого человечества не за горами!

Скоро, совсем скоро мы будем ВМЕСТЕ!

Однако загадочное мироздание никогда не смирится с наличием внутри себя существ, способных оценивать и противостоять.

Только преодолев раздор, объединив усилия абсолютно всех людей, возможно победить Космос, переделать его под человеческое представление о способе и форме существования. Когда сгниет последний пограничный столб, когда алеут и непалец, негр и китаец, все люди будут говорить на одном языке – языке разума, когда руководить человечеством будут не алчные капиталисты, самолюбивые политики и агрессивные военные, а лучшие из лучших, достойнейшие из достойнейших, мудрейшие из мудрейших, только тогда падет к ногам людей Вселенная, и откроется все, и закончится детство человечества, и вступит оно в зрелость свою, поняв ошибки свои и преодолев заблуждения.

Не увидит этого уже Ветеран, как и миллиарды других, потерявших свою сущность и так ничего не понявших. Но воздвигнут им памятник люди будущего в сердцах своих. И лучшей памятью об ушедших, лучшей наградой им будет братство озаренных и объединенных.

Круг завершен. Начнем сначала?

В глухой сибирской тайге на высоченной сосне сидит Сова и смотрит немигающим взглядом на медленно поднимающееся из-за горизонта солнце, несущее на своих кроваво-красных лучах еще один день, еще один листок бесконечного календаря, бесконечной истории бестолкового населения беспечной планеты.

ВОЛНЫ МОЛОДОСТИ НАШЕЙ

«Веселые рассказы из жизни одного загорелого паренька, написанные для отроков, юношей, а также для людей более старших возрастов, но с нестареющей душою».

(Предупреждение автора)

Борька

Тихое летнее утро, проснувшееся с первыми лучами солнца, сладко потянулось, скинуло одеяло, надело тапочки и неспешно затрусило по улицам и скверам южного провинциального города. Яркий свет, словно полковой горнист, поднял с наемных коек несметную армаду отдыхающих, съехавшихся со всех концов необъятного Советского Союза. Белокожие и застенчивые, они нестройными рядами двинулись к своей Мекке – черноморскому песчаному пляжу. Вот уже их авангард босым шлепаньем разбудил спавшего на лежаке спасателя и он, словно застигнутый врасплох змеелов, смущенно улыбнулся, виновато облизал губы и с несвойственной для его сана скоростью скрылся за дверью с табличкой «администрация».

Картина дня была великолепна! Огромные булыжники, называемые в обиходе горами, солидно примостились на заднем плане. Море, возбужденное легким флиртом ветерка, поигрывало веселыми волнами. Дельфины, неожиданно выпрыгивая из воды, демонстрировали отрывки из балетных партий. Чайки, словно опытные звукорежиссеры, создавали акустическую поддержку дневному шоу под названием «Море волнуется раз…». Солнце избрало для себя роль театральной рампы, освещающе-одобряюще смотря на все это диво свысока.

Покой соленого аквариума нарушила разношерстная толпа, имеющая в своем составе людей самых разнообразных профессий и разного социального статуса: столяров, слесарей, водителей, поваров, двух ответственных работников в белых шляпах и с женами, шахтеров, летчиков, беременных женщин, сталеваров, сантехников, трех сотрудников КГБ в черных очках и одного полного кавалера ордена Славы. Все эти уважаемые люди, достойно ведущие себя в повседневной жизни, как и подобает гражданам великой страны, проделав долгий путь через бескрайние просторы супердержавы и оказавшись на теплой гальке, вместе с одеждой скинув с себя чрезмерное приличие и гордый вид, превратились в веселую толпу дикарей…

Не принимавший участие в утреннем омовении, находящийся на каникулах новоиспеченный семиклассник Игорь Перов крался вдоль деревянного забора курятника. Сегодняшнее утро он решил посвятить невинному розыгрышу. Его кипучая натура и постоянное желание рассмешить окружающих и себя не давали покоя детским рукам и ногам. Игорь находился в вечном поиске приключений и забав, что довольно часто заканчивалось дедушкиным ремнем. Дед его, Ефим Григорьевич, нрав имел крутой, так как прошел войну и директорские кресла. Внука он любил, что, однако, не мешало ему с завидной регулярностью выбивать дурь из его башки.

На сегодня план у Игоря был прост, словно урок пения, и гениален, как рогатка: подложить в курятник к яйцам гальку, по цвету и форме напоминающие настоящие источники белка и желтка. И потом наблюдать через щель в заборе, как его бабушка Нина будет с удивлением рассматривать сквозь очки, недоверчиво покачивая головой, почему-то потяжелевшие яйца. Когда Гош (так называли Игоря практически все знакомые: Игорь – Игореша – Гоша – Гош), словно маленький ирокез, пробрался в сарай, его нога провалилась между прогнившими досками. Петух, с самого появления мальчишки смотревший на него недружественно, воспользовавшись тем, что непрошенный гость попал в капкан, сипло закукарекал, застучал шпорами и пошел в наступление. Гош, вынужденный обороняться, выхватил из кармана гальку и стал обстреливать агрессора. Не все снаряды достались петуху, некоторые попадали в его подопечных – дико вращающих глазами кур. Переполох и гомон поднялся такой, как будто на собрании клоунов выбирали президиум. Ирокез, попавший в засаду, сохранял бодрость духа и уже начал отбиваться в рукопашную. Столь явный шум не мог не быть услышан. Граждане пенсионного возраста, почему-то думающие, что милиция решит все проблемы, вызвали последнюю, доверительно шепча в трубку и не называя свои фамилии.

Ко всем несчастьям Гоша приключилась еще одна – дежурный по райотделу милиции перепутал вызовы и направил оперов, едущих на захват рецидивиста Брюликова, на поимку советского пионера. Скорости разворачивания дальнейших событий позавидовал бы даже калейдоскоп.

Прибыв нереально быстро и обложив курятник со всех сторон, люди в штатском сняли «Макаровы» с предохранителей и их старший закричал:

– Брюликов, сдавайся! Ты окружен!

Все в округе решили, что это съемки приключенческого фильма и устроились невдалеке на деревянных ящиках, которые мерным покачиванием создавали неповторимую атмосферу круизного судна.

Гош наконец-то выдернул ногу из щели и что есть сил пнул петуха. Тот дико заорал.

– У него заложник, – услышав крик, полушепотом сообщил старший – толстый дядька с одышкой и пышными усами.

– Примкин, кидай дымовую шашку! Вперед, ребята! Берегите заложника!

Гош недетским чутьем ощутил, что затевается что-то скверное. Обведя взглядом загаженный курятник, он увидел оказавшегося рядом разбуженного шумом хряка Борьку, проживающего вместе с курами. Решение созрело моментально.

Из облака дыма выскочил дико визжащий хряк с не менее дико визжащим пацаном на спине. Словно заплывшая жиром ракета, поднимая в воздух перья и разбрасывая в разные стороны навоз, мчался бесстрашный евин. Со всех сторон посыпались хлопки – засевшие в кустах опера стреляли из табельного. Наездник еще крепче обхватил шею свиньи и сильнее вонзив пятки в поросшие щетиной бока, закричал:

– Выноси, Борька! Спасай, милый!

– Белогвардейцы! – дико закричал соседский дед Назар, раненный еще в гражданскую.

У Борьки под толстым слоем сала билось смелое сердце: под ураганным огнем он скакал по двору, спасая Гоша.

Вслед за хряком из сарая стали выскакивать истошно орущие куры, которые добавляли суматохи, хотя, казалось, дальше уже было некуда. Последним вышел петух. От пуль он не уворачивался, как и положено настоящему мужчине-многоженцу.

Когда внутренняя струна текущего момента готова была разорваться от чрезмерного напряжения, бабушка Нина, протерев фартуком очки, опознала своего внука, разъезжающего под пулями на свинье. Борясь с желанием упасть в обморок, она несвойственным ей, громовым голосом закричала:

– Не стрелять! Это мой внук!

Оружие зачехлили, свинью поймали, пацана допросили. Куда делся Брюликов, он не знал, был ли заложником – не помнил. По-прежнему близкую к обмороку бабушку успокоили, сказав, что стреляли холостыми – у бандита же был заложник.

Борька за смелость был приговорен дедом к долгой жизни – решили в этом году обойтись без свинины. Гош был вначале расцелован и залит слезами, а потом слегка выпорот и оставлен под домашним арестом – это было ужасным наказанием, ведь на улице был июль!

Что делал Гош в курятнике, и куда делся Брюликов, так и осталось тайной.

Яблоки

Еще звучали в ушах скучные, как таблица умножения, нравоучения бабушки, а амнистированный Гош, преодолев скрипучую калитку, выскочил на улицу, радостно крича, словно впередсмотрящий, увидевший землю.

Ленивые коты и одуревшие от жары собаки спали рядом в тени – все разногласия были забыты до более прохладных времен. Одинокая курица, совершившая побег из курятника, ошалевшая от пекла и кратковременной свободы, медленно брела вдоль кустов, обрамляющих дорогу. Замершие в безветрии деревья мужественно защищали притихшие частные дома от жарких атак солнечных лучей.

Светило, поджарив людей до хрустящих корочек, попробовало их вилкой, скептически сощурило глаза, решило, что еще не готово, и немного убавило огонь – наступил август.

Соседские пацаны встретили появление Гоша радостным воем. После коротких приветственных речей, вручения верительных грамот и праздничного фейерверка, общение перетекло в деловое русло. Мальчишы, вновь обретшие Гоша, своего атамана, сейчас галдели, как призывники на медкомиссии. Зарезервированная на время молодая энергия бешено искала себе применение. Сценариев текущего дня было предложено множество. Все ждали заключения генерального директора, профессора уличных наук. Гош наморщил лоб, почесал подбородок и сказал только одно слово:

– Яблоки.

Надо заметить, что самые вкусные и сочные яблоки на улице Красных военморов были у деда Назара и бабы Нюры. Пацаны, вопреки сложившейся практике, не срывали их еще зелеными, как в прочих садах, а собрав волю в кулак, выжидали полный налив. И вот этот налив совпал с освобождением Гоша.

Каникулирующее малолетство, временно превратившись в неорганизованный сброд без своего команданте, с появлением оного, мгновенно прониклось духом единения. Соответственно и план налета на яблоневый сад был выбран и одобрен моментально. Он был прост и гениален, как приснившаяся Менделееву таблица. Полный сбор был назначен на полночь. Ни один уважающий себя пацан не имел права пропустить это ответственное мероприятие.

Однако, как выяснилось в дальнейшем, к ночному налету готовились две стороны. Оппонентом налетчиков решил выступить дед Назар. Он ежегодно лишался яблочного урожая и терпение его в конце концов лопнуло. Не в силах более терпеть вытоптанных грядок, поломанных веток, оборванных фруктов он решился на последний бой, на садовый Сталинград. Силы ему придавало то, что он защищал святые права частного собственника. Моральное преимущество было на его стороне. За него играл и фактор неожиданности – ведь до этого пацаны не встречали сопротивления. Задарив младшего брата Коляна Олега сладкими грушами, дед выведал точное время налета.

Подготовка к отражению нападения заняла полдня. Дед Назар, знакомый в разумных пределах с электрическим делом, обмотал все яблони проводами с навешенными на них лампочками. За полведра слив соседские девчушки надрали ему с десяток лукошек колючих репьев, которые он разбросал в местах возможного прохода ночных визитеров, передвигающихся для бесшумности босиком. Достал из чулана оставшуюся с войны сирену. Псу Пирату примотал изолентой к бокам по фонарику. Баба Нюра, тоже имеющая больной и большой зуб на яблочных гангстеров, принимала живейшее участие в приготовлениях. Она привязывала к веткам деревьев свежесорванную крапиву и помогала деду копать ямы-ловушки.

Когда ночь в полной мере обрела свои права, пацаны зашли в сад, тихий, как «Дон» Шолохова, и черный, как «Квадрат» Малевича.

Первые яблоки уже отправились в пацанячие запазухи, когда Гош почувствовал, что что-то не так. Еще раз оглядевшись, он понял, что насторожило его – обычно в окне маленькой прихожей деда Назара горел свет, а сейчас его не было.

– Назад! Засада!

Но было уже поздно. Дико взревела сирена, раскручиваемая коварной рукой защитника фруктовой собственности. По его команде престарелая супруга воткнула вилку в розетку и выпустила пса с включенными фонариками и намазанным скипидаром задом.

Такого шоу приморский город еще не видел! На это представление вполне можно было бы продавать билеты, и стоили бы они немало.

Среди полыхающих, словно новогодние елки, яблонь метались оглушенные сиреной пацаны с обожженными крапивой руками, исколотыми репьями ногами и содранными в охотничьих ямах коленками. Пес Пират, похожий на сошедшего с ума огромного светлячка, с наслаждением рвал мальчишечьи портки.

Дед мысленно аплодировал сам себе и удовлетворенно улыбался – вековая ненависть собственника к похитителям была удовлетворена сполна.

Почти до самого утра Гош собирал по окрестным огородам свое наголову разбитое войско. Оглушенные произошедшим любители чужих яблочек затравленно смотрели на вожака.

– Сейчас всем спать. Сбор в полдень на скамейке, – хриплым голосом сказал он.

Ответный удар пацаны готовили два дня. Основная идея родилась после продолжительного осмотра Гошем дедовского двора. Его внимание привлек уличный туалет, выполненный почему-то из железа. Первоначальный план предусматривал частые удары ломом по железному сортиру во время его посещения дедом. По мысли команданте, он там должен был себя чувствовать, как механик-водитель танка в момент прямого попадания гаубичного снаряда. Жорик, технический мозг пацанячей компании, существенно подкорректировал план, предложив заменить лом «водородными бомбами». Изготовлялось это, любимое мальчишами, оружие так… В стеклянный пузырек из-под лекарств наливалась вода. Потом засовывался пучок травы. И сверху ложился карбид. Трава была нужна для того, чтобы карбид раньше времени не соприкасался с водой, и не начиналась химическая реакция. Закручивалась крышка – и бомбочка готова. Теперь стоило перевернуть пузырек кверху дном, вода сквозь траву просачивалась на карбид, начиналось бурное взаимодействие и, как следствие, через некоторое время – взрыв.

Проведя подготовительные мероприятия, юные мстители залегли в засаде. Ждать пришлось довольно долго.

– Может, простим деда? – примирительно сказал не слишком пострадавший от назаровского коварства Витя Ленский, щуплый паренек с соломенными волосами и добрыми серыми глазами.

– Вдруг еще кони двинет, – поддержал Андрей, простоватый крепыш в красной майке.

– А бомбочками диких голубей в лесу набьем и в глине запечем, – вмешался толстый Кудя.

– Так, не понял? Мало вам дед вломил? Так я добавлю. А Назара старого лечить будем. Взрывотерапией. Новая область медицины. Сейчас как раз таки и увидим, помогает или нет. Будем ему прививать уважение к младшим, – Гош был непреклонен.

Да бесполезно его лечить – он Берлин брал, – вмешался Вова. Он занимался самбо, говорил мало, был хмур и решителен.

За Берлин ему, конечно, спасибо. Но и за яблоки пусть ответит. Так, все тихо! Дед в железную комнатку пошел. Спокойно. Ждем.

Две минуты ожидания показались часом.

– Пора. Колян, Миша, Борец, Андрей, Леня! Вперед, пацаны! Только тихо.

Заложив фугасы мальчишки бесшумно вернулись назад.

Бомбочки начали взрываться неожиданно даже для пацанов. Вначале две вместе, затем несколько раз по одной, а уж потом пошло-поехало.

Произошедшее далее не поддается описанию. После первых взрывов, многократно усиленных железным закрытым помещением, ошалевший дед пытался вырваться наружу. Однако коварные пацаны предусмотрительно засунули кусок ветки в навесы на двери.

Отчаяние придало старому силы, и дверь после нескольких ударов с грохотом отлетела, чуть не сорвавшись с петель. Ревущий дед, дико вращая вылезшими из орбит глазами, словно недоваренный рак, вылетел из отхожего места, неожиданно ставшего западней. Он не успел надеть штаны, и было хорошо видно, что процесс опорожнения кишечника не только не остановился, а, напротив, усилился. Мимоходом дед наступил на любимицу бабки, престарелую болонку, некогда белую, приобретшую из-за частого зарывания костей в землю болотный цвет. Та, соответственно, укусила его за ногу. Рев деда, дополненный визгом собаки и взрывами пузырьков, напоминал спуск на воду судна во время отлова в порту бродячих собак.

Выскочившая на шум бабка, не имея достаточного времени на анализ обстановки, находясь в цейтноте, приняла тактически неверное решение. Она предположила, что дед, будучи в туалете, закурил и при этом не смог сдержаться и пустил ветров естественного происхождения, вследствие чего произошел взрыв от воспламенения газов. Дед контужен, болонка тоже. Схватив резиновый шланг баба Нюра стала поливать ледяной водой деда, чтобы привести его в чувство. Однако эффект оказался обратным. Попав из огня да в полымя, затравленный Назар, словно скалолаз, без лестницы забрался на чердак. Только под вечер, после долгих уговоров, притихший дед спустился на землю.

Пацаны катались по траве.

– Один-один! – орал Жорик-изобретатель.

– Дед штаны одень, – боролся за нравственность Витя Ленский, вставая с травы и одергивая расклешенные брюки.

– Это тебе за яблочки, старый, – давясь от смеха, кричал Андрей.

На следующее утро возле лавочки, где обычно собирались пацаны, стояло полное ведро отборных яблок. На листке бумаги было начертано «От деда» и карандашом дописано «И бабы Нюры».

Музей

Два извечных противника – Восход и Закат, взяли ракетки, волан – Солнце и сыграли 90 жарких партий без продыху – так вот лето и закончилось.

Гудели пароходы в гавани, увозя социалистическую нефть для капиталистической экономики. Механический завод посредством огромной трубы, как мог, портил экологию. Дворники, ругая теплый осенний дождь, подметали улицы. Такси, давя лужи, развозили по городу особо спешащих. Южный город достойно закончил летний сезон. Курортники разъехались по местам прописки, а местные жители после радостного карнавала лета окунулись в будни осени.

Пацаны с улицы Красных Военморов, сдав еще одни каникулы в архив, собрали свои ранцы, портфели и папки, вздохнули и побрели в школу – наступило 1 сентября – Праздник знаний и поминки лета.

Школа, которой какое-то СМУ пыталось сделать косметический ремонт, встречала своих учеников опутанная лесами, с кучами строительного мусора и битого кирпича. Девчонки презрительно поморщились, мальчишки радостно загалдели: для одних стройка – грязь и пыль, для других – подручные материалы для всевозможных поделок.

После праздничной линейки, кое-как растасовав по классам своих, жужжащих, как шмели, учеников, преподаватели закрыли двери, и начались уроки.

На уроке истории восьмой «Б» ожидал сюрприз.

– Сегодня мы, согласно учебному плану, идем в музей, – сказала Евгения Арнольдовна.

Девочки скромно промолчали, не представляя пока, что им принесет данное мероприятие, пацаны же начали радостно шуметь – не музей их вдохновил, а возможность покинуть класс на законных основаниях.

Музей находился в центре города и представляло собой громоздкое, как первый английский танк, и мрачное, как камикадзе перед заданием, сооружение. Если бы у этого здания была душа, то она была бы холодной и унылой, как у кладбищенского сторожа.

В музей Гош и его друзья попали впервые, и, надо сказать, он произвел на них впечатление. Некое чувство сопричастности, возникающее при посещении секретных лабораторий, космодромов и тайных игорных домов, было для ребят в новинку и потому понравилось.

Все эти залы с хранящимися под стеклом полуистлевшими предметами, посланцами прошедших веков, напоминали стол находок, только наоборот – вещи потеряли хозяев и потеряли, к сожалению, навсегда.

Для человека, обладающего более-менее развитым воображением, посещение музея сродни поездке в машине времени. Тишина и помпезность, тематическая направленность, реалистичность компоновки предметов, все это способствует погружению в седые глубины прошедших веков.

Здесь острее, чем на кладбище, понимаешь, как мимолетно бытие и тленно все сущее.

После зала рабовладельческого строя школьники попали в атмосферу средних веков. Гош немного отстал от класса и стал с интересом рассматривать чучела немецких рыцарей.

Неизвестно как оказавшаяся рядом Евгения Арнольдовна громким шепотом вернула его к действительности:

– Перов, ты почему записи не ведешь? У нас же контрольная по этой теме будет. Немедленно начинай писать!

«Запарила!», – подумал Гош и нехотя достал из папки тетрадь. Потом полез во внутренний карман за ручкой, которую он всегда старался спрятать подальше – она у него была особенная. Он ее выменял на октябрятский значок у итальянского моряка с сухогруза, стоящего в нефтяной гавани. В верхней части ручки было фото красивой женщины в купальнике. Если ручку перевернуть, то купальник медленно сползал, и на суд зрителя являлось великолепное молодое тело современной Евы.

Пока Гош производил свои манипуляции, экскурсовод, ученики и Евгения Арнольдовна уже перешли в зал капитализма.

Достав ручку, Гош приготовился писать, но тут произошло событие настолько необычное, неожиданное, не укладывающееся ни в какие рамки, как тригонометрия в представления папуаса, что мы вынуждены прервать на время описание жизненных коллизий советского пионера и переключиться на времена значительно более ранние…

Магир

В давние-давние времена стонала и мучилась Русь под татаро-монгольским игом? Достал ее азиатский рэкет по самое «немогу». А тут еще немцы какие-то с Запада поперли. Но с татарами да монголами еще хоть как-то договориться можно было, дань заплатить, ярлык там получить, то да се, а этих оборзевших арийских отморозков гнать надо было однозначно. Возник сразу же вопрос: «Как?» Они ведь, не в пример коннице кочевников, все в железо одеты с ног до головы, словно роботы еще неизобретенные. Решали, решали и решили (благо, зима на дворе была): заманить супостата на Чудское озеро, на лед подпиленный, а там, глядишь, будет ракам подкормка на долгие годы.

Так, в общем-то, все как задумывали и получилось, что, честно сказать, редко у русских случается. Под тяжестью железных доспехов, без спасательных жилетов, потонули псы-рыцари, как тонет наковальня, брошенная с моста – сразу и навсегда. Единицы выжили. Может дельфины спасли, а может еще как, поди теперь разбери. Но спасшиеся были, это факт. Был, кстати, среди счастливчиков и барон один. Магир фон Бышовский звали его. Недалекого ума был барон. Но одно он смекнул, когда после зимних купаний благополучно домой добрался: чтобы не захлебнуться, если вдруг еще раз придется в контакт с водой вступать, костюмчик железный герметичным должен быть. Мысль, в принципе, здравая, но она его впоследствии и подвела.

Изготовили ему латы по спецзаказу – шовчик к шовчику. Из ведер его водой окатывали – хоть бы капелька просочилась. Рад фон Бышовский безмерно, подводной лодкой себя чувствует, только что со стапелей спущенной. Дает команду снимать с него металлическое одеяние после испытания. Вот тут-то первая неприятность и приключилась. Слишком хорошо отдельные детали пригнаны были, и не смогли слуги верные ни забрало открыть, ни кирасу снять. А тут и вторая неприятность подоспела. Предварить ее придется рассказом небольшим.

Хотя и завершал барон свой третий десяток, был он еще девственником. Стеснялся он очень уж женского пола, а если еще барышня красивая, так вообще столбняк на него нападал.

Был он так же туп, как угол развернутый, чем неизменно пользовались охочие до розыгрышей веселые люди. И вот как-то, как раз накануне испытания чудо-костюма защитного, намекнул ему один граф, сосед его, что горох, съеденный в большом количестве, поднимает боевой дух, да и с дамами помогает. В шутку, конечно, сказал. Мысль была такая, что придет барон к даме, гороха наевшись, сядет к ней поближе, чтобы разговоры разные вести, вот тут-то все самое интересное и начнется. В смысле, запахи пойдут, беседе не способствующие.

Однако случилось все так, как граф-шутник и не предполагал. Когда одежонку металлическую заклинило, тут-то аккурат внутренние процессы и начались. Газообразный продукт заполнил все пространство между телом и сталью, после чего наступила у барона смерть от удушья. Подрыгался, подрыгался бедняга, да и помер. Когда все ж таки вскрыли забрало, на лице Магира навеки была запечатлена смесь удивления и отвращения.

Немецкий королек какой-то, чьим вассалом был фон Бышовский, узнав об этом забавном случае, долго смеялся, а потом приказал тело бедного барона забальзамировать и выставить в музее на всеобщее обозрение, как человека, погибшего самой глупой смертью.

Так и простоял он там до самого 45-го года двадцатого века. Войска наши советские, гоня немчуру поганую в очередной раз, захватили и тот музей заодно. Присмотрел полковник один мумию со взглядом необычным, да и забрал с собой. А был он из южных мест. Потом в музей краеведческий отдал этого фон Бышовского – тесно с ним было в квартире однокомнатной. Теперь вот стоит тут, музейным экспонатом является. Небось, при жизни и не думал, что судьба такая ему выйдет.

Пургин

Любите ли вы осень? Сложный вопрос, согласен. Казалось бы, за что ее любить? Дождь, слякоть, лужи, грязь, промозглый ветер, холодные ночи. Нос другой стороны: волшебные краски леса и городских парков, желто-красно-зеленая палитра со множеством оттенков и полутонов, мягкое тепло дня вместо изнуряющей жары лета, прозрачный воздух и какое-то особое, с небольшой горчинкой, осеннее настроение. Именно осенью легко пишется и думается, легко дышится и живется. Осенью родилось большинство жителей нашей планеты. Наверное, это неспроста…

Шел октябрь. Директор городского музея Анна Викторовна Скружалина, закончив писать отчет, убрала документы в стол, выключила настольную лампу, взяла с вешалки плащ, вышла в коридор и закрыла кабинет. Проходя мимо комнатки сторожа, она остановилась и постучала.

– Иваныч, ты не спишь?

За дверью послышалось сопение, потом шумная возня, словно в медвежьей берлоге отрабатывали приемы борцы вольного стиля. Затем дверь немного приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась голова с взлохмаченными волосами и удивленно-заспанными глазами. Могло показаться, если судить по физиономии, что сторожа слегка шарахнула током собственная подушка.

– Не сплю я, Викторовна.

– Да я вижу! Ты, Иваныч, в зал средних веков пройдись попозже. Там, кажется, форточку не закрыли. Дождь на улице, накапать на экспонаты может.