– Но, Пал Палыч, вы же знаете, что есть такое понятие, как врачебная тайна.

– Да брось, Леня! Какая врачебная тайна?! Кому ты теперь можешь нанести вред ее раскрытием? Репутации покойника? Ему уже все равно. А вот закону не все равно.

– А какое дело закону до того, чем он болел?

– А такое, что вскрытие показало в трупе остатки кетамина.

– Довольно безобидное вещество, если вы не в курсе.

– Еще скажи: если не злоупотреблять…

– Нет, не скажу, но скажу, что он не вызывает физического привыкания. То есть не разрушает организм, насколько может не разрушать организм любое вещество, которое мы принимаем сверх потребности в нем нашего тела. Это относится к любым лекарствам. Кетамин, кстати, в некоторых странах используют в терапевтических целях, и он помогает жить еще долго и счастливо многим обреченным на смерть. Например, практики последнего времени в Израиле…

– Леня! – снова перебил уставший и раздраженный следователь. – Прекрати надо мной издеваться. Лучше помоги!

– Вся проблема этого препарата, Пал Палыч, – лишь чуть-чуть сбился со своего курса Прилепский, – в психической зависимости, которая развивается при длительном приеме этого препарата. К хорошему человек привыкает быстро, а отказываться не желает. Даже простая сигарета вызывает привыкание к наличию содержащихся в ней веществ, и потому постоянно требуется их восполнение. А кетамин нет – этого не требует. До сих пор зафиксировано, я повторяю, только психическое привыкание к так называемым трипам, к блаженному и удивляющему состоянию, которое он дает. Человеку приятно сбрасывать с себя хоть на время проблемы этого мира.

– Безвольному, слабому человеку, хлюпику, не бойцу…

– Не буду спорить. Вы совершенно правы. Но люди – разные. Есть и такие, о которых вы сейчас высказались таким пренебрежительным тоном.

– Потому что я их действительно презираю.

– Ваше право. Но есть и такие, которые во время трипов запоминают состояние и позже учатся освобождать свое сознание от напряжения уже самостоятельно, без помощи препарата.

– Так, Леня, я все равно не занимаюсь проблемой его легализации, так что все выше сказанное – не ко мне.

– Я понимаю. И сожалею по каждому такому случаю. Многим нашим больным он был бы полезен, но он им недоступен. А чем еще я могу быть вам полезен? Я имею в виду, чем еще кроме того, что прочитал для вас маленькую лекцию о кетамине?

– За лекцию – отдельное спасибо, – разочарованно пробурчал Кузнецов.

– Ну а почему бы вам не запросить информацию у лечащего врача Асанова?

Доктор уже, по всему было видно, устал от разговора и думал, как бы сплавить Палыча куда подальше. Он даже встал и начал перебирать какие-то бумаги в шкафу, повернувшись к гостю спиной.

– Да потому, Леня, что я хочу совета, а не сухой информации. Я хочу услышать не столько резюме его медицинской карты, сколько какие-либо догадки, какие-то мысли вслух, наводящие на неожиданную, но ценную идею. Дело, понимаешь, такое, что зацепиться не за что. Нужна идея.

– Например? Поточнее. Я не очень понимаю, чего вы от меня хотите?

– Прилепский, послушай, ты человек молодой и в медицине много знаешь. По роду занятий ты имеешь дело со всякими препаратами, которые отключают сознание…

– Сходите лучше к анестезиологу. Я – хирург.

– Я знаю, кто ты, Прилепский. Поверь мне, я знаю больше, чем ты думаешь, что я знаю.

Это сообщение задело внимание врача, он оставил в покое свой шкаф и вернулся на прежнее место за столом напротив полицейского.

– Еще раз, Пал Палыч. Я не понимаю, что могу для вас сделать. Поставьте мне правильно задачу. Я постараюсь ее для вас решить. Обещаю.

– Ты что же, сознательно играешь со мной? Я уверен, что ты очень хорошо знаешь, что для того, чтобы правильно задать вопрос, надо иметь на него ответ. Ведь ты это знаешь, правда? По глазам вижу, что знаешь. Так вот, я не могу правильно поставить тебе вопрос, потому что еще только ищу ответ. Но я подозреваю, что нужно: начать с выяснения причины смерти. Почему он умер, и мог ли вообще этот кетамин его убить? Ничего другого в его организме не нашли, а ты – врач – говоришь, что кетамин безопасен. Так что же мне делать?! За какую идею зацепиться, чтобы ниточка начала разматываться?

Прилепский уставился на следователя и молча рассматривал, как тот усиленно чешет затылок, рассеянно глядя куда-то на стену. Наконец пожилой человек встрепенулся:

– Хорошо, скажи мне, уважаемый, вот что. Это ты точно должен знать, потому что вы используете кетамин для наркоза…

– Использовали! – перебил его хирург. – Теперь не используем. Точнее, используем лишь в весьма специальных случаях.

– Хорошо, пусть так, но это не меняет сути. Ты знаешь, как он действует. При каком заболевании большая доза этого вещества может вызвать смерть?

Леонид Жданович задумался, все так же глядя на следователя, потом, недовольно покрутив головой, сказал:

– Хорошо. Я попробую вам помочь. Расскажите как он умер? Как это выглядело?

– Вот это уже другой разговор! Ты решился обменять мою тайну следствия на свою врачебную. Это хорошо! Такая сделка меня устраивает.

– Это мой кабинет, господин Кузнецов, – вдруг зло отрезал Прилепский, – и я сам буду решать, что тут хорошо, а что – плохо. Если хотите по-другому, вызовите меня к себе повесткой.

– Не любишь ты меня, Леонид Жданович!

– Не люблю, уж как хотите это принимайте.

– Ну ладно. Не кипятись, давай продолжим. Если ты будешь так любезен, конечно…

Хирург согласно кивнул, и следователь обрисовал в подробностях картину, которая представилась ему прошлым вечером в мастерской Цилицкого.

– Все признаки эпилепсии, значит. Вот что я вам скажу, уважаемый Пал Палыч. Ищите того, кто накануне снабдил покойного той солидной дозой кетамина, которую вы в нем нашли.

– Ну, прости, только что ты сам меня убеждал в том, что кетамин не опасен. По крайней мере, его прием не летален.

– В общих случаях – так и есть. Но Асанов страдал эпилепсией. Он серьезно от нее лечился и в последнее время даже казалось, что ее победил. Однако есть одно «но». Как лекарственный препарат кетамин предназначен прежде всего для выведения людей из депрессии. В этом смысле он – уникальное средство. И он влияет на моторные функции, потому что действует возбуждающе на нервные центры. Но у Асанова не было депрессии. Ему не надо было пить кетамин. Ему нужно было бы принимать успокоительные. Мы, врачи, знаете ли, многое видим по человеку, даже если его проблемы не из нашей профессиональной парафин.

– Я понимаю, – внимательно слушая, кивал Пал Палыч.

– Так вот, людям с эпилепсией кетамин противопоказан. Я, кстати, об эпилепсии Асанова знаю потому, что полгода назад имел честь делать небольшую операцию уважаемому покойному Эрлану. Операция не имеет отношения к делу, он тайно пришел к нам в отделение, потому что в той клинике я его консультировал, но вылечить мог только тут, на этих аппаратах.

– Я понимаю… Значит, вы думаете, что его спровоцировали на эпилептический приступ, чтобы затем воспользоваться этой ситуацией для убийства?

– Я, считайте, уверен. Расскажите мне, сделайте одолжение, если я окажусь не прав.

– Но кетамин же вводят внутривенно, разве не так?

– Но вы же не нашли следов от уколов! И нашли при этом в теле покойного кетамин. Значит, ответ на ваш вопрос: нет, не так. Точнее, преимущественно так и есть, его вводят внутривенно, но возможен, будьте уверены, вариант таблетки. И такую таблетку запросто можно перепутать с какой-то другой таблеткой. Более того, кетамин можно принимать и в порошке – перорально или в нос, как кокаин.

– То есть его могли обмануть и подсунуть смертоносный препарат вместо привычного лекарства или же другого, не опасного для него наркотика?

– Думаю, что именно так и было. Но теперь, уж простите меня, мне действительно надо работать. Как говорится, пациенты ждут.

Пал Палыч молча поднялся, пожал врачу руку, кивнул в знак признательности и вышел.

Пройдя пару метров по коридору, он сел на хромированный стул, стоящий около кабинетной двери, и, облокотившись локтями на колени, задумался.

Получается, что это все же убийство. Гребаное, наглое, вызывающее убийство. «Ну на кой черт оно мне на закате карьеры? – рассуждал про себя Кузнецов. – Все равно, кроме пенсии, никаких новых почестей и служебных продвижений мне не светит, лишь только хлопоты и повышенное внимание со стороны начальства. Да, не дай Бог, еще и прессы. Со стороны всех: и своих и не своих».

Звонок телефона сбил с ритма и рассеял те сладкие ощущения, что росли в нем и сулили скоро взорваться на пике своей кульминации очень мощным эмоциональным разрядом. Телефон звякнул только два раза и тут же замолк, но этого было достаточно, чтобы разрушить все.

Виктор, притормозив, усилием воли выгнал из головы мысли, не подходящие к ситуации, и, вроде, дело начало налаживаться, но тут прожужжал сигнал эсэмэски. Мужчина, учитывая сложное текущее положение его дел, не смог снова проигнорировать эти настырные попытки вторгнуться в его блаженство и, обмякнув, рухнул на Люсю. Он был сражен, и результатом поражения была полная потеря эрекции. Она полностью, без остатка, полетела ко всем чертям. Люся, естественно, разочарованно фыркнула. Виктор потянулся к телефону.

«Вот почему так: когда кого-то ненавидишь, – с досадой подумал он, прочитав имя той, которая звонила и прислала сообщение, – то именно этот человек и становится причиной всех вообразимых и невообразимых неприятностей?!»

Но додумать ответ на этот риторический вопрос Цилицкий не смог, потому что другая мысль, как девятый вал, смыла все предыдущие и заполнила его сознание без остатка. Надо было очень быстро придумать, что прямо сейчас сказать Люсеньке, чтобы та тут же ушла, но, уходя, не задавала бы сложных вопросов, типа, кто тебе звонил и что тебе написали? Он же не мог ответить ей, что с минуты на минуту приедет любовница, точнее, мамка-любовница, которая обеспечивает его беззаботное существование и выгрызает при этом душу. Честный ответ никак не подходил, потому что Виктор надеялся провести в будущем еще не одну ночь с этой милой, доброй и искренней девушкой.

– Витя, что случилось? Что тебе написали? Кто это звонил?

«Началось!» – мысленно поздравил сам себя Виктор и, как бы разочарованный от того, что приходится сворачиваться, скатился с Люси на простыню.

И тут спасительная идея, простая, как дважды два, озарила его сознание. Мужчина бодро чмокнул девушку в щеку и радостно сообщил:

– Мурка, мне бесконечно печально от того, что эта ночь закончилась. Мы повторим ее в самое ближайшее время, обещай мне, но сейчас у меня момент профессионального триумфа. Наверное, это ты, мой ангел, его принесла. Признавайся!

Он игриво чуть-чуть потряс девушку за плечи, будто пытался извлечь из нее правду о ее светлой миссии в его судьбе, и тут же спешно поднялся. Обойдя постель, он взял Люсину одежду и бросил к ней на кровать, чтобы девушка поняла, что ей пора одеваться и, значит, уходить.

– Что случилось? – неуверенно перебирая свои вещи, снова спросила подружка.

– Милая, тебе надо уходить, и, увы, довольно быстро. Сюда едет хозяин галереи, где я выставляюсь. Едет он с очень богатым европейским покупателем. Надо заключить сделку.

– Почему мне нельзя быть? Это же даже придаст тебе значительности. Это же стильно. Я в кино видела, что девушка художника всегда рядом с гением. Тем более, что я сильно младше тебя. Это придаст тебе еще и шарма. Раз у тебя такая молодая подружка, значит, ты – не зануда.

– Не так вдруг, дорогая. Для начала мне надо будет сводить тебя на несколько моих вернисажей, представить публично, так сказать, в мягкой форме.

«Почему бы и нет? – прикинул Цилицкий. – В конце концов, от Веры пора уже отделываться, по крайней мере, она должна постепенно привыкать к тому, что у меня жизнь продолжается!»

Неохотно одеваясь, Люся обиженно пыхтела.

– Скорее, пожалуйста, скорее, – поторопил ее Виктор, – мне еще надо принять ванну до их приезда, чтобы не пахнуть сексом так откровенно. И надо немного прибрать тут. Особенно вон те красоты на столе.

– А когда у нас будет первое публичное явление?

– На следующей неделе.

– А почему сейчас не ты к ним едешь? Почему встреча не в галерее и не в мастерской, а у тебя дома? – не отставала с расспросами подружка.

Одевалась она при этом, правда, уже довольно шустро, и только эта ее очевидная поспешность удерживала Виктора от взрыва бешеного протеста против ее болтовни.

«Ну почему женщины всегда пытаются найти подвох?! – зудели у него в голове вопросы, на которые он уже давно не надеялся найти ответы. – Почему они не могут действовать просто: им сказали, как поступить, так они и поступили?! Зачем все эти бесконечные попытки понять суть происходящего?!»

А между тем время шло, грозовая туча надвигалась, становясь в его представлении все больше и чернее.

– Милая, я не знаю почему! Они мне не объяснили, а я, как ты видела, не имел возможности спросить. Одевайся, пожалуйста, быстрее. Возможно, они просто были в таком месте, из которого проще приехать сюда, чем в галерею. Или коллекционер интересуется тем, как живут русские гении искусства…

– И твой агент не стесняется показать ему такие условия? – хмыкнула Люся, уже причесывая волосы.

Виктор нежно обнял ее сзади за плечи, тихонько подталкивая к выходу, и поцеловал в висок.

– Знаешь, мурка, а в этом как раз есть некоторый смысл. Любой человек теряется в непривычных, кардинально новых для него условиях и перестает привычно рубить мир по своим меркам. Тут-то его можно незаметно для него самого нагнуть в нужную тебе сторону. А такое жилье, как мое, для любого богатея – терра инкогнита! Ты уже готова, моя хорошая? Давай, я тебя провожу, там темно.

Собираясь выйти из комнаты, Виктор сунул ступни в тапки и зажал в руке мобильник.

– Вдруг позвонят. Нельзя пропустить, – не очень убедительно объяснил он.

– Ты же голый! – Люся, смеясь, кивнула в сторону его мужской радости.

– А в коридоре меня никто не увидит, – успокоил Виктор, выводя девушку из комнаты и помогая ей не споткнуться во мраке. – И по телефону тоже не увидят! А с тобой рядом мне, по-любому, приятнее ходить голым. К тому же я прямо сейчас – в ванну. Мурка, я позвоню, постараюсь вечером быть для тебя свободным. У тебя, кстати, будет еще немного дури?

– Я постараюсь. Но я сегодня работаю во вторую, это значит, что до полуночи.

– Очень хорошо. Тогда я точно буду свободен. И буду тебя ждать.

– Будешь греть кровать?

– И охлаждать шампанское!

Виктор, наконец, довел Люсю до двери, предусмотрительно посмотрел в глазок и, убедившись, что за дверью еще никого нет, вытолкал девушку в коридор.

– Прости, что не провожаю, ты же понимаешь, да? Дела душат!

– Не очень понимаю, если честно, потому что проводить – дело пяти минут. Ну, ладно, на первый раз прощаю, а там посмотрим.

Она не очень ласково чмокнула его в губы и, наконец уже, пошла вниз по лестнице. Пару каких-то мгновений, пока девушка не скрылась за поворотом лестничного пролета, он, голый, стоял в дверном проеме, делая вид, что дорожит каждой минутой, когда может видеть ее.

Закрыв в конце концов дверь, Виктор поспешил обратно в комнаты. По дороге, прямо на ходу, прямо в темном коридоре он набрал номер Веры. Он хотел узнать, где она, и решить, за что хвататься в первую очередь: за уборку улик его ночного баловства, которое Вера, без сомнений, сочтет преступлением, или спокойно сходить в душ и еще чуть-чуть помечтать.

Но пальцы неохотно бегали по кнопкам, выбирая нужный номер. Виктору совсем не хотелось услышать ее голос раньше времени и, уже нажав вызов, он даже решил отменить связь, не дожидаясь ответа. Но не успел. Странный звук отвлек его внимание. Он, удивленный и настороженный, опустил руку с аппаратом, так и не нажав кнопку разъединения, и прислушался. Где-то в его квартире звонил мобильный телефон. Этот звук доносился не с нижнего этажа. Телефон звонил в его квартире. Виктору стало страшно.

Мужчина почувствовал, что его кожа покрывается мурашками. По телу пролетел – откуда только взялся – холодный сквозняк.

Звук был где-то совсем рядом. Он даже стал громче. Он был знакомый, этот звонок. Прислушиваясь и очень осторожно подходя к повороту в коридоре, Виктор решил подсветить себе дорогу в темноте и вспомнил, что до сих пор не выключил мобильник. Он нажал кнопку для разъединения связи, готовый следующей кнопкой активировать фонарик. Несанкционированный гудок тут же вякнул и заглох.

Виктор осторожно высунул голову и заглянул за угол во мрак.

Нечто темное вдруг материализовалось из полутьмы, к которой еще не привыкли глаза. И сразу дикая боль оглушила сознание. Тело в страшных муках скрючилось в невероятном изгибе. Виктор пошатнулся. Вера, а это была она, со всей присущей ей силой стукнула коленкой Виктору в пах еще раз. Второго нападения он не выдержал и упал, ноя от нестерпимой боли.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.